Дуэль, 3с

«Возлюбленная моя Александра Николаевна!

Прослышал я с превеликой радостью, что Вы обещаетесь быть на балу у Полонских. Для меня было бы огромным счастьем увидеть Вас. Ведь с той поры, как мы впервые встретились, не проходит и дня, чтобы я не думал о Вас, не проходит ни одной ночи, чтобы не явились Вы ко мне во сне.

Питаю надежду, что смогу коснуться Вашей руки. Обещайте же, что за мной будут мазурка и котильон. С нетерпением жду часа встречи с Вами!

Ротмистр гусарского лейб-гвардии полка,

Василий Анучев».

Вложив сие письмо в конверт, Василий Андреевич запечатал сургучом и, вызвав денщика своего Митрофана, велел доставить послание в дом Трубниковых и вручить лично графине Александре Николаевне.

Балы в имении Полонских устраивались традиционно четырежды в год. Приглашенных бывало немного, душ не более сорока обоего пола. В основном собирался узкий круг завсегдатаев, но бывало и несколько человек, приглашенных со стороны. Попасть на бал к Полонским считалось в светских кругах высокой честью.

* * *

— Ах, барон, как вы нетерпеливы! Да погодите же, вы так разорвете мне платье!

— Не могу ждать, графиня! Пока вы снимите все эти юбки и корсеты, у меня остынет весь пыл!

— Что вы такое говорите, барон! Смотрите, вы разочаруете меня. Или я, по-вашему, так дурна, что не могу сколь угодно долго вызывать в вас желание?

— О нет, нет! Вы не так меня поняли. Мое желание к вам всегда. Однако нестерпима жажда поскорее упиться вашим роскошным телом.

— Не спешите, барон. У нас с вами достаточно времени. Вы не против, если я предложу вам игру?

— Что за игра, позвольте выяснить?

— Сейчас расскажу. Развяжите покамест позади шнурок.

Графиня, наконец, освободилась от нижних юбок и корсета. Она повернулась к барону во всей своей нагой красе, слегка прикрывая дланью срам, как бы дразня мужчину.

— Игра будет такой: вы — палач, я ваша жертва. Свяжите мне руки веревкою и привяжите к спинке кровати. После чего накажите.

— Но как?

— По заднему месту, — графиня шлепнула себя ладошкой по ягодице, — пройдитесь немного стеком. А как заметите, что по моим ногам струится ручеек, это будет означать: я вся изнемогаю от желания. Тогда возьмите меня сзади…

* * *

Бал, как обычно, открылся шествием под полонез. Музыка заиграла, когда съехались все приглашенные. А до того гости угощались фруктами, шампанским и другими французскими винами, беседовали в кулуарах, делились светскими сплетнями.

Ротмистр Анучев издалека наблюдал за графиней Трубниковой. Вокруг нее крутились другие кавалеры, посему он покамест не решался, и подошел к ней, когда было объявлено ангаже на мазурку.

— Этот танец вы обещали мне, милостивая Александра Николаевна.

— Извольте, Василий Андреевич, я помню свое обещание.

— Как же я рад видеть вас, какое это великое счастье. Вы так прекрасны, сударыня, вы милей Афродиты.

— Полноте, ротмистр, вы меня перехвалите.

— Нет, нет, мадам, нисколько! Разрешите вашу руку!

Взявши руку Александры Николаевны, Анучев низко склонился к ней и коснулся губами. Очи его разглядели на запястье сокрытый гримом, но все же заметный синячок и еще след словно от пут.

— Боже, да что это у вас? Откуда?

— Это? — смутилась графиня. — Это на верховой прогулке. Меня понесла лошадь. Я не могла ее остановить, повод вырывался, я намотала его на руку и очень сильно тянула.

С балкона, где располагался оркестр, полилась музыка. Пары выстроились и начали танцевать. Мазурка — танец стремительный и быстрый, Василию Андреевичу стало заметно, что некоторые па не удаются графине, а иные, чувствовалось, выполняются ею со страданием.

— Что с вами, Александра Николаевна? Вам нехорошо?

— Да, на той прогулке я все-таки упала с коня. Некоторые движения для меня все еще болезненны…

— В таком случае, выйдем из круга.

Василий Андреевич проводил свою даму к тому месту, где ангажировал, после чего отправился в мужскую гардеробную. Там несколько человек собрались вокруг барона Кипренского, который оживленно рассказывал некую историю.

— Так вот. Связал я ей руки веревкой и привязал к кровати. После чего взял хлыст и врезал по голой заднице. Да так, что остался кровавый след. Она взвилась словно всполохнувшаяся птица и крикнула словно чайка. Я ударял еще и еще, а после чего овладел ею стоя, словно жеребец кобылой. Я думаю, ей понравилось. Правда, теперь ей несколько дней придется вкушать пищу, не присаживаясь, и спать исключительно на животе.

Очевидно, рассказчик рассчитывал на бурное одобрение или хохот аудитории, но вызвал лишь редкие ироничные смешки.

— И кто же та счастливица, коей вы устроили сию экзекуцию, барон? — спросил кто-то из присутствующих.

— Ну… полного имени я назвать не могу. Скажу только, что это графиня Т.

— Сударь, вы подлец! — воскликнул Василий Андреевич, наливаясь краской. — Бить женщину недостойно настоящего мужчины!

— Послушайте, ротмистр! Что вы суетесь со своей моралью? А если женщина сама об этом просила? Не могу же я не удовлетворить ее просьбу!

— Да как такое возможно?! Истязать женщину — подло и низко. Да за это вас самого следовало бы провести сквозь строй!

— Да что вы можете понимать в истинных любовных наслаждениях, ротмистр!

Присутствующие внимательно наблюдали за происходящей ссорой, и итог ее уже не вызывал никаких сомнений. Василий Андреевич снял белую лайковую перчатку и бросил к ногам барона.

— Вы меня оскорбили, сударь! Я требую сатисфакции!

Кипренский презрительно глянул на перчатку и отвернулся, скрестив на груди руки.

— Ах, так? В таком случае вы, сударь, трус и ничтожество!

Анучев вышел из гардеробной и покинул бал, не дождавшись котильона. Перчатка оставалась лежать на полу.

На другой день к ротмистру явились два человека.

— Мы секунданты барона Кипренского. Представьте нам своих, мы обговорим условия дуэли.

Утро выдалось холодным и туманным. Туман был густой словно сметана.

— Ввиду погодных катаклизмов, — говорил старший из секундантов, — условия дуэли будут несколько изменены. Стреляться с десяти шагов, а не с двадцати, как оговаривалось ранее. Барьеры будут отмечены саблями. Противники отходят на пять шагов от барьеров. Сходиться по счету «три». Чей выстрел будет первым, решит жребий.

Первым выпало стрелять Василию Андреевичу. Противники получили по заряженному пистолету и сделали по пяти шагов от вех, отмеченных воткнутыми в землю саблями. Старший секундант начал отсчет:

— Раз! Два! Три! Сходитесь!

Ротмистр прицеливался, делая медленные шаги. Он не хотел убивать Кипренского. На самом деле, ему достаточно было видеть страх в его глазах, бледность его лица, дрожащие губы. И он это наблюдал. Что ж, Александра Николаевна выбрала барона, это ее право. Но как она могла терпеть истязания? Это не укладывалось в голове Анучева. Вот прострелить бы барону причинное место, чтоб ни одной «кобылой» он больше не смог бы овладеть! Ротмистр даже прицелился туда. Ан нет, все-таки это не по-мужски. На четвертом шагу Василий Андреевич отвел пистолет чуть в сторону и, надавив на спусковой крючок, прострелил барону мизинец на правой руке. Свой пистолет тот держал левою рукою.

Ротмистр остановился и стал ждать ответного выстрела. Он рассчитывал, что и Кипренский не станет стрелять на поражение, ведь своим выстрелом оскорбленный уже простил его. Он видел, как поднял оружие барон, как прицелился. Однако выстрела он не услышал. Пуля вошла в его голову раньше, чем долетел звук.