Гроза, 2с

Каждый год я проводил лето с батюшкой и матушкой своими в нашем имении в Клинском уезде. В то лето мне исполнилось семнадцать. Июнь простоял сырой и холодный, зато после Ивана Купалы, когда солнце покатилось на зиму, а лето пошло на жару, дни установились знойные, в точном соответствии с поговоркой. На лесных полянах было красно от земляники, поспевала смородина да малина, на лугах скошено сено.

К нам в тот год погостить приехали из Петербурга матушкин братец, Аполлон Митрофанович со своею супругою Анастасией Ильиничной и их воспитанницей Натальей. Наталье минуло девятнадцать, она была племянницей Анастасии Ильиничны. В возрасте двенадцати лет девочка осиротела, и, поскольку у матушкиного брата и жены его не было своих чад, они взяли Наталью на воспитание.

Наталья была не красавица, однако и дурнушкой ее не назвать. Пожалуй, она была мила, мила своей неброской, но приятной внешностью, неунывающим оптимистичным нравом. Я даже не знаю, как описать ее характер. Не егоза, но достаточно подвижна. Не эпатажна, но и не скромница. Не горделива, но всё же заносчива.

Досель с Натальей знаком я не был. Собственно, и дядюшку Аполлона Митрофановича, и его супругу видел я нечасто, последний раз лет десять, пожалуй, тому назад. Когда меня представляли Наталье, она протянула для поцелуя руку и назвала себя:

— Натали.

— Михаил, — представился я, коснувшись губами тыльной стороны ее длани.

— Charmant. Je t'appellerai Michelle.

— D'accord*, — ответил я, Мишель так Мишель.

Испив чаю на летней террасе, старшие остались там вести беседу, а Натали взяла меня под руку и увлекла прогуляться по саду. Хотя разница в возрасте была у нас невелика, Натали фаворизировала меня, подчеркивая свое лидерство как старшая. И в разговоре старалась держаться не на равных, но свысока, пусть не столь отдаленно.

Мне хотелось хоть в чем-то ее превосходить, поразить своим мастерством или умением. Поскольку с детских лет отец готовил меня к службе в кавалерии (уже этой осенью я должен был поступить в гусарский полк), я предложил Натали совершить поутру верховую прогулку.

— А насколько смирна моя лошадь? — обратилась ко мне Натали, когда конюх Василий вывел нам поседланных коней.

Этот вопрос я уже воспринял как маленькую победу над гордостью Натали.

— Не волнуйтесь, барышня, — ответил за меня Василий. — Этой кобыле столько же лет, сколько и вам. Только для вас этот возраст — молодость, а для Фру-Фру глубокая старость. Так что, ей не до резвости.

Зато мой жеребец был горяч и молод. Высокий, вороной масти, он нервно грыз удила, и красный язык его словно огонь вырывался из пасти. У Натали не было специального верхового костюма, поэтому кобылу ей поседлали дамским седлом. Я же облачился в белые бриджи и красный редингот, которые удачно контрастировали с чернотой моего коня.

Мы ехали через рощу. Я гарцевал перед Натали, то пускаясь в галоп, то осаживая жеребца свечкой, то перепрыгивая через поваленные стволы. С ее стороны я пока не замечал выражения восторга, похоже, она и не смотрела на меня, а была озабочена лишь стремлением удержаться в седле. Даже легкий галопчик вызывал в ней опасения, почти испуг.

От усадьбы мы отъехали верст, наверное, с десяток. Выехали из рощи на скошенный луг. И тут небо внезапно помрачнело — на солнце надвигалась громадная черная туча. Вдалеке прозвучал раскат грома, очевидно, вскоре разразится гроза. Было ясно, что доскакать до дому мы не успеем, а прятаться от проливного дождя в лесу бессмысленно. Зато саженях в сорока я приметил скирду, и мы направились к ней. Подле нее был кем-то заботливо вбит кол, очевидно, чтобы привязывать лошадь, пока сено загружают в телегу. К нему я привязал наших коней и, разворошив немного и умяв сено, устроил в скирде подобие небольшой пещерки, которая и послужила нам укрытием. Крупные капли уже срывались с неба, а через несколько мгновений на землю обрушился ливень.

От наших лошадей шел пар, а нам было сухо и уютно в нашем импровизированном шалаше. Мы сидели, обнявшись, и наши глаза были близко-близко. И губы тоже. И как-то само собой получилось, что наши губы соприкоснулись в поцелуе. За порогом нашего убежища шумел проливной дождь, а мы словно не слышали этого шума, мы даже не ощущали ход времени. Натали оторвалась от моих губ и смотрела на меня своими громадными карими глазами. А я не мог угадать, что у нее в глазах — удивление или ожидание чего-то. Я обнимал ее за талию, прижимал ее к своей груди и ощущал биение ее сердца, чувствуя, что бьется оно сильнее и чаще моего.

Натали сидела боком ко мне, поджав колени, а платье ее было приподнято, слегка обнажая ноги. Я погладил ее по ноге и, не встретив сопротивления, осмелел, проникая рукой под подол и забираясь все глубже, скользя ладонью по мягкой и нежной коже. Протестов со стороны Натали не последовало, тогда я твердо вознамерился добраться рукой до того самого места, в котором есть различие между женщиной и мужчиной. Я никогда еще не был близок с представительницей противоположного пола, меня охватывало волнение, возбуждение и интерес.

Натали отвела взгляд от меня, она смотрела наружу, за порог нашего шалаша, на струи дождя, на едва различимый в потоке ливня лес вдалеке. А мои пальцы достигли, наконец, своей цели, прикоснувшись к мягким волоскам и нежным створкам врат блаженства. Натали никоим образом не останавливала мой порыв, тогда я уложил ее на спину, поднял все юбки, обнажив тело до пупа, стянул до колен свои бриджи и сам водрузился сверху. Как раз в этот момент сверкнула молния. Гром заглушил крик Натали, когда я соединялся с ней…

В шуме ливня тонули стоны и вздохи, тело Натали содрогалось словно в припадке, билось как в агонии. Голова ее металась, в волосах запуталось сено. Паучок спустился на лоб к ней, я смахнул его щелбаном: «не мешай, ты здесь лишний! »

Гром грохотал уже где-то вдалеке, капли дождя редели, гроза уходила. Натали лежала с закрытыми глазами, часто дыша. Грудь ее вздымалась в тесном декольте, казалось, что обрамляющая гипюровая тесьма вот-вот разорвется. Две морщинки на лбу и приоткрытый рот также подтверждали остроту и муку пережитой страсти. На меня же отчего-то накатила неловкость. Откинувшись от Натали, я одернул на ней все юбки и натянул свои бриджи, словно бы ничего между нами не происходило.

Натали овладела собой через некоторое время, она приподнялась на локте и смотрела на меня открытым взором своих карих глаз. В них ощущалась нежность и уже не было того превосходства, которое она демонстрировала ранее. Ее губы потянулись к моим…

— Тебе было больно? — спросил я после нашего поцелуя.

— Почему? Нет. Было очень хорошо.

Помолчав, Натали рассмеялась.

— Не беспокойся, Мишель, ты не первый в моей жизни мужчина. Просто он у тебя… — она посмотрела на мои бриджи, — несколько больше, чем у Аполлона Митрофановича.

— Что?!

— Да, мы любовники с твоим дядюшкой. Он соблазнил меня буквально на третий год, как я появилась у них в семье. Он давно охладел к Анастасии Ильиничне, да и она к нему тоже. У них уже много лет нет этого, а мужчине в любом возрасте хочется плотской радости. Быть может, жена его не знает о нас, а быть может знает, но делает вид, что не знает. Мы занимаемся этим нечасто и весьма осторожно. У меня, кстати, есть жених, и он ровесник Аполлона Митрофановича. Он сам меня к нему посватал, и я согласилась на этот мезальянс. Пожилые мужчины, они нежны и ласковы, но… иногда хочется испытать настойчивость и твердость…

Выглянуло солнце. На стерне дождевые капли засверкали россыпью брильянтов. Туча скрылась за лесом, неся свою влагу другим полям и лугам. Я отвязал лошадей и помог Натали забраться в седло. Обратный путь, молча и не спеша, мы проделали шагом. Каждый думал о чем-то своем…

_______

*) — Прекрасно. Я буду звать тебя Мишель.

— Согласен.