Записки сексуального маньяка. Из книги Записки проститутки

ЗАПИСКИ СЕКСУАЛЬНОГО ИЗВРАЩЕНЦА

ЭПОХИ РАЗВИТОГО СОЦИАЛИЗМА

(ЭРОТИЧЕСКО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Впервые о сексе я задумался довольно поздно, только в двадцать первом веке, хотя заниматься им начал ещё в прошедшем двадцатом столетии. Я всегда интересовался сексом, часто занимался сексом, но никогда не задумывался об этом всерьез. Видимо, тема эта для меня была настолько важная и всеобъемлющая, что говорить о сексе совершенно серьезно мне было чрезвычайно трудно.

А толчком к этим моим размышлениям и воспоминаниям  послужил незначительный эпизод  почти юмористического характера, произошедший со мной во время прохождения планового медицинского осмотра. Я стоял перед врачом, одетым в белый медицинский халат и ещё более белую смешную шапочку, совершенно голый. Врач  внимательно рассматривал мой небольшой, многострадальный, много что повидавший и много где побывавший половой член, а я смущенно молчал, бессмысленно блуждая взглядом по стенам, увешанным плакатами с изображениями мужских и женских половых органов в различных ракурсах и разрезах. Совершенно неожиданно врач поднял голову и спросил меня.

- Во сколько лет начали жить половой жизнью?

- В смысле, доктор?

- Во сколько лет впервые провели ночь с женщиной?

- Прямо не знаю, что сказать, доктор. В детстве спал с мамой, потом иногда с младшей сестрой, и даже со своей теткой, старшей сестрой отца спал.

- Я имею в виду, занимались сексом.

- Доктор, а если бы я был гомосексуалистом?

- Тогда с мужчиной естественно. Но я надеюсь, что вы не…

- Нет, нет, доктор, я нормальный, то есть обычный. Не знаю даже, как это правильно теперь сказать. Но я затрудняюсь ответить на ваш вопрос. В детском саду мы залезали в постель к девчонкам. Это считается?

- Конечно, не считается! Хорошо, будем предельно точны. Когда впервые, находясь в постели с женщиной, вы испытали оргазм?

- А не в постели можно? Пусть мой первый раз будет где-нибудь в лесу на траве под звездным небом...

- Хорошо, без постели, просто с женщиной. Если, конечно, вы, мой дорогой,   не гомосексуалист, в чем лично я уже начинаю сомневаться.

- В первый раз, находясь с женщиной, доктор, я испытал оргазм, не успев снять штаны. Это как, считается?

- Не знаю, как отнеслась к этому ваша первая женщина, но у меня это не считается. Надеюсь, что во второй раз у вас всё получилось?

- Второй раз мы с ней не успели, доктор, нас прогнали…

- Какая все-таки у вас была интересная сексуальная жизнь! Хорошо, в другой раз, в следующий раз надеюсь, у вас всё получилось?

- А другого раза у нас, доктор, не было. Она, моя первая женщина, ушла к другому мужчине. Точнее уехала к своему мужу в другой город.

- Забавно. А со второй женщиной?

- Со второй женщиной, доктор, тоже не совсем всё как-то сложилось к сожалению…

- Теряюсь в догадках! Не смогли испытать оргазм?

- Да нет, смог. Испытал, но не туда…

- Опять не туда! Боюсь даже предположить, а куда?

- Сзади, ну, туда. Она была девушка, доктор, ей было нельзя, понимаете. Берегла себя для будущего мужа или первой любви…

- Понятно, а туда значит можно. Странная, надо сказать, у вас была первая девушка, то есть вторая женщина. Ну, а с третьей то всё, наконец, получилось?

- Да, получилось, доктор, но тоже не туда. Но не так, как со второй…

- Вариант остался только один, поэтому даже не спрашиваю куда. Но очень хочется узнать причину.

- Причина простая, доктор, у неё была менструация.

- Понятно. Почему же вы не использовали проверенный вариант, так сказать. Я имею в виду, как со второй, как с девушкой?

- Ну, вы знаете, доктор, я предлагал ей, конечно, но она так никогда не пробовала, поэтому не захотела, отказалась.

- Теперь понятно, почему вы переключились на мужчин…

- Что вы, доктор, что вы! Я не такой!

- А, напрасно, мой дорогой! Совершенно напрасно! У мужчин менструаций не бывает, да и девственность они не блюдут. И вообще они менее капризны.

- Я как-то, доктор, не задумывался об этом. Мне просто нравятся женщины. И капризы их нравятся. Я люблю, когда все непредсказуемо, неопределенно. Одним словом, мне очень нравятся красивые женщины, которые сами не знают, чего хотят.

- Начинаю подозревать, что это у вас ненадолго. Мужчины тоже встречаются очень даже красивые…  Итак, я формулирую окончательный вариант!   Когда впервые вы ввели свой пенис во влагалище женщины и после этого испытали оргазм?

- Живой?

- Что «живой»?

- Живой женщины?

- Дорогой мой, вы меня пугаете!

- Просто вдруг пришло в голову…

- Что у нас осталось? Дети, животные, вещи? Что ещё?

- Вещи, доктор, уже были. В  штаны, помните?

- Да, извините, забыл. Так, когда все-таки?

- Кстати, и собачка у меня была, доктор… любила полизать.

- Уже не удивляюсь, мой дорогой!

- И дети, можно сказать, тоже были…

- Мой дорогой, да это же уголовно наказуемое деяние?!

- Не пугайтесь, доктор! Собачка очень молоденькая была,    два года всего…

- Успокоили!

- Извините, доктор, я шутил. Просто я очень стесняюсь. Я очень поздно начал заниматься сексом. Поздно, очень поздно…

- Не томите, дорогой…

- В двадцать лет…

- Мой дорогой, поверьте мне, это нормально. Вот в тринадцать или тридцать три – это действительно поздно или рано. А в двадцать – это совершенно нормально.

- Извините, доктор. Это у меня всё от смущения…

- Перейдем ко второму вопросу. Надеюсь, что он займет  у нас гораздо  меньше времени, чем первый. Итак, сколько раз в неделю в среднем вы занимаетесь сексом?   Уточняю, испытывая оргазм.

- А, когда я один занимаюсь этим, это считается сексом?

- Вы онанизм имеете в виду?

- Ну, да…

- Считается, всё считается, мой дорогой. Главное – оргазм!

- Доктор, я опять стесняюсь. Мало, очень мало.

- Позвольте мне самому решать, много или мало. Итак, сколько?

- Двадцать, доктор…

- Не врите, мой дорогой. Прошу вас, не врите.   Двадцать было очень давно и неправда. Сколько сейчас?

- Нет, правда, было, доктор. А теперь, доктор, три. Иногда, два, но чаще три. Три, доктор. Пусть будет три…

- Отличный результат, мой дорогой.   Среднестатистический результат для вашего возраста. Последний, третий вопрос, наконец-то. На что-нибудь жалуетесь?

- Да, скучно как-то это всё, доктор…

- Ну, мой дорогой! С вашим-то воображением и таким богатым сексуальным опытом! Представьте себе, что вы в штанах на сеновале с мертвой женщиной, и к тому же девственницей.

- Ужасная картина, доктор! Что я там с нею делаю?

- Ну, не знаю. Идет война, вы молодой боец, солдат, она медсестра, тоже молодая девушка, вы попали в окружение, кругом враги, фашисты, вы прячетесь в стоге сена. Представьте, мой дорогой, что вы никогда до этого не занимались сексом с женщиной, то есть вы девственник, а она, медсестра, тоже девственница. Она смертельно ранена и просит вас заняться с ней сексом, перед тем как  умрет. Вы начинаете, всё хорошо, и тут она умирает…

- Доктор, доктор, я успел? Я кончить успел?

- Не знаю, дорогой мой, не знаю.

- До того, как она умерла, или после?

- Это ваша жизнь, ваши фантазии, мой дорогой! Вам и решать, успели вы или нет.

- Доктор, а возбуждает!

- Да, мой дорогой, да! Весь наш секс в нашей голове, в нашем воображении. Самый сексуальный орган человека – это его мозг. Два, три раза в неделю максимум по пятнадцать минут, а воображение работает круглосуточно, даже во сне. Каждый мужчина испытывает в среднем около двухсот сексуальных импульсов, сексуальных фантазий в сутки.

- Да, вы что, доктор? Значит моя повышенная сексуальность это что, нормально?

- Мой дорогой, у вас совершенно нормальная обычная сексуальность, стандартная сексуальная жизнь, абсолютно среднестатистическая. И ваши, как вам кажется, странные сексуальные фантазии – это всё тоже совершенно нормально. Наоборот, было бы странно, если бы вы не фантазировали, не мечтали, а просто бы занимались сексом как все животные.   Мы люди, гомо сапиенс, а не животные, и сексуальность у нас человеческая, а не животная. Лев, царь зверей, может заниматься сексом до ста раз в сутки, но только один раз в год, во время течки у львиц его прайда, а человек занимается сексом все время, круглый год, ежедневно и еженощно, если не в реальности, то в своем воображении, в своей голове. Кстати, животные никогда не занимаются сексом ночью, в темноте, и никогда не закрывают глаза во время секса…

- А как же гомосексуалисты, доктор? У них что, тоже что-то с головой?

- Ну, да, они так решили, им так удобнее. Может быть, был недостаток  внимания в детстве, может девочка обидела или мама не любила, или даже умерла. Никаких физиологических различий не существует, всё в голове. Один лев сильнее другого совсем не намного, а люди – это совершенно другое дело. Один человек не может поднять даже двадцать килограмм, а другой легко поднимает двести! И всё это работа сознания, работа мозга, результат воображения. Так что не переживайте, всё у вас нормально, всё у вас в порядке!

- Спасибо, доктор, успокоили. Есть теперь о чем задуматься на досуге…

1

В самый первый раз я столкнулся с женскими причудами, можно даже сказать с женским коварством в детском саду, в садике, как мы его тогда говорили. Многое  из той жизни я уже не могу вспомнить, но этот эпизод до сих пор вижу очень отчетливо в мельчайших деталях.

В детском саду или в садике, как мы его тогда называли, всё происходило в одной очень большой, как нам тогда казалось, комнате. Сутра в этой комнате мы завтракали, сидя за маленькими столиками на крошечных стульчиках, потом в этой же комнате мы играли и рисовали, чиркая цветными карандашами в книжках раскрасках, а в тихий час все в той же комнате мы спали. Доставали раскладушки, ставили их в один ряд поперек комнаты, разворачивали матрасы и стелили постели. Сначала все это делали наши воспитательницы и нянечки, а мы им помогали, потом это делали мы, а они нам помогали.   А затем все это мы делали уже сами, совершенно самостоятельно.

Туалет у нас тоже был один на всех. Это была небольшая комната с окном на улицу, в которой стояли рядышком два детских унитаза, гораздо меньшего размера, чем взрослые, и две детских раковины, тоже очень маленькие. Такой был удивительный туалет для мальчика и девочки, для мужа и жены. И я помню, что действительно, очень часто рядом со мной на соседнем унитазе сидела какая-нибудь девочка из нашей младшей детсадовской группы.

Но потом, в средней группе, что-то случилось, откуда-то появился стыд, какая-то тайна, какой-то запрет.   До сих пор не могу понять, откуда всё это взялось, но мы перестали ходить в туалет по одному. Мы, мальчишки, шли в туалет небольшой компанией, и пока двое делали свои дела, остальные держали дверь, чтобы никто не мог войти. Девчонки тоже ходили в туалет только компаниями.

Однажды мой друг Павлик, самый сильный мальчик в нашей средней группе, заметил, что девчонки пошли в туалет втроем. Мы с ребятами немного подождали, а потом дружно, с криками навалились на дверь. Девочка, которая её держала, отлетела к окну, другая соскочила с унитаза и забилась в угол, а третья так и осталась сидеть на унитазе. А мы с мальчишками хохотали, показывали на них пальцем и кричали: «Смотри, смотри! », хотя увидеть, конечно,   ничего не смогли…

Через несколько дней на дверях нашего туалета появилась крепкая задвижка, и мы, с нашими девчонками, с нашими девочками, стали ещё немного дальше друг от друга…

В старшей группе наш мальчишеский интерес к девчонкам стал ещё сильнее, мы пытались подглядывать за ними через дырочку в двери туалета, а они затыкали это отверстие с той стороны полотенцем, закрывали его своими маленькими розовыми ладошками. То, что было у нас между ног, нам было хорошо известно и совершенно понятно: два маленьких яичка в кожаном мешочке и одна небольшая писька с утолщением на конце и складкой кожи. А что у них там внутри их сладкой писи – это было для нас тайной, загадкой, которая  становилась все мучительнее и всё притягательнее. Наверное, всё это так навсегда и осталось с нами на всю жизнь, - наша мужская простота и открытость, и их женская таинственность и закрытость.

В старшей группе перед тихим часом, перед тем, как ставить раскладушки и застилать постели, мы заранее договаривались с нашими девчонками, кто рядом с кем будет лежать во время тихого часа. А потом поднимали одеяла, объединяя наши внутренние пространства, и там, в этой интимной уединенности разговаривали, рассказывали друг другу какие-то детские тайны, истории, страшные сказки про черную комнату и гроб на колесиках, анекдоты про крокодила Гену и Чебурашку. И каждый мальчик старался договориться и лечь с той девочкой, которая ему нравилась.

Мне очень нравилась Таня, Танечка, маленькая, глазастенькая девочка, с миловидным круглым личиком,   двумя короткими косичками и большими бантами. Скорее всего, именно тогда и сформировался в моём подсознании тот тип женской красоты, который я потом старался найти во всех женщинах. Мне всегда почему то хотелось, чтобы моя избранница была маленькая, гибкая, круглолицая и большеглазая.

Я уговорил Таню лечь рядом со мной в тихий час.     Когда мы с ней вдоволь наговорились, и она даже немного посмеялась над моим новым анекдотом про  милиционера – заику и мальчика, который «спасибо, уже не надо», я вдруг неожиданно для самого себя  сказал: «А покажи мне свою писю…» Я очень надеялся, что она согласиться, потому что ребята рассказывали, что другие девчонки уже несколько раз соглашались. Но ведь это была не просто девочка, это была Таня, Танечка, поэтому с замиранием сердца я ждал, что она ответит. Она долго молчала, а потом очень тихо, шёпотом сказала: «Давай! Только ты, Гоша, первый…» Я с готовностью, очень быстро спустил трусы и придвинулся к ней поближе.

Она долго и внимательно смотрела на мой маленький, сморщенный, замявшийся в трусах между ног член, а потом своим остреньким тонким пальчиком аккуратно и деликатно прикоснулась к нему, немного потрогала,   затем, осмелев, расправила и очень ласково погладила, словно какого-то дикого зверька. Я дрожал в нетерпении, а она, освоившись и осмелев, зажала мой маленький член в  своем нежном розовом кулачке и немного потянула. Я не выдержал: «Давай теперь ты! Снимай трусы! »  Она отвернулась и легла ко мне спиной: «Не хочу. Не буду». «Это нечестно! Мы же договорились, ты обещала…» - я старался не шуметь, хотя чувствовал себя жестоко обманутым.

Тихий час подходил к концу, никогда до этого я ещё не сталкивался с женским коварством.   Я ещё не знал, что в любви ни о чём договориться нельзя. А ещё я не знал, что  больше никто и никогда не будет относиться к моему члену так естественно, трепетно и нежно, как Таня, Танечка.

Когда мы были уже в самой старшей,   подготовительной группе, подготовительной к школе, конечно, и к настоящей взрослой жизни, по всей вероятности, Павлик однажды сказал, что ему нравится Светка, и что теперь никто не должен к ней приставать и лежать с ней в тихий час. В этот момент Павлик был такой важный, как павлин.

Не знаю почему, но я вдруг почувствовал, что мне тоже очень нравится именно Светка. И я бесстрашно возразил, что я не согласен, и что, если я захочу, то буду к ней приставать  и лежать с ней в тихий час, если она сама согласится.   Мне давно хотелось побороться с Павликом, всех остальных мальчишек в подготовительной группе я уже поборол, а с Павликом ещё ни разу не пробовал бороться.

Мы катались по зеленой траве, как мангуст и кобра из книги «Рикки-Тикки-Тави», которую нам читала наша любимая воспитательница. Я был, конечно, мангуст, и хотя Павлик был явно сильнее и здоровее меня, как кобра, но я не сдавался, как самый настоящий мангуст. Нас растащили…

А после тихого часа Павлик подошёл ко мне и протянул руку: «Мир? » «Мир! »- ответил я: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, я буду кусаться! » «А кусаться нам нельзя, потому что мы друзья! »- ответил Павлик. И мы решили, что мы не будем больше любить Светку, раз она мешает нашей дружбе!

Я не хотел ходить в садик, особенно в подготовительную группу, и старался каждый раз уговорить маму, оставить меня дома одного. Но когда все-таки приходил туда, эта маленькая детсадовская жизнь так увлекала меня, что мне не хотелось уходить домой.

Через много лет, когда я из любопытства заглянул в наш старый детский садик, я очень удивился, увидев эту небольшую комнату, в которой мы проводили так много времени, и этот маленький туалет с крошечными детскими унитазами и раковинами. Все было такое маленькое, почти игрушечное, но чувства, которые мы тогда испытывали, были большие и самые настоящие.

Я зашел в наш любимый яблоневый сад с беседкой и песочницей, который раньше казался мне таким огромным, что в нем можно было заблудиться. Оказалось, что в нашем саду растут всего несколько небольших старых деревьев. Я нашел  ту самую клумбу, по которой когда-то катались маленький Гоша и Павлик, сцепившись в смертельных любовных объятьях.

В те годы я был как маленький Маугли из мультфильма, а все остальные, и Танечка, и Павлик, и Светка, и папа, и мама, и наша воспитательница, и нянечка – все они были моя стая. И я всех их очень-очень любил…

Когда дети совсем маленькие, очень трудно отличить мальчиков от девочек. Порой,   даже невозможно, пока не заглянешь в пеленки. Бывают девочки с очень короткими волосами, а бывают мальчики, которых забыли постричь. А потом у девочек появляются косички и бантики, юбочки и кофточки, а у мальчиков синяки и ссадины, какая-то злость в глазах, драчливость. Дистанция растет, пропасть всё увеличивается и всё сильнее взаимный интерес, взаимное притяжение. В детстве это порой проявляется довольно странно. Дернуть за косичку, поставить подножку, заставить её расплакаться, разозлиться, чтобы она заметила тебя, выделила тебя из толпы других мальчишек. Подарить цветок или отдать игрушку – это как-то не по-мужски, потому что сделать это может любой. Сделать ей приятно или заставить обратить на себя внимание – это очень разные вещи. Ты особенный, сильный, умный, смелый, а приятно может сделать кто угодно, даже самый слабый. Она должна полюбить тебя не потому, что ей с тобой хорошо, а потому что ты самый лучший. Да и сам ты никогда не обратишь внимания на девчонку, на которую не смотрят другие ребята. Ведь тебе, самому лучшему, самому сильному и умному, тоже нужна самая красивая. А что такое красота, ты ещё не знаешь и считаешь красивым то, что считают красивым другие. Ведь ты ещё маленький, ничего не знаешь, не можешь, и пока только хочешь быть самым сильным и/или умным.

2

Ранней весной шестьдесят восьмого года отец купил  «Москвич-412», свою первую  машину. Вполне возможно, что это было самое важное событие в его жизни. Я не знаю, с покупкой какого автомобиля в наше время можно было бы сравнить приобретение  такой машины в шестьдесят восьмом году. И дело не в цене, и не в том, что далеко не все могли купить такую машину, даже имея необходимую сумму, и совсем не в её современной конструкции, хотя на тот момент она была самой совершенной машиной, лучше «Запорожца» и «Волги», а «Жигули» ещё не выпускали. Дело тут, конечно, в значимости этого события.  

В нашем пятиэтажном доме из пяти подъездов по четыре квартиры на этаже было всего три машины: бежевая «Волга ГАЗ 24», на которой ездил какой-то важный генерал, красный  «Запорожец ЗАЗ 966» инвалида с первого этажа из сто первой квартиры и наш зеленый «Москвич ИЖ-412».   Отец всегда ставил машину во дворе так, чтобы её было хорошо видно из окна на кухне, а потом каждые пятнадцать минут проверял, на месте ли она, боялся, что автомобиль  украдут.   На ночь отец всегда ставил машину в гараж, который был в четырех километрах от нашего дома. Обратно он шел почти целый час пешком, но тогда все так делали, никого это не удивляло.

После приобретения машины у нас началась совсем другая жизнь. На дачу мы ездили в любое время, а не по расписанию автобуса, который ходил крайне редко. Часто ездили за грибами, за ягодами и на рыбалку. Даже ездили в соседний город, в котором снабжение было чуть лучше и в магазинах можно было купить куриц, а иногда и колбасу. Зимой на машине ездили редко, только иногда на подледную рыбалку. Собственно и ездить зимой на машине было особенно некуда, поэтому многие на зиму машину ставили в гараж. И никакой зимней резины тогда не существовало, любая резина была всесезонная.

Как-то раз, когда я только пошел в первый класс,   отец подвез меня до школы, просто потому что ему было по пути, хотя от нашего подъезда до ворот школы  было всего метров восемьсот. Я сразу почувствовал, как изменилось ко мне отношение и учителей, и одноклассников после того, как они увидели меня выходящим из машины.    В те годы наличие в семье машины было самым главным, если не единственным признаком материального достатка. Квартиры давали бесплатно, хорошую  одежду  было очень трудно достать, а питались все примерно одинаково. Однажды к нам в гости пришли довольно дальние родственники, которых мы едва знали. Мужчина, приходящийся каким-то троюродным братом моему отцу, женщина и их дети, сын почти моего возраста и дочь года на два или три старше меня с уже заметной красивой грудью и длинными распущенными волосами. Сразу пошли во двор, хотя мать несколько раз приглашала их к столу. Отец с плохо скрываемой гордостью несколько раз обошел вместе с ними машину, потом завел, подождал, пока мотор как следует прогреется, и пригласил всех садиться. Глава семейства сел впереди рядом с отцом, а остальные сзади. Проехали несколько кругов вокруг нашего дома, машина остановилась, мотор заглох, все молча вышли из машины, аккуратно закрыли двери. «Ну, вот! »- сказал ихний отец: «На поезде я ездил, на машине катался, можно уж и помирать! » Потом подумал немного и, улыбаясь, добавил: «Нет, на самолете то ещё ни разу не летал…»      

Чтобы купить машину, родители занимали деньги у кого только могли. « Москвич-412» стоил тогда 4936 рублей, а зарплаты у родителей были небольшие, 120 рублей у матери и 150 у отца. Основную часть этой гигантской суммы, почти две тысячи рублей, дал дед, отец моей матери, тысяча с чем-то была у  родителей, остальное собирали по родственникам и друзьям, по сто рублей, по двести.   Когда посчитали всё, что собрали, выяснилось, что все равно не хватает пятьсот рублей, машина стоила почти пять тысяч.   Отец вышел во двор покурить. Курил он редко, только по праздникам от веселья после выпивки и во время тяжких раздумий, как в тот раз.   Подошел сосед, тоже видимо собираясь покурить: « Что, сосед, не весел? » «Да вот, машину дают на работе, а денег не хватает…»  - тяжело выдохнул отец.

Машины тогда распределялись строго по очереди, на всех не хватало, как, впрочем, и всего остального, денег в том числе. «Тоже мне горе! »- весело отреагировал сосед, глубоко затянувшись: «Сколько не хватает то? » «Пять сотен…» - грустно выдохнул дым отец. Сосед молча притушил недокуренную сигарету и через минуту вернулся с деньгами: «Держи! Отдашь, когда сможешь». Расписок тогда никто не брал, сроков никто не устанавливал. Отец с матерью рассчитывались с долгами несколько лет.

Когда мы ездили за грибами и ягодами, обычно брали кого-нибудь из родственников, машин ни у кого не было, а у нас место в машине всегда было. В этот раз мать с нами не поехала, поехали только мы с отцом и ещё его двоюродный брат с дочерью, которая, получается, приходилась мне троюродной сестрой. Моя бабушка и её дедушка были братом и сестрой. Звали её Галя, оба имени были на согласную, и даже на одну букву. Я сразу увидел в этом  знак, Гоша и Галя…

Ехать было по тогдашним понятиям очень далеко, километров пятьдесят, поэтому выехали мы рано, часов в пять утра. Пока ехали, отцы впереди о чем-то монотонно разговаривали, а мы молча сидели каждый в своём углу и пялились друг на друга. Когда мы, наконец,   доехали до места, солнце уже поднялось, на траве лежала роса, а в траве светились  спелые ягоды земляники. Это самое  вызывающее, самое яркое сочетание цветов в природе. Прохладный зеленый цвет хлорофилла и красный цвет тепла, огня. Словно брызги крови на траве, словно угольки, рассыпанные по полю, ягоды земляники горели в траве.

«Остаешься охранять машину! »- отец уже собирался уйти, но увидев мой умоляющий взгляд, остановился, потряс  ключами перед моим носом и положил в подставленную ладонь. Он не любил никому оставлять ключи от машины, ни мне, ни матери и обычно уходил, закрыв её, но сегодня он всё-таки понял, что я очень - очень хочу перед этой девчонкой тоже немного побыть хозяином машины.

Взрослые ушли, а мы, дети, стали собирать ягоды рядом с дорогой, по которой приехали. Их и здесь было очень много, хотя, конечно, это была не малина, которую можно собирать, практически не сходя с места. Мы понемногу двигались в том направлении, куда ушли родители. Отец был знатный сборщик ягод, он мог за день собрать двенадцатилитровое ведро земляники или два ведра малины.   Я за это время едва успевал собрать только трехлитровую банку. Но сегодня я даже и этого не мог, потому что всё мое внимание было приковано к Гале. То я нес ей особенно крупную ягоду, то ветку, на которой было сразу с десяток крупных красных ягод и ещё несколько мелких зеленых. А Галя загадочно улыбалась и молчала.

Мы оба были в синих шерстяных спортивных костюмах с двумя белыми полосками на вороте и рукавах, оба в черных резиновых сапогах, чтобы не промочить ноги, и даже в вязаных шапочках. Постепенно солнце поднималось всё выше и становилось все жарче. Сначала мы сняли шапки, потом расстегнули молнии на воротниках, а потом Галя сняла куртку, стянув её через голову.   Под курткой у неё была маленькая белая футболка. Я едва успел увидеть её стройную загорелую спину под задравшейся на мгновение футболкой, а когда она повернулась ко мне лицом, я увидел её груди, небольшие, но туго обтянутые растянувшейся  трикотажной тканью.   Лифчик она ещё не носила, поэтому соски остро торчали под тонкой, немного просвечивающей белой футболкой. Я задохнулся, а она сделала вид, что не заметила. А, может, и правда не заметила…

Очень скоро Гале тоже надоело собирать землянику, и мы пошли со своими полупустыми банками по пыльной дороге обратно к нашей машине, видневшейся вдалеке. Наверное, мы съели гораздо больше, чем собрали. Я видел маленькие косточки земляники, прилипшие к её припухлым губам, но стеснялся об этом сказать.

Когда мы дошли до машины, я по-хозяйски открыл ключом дверь, внутри уже было жарко, кузов уже успел нагреться на солнце. Я разложил все сиденья, получилась довольно ровная мягкая площадка, как большая постель посреди земляничной поляны. Мы сняли сапоги и залезли на эту постель с ногами. Я достал припрятанные в кармане чехла переднего сиденья карты, и мы стали играть в подкидного дурака.

Почему то дураком всё время оставался я, наверное, потому, что все козыри все время оказывались на руках у Гали. Мне очень хотелось выиграть хотя бы один раз, поэтому в конце очередной партии я припрятал две карты, девятку и шестерку, за резинку штанов, сделав вид, что хочу потереть спину, а оставшимися двумя козырными отбился. Галя удивилась, потому что только что у меня на руках было шесть карт, а после захода с двух десяток должно было остаться четыре, а не две. Она пристально посмотрела мне в глаза и, видимо, сразу поняла, что я «смухлевал». И тут началось…

Она хотела обязательно найти эти две карты и поэтому схватила меня. Я к тому времени уже как год занимался борьбой, поэтому не сомневался, что легко справлюсь с ней, хотя она была старше меня на два года и выше на целую голову, но Галя оказалась очень сильной и ловкой девчонкой.   Силы были бы почти равны, если бы я не знал борцовские приемы.   Я дернул её за руку, зашел  ей за спину и обхватил за пояс. Но когда я оказался у неё за спиной, она оттолкнулась ногами от приборной панели и упала на меня, а я упал на спину…

Мы оба тяжело дышали, она лежала на мне, а я лежал, обнимая её и чувствуя руками её мягкие груди. Я уткнулся лицом в её шею за правым ухом, завиток её мягких волос щекотал мне нос. Мы оба устали, успокоились, она больше не вырывалась и не сопротивлялась. От неё пахло спелой земляникой и свежим потом. Я не могу описать этот запах, но помню его и смогу отличить от тысячи других. Это запах солнца, запах лета, запах ветра, теплой дорожной пыли, выпавшей росы, далекого детства и земляники, засохшей на её нежных губах…

Мы лежали, тяжело дыша и почти не шевелясь, боясь каким-нибудь неловким движением спугнуть друг друга. Я чувствовал ладонями рук её мягкие соски, а она, наверное, чувствовала мои горячие ладони на своей груди и мое жаркое дыхание, от которого шевелились её легкие растрепавшиеся волосы.   «Ты меня обманул? »- это были первые слова, которые я услышал от неё. Голос у Гали был ласковый, нежный, бархатный. Вибрация звука передалась мне через её плотно прижатую к моей груди спину. Хотелось сказать ей: «Говори, говори, говори всё что угодно, только не спугни эти мгновения абсолютного счастья…» Я с трудом выдавил из себя:

- Да…

- Зачем?

- Не знаю…

- Очень хотел выиграть?

- Хотел…

- Но ведь играть надо честно!

- Надо…

- Тебе не стыдно?

- Стыдно…

- Скажи, что больше не будешь!

- Не будешь…  Не буду.

В этой жизни мы о чем-то разговаривали, что-то выясняли, о чем-то спорили. А в той параллельной, настоящей жизни мы лежали на огромной постели посреди земляничной поляны и обнимались, ласкались, таяли, истекая запахом спелой земляники, свежего пота, всё крепче и крепче прижимаясь,   друг к другу… 

Мы лежали молча,   наше дыхание выровнялось. Я медленно, очень медленно опустил правую руку, нащупал край её футболки и запустил под неё свою руку.   Мою грубую, холодную ладонь обожгла её нежная, тонкая, горячая кожа. Я скользил по этой гладкой коже, поднимаясь всё выше и выше и, наконец, нащупал маленькую упругую грудь, которая целиком уместилась в моей ладони.   Мягкий сосок в центре моей ладони пульсировал, увеличивался и твердел. Всё это я видел не глазами, а кожей моих ладоней, ставших такими чуткими и нежными, что я чувствовал каждый волосок на её коже. Под правой грудью у неё была маленькая, едва заметная родинка. Эта родинка, которую я не видел, но чувствовал своей обнаженной кожей, заставила меня немного сжать её нежную грудь. Она слегка повернула голову ко мне, подставив свою правую щеку, и я прижался губами к этой щеке, нежной, мягкой, душистой, теплой.   Моя правая рука скользила всё ниже и ниже, я почувствовал маленький, едва заметный пупок, почти потерявшийся в этой шелковистой коже, потом тончайшие, гладкие и упругие как реснички волоски, а затем мои пальцы опустились во что-то мягкое и влажное…

Мы лежали, затаив дыхание, это что-то, влажное и нежное, пульсировало в моих пальцах между её стройных ног, и какая-то новая незнакомая мне энергия поднималась внутри меня навстречу этой пульсации, этой вечной энергии бытия…

Всё, что происходит в нашей жизни впервые, в первый раз, мы запоминаем на всю жизнь. Мы не знаем, хорошо это  или плохо, и как это должно быть. Мы принимаем всё происходящее как данность, как единственно возможную реальность. Может быть, потом мы в этом как-то разберемся, потом что-то поймем, но пока это всё, что у нас есть, всё, что у нас было…

Я увидел её через несколько лет, она весело болтала около школы со своими подружками. В этот момент она была похожа на молоденькую симпатичную героиню какого-то советского фильма конца шестидесятых или начала семидесятых. А может быть она и действительно в это мгновение воображала себя какой-то артисткой…

На ней было темное коричневое платье, обычная школьная форма, но немного укороченное по моде тех лет так, что хорошо были видны её красивые круглые коленки, и ослепительно белый фартук с накрахмаленными волнистыми оборками, туго обтягивающий уже налитую высокую грудь. Её длинные густые каштановые волосы были собраны в один пучок, в конский хвост, как тогда говорили. Она была в туфлях на высоких каблуках, что зрительно удлиняло её и без того длинные, стройные ноги. Ногти на пальцах были покрыты ярко-розовым лаком, на губах тоже была яркая розовая помада, глаза  были слегка подведены, а ресницы накрашены, настоящая секс-бомба…

В ней не было ничего от моей Гали, от той милой молчаливой девчонки, с которой я испытал самые сладкие мгновения своей жизни. Это была самая обычная самка, жаждущая мужского внимания, откровенных взглядов, готовая к спариванию и оплодотворению.

Самое главное в сексе – это невинность, нежность, чуткость. Не знаю, какие ещё слова подобрать, чтобы передать  мои ощущения, которые я испытал в те сладкие мгновения в раскалившейся на жарком солнце машине, наполненной запахом земляники и двух по-детски чистых подростков, не знающих и даже не подозревающих, что они занимаются сексом. Они просто обнимали друг друга, ласкали друг друга, дышали друг другом, наслаждались друг другом, не задумываясь о том, чем они занимаются….

Самый большой сексуальный орган человека не мозг, а кожа. Нежная, чистая, тонкая кожа, пахнущая спелой земляникой и свежим потом, потому что секс - это прежде всего запах, прикосновения, ощущения...  

Если, вдыхая её запах, вы не хотите задохнуться, утонуть в этом запахе, то это не секс…

Если, коснувшись её, вы не ощущаете, как пробежала искра, какой-то ток, какая-то энергия между вашими телами, то это тоже не секс, а просто спаривание с целью… даже не знаю с какой целью. С целью избавления от излишней семенной жидкости, наверное.

Если, глядя на неё, вы не чувствуете, как замирает ваше сердце…

3

В детстве мы почти все своё свободное время проводили во дворе. Приходили из школы, бросали портфели, снимали форму и сразу бежали во двор играть в футбол, зимой в хоккей, строить штаб, ловить майских жуков, лазить по чердакам, бегать по стройкам и приставать к девчонкам, которые играют в классики и прыгают на резинке.   Любимым занятием было зажать какую-нибудь девчонку с уже обозначившимися формами и пощупать её груди или сиськи, как мы тогда небрежно цедили сквозь зубы. Было в этом что-то по-настоящему мужское, как нам казалось, что-то высокомерное. «Бабы не люди! » - так мы думали и говорили, не понимая, что они, девчонки, совершенно другие, можно сказать, с другой планеты. Да и мы, мальчишки, наверное, тоже были для них тогда какими-то пришельцами с другой планеты, как далекие и непонятные марсиане.

Наверное, правильно будет сказать, что они были для нас венерианки, если мы для них были марсиане.   В любом случае мы были с разных планет.   Мы, мальчишки, с Марса, а они, девчонки, с Венеры…

А встретились мы между Марсом и Венерой, на Земле, под ярким Солнцем нашего общего советского детства. У нас были свои секреты, а у них свои. Мы играли в карты и курили за гаражами, а они писали какие-то записочки, переписывали стишки и вели девчоночьи дневники.

Однажды кто-то из ребят во дворе принес голые карты, которые привез его старший брат, недавно вернувшийся из армии.   Я долго рассматривал этих странных бесстыдных женщин, улыбавшихся мне с фотографий. Никогда я не видел таких женщин в жизни, но были они чем-то похожи на продавщиц из универмага, только ещё наглее.   Потому, наверное, что те продавали вещи, а эти себя. Я долго  рассматривал карты, на пиках и трефах были брюнетки, а на червях и бубнах блондинки и шатенки. В основном все были молоденькие, но на старших картах женщины были постарше, а самые развратные были на тузах и королях. Кто-то очень тщательно подбирал фотографии.

В это же самое время, в школе, моя соседка по парте вела дневник, записывала туда какие-то стихотворения про любовь, вклеивала какие-то вырезки из журналов мод. Сидели мы все парами, мальчик с девочкой, но за несколькими партами сидели только девочки, потому что в классе их было больше. И сами они были больше  и выше нас, потому что начали  уже расти. Некоторые носили лифчики и сережки, и, наверное, у некоторых уже были менструации. В общем, их уже интересовала любовь, а нас всё ещё секс. Они становились взрослыми женщинами, а мы оставались маленькими мальчишками, разрыв между нами все увеличивался…

А потом я нашел книгу «Гинекология и акушерство». Мои родители работали инженерами на электромеханическом заводе, а тетя, папина старшая сестра, была врачом в городской женской гинекологической консультации. Вот у неё-то в книжном шкафу за  стройными рядами собраний сочинений великих писателей я и нашел эту замечательную книгу с картинками.   Картинки были очень подробные и интересные, но ещё интереснее был сам текст. Я узнал много новых слов: коитус, пенис, клитор, влагалище, большие и малые половые губы, фелляция, мастурбация, узнал, как правильно надевать на матку колпачок и презерватив на пенис.   Узнал о венерических болезнях, немного испугался, так и не поняв, почему они называются венерическими, а не  марсианскими, например.

Закончилась первая четверть пятого класса, начались осенние каникулы, по ночам было очень холодно, к утру лужи замерзали. В футбол в такую погоду играть уже не хотелось, а в хоккей играть было еще нельзя. По утрам вместо школы я ходил на восьмичасовой сеанс в наш районный кинотеатр «Ударник» по абонементу, выданному в школе. Я, кажется, уже в пятнадцатый раз посмотрел «Операцию Ы», в пятый раз «Кавказскую пленницу», в третий «Брильянтовую руку» и один новый фильм «Невероятные приключения итальянцев в России», в котором какая-то красивая зарубежная артистка раздевалась за прозрачной занавеской. Во время этого эпизода мальчишки пихали друг друга в бока и вытягивали шеи изо всех сил.

А днем делать было совершенно нечего. Во дворе болтался только Вовка из параллельного 5 «Б». Я рассказал ему все самое интересное из «Гинекологии и акушерства», а он мне из «Этики и психологии семейной жизни», которую нашел в родительской спальне за тумбочкой.

По двору прошла ненормальная Роза, у которой родители были тихие алкоголики с первого этажа из пятого подъезда. Было ей пятнадцать лет, училась она уже в восьмом классе интерната для умственно отсталых детей, домой приезжала редко. Если бы она молчала, то её можно было бы принять за вполне нормальную девчонку, хоть и немного косую. Но говорила она так, что понять было почти ничего невозможно, глухо, невнятно, каким-то утробным голосом. В последнее время она сильно изменилась, выросла, похорошела, появились грудь, бедра, на лице горел румянец, природа брала свое…

Когда Роза к нам подошла, мы с Вовкой сидели молча, говорить было больше не о чем. Она остановилась перед нами и начала: «Слышь, че…че покажу то…че сидите… то…вам… че делать неча…а че…я могу.. слышь че… пойдем че! » Понять её как всегда было очень трудно, но делать нам с Вовкой все равно было нечего, поэтому мы пошли за ней.

Пришли в подвал, в котором раньше хранились дрова, а после того, как в нашем доме провели газ, сделали кладовки для жильцов. Длинный узкий коридор с частыми дощатыми дверями с номерами квартир, тусклая пыльная электрическая лампочка, пол, усыпанный серыми опилками и какими-то тряпками. В конце коридора стоял Толик, местный юный алкоголик, который вечно ошивался около углового винного магазина и ко всем приставал, наигранно выпрашивая копеечку.

Толик как всегда был пьян, но на ногах ещё стоял, в руке у него была почти пустая бутылка какого-то дешевого крепленого. Роза подошла к нему, расстегнула ширинку, спустила штаны и достала член, большой, мягкий, безвольно смотревший в пол: «Че…ну че …давай…че». Толик допил вино и бросил бутылку, она мягко и гулко ударилась в опилки, Роза начала ему дрочить.

Если бы я был один, я бы сбежал. Но рядом был Вовка, который мог подумать, что я трус или что я никогда ничего подобного не видел. Член у Толика наконец-то поднялся, Роза легла перед ним на пол и раздвинула ноги, между ног у неё было что-то темное влажное и черно-розовое. Толик навалился на неё сверху и начал дергаться и мычать. Мы с Вовкой сидели у стенки на корточках и ждали, когда все это закончиться. Мысль, что и нам когда-то придется делать это, была невыносима. Толик начал пыхтеть, потом что-то пробурчал,   затем сполз с Розы, перевернулся на спину и затих. Роза лежала и улыбалась: «че…ну вот…че…не бойся…че». Она схватила мою руку и засунула себе между ног. Рука провалилась во что-то склизкое, противное, теплое…  Я выдернул руку, Вовка сидел на корточках, зажмурившись и сжимая свои руки коленками.   Роза утомленно закрыла глаза, а мы с Вовкой выскользнули из темного подвала.

Яркий солнечный свет ослепил, как после долгого киносеанса. Во дворе по-прежнему никого не было. «Ты как, после обеда выйдешь? » - спросил Вовка. «Да, давай…» - я поплелся домой.

После обеда я подошел к окну, посмотрел во двор. Вовки там не было. Я боялся, что если он там сидит, то придется тоже выходить, а выходить что-то совсем не хотелось.

Помню, как я тогда решил, что никогда в жизни не буду этим заниматься, настолько это мне казалось мерзко и противно. Во мне до сих пор остается какое-то непонятное мне самому отвращение к половому акту, как к чему-то грубому, животному, безобразному, даже грязному…  все эти мутные выделения, липкие жидкости, неприятные запахи и раздражающие звуки…

Примерно в то же время я вдруг понял, что всё, что меня окружает,- дома, дороги, деревья, понятия, слова и даже числа,- это всё сделано как-то и придумано когда-то другими людьми. Дома кто-то построил, дороги проложил, деревья посадил, а слова и числа придумал. Вокруг не было ничего естественного, природного, всё было продуктом и результатом  деятельности человеческого общества.

И во всём этом искусственном придуманном мире может быть самым настоящим и естественным всё ещё оставался секс. Возможно,   поэтому общество так старательно не замечало эту сторону жизни, делая вид, что секса почти не существует.

И возможно именно поэтому нигде и ни в чём больше нет такой огромной разницы между субъективным и объективным восприятием, как в сексе. Ведь со стороны секс – это довольно неприятное, отталкивающее, а в чем-то, наверное,   даже и отвратительное зрелище. И в то же время это возможно самое большое удовольствие в человеческой жизни.

4

Сексуальный опыт определяется не количеством сексуальных контактов и уж тем более не количеством сексуальных актов. Огромное количество арифметических действий, производимых бухгалтером, не делает его математиком, а огромное количество слов, напечатанных секретаршей, не делает её писателем. Сексуальный опыт передается от одного партнера к другому без слов, невольно, исподволь. Чтобы его приобрести, надо встретить  сексуально более опытного партнера, который может вас сексуально развить, можно даже сказать, может вас развратить. Мы хотим получать удовольствие от секса, поэтому приспосабливаемся к партнеру, пристраиваемся к нему, а он пристраивается, привыкает к нам. Как правило,   первый раз всегда какой-то суетливый, немного сумбурный. Но потом, когда волнение уляжется, эмоции успокоятся, сексуальное общение может стать взаимным обогащением, взаимообогащением.

Вполне возможно, что бухгалтер научит секретаршу считать, а она его печатать. Мы познаём нашего партнера, а через него познаём себя, и, возможно, что наш партнер делает то же самое.   Пока этот процесс продолжается, нам интересно, мы продолжаем наше сексуальное общение и приобретаем сексуальный опыт. Когда этот процесс останавливается, нам становиться скучно, и мы начинаем искать нового сексуального партнера.

Бухгалтер может найти какого-нибудь врача, а секретарша инженера. Заметьте, что бухгалтером, врачом и инженером может быть как женщина, так и мужчина. Сексуальным опытом с нами может поделиться кто угодно.   Но постепенно, приобретая всё больше сексуального жизненного опыта, мы индивидуализируемся, становимся разборчивее, выясняем свои сексуальные предпочтения, а значит, у нас остается все меньше вариантов, все ограниченнее выбор, все реже мы встречаем подходящего нам сексуального партнера. Поэтому, наверное, мы видим так много пар бухгалтеров, врачей и инженеров. Интересно, как долго можно продолжать эту сомнительную аналогию… 

Кстати, секретарша – это всегда женщина.   Одинокая, сексуально не удовлетворенная, сексуально не развитая женщина, которой просто не повезло.   К сожалению, такое тоже часто случается.

Летом семьдесят шестого года, перед восьмым классом, мы с родителями поехали отдыхать на море, в пансионат от завода, на котором мои родители работали инженерами. Я впервые увидел море, бескрайнее, темное, могучее, с тяжелыми серыми облаками над ним и огромными волнами, накатывающими на берег и откатывающимися назад по ровному влажному песку. Когда я наступал на этот блестящий песок, он проваливался, а в темную вмятину от моей босой ноги сразу набиралась вода.

На следующее утро море было абсолютно спокойное, прозрачное, тихое, ласковое. Дети с криками забегали в это теплое море и выбегали, разбрасывая прилипающий к мокрым ногам сухой горячий песок. Я часами плавал, ныряя под набегающие волны, скользил по поверхности, опускался в манящую глубину и поднимался к сверкающему солнцу. Море было совсем не такое, как вчера, не грозное, не страшное, а мягкое, доброе, ласковое.

В пансионате каждый вечер под черным южным небом в открытом концертом зале проводилось какое-нибудь культурное мероприятие, показывали фильмы, устраивали самодеятельные концерты и даже приезжали артисты.   Культмассовым работником, а по совместительству и инструктором по физкультуре была одна очаровательная девушка лет двадцати, скорее всего студентка какого-нибудь института культуры. Она прекрасно играла в волейбол и на баяне, пела, танцевала. Мы познакомились, когда она готовила концерт силами отдыхающих, в котором и я тоже принимал участие. Жила эта очаровательная девушка все лето в пансионате в своем отдельном домике, поэтому была очень загорелая, почти коричневая, хотя на пляже я её, почему то никогда не видел. Звали её…

Честно говоря, я не помню, как её звали. Назовем  Мариной, надо ведь как-то назвать, а Марина значит морская. Хотя нет, Мариной нельзя. Любви у нас так и не случилось, поэтому её имя должно быть на гласную букву.   Назовем её Арина, хотя вот уж как её точно не звали, так это Ариной. Имя было какое-то другое, какое не помню, но точно другое.

Секрет открылся очень скоро. Мне надоело лежать на пляже рядом с родителями, и я пошел вдоль берега моря, посмотреть, что там дальше. Дальше не было ничего интересного, пустой песчаный пляж, точно такой же, как около нашего пансионата, а до следующего, как нам говорили, было около трех километров. Совершенно не помню, как  назывался наш пансионат. Кажется, он носил название «Солнечный», а следующий «Волна», а может быть и наоборот. В общем, какие-то слова, вырванные из окружающего прекрасного пейзажа и не вызывающие вне контекста никаких ассоциаций ни с солнечным днём, ни с морской волной. Я шел, глядя под ноги на свою короткую чёрную тень, и думал, как же это здорово,   жить здесь на море, купаться каждый день, а может быть и несколько раз в день, загорать, позабыв о привычных сугробах и морозах. Почему то мне не приходила в голову мысль,   что здесь на юге тоже бывает зима, тоже  бывает холодно, а море иногда даже замерзает.

Понемногу начали попадаться большие черные камни вулканического происхождения.   Некоторые камни были величиной с наш «Москвич-412», а впереди виднелось целое нагромождение таких  камней,   через которые надо было перебраться, чтобы попасть в «Волну», или «Солнечный».   В данном случае название не имело значения, ведь идти можно было и с той, и с другой стороны. Я в другой пансионат не собирался, но продолжал по инерции идти, огибая камни то справа, то слева.

За очередным камнем моя тень упала на её обнаженную грудь. Арина приподнялась, опираясь на локоть, довольно равнодушно взглянула на меня, заслонившись рукой от слепящего солнца: «А, это ты…». И перевернулась на живот, но не от стеснения, а как бы, не желая меня смущать. Я едва успел увидеть темные волосы на её лобке. На голове у неё волосы были очень светлые, выгоревшие на солнце, а под мышками волос вообще не было. Лучше бы она вообще то не переворачивалась, потому что женская грудь меня никогда особенно не возбуждала, большая даже вызывала какое-то легкое отвращение. Всегда нравилась маленькая, крепкая, с соском, торчащим вверх, но даже и такая грудь просто нравилась. Из всех частей женского тела  меня по-настоящему всегда привлекала и возбуждала только женская попка и то, что было под ней.    

А попка у Арины была прекрасная, небольшая, крепкая, как два спелых персика, вызревших под жарким южным солнцем, и загорелая, как и всё её тело. Видимо, Арина всё время загорала здесь одна и почти всегда без купальника, вдалеке от обычных отдыхающих, сохраняя определенную эмоциональную и реальную дистанцию с теми, кто здесь был только на время в отличии от неё, проводящей здесь всё лето. Все эти бессвязные мысли вихрем промелькнули у меня в голове, пока я стоял, завороженно глядя на это прекрасное молодое обнаженное загорелое женское тело.

«Что стоишь? Садись! » - вывела она меня из оцепенения, пристально взглянув мне в глаза. Честно говоря, я ждал, что Арина меня прогонит, поэтому быстро присел прямо на обжигающий песок и продолжал молчать. «Снимай плавки, погрей попу. Попы у всех одинаковые, » - она отвернулась в другую сторону. Я послушно стянул плавки  и присел рядом с ней на краешек огромного светлого покрывала. Арина на меня не смотрела, но то, что я сидел голый рядом с ней, рядом с обнаженной взрослой женщиной, меня практически парализовало. Я делал вид, что не смотрю на неё, но краем глаза подглядывал, наслаждаясь видом красивых рук, стройных ног и загорелой спины, особенно загорелой, почти черной там, где начиналась попа. На спине у неё не было ни малейших признаков светлых полосок, обычно выделяющейся на спинах загорелых женщин. «Пойдем купаться! » - Арина вскочила и, не дожидаясь ответа, побежала к морю, я бросился за ней.

Когда мы вынырнули и над поверхностью воды были только наши головы, мы смогли поговорить. « Можешь не беспокоиться, оттуда не видно, в купальниках мы или нет, » - Арина рассмеялась: «В смысле в плавках или нет! » Я тоже засмеялся, глядя на её мокрое улыбающееся лицо. «Никогда не купался голый? » «Всегда купаюсь, когда никого рядом нет! » «Купаться без всего приятно, гораздо приятнее, чем в купальнике. Ничто не стесняет… Или ты всё-таки стесняешься? » «Уже нет…» « Тогда поплыли! » И мы поплыли, два обнаженных загорелых молодых тела, похожих сверху на фоне голубой морской воды на местных обитателей этого теплого ласкового моря.

А потом мы вышли на берег и упали рядом на покрывало, подставив солнцу свои спины и глядя друг другу в глаза. И долго разговаривали обо всем, пока солнце медленно опускалось в море. Её любимой книгой были «Алые паруса» Александра Грина  (А. и Г., Ассоль и Грей, Арина и Георгий), которую я тоже, конечно, читал. А я рассказал ей про свою любимую повесть «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера, случайно найденную в старом номере журнала «Иностранная литература».

Вечером показывали кино «Высокий блондин в желтом   (черном) ботинке». Я первый раз видел этот прекрасный веселый фильм, смеялся над нелепым эксцентричным Пьером Ришаром, напоминающем Чарли Чаплина, который наконец то заговорил, восхищался стройным, элегантным, немногословным и немного флегматичным Жаном Рошфором,   и напевал чудесные цыганские мелодии Владимира Космы. Конечно, все эти имена я узнал гораздо позже, а пока я от души смеялся вместе со всеми, глядя на огромный экран на фоне черного  южного неба, усыпанного яркими звездами. Когда я увидел в вырезе вечернего платья очаровательной Мирей Дарк её восхитительную попку, то тут же вспомнил загорелую попку моей Арины.

Всю ночь я не мог уснуть, как только закрывал глаза, сразу видел, как мы с ней плывем, скользим по поверхности моря, два светлых силуэта посреди темного безграничного пространства. Было жарко, душно, я лежал без одеяла, и моё загорелое тело в темноте казалось еще темнее.   Я представлял, как в своем домике лежит Арина, одна, обнаженная и загорелая, почти черная на белой простыне…

Я был уверен, что то, что случилось вчера, не может повториться, поэтому на следующий день всё утро просидел с родителями на пляже. А в обед Арина неожиданно и совершенно спокойно, так как будто вчера ничего особенного не произошло, подошла  в столовой к нашему столику и пригласила меня к себе в домик.

Родителям я объяснил, что иду к ней готовиться к предстоящему концерту. Была дикая жара, все попрятались в корпусах и домиках, на пляже никого не было. Пока я шел к Арине, меня знобило, наверное, утром на пляже с родителями я все-таки немного обгорел.

Половину комнаты Арины занимала огромная кровать, накрытая тем же светлым покрывалом, на котором мы с ней загорали вчера. А на столе возвышался огромный арбуз, темно-зеленый, почти черный, с большим желтым пятном, на котором он, видимо,   раньше лежал на бахче. Я таких не полосатых арбузов никогда раньше не видел. Арина подошла к арбузу с ножом: «Будешь? » Я кивнул, она подумала и протянула мне нож: «Давай, мужчина! » 

Я срезал с арбуза крышечку с длинным подсохшим хвостиком  и с размаху воткнул нож. То ли я слишком сильно воткнул, стараясь показать, какой я настоящий мужчина, то ли арбуз был перезрелый, но он хрустнул и раскололся пополам, обнажив свою  красную мякоть с мелкими черными косточками, и брызнув алым соком на белую скатерть. Арина рассмеялась,   кровь прилила к моему и без того красному разгоряченному лицу.

Мы сидели на кровати, поджав ноги по-турецки, и ели арбуз большими столовыми ложками, вырезая из его спелой сочной мякоти  большие полукруглые куски, но вкуса я почти не чувствовал. Рядом со мной была настоящая взрослая женщина, которую я вчера видел совершенно голой, и которая этого совершенно не стеснялась. Комната была наполнена теплом её большого сильного тела и запахом сладкого спелого арбуза. У меня закружилась голова от всего этого…

Арина заглянула за шиворот моей футболки: « Да ты сгорел! Снимай футболку и ложись». Я послушно стянул футболку, чувствуя, как она царапает воспаленную кожу, и лег на живот. Арина достала из холодильника стакан со  сметаной, зачерпнула её ладонью и положила мне на спину. Я вздрогнул, сметана была очень холодная. Арина размазывала её по моему телу, ласково гладила мою спину, плечи, шею, и мне становилось все легче и легче. Я закрыл глаза и, кажется, уснул…

Когда я открыл глаза, Арина спала рядом со мной, накрывшись белой простыней, лежа на животе и повернув голову ко мне, точно так же как вчера, когда мы были на пляже. Глаза её подрагивали под тонкими веками, может быть, ей снилось, как мы плывем с ней по морю, два темных силуэта на фоне прозрачной светлой воды, уплывая все дальше и дальше от берега…

Не знаю, сколько я проспал, но чувствовал я себя совершенно здоровым. Я пошевелился, Арина открыла глаза: «С добрым утром… а, может быть, с добрым вечером? »  За окном уже были сумерки, мы лежали молча, но эта тишина была наполнена нашим общим дыханием, нашими общими снами, чем-то, что возникло между нами…

Впервые я спал с настоящей взрослой женщиной. Арина протянула ко мне руку и пригладила мои влажные растрепавшиеся волосы: «Намажь мне спинку кремом…»    Я откинул простыню, она была под ней совершенно голая.   Я выдавил крем из тюбика, белая горошина крема резко выделялась на её загорелой коже. Я ласкал её, гладил эти плечи, эту спину, ягодицы, попу, всё ниже, ниже, ниже и ниже…

Холдену Колфилду было семнадцать, а мне только пятнадцать, но я тоже скоро должен был стать настоящим взрослым мужчиной. Арина научила меня сдержанности, научила меня наслаждаться сексуальной энергией, научила скользить по её поверхности, как по морским волнам, не погружаясь с головой, не рискуя захлебнуться и утонуть. Я чувствовал, как эта энергия поднимается во мне  всё выше, выше и выше, заполняя меня всего изнутри, наполняя всю мою душу любовью ко всему живому.

А капитана Грея звали Артур, Артур и Ассоль. Я верил, что у влюбленных  имена должны начинаться с одной буквы, или хотя бы оба имени должны начинаться на гласную букву, или на согласную, как у нас.

Я все-таки вспомнил, как её звали.   Её звали Марина, морская, неземная…

5      

Я не хотел разделять секс и любовь. Я, как и все, хотел, чтобы у меня была одна любовь на всю жизнь, и чтобы у нас с ней был прекрасный секс. Это так просто  представить и  так легко вообразить в своих фантазиях и мечтах, но так сложно и трудно найти в реальной жизни. Но я верил, что я её обязательно встречу…

В жизни секс и любовь очень трудно разделить. Например, видя мать и дитя, сделать это почти не возможно. Она любит его, ласкает, обнимает, целует, кормит грудью, глядя на него влюбленными глазами, открывая ему свою душу, отдавая ему своё тело в полное распоряжение на двадцать четыре часа в сутки, разделяя с ним каждый вдох и соединяя с ним каждый выдох. Она с ним почти одно целое, она ещё помнит, что он был её частичкой, был ею самой. Но в младенце постепенно просыпается разум, возникает сознание, образуется личность, создается индивидуальность. И к матери тоже возвращается разум, она понимает, что потерялась в этой любви, растворилась в своем ребенке, деградировала как индивидуальность, как отдельная личность.

Счастье единения матери и дитя продолжается совсем не долго, только пока она кормит его грудью, пока младенец абсолютно беспомощен, пока тиран бессилен. Но как только у ребенка появляются зубы в прямом и в переносном значении этого выражения, как только он уже может причинить боль, сразу начинается борьба двух разумов, двух сознаний, двух разных личностей. Через несколько лет эти же мать и дитя могут уже быть бесконечно далеки друг от друга опять же в прямом и переносном смысле. Разум разделяет их, разум, как острый нож, который создан не для любви, а для выживания, для борьбы за себя, за свои интересы, за свою жизнь. Нож может резать хлеб, а может резать человека. Разум может объединять людей в борьбе за выживание, а может разъединять, разделять…

Разум даже может заставить мать убить своего ребенка и может заставить ребенка убить свою мать. Можно, конечно, сказать, что они сошли с ума, но эти действия могут оказаться абсолютно рациональными в конкретных определенных жизненных обстоятельствах. Например, если не хватает еды для выживания. Мать убивает своего младенца, потому что без неё он все равно не выживет, а взрослый ребенок убивает свою старую мать, потому что он моложе, сильнее и у него без неё больше шансов выжить.

Разум все разделяет, все просчитывает, все пытается предвидеть. Мы разделяем пространство и время, хотя не можем представить себе одно без другого, мы разделяем прошлое и будущее, толком не зная, что такое настоящее, мы разделяем добро и зло, хотя знаем, что добро может оказаться злом, а зло обернуться добром.

Адам и Ева потеряли рай, когда отделили одно от другого. Они могли жить вечно, не разделяя добро и зло, секс и любовь, единицу и двойку, пока они были одно.

Сначала у Адама была Лилит,   которую бог тоже создал из праха. Но у Адама с Лилит что-то не получилось, видимо слишком они были одинаковые. И тогда бог создал из ребра Адама Еву. Ева была для Адама как младенец для матери, она была частью его самого. Любили ли они друг друга? Вопрос вряд ли уместен, разве у них был выбор, разве Адам выбрал самую красивую из женщин, разве Ева выбрала самого сильного из мужчин. Они ведь не знали, что такое любовь, а значит и не испытывали любви друг к другу. Но они решили испытать любовь  и испытали её сексом, потому что всё остальное в раю у них было. За секс их и изгнали из рая. Не надо испытывать терпение бога, не надо заниматься сексом. Спросите у любого ребенка, за что Адама и Еву выгнали из рая, и любой ребенок скажет: «За то, что они занимались любовью…»

С тех пор живут люди, добывая еду в поте лица, рожая в муках, болея и умирая, но наперекор злому богу занимаясь сексом. Нас изгнали из нашего детского рая, лишив крова и пищи, оставив только радость секса, и подарив в качестве компенсации удовлетворение от оргазма.

А как же любовь спросите вы? Любовь, конечно, существует, раз есть секс… Вот только оказалась любовь совсем маленькой, почти незаметной, и не выдерживает  никаких испытаний, постоянно заставляя сомневаться в своём собственном существовании. Любовь – это то, что делает секс приятнее, не более того…

Самое главное в этом определении то, что отделив одно от другого, секс от любви, а любовь от секса, мы всё ещё пытаемся связать их, соединить, определить одно через другое, любовь через секс, секс через любовь, интуитивно чувствуя, что когда-то это было одно, единое, целое и неделимое…

Может быть, это было в глубоком детстве, когда этим нас одаривала  наша мать, родившая нас и кормившая нас своим молоком, своей грудью.   Но теперь, став взрослыми, мы уже не можем вернуться в тот рай, а  можем только мечтаем о нём.    Мечтая о том, чтобы нашелся человек, который будет любить тебя, как любила когда то мать…       И которого будешь любить ты, которому будет хорошо с тобой,   и с которым будет хорошо тебе.   А ведь это могут быть четыре совершенно разных человека!

В моем случае это были четыре совершенно разных девушки или, наверное, всё-таки женщины.   Но обо всем по порядку. Звали их Алёна, Лена, Лина и Алеся. Сначала были Алёна и Лена, точнее сначала Лена… или всё-таки Алёна? Неужели я забыл, неужели я не помню?

Каждый раз, вспоминая свою прошлую жизнь, мы не просматриваем одну и ту же запись, а воссоздаем эту запись заново,   вновь  и вновь проживая события далекого прошлого, бессознательно добавляя утраченные фрагменты и исчезнувшие детали. Это общепризнанный научный факт, это может заметить каждый, обратившись к собственной памяти в попытке воссоздания в своем воображении событий прошлой жизни. Поэтому в процессе этих многократных воспоминаний, этих многочисленных воспроизведений, дополнений и добавлений, одни и те же события совместной жизни людей могут через много лет оказаться совершенно разными в их сегодняшнем  восприятии. Поэтому обращаться за помощью к другим свидетелям тех событий абсолютно бесполезно…

Когда я сам описываю свою прошлую жизнь, я каждый раз в какой-то мере пытаюсь зафиксировать её, пытаюсь каким-то образом остановить прожитые мгновения, надеясь, что они предстанут передо мной, перед моим мысленным взором, перестав наконец изменяться, и я смогу наконец то подробно их рассмотреть и понять, что же тогда всё-таки произошло…  Но нет, эта странная внутренняя жизнь моих воспоминаний не прекращается и не прекратиться никогда, пока не прекратиться моя жизнь, пока я сам не перестану изменяться. Новый жизненный опыт, новые впечатления меняют моё восприятие, и я снова вижу прожитую жизнь как-то по-новому, как-то по-другому.

И только когда я умру, когда меня уже не будет, только тогда мои воспоминания наконец-то остановятся, замрут, перестанут изменяться, оставаясь только словами на бумаге, только нулями и единицами в виртуальном пространстве…

Наверное, ещё какое-то время эти воспоминания будут оживать в воображении тех, кто будет их читать. Может быть, ещё какое-то время они будут меняться в зависимости от того, кто их будет читать, кто их будет воображать…

Но когда умрет последний человек, способный понять то, о чем я сейчас пишу, последний человек, способный вызвать в своей душе похожие чувства, способный в своем воображении воссоздать картину моего прошлого, тогда это прошлое умрет окончательно, не способное никого заинтересовать, никого взволновать, никого затронуть, ни в ком отозваться…

Но как быть, если я действительно не могу вспомнить, с кем  у меня сначала возникли отношения, возникла робкая надежда на понимание, на любовь, на секс. Я на самом деле, действительно, правда, этого не помню…

Если бы это было возможно, я бы описывал эти почти одновременно возникшие взаимоотношения одновременно, но я не могу писать два разных предложения, два разных слова разом, вспоминая два разных события. И даже если бы я смог это сделать, то вы не смогли бы читать их одновременно, это не возможно, человек не может жить две жизни одновременно…

Поэтому сначала мы влюбляемся в одного человека, потом разочаровавшись в нем, в другого, потом в третьего, десятого. Бывает, конечно, что одни взаимоотношения уже заканчиваются, уже пропадает надежда на вечную любовь и безумный секс, а на фоне этих угасающих и умирающих взаимоотношений уже возникают новые, где все это только ещё манит, только ещё прельщает. Любой нормальный человек, конечно, хочет сначала закончить одни отношения, а потом уже начать другие, но не всегда так получается, потому что душа все время просит любви, а тело секса. Вот и живут люди, занимаясь сексом с несколькими партнерами одновременно, хотя и не одномоментно. Иногда даже на одной кровати, если  жилищные условия иначе не позволяют. Живут, пытаясь разобраться в своих таких сложных противоречивых чувствах, пытаясь понять самих себя, они ещё любят или уже любят, они ещё могут любить или уже не могут терпеть. Тонкостей много, оттенков ещё больше, и всё же должна же быть какая-то логика в их чувствах, какой-то смысл в их поступках…

Но вопреки всякой логике и без всякого смысла у меня возникли взаимоотношения с двумя девушками одновременно. Одинаково неопределенные, одинаково притягательные, хотя девушки были совершенно разные. Только имя у обеих было одинаковое, обеих девушек звали  Елена, но одна называла себя Лена, а другая Алена. Лично для меня в этом не было ничего удивительного, меня и самого никто и никогда не называл так, как назвали когда-то при рождении, Георгий. В детстве звали Гошей, а в начале восьмидесятых в Московском Университете меня называли Георг. Тогда была какая-то мода на английские словечки, - шузы, гирла, стрит и прочее.

Случилось всё это на втором курсе, в самом начале второго курса. До этого на первом курсе были какие-то мимолетные влюбленности и какие-то попытки начать полноценную сексуальную жизнь, но влюбленности не превратились во что-то большее, а попытки не увенчались успехом. От каких-то вариантов я отказался сам, какие-то отказались от меня, но все это было легко и не серьезно. Расскажу только один забавный случай, может быть, самый нелепый из всех случившихся на первом курсе.

Каждую субботу в нашем общежитии на одном из пяти этажей проходила дискотека. Это модное новое слово тогда только появилось, вместе с ним появилась светомузыка, но сама музыка была точно такая же, как и раньше на обычных танцах. Песни Антонова и Аквариума звучали вперемешку с песнями Битлз и Би Джиз.

Лично для меня дискотека была местом, где можно было прикоснуться к понравившейся девушке, ощутить её запах, почувствовать,   есть ли какое-то взаимное притяжение, и конечно для начала посмотреть, приглядеться, оценить, перекинуться взглядом. Очень часто чисто зрительное впечатление, восприятие на расстоянии, совершенно не соответствовало ощущениям, возникающим во время медленного танца. Неприятный запах, резкие движения тела, напряженные руки, лежащие на твоих плечах, разрушали иллюзии, оставляя лишь разочарование. До сих пор не понимаю, может быть, эти девушки так выражали ко мне свое неприятие? Отстранялись, напрягались, выделяли плохо пахнущие вещества, или действительно это было несовпадение, несоответствие двух людей. В любом случае мне никто не нравился. Надо было как-то начинать серьезную взрослую половую жизнь, а начинать было совершенно не с кем.

И все-таки одна девушка мне понравилась. Медленный танец не разочаровал, запах был приятный, движения легкие, пробежала какая-то искра, которую я вполне отчетливо ощутил. Она обнимала меня нежно, ласково, хотелось остаться в этих объятьях, ощущая постепенный подъем сексуальной энергии, толкающейся где-то внизу плоского живота.

Это было в самом начале первого курса, любовные взаимоотношения среди моих однокурсников ещё только возникали, ещё только формировались, поэтому я был почти уверен, что у неё, у этой девушки, ещё никого нет, что это не просто так, что мне не показалось. Хотя, конечно, это могло быть не просто совпадение, соответствие двух людей, возможно, она так выражала мне свою симпатию, свою благосклонность, выделяя приятный запах и прочее. Звали её Юля.

Не помню, каким образом, но мы очутились на лестничной площадке между этажами.   Вверху грохотала дискотека, внизу были слышны какие-то разговоры, а мы целовались. Она сидела на подоконнике спиной к окну, за которым была теплая сентябрьская ночь, а я стоял между её стройных ног и целовал её мягкие податливые губы. Сексуальная энергия поднималась все выше, сердце мое стучало, дыхание прерывалось, мне не хватало воздуха, я отрывался, делал несколько больших глотков воздуха и снова впивался в её губы, ощущая вибрацию возбуждения.

Дискотека закончилась, прозвучал последний медленный танец, все начали расходиться. За моей спиной прошло несколько человек, что-то обсуждая, о чем-то оживленно переговариваясь. Кто-то присвистнул, видимо узнав одного из нас, а может быть и обоих, но этот кто-то промолчал, никак не выразив свое отношение,   и просто прошел мимо, за что я ему до сих пор искренне благодарен. Он не разрушил, не опошлил наше уединение, не хлопнул меня по плечу, не пробормотал унизительное «ну-ну». Я не знаю, кто это был. Может быть, это был я, только в тот раз я не целовался на лестничной площадке с девушкой, а шел к себе в комнату, не найдя никого, но веря, что найду, так же как тот, который целовался со своей девушкой  у окна.

Все разошлись по комнатам, стало тихо, ещё какое-то время мы постояли на площадке, а потом пошли по длинным коридорам общежития, искать уединенное место, подальше от случайных взглядов любопытных глаз наших сокурсников, чтобы продолжить то, чем мы уже начали заниматься.   На каждом этаже общежития была большая рекреация, в которой стояли диваны и кресла, и я надеялся, что мы найдем хотя бы один свободный диван, но все диваны уже были заняты. В одной рекреации я почти поверил в удачу, но этот диван тоже был занят, просто парочка лежала так тихо и почти беззвучно, что я заметил их, только когда почти уткнулся носом в чью-то белеющую в темноте спину.

Сексуальное возбуждение постепенно улеглось, это почувствовали оба, и я, и Юля. Мы шли по длинному коридору, держась за руки, и уже не испытывая такой мощной тяги друг к другу, как всего несколько минут назад. Около своей комнаты Юля остановилась, заглянула в приоткрытую дверь, разочаровано пожала плечами и скрылась в полумраке сонной комнаты, чмокнув меня на прощание в губы. Мне нечего было ей предложить, но я очень надеялся на продолжение.

Не помню почему, но в течение недели я к ней так ни разу и не подошел поговорить, пообщаться, только здоровался и улыбался. Было много учебы, много тренировок, я готовился к первенству университета по борьбе. Честно говоря, не хотелось изображать любовь, потому что никакой любви и не было. Юля была очень хорошая девчонка и очень даже симпатичная, но совершенно обычная, поэтому я ничего к ней не испытывал, хотя и продолжал надеяться на секс.

Через неделю на дискотеке я безуспешно пытался  найти Юлю, но её нигде не было. Дискотек в нашем студенческом городке было много, в каждом корпусе на каждом факультете была своя дискотека, а корпусов было всего семь, поэтому искать её было почти бесполезно. Я пригласил на медленный танец нескольких девушек, понюхал их, потрогал, и разочарованный пошел спать, оглушенный громкой музыкой и неслышной никому сексуальной неудачей.

В нашей комнате мы жили вчетвером, я и Серега спали на кроватях у окна, а на кроватях у входа спали два Андрея. Имена были одинаковые, а сами Андреи были абсолютно разные.

Один Андрей хорошо учился, был порядочный и аккуратный. В конце первого курса женился на девушке, которая ему нравилась, и с которой его познакомил я, когда понял, что сам он познакомиться с ней никогда не решится.   Девушка была абсолютно обычная и нормальная, не склонная ни к каким глупым авантюрам и сексуальным экспериментам, четко и ясно понимавшая свою жизненную программу: выйти замуж, родить, любить, растить. Такой, знаете ли, минимум, он же и максимум. Они поженились, родили ребенка, девочку. У меня даже есть подозрение, что они не изменяли друг другу ни разу в жизни, что может быть вполне нормально и даже желательно для женщины, но совершенно не нормально для мужчины.

Другой Андрей был абсолютной противоположностью первого, учился ужасно, пил, курил, гулял. Женат был семь раз только официально, а неофициально значительно больше. Все его жены были совершенно одинаковые стройные блондинки примерно двадцатилетнего возраста. Поэтому собственно ему и приходилось жениться так часто.

Давайте, чтобы как-то их отличать, назовем одного Андрей Белов, положительного, разумеется, а другого Андрей Чернов. Самое удивительное, что одного из них действительно так и звали в реальной жизни.

Хочу сделать одно признание. Очень часто в конце фильма, а особенно фильма эротического содержания, можно увидеть надпись: « Все имена, факты и события, описанные и показанные в фильме, являются плодом воображения авторов, сценаристов и режиссеров фильма. Совпадения с реальной жизнью являются случайными и непреднамеренными». Признаюсь, что в моих воспоминаниях все « с точностью до наоборот». Описывая реальные события своей жизни, я использую имена реальных людей и реально существовавшие обстоятельства, лишь иногда добавляя какие-то незначительные детали, но не потому что хочу как-то приукрасить прошлую жизнь, а от того только, что к сожалению не помню все в мельчайших подробностях.

Но в данном случае, наверное, из каких-то эстетических соображений  высшего порядка я отступаю от данного правила и честно признаюсь, что один из Андреев в жизни носил совершенно другую фамилию.

Итак, Белов был женат на одной женщине всю жизнь, а Чернов был женат много раз на очень разных женщинах. Напрашивается вывод, что Белов всегда был верным мужем, а Чернов изменял всем своим многочисленным женам. Но давайте задумаемся…

Белов сначала спал с молодой женщиной, потом удовлетворял свою похоть со зрелой женщиной, а потом занимался сексом с довольно пожилой дамой. А вот Чернов никогда не изменял своей однажды выбранной сексуальной партнерше, и всегда жил с этой молодой сексуальной двадцатилетней блондинкой.

То есть, если мы отбросим общепринятую мораль, то получается, что Белов – это сексуально не разборчивый аморальный тип, которому все равно с кем заниматься сексом, а Чернов, наоборот, очень верный и преданный сексуальный партнер, никогда не изменявший своей единственной сексуальной партнерше. Или наоборот, если мы вернёмся к общепринятой морали, Белов был верен одной женщине всю жизнь, а Чернов изменял всем своим жёнам.

Приходится признать, что сексуальная верность и общепринятая любовная верность – это очень разные вещи. Но этот факт не вызывает никакого удивления, если согласиться с тем, что секс и любовь тоже абсолютно разные вещи. Общественная мораль игнорирует эту разницу, пытаясь все свести к любви и не замечать секс, как плохо контролируемую и не очень понятную область человеческого бытия. Но мы самим себе этого позволить не можем, потому что нашей целью является не счастье всего человечества в будущем и тем более не общественный порядок в настоящем, а всего лишь наше личное человеческое счастье, невозможное без полноценной счастливой сексуальной жизни.

Но вернемся к прерванной истории. Напомню, когда я вернулся с дискотеки, так и не найдя Юлю, Серега и Белов были уже в комнате, а Чернова как обычно не было. Мы спокойно легли спать, давно привыкнув к тому, что Чернов  может вернуться под утро или даже к вечеру следующего дня, а может и вовсе пропасть на неделю.

Среди ночи дверь тихонько приоткрылась, и послышались осторожные шаги. Но осторожными они казались только Чернову и его милой спутнице, а мы проснулись от грохота распахнутой двери и топота двух пар ног. Я приподнялся, стараясь разглядеть ту, что согласилась на секс с Черновым в комнате с тремя неравнодушными свидетелями. То, что это была стройная блондинка, меня совершенно не удивило. Удивило другое…

Когда я рассказывал про Юлю, я намеренно не описал её внешность. Иначе бы вы не испытали даже подобия того удивления, которое испытал я, когда понял, с кем Чернов стоял на пороге нашей комнаты. Вы, наверное, уже и сами догадались, что Юля была стройной молодой блондинкой, и что именно она стояла на пороге нашей комнаты под руку с Черновым.

Конечно, она ничуть не была виновата в том, что понравилась мне, и не виновата, что понравилась Чернову,   не виновата, что согласилась на секс с Черновым, который возможно ей даже не очень нравился, так же, как и я, наверное.   Никто ни в чём не был виноват.   Только секс, ничего личного…

Надо было просто смириться с простым и очевидным фактом, что секс и любовь – это совершенно разные вещи… Но я смириться с этим фактом  не мог и не хотел.   Даже не смотря на то, что всё, что я видел вокруг, мне казалось лишь различными проявлениями разнообразных сексуальных влечений разной степени интенсивности…

6

Встречаются двое, и возникает какое-то странное чувство, какая-то напряженность, взаимное влечение, предчувствие, предвосхищение секса. Разве это любовь?

Эти двое занимаются сексом, может быть, самым прекрасным и самым лучшим сексом в своей жизни, если есть, конечно, с чем сравнивать, и им всё это естественно очень нравиться. Разве это любовь?

Они привыкают друг к другу, к запаху, к голосу, к характеру, к привычкам. Только вдумайтесь, они привыкают к привычкам…  К сексуальным привычкам друг друга они тоже привыкают. Если сравнивать не с чем, то можно, конечно, воспринимать эти сексуальные привычки как единственно возможный способ получения сексуального удовлетворения.   Кто-то любит со светом, кто-то в темноте, кто-то под музыку, а кто-то без музыки. Мне, например, очень  нравиться слушать музыку «Биджиз» семидесятых и «Электрик Лайт Оркестра» восьмидесятых во время секса.   Но разве это любовь?

Затем эти двое договариваются заниматься сексом только друг с другом, пытаясь как-то отгородиться, защититься от сексуальной стихии, бушующей вокруг. Но разве это любовь? Ведь в любви ни о чем договориться нельзя…

Все это, конечно, не любовь. А я хотел любви, хотел восхищаться женщиной, с которой буду заниматься сексом. Восхищаться, конечно, не только как женщиной, но и как  человеком. Поэтому я решил, что надо сначала полюбить, а уж потом  заниматься сексом.

С Леной и Алёной я учился на одном курсе математического факультета Московского Университета, но с Леной я учился в одной группе, а с Алёной на разных потоках. Поэтому Лену я видел почти каждый день, а  Алену, как мне кажется, ни разу не видел до второго курса. Обе эти мои симпатии возникли именно на втором курсе, в самом начале второго курса…  У меня не поворачивается язык назвать эти две влюблённости первой любовью. Обычно первая любовь бывает только одна. Ну, если очень повезет, то бывает ещё одна первая любовь, так сказать, вторая первая любовь. Но все равно все это происходит естественным путем, сначала первая первая любовь, потом вторая первая любовь, то есть все происходит последовательно.   Может быть, поэтому меня так волнует вопрос, какая встреча произошла раньше. Мне очень хочется навести какой-то порядок в своих воспоминаниях, как-то определиться, понять, какая из симпатий была первой любовью, а какая второй. Но я не могу найти ответ на этот мучающий меня вопрос. Алёна и Лена помочь мне не могут, потому что в начале второго курса они ещё не были знакомы,   познакомил я их значительно позже.   Друзья моей молодости, с которыми я учился в университете и жил в одном общежитии, тоже не могут мне помочь. Их нет рядом со мной, они остались только в моей памяти, молодые, красивые, почти лишенные недостатков и несовершенств. И чем дольше я живу, тем моложе и чище они становятся, постепенно превращаясь в далекий и недостижимый идеал, друзья моей прекрасной молодости. Молодость – мечта всех достаточно долго поживших на этом свете… Когда я мысленно обращаюсь к ним, друзьям моей молодости, пытаясь получить ответ на свой вопрос, они только улыбаются мне из глубины нашего общего прекрасного прошлого. Потому что все, что было когда-то, осталось там, в том далеком прекрасном прошлом, которое продолжает жить только в нашей памяти, только в наших душах, только в нашем воображении… Поэтому приходится примириться с тем, что у меня было две первых любви, причем развивались  и происходили они одновременно и параллельно…

Так бывает, так случается…----- Так бывает, так случается…

Ты видишь человека каждый-- Ты словно сталкиваешься с

день, здороваешься с ним,----- человеком,----------------------

разговариваешь, ------------------- останавливаешься------------

обмениваешься--------------------- и не можешь пройти---------

ничего не значащими ------------ мимо него. Словно вся-------

фразами. Но его как будто ----- твоя предыдущая жизнь-----

не существует, он один из ------ была движением к этой-----

многих, которые живут ---------- точке встречи, словно--------

рядом с тобой, дышат с тобой - ты всю  жизнь  ждал,---------

одним воздухом, видят ---------- когда же эта встреча----------

то же, что и ты, ---------------------- произойдет.--------------------- 

слышат те же звуки, --------------- Ты видишь человека в -------

чувствуют те же запахи. ---------- первый раз, впервые---------

Ты живешь своей жизнью, ------ говоришь с ним, впервые---

а он своей… -------------------------- слышишь его голос,-----------

Но однажды ты видишь --------- чувствуешь его запах,----------

этого человека как будто ------- ощущаешь его присутствие,-

впервые, словно ------------------- но тебе кажется, что ты-------

до этого никогда не видел. ----- знал его всю свою жизнь.----

Как будто до этого ты видел --- Тебе понятны все его----------

его только вскользь, -------------- чувства и все его мысли. -----

только частями, только ---------- Ты видишь его и вдруг--------

краем глаза, а теперь вдруг ---  удивляешься, как ты мог------

увидел всего разом--------------- жить без него, дышать без---

и целиком. Ты видишь его ----- него, не чувствствуя его-------

и удивляешься, как ты мог ----- рядом, не наслаждаясь--------

не замечать его, -------------------- его присутствием, как была--

как мог не понимать, ------------ пуста и одинока твоя жизнь--

насколько он прекрасен, ------- без него…   

как была пуста и бессмысленна твоя жизнь без него… 

Ты живешь рядом с другим человеком, и он живет рядом с тобой, но вы живете как будто в параллельных мирах, в которых все  одинаково кроме одного – в твоем мире нет его, а в его мире нет тебя… Траектории ваших жизней,   словно две параллельные прямые, движутся рядом, никогда не пересекаясь…

В нашем огромном, почти бесконечном, и все же замкнутом и ограниченном  мире, подчиняющемся вечным и неизменным законам, где царствует разум, где все логично и понятно, две параллельные прямые никогда не пересекаются.   Но иногда, вопреки разуму, вопреки всякой логике и без всякого смысла, непонятно каким образом рождается любовь и две параллельные прямые однажды пересекаются.   Такое бывает, такое случается…

____________________

Как я мог целый год учиться с Леной в одной группе и не замечать, как она умна, как красива, как привлекательна? Наверное, потому, что мы жили в разных мирах. Она жила в мире большого, очень большого города, а я всё ещё жил в мире маленького провинциального городка, где свои представления о жизни, о достатке, о культуре и, самое главное, свои представления о большом городе.

В нашем маленьком городе, где почти все были знакомы, никто не проходил мимо, не заглянув тебе в глаза, не поздоровавшись с тобой хотя бы взглядом, а в Москве люди проходили мимо так, как будто тебя не существует. Я почти год считал, что все москвичи гордые, высокомерные и презирают приезжих. Потом я, конечно, понял, что они такие же люди, как и все остальные, просто привыкшие жить в большом, очень большом городе, и очень многие из них  тоже когда-то были приезжими. Папа Лены генерал, очень умный и многого добившийся, когда-то тоже был приезжим, об этом мне рассказала сама Лена. Да и она родилась не в Москве. И только её младшая сестра стала коренной москвичкой, потому что родилась и выросла в этом большом городе.

Но в школу Лена пошла уже здесь, в Москве, поэтому считала себя настоящей москвичкой, с подозрением относилась к приезжим, отчетливо акала и употребляла много незнакомых и непонятных мне слов. От неё я впервые услышал слово «модерновый». Сначала подумал, что это что-то относящееся к стилю модерн, но потом разобрался и привык к этому некрасивому слову.

До встречи с Леной я думал, что знаю, какие книги нужно читать, какие стихи учить, какие фильмы смотреть, какие песни слушать. Но оказалось, что это только часть того, что нужно знать. Оказалось, что существуют ещё книги Булгакова и Зощенко, которые не найдешь в библиотеке,   стихи Цветаевой и Мандельштама, которые не учат в школе,   песни Галича и Дольского, которые не услышишь ни по радио, ни по телевизору. Именно Лена дала мне прочитать ротапринтное издание поэмы в прозе Венедикта Ерофеева «Москва - Петушки», в которой я сразу почувствовал и Пушкина, и Гоголя, и что-то ещё, что-то новое, необычное, незнакомое, неудобное, непривычное для литературы, но совершенно  привычное для нашей обычной жизни…

Мы ходили с Леной в кино, но не в те кинотеатры, которые были всем хорошо известны, а совсем в другие.   В одном таком маленьком кинотеатре на Старом Арбате мы смотрели фильм «Четвертый». Главную роль в нём играл Высоцкий, а танцевал  Лиепа. Фильм был черно-белый, без захватывающих погонь и искрометного юмора, но мне всё-таки понравился. Я подумал, что этот фильм о настоящей американской жизни и о вещах, волнующих настоящих американцев.

Лена играла на гитаре и пела, тогда все пели и играли. Голос у неё был слабый, очень нежный и высокий. Пела она разные песни, но в основном Вертинского.   А однажды, перебирая струны, Лена даже не пропела, а прочитала стихотворение:

Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке,

В апельсиновой роще старой, в любом цветке,

Когда умру, буду флюгером я на крыше, на ветру...  

Тише, тише, тише, когда умру…

Я тогда не знал, что это Федерико Гарсиа Лорка, и подумал, что это её собственное. Мне стало невыносимо жалко Лену, я представил, что она действительно умерла, исчезла, и мир сразу потускнел, стал проще и беднее. Исчезла старая апельсиновая роща, которую я до этого никогда в жизни не видел, исчезла Москва, которая только начала мне открываться…

Лена придавала этому миру глубину, смысл, наполненность. Наверное, тогда и появилось у меня какое-то чувство к ней похожее на любовь. Может быть, любовь – это когда тебе с человеком интересно, интереснее, чем без него…

________________________

Как я мог целый год ходить по длинным университетским коридорам, сидеть в огромных многолюдных аудиториях на лекциях и бесконечных комсомольских собраниях, жить в одном общежитии на одном этаже, и ни разу не столкнуться с Аленой, ни разу не увидеть её, ни разу не оказаться рядом с ней? Наверное, новая непривычная жизнь так оглушила и ослепила меня, что я перестал замечать привычное, знакомое, понятное, родное.

Когда я увидел Алену в первый раз, я как будто узнал её, как будто когда-то давно я расстался с ней, потерял её, а теперь снова встретил, снова нашел. До приезда в Москву она жила всего в нескольких сотнях километров от меня, что в масштабах нашей огромной страны считается практически рядом. Жила в таком же маленьком городке, как и мой провинциальный городок. Мы были почти соседи, говорили на одном языке, с полуслова понимая друг друга, чувствуя друг друга кожей. Она была мне как родная сестра, с которой я вырос, от которой у меня не было никаких секретов, с которой я всегда был самим собой.

Между нами было такое полное понимание, что я очень удивился, однажды услышав от неё незнакомое мне слово. Она тоже этому очень удивилась и несколько раз повторила это слово: « Кондовый, кондовый, кондовый». Оказалось, что это простой, простоватый, грубый, невосприимчивый, неумный, исконный, тупой, ограниченный, короче кондовый. Почему то до этого раньше я никогда не встречал это емкое, точное и многозначное слово.

Город, в котором выросла Алёна, был ближе к Уральским горам, там было гораздо больше склонов и вершин.   Наверное, поэтому она умела кататься на горных лыжах, а у нас в городе никто на таких лыжах никогда не катался.   Когда на Ленинских горах я впервые увидел настоящих горнолыжников, то застыл в изумлении.

В нашем городе была одна приличная горка, до которой мы с мальчишками бежали на обычных беговых лыжах, а потом несколько раз спускались, пытаясь удержать разъезжающиеся пятки. Ради этих нескольких секунд мы и бежали на эту единственную высокую горку и с трудом поднимались по крутому склону с лыжами в руках. Я даже сам додумался привязывать шнурками пятки ботинок к лыжам, чтобы хоть как-то управлять ими во время спуска.

А тут настоящие горнолыжники в шлемах, в очках, в высоких ботинках, намертво прикрепленных к широким плоским горным лыжам, проносились мимо меня вниз, поднимая облака белоснежного искрящегося снега, а потом поднимались вверх, сидя парами в креслах подъемника, улыбаясь чему-то и о чем-то весело переговариваясь.

Я долго стоял завороженный этим восхитительным зрелищем. Оказывается, всё уже было давно придумано, всё уже давным-давно существовало, и надо было только научиться, освоить, овладеть…

Алена недолго учила меня кататься на горных лыжах.   Очень скоро я уже летел с горы, повторяя за ней все виражи, старательно сгибая колени и вытягивая вперед руки, а иногда даже обгоняя её.

Вечером в общежитии ребята часто собирались за общим столом и пели песни, передавая гитару из рук в руки по кругу.   Пели в основном известные песни, но были и такие, которые за пределами университета мало кто знал.

Приходи ко мне Глафира,                 Я намаялся один,                 Приноси кусочек сыра,                 Мы вдвоем его съедим!                 Лучше быть сытым, чем голодным,                 Лучше жить в мире, чем в злобе!                 Лучше быть нужным, чем свободным,                 Это я знаю по себе! Это я знаю по себе!

Мы с Аленой тоже часто сидели вместе со всеми, слушали, подпевали. Однажды Алёна взяла гитару и спела песню:

Когда б мы жили без затей,                 Я нарожала бы детей,                 От всех кого любила,                 Всех видов и мастей.                 И гладя головы мальцов,                 Я б вспоминала их отцов,                 Одних отцов семейства,                 Других совсем юнцов.

До этого я даже не знал, что она играет на гитаре и поет, но тогда все пели и играли. Голос у неё был низкий, бархатный, да и вся песня была как будто про неё, хотя эта песня, как я потом узнал, была Вероники Долиной.

Я представлял, какой она будет доброй и заботливой матерью, какой хорошей женой. Когда я был с Аленой, жизнь казалась мне простой и понятной, с ней мне всегда было хорошо. Наверное, тогда у меня и появилось это чувство к Алёне, очень похожее на любовь. Может быть, любовь – это когда тебе хорошо с человеком, лучше, чем без него…

________________________

Так я и жил, утром встречаясь с Леной, а вечером с Аленой. С Леной мы вместе учились, иногда сбегали с лекций, гуляли по Москве, ходили в кино, а с Алёной катались на горных лыжах и пили чай с домашним вареньем. С Леной мне было интересно, с ней я узнавал много нового, она заставляла меня посмотреть на привычную жизнь как-то по-другому.   А с Аленой мне было хорошо, удобно, с ней я взрослел и становился все увереннее в себе.

При этом я ещё успевал учиться на одни пятерки, получал повышенную стипендию, тренировался, выступал на соревнованиях  и даже стал победителем первенства Московского университета по борьбе.

Так прошел целый год, летнюю сессию я тоже сдал на отлично. Небольшая группа ребят с нашего курса решила после экзаменов пойти в туристический поход, из Псебая в Сочи через Большой Кавказский хребет к Черному морю. Мы с Аленой присоединились к ним.

Поход был тяжелый, выматывающий, но интересный. Впервые я увидел дикую природу Кавказа, бурные горные реки и заснеженные величественные вершины, пьянящий горный воздух и обжигающее слепящее солнце. На одной из стоянок мы ели настоящий кавказский шашлык из баранины, которая ещё утром бегала по этим крутым склонам,- это был самый вкусный шашлык в моей жизни.

Мы с Аленой сидели рядом, глядя в уходящее вниз глубокое ущелье, в которое стекал туман, образующийся на быстро остывающем склоне горы. Этот туман, словно слой прозрачного снега, выравнивал склон, укрывая большие острые камни, всюду торчащие из земли, поросшей высокой густой травой. Казалось, что можно встать на лыжи и ухнуть вниз по склону, скользя по прозрачному туману, как по снегу, вниз, туда, где шумела холодная быстрая горная река.

Туман двигался очень медленно, плавно обтекая деревья, кусты, камни, и постепенно спускаясь вниз. Удивительно, но очень скоро туман заполнил собой всё ущелье и стал подниматься вверх, наполняя все огромное пространство от склона горы, на которой была наша стоянка, до противоположного  склона  соседней горы. Казалось, что еще немного, и туман скроет все вокруг, и догорающий костер, и горца с кинжалом на поясе, присевшего на остывающий теплый камень рядом с нами, и задумчиво жующего шашлык, и нас с Аленой, прижавшихся друг к другу и опьяненных этой вечной красотой…

Но туман остановился раньше, место стоянки было выбрано не случайно именно на этой высоте.   Звук горной реки утонул в этом плотном густом тумане и стал почти не слышен в сгустившихся сумерках.   Наступила тишина, наполненная  теплом угасающего дня, холодом приближающейся ночи, отблесками потухшего костра, мерцанием появляющихся на небе звезд, дыханием отдыхающих людей и криком далекой птицы…

А потом мы преодолели перевал и спустились к морю. Уже не в первый раз я был на Черном море, и каждый раз оно было разное. Здесь в Сочи море было яркое, жгучее, соленое, а весь берег усыпан черной крупной галькой. Мы купались, отдыхали, загорали, наслаждаясь солнечными жаркими днями и теплыми южными ночами.

Мы  с Аленой лежали, взявшись за руки, вдалеке шумело море, а за окном этому шуму вторил легкий шелест листьев эвкалипта, едва освещенного скудным светом молодой луны. Набежали тучи, и стало совсем темно. Мы замолчали, я повернул  голову к Алене, но лица не разглядел, увидел только блеск её глаз, обращенных ко мне.

Первый поцелуй был немного неловким, каким-то неуклюжим. Она рассмеялась, а я улыбнулся и вытянул руку перед собой, пытаясь разглядеть её в этой внезапно наступившей темноте: « Совершенно ничего не видно…»      « Вот и хорошо…» - Алена прижалась ко мне, обдав меня жаром собственного тела.

Мне казалось, что я большой, холодный, огромный, а она маленькая, гладкая и горячая скользила по мне, оказываясь то на моей шее, то на груди, то на бедрах, то на животе. Но потом она стала расти, и я утонул в ней, она была везде, и справа, и слева, и сверху, и даже снизу. Я лежал почти неподвижно, а она  ласкала меня, целовала, вылизывала, обнимала, сжимала в объятьях, то так крепко, что мне становилось больно, то так нежно, что я чувствовал только легкие прикосновения её воздушных волос. Затем она сжала своими горячими ногами мою руку, рука сразу стала мокрой, а она сжимала её всё сильнее, сильнее и сильнее…

Сексуальная энергия растекалась по моему телу, то поднимаясь вверх и приливая к голове так, что в глазах все начинало темнеть и кружиться, а мысли путаться, то опускаясь вниз и скапливаясь в бедрах так, что ступни ног сводило, а икры немели. Но эта энергия ещё не могла сконцентрироваться и вырваться наружу миллиардом маленьких атомных взрывов, эта энергия ещё бродила внутри меня, и от этого все мое тело гудело и покалывало.

Алена прижималась ко мне все сильнее и сильнее, сжимая мою руку своими ногами все крепче и крепче. Дыхание её становилось все глубже, сердце билось все чаще…  и вдруг на одно мгновение её дыхание прервалось, сердце остановилось, тело напряглось, и по нему пробежала судорога.   Она словно задохнулась, словно умерла на долю секунды, окаменев, став бесчувственной и неподвижной.   В следующую секунду она выдохнула и расслабилась, выпустив меня из своих объятий…

Я лежал молча, за окном был слышен шум моря, шелест листьев эвкалипта и что-то шептала моя первая женщина, которую я довел до оргазма. Это слово приобрело смысл, перестав быть абстрактным понятием, наполнившись реальным содержанием, теплым морским воздухом, влажным запахом эвкалипта и ни с чем несравнимым вкусом женщины.

Я очень хотел, чтобы наши взаимоотношения с Аленой превратились во что-то большее, но наши хорошие отношения так и остались лишь хорошими отношениями, не превратившись ни во что большее.

Потом Алена улетела на самолете домой, а я на поезде вернулся в Москву. В городе было жарко  и душно, как часто бывает в середине лета в этом большом и шумном городе. Но сейчас Москва была почти безлюдна,   от раскалившегося на солнце асфальта поднимались волны горячего воздуха, превращавшие привычные очертания московских улиц в дрожащие миражи над пустыней опустевших проспектов и площадей.

Я уже собирался купить билет до своего родного Мухосранска, но сам не знаю почему, позвонил Лене, абсолютно  не надеясь, что мне кто-то ответит.   Она ответила сразу, как будто сидела у телефона и ждала моего звонка, совершенно не удивившись моему бодрому голосу в телефонной трубке. Лена сразу пригласила меня на день рождения своей старшшей сестры, предупредив, что будут только её родители и сестра со своим женихом, будет просто семейный ужин.

Я сдал чемодан в камеру хранения и купил букет чайных роз у старушек, торговавших цветами на привокзальной площади. В метро было прохладно и довольно много народа, особенно на кольцевой линии, на которой и находятся все московские железнодорожные вокзалы.

Когда я подходил к огромному сталинскому дому, в котором жила Лена со своей генеральской семьей, солнце уже садилось, на город опускалась благодатная прохлада. Асфальт медленно остывал, отдавая накопленное за день тепло холодному вечернему воздуху.

У входа во двор на двух гигантских тумбах возвышались огромные красные гранитные шары, назначение которых было мне не совсем понятно. Видимо, они должны были внушить случайному посетителю этого дома мысль о собственном ничтожестве, возвышаясь над ним символом  абсолютного совершенства абстрактной формы, не требующей никакого конкретного содержания.

Около подъезда стоял дворник, поливая из черного резинового шланга клумбу с чайными розами, почти такими же, как и те, что я купил на вокзале.   Дворник подозрительно посмотрел на мой букет, видимо прикидывая, не сорвал ли я эти розы у соседнего подъезда, но потом отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес, и полностью поглощенный своим очень важным делом.

Двери в подъезде были тяжелые, дубовые, лестницы  широкие и с такими же, как двери, дубовыми поручнями. Всё здесь было крепкое, надежное, кондовое…

Лифт остановился на площадке между этажами, а на каждом этаже было всего две двери, две симметричные квартиры, как те гранитные шары. Генеральская квартира была огромная, с мусоропроводом на кухне и выходом на черную лестницу, по которой, видимо, должна была ходить прислуга. Нашлась и комната для этой прислуги, которой в  квартире уже или пока ещё не было, поэтому сейчас всё это помещение рядом с кухней использовалось как огромная кладовая. Но самым удивительным в этой квартире был туалет, потому что туалетов было два. Один небольшой, с унитазом, раковиной и сидячей ванной, а второй туалет огромный, с гигантской ванной и маленькой низкой раковиной рядом с унитазом, видимо, для мытья ног, как я тогда подумал. Гораздо позже я узнал, что это биде, и оно предназначено совсем не для мытья ног. Маленький туалет находился между кладовой и кухней, а большой между двух огромных спален, в одной из которых возвышалось   супружеское ложе генерала, а во второй жили сестры. Были еще кабинет генерала, столовая, гостиная и еще какие-то комнаты…

Все это мне тихим голосом рассказала Лена, пока её мама и по совместительству жена генерала колдовала на кухне, а сам он ещё не вернулся из академии. Вот только про биде ничего не сказала, постеснялась, наверное.

Наконец генерал пришел из своей академии, тут же из недр квартиры появилась сестра со своим молодым человеком, и все уселись за стол. Оказалось, что сестра Лены училась в медицинском институте в одной группе со своим женихом, поэтому мысленно я стал называть их «гинеколог и акушерка». В процессе непринужденной застольной беседы постепенно выяснилось, что и генерал со своей боевой подругой тоже когда-то учились в одном классе. И мы с Леной тоже учились в одной группе, это натолкнуло меня и, наверное, не только меня на определенные несложные размышления.

Мое хамство, являвшееся вполне естественной реакцией на непривычную и даже в чем-то фантастическую обстановку, не знало границ, поэтому я предложил тост за единение личных интересов и общественных. Генерал радостно и совершенно искренне меня поддержал, добавив, что это прекрасно, когда личное и общественное совпадают. Только Лена посмотрела на меня как-то слегка подозрительно, словно почувствовав в моих словах какую-то скрытую иронию.   Но думал я в это время совсем про другое. Половая связь генерала и его супруги не вызывала никаких сомнений, сексуальные отношения сестры и её жениха были также в каком-то смысле легитимны в свете предстоящей свадьбой, а вот мой статус был совершенно не определен. Пока я только учился с Леной в одной группе, и никакой другой связи между нами не было.

Генерал со своей боевой подругой был немного фамильярен, позволив себе погладить её немного ниже талии в тот момент, когда она ставила на стол большое блюдо с горячими пирожками. Гинеколог тоже в какой-то момент приобнял акушерку за плечи одной рукой, держа при этом  в другой руке хрустальный фужер с вином и что-то весело рассказывая.

Пока за столом шел разговор о погоде и видах на урожай, я представдяд, что было бы, если бы и я приобнял Лену, как гинеколог, а потом погладил её по попе, как генерал.

Вечер близился к концу, генерал немного захмелел, расслабился и позволил себе рассказать анекдот про Брежнева, что, наверное, в его системе ценностей было высшим проявлением свободомыслия и независимости суждений. Жить Брежневу оставалось всего три месяца, но ни я, ни генерал, ни тем более Брежнев этого естественно ещё не знали…

Статус жениха, видимо, не позволял гинекологу оставаться на ночь в доме родителей невесты, поэтому мы с ним отправились кратчайшим путем к ближайшей станции метро, едва успевая до её закрытия. По дороге гинеколог рассказывал мне, какая это прекрасная семья, какой умница генерал, выбившийся в люди из простой семьи, а теперь, только представь себе, преподающий в академии. Было не очень понятно, кого он пытался убедить, меня или себя. Сам гинеколог тоже был, как и генерал, как и я, как и Брежнев, из простой семьи, правда, из простой московской семьи. Поэтому он отправился к себе в свои Черемушки, а я на Казанский вокзал.

Когда мы прощались с Леной, она сказала мне, что завтра они всей семьей едут на дачу, но чтобы я все равно на всякий случай утром ей позвонил.

Ночь была теплая, поэтому я вполне комфортно устроился на лавочке в ближайшем к вокзалу сквере, но все же под утро пришлось перейти в зал ожидания, на улице стало довольно прохладно и выпала роса, от чего трава и лавочки стали мокрые. С трудом дождавшись восьми часов, я набрал заветный номер и долго слушал длинные гудки. Почти уже смирился, что мне никто не ответит и чуда не произойдет, но в этот момент услышал голос Лены.

- Это, ты?

- Я…

- Ну, вот…  Все уехали на дачу…  А я сказала, что устала, что болею. И теперь одна жду тебя…

Огромный сталинский дом уже не казался таким огромным, гранитные шары у входа обрели какой-то, ещё не совсем понятный смысл, а двери подъезда распахнулись передо мной легко и приветливо.   Мы позавтракали остатками праздничного ужина, и сегодня вчерашние пирожки показались мне гораздо вкуснее. Солнце  поднималось все выше, от утренней прохлады и росы не осталось и следа, ещё один жаркий день в душном городе постепенно набирал обороты. Я смотрел из открытого окна на проезжающие далеко внизу машины и спешащих куда-то людей. Они знали, что ждет их впереди, а я этого совершенно не знал. Но зато это знала Лена.

Она откинула одеяло с ещё не убранной постели: « Полежим…» Мы лежали, глядя в потолок, за окном шумел вечно куда-то спешащий город, а здесь, в этой комнате, время остановилось. Я слышал, как идут большие кабинетные часы  в соседней комнате, слышал, как едет лифт в подъезде, как шумит вода, вырываясь из шланга и падая на чайные розы…   

Лена подняла свою красивую длинную голую ногу к потолку: « Почему то так ноги выглядят гораздо красивее…» Действительно, её и без того длинная и стройная нога  казалась ещё длиннее и стройнее. Видимо, расслабленные мышцы под действием силы тяжести немного изменяли  свою форму. Стопа стала острее, икра переместилась ближе к колену и стала немного больше и круглее, а бедро тоньше у колена, но объемнее около ягодицы. Мы любовались её  ногой, и я гладил эту ногу рукой, постепенно спускаясь от тонкой щиколотки к идеально ровной икре, мягкому бедру, напряженной ягодице и ниже, ниже, ниже, ниже…

Лена прикусила губу  и отвернулась от меня. Я видел только её правое ухо и непослушный завиток волос, но я знал, что она смотрит в зеркало на двери платяного шкафа, в котором я тоже видел отражения наших обнаженных тел. Внутри меня бушевала сексуальная энергия, не находя для себя выхода. Я очень хотел довести Лену до оргазма, чтобы она испытала это чувство освобождения, облегчения, расслабления, остановки непрерывного диалога с внешним миром, слияния с ним… Левой рукой я гладил её по спине, чувствуя, как по ней пробегают мурашки, а правой ритмично скользил все глубже и глубже, чувствуя, как мои пальцы все сильнее увлажняются, и как твердеет бугорок у входа в эту манящую глубину между её голых длинных стройных красивых ног…

И в этот момент я ощутил, как из меня вытекает эта, казавшаяся такой безграничной, сексуальная энергия, превращаясь в тонкую струйку липкой мутной белесой жидкости. Это произошло без судорог, без напряжения, без каких – либо внешних проявлений происходящих внутренних процессов. Я понял, что впервые испытал оргазм, который оказался совсем не таким, как я его представлял. Не было никакого фейерверка чувств, не было взрыва эмоций или бури ощущений. Не было ни необыкновенного восторга, ни безумного наслаждения. Было всего несколько миллиграмм непонятной липкой субстанции…

Но я сразу почувствовал, как у меня пропал интерес к Лене. Мне уже не хотелось ласкать её, гладить её спину, восхищаться формой ног. И вообще все это казалось теперь немного глупым…

Лена лежала ко мне спиной, поэтому не видела, что произошло, но почувствовала и поняла, что что-то случилось: «Что случилось? »

Я не знал, что ответить: «Я и сам не знаю. Наверное, это оргазм. Хотя, это слишком громкое слово для того, что произошло…»

Я очень хотел, чтобы наши взаимоотношения с Леной стали более глубокими, более реальными, превратились во что-то большее. Но все в наших отношениях замерло на каком-то странном уровне эстетства, какого-то далекого, недостижимого, невозможного идеала.

С Аленой мне было хорошо, мы с ней были очень похожи. Она была словно из моего детства. Казалось, что именно с ней я всегда занимался сексом, с ней ел спелую землянику, с ней плавал голый в теплом ласковом море.

А с Леной мне было интересно, потому что мы были с ней совершенно разные. Она была другая, не похожая на меня, из другого мира, мира других ценностей, других представлений обо всем, даже о сексе. Наверное, её представления о сексе были более свободные, более современные, более модерновые.

Если бы любовь и секс не разделялись, если бы это было одно и то же, то оргазм вполне мог бы стать критерием любви между мужчиной и женщиной, её материальным выражением. Я, конечно, имею в виду женский оргазм.

Мужской оргазм в отличие от женского оргазма гораздо более простая вещь. Мужчина может достичь оргазма  практически с любой женщиной и даже без женщины вообще, поэтому мужской оргазм не может быть критерием любви.

Если мужчина может довести женщину до оргазма, значит, она любит его, а если мужчина хочет довести женщину до оргазма, значит, он любит её. Это почти так и есть…

Моя попытка как-то связать женский оргазм и любовь, конечно, довольно сомнительна, но любая теория – это всего лишь попытка толкования, объяснения наблюдаемых фактов реальной жизни. К сожалению, в то время реальных сексуальных фактов в моей жизни было совсем не много, поэтому, наверное, и теория получилась не слишком убедительной. Хотя я считаю, что эта моя теория ничем не хуже распространенного убеждения, что подтверждением истинной любви является одновременное совместное достижение  оргазма сексуальными партнерами.  

7

До сих пор не могу понять, почему я тогда считал, что обязательно должен сделать выбор. Но я действительно тогда много думал, решая, с кем мне быть, с Леной или Аленой. И, наверное, от бессилия принять какое-то решение, от невозможности сделать выбор я совершил странный, необъяснимый и бессмысленный поступок.   Я много раз в своей жизни и до этого, и после совершал подобные абсурдные поступки, единственным смыслом которых было изменение сложившейся ситуации. Когда жизнь стабилизировалась, обессмысливалась, останавливалась в своем развитии, абсурдный поступок выводил её из этого мнимого равновесия, заставлял измениться, обрести новый смысл. Но всё это я понял гораздо позже, а тогда я просто совершил странный поступок, сам не понимая, для чего я это делаю…

Я познакомил Алену и Лену. Они сразу понравились  друг другу, подружились. Только теперь, когда они вдвоем стояли передо мной в реальности, а не только в моем воображении, я понял и увидел, как они похожи. Обе невысокие, стройные, почти такого же роста как я, обе круглолицые, большеглазые, светловолосые. Только у Лены волосы были пепельного оттенка, а у Алены рыжего. Обе голубоглазые, только у Алены в глазах таился зеленоватый отблеск, а у Лены золотистый. Пепельно-золотистая и рыже-зеленая…

Алена была немного шире, крепче, поэтому Лена казалась немного выше, но когда они стояли рядом, то были совершенно одного роста и похожи как сестры. Алена выглядела чуть старше, может потому что в глазах её было чуть больше снисходительности и жизненного опыта, а в глазах Лены было чуть больше любопытства и иронии, но обе они были прекрасны, веселы и улыбчивы. Молодость всегда весела, всегда беззаботна, потому что все впереди, все ещё будет, все ещё возможно…

Втроем нам было и интересно, и хорошо. Жизнь продолжалась и мне не надо было выбирать, не надо было ничего решать, на какой-то краткий миг текущая ситуация гармонизировалась. Мы ходили в кино, гуляли по Москве. Была осень, было тепло, солнечно, на мокром асфальте лежали яркие желтые и красные кленовые листья и никто из нас не думал о том, что скоро, очень скоро наступит зима.

Зима наступила неожиданно, уже в ноябре можно было вставать на лыжи. За несколько дней снег лег на землю ровным толстым слоем. Мы с Аленой  учили Лену кататься на горных лыжах. Она увлеклась, ей понравилось, хотя в отличие от нас с Аленой была она гораздо менее спортивна, чем мы. Мы с Леной водили Алёну по нашим любимым московским музеям и переулкам, открывали ей настоящую Москву.

Ситуация постепенно менялась, Алена и Лена общались все больше. Однажды я не смог пойти с ними кататься на лыжах, и они пошли без меня. Когда я уставший вернулся с тренировки, они сидели в общежитии в комнате Алены и пели друг другу свои песни под гитару. Тогда я впервые подумал, что им может быть хорошо и без меня.

После зимней сессии третьего курса, последней сессии, которую я сдал на пятерки, после городских соревнований по борьбе, последних соревнований, которые я выиграл, мы втроем поехали в горы. Поехали в Карпаты на Украину, на нашу университетскую горнолыжную базу, называвшуюся, конечно же, «Эдельвейс». Благородный белый цветок, который никто из горнолыжников, наверное, никогда не видел…

Сначала доехали на поезде до Львова, погуляли по  удивительно красивому древнему городу, а потом уже на другом поезде доехали до Рахова, недалеко от которого и была наша университетская турбаза. Катание было прекрасное, снег свежий, погода солнечная, но через неделю начался снегопад. Несколько дней подряд снег валил так, что невозможно было выйти за порог. Мы целыми днями пили чай, пели песни под гитару и валялись втроем в одной постели. Еще долго после этого я ощущал на себе их запах, я пропах  Леной и Аленой, Аленой и Леной… 

В те дни я не думал о том, что будет дальше, в те дни мне было с ними хорошо. Мне не нужно было выбирать, мне не нужно было с Леной думать об Алене, а с Аленой о Лене. Все было хорошо и казалось, что и всегда все будет хорошо…

Но потом мы  вернулись в Москву, вернулись к обычной жизни с учебой, с тренировками, с серым низким сырым московским небом.   И все закончилось…  Потому что если ты не выбираешь сам, то жизнь выбирает за тебя, а её выбор всегда непредсказуем.

Как я мог видеться с ними каждый день, ходить с ними в кино, гулять с ними по городу, кататься с ними на лыжах и не замечать, что происходит с ними, с нами, со мной… 

Видимо, я жил в своем воображаемом придуманном мире, где все хорошо, где все любят друг друга, где секс и любовь это одно и то же. Но в реальной жизни все было совсем не так… В общем, однажды я застал их в постели. Они занимались сексом, они любили друг друга, они доставляли друг другу удовольствие, они делали все то же самое, что и со мной, но без меня. Я был им не нужен, им было хорошо и без меня. Я  ревновал,   я бесился от ревности, я умирал от ревности, а они смеялись, стыдливо прикрываясь одеялом.   Впервые я испытал ревность, это гнусное, глупое, липкое чувство собственной ненужности и никчемности.    

Я окончательно убедился, что никакой любви нет. Есть разнообразные  чувства, возникающие в связи, по поводу и вместе с сексом. Только сексуальная потребность, необходимость как-то организовать и осмыслить эту потребность заставляет человека использовать понятие любви. Тебя любят, только пока ты нужен, пока не могут без тебя обойтись. И ты любишь, только пока есть потребность любви…

И как-то сразу мне все надоело. Надоело быть хорошим, надоело учиться на одни пятерки, надоело выступать на соревнованиях, надоело разговаривать с Леной об искусстве, надоело с Аленой пить чай с домашним вареньем, надоело, что одна вечно меня поучает, а другая во всем поддерживает. С Леной мне было неудобно, некомфортно, а с Аленой скучно, одна была для меня строгой злой мамой, а другая доброй. Но мне уже не нужна была никакая мама.   Мне больше не хотелось видеть ни Алену, ни Лену…

Секс безлик и сиюминутен, а любовь  индивидуальна и безвременна. Для секса подходит практически любая, а для любви нужна одна единственная. Близкая, родная, как Алена, и далекая, недостижимая, как Лена. Чтобы с ней было не только интересно или только хорошо, а интересно и хорошо…

А, может быть, просто пришло время стать настоящим мужчиной, который берет от жизни не то, что она ему предлагает, а то, что ему нужно, то, что он сам хочет, то, что он сам выбирает.

8

Я увлекся атлетической гимнастикой, как тогда называли у нас культуризм, довольно давно появившийся на Западе и успешно развивавшийся там, а теперь распространявшийся и у нас в Союзе. Приобщил меня к этому занятию мой сосед по комнате и друг по общежитию Серега, такой же, как я невысокий, такой же, как и я от природы не очень сильный. Нам нравилось таскать железо, нравилось качаться, наблюдая, как увеличиваются наши бицепсы, трицепсы, косые и широчайшие, как выделяются под кожей живота кубики пресса и прорисовываются  икроножные и камбаловидные мышцы голени.

Я перестал учиться, перестал выступать на соревнованиях, я не видел в этом больше никакого смысла. Даже повышенная стипендия перестала меня прельщать. Мы с Серегой могли за ночь разгрузить сорока тонный железнодорожный вагон с сахаром и заработать по двадцать пять рублей. Каждый мешок весил пятьдесят килограмм, всего в вагоне было восемьсот мешков, по четыреста на брата. За один мешок мы получали  шесть с четвертью копейки. Эти несложные вычисления я провел в уме, когда узнал, что за разгрузку вагона платят  пятьдесят рублей, одну повышенную стипендию. Две ночи, после которых болит все тело, и не надо целыми днями разбирать доказательства никому не нужных теорем. Но потом вдруг оказалось, что мой тренер по борьбе и замдекана нашего факультета очень хотят, чтобы я всё-таки продолжал выступать на соревнованиях, потому что за это факультет получал очки в университетской спартакиаде. Меня оформили лаборантом кафедры физвоспитания, и я стал получать ещё пятьдесят рублей к своей повышенной стипендии и бесплатные рублевые талоны на обеды в профессорской столовой.

Но как очень быстро выяснилось, за деньги я боролся с меньшим энтузиазмом, чем за победу, да и учился я за деньги хуже, чем из чистого спортивного интереса.   Летнюю сессию третьего курса я сдал с двумя четверками, ни одного соревнования не выиграл, из лаборантов меня уволили, стипендию дали обычную, как всем. Мне больше не хотелось быть лучшим, самым умным, самым сильным. Не хотелось, чтобы меня любили, и самому больше не хотелось никого любить.

После экзаменов я поехал в студенческий строительный отряд под Ржевом. Мы строили длинные коровники,   огромные склады химических удобрений и небольшие жилые дома. Я вдоволь намахался топором и лопатой, оказалось, что я неплохой плотник и отличный землекоп. Физическая подготовка мне здесь тоже очень пригодилась. Работали мы по десять, двенадцать часов в день и многие, не столь тренированные, как я, студенты не выдерживали таких нагрузок.

Раз в неделю у нас был выходной, обычно в субботу. Сутра мы ходили в баню, а вечером на деревенскую дискотеку. Я был там пару раз, не мог смотреть на тупые румяные рожи деревенских девок, лузгающих семечки. А другим ребятам нравилось, в основном, конечно, нравились простые незамысловатые взаимоотношения  с местными женщинами.   Секс в деревне не считался каким-то серьезным делом, требующим продолжительного предварительного знакомства. Общение московских студентов с деревенскими бабами, среди которых было довольно много разведенок с детьми, наверное,   чем-то напоминало общение молодых дворян с крепостными девками, слишком уж велика была разница культурных уровней.

А потом неожиданно приехали Лена и Алена. Чистенькие, ухоженные, городские, они довольно нелепо смотрелись в этой деревне, по колено утонувшей в грязи и навозе. Только глядя на них, я увидел, как всего за один месяц изменились, а точнее опростились, опустились молодые московские студенты, которых теперь интересовали только работа, еда и секс. Математика, искусство, философия – все это осталось где-то там, в другой жизни, а в этой жизни все это было совершенно не нужно и не понятно. И Лена с Аленой здесь тоже были совершенно  не нужны и не понятны.

Я думаю, что они появились потому, что их отношения исчерпались.   Чувствуя это, они приехали, надеясь вернуть те счастливые мгновения, когда мы были все вместе, когда нам всем было хорошо. Но вернуть, конечно, было уже ничего нельзя. В жизни вообще ничего вернуть нельзя, можно только помнить…

Когда-то давно, классе в третьем или четвертом я перестал понимать девчонок. Они вдруг неожиданно выросли, стали другими, изменились не только внешне, но внутренне. Они начали разговаривать на каком-то другом, своем девичьем языке, у них появились какие-то свои темы для разговоров и свои секреты. Они перестали драться с нами, мальчишками, а если дрались между собой, то совсем не так, как мы.

Я видел несколько раз такие драки. Девчонки не пытались выяснить, кто из них сильнее, не соблюдали никаких правил, никаких условностей. Они дрались не до первой крови, как мы, мальчишки, а до полного взаимного уничтожения, выдирая волосы, кусаясь, царапаясь и выкалывая друг другу глаза.   Тогда в детстве мы, мальчишки, как будто отстали от девчонок. Они уже превратились в маленьких женщин, а мы ещё очень долго оставались обычными безусыми юнцами. А теперь мы наконец-то догнали их и по росту и по развитию. На моей верхней губе появились небольшие тонкие черные усики, которые я не торопился сбривать, зная, что как только это сделаю, придется бриться каждый день. Я и сексом не торопился начинать заниматься, предчувствуя, что потом уже не смогу без него обойтись.

И вот теперь, когда казалось, что наконец-то я догнал девчонок, ставших женщинами, я вдруг понял, что за эти годы они стали настолько другими, что мне уже никогда до конца не понять их, что они  навсегда останутся для меня загадочными существами, живущими по другим законам, по другой логике. А им никогда не понять меня, соответственно...

В субботу вечером все ушли на дискотеку, в отряде остались только Лена, Алена и я. Я лежал на кровати, опираясь спиной на высоко поднятую подушку и скрестив на груди руки. Я так много и тяжело работал, что мог часами просто лежать, ничего не делая, ни о чем не думая, ничего не чувствуя.

Вошла Лена и села в ногах моей кровати.

- Почему ты нас не замечаешь?

- Я здесь, чтобы работать, а не развлекаться.

- Ты нас больше не любишь?

- Не знаю, не думал об этом.

- Женись на мне…

Я вспомнил душный жаркий московский день, огромный сталинский дом, красные гранитные шары на высоких тумбах, чайные розы и наши отражения в зеркалах, я вспомнил все, что было тогда, год назад. Вспомнил, как глядя на её тонкую голую спину, неожиданно для самого себя сказал тогда: «Выходи за меня…» Сказал и тут же понял, как это глупо звучит. Я лежал у неё за спиной, за ней…

Лена тогда промолчала, только вздрогнула так, что я понял, что она меня слышит. Тогда Лена была сильная, свободная, смелая, а теперь я был сильный и свободный, поэтому я довольно равнодушно произнёс: «Раздевайся, ложись…» Лена закрыла лицо руками и долго сидела молча, а потом ушла.

А потом пришла Алена.

- Что с тобой? Ты устал?

- Нет, все нормально.

- Мы уже три дня здесь, а ты ни разу не поговорил с нами.

- С тобой?

- Со мной тоже…

- Раздевайся, ложись, поговорим.

Год назад в Сочи темной южной ночью на берегу Черного моря она обнимала меня, прижималась ко мне своим жарким телом и шептала в ухо: «А теперь ты…давай… ты…» Тогда я промолчал, потому что не мог выбрать, не мог решиться, а теперь молчала она. Алена всегда меня хорошо понимала, вот и теперь она заглянула мне в глаза и сразу все поняла: «Тебе все равно с кем…» Она была совершенно права, теперь мне было уже все равно…

Настоящий мужчина тот, кто может покорить женщину или девушку, а настоящая женщина та, которая может удержать мужчину. Я не был для них настоящим мужчиной, а они не были для меня настоящими женщинами. И вообще никаких «нас» больше не было…

Я должен был стать настоящим мужчиной и научиться покорять настоящих женщин, а они должны были стать настоящими женщинами и научиться соблазнять настоящих мужчин.  

За два летних месяца в стройотряде я заработал тысячу рублей, двадцать повышенных стипендий, почти два года отличной учебы или двадцать железнодорожных вагонов с сахаром.

Пока Лена с Аленой не были знакомы, мне было с ними хорошо, они были для меня как жена и любовница. Когда я уставал с Леной, я шел отдыхать к Алене, когда мне надоедала Алена, я шел за новыми впечатлениями к Лене.      Я жил равноудаленно от Лены и Алены, потому, наверное, и не мог сблизиться ни с той, ни с другой. Конструкция была устойчивая и могла бы существовать и дальше. Но я их познакомил, и они понравились друг другу, подружились, возник своеобразный треугольник. Все трое мы были равноудалены друг от друга, и поэтому вместе нам было так хорошо. Я думал, что эта устойчивая фигура сможет существовать довольно долго, но как выяснилось, я ошибался.  

Не надо знакомить жену с любовницей, можно в итоге потерять обеих.   Алена и Лена  понимали друг друга лучше, чем я их. И постепенно я удалился от них, стал чувствовать свою ненужность и никчемность. Конструкция разрушилась, потеряла устойчивость.

В основе любви лежит сексуальная потребность. И если эта потребность не может быть удовлетворена естественным способом, то она будет удовлетворена любым другим.   В стройотряде со мной произошел случай, изменивший мои представления о сексуальных отклонениях, существующих в природе.

Мы с Серегой копали траншею под фундамент, и к обеду довольно сильно углубились. Углубились настолько, что когда к краю траншеи подъехал председательский уазик, мы увидели только колеса, забрызганные грязью. Потом мы увидели черные кирзовые сапоги председателя, а потом и самого председателя. Он присел на край траншеи, почти касаясь полами пиджака только что выкопанной земли. Все мужики в деревне ходили в серых или черных телогрейках разной степени изношенности и потертости, но председатель всегда ходил в пиджаке, надетом на рубаху или свитер в зависимости от погоды. Сутра было довольно прохладно, поэтому председатель сегодня был в свитере и, конечно, пиджаке.  

- Ребята, спасайте! В телятнике пол провалился, телята    могут пораниться.

- И что нам за это будет?

- Закрою наряд рублей на пятьдесят или теленка дам.

- Это отряду, а нам?

- Там вас парным молочком напоят, а потом  сюда сегодня уже не вернетесь. Командир в курсе!

- Ладно…

Мы бросили лопаты в траншею, сели в председательский уазик и поехали, подпрыгивая на кочках и проваливаясь в глубокие грязные лужи, оставшиеся на грунтовке после вчерашнего дождя.

В огромном длинном телятнике нестройными рядами стояли телята и мирно жевали комбикорм, засовывая свои короткие морды в бесконечное мятое корыто, уходящее куда-то вдаль. Посередине телятника несколько метров этого корыта были заполнены комбикормом, но телят здесь не было. Сапог провалился почти до колена, я с трудом вытащил ногу из сапога, опираясь на Серегу, и стоял, держась за столб, пока он хохотал, вытаскивая мой сапог из навоза и напевая: «Засосала эта жизнь, засосала, нам бы водочки стакан, нам бы сала…»

Тема деградации московских студентов в колхозе была настолько актуальна, что даже нашла отражение в устном народном творчестве. Никто уже и не помнил автора этих незамысловатых стихов, но цитировали их все с большим удовольствием.

Мы с Серегой решили не мучиться, сколотили большой деревянный щит из крепких новых сосновых досок, занесли его в телятник и положили на место провала. Все равно всех телят скоро увезут, а весь навоз вместе со старым сгнившим полом выгребут из телятника бульдозером…

До сих пор не понимаю, почему это началось. Когда мы с Серегой укладывали щит, телята стали мычать громче и дружнее. Они и до этого мычали, но в разнобой, недружно. А тут вдруг замычали все вместе. Мычание становилось все громче, громко зазвенели длинные цепи, которыми телята были прикованы к столбам. Телята были здоровые, крепкие, с приличными рогами, и сначала я подумал, что они просто балуются или дерутся… Но вот один теленок запрыгнул передними ногами на другого теленка, вот ещё один попытался сделать то же самое, но сорвался и упал на колени. И тут я увидел. Там, где у коров вымя, у телят торчали члены. Точнее, я думал, что это члены…  И вот из этих, поросших  шерстью членов, стали вылезать настоящие длинные острые розовые пенисы, которые дрожали, вибрировали, вожделели, пытаясь дотянуться до чего-нибудь, во что можно было залезть, войти, проникнуть и выплеснуть скопившуюся сексуальную энергию. С этих длинных острых розовых пенисов капало, текло и брызгало. Телята запрыгивали друг на друга, лизали друг друга, кусались, брыкались, мычали, срываясь на крик. Волна странного и непонятного спонтанного сексуального возбуждения поднималась все выше и выше…

Мы с Серегой завороженно наблюдали эту картину. Все эти телята никогда в своей жизни не видели телок и скоро все должны были стать  мясом, телятиной, так и не познав радостей секса, но переполняющая их молодые тела сексуальная энергия заставляла телят вставать на дыбы и бросаться на себе подобных в попытке реализовать свой сексуальный инстинкт любым доступным способом…

И совершенно неожиданно все закончилось. Розовые мокрые пенисы скрылись в мохнатых членах, телята успокоились, словно и не было только что этого массового сексуального безумия, этого группового сексуального помешательства. Они мирно жевали комбикорм, тыкаясь своими короткими тупыми мордами в длинное железное корыто, теряющееся в бесконечности…

Мы с Серегой вышли из телятника, навстречу нам шли  две молодые дородные доярки в белых халатах и каких-то ярких косынках с ведром парного молока между ними.   Доярки,   увидев нас, остановились, откуда-то появилась чистая литровая стеклянная банка, в которую они налили молоко. Серега залпом выпил полбанки, а остальное передал мне, я тоже отхлебнул. Не знаю, вырабатывал ли тогда мой организм лактозу, но к молоку я был совершенно равнодушен, настоящей едой я тогда искренне считал только мясо. Молоко было теплое, сладкое и пахло коровой и доярками. А может, это доярки пахли молоком и коровами… Они стояли, глядя как мы пьем молоко, улыбались и молчали, но в их ласковых  взглядах явственно читалось: «Пейте, пейте, мальчики, сколько хотите! Небось, в Москве такого молочка то не попьешь! Пейте, пейте, мальчики…»

После сцены в телятнике я уже не думал, что секс с этими деревенскими девками совершенно невозможен…

9

Любая любовь прекрасна, даже самая маленькая, самая мимолетная, самая случайная. Потому что любая любовь – это мгновения счастья или мгновения ожидания счастья, мгновения надежды на счастье, и все эти краткие скоротечные мгновения прекрасны. Ведь большая часть нашей обычной жизни проходит совершенно буднично, однообразно, бесцветно, несчастливо, вспомнить нечего…  К сожалению  чаще всего любовь рассеивается как наваждение, перестает расти, развиваться, укрепляться и постепенно умирает, исчезает.   Пропадает надежда на счастье, и ждать больше нечего. Многие люди, не понимая этого, продолжают жить друг с другом, мучают друг друга,   надеясь не понятно на что.

Я не понимаю, что такое несчастная любовь, я не знаю, что это такое. Сами люди делают свою любовь несчастной, ту любовь, которая когда-то в самом начале была счастливой. Умение влюбляться, испытывать симпатию к другому человеку, конечно, очень важное умение, но ещё более важно понимать, кто достоин любви, а кто нет. « Я не подарю свою любовь недостойному этой любви человеку» - вот принцип здоровой созидательной любви. « Любовь зла, полюбишь и козла» - принцип нездоровой, разрушительной любви, заранее обреченной на несчастье, страдание и боль. Конечно, любой человек может обмануться, ошибиться, поэтому если мне кто-то нравиться, я делаю небольшой шаг навстречу, ожидая и от него такого же встречного шага. Эта осторожность, расчетливость в любви, может быть, не позволяет или даже мешает сблизиться, но защищает от трагических ошибок и горьких разочарований. В этом смысле я никогда не влюблялся по-настоящему, бездумно, безоглядно, бессмысленно, безответно. Потому что никогда не понимал, как можно не оценить, не полюбить такого человека, как я, которого я люблю долгие годы, и который, несомненно,   достоин любви.

Мои отношения с Аленой и Леной закончились, перестав изменяться. Наверное, мне нужно было что-то сделать, чтобы они вновь ожили, вновь стали желанными, но мне ничего делать уже не хотелось. Одновременно начавшиеся отношения одновременно же и закончились…

На четвертом курсе мы с Серегой переселились в студенческое общежитие в Главное Здание Московского Университета.   Теперь нас в комнате было всего двое. Белов жил с молодой женой в семейном общежитии, а Чернов остался в нашей старой комнате, куда и продолжал таскать молоденьких белокурых первокурсниц. В ГЗ, как мы все называли Главное Здание, было очень удобно, все было под рукой, все было рядом в одном месте, и спортивный зал, и столовая, и парикмахерская, и бассейн, и даже до горнолыжного склона было рукой подать. Мы с Серегой продолжали качаться, продолжали таскать железо, благо до зала теперь можно было дойти прямо в домашних тапочках. Вместе с нами в общежитии жили и студенты старших курсов других факультетов, в том числе и гуманитарных. Такого раньше не было, раньше в нашем корпусе жили только студенты математического факультета и никакого другого, а рядом были корпуса других  естественнонаучных факультетов. А теперь мы постоянно сталкивались с филологами, психологами, историками и даже философами. Они были немного другими, годы учебы уже успели наложить на них свой неизгладимый отпечаток. С нами вместе качался один довольно дохлый паренек с философского факультета, хотя никакой склонности к какому-то философствованию я в нем не замечал. На наших глазах он становился все здоровее и сильнее, набирая массу, наращивая  мышцы, прорабатывая рельеф, и постепенно становясь живым воплощением здоровой марксистко-ленинской философии, утверждавшей приоритет материи над сознанием и чуждой всякому смирению во всех его формах и проявлениях. Он то и познакомил нас с новой компанией старшекурсников с гуманитарных факультетов. Все девчонки в этой компании были с филологического факультета, а ребята с разных факультетов, хотя с математического мы с Серегой были одни.   Как правило,   мы собирались вечером в комнате у девчонок, пили чай, иногда кто-то приносил торт, играли на гитаре, пели песни, разговаривали, общались. Первое время я сидел, образно выражаясь, открыв рот, то есть, совершенно не понимая, о чем идет речь.   В этой компании  я впервые услышал о Ницше, о Фрейде, о Набокове, о Гессе, о Борхесе и о Томасе Манне. Мир, который мне когда-то открыли Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Толстой, Достоевский и Чехов, мир, который затем оживили Зощенко, Булгаков, Платонов и Замятин, вдруг  заговорил со мной обо мне, о моих сегодняшних мыслях и чувствах. Именно в этой компании мне однажды дали почитать «Заводной апельсин» Энтони Бёрджеса на английском языке. Было удивительно читать русские слова, написанные  латинскими буквами, но содержание этого бесконечного монолога было ещё удивительнее.   Текст был о чем-то большем, о том, что всегда присутствует в нашей жизни и в нас самих, но лишь изредка прорывается наружу, заставляя нас  ужасаться и стараться не думать о том, что мы увидели и узнали о самих себе…

Сереге эта компания не нравилась, он вообще не очень любил любую философию и всякую литературу, считая всё это пустопорожней болтовней. А мне почему то захотелось во всем этом разобраться, захотелось понять этот другой ненаучный способ описания реальности…

Все девушки в этой компании были какие-то другие, совсем не такие, как на нашем факультете, может быть более раскованные,   более сексуальные, более раскрепощенные, более вызывающие. Они и вели себя по-другому, и даже одевались немного иначе. Мне такие девушки совершенно не нравились.

Но одна из них мне всё-таки приглянулась. Была она невысокая, стройная, круглолицая, большеглазая, двигалась легко. В общем, она полностью соответствовала тому типу женской красоты, который меня всегда привлекал, который я всегда искал в женщинах.   Пахло от неё приятно, было в этом запахе что-то знакомое, узнаваемое и что-то новое, необычное, какой-то привкус легкой горечи. У неё было довольно необычное имя, скорее даже не имя, а какое-то окончание многих женских имён. Галина, Алина и даже имя  Лена слышались мне в её имени. Звали её Лина… 

Между нами сразу установилась какая-то странная внутренняя, непонятная мне самому, необъяснимая связь. Как-то раз за чаем в комнате у девчонок собралась вся наша разношерстная компания, и зашел разговор о Томасе Манне, точнее о его романе «Волшебная гора», который я как раз недавно с трудом одолел. Речь зашла о некоторых вопросах психоанализа, затронутых в этом романе, и затронутых, наверное, впервые в мировой литературе. Переключились на Фрейда, потом на Абеля и Юнга, затем на Шопенгауэра и Ницше, постепенно добрались и до Достоевского.   Я внимательно следил за ходом мысли участников дискуссии, не встревая в разговор и не высказывая своего мнения, потому что меня неожиданно озаботил простой и незамысловатый вопрос, настолько простой, что я даже стеснялся его озвучить. В результате дискуссии ребята пришли к выводу, что теория психоанализа – это обычное научное шарлатанство, впрочем, не сильно отличающееся от любой другой научной теории из области гуманитарных, а точнее неестественных наук, с  трудом подвергающихся проверке на практике.   А вопрос, который мучал меня, был крайне прост. Я не мог понять, почему всех этих умных, известных и давно умерших людей все присутствующие называли исключительно по фамилиям, и только Томаса Манна всегда с именем. Никто не говорил Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, Альфред Абель, Фридрих Ницше, Артур Шопенгауэр или Федор Михайлович.

Удивительно, но Лина заметила моё смущение. Она поманила меня взглядом, мы вышли в коридор.

- Почему ты молчишь? Ведь ты недавно прочитал этот роман. Тебя что-то смущает…

- Они все говорят об очень умных и интересных вещах, а меня мучает простой  дурацкий вопрос…  Почему они называют Томаса Манна по имени?

Я даже не успел договорить, Лина сразу все поняла.

- Потому что у него был брат, Генрих, тоже писатель, Генрих Манн.    

И я вспомнил… Классе в пятом, когда я увлёкся приключенческой литературой и перечитал всего Фенимора Купера, Вальтера Скотта, Майна Рида и Александра Дюма, мне неожиданно попалась в руки книга «Молодые годы короля Генриха IV». Помню, как меня позабавило дважды напечатанное на обложке разными шрифтами имя. Генрих написал книгу о Генрихе. Немецкий писатель по имени Генрих написал о французском короле Генрихе Наваррском Бурбоне. И, конечно, вспомнил фамилию, тоже написанную на обложке, Манн, две буквы «Н». Кажется, это значит первый человек… Только теперь я понял, что это был старший брат Томаса Манна, первый брат, первый человек…  У меня, так же как у Томаса Манна, был брат, которого я всегда немного стеснялся. Брат – близнец, не очень хорошо развитый физически, слабый от природы, и в то же время грубоватый, порой эмоционально не чуткий, и одновременно с этим легкоранимый, недостаточно развитый интеллектуально и, наверное,   не очень хорошо образованный, но стремящийся к познанию, открытый для всего нового, живой, способный меняться. Мне всегда очень хотелось, чтобы он, мой брат близнец, стал лучше, сильнее, умнее. Чтобы я перестал его стесняться… Но вот почему то его сексуальное развитие никогда не вызывало у меня никаких нареканий. Видимо, эта сфера жизни человека настолько индивидуальна, настолько тонка и неуловима, что никакие нормы, стандарты и правила здесь неприемлемы. Никогда мне не приходила в голову мысль, что сексуальное развитие моего брата идет как-то не так, как должно идти. Никогда не приходила мысль, что он отстает в своем сексуальном развитии или недостаточно сексуально развит, или наоборот сексуально развращен. И дело здесь не только в получении удовольствия, ведь сексуальное удовольствие - это только часть сексуальной жизни любого человека. Секс – это и страдание, и терпение, и понимание, и много что ещё…

Попытка написать учебник о том, как  надо получать и доставлять удовольствие в сексе, заранее обречена на неудачу. Можно описать все позы для занятий сексом, можно описать все способы, но все это возможно только с тем, кто тебе близок, кто тебе интересен, и уж как минимум не противен. И каждый новый человек в твоей жизни, каждое новое сексуальное увлечение заставит тебя  переписать этот учебник о долгой счастливой сексуальной жизни.

Невозможно так же дать четких рекомендаций, когда нужно начинать заниматься сексом серьезно, по-взрослому. Может быть, когда встретишь нужного, своего человека, или когда будет уже все равно с кем, когда гормоны уже невозможно будет сдерживать, когда ни о чем другом уже будет невозможно думать, когда нестерпимо захочется, наконец, познать женщину, а вместе с ней и весь этот мир во всей его полноте.

А потом случилось то, что обязательно должно было когда-нибудь случиться. Серега ушел в гости к своей новой девушке, на этот раз москвичке, родители которой уехали на дачу, и я остался в комнате совершенно один. Я убрался, купил торт, бутылку советского шампанского  и десять презервативов. А вечером пришла Лина и осталась со мной на ночь…  Мы выпили шампанского, голова немного закружилась, а потом она улыбнулась и исчезла: «Я в душ, я быстро…» Вернулась она мокрая, улыбающаяся, завернувшись в белое полотенце и держа обеими руками густую копну каштановых волос над головой. Я сидел, глядя на неё и не зная, что делать. Лина остановилась в дверях, звонко рассмеялась, отпустила волосы и вскинула руки вверх.   Её каштановые волосы рассыпались по обнаженным плечам, полотенце упало, открылись ослепительно белые подмышки, и я увидел её всю…

Её тело, словно лицо, улыбалось мне. Ярко-розовые острые соски, смотрели на меня как два глаза. Отверстие пупка то сжималось, то разжималось при каждом движении её гибкого тела словно ноздри, жадно вдыхавшие и выдыхавшие вдруг ставший горячим воздух. А ниже был рот и маленькие, нежные,   розовые, полуоткрытые губы, ждущие моего поцелуя…   Она была идеальным сексуальным объектом для реализации всех моих сексуальных фантазий. Гладкая нежная кожа без родинок, пятен и шрамов, запах  молодого чистого тела с едва уловимым привкусом полынной горечи, ласковый тихий нежный голос, всё понимающий взгляд больших карих глаз и самое главное, я чувствовал, что она любит, любит меня…

В первый раз я просто забыл про презерватив, а потом оказалось, что иногда можно и без презерватива. И сегодня был именно такой день, когда можно было всё…   

Оргазм был довольно поверхностным и не проник в глубины моего сознания и тела, а тем более подсознания. Второй произвел гораздо большее впечатление. Когда я начал в третий раз, Лина стала гладить меня по спине, видимо, тоже успокоившись и постепенно приходя в себя. Я стал двигаться медленнее, немного отвлекся, даже начал о чем-то размышлять, и тут меня накрыло. Я на мгновение потерялся во времени и пространстве, я забыл, где я нахожусь, кто я такой, зачем всё это, отчего и почему. Я как будто на долю секунды покинул собственное тело, оставив вместе с ним все свои удачи и неудачи, мечты и разочарования, боль, страдание и наслаждение. Я потерялся в бесконечном потоке энергии, накрывшей меня с головой. Наверное, я стал частичкой этой энергии… Возможно даже, это было похоже на маленькую смерть, хотя, конечно, я ещё не знал тогда, что такое смерть…

Менее чем за месяц практически ежедневных, а точнее еженощных встреч с Линой, я реализовал все свои самые желанные, тайные, запретные, грязные, отвратительные, постыдные, скрытые сексуальные фантазии. По большому счету это всего лишь три, всем хорошо известных способа полового сношения между мужчиной и женщиной. Обычный секс, или традиционный, а ещё более точно вагинальный, анальный и оральный. Самый естественный способ оказался и самым приятным, конечно, при условии достаточной подвижности и силе мышц женского влагалища. Недостаточность этой самой подвижности и силы, как правило,   и приводит к двум другим способам.

А дальше уже начинаются нюансы.   Можно в темноте, а можно при свете, можно в тишине или под музыку. Можно в состоянии легкого алкогольного опьянения, а можно на трезвую голову, можно ночью, вечером, утром после сна, в полусне, не просыпаясь, почти не раздеваясь, в бассейне, в бане, в лесу, в ночном пустом вагоне метро, в лифте. Лина никогда не была против секса, она соглашалась заняться сексом в любой обстановке, в любое время, в любом состоянии, но всегда как бы немного нехотя, как бы немного смущаясь, чуть-чуть стесняясь. И, тем не менее, это каждый раз случалось.    

Я мог растянуть удовольствие на несколько десятков минут, а мог сделать это за несколько секунд. Именно столько однажды занял этот процесс в одном из скоростных лифтов Главного Здания Московского Университета.

Наши представления, предположения и ожидания имеют очень мало общего с реальной действительностью. Пока не погрузишься в пучину разврата, думаешь, что тебя там ожидают райские кущи и неземные наслаждения, а реальность проста, груба и сурова. У всех женщин вдоль, а не поперек, у всех разного размера, ширины и глубины.   Желательно, конечно, чтобы её размеры совпадали с твоими размерами. Когда у твоей женщины происходят мышечные сокращения, это приятно. Влажность должна быть достаточной, но не избыточной. Всё должно длиться как можно дольше, чтобы возбуждение успело проникнуть во все уголки тела, сознания и особенно подсознания, но не слишком долго… Потом какое-то время необходимо оставаться в прежнем положении, постепенно расслабляясь, успокаиваясь и ощущая, как волна блаженства растекается по всему телу, постепенно достигая кончиков пальцев рук и ног...   Это процесс расширения кровеносных сосудов и капилляров. То же самое происходит в бане, если как следует распариться, после этого окунуться в ледяную купель, а потом укутаться в теплом халате. Или, если хорошенько продрогнув на морозе, зайти в теплую комнату и выпить рюмку водки, а ещё лучше коньяка...

А после всего этого совершенно необходимо побыстрее, не отвлекаясь на абсолютно ненужные и бессмысленные в данной ситуации разговоры, перейти ко сну.    

10

Однажды мы всей нашей дружной сумасшедшей разношерстной компанией попали в гости к сынку какой-то партийной шишки. Квартира была огромная, комнат много, конечно два туалета. Вот в одном из них мы с Линой и пристроились. На всякий случай я включил воду, чтобы её шум скрыл те звуки, которые неизбежно сопутствуют этому приятному физиологическому процессу, занявшему в тот раз всего несколько минут. Народа было много, многих я вообще не знал, все пили, танцевали, звучал очень модный тогда рок-н-ролл и на русском, и на английском языке. В одной из комнат с выключенным светом народ смотрел видеомагнитофон, «видик», как тогда говорили. На экране телевизора какой-то парень в белых кроссовках, очень модных в те годы, на сцене какого-то огромного театра танцевал под одну из самых пронзительных песен Высоцкого. «Хоть немного ещё постою на краю…» - звучал хриплый надрывный голос, а парень взлетал над сценой на фоне пустого зрительного зала.

Я вспомнил фильм « Четвертый», советский фильм семьдесят второго года, об американцах, готовых на все ради того, чтобы «вкусно есть и сладко спать». А теперь я смотрел американский фильм « Белые ночи» восемьдесят пятого года о советских людях, готовых на все ради коммунистической идеи, которая тоже предполагает, что когда-нибудь все люди на земле будут «вкусно есть и сладко спать». По существу эти два фильма, в одном из которых танцевал Лиепа, а в другом Барышников, были об одном и том же, о человеческом стремлении к счастью. Только американцы хотели счастья для себя и сейчас, а советские люди хотели счастья для всех и потом. Обе идеи были совершенно утопичны, нельзя быть счастливым среди несчастных людей и нельзя стать счастливыми когда-то потом. Но можно стать счастливым здесь и сейчас, если окружить себя счастливыми людьми, создать островок счастья в этом безумном несчастном мире, стать частью этого целого, цельного, единого, счастливого мира. И это совершенно реальная мечта, которая вполне достижима, которую можно осуществить. С этим согласны все, и все стараются в меру своих сил и способностей эту мечту сделать реальностью. И в Америке, и в России, и в других странах люди хотят быть счастливыми, хотят окружить себя близкими, родными, друзьями, хотят создать семью, родить детей, построить дом или квартиру, и чтобы всем вокруг было хорошо, чтобы все были сыты, одеты, обуты, здоровы и счастливы…  И чтобы по возможности никто не умирал, хотя бы какое-то время.

Каждый из этих фильмов был полуправдой или полу ложью, что в принципе одно и то же, хотя и пишется по-разному, в одном случае вместе, а в другом раздельно.   Первый фильм был нашей советской полуправдой об американской жизни, а второй их американской полу ложью о советской жизни. Можно было даже подумать, что эти два фильма были о двух разных мирах, один о безнравственной  Америке и высоконравственном Союзе, а другой о прекрасных свободных Штатах и тоталитарных несвободных Советах. Почти ничего не было в этих фильмах общего, что указывало бы на то, что они описывают одну и ту же реальность, тот мир, в котором я родился и жил, в котором существовали и США, и СССР.

И все же реальность всегда прорывается на страницы книг и экраны кинотеатров. Реальность нельзя скрыть, её невозможно избежать. В фильме «Четвертый» можно увидеть Высоцкого с танцующим Лиепой, а в фильме «Белые ночи» можно услышать Высоцкого с танцующим Барышниковым. А в настоящей реальности Высоцкого можно было и увидеть, и услышать… Но я не успел. Когда я приехал в Москву поступать в университет, он еще был жив, но когда я сдал экзамены и поступил, его уже не было, он уже умер, его уже даже похоронили. Я не столкнулся с этой реальностью, настоящей реальностью Владимира Высоцкого.   Для меня он так и остался только голосом на магнитофонной пленке, изображением на киноэкране, звездочкой на карте моей вселенной, которая при ближайшем рассмотрении, наверное,   могла оказаться звездной туманностью или даже целой галактикой, состоящей из миллиардов далеких и прекрасных звезд.  

Кстати, в реальности Барышников, так же как в кино, сбежал из СССР в США. А Лиепа не сбежал, но тоже очень много танцевал по всему миру, и в Софии, и в Афинах, и в Дании, и даже в Австралии, и очень много снимался в кино. Наверное, даже больше, чем Барышников. И Марис Лиепа в фильме «Четвертый», и Михаил Барышников в фильме «Белые ночи» начинали свой танец, стоя на коленях, но потом какая-то внутренняя сила, какая-то энергия или жажда жизни, которая все время чувствуется в голосе и слышится в песнях Владимира Высоцкого, заставляла их распрямиться, раскрыться и взлететь над обыденностью…

Из тюрьмы реальности к свободе мечты. Любое искусство это всегда бегство из существующей реальности в воображаемый мир, а жизнь - это попытка создания этого воображаемого мира в действительности…

Фильм закончился, кассету перемотали и поставили снова с начала. Я просмотрел фильм ещё раз  до самого конца и внимательно прочитал все титры, а потом пошел посмотреть, что делается в других комнатах. В одной из комнат парень с гитарой пел песню Майка Науменко «Моя сладкая N». Среди слушающей публики была и Лина, она пристально глядела на поющего парня. Лично мне эта песня очень напомнила песню Лу Рида «Сладкая Джейн» ( Lou Reed «Sweet Jane» ) Было уже очень поздно и хотелось спать, но обычно такие «тусовки» заканчивались только под утро к открытию метро. Делать было нечего, парень пел плохо, кино я уже посмотрел, мне стало скучно, снова захотелось секса. С трудом я перехватил взгляд Лины и глазами объяснил ей, чего хочу. Она поняла и сказала мне, тоже глазами, чтобы я шел в туалет и ждал её там.

Я зашел в туалет, в котором по счастью в этот момент никого не было, закрыл за собой дверь и стал рассматривать разные бутылочки и баночки, плотно расставленные на полке под зеркалом. На всех этикетках были только латинские буквы, ни одной с нашей привычной кириллицей. Легкий деликатный стук в дверь вывел меня из задумчивости. Лина проскользнула в дверь и быстро закрыла её за собой. И только тут я сообразил, что у меня больше нет презервативов. Лина рассмеялась: «Ну, тогда только сзади…», присела над биде, подмылась, а потом встала ко мне спиной и наклонилась, держась руками за край ванны. Я взял одну из баночек с кремом и обильно смазал её анальное отверстие.   Мой член уже немного затвердел, но все ещё оставался достаточно острым, поэтому легко вошел в эту маленькую скользкую дырочку. Я был уже довольно сильно возбужден, наверное, потому что пока ждал Лину, вспоминал, как почти три года назад почти точно в такой же квартире занимался сексом с Леной. Может быть, поэтому оргазм был очень бурным. После такой мощной разрядки какое-то время мне было всё совершенно безразлично, и я даже перестал понимать, где нахожусь.  

11

Природа изначально разделила людей на мужчин и женщин, на юношей и девушек, мальчиков и девочек, самцов и самок. Сначала разделила физиологически, затем психологически, а потом и феноменологически, и онтологически, и экзистенциально.   Мы разные генетически, физически, и поэтому по-разному относимся к сексу.   А начинается всё с различия продуктов жизнедеятельности мужского и женского организма. Мужской организм вырабатывает половые клетки, сперматозоиды, самые маленькие клетки человеческого организма, но вырабатывает их очень много. Женский организм производит яйцеклетки, самые большие клетки человеческого организма, и производит  их совсем не много. Мужчина производит 150 000 сперматозоидов в секунду, а женщина 1 яйцеклетку в месяц. Получается, что мужской организм производит половых клеток в 4 000 000 000 (четыре миллиарда) раз больше, чем женский организм. Всего за месяц один мужчина может оплодотворить всех половозрелых женщин нашей планеты детородного возраста. А женщина может родить всего несколько раз за всю жизнь… Эта физиологическая разница порождает разницу психологическую. Мужчина может, хочет и мечтает оплодотворить всех женщин. А женщина вынуждена выбирать только одного мужчину, хотя ей достаточно и одного сперматозоида. Мужчина постоянно мысленно оплодотворяет всех женщин без исключения, а женщина мысленно оценивает всех мужчин, чтобы выбрать одного единственного. В глубине души каждый мужчина постоянно испытывает абсолютно абсурдное желание переспать со всеми женщинами, а каждая женщина вопреки здравому смыслу хочет понравиться всем мужчинам. Это внутренняя установка, действующая в глубинах подсознания, и поэтому не осознанная, приводит к совершенно разным стратегиям поведения. Мужчина пытается покорить всех женщин, завоевать их, доминировать, чтобы потом заняться с ними сексом. А женщина пытается очаровать всех мужчин, понравиться им, подчиниться им, чтобы  потом их использовать, и в сексе тоже. Мужчина не должен нравиться, он должен уметь покорять и завоевывать, а женщина не должна завоевывать и покорять, она должна нравиться, чтобы её хотели покорить и завоевать. Внешность для мужчины не имеет принципиального значения, важно, что он может, а для женщины  внешность – это самое главное, и совершенно не важно, что она может.

Удивительно, но мужчина сначала занимается сексом, а потом уже думает, понравилось ему или нет, а женщина сначала думает, понравится ей или нет, а потом может быть занимается сексом. Для мужчины с секса начинаются взаимоотношения с женщиной, а для женщины отношения заканчиваются сексом. Потому что последствия для них совершенно различные. Секс ничего не меняет в жизни мужчины, он ему никак не вредит, никак не изменяет его. А женщина после секса может забеременеть, это изменит её внешность, здоровье,   и существует даже риск смерти. Последствия секса для мужчины и женщины совершенно разные, поэтому  мужчина стремиться к сексу, но секс для него не очень важен, после секса он уже через несколько минут готов снова пуститься в поиски нового секса. А женщина не стремиться к сексу, потому что секс для неё слишком важен и может стать концом сексуальной жизни, пусть даже только на какое-то время.

Эта разница стратегий поведения вполне явно закреплена в общественном сознании. Если отбросить мещанские условности и фарисейскую мораль, то общество считает по-настоящему успешным мужчиной того, у которого было много женщин, а настоящей успешной женщиной ту, которая нашла своего единственного мужчину и смогла родить. То есть успешный мужчина и успешная женщина, это те, кто добился своего, но добиваются они совершенно разного.   В каком-то смысле секс для мужчины – это всегда победа, а секс для женщины – это чаще всего поражение. Настоящий мужчина гордится своими сексуальными победами, часто преувеличивая их реальное количество, а настоящая женщина скрывает свои сексуальные поражения, часто преуменьшая их количество. И вот это уже серьезное, практически неразрешимое, противоречие.

Если представить, что в некотором воображаемом мире все мужчины сексуально счастливы и имеют столько секса, сколько хотят, то надо согласиться с тем, что женщины в этом мире почти все несчастны.   Если в некотором другом воображаемом мире все женщины сексуально счастливы, имея единственного, верного и любящего мужа, то надо признать, что почти все мужчины там несчастны. На практике естественно реализуется некоторый промежуточный вариант. Только немногие мужчины имеют  достаточно секса, чтобы чувствовать себя сексуально счастливыми, и только немногие женщины имеют достойного мужчину, не чувствуя себя брошенными, сексуально неудовлетворенными и несчастными.

Оргазм для мужчины и оргазм для женщины тоже имеют совершенно разное значение. Для мужчины он совершенно необходим, это завершение полового акта, это и цель, и смысл секса для него. Мужчина без оргазма не может, потому что должен оплодотворить, должен выбросить свои половые клетки, и желательно разбросать  много и далеко, а поэтому оргазм должен быть мощным и обильным.   А для женщины он не так важен, она может забеременеть и без оргазма.   Во многих культурах женский оргазм порицается, считается излишним, избыточным удовольствием. А в некоторых странах девочкам даже вырезают клитор с целью сделать оргазм для них невозможным.

Мужчина занимается сексом, ожидая оргазм, а женщина может испытывать приятные ощущения, наслаждаться, не задумываясь об оргазме и не стремясь к нему. Для женщины гораздо важнее сам процесс, а для мужчины важен только результат. Женщине вполне достаточно одного оргазма в месяц, а мужчине оргазм необходим при каждом половом акт.   Мужчина, придавая преувеличенное с точки зрения женщины значение оргазму, старается и её довести до этой, как ему кажется, высшей точки наслаждения, а женщина с молчаливого согласия мужчины старательно изображает  этот с её точки зрения пресловутый и никчемный оргазм. Мужчина ищет способы достижения, а женщина сохраняет достигнутое… Это относится в полной мере и к оргазму в частности, и к сексу вообще.

Итак, обладая разной сексуальной физиологией и разной сексуальной психологией, мужчина и женщина, тем не менее, стремятся найти что-то общее, объединяющее их в сексе. Проще всего назвать это любовью, хотя этим емким словом вообще можно назвать практически все что угодно. Но на самом деле, общим для мужчины и женщины в сексе является то удовлетворение, которое они испытывают, подчиняясь этому базовому природному инстинкту, инстинкту размножения, почти такому же сильному, как инстинкт самосохранения.   Мужчина и женщина отдаются этой силе, этой природной энергии, каждый исполняя свою роль, каждый выполняя свое предназначение.

Наши отношения с Линой были предельно откровенны. Я никогда не пытался довести её до оргазма, а она никогда его со мной не испытывала и не имитировала. Я получал от неё то, что хотел, а она давала мне всё, что я хотел…

12

Однажды я возвращался с учебы в общежитие, поднимался в лифте на свой этаж, в той самой кабине лифта, в которой совсем недавно занимался сексом с Линой. Тогда в кабине мы были только вдвоем, и она казалась мне огромной, как комната без мебели, а сейчас в кабину набилось человек двадцать, и она казалась мне маленькой и тесной.   Я почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся и увидел её. Это была девушка, высокая, стройная, красивая. Я немного смутился. Нам всегда кажется, что окружающие каким-то образом могут проникнуть в наше сознание, понять, о чем мы думаем. Вот и сейчас у меня мелькнула мысль, что на моем лице каким-то образом отразились те несколько сладких коротких мгновений, когда я испытал самый быстрый в своей жизни оргазм в стремительно поднимавшемся скоростном лифте. Но я тут же отбросил эту мысль, пытаясь найти какое-то более рациональное объяснение этого неравнодушного взгляда. Появилась абсурдная мысль, что я ей понравился, и что этим заинтересованным взглядом она хочет дать мне понять, что не против того, чтобы со мной познакомиться. Мысль тоже была довольно абсурдной, потому что взгляд был уж слишком прямым и откровенным, немного даже недоуменным. Обычно, флиртуя, девушки посылают более легкие, более игривые взгляды. Лифт остановился, девушка вышла, я вышел за ней, хотя это был не мой этаж. Она стояла, явно дожидаясь, когда я к ней подойду. Не придумав ничего лучше, я начал.

- Мы, кажется, где-то встречались?

- Ты, не помнишь?

- Нет…  А, что действительно встречались?

- На дискотеке, на прошлой неделе. Ты сам пригласил меня на медленный танец.

- И познакомились?

- Не успели, песня закончилась.

- Ну, что ж, в таком случае разрешите вас пригласить ещё раз?

Я запел хорошо всем известную песню Джо Дассена.

Если б не было тебя,

Я бы па-па-па па-па,

И па-па, па-па-па, па-па-па,

И даже па-пу-па, па-пу-па-пу-па-а-а…

Девушка рассмеялась, положила руки мне на плечи, и мы начали танцевать. Я продолжал напевать эту минорную мелодию, заменяя слова бессмысленной абракадаброй случайных слогов. Вокруг ходили люди, открывались и закрывались двери лифтов, а мы танцевали… Была она выше меня на полголовы, поэтому если бы я захотел её поцеловать, то мне бы пришлось  встать на цыпочки, как это делают женщины во время поцелуя, а ей пришлось бы склонить голову, как это делают мужчины. Но меня это никогда не смущало…

И тут я вспомнил. Тогда на дискотеке она была разгоряченная, потная после быстрого танца. Запах был не очень приятный, показался даже слегка отвратительным. И хотя внешне она мне понравилась, и двигалась она легко и свободно, но я всё-таки решил тогда, что это не мой типаж, и сделал вид, что не успел спросить её имя, с какого она факультета, с какого курса и прочие несущественные детали. А сам отправился к Лине, где секс в каком-то виде мне практически всегда был гарантирован.   Но сейчас её запах меня не раздражал, было в нем даже что-то интересное, что-то новое и незнакомое. Я перестал напевать.

- Ну, теперь, когда я сам контролирую продолжительность песни, можно, наконец-то, узнать имя прекрасной незнакомки?

- Алеся, факультет почвоведения, четвертый курс.

- Всегда мечтал узнать, чем занимаются на этом загадочном факультете с таким романтичным названием.

- Тайна сия велика есть…

Алеся загадочно улыбнулась и закатила глаза, а потом вдруг неожиданно стряхнула с себя это шутливо-кокетливое настроение и совершенно серьезно, просто и откровенно сказала: « Да тем же, чем и на всех других факультетах. Живут… Едят, пьют и спят… друг с другом». Мне понравилась такая откровенность. Мы отошли от лифтов и остановились в коридоре около широкого мраморного подоконника огромного окна.

- Я ведь не сказал, как меня зовут.

- А я знаю. Когда ты тогда ушел с дискотеки, я подошла к ребятам, с которыми ты там был, и спросила.

- Так просто?

- А в жизни все просто. Приходи ко мне вечером…

Вечером я к ней действительно пришел. В комнате было несколько ребят и девчонок, пили чай и что-то бурно обсуждали. Оказалось, что они готовятся к КВНу с другим факультетом, и я помог им переделать какую-то известную песню. Когда текст был готов, а весь чай выпит, начали расходиться. Уже в коридоре она меня задержала, крепко взяв за руку.

- Слушай, задержись немного. Ты же математик? Помоги мне разобраться, а то у меня в курсовой какой-то непонятный статистический критерий…

Все ушли, а мы вернулись в комнату. Она достала курсовую и начала её листать. Глядя в тетрадь, небрежно спросила.      - Что, так бы и ушел?

- Да, нет. Вернулся бы.

Я показал ей глазами на свою джинсовую куртку, которая так и осталась висеть на спинке стула в углу комнаты. Алеся глянула на куртку, улыбнулась и, наконец, нашла нужную страницу.

- Давай, объясняй!

- Ты серьезно?

- А куда торопиться? У нас вся ночь впереди…

- А соседка?

- Уехала в свой Крыжополь…

- Ты серьёзно?

- А что? Не веришь?

- Да я про Крыжополь. Он существует?

- Я тоже с Украины, из Харькова. А Крыжополь существует и находится рядом с Молдавией, между Винницей и Одессой. А ты сам откуда?

- А я из Мухосранска…

Алеся рассмеялась, а потом совершенно серьезно сказала.

- Смешно, но это правда, - нормально жить у нас можно только в Москве.   Ну, ладно, давай объясняй. Вот он, этот дурацкий и непонятный статистический критерий…

Когда всё закончилось, и мы уже лежали рядом на кровати, отдыхая и расслабляясь, оказалось, что я даже не успел раздеться. У меня были только расстегнуты ремень и молния на джинсах. А Алеся была совершенно голая, но в лифчике. Она лежала слева от меня, указательным пальцем левой руки выводя какие-то загадочные узоры на стене, а правой рассеяно лаская мой всё ещё большой, но уже мягкий член. При этом она глядела сквозь стену куда-то вдаль и рассказывала, как ей понравилось тогда на дискотеке танцевать со мной, как она чувствовала во время танца, какие у меня большие и мягкие мышцы, и как она удивилась, когда я куда-то исчез тогда с дискотеки. У меня была своя версия тех событий, но лежать с ней рядом мне всё равно было легко и приятно. А потом мы с Лесей сделали это ещё раз, и ещё раз… Она научила меня расстегивать лифчики, никогда до этого я не знал, какие у них сложные застежки. Надевая лифчик, она застегивала его на груди, чашечки в это время смешно болтались сзади, а потом разворачивала его и натягивала лямки на плечи. А снимал лифчик всегда я, это была моя почетная обязанность, и, пожалуй,   единственная. Всё остальное она делала сама. Я лежал на спине, а она… Я не могу подобрать другого слова, чтобы описать то, что она делала со мной. Может быть, странно использовать это слово для описания секса, но именно это слово максимально точно передает те ощущения, которые я испытывал с Алесей. Она выдаивала меня…  Лежа на мне, она почти не шевелилась, но мышцы её влагалища то сжимались, то расслаблялись, заставляя меня замирать от наслаждения. Сначала влагалище сжималось у самого входа, у основания моего члена, потом волна мышечного напряжения начинала двигаться к головке члена, внутрь влагалища. Прокатившись по моему члену от основания до головки, эта волна исчезала где-то в глубине, а через некоторое время уже накатывала следующая волна.   Алеся не прижималась ко мне, а наоборот, вставая на колени, немного отодвигалась от меня. Я видел, как её удлинившиеся половые губы вытягиваются, охватывая мой член у самого основания. Она словно выдаивала меня… Другого слова подобрать не могу. Когда одна волна мышечных сокращений исчезала в глубине влагалища, накатывала новая. Эти волны становились всё сильнее и чаще, и, наконец, сливались в одну бесконечную волну. Напряжение достигало максимума, по телу Алеси пробегала судорога, и она падала на меня всей тяжестью своего тела. Из груди её вырывался стон, а потом она долго лежала на мне, тяжело дыша всем телом и расслабляясь. А я лежал неподвижно, не шевелясь, и тихо наслаждаясь этими удивительными мгновениями …   

Я даже не знаю, в какой момент этого процесса я сам испытывал оргазм. Да это было и не очень важно…  Иногда я его, наверное, даже не испытывал вовсе. Чувствовал  только какую-то опустошенность и сладостную легкость во всём теле, умиротворенность и удовлетворение. Все внутри и вокруг меня наполнялось беспричинным счастьем и непонятным смыслом …

А потом Леся начала со мной экспериментировать. Сначала она попробовала миньет. Очень осторожно сжимая рот и смешно тараща глаза, как будто взглядом спрашивая  меня, не больно ли мне, она аккуратно двигала губами вдоль моего напряженного члена, стараясь не касаться его зубами. Мне это было приятно, но свои мягкие и нежные губы она сжимала значительно слабее, чем сильное и натренированное влагалище. Когда я, наконец,   кончил, она убежала в туалет, задыхаясь от смеха, одной рукой зажимая рот, а другую руку держа под подбородком лодочкой, видимо, боясь пролить содержимое на пол. Вернулась Алеся веселая, улыбаясь ещё влажными от моей спермы губами, упала на кровать рядом со мной, и задыхаясь от смеха, подвела итог: «Нет, это не для меня. В чем тут кайф, я вообще не понимаю! »  И я был с ней в этом совершенно согласен.

Однажды, когда я как обычно лежал на спине, смотрел, как Алеся раздевается, и ждал, когда всё начнется, она вместо того, чтобы взять презерватив и аккуратно надеть его, раскатывая резиновое колечко от головки моего члена к его основанию, достала тюбик с детским кремом и  обильно смазала мой уже слегка напряженный пенис. Затем встала надо мной в полный рост и осторожно присела, стараясь сразу попасть  в цель, или точнее сказать на цель.   Оказалось, что сделать это не так-то просто, ей пришлось помучиться, придерживая мой член около основания одной рукой, а другой рукой опираясь на мою грудь и одновременно стараясь расслабить мышцы своего анального отверстия. Наконец мой член провалился в какую-то пустоту, и тугое кольцо  анального отверстия опустилось к его основанию. Алеся то немного привставала,   то чуть-чуть приседала, двигая это кольцо вдоль моего члена, при этом всеми силами стараясь, чтобы он не выскочил обратно. Один раз это все-таки случилось, но Алеся, чертыхаясь и потея, тут же с трудом пристроила член на прежнее место. Когда я, наконец, кончил, она слезла с меня, легла рядом на кровать и задумчиво произнесла: «Интересные, конечно, ощущения, но не понятно, зачем так мучиться». Она лежала рядом, усталая, вспотевшая, а потом вдруг неожиданно вскочила: «Кажется, мне срочно в туалет! »

В этот момент я понял кое-что важное. Для меня сексуальным объектом была Лина, с ней я делал все, что хотел, а для Леси сексуальным объектом, с которым она делала все, что хотела, был я. Каждый из нас хочет иногда быть объектом, подчиняясь, уступая, а иногда субъектом, подчиняя и настаивая на своём.

13

В студенческом общежитии всегда было трудно найти место для сексуальных занятий, но на старших курсах в общежитии Главного Здания Московского Университета  стало гораздо легче. Я мог всегда договориться со своим соседом Серегой, чтобы он погулял где-нибудь часок другой, а он всегда мог рассчитывать на меня. А потом Серега вообще нашел себе москвичку, к которой стал частенько уезжать на всю ночь. Родители у неё были очень состоятельные москвичи, поэтому каждую неделю вне зависимости от погоды на все выходные уезжали на собственной машине на собственную дачу с камином и сауной.   Ночь с субботы на воскресенье Серега всегда проводил со своей новой девушкой, и поэтому наша комната была в моём полном распоряжении, чему я был несказанно рад.

Серега любил повторять, что полюбить  девушку с московской пропиской и хорошей квартирой значительно легче, чем обычную иногороднюю, такую же, как мы. Особенно актуально для нас это стало на пятом курсе, когда все вдруг неожиданно захотели остаться в Москве, вместо того, чтобы ехать по распределению в свой родной Крыжополь или Мухосранск. Некоторые ради этого были готовы выйти замуж и даже жениться, пусть даже фиктивно.

Каждый раз, когда Серега уезжал к своей девушке-москвичке, я приглашал Лину или Алену к себе на ночь. Это было самое удобное время для спокойного, вдумчивого, неторопливого секса. В субботу вечером  обычно проходила  дискотека, гремевшая на все общежитие до одиннадцати, а в воскресенье утром в общежитии царила тишина, студенты отсыпались. И каждый раз я был в затруднении, не зная, кого пригласить. С Линой я был агрессивен и даже немного груб, с ней я был дикарь, которого она облагораживала, которого иногда водила в театры, подсовывала хорошие книги и много рассказывала об искусстве. А с Алесей я был милый, спокойный и снисходительный, мы много смеялись, она рассказывала мне о себе, о своих проблемах, обо всем, что её заботило и волновало. Обе они были по-своему хорошие, добрые, и мне с обеими было хорошо, поэтому приглашал я их по очереди. Не знаю, догадывались ли они о существовании друг друга, но меня всё устраивало, и я не собирался их знакомить.

Когда Серега возвращался в общежитие в воскресенье вечером, он всегда искренне интересовался, с кем я провел ночь. До сих пор не знаю, кто ему больше нравился, Лина или Алеся. Хотя, может быть, ему, так же как и мне, одинаково нравились обе. А мне интересоваться было почти нечем, я точно знал, с кем он был ночью.   Поэтому, чтобы как-то поддержать разговор, я спрашивал его о других более конкретных и более интимных вещах, и мы, не стесняясь, откровенно рассказывали друг другу обо всем. Не помню, как это произошло, может быть, кто-то из нас слегка прихвастнул, а другой не остался в долгу, но в итоге мы с Серегой немного поспорили. Поспорили, у кого за одну ночь будет больше оргазмов!

Долго и со смехом придумывали и обсуждали правила и условия дуэли, но сошлись только на том, что всё должно начаться в полночь субботы и закончиться в полдень воскресенья. Это было единственное разумное в данном случае правило  или условие, с которым мы оба согласились.   Я к предстоящему соревнованию отнесся очень серьёзно, поэтому все шесть дней перед назначенным поединком прошли в строгом воздержании. Лина ко мне сама никогда не приставала, а от Леси я ловко ускользал несколько раз, придумывая разнообразные благовидные и не очень предлоги. В пятницу днём я зашёл к Лине и сказал, чтобы она приходила ко мне на ночь в субботу, а Алесю я нашел на лекции и сказал приходить в воскресенье утром, когда Серега якобы уйдет на тренировку.

Всю неделю я ел сметану, которая, как тогда считалось, способствует сексуальной потенции, и много спал.   К концу недели я чувствовал, как сексуальная энергия переполняет меня изнутри. Накануне в пятницу вечером я зашел в аптеку и купил тридцать шесть презервативов. Пока толстая накрашенная  кассирша пробивала чек, а молоденькая миловидная продавщица заворачивала в оберточную бумагу получившийся довольно большой сверток, я мысленно производил несложные вычисления. Получалось, что этого количества презервативов хватило бы почти на год, если заниматься сексом раз в десять дней, а стоимость этих занятий была бы немногим меньше цены одной бутылки водки. Один презерватив стоил тогда десять копеек, как две поездки в метро в один конец, или как одна туда и обратно, то есть в два конца…

Сравнение полового акта с поездкой в метро меня позабавило. Я представил длинный грохочущий поезд, несущийся в узком, темном и теплом туннеле, и вспомнил, как мы с Линой занимались сексом в пустом вагоне на перегоне от станции метро Спортивная до станции метро Университет. На Ленинских или Воробьевых горах состав тогда уже не останавливался, проезжая эту фантомную совершенно пустую станцию очень медленно, поэтому мы не торопились, наслаждаясь ночным видом Лужников и Москвы-реки, открывающимся из окна вагона метро. Лина стояла на коленях на мягком кожаном диване сиденья, опираясь руками на узкий подоконник огромного окна, а я стоял сзади неё, наслаждаясь сексом под стук колес, и рассматривая одновременно и ночную Москву, и  отражения наших лиц в темном стекле…

В общем, когда поезд затормозил и остановился на  платформе станции метро Университет, мы уже сидели рядышком, абсолютно довольные и почти одетые.

Этот бессвязный поток моих мыслей прервала молоденькая,   улыбающаяся и очень сексуальная продавщица, протягивающая мне сверток с тридцатью шестью презервативами. Я взял свёрток, чувствуя, как колом стоит член в моих тесных голубых джинсах.

« Сердечко моё, душечка моя…» - надрывался какой-то сладкоголосый тенор на дискотеке так, что эти простые английские слова было слышно даже у меня в комнате. Я лежал в постели голый, закрыв глаза, чувствуя, как каменеет мой член, как гудят яйца, и с нетерпением ожидая окончания дискотеки. Было уже минут пятнадцать двенадцатого, когда, наконец, поставили последний медленный танец. Минут через пять раздался тихий стук в дверь, Лина всегда была крайне деликатна и тактична, а я уже кричал ей что-то невнятное, потому что больше уже был не в силах сдерживать себя! Лина вошла в комнату, и я набросился на неё…

Лина смущенно улыбалась, вытирая сперму со своего живота полотенцем, трусики, которые она так и не успела снять, тоже были мокрые, а я, глядя на неё, рассеянно думал, что презервативов, пожалуй, все-таки хватит, учитывая то, что один я уже, кажется, сэкономил. Потом я сделал это ещё три раза, затем мы попили чай с тортиком, потом немного подремали, и я сделал это ещё три раза. Завязанные презервативы я аккуратно складывал под кровать. А потом я уснул…

В половине восьмого зазвонил будильник, Лина ушла, а я снова уснул. В половине девятого пришла Алеся и начала меня доить. В первый раз я испытал оргазм, практически не просыпаясь, второй и третий раз тоже помню с трудом. Удивительно, но член стоял, хотя сперма, как мне казалось, уже давно закончилась. И всё же каждый раз, когда я завязывал презерватив, я видел, что кое-что во мне все-таки ещё оставалось…

С десяти до  одиннадцати я слушал Алесю, почти ничего не понимая и постепенно набираясь сил для финишного рывка. Комната к этому времени уже была пропитана атмосферой секса, запахом секса, вкусом секса, секс витал в воздухе, заражая все вокруг. Может быть, поэтому Алеся была так необычайно возбуждена и заставила меня сделать это ещё три раза.

Совершенно удовлетворенная она лежала молча, рассеяно выводя указательным пальцем на стене свои загадочные узоры. Было уже почти половина двенадцатого, когда я наконец собрался с силами и залез на Алесю. Это было настолько необычно и непривычно для наших с ней сексуальных взаимоотношений, что я вновь возбудился и довольно быстро достиг оргазма. После недолгого и непродолжительного отдыха я снова взгромоздился на  Лесю, она сопротивлялась, говорила, что у неё там уже всё болит, что у неё там уже всё стерлось до крови, что я её насилую. Я молча продолжал, уже практически ни на что не надеясь…

Это длилось почти бесконечно, но в двенадцать десять я все-таки кончил в пятнадцатый раз.   Доказательства лежали под кроватью, пятнадцать, точнее четырнадцать использованных презервативов с моей спермой…

Я вырубился, поэтому не знаю, как и когда ушла Алеся. В шесть вечера меня разбудил Серега, мы сходили в столовую, поели. Серега тоже был как выжатый лимон, но, кажется, чувствовал себя лучше, чем я. Он ещё мог шутить, а у меня сил на это уже совсем не было. Мы вернулись в нашу комнату, вырвали из общей тетради два листка и каждый написал свой результат. Обменялись, я развернул Серегин листок и удивился. Семнадцать… Серега и лёжа тоже жал больше меня… Сережа и лёжа тоже жал больше… Сережа и лёжа тоже…  И Сережа тоже…

14

Мужчина мечтает о сексе, стремится к нему и забывает о нём, как только это случается. А женщина избегает секса, опасается его, потому что знает, что это изменит её, изменит всю её жизнь и останется с ней навсегда.   Для мужчины каждая женщина неповторима, с ней он ищет чего-то нового, необычного, забывая всех своих предыдущих, так же, как он забудет и эту, когда встретит новую. А для женщины все её мужчины постоянно с ней, она их всех помнит, всех их любит и/или ненавидит. И особенно, конечно, помнит своего первого мужчину, он навсегда останется для неё единственным. Именно его она выбрала когда-то, отдалась ему всем телом и душой, а такое забыть нельзя.

Через какое-то время после начала наших встреч с Линой я задумался, почему она такая мягкая, покорная,   даже безропотная. Почему она воспринимает себя только как сексуальный объект, не претендуя на роль  субъекта, обладающего собственными потребностями и желаниями. Она рассказала мне, что  первым её мужчиной был молодой аспирант почти на десять лет старше её. Ей было восемнадцать, а ему двадцать семь. Он покорил её, очаровал, рассказывая  о литературе, читая стихи, пел песни, показывал  Москву, водил в театры и кафе, был благороден и вежлив, и тоже когда-то учился на том же филологическом факультете и жил в том же общежитии…

Теперь он жил он в отдельной комнате с душем и туалетом в Главном Здании Московского Университета, обедал в профессорской столовой, ложился спать поздно, а вставал ещё позже. Она стеснялась оставаться у него на ночь, боялась, что соседки по комнате подумают что-то, поэтому сбегала с утренних лекций и приходила к нему, когда он ещё спал. Она залезала к нему в его теплую постель, чувствуя, что кого-то обманывает, кого-то предает, и готовая за это расплачиваться и страдать. Может быть, она обманывала себя, предавала свои мечты…   А потом он закончил аспирантуру и уехал домой в свой Тартуский университет, к жене и детям, о которых никогда тактично не упоминал.

И был ещё один студент с факультета журналистики, который, видимо, почувствовав эту её покорность и безропотность, овладел ею практически без её согласия. Это можно было бы считать почти изнасилованием, если бы она хоть немного сопротивлялась, но она отдалась ему, почти не противясь…

Трудно провести грань между изнасилованием, то есть половым актом по принуждению, и обычным рядовым совокуплением по обоюдному взаимному согласию. Во взаимоотношениях мужчины и женщины всегда есть какой-то элемент принуждения к соитию со стороны мужчины в силу разного отношения к сексу. Мужчине хочется, чтобы это случилось как можно раньше, до возникновения устойчивой эмоциональной связи, а женщине хочется, чтобы это случилось как можно позже, желательно после установления этой самой эмоциональной связи и выполнения всевозможных ритуалов и формальностей. Мужчина всегда торопит события, а женщина их оттягивает. Иногда эта агрессия со стороны мужчины бывает чистой имитацией, когда оба опытны и прекрасно знают, чем все кончиться. Иногда это даже становиться игрой, которая нравиться обоим. Лично я никогда не настаивал на сексуальной близости, мне всегда казалось, что только обоюдное искреннее желание может быть причиной для секса. Хотя невозможно ожидать этого от девушки, которая ещё не знает что такое близость с мужчиной, что такое секс, что такое страсть. Это, пожалуй, единственное исключение, когда мужчина вынужден один принимать решение, принимая и всю ответственность за это решение на себя и становясь в каком-то смысле насильником…

15

Это мое проклятие – высокие, красивые, стройные женщины. Они считают меня легкой добычей, они ловят меня своими большими красивыми руками, оплетают своими длинными стройными ногами, опутывают легкими воздушными волосами, впиваются в меня своими мягкими сочными губами, сжимают сильными узкими влагалищами и высасывают из меня всю мою мужскую силу, которой у меня и так не слишком много. Каждый раз я обманываюсь, каждый раз мне кажется, что это я их очаровываю, влюбляю в себя, покоряю своим легким искрометным юмором, веселым добрым нравом, сильным тренированным телом и глубоким оригинальным парадоксальным умом. И каждый раз я надеюсь на  долгие духовные отношения, на нежный неторопливый секс, на чуткость и понимание, но каждый раз они просто и грубо хватают меня, бросают в постель и насилуют долго и нудно, осуществляя все свои самые грязные и порочные сексуальные фантазии…

Все это происходит потому, что я для них не настоящий мужчина,- грубый, бесчувственный и ограниченный. Я для них всего лишь игрушка,- маленькая, мягкая и безобидная, я для них всего лишь имитация настоящего мужчины. Самое удивительное, что в реальной жизни я сильнее и умнее очень многих этих так называемых настоящих мужчин, но все это результат обучения, тренировки, работы над собой, а не природных данных и способностей. А секс – это всегда природа, это инстинкты, это стихия, которую нельзя обуздать, нельзя обмануть, нельзя сымитировать.   Поэтому эти высокие стройные женщины каждый раз говорят мне, какие у меня красивые маленькие руки, какой у меня красивый небольшой член, какой я хороший и ласковый любовник. Они пускают меня во все свои самые интимные тайны и во все свои сексуальные отверстия, уверяя, что никогда ни с кем об этом не говорили, и никогда ни с кем этого не делали. И рассказывают про всех своих первых и настоящих мужчин, которые их молча насилуют и тут же  засыпают, отвернувшись к стенке. Они думают, что говорят мне что-то приятное, что я тоже скажу им, что у меня таких, как они, нежных, чистых, ласковых никогда не было. Но я не могу им этого сказать, потому что все они грубоваты, бесчувственны и эгоистичны. И я тоже хочу быть грубым, бесчувственным  и эгоистичным. Хочу делать им больно своим большим и толстым членом, хочу, чтобы они боялись меня, чтобы они удовлетворяли мои сексуальные фантазии, а не свои желания … Но я не могу, мне жаль этих одиноких несчастных высоких красивых женщин,   вынужденных подчиняться грубым и равнодушным мужчинам, для которых они, так же как и я для них, всего лишь сексуальная игрушка, с которой можно поиграть, с которой можно побаловаться, а потом положить в дальний угол и забыть на несколько дней. Они так и делают, эти красивые стройные женщины, возвращаясь в свой реальный мир, к своим настоящим грубым, тупым и бесчувственным мужчинам, которые даже не замечают, что их женщины стали немного другими, стали немного счастливее и немного мягче.   А потом эти женщины вспоминают обо мне и приходят утром, днем, вечером, а иногда даже и ночью, чтобы забыться, отдохнуть от реальной жизни, от которой никуда не денешься. Я их фантазия, их сон, их мечта, очень далекая от реальности, иллюзия, которой можно только потешиться какое-то время, но жить всерьез, жить по-настоящему, конечно, нельзя…

Леся-Алеся была первой в этом длинном ряду высоких стройных красивых женщин. Тогда я еще ничего этого не знал, не понимал, все это было для меня впервые. Потом это ещё повторялось несколько раз, пока я не научился угадывать этих женщин издали. Я перестал очаровываться ими, их откровенностью, их красотой, их смелостью. Я сразу вижу того высокого, грубого, настоящего мужчину, который стоит у них за спиной. Может быть, это образ отца из детства, которого они боялись когда-то, а теперь хотят приручить, сделать не таким страшным. Или ещё чей-то образ, брата, деда, учителя. Может быть это так, может быть совсем не так, это их выбор, их жизнь. Я не хочу быть для них ненастоящим мужчиной, которого не существует в реальной жизни, не хочу быть только имитацией мужчины. Я тоже настоящий, только не из их жизни. Не из той, где засыпают, отвернувшись зубами к стенке, а из той, где засыпают глядя друг другу в глаза и держась за руки…

Раньше или позже, но что-то подобное обязательно должно было случиться, уж слишком все легко и просто было с Лесей. Она никогда не капризничала, не пыталась меня контролировать, не предъявляла никаких претензий, не знакомила со своими друзьями, не рассказывала про свою семью. Мы просто занимались сексом, получали удовольствие без обещаний и обязательств. Это меня настораживало, так могла вести себя только женщина, которая знает, что скоро расстанется с тобой.

Мы познакомились с Лесей в конце четвертого курса, когда до окончания университета было ещё далеко, когда о нем никто из нас ещё всерьёз не задумывался. Но уже тогда я чувствовал, что не только это неизбежное расставание стоит за её поведением, за её желанием  просто получать удовольствие, не усложняя наши взаимоотношения, не углубляя их, не задумываясь о будущем…

И вот один из кэвээнщиков с факультета почвоведения  предупредил меня, что завтра из Киева приезжает муж Алеси. Новость была, конечно,   удивительная, но особенно удивительно было то, что у Леси вообще есть муж. Когда я с трудом нашел Лесю и вызвал её с лекции в коридор поговорить, она заметно нервничала, видимо прекрасно понимая, о чем пойдет речь. Мы закурили, я молчал.

- Настучали?

- У тебя есть муж?

- Я тебе говорила! Но ты же меня никогда не слушаешь!

- То есть ты мне говорила: «У меня есть муж. Я замужем. Я замужняя женщина».

- Нет, но я тебе намекала!

Она действительно рассказывала мне про какого-то парня, с которым они учились в одной школе. Он был  старше её на год, уехал поступать в Москву и поступил в университет то ли на географический, то ли на геологический факультет. Вслед за ним и она поехала поступать в Московский Университет. Это был её первый мужчина, и она у него тоже была первой женщиной. Алеся рассказала мне про их первую ночь. Он был пьян, может быть выпил, чтобы не бояться, а может быть, просто так. Ей было очень больно, было много крови, а он после этого сразу уснул и захрапел. Всю ночь она проплакала, слушая его пьяный храп, а утром он уехал в Москву…

Потом он изредка приезжал на каникулы в Харьков, они встречались, а через год и она приехала в Москву и поступила в университет. Учились они на разных факультетах, каждый жил своей жизнью, но регулярно занимались сексом, хотя подходящих условий для этого не было. Если бы тогда поженились, то могли бы жить в отдельной комнате в семейном общежитии, но он этого не хотел. А когда он окончил университет, и получил распределение в Киев, то заставил её с ним расписаться. Может никого лучше не нашел, а может просто привык к ней за пять лет…

- Да, я его уже полгода не видела. Я уже не понимаю, замужем я или нет…

Это действительно было странно. Как можно любить человека, если ты не видел его полгода, если ты уже забыл его запах, цвет его глаз, вкус его губ… Но в любом случае Леся солгала. Она как Чук и Гек не сказала про телеграмму, то есть про мужа, потому что никто не спрашивал. Но муж все-таки был, и был где-то рядом…

На следующий день мы с ним встретились. Я шел по длинному коридору, соединяющему корпуса Главного Здания, а он стоял и ждал меня. С ним был ещё один, видимо, тоже описатель и изучатель Земли и её похотливых обитателей. Я его сразу вспомнил, он тоже был в комнате у Леси в тот первый вечер. Муж был крупный, на голову выше меня. По его фигуре, по широкой спине, крепкой шее, развитой трапеции и наличию широчайших  мышц я сразу узнал в нем бывшего борца. Боролся он, скорее всего, в категории восемьдесят килограмм, а я в шестьдесят. Иногда я даже гонял вес и переходил в пятьдесят семь. Скорее всего, с таким большим преимуществом в весе он бы справился со мной, но я заглянул ему в глаза и понял, что драться он не собирается. Мимо шли люди, о чем-то весело переговаривались, все было почти так же, как тогда, когда я впервые хоть и со второй попытки познакомился с Лесей. Только тогда всё вокруг нас было пропитано любовью и сексом, а сейчас ненавистью и злостью.

- Ну, что? Не ждал?

- Я вообще не знал, что у неё есть муж, что она замужем…

- Теперь знаешь!

- Теперь знаю…

- Предупреждаю! Чтоб я тебя больше с ней не видел!

- Не увидишь… Хотя ты и раньше не видел.

Я посмотрел на второго, но тот отвел глаза.

Через неделю муж уехал, а ещё через неделю Леся-Алеся вытащила меня прямо с лекции в коридор. Она была похудевшая, осунувшаяся, словно побитая, но глаза были веселые и озорные.   Мы курили под лестницей, было очень тихо, ни в коридоре, ни на лестнице никого не было, говорить было не о чем.

- Ну, как ты?

- Нормально. А ты?

- Тоже нормально…

Сигарета догорала, разговор закончился, так и не успев начаться. И тут неожиданно Леся задрала юбку, трусиков под юбкой у неё не было. Меня всегда удивляло, что на голове у Леси волосы были каштановые, почти рыжие, а там, между ног, волосы были абсолютно черные.

- Хочешь?

- Нельзя…

- Можно!

Штамп в паспорте ещё никогда и никому не мешал заниматься сексом, поэтому мы пошли ко мне в общежитие и предались разврату. Теперь, когда у Леси появился муж, это называлось именно так, а не иначе. Хотя делали мы то же самое, что и раньше. Но в этот раз Леся доила меня как-то особенно сладострастно…

А потом всё закончилось. Мы закончили учёбу, окончили университет, и Алеся уехала к мужу в Киев, а я остался в Москве. Было в ней что-то настоящее, какая-то природная стихийная сексуальность, не терпящая никаких условностей, приличий и ограничений. Леся-Алеся с почвоведения, почти ведьма…

16

Во время учебы в Московском Университете я часто ездил в студенческие спортивные оздоровительные лагеря и на базы отдыха. Теоретически достать туда путевку мог далеко не каждый студент, нужно было хорошо учиться, участвовать в университетской спартакиаде, получить справку в поликлинике и иметь рекомендацию комитета комсомола. Но на практике путевки получали практически все, кто хотел. Я ещё несколько лет после окончания университета ездил отдыхать на море как студент. Путевка стоила двадцать пять рублей, смена длилась двадцать четыре дня, за это время мы успевали прожить целую жизнь, маленькую летнюю студенческую жизнь. Вечер знакомств, КВН, День Нептуна, на который собиралось всё побережье, конкурс студенческой песни, гала-концерт лучших номеров смены и, самое главное, каждый вечер была дискотека, где все девушки пахли солнцем, морем и сексом.   Мы пили местную чачу и вино, курили, купались по ночам голышом, загорали полностью обнаженные на нудистском пляже, вообще делали всё, что хотели, ощущая себя совершенно взрослыми и абсолютно свободными… 

Про нудистский пляж надо рассказать немного подробнее. За время, прошедшее с первого московского молодежного фестиваля пятьдесят седьмого года до второго фестиваля восемьдесят пятого, многое изменилось, не говоря уже о том, что прошло почти тридцать лет. В пятидесятые годы люди, стесняясь и скромничая, делали только то, что было разрешено,   а в конце восьмидесятых те же самые советские люди цинично и нагло делали почти все, что было запрещено…  В том числе и загорали обнаженными.

Вдалеке от нашего студенческого лагеря было одно уникальное место. Прямо в море, недалеко от берега, лежали огромные плоские камни, лишь совсем немного возвышающиеся над спокойной гладью прозрачной воды, сквозь которую прекрасно было видно морское дно, усыпанное ракушками. Казалось, что до дна можно дотянуться рукой, но на самом деле глубина была приличная, несколько метров, и можно было смело нырять, ничем не рискуя. Вылезать из воды на эти камни было так же легко и удобно, как на бортик бассейна.   Вот это уникальное место и облюбовали молодые, красивые студенты и студентки. Самые смелые, спортивные, продвинутые, без комплексов и предрассудков, не стесняющиеся своего тела, шли загорать именно сюда. Конечно, находиться  обнаженными в общественном месте было нельзя, в конце восьмидесятых это было административным преступлением, но мы весело преступали и загорали. Тогда все было так,- «если нельзя, но очень хочется, то можно». Просто рядом с нами всегда лежали наши плавки и купальники, и когда мы слышали стрекотание лодочного мотора и видели приближающийся милицейский катер, мы спокойно надевали наши купальники и плавки, чтобы не быть задержанными за «хулиганство и нарушение общественного порядка».

Мы с Серегой своих тел не стеснялись, наоборот, мы гордились своими телами. В эти тела было вложено много тяжелого труда, много часов изнурительных тренировок. Мы часами разглядывали себя в зеркале, обсуждая, какие мышцы ещё надо подкачать, какие пучки проработать, на какую группу мышц обратить внимание. И теперь наши тела, созданные силой нашего ума, нашего сознания, были вполне достойны, как мы считали, всеобщего обозрения. Поэтому  мы с Серегой тоже ходили  на камни людей посмотреть и себя показать. Трудно было только в первый раз, пришлось все утро пролежать  на животе, чтобы никто не увидел наши возбужденные эрегированные члены. Но через несколько дней мы уже совершенно спокойно смотрели на молодые обнаженные женские тела, почти привыкнув к этому зрелищу и понимая, что красивое голое женское тело ещё не повод  для секса.

Члены у нас с Серегой были вполне стандартные, не особенно большие, но и не маленькие. Я много раз в этом убеждался в бане, в бассейне, в спортивных раздевалках и общественных туалетах. Поэтому мы спокойно лежали на спине, подставив животы, расслабленные члены тела и просто члены лучам жаркого южного солнца. Конечно, появление в зоне видимости прекрасной обнаженной незнакомки заставляло нас немного напрячься,   кровь приливала к нашим членам, немного увеличивая их в размерах, но это было ничто в сравнении с тем, как они уменьшались, после купания в холодной морской воде. Иногда, когда море было особенно холодным, даже яички втягивались внутрь, и между ног оставалась только небольшая морщинистая складка кожи, мало чем напоминающая член с яйцами в его боевом рабочем состоянии.

Как-то раз мы с Серегой встали утром немного раньше обычного, и решили перед завтраком сходить позагорать «на камни». Когда мы пришли, на камнях ещё никого не было.   Камней было много, и все они были разные, многие было маленькие одноместные, комфортно лежать на которых мог только один человек. Но были и большие, огромные, семиместные, восьмиместные и даже десятиместные. На одном из самых больших камней мы и расположились с Серегой, наслаждаясь утренней тишиной и покоем после вчерашней шумной и суетливой попойки…

Наверное, мы задремали, и поэтому не видели, как они появились. Когда я перевернулся на живот, оказалось, что на одном из камней, недалеко от нас расположились две  девушки. Девушки, так же как и мы, загорали без купальников, но оценить степень их привлекательности на таком расстоянии было совершенно невозможно, поэтому я предложил Сереге сплавать на разведку. Видя, что девушки тоже смотрят на нас заинтересованно, мы надели плавки и красиво нырнули, войдя в воду почти вертикально в попытке произвести на них впечатление. И произвели, но совсем другим способом…

Мы надели плавки, чтобы красиво нырнуть, чтобы доплыть, чтобы плавки были под рукой, когда и если появятся милиционеры на катере, но девушки то лежали совершенно голые. Поэтому, когда мы вылезали на их камень веселые, мокрые и в плавках, они инстинктивно прикрыли руками свои интимные части тела. И тут Серега выдал: «Не бойтесь, девчонки, мы свои! », и решительным жестом спустил мокрые плавки до колен, обнажив свою единственную интимную часть тела. Я послушно последовал его примеру. Мы стояли перед ними, спустив плавки до колен, словно представляя им для обозрения свои половые органы.   Девчонки улыбнулись, опустили руки и раздвинули ноги, словно в ответ предоставляя на наше обозрение свои интимные части тела, свои половые органы.

И тут произошло чудо! Наши с Серегой съежившиеся от холодной воды члены вдруг ожили и как по команде встали во фронт, стремительно увеличиваясь в размерах, слегка подрагивая и вытягивая свои головки в сторону прекрасных голых незнакомок.   Девчонки расхохотались, а мы с Серегой, стараясь преодолеть внезапное смущение, продолжили знакомство.

- Осталось только познакомиться…  Гога!

- Серго!

И тут одна из девчонок, та, что была ближе ко мне, аккуратно взяла мой вытянувшийся к ней член, немного встряхнула и ответила.

- Марина или Марине!

Вторая сделала то же самое с Серегиным членом.

- Алина! Алине…

Тут уже расхохотались и мы с Серегой. Девчонки как будто соревновались  с нами в раскрепощённой смелости, в сексуальной свободе, в пренебрежении к условностям…

Тем же вечером после дискотеки Марина и Алина, Марине и Алине, две молоденькие загорелые студентки биологического факультета уже пили красное вино на веранде нашего с Серегой домика. Как-то так само собой получилось, что мы с Мариной устроились на моей кровати, а Серега с Алиной в другом углу комнаты на его кровати. Мы лежали в темноте, шепотом переговариваясь между собой, и громко переговариваясь  друг с другом, то есть мы с Серегой, через всю комнату.

- Интересно, о чем они там разговаривают?

- Не знаю. Наверное, о том же, о чем и мы.

- То есть ни о чем?

- Наверное…

- Давай спросим?

- Давай…

- О чем вы там говорите?

- А вы?

- А мы о вас! Хотели узнать, о чем вы там говорите.

- И мы хотели…

- А мы Авас!

- И мы Авас!

Всеобщий дикий хохот… А потом все стихло и мы занялись сексом. Девчонки были совсем без тормозов, и через какое-то время предложили нам поменяться парами. Мы конечно согласились, но возник вопрос, кто будет переходить. Мы с Серегой лежали в своих постелях, поэтому предложили поменяться девчонкам. Но они возразили, что тогда получиться, что они глупенькие шлюшки, готовые прыгнуть в постель к любому. Тогда мы с Серегой взяли их на руки и перенесли, с трудом разойдясь посреди комнаты. И хотя Марина была довольно рослой спортивной  брюнеткой, я легко справился с её весом. А Алина была стройной миниатюрной блондинкой, поэтому  Серега нес её, высоко подняв на вытянутых руках, потом подержал несколько секунд над моей кроватью, а затем неожиданно убрал руки, после чего Алина с хохотом и визгом упала в мою постель. Она пахла по-другому и немного уже пропахла Серегой. За несколько лет я привык к Серёжиному запаху, и легко отличал его запах от других.

А потом мы пошли купаться. Вода была теплая, гораздо теплее, чем утром. Искупавшись, мы с Серегой стояли на берегу, а две прекрасные обнаженные незнакомки, так неожиданно появившиеся в нашей жизни, весело плескались в свете полной луны, заставляя ломаться и исчезать лунную дорожку, протянувшуюся  по чёрной воде к нашим с Серегой умиротворенным, успокоившимся членам.

Казалось, что сегодня утром они, эти русалки, вынырнули из моря, отбросили свои хвосты, прикинулись обычными девчонками, прожили один день обыкновенной счастливой человеческой жизни, а сейчас снова исчезнут в морских волнах, на прощанье весело ударив плавниками по воде… 

Всего через несколько лет, в начале девяностых годов я попал в Германию, тогда ещё Западную Германию, в Мюнхен. Около бассейна пятизвездочного отеля «Олимпик Плаза» прогуливались две старые худые и седые полностью обнаженные немки с отвисшими до пояса иссохшими грудями, с обвисшими худыми морщинистыми задницами и коктейлями в костлявых руках. Вокруг сидели толстые жирные голые бюргеры в очках, пили пиво и читали газеты, не обращая  никакого внимания на этих голых старух. Я зашел в сауну, стеклянные двери легко распахнулись, обдав меня сухим ароматным воздухом. На последней ступеньке, под самым потолком сидели два пожилых немца. Их отвисшие члены слегка раскачивались, когда они оживленно жестикулировали, что-то горячо обсуждая. А прямо под ними, на нижней ступеньке лежала молодая красивая обнаженная немка. Подняв руку, она легко могла потрогать эти холодные, увядшие, безжизненно повисшие члены.

На нашем университетском нудистском пляже мы гордились своими молодыми загорелыми тренированными мускулистыми телами и наслаждались  юными обнаженными девичьими прелестями с торчащими вверх сосками налитых грудей и крепкими круглыми ягодицами. А здесь секс был низведен до уровня биологической потребности, совершенно естественной, а потому бессмысленной и безобразной.

17

Почему самка выбирает самого сильного, умного и красивого самца? Конечно, потому что каждая самка, даже ничего не зная о генах и наследственности, все же надеется, что её   детеныши или дети будут такими же сильными, умными и красивыми. А ещё она надеется, что сильный и умный самец сможет лучше прокормить и защитить её саму и её потомство, если не сбежит сразу после спаривания.   Но самая главная причина в том, что самка всегда выбирает всё самое большое, яркое и красивое. Грехопадение Евы произошло не тогда, когда она, вкусив запретный плод от древа познания добра и зла, усомнилась в Адаме, а гораздо раньше, когда она выбрала на этом дереве самый большой и красивый плод.

В то лето в студенческом лагере собралось много ребят, которые играли в КВН в своих факультетских командах. Ещё были девчонки из танцевального коллектива при Доме Культуры Московского Университета. Вот эти ребята и девчонки и выступали на всех наших обще лагерных мероприятиях. Ребята придумывали сценки, писали тексты, переделывали песни, сочиняли шутки, а девчонки танцевали. Компания была очень разношерстная, с разных факультетов, много было физфаковцев, то есть с физического факультета, а не то, что приходит на ум людям без университетского образования, но со знанием английского языка. А с матфака я как всегда был один.

В тот год я участвовал почти во всех мероприятиях. На Дне Нептуна я был министром-распорядителем при дворе морского царя, ещё был ведущим на конкурсе студенческой песни, даже был капитаном нашей команды КВН, когда мы играли с Университетом Дружбы Народов, лагерь которого был совсем недалеко от нашего лагеря. Меня все знали, я был популярен. Когда я танцевал на дискотеке с незнакомой девушкой, я чувствовал, что она видит перед собой не просто парня, а парня, которого знает весь лагерь. Я прекрасно понимал, что эта девушка видит во мне не столько реального человека, сколько популярную личность, но я уже знал цену этой дешевой популярности.

В нашей большой творческой компании была одна девушка, которая мне нравилась. Была эта девушка очень пластична и артистична. В образе русалки на Дне Нептуна она была холодной, недоступной, неземной, а в образе цыганки на КВНе она была веселой, озорной,   очень земной, и немного даже приземленной. Часто во время репетиций она оказывалась рядом со мной, мне это было приятно, и я чувствовал, что ей это тоже приятно. Так же как я, она уже окончила университет и работала в каком-то институте, так же как я, не первый год приезжала в летний студенческий лагерь. У нас было много общего…

Мне нравилось её стройное красивое тело, результат долгих репетиций у станка в хореографическом зале. Наверное, и ей нравилось мое сильное спортивное тело, тоже результат тяжелых тренировок в спортзале. Я закончил математический, а она психологический факультет, в этом тоже было что-то общее. Математика пытается анализировать абстрактные сущности, а психология реальные человеческие души. Но, пожалуй,   абстрактные математические сущности имеют гораздо больше отношения к реальности, чем мечты и иллюзии, которыми наполнены наши души…

Как-то после очередной дискотеки и последующей за этим вечеринки, на которой было выпито немало красного вина и чачи, мы всей нашей большой шумной компанией пошли купаться. Ночь была жаркая, душная, темная, новолуние, небо было затянуто низкими тучами, даже звезд не было видно. К тому же все мы были навеселе, поэтому очень скоро разбрелись по берегу и потерялись. Мы с ней тоже потерялись… Оставшись одни, долго лежали, обнявшись, пьянея всё больше от этой жаркой темной южной ночи, и друг от друга…

Я не люблю возвратно-поступательные движения в сексе. Для меня секс – это что-то на уровне вибраций, энергии, перетекающей между телами, а не просто ритмичные механические движения двух тел. Но в этот раз мне не оставалось ничего другого, она лежала  передо мной, раздвинув ноги, и все время повторяла: «Давай, давай…» Почему то я никак не мог в неё войти. Я толкал её, пихал, прижимал к земле, под её спиной звонко шуршала морская галька, она стонала, но я никак не мог в неё войти. Наконец мой член провалился внутрь, и только тут я понял, что я впервые стал первым мужчиной…

Через несколько дней я ещё раз попробовал  заняться с ней сексом. Она томно вздыхала, изображая страсть, все было наиграно, выдумано, неестественно. А мне, почему то не хотелось учить её настоящему искреннему сексу, не хотелось доводить её до оргазма, не хотелось развращать, не хотелось проникать во все уголки её тела, не хотелось утонуть в её запахе, не хотелось, чтобы она любила меня…

Может быть, это и есть критерий любви? Если ты хочешь, чтобы другой человек любил тебя, значит, и ты его хочешь любить, или уже любишь…  А если тебе безразлично, любит он тебя или нет, значит, между вами и нет никаких чувств…

Но не существует никакой любви вообще, есть женская любовь, а есть мужская.

Когда женщина любит, она готова отдаться, готова поверить, что это тот самый мужчина, которого она ждала всю жизнь, с которым ей будет надежно и спокойно.    

Когда мужчина любит, он перестает покорять, перестает насиловать, он готов поверить, что это та самая женщина, которую он искал всю свою жизнь, с которой ему будет хорошо и приятно.

Когда мужчина и женщина влюблены, то они готовы поверить, что вместе им будет хорошо…

Для женщины любовь – это когда не страшно после секса, когда исчезает неопределенность, когда больше не надо никого ждать, никого обольщать. Для мужчины секс – это когда не хочется сбежать после секса, когда не надо больше никого искать, никого покорять, когда определенность не тяготит.

Мне никогда не хотелось остаться ни с одной женщиной… И поэтому постепенно я пришел к мысли, что такой женщины просто не существует, что я никогда никого не смогу полюбить…   

18 

Я перечитал написанный мной текст и ужаснулся. Я представил себе читателя, которого возмутило все прочитанное. Тут и петтинг, и онанизм, и оральный, и даже анальный секс, и групповой, и дефлорация… В общем все виды половых сексуальных извращений и почти нет обычного нормального секса. Может сложиться превратное впечатление, что я сексуальный маньяк, предпочитающий извращенные формы секса, или извращенец, описывающий только нестандартные сексуальные взаимоотношения.          А как же чистые искренние человеческие отношения?

Я представил себе и другого читателя, такого, который прочитал все мои воспоминания и теперь завидует мне. Может быть, этот читатель тоже мечтал иметь много разных красивых женщин, мечтал попробовать разные формы секса, мечтал о групповом сексе или просто хотел заняться сексом с любимой женщиной на безлюдном морском берегу, но так и не решился на это.

Я понимаю и первого читателя, который презирает меня, и второго, который завидует мне. Более того, я даже вполне допускаю, что это один и тот же читатель, одновременно и презирающий меня и завидующий мне. Но, к сожалению или счастью, ничего изменить в моей жизни уже нельзя, все это уже случилось, я уже прожил жизнь, я уже сделал свой выбор…

Когда то очень давно, в глубоком детстве, классе во втором или третьем, со мной произошел небольшой эпизод, который, наверное, объясняет сделанный мной выбор. Я вернулся с Новогодней Елки из городского Дома Культуры с подарком, который давали каждому ребенку после представления. Это была красивая бумажная коробка полная конфет. Помню, как я разбирал, раскладывал перед собой эти конфеты. Были ириски, были карамельки, была сливочная помадка, и было несколько шоколадных конфет, которые я очень любил в детстве, может быть, только потому, что очень редко ел их: «Ласточка», «Чародейка», «Маска», «Кара-Кум».   Сначала я съел одну шоколадную конфетку, потом вторую, затем третью. В общем, когда в комнату заглянула мама, я съел уже почти все шоколадные конфеты. Мама сказала, что я нехороший мальчик. Потому что хороший мальчик ел бы каждый день только по одной шоколадной конфетке. А ещё хороший мальчик угостил бы всех, прежде чем есть самому. А совсем-совсем хороший мальчик вообще бы не ел шоколадные конфеты, потому что от них болят зубы.

И вот тогда-то я и сделал свой выбор. Я решил, что пусть я буду плохой мальчик, пусть у меня будут болеть зубы, но я всё равно буду есть вкусные шоколадные конфеты, потому что мне это нравиться, потому что мне этого хочется.

И с сексом все было точно так же. В самом начале я решил, что всегда буду заниматься сексом так, как мне нравится, как мне хочется. Мне безразлично мнение окружающих, мне все равно, считают ли окружающие меня нравственным или безнравственным, нормальным или извращенцем…Потому что от этого зависело слишком многое, от этого зависела вся моя жизнь, от этого зависело, буду я счастлив или нет.

Я сделал свой выбор. Я согласен быть плохим, но счастливым, и не согласен быть несчастным, даже если все будут считать меня очень и очень хорошим человеком.

19

Когда тебе двадцать, когда у тебя ещё нет сексуального опыта, когда ты немного влюбляешься в каждую свою партнершу, вполне естественно, что тебя очень волнует вопрос « сколько было у неё до меня? » И ты стараешься узнать это, мучаешь свою девушку разговорами, потому что это очень важно для тебя, тебя это волнует.

А когда тебе сорок, когда ты уже все видел, все знаешь, все попробовал, тебя это уже почти не волнует, потому что ты уже и так знаешь примерный ответ на этот  стандартный сакраментальный вопрос. Тебе это уже почти безразлично, тебя уже гораздо больше волнует другой вопрос «сколько было у меня до неё? » И ты пытаешься подсчитать, пытаешься вспомнить, путаясь в воспоминаньях и сбиваясь в подсчетах. Но, тем не менее, каждый из нас, проживая свою сексуальную жизнь, записывает свою собственную индивидуальную сексуальную последовательность в скрижали собственной уникальной истории.

У моей первой женщины я был третьим, у моей второй женщины я был вторым. Я не знаю, каким по счету мужчиной я был у моей третьей, четвертой, пятой и шестой женщин. Наверное, лучше всего отобразить эту неопределенность крестиком, ведь крестиком обычно отмечают любой прожитый день, состоявшийся факт, что-то оставшееся в прошлой жизни. У моей седьмой женщины я был первым. Таким образом, моя долгая и насыщенная сексуальная жизнь, которую я уже описал, может быть выражена следующей довольно  простой незамысловатой последовательностью:

3, 2, Х, Х, Х, Х, 1, …

Это всего лишь одна из многих возможных сексуальных последовательностей, за каждой из которых стоит чья-то реальная история, чья-то сексуальная жизнь. Напишите любую сексуальную последовательность и представьте, что за ней стоит…

35, 7, 1, …

Может быть, это сексуальная последовательность Лины.

1, 2, …

А это Алеси…

Существуют, конечно, и особенные сексуальные последовательности. Например, вот такая.

1, 1, 1, 1, 1, 1, 1, 1, 1, …

Это так называемая идеальная сексуальная последовательность, о которой в тайне мечтает каждый мужчина. На самом деле в реальности это одни мучения, никакого удовольствия. Но в мусульманстве эта глупая последовательность ожидает  каждого мужчину, погибшего в битве с неверными. Тысячи девственниц ждут воинов джихада после смерти в раю… Ужасная участь.

А такую сексуальную последовательность, наверное, можно назвать справедливой:

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, …

Встречаются люди с примерно одинаковым сексуальным опытом, меньше недопонимания, меньше ревности. Но в нашем сумбурном мире вряд ли стоит рассчитывать на такую форму справедливости…

Х, Х, Х, Х, Х, Х, Х, …

Эту сексуальную последовательность я бы назвал последовательностью публичного дома, когда всем на все наплевать, когда все просто занимаются сексом, не вдаваясь в излишние подробности. Унылая безликая последовательность, прикрывающаяся беззаботностью, за которой скрывается безразличие.

20      

Всю свою жизнь я любил одного человека. Может быть не самого лучшего, не самого умного и доброго, но все же неплохого, вполне достойного любви. Так сложилась моя жизнь...

В самом начале моей жизни я любил всех людей, но тогда я любил всё живое и весь огромный безграничный мир, не очень выделяя себя из этого удивительного и прекрасного мира, который дарил мне свет, тепло, любовь и жизнь. Но потом я узнал, что в этом мире есть не только добро и любовь, но есть ещё зло, холод, боль и смерть. И я разлюбил весь мир, продолжая любить своих близких, папу, маму, бабушку, дедушку, тетю, сестру, воспитательницу и ребят в детском саду. А потом в школе появилось много новых ребят и учителей, любить которых было уже труднее. Людей вокруг становились всё больше, они становились все злее, все непонятнее, все опаснее. Незнакомых людей я начал бояться, не доверяя им, а незнакомых вокруг было гораздо больше, чем знакомых. И любви в мире стало гораздо меньше, чем нелюбви. А потом оказалось, что и отец с матерью любят себя больше, чем меня. И это вполне естественно, ведь они были обычные люди, не лишенные, как и все люди, обычных человеческих недостатков и естественного человеческого эгоизма.

Но  себя я продолжал любить, хотя это было и не просто. Ведь можно разлюбить себя, изменить себе, предать себя, возненавидеть себя, возненавидев вместе с собой весь мир, пусть и не очень совершенный, не идеальный, но все же достойный  любви.

А, может быть, недостойный? Но у меня нет выбора, нет других вариантов, у меня нет другого мира, более достойного моей любви, и у меня нет другого меня, у меня нет брата-близнеца, более умного, более доброго, хорошего и совершенного. Поэтому долгие годы я любил себя, стараясь не разочаровать себя и стараясь не разочароваться в себе. Это было не очень трудно, ведь я всегда знал все свои мысли, все свои чувства, заранее предвидел все свои поступки, поэтому не мог поступить так, как не хотел, как считал не правильным. И я всегда был искренен и честен с самим собой. Мне трудно представить, что может быть иначе. Когда выясняется, что кто-то не любит себя, я каждый раз очень удивляюсь. Я себя люблю, хотя и знаю, что я не самый умный, не самый хороший, не самый сильный, не самый добрый и далеко не самый красивый. Я люблю себя таким, какой я есть. Я люблю себя просто так, ни за что. Мне не нужны причины, чтобы любить себя.

Когда я вырос и повзрослел, выяснилось, что меня никто не любит кроме меня. У всех своя жизнь, многие любят только себя, многие не любят никого, даже себя. А мне хотелось любви, хотелось вернуться в тот мир детства, где меня все любили и я всех любил. Я, конечно, понимал, что вернуться туда, в прошлое, в детство невозможно, потому что в жизни вообще ничего вернуть нельзя…

И тогда я решил создать такой мир, свой мир, мир любви, тепла, добра и света, в котором я буду счастлив. Любовь, наверное, нельзя найти, но, возможно, можно создать. Многие, очень многие люди не понимают этого и всю жизнь ищут свою вечную настоящую любовь, пробуя, перебирая различные варианты, каждый раз вдохновляясь своими мечтами, своими иллюзиями, и каждый раз вновь разочаровываясь, и каждый раз вновь расставаясь со своими надеждами, и  с каждым разом становясь все циничнее и злее.

Расскажу одну историю, которая происходила на моих, да и не только на моих, глазах в течение пяти лет. На нашем курсе училась небольшая группа кубинских студентов, приехавших в Советский Союз с приличным знанием математики, но с абсолютным незнанием русского языка. Не знаю, кто формировал эту группу, но было их десять человек, пять мальчиков и пять девочек. Ребят звали Хорхе, Луис, Габриель, Гарсия и Родригес, а как звали девушек, я не помню, да, наверное, и не знал никогда…

Так вот эти кубинцы, которые совершенно не знали русского языка, через пару месяцев разбились на пары. Так и ходили парочками, взявшись за руки, и на лекции, и в столовую, и на собрания, и в общежитии. Тогда я впервые задумался о важности языка в сексуальных отношениях. Я, наверное, вообще не сумел бы заниматься сексом с женщиной, с которой не могу откровенно обо всем говорить. А говорить откровенно на чужом для тебя языке почти невозможно…

Русскоязычное население нашего курса тоже старательно разбивалось на парочки. Какие-то пары были стабильны, и существовали по многу лет. Какие-то были не так стабильны и очень быстро распадались. А вот кубинцы в этом отношении были удивительно стабильны и по-прежнему ходили парочками, взявшись за руки, безмятежно улыбаясь и не понимая простейших речевых оборотов русского разговорного языка.

Как-то раз мы с Серегой шли по длинному университетскому коридору, я был несколько подавлен очередной трагедией на личном, а точнее сексуальном фронте, поэтому, когда увидел одну из кубинских парочек, идущую нам навстречу, выказал Сереге свое искреннее восхищение: «Ну, можно же по-людски! » Серега уточнил: «В каком смысле? » «В смысле, встретились, полюбили и живут, радуются жизни, не бегают, не ищут, не изменяют…» Серега расхохотался: «Ты серьезно? » «А что? » - я остановился в недоумении. Оказалось, что за четыре прошедших года кубинцы неоднократно менялись парами, ссорились, ругались, мирились и даже возвращались к прошлым прерванным взаимоотношениям. Просто я, поглощенный собственной жизнью, этого не замечал, все они были для меня на одно лицо, особенно девушки, все черненькие, глазастенькие и кудрявенькие. В общем, за пять лет кубинцы перебрали все возможные варианты…    

Так и мы, как эти кубинцы, все перебираем и перебираем тех, кто говорит с нами на одном языке, пробуем как-то договориться, пытаемся как-то полюбить…    

Но, может быть, нужно найти не того, кого ты будешь любить, и кто будет любить тебя, а того, кого ты сможешь полюбить, и кто сможет полюбить тебя. Разница почти неуловима, почти неощутима, но очень существенна, то есть существует.

21

В юности секс очень часто случается неожиданно и непредсказуемо, может быть, поэтому он почти всегда приносит радость и доставляет удовольствие.   Но в юности не хватает подходящих условий для занятий сексом, мало свободных помещений, не хватает презервативов. Из-за этого в личной жизни образуется какой-то хаос, то секс без любви, то любовь без секса, то вообще ни того, ни другого. С годами все становиться более предсказуемо, осмысленно, определенно. Отношения развиваются последовательно,   секс можно планировать, все входит в какие-то рамки, становиться более ожидаемо. Может быть, поэтому секс уже не всегда доставляет удовольствие и удовлетворение… А может быть, главная причина в том, что секса становиться много, иногда даже слишком много. Ведь сексом, так же как едой, можно объесться. Единственное средство для восстановления аппетита – это голодание, а единственное средство для восстановления сексуального аппетита – это воздержание. И ты уже начинаешь  задумываться, стоит ли заниматься сексом каждый день. Может быть, лучше сегодня почитать какую-нибудь хорошую книжку, а завтра получить от секса больше удовольствия, испытать более глубокое удовлетворение.

В психологии существует «конфетный тест», который часто применяют для изучения детской психики. Перед ребенком кладут конфету и предлагают ему или съесть эту конфету прямо сейчас, или потерпеть двадцать минут и получить ещё одну такую же. Многие дети не выдерживают и съедают конфету, некоторые терпеливо ждут и мучаются.   Большинство детей, съевших конфету, пытаются как-то оправдаться, объяснить своё поведение, получить отпущение грехов. Дети, выдержавшие испытание, гордятся собой, преувеличенно радуются, хотя получают за это всего лишь одну маленькую конфетку. На основании этого теста психологи даже делают выводы, утверждая, что дети, успешно прошедшие тест, добиваются в жизни большего, становятся более успешными членами общества.   Но дилемма, стоящая перед бедным ребенком, довольно странная. Или нужно, махнув на всё рукой, выбрать маленькое удовольствие здесь и сейчас, или страдания будут вознаграждены двойной  порцией удовольствия в отдаленном будущем. Но разве может удовольствие в будущем компенсировать страдание в настоящем? Или важно только количество конфет?

Если бы это был действительно научный эксперимент, то ребенку предлагали бы несколько конфет, например три, и объясняли бы, что он получит через двадцать минут ещё столько же конфет, сколько не съест. Наверное, кто-то из детей съест сразу все, а кто-то будет терпеть, чтобы получить потом больше конфет. В жизни ведь тоже некоторые люди живут, не очень задумываясь о завтрашнем дне, предпочитая жить одним днем, и получают в будущем кучу проблем, а другие люди живут, откладывая на потом исполнение заветных желаний, и умирают, не успев использовать заработанные деньги…

Я, наверное, съел бы две конфеты, подождал сколько нужно, а потом съел ещё две. Самая вкусная, конечно, первая конфета. Её проглатываешь сразу, почти не ощущая вкуса. Вторую конфету уже можно распробовать не торопясь. А после перерыва съесть ещё две конфеты, вспоминая и сравнивая.   Думаю, что четырех конфет вполне достаточно, чтобы оценить их вкус в полной мере. А уж семи конфет точно было достаточно…

22

Откуда эта странная идея найти одну единственную женщину, чтобы потом прожить с ней долгие годы?

Во-первых, это удобно. Не надо постоянно менять место своего временного пребывания, оставляя в прошлом  куски собственной окровавленной плоти, а потом подолгу зализывая образовавшиеся душевные раны.

Во-вторых, это возможно. Ведь живу же я как-то с собой, смиряясь со своими многочисленными и многообразными психофизиологическими особенностями и недостатками.   Конечно, существует и другой, не менее распространенный вариант.   Можно ведь завести для себя любимого несколько разных красивых женщин:   одну женщину для нормального секса, одну для анального, одну для орального и ещё одну для разнообразия. Именно такое количество жен совершенно официально разрешено иметь в мусульманстве. Можно вообще собирать всех понравившихся тебе женщин, встретившихся на твоем долгом и славном жизненном пути. Получиться довольно внушительный гарем, прокормить и проконтролировать который будет ещё сложнее. Но даже если предположить, что у тебя на них всех хватит времени и денег, то стоит ли идти к счастью таким изощренным окольным путем?

Одна женщина или много? В основе этих двух принципиально разных вариантов лежит совершенно разное отношение к женщине. В первом случае женщина признается полноценной личностью, а во втором случае женщина не считается полноценным человеком, достойным человеческого к ней отношения. У меня такое отношение к женщинам было в школе, классе в четвертом или пятом, когда разница между нами мальчишками и девчонками достигла максимума. Я тогда искренне считал, что «курица не птица, а женщина не человек». Но потом я вернулся к мнению, что женщины тоже люди, обладающие разумом и интеллектом, но просто немного другие, со своими специфическими особенностями. По существу это был возврат к глубокому  детству, когда мальчики почти ничем не отличались от девочек. Оставалось только найти эту женщину, этого человека в женском теле, в чем-то такого же как  я, а в чем-то, наверное,   совершенно другого… Но такого, с которым я мог бы говорить на одном языке.

Мы не можем соединить секс и любовь в этом мире, потому что люди вокруг нас, такие же, как и мы, так же, как мы, разделяют любовь и секс. Мы можем разделить секс и любовь только в нашем сознании, в воображении, а в жизни секс – это и есть любовь, а любовь – это и есть секс. Если секс – это материальное проявление любви, то  любовь – это идеальное представление о сексе. Любовь нематериальна, идеальна, а секс реален и очень даже материален. Секс делает любовь страстной, а любовь делает секс возвышенным… Кажется, я уже зациклился на этой теме, но все равно выскажусь до конца…

Проститутка в борделе мечтает о любви, ненавидя своих клиентов и постепенно привыкая не к любви, а к ненависти. Монашка в монастыре мечтает о сексе, привыкая к воздержанию и отвыкая от секса. Поэтому лучшие проститутки молоденькие, неопытные, ещё не научившиеся ненавидеть и не разучившиеся любить. А лучшие монашки…  В общем, молодая монашка лучше старой проститутки!

Молодые девушки вообще лучше старых женщин, потому что ещё не окончательно разделили секс и любовь в своем сознании. Поэтому любая молоденькая девушка, занимаясь с тобой сексом, пусть невольно, пусть даже бессознательно, но все же немного любит тебя. Ты это подсознательно чувствуешь и наслаждаешься и сексом, и любовью за те же деньги.

Конечно, любовь купить нельзя, нельзя заслужить, нельзя добиться, нельзя взять. Можно только отдать, надеясь на взаимность. Любовью за любовь, иная плата не принимается, да и эта плата принимается далеко не всегда. А вот секс купить можно и можно его добиться. Что ещё раз подтверждает моё утверждение, что любовь и  секс - это абсолютно разные вещи. Я опять повторяюсь, кажется…

В моей жизни однажды был случай, когда я добивался секса. Добивался грубо, настойчиво и упорно. Никогда до этого и никогда после я так не делал, потому что считаю, что секс дело добровольное. Если хотя бы один из двоих его не хочет или просто не расположен к сексу в данный момент времени в данной точке пространства, то ничего хорошего из этого точно не получится…

Заканчивалась смена в летнем студенческом лагере на берегу Черного моря, все постепенно разъезжались по домам. Мой друг и сосед по комнате Серега уже уехал, оставив мне на прощанье неиспользованный презерватив, как оберег, гарантию, что случайного секса у меня уже не случится. Он считал, что я разбрасываюсь, размениваюсь, напрасно трачу себя, увлекаясь то одной, то другой девушкой. Лично я так не считал, увлекаясь только сексом, а не девушками.

Я не уехал вместе со всеми, потому что не купил вовремя билет на поезд, и теперь остался на свой страх и риск в домике, в котором в любой момент могли появиться новые жильцы. В соседнем домике, так же как я, осталась одинокая милая девушка, которую я очень хорошо знал. Мы оба надеялись, что новые жильцы придут заселяться только утром, билеты на разные поезда в Москву у нас были на следующий день, у неё днём, а у меня вечером.

Не помню, как её звали, а фамилия была Видишева. Разных имен не так уж много, фамилий гораздо больше, поэтому в нашей большой студенческой компании мы предпочитали называть друг друга по фамилиям.   Мы сидели с Видишевой на веранде её домика и лениво перебирали самые яркие моменты стремительно пролетевшей смены. Конечно, вспомнили арию нудиста на мотив арии Мистера Икса в исполнении неподражаемого Георга Отса с его легким иностранным акцентом:

Снова туда, где нету людей,

Снова туда, где море теплей.

Скажут враги: «Вот бесстыжий артист! »

Скажут друзья: «Будь смелее, нудист! »

Да, я шут, я циркач, так что же?

Надоели мне ваши рожи!

Все вы так от меня далеки, далеки,

Никогда вам не снять трусы!

Трусы роняю я легко на песок,

Когда б вы знали, как мой член одинок,

Живет без ласки, боль свою затая-я-я-я,

Всегда быть в плавках – его судьба-а-а-а!

Ария произвела фурор на КВНе и, наверное, надолго запомнилась всем, кто её слышал и видел. Во время исполнения арии я снимал огромные семейные трусы в цветочек, под которыми были голубые плавки, под которыми в свою очередь были маленькие телесные плавки с приделанным бутафорским членом. В конце арии я лишь на мгновение показывал  бутафорский член, а раскланивался уже в голубых плавках. Многие, особенно в дальних рядах, были уверены, что я действительно на сцене обнажался. Но мне казалось это совершенно не уместным, все и так прекрасно знали, что мы с Серегой каждое утро загораем без плавок на камнях вместе с такими же безбашенными студентами и студентками на нудистском пляже. Тогда в середине восьмидесятых в этом действительно было что-то  вызывающее и смелое. Может быть, поэтому после исполнения этого номера в КВНе я пользовался в лагере определенной,   и, по-моему, совершенно заслуженной, популярностью.

Я  показал Видишевой презерватив, который мне оставил Серега, и намекнул открытым текстом, что это мой последний презерватив, который мне очень хотелось бы использовать по назначению. Это были не пустые слова, в нашей студенческой среде наличие или отсутствие резинки часто становилось самой главной, а порой и единственной причиной для разврата или воздержания. Хотя существовала и противоположная точка зрения.   Считалось, что идти к девушке с презервативом это плохая примета, что так можно остаться и без секса. Поэтому многие шли на свидание без резинки, а потом бегали с вытаращенными глазами, пытаясь раздобыть вдруг ставшее совершенно необходимым резиновое изделие номер два.

Я считаю, что, действительно, наличие презерватива в кармане меняет психологию поведения мужчины. Мужчина становиться  более прямолинеен, более агрессивен, а стало быть, менее привлекателен для женщины. Женщины хотят, чтобы все было нежно, ласково, непредсказуемо, легко, спонтанно. Когда у мужчины нет в кармане резинки, он не так настойчив, понимая, что получив согласие, будет вынужден бежать за резинкой, презервативом или изделием номер два, кому как больше нравится называть это совершенно гениальное, безотказное и надежное противозачаточное средство, но бегать за ними не нравится никому. Поэтому, действительно, эта полезная вещь может выполнять функцию оберега, защищающего от секса.

Видишева отреагировала на презерватив с юмором: «Последний патрон … Застрелись! » Я попытался сострить: «Мои патроны только для милых «дам», а не «дам, но не вам». А стреляюсь я методом постепенного удушения…». Получилось не очень.   КВН, День Нептуна и конкурс студенческой песни, в которых я принимал самое активное участие, осушили источник моего искрометного юмора почти до самого дна: «Видишева, это будет отличное завершение сезона! Гарантирую семнадцать мгновений, точнее, конечно, минут, неземного наслаждения».

«С секундомером засекать собрался? » - Видишева была не в настроении шутить. У меня тоже на душе было как-то нехорошо, но я ещё пытался сохранять оптимизм: «Засекать будешь ты, а я буду стараться. Но, если серьезно, Видишева, мы остались одни, впереди долгая ночь, никого нет, никто не узнает, я у тебя не первый и не последний… «Вы мне симпатичны, я чертовски симпатичен, чего зря время терять! »

Наверное, я бы так не пошутил, если бы знал, что всего через несколько дней в Риге прямо на сцене умрет Андрей Миронов.

«Перестань ёрничать! » - Видишева закурила, курила она редко и, может быть, поэтому очень красиво, элегантно. И я закурил вместе с ней, мы молча сидели в темноте, почти не видя друг друга. Только два красных огонька медленно плавали в темном душном вечернем воздухе начала августа тысяча девятьсот восемьдесят седьмого.

Окончательно стемнело, но вставать и включать свет не хотелось. Я знал, о чем думает Видишева, я думал о том же самом. Третья смена начиналась завтра, но новые жильцы могли прийти и сегодня, и тогда ни о каком сексе не могло быть и речи. Я это понимал и Видишева тоже, поэтому наш разговор был просто пустой болтовнёй, не относящейся к делу. Я чувствовал, что Видишева не против. Курила она редко, только когда сильно нервничала, а раз нервничала, то вполне могла решить заняться сексом для поднятия настроения или просто так, без причины. Для секса никогда не нужны причины, вполне достаточно одного желания желательно двух человек, иначе это не секс, а онанизм.

В этот момент в темноте послышались тяжелые шаги, усталые голоса и вопрос, обращенный в пустоту: «Это семнадцатый домик? » Видишева разочарованно, но довольно бодрым голосом, все еще находясь в образе гостеприимной хозяйки домика, ответила: «Да, да! Идите сюда! » «А, почему вы без света сидите? » - из темноты материализовались два молодых небритых человека, нагруженные рюкзаками и чемоданами. Я встал, включил свет и отошел в сторону, уступая место молодым неофитам, видимо, впервые попавшим в летний студенческий лагерь. Об этом свидетельствовала появившаяся на столе  бутылка красного «Арбатского»,   которую они притащили из самой Москвы. Вино было очень кстати, Видишева выпила и слегка расслабилась. Я рассказал ребятам немного о местных достопримечательностях, объяснил, где покупать хорошую чачу, сколько она здесь стоит, и как отличить хорошую от плохой. Что такое чача, они уже знали и без меня. Действительно, это были второкурсники геологического факультета нашего университета, приехавшие в лагерь сразу после летней практики. Они сидели, не решаясь спросить, что мы с Видишевой собираемся делать дальше, хотя я видел, что они устали и им уже очень хочется спать.

«Пойдем, Видишева…» - я взял чемодан, который она, так же как и я, собрала ещё с вечера. Шансы на секс немного увеличились, - в моём домике ей труднее было бы мне отказать.

Чемодан у Видишевой был довольно тяжелый, раза в два тяжелее моего: «Видишева, сама ты на вокзал утром этот чемодан не дотащишь…» Видишева молчала. «Придется мне тебя проводить…» - я делал вид, что чемодан тяжелее, чем это было на самом деле, но Видишева молчала.   «Уж и не знаю…» - попытался я ещё раз.   «Иди, давай, иди! » - Видишева и сама прекрасно все понимала. Идти до моего домика было всего метров пятьдесят, но чемодан и в самом деле был довольно тяжелый.

Сели, опять закурили. Ко мне тоже могли прийти, но пока никого не было и было совершенно непонятно, что нам делать. Можно было бы, конечно, быстро заняться сексом, пока никто не пришел. А можно было подождать ещё немного и заняться сексом спокойно, обстоятельно, без суеты и не торопясь. Видишева, видимо, думала  о том же самом. С одной стороны хотелось секса, а с другой стороны было неприятно представлять, как придут молодые поселенцы, и придется вылезать из постели, вставать, одеваться, что-то придумывать… Лучше уж тогда совсем без секса, Видишева тоже молчала. Я не выдержал: «Ну, что делаем? Идём спать или сидим здесь всю ночь как дураки и ждём непонятно чего? » «Идем спать…» - Видишева аккуратно потушила сигарету, зашла в комнату, быстро скинула одежду и нырнула в постель, накрывшись с головой одеялом. Дверь за собой она не закрыла…

Я ещё немного посидел, нагнетая интригу, спокойно докурил сигарету до самого фильтра, зашел в комнату, не торопясь разделся, аккуратно сложил одежду на стул и лег на кровать в противоположном углу от Видишевой. Третья кровать в центре комнаты, вечная тема для шуток нашего студенческого КВНа, осталась пустой. Я немного полежал, глядя в темноту и прислушиваясь к звукам за окном, а затем довольно равнодушно безразличным тоном  спросил: «Спим? »

- Спим, спим…

- Значит, я иду к тебе?

- Отстань…

- Мы же все равно не уснем!

- Уснем, если постараемся…

- Зачем идти против природы, зачем сопротивляться естественным желаниям организма?

- Тебя послушать, так все так просто…

- А что тут сложного? Я тебе симпатичен, ты мне симпатична!

- А любовь?

- Любовь придумали французы, чтобы за секс не платить!

- Значит, любви нет?

- Не знаю, не видел. А секс точно существует!

- А как же Ромео и Джульетта?

- Они давным-давно умерли. А мы с тобой пока ещё живы и пока ещё молоды! Лет через десять будешь вспоминать, и думать, какая же ты была дурочка!

- Ты нормальный?

- Более чем. Даже самому противно.

Она молчала, но я почувствовал, что что-то изменилось.

- Я всю смену за тобой наблюдал, как ты купалась по утрам в голубом купальнике, как волосы скручивала, выходя из моря… У тебя родинка под правой грудью и шрам на левой ноге под коленкой.

- Это я в детстве с велосипеда упала…

- А у меня на подбородке.   Тоже упал. С велосипеда.

В комнате было тихо, в окно проникал прозрачный лунный свет, за окном стрекотали цикады…

- Иди ко мне…

- Иду…

Я залез к ней под одеяло, руки у меня были холодные, а ноги совсем ледяные. Она рассмеялась: «Вся кровь туда прилила…?! »  Но мои губы уже впивались в её шею, я уже тыкался в её полуоткрытый рот своими губами, правая рука уже скользила от коленки с тонким розовым шрамом вверх, в сладостную глубину её стройных ног, а левая рука уже сжимала её нежную мягкую грудь, и я чувствовал  эту маленькую, едва заметную родинку…  И в этот момент на веранде послышались чьи-то шаги, стук в дверь, и чей-то неуверенный голос спросил: «Есть тут кто? Или нет никого». Я попытался сделать вид, что ничего особенного не происходит, ведь я был уже почти у цели, но Видишева резко оттолкнула меня: «Ты точно не нормальный! »

Я лег на спину, член торчал вверх, не собираясь опускаться. Голая Видишева лежала рядом со мной, задумчиво глядя на него, и вдруг ногтем указательного пальца щелкнула по головке моего члена, дала мне или точнее ему, члену, щелбан … от неожиданности я задержал дыхание, а член сразу обмяк и упал!

Мы хохотали, лежа рядом голые на постели в свете полной луны, появившейся наконец-то из-за прозрачных облаков, хохотали громко и радостно. Представляю, что думали молодые студенты, стоявшие за дверями нашего домика и слушавшие наш дружный веселый беззаботный детский смех …

Может быть, мы так радостно смеялись, чувствуя облегчение, что не пришлось заниматься сексом с тем, кто нам только симпатичен, но не более того…

Утром я проводил Видишеву на вокзал, дотащил тяжелый чемодан, посадил в вагон, поцеловал на прощанье и вернулся в лагерь за своими вещами. Ещё раз напоследок искупался в море, наверное, в последний раз в этом сезоне. До отправления моего поезда было еще несколько часов, но находиться в лагере я больше уже не мог. Мне было невыносимо смотреть на то, как  в наших опустевших  домиках появляются новые жильцы, как они суетливо осваиваются на новом месте, обживают освободившееся пространство и приноравливаются к местному времени в предвкушении невероятных сексуальных приключений, в ожидании настоящей и единственной любви… Было невыносимо смотреть на то, как начинается эта новая, такая короткая, почти эфемерная летняя студенческая жизнь…

Я шел к остановке, уходил все дальше и дальше, за спиной постепенно затихали звуки лагеря, звуки веселой беззаботной студенческой жизни.

Было невыносимо, потому что наша жизнь, моя жизнь, мои студенческие годы закончились. Никогда уже я не буду делиться с другом презервативами, никогда уже я не буду по просьбе друга уходить на пол часика погулять, никогда уже  не буду заниматься сексом с прекрасной незнакомкой в одном углу комнаты, прекрасно зная, с кем и как мой друг занимается тем же самым в другом углу комнаты, ощущая знакомый запах моего тела… Никогда уже секс не будет для меня таким легким, таким свободным, таким беззаботным…

Я сидел на вокзале в ожидании поезда. Ночью я приставал к Видишевой, не только потому, что хотел секса. Или лучше сказать, что совсем не только потому, что желал секса. Во-первых, она не была уродиной, к которой не станет приставать нормальный мужчина, оставшись с ней наедине в помещении, вполне приспособленном для занятий сексом. По крайней мере, я не хотел, чтобы она так подумала. Во-вторых, я знал, что у нее уже есть маленький ребенок, который остался с её тоже одинокой мамой в Москве, что живет она непростой и нелегкой жизнью, стараясь оставаться веселой беззаботной студенткой, которой была ещё совсем недавно. Но уже проглядывает в её взгляде тяжкий груз житейских забот, несбывшихся надежд и озабоченность завтрашним днем.   В-третьих, я и сам чувствовал, что моя студенческая жизнь закончилась, что больше никогда, наверное, я не вернусь сюда, где было так весело и интересно, где мы все еще были детьми, которым наконец-то разрешили заниматься сексом. Очень многих это испугало, навсегда поселив в их душах страх перед сексом, многих научило быть разборчивыми в своих сексуальных желаниях, и лишь немногим подарило истинную чистую радость бытия, которую может подарить  нам только секс…

Находиться в здании вокзала, где люди встречались, обнимались, прощались, целовались, ругались, одним словом жили привычной им обычной жизнью, мне в тот момент было  совершенно невыносимо.   Я вышел на пустой перрон, ярко освещенный солнцем, сел на пустую лавочку, поставил рядом полупустой чемодан. Достал из него совсем недавно приобретенную новую книгу Виктора Ерофеева «Русская красавица», но читать не мог, хотя книга была хорошая, о наших несбывшихся надеждах, о наших нереализованных мечтах. Из книги выпал исписанный моим неразборчивым почерком и сложенный вдвое листок бумаги. Я развернул его, расправил, разгладил и прочитал.

Внутри меня живет душа,

Душа, как маленькое солнце.

Порою прячется она,

А иногда на волю рвётся.

Душа на месте – нет проблем,

Душа моя, как свет в оконце.

С душой живём, с душой поём,

Душа болит, а мы смеёмся…

Я всё живу и жду, когда…

Когда моя душа взорвется,

Когда словами в мир прольётся

Моя бессмертная душа!

В конце стояла дата...   Удивительно, но стихотворение, написанное  мной двадцать три дня назад, и которое я уже почти забыл, очень точно совпало с моим сегодняшним  настроением. Внутри меня было непривычно тихо и пусто, последние остатки прожитой, прошлой жизни медленно покидали моё тело. Я чувствовал, как из меня постепенно выходит воздух, запах, атмосфера, которой я дышал все эти дни, все эти студенческие годы.

Я достал презерватив, который мне оставил Серега, и которым я так и не успел воспользоваться с Видишевой, вскрыл потертую и уже изрядно потрепанную бумажную упаковку,   надул. Получился прозрачный молочно-белый вытянутый и довольно большой воздушный шарик. Я с трудом завязал хвостик презерватива и подбросил его вверх. Он поднялся, подхваченный легким порывом ветра, и полетел, а потом стал плавно снижаться, медленно спускаясь, опустился, коснулся поверхности платформы и неожиданно лопнул так, как будто его и не было никогда… Я выдохнул, мне стало легче. Впереди была какая-то другая, новая, совершенно ещё не знакомая мне жизнь, в которой я, зная силу и мощь секса, должен был как-то научиться использовать эту сексуальную энергию только в мирных целях.

Реальность настолько сложна, противоречива и непредсказуема, что на неё, как на яркое слепящее солнце, невозможно смотреть невооруженным взглядом. Поэтому мы стараемся, придумываем теории, идеи, понятия, слова, образы, чтобы хоть как-то описать эту неописуемую реальность.   Но ничего, что мы придумали, в реальности,   конечно, не существует, ничего на самом деле нет. Нет ни секса, ни любви. В реальности вообще нет ничего кроме элементарных частиц. Нет ни времени, ни пространства, ни энергии, все это тоже только понятия, пытающиеся описать окружающую действительность, и позволяющие нам не ослепнуть, когда мы смотрим в лицо неописуемой реальности.

А раз ничего нет, то мы свободны. Мы можем создать, сотворить из ничего все, что нам хочется, что нам самим заблагорассудится. Мы можем создать свою любовь, такую, какую представляли, и любить так, как мечтали. Мы можем создать секс, такой, какой воображали, и наслаждаться так,   как фантазировали. Мы можем всё это создать, сотворить  из ничего, из пустоты нашей души, которая так жаждет наполниться нашими мечтами и фантазиями.   И, может быть, тогда наша жизнь станет счастливой…

23

Рано или поздно каждый приходит к пониманию, что секс и любовь – это совершенно разные вещи. Самая красивая, умная и привлекательная девушка может оказаться в постели совершенно  не интересной, скучной и холодной. И наоборот, самая сексуальная, страстная и желанная женщина может оказаться грубым, глупым и недалеким человеком.   Кто-то приходит к этому пониманию легко и безболезненно, а кто-то до конца жизни мучается, отождествляя любовь и секс, что совершенно противоречит и здравому смыслу, и жизненному опыту.

Понимание этого факта привело меня к простейшему выводу, что только гармоничное сочетание любви и секса может меня удовлетворить, и в конечном итоге сделать счастливым. Пусть любовь будет не очень безумной, пусть секс будет не очень страстным, но обязательно должно быть и то, и другое. Я понял это… И как только я это понял, появилась она…

Двадцать пятого января, в Татьянин день, традиционный студенческий праздник окончания зимней сессии, мы собрались в университетском зимнем  лагере всей нашей большой дружной компанией, с которой сделали так много  веселых мероприятий прошедшим летом на берегу Черного моря. Вспоминали День Нептуна, КВН с Университетом Дружбы Народов и, конечно, конкурс студенческой песни.   Пели под гитару, и было в этих наших песнях, в этих наших воспоминаниях  так много солнца, так много лета, так много моря, а за окном лежали такие огромные сугробы снега, что мне стало невыносимо грустно.   Я вышел в коридор и пошел туда, где гремела дискотека, где веселились молодые студенты, которые ещё не знали, как быстро все это закончится, так и не начавшись по-настоящему…

И тут я увидел её. Невысокая, стройная, круглолицая, большеглазая она абсолютно соответствовала моему сексуальному идеалу, она словно появилась из моего воображения.   Двигалась она необыкновенно легко и свободно, хотелось бесконечно смотреть на этот танец, на эти совершенные движения молодого девичьего тела…  Я пригласил её на медленный танец, она приняла моё приглашение, даже не взглянув на меня. Потом так и танцевала, молча и глядя куда-то в сторону. Но это долгое молчание, эта тишина между нами не тяготила ни меня, ни её, нам и так все было понятно. Запах её был совершенно необыкновенный, легкий, тонкий, едва уловимый на расстоянии и очень яркий и определенный вблизи. Был в этом запахе и аромат мяты, и лимона, и даже чая, и чего-то ещё, чего-то необычного, чего-то ... Почему то я никак не мог вспомнить этот запах, не мог вспомнить его название.    Я не стал спрашивать её, ни с какого она факультета, ни как её зовут, ни сколько ей лет, все было и так понятно, понятно без слов. Молодая красивая студентка первокурсница Московского Университета, впервые попавшая в зимний студенческий лагерь. Вернувшись в Москву, я сразу легко нашел её.   Конечно, её звали Таня, Татьяна.   Здесь, в городе, она была ещё красивее и чище, чем за городом, наверное, потому что вокруг была обычная скучная московская зимняя слякоть. Все куда-то торопились, устраивая какие-то свои  мелкие малозначительные дела, свою никчемную одинокую жизнь, а она спокойно, молча и терпеливо ждала меня, не зная и не предполагая ничего о том, что будет  дальше. Я немного опоздал на наше первое свидание, но я успел встретить её, а она меня дождалась…

Что такое близкие отношения? Для меня это внутренний диалог, внутренний разговор с другим человеком. Диалог этот возникает неожиданно, непредсказуемо, наверное, как результат, как продолжение  живого общения, какого-то внутреннего родства, общности понятий и представлений. Иногда этот диалог так же неожиданно прерывается, как начался, оставляя чувство утраты чего-то хорошего, важного и необходимого, иногда продолжается долгие годы…

Между нами такой диалог сразу возник. И хотя разговаривали мы совсем немного, и говорил в основном я, а Таня большей частью молчала, но этот внутренний диалог не прерывался ни на мгновение. Даже когда её не было рядом, я все равно продолжал этот внутренний диалог с ней. В какой-то момент я понял, что уже не смогу прервать  этот диалог, не смогу забыть её, не смогу вычеркнуть её из своей жизни, как вычеркивал все свои прежние увлечения, и буду всегда думать о ней, беспокоиться за неё, за мою Таню, за мою Танечку…

Рационально рассуждая, я понимал, что она прекрасно проживет эту жизнь и без меня, без моей помощи, без моего участия. Но иррациональные чувства убеждали меня, что без меня она пропадет, погибнет, сломается в этом жестоком, безжалостном, враждебном… даже не знаю, в каком ещё мире. И никого в этом невообразимо сложном мире кроме себя я не хотел осчастливить, никого не хотел спасать…  Но почему то именно её мне хотелось и спасти, и осчастливить. Мне хотелось защищать её, заботиться о ней, хотя я прекрасно понимал, что она нуждается в моем участии не больше, чем любой  другой человек в этом безразличном к нашим чувствам огромном бесконечном мире…

И я решил спасти её от этого безжалостного мира, а может быть мы решили спасаться вместе, но через много лет прожитых с ней, рядом с ней и вместе с ней, я как-то совершенно неожиданно и очень отчетливо понял, что это не я спас её, а она спасла меня. Спасла от бессмысленности одиночества, от бесчувственности, от безразличия.

Мне очень повезло, у неё не было до меня ни одного мужчины, никто не успел оттолкнуть и обидеть её. В ней не было ожидания разочарования, ожидания предательства и всё ещё было ожидание радости и счастья. Я не сомневался в нашей сексуальной совместимости, потому что каждое прикосновение к ней возбуждало меня, мне хотелось утонуть в её легких волосах, задохнуться в её объятьях, в её легком неуловимом необычном аромате, название которого я никак не мог вспомнить.

Через несколько месяцев наших почти ежедневных встреч я понял, что она хочет быть со мной и согласна провести рядом со мной долгие годы. Я знал, что могу даже не спрашивать её об этом, ответ будет положительный. Но меня волновал совсем другой вопрос, ответ на который я тогда ещё не знал.

- Я не буду тебя спрашивать, согласна ли ты быть со мной, быть моей…  Я знаю, я уверен, что ты согласна. Но я хочу задать тебе более серьезный, более важный вопрос.

- Задавай…

- Я себя знаю хорошо, уже успел изучить. И жизнь тоже уже немного понимаю, поэтому заранее могу совершенно точно сказать, что буду тебе изменять…  У меня обязательно будут другие женщины. Поэтому хочу заранее знать, что ты будешь делать. Что ты будешь чувствовать, я знаю. Тебе будет неприятно, ты будешь ревновать, но меня это не очень волнует. Меня волнует, что ты будешь делать. От твоего ответа сейчас зависит наше будущее…

- Я думала об этом.   У тебя и до меня были женщины…

- Да. И что ты решила?

- Я тебя уже простила. И, наверное, я буду тебя прощать…

Может быть, этот диалог произошел только в моем воображении, а в реальности я ничего не спрашивал, и она ничего не отвечала. Но её ответ на мой вопрос был именно таким, и он меня вполне устраивал. Она оставляла мне мою свободу, она принимала меня таким, какой я есть, каким я уже был…

Я был свободен в своих поступках, и это было главное. Нельзя быть счастливым, если ты не свободен. Свобода – это, может быть, единственное необходимое условие счастья.

Под левой грудью у неё было три родинки, две маленькие и одна чуть побольше, почти на одинаковом  расстоянии друг от друга. Наконец я нашел это простое созвездие на небосводе моей вселенной. Именно оно, это созвездие, позволяло мне долгие годы ориентироваться в этом темном и непонятном мире, помогая мне не потеряться в его безграничных просторах, освещенных только светом далеких звезд.

Я словно Гагарин устремился к этим трем звездам, пытаясь преодолеть земное тяготение обыденности и однообразия. И мне это удалось, я стал первым мужчиной сделавшим это. Никто не помнит второго космонавта, и уж тем более третьего, четвертого. Все знают только первого.   И для неё я смог стать первым  и единственным. Я вырвался из поля земного тяготения, мне это удалось, и я оказался в новой незнакомой мне вселенной. Наши миры, наши вселенные на мгновение встретились, соприкоснулись, пересеклись и…

И через мгновение снова распались, снова разделились,   снова стали разными вселенными, разными мирами, а мы снова стали отдельными личностями. Но мы могли быть вместе, мы могли соприкасаться, могли сосуществовать! Впервые мне не хотелось сбежать и не хотелось, чтобы ушла она. Наоборот, мне хотелось снова сблизиться с ней…

Удовольствие, а точнее удовлетворение, испытываемое мужчиной при дефлорации, носит преимущественно ментальный, скорее даже сакральный характер, но только в том случае, если с девушкой, которая при его участии становиться женщиной, он собирается жить долгие годы, посвящая её во все тайные удовольствия и познавая с ней все сокровенные наслаждения.

Мы лежали молча, впереди была целая жизнь, в которой я научил её всем премудростям мужского сладострастия, а она открыла мне все тайны женского естества.   Она прожила рядом со мной долгие годы, но так и осталась для меня совершенно другой, отдельной, далекой и бесконечной  вселенной. Я всю жизнь выбирал, искал, пробовал, стараясь прожить максимально счастливую жизнь, а она никогда ничего не выбирала, ничего не искала, принимая все, что предлагала ей эта жизнь. Я прожил лучшую из возможных жизней, самую счастливую, а она прожила единственно возможную для неё жизнь. И, видимо, она прожила более настоящую жизнь, менее выдуманную жизнь, чем я…

___________________________

Я прожил с ней больше семидесяти лет. Не буду утомлять вас долгими несложными вычислениями, но за восемьдесят лет половозрелой жизни я испытал более десяти тысяч оргазмов. Из них около девяти тысяч половых актов я совершил с моей женщиной, а со всеми остальными многочисленными женщинами всего лишь одну тысячу. Нетрудно видеть, что я занимался сексом со своей женщиной почти в десять раз больше, чем со всеми остальными женщинами в этом мире. Можно назвать это любовью, можно наркотической зависимостью, но самое главное, что я это делал абсолютно добровольно. Не потому, что этого требовала от меня общественная мораль, не потому, что я не мог добиться внимания других женщин, не потому, что так сложилась моя жизнь… Я делал это, оставаясь свободным, сохраняя свою свободу.

Секс – это не хорошо и не плохо. Природа вложила в нас инстинкт размножения, который заставляет нас стремиться к совокуплению. Часто это происходит и не вовремя, и в не очень подходящих для этого условиях, зачастую не совсем обычным способом, а иногда даже не с противоположным полом. Всё это не очень существенные детали, а главное в том стремлении, тяге к совокуплению, энергии жизни, которую нам дарит природа. Подчиняясь этому древнейшему инстинкту, мы на какое-то время от него освобождаемся, перестаем грезить о сексе и воспринимаем окружающий мир радостно и непосредственно, как дети, ещё свободные от этого инстинкта в его материальном проявлении. И эта радость, это блаженство, которое мы испытываем после секса, вовсе не радость обладания, а наоборот,   радость освобождения от необходимости совокупления. Жаль только радость эта длится совсем не долго…

Мы можем отказаться от секса или каким-нибудь способом лишить себя возможности заниматься сексом. Инстинкт, заложенный в нас природой, никуда не денется, но после этого освободиться от него даже на время, к сожалению уже не удастся.

Секс – это не хорошо и не плохо, это источник почти всех человеческих эмоций. Можно наслаждаться чистой водой, не задумываясь, откуда она появилась, а можно найти источник этой чистой воды, дарующей нам радость, наслаждение и жизнь…

_______________________________

Я прожил с женой больше семидесяти лет, и часто думал, кем она была для меня в этой долгой счастливой жизни.

Она была той девочкой, которую я ловил над пропастью во ржи…

Она была той женщиной, к которой я ехал в электричке «Москва - Петушки»…

Она была той единственной, которой я показал свой заводной апельсин…

Она была моей любимой, между ног которой для меня всегда благоухал цветок бергамота…

Потом у меня было ещё много половых связей с другими очень разными женщинами. Каждый раз мне казалось, я надеялся, что секс с ними будет лучше, чем с моей женой. Некоторые связи были одноразовыми,   некоторые совсем кратковременными, некоторые довольно таки продолжительными, но каждый раз в конечном итоге я разочаровывался.   Признаюсь, в глубине души я всегда был уверен, что моя женщина самая лучшая, что лучше её нет, и не может быть. Может быть, поэтому и не смог найти лучше…

Я не смог найти для себя женщину лучше, потому что, наверное, те женщины, с которыми я встречался, лучше для каких-то других мужчин, но не для меня.   А, может быть, с годами я просто привык к своей жене,   сросся с ней и физически, и психологически, и интеллектуально. Постепенно стал единым целым с ней, частью её, счастливым с ней…

И ещё она доказала мне, что любовь – это что-то большее чем просто секс…

24

Закончилась эпоха развитого социализма, но закончилась совсем не так, как нам обещали.   Коммунизм так и не победил, а самый великий социальный эксперимент через семьдесят лет окончился всеобщим разочарованием.   Но наша жизнь, моя жизнь и ваша жизнь, обычная частная человеческая жизнь продолжалась как всегда несмотря ни на что.

После окончания университета мы с Серегой не созванивались, не списывались, не встречались и тем более не дружили семьями. Наверное, потому, что за прошедшие двадцать лет Серега был женат пять раз, не считая бесчисленных случайных непродолжительных увлечений. И каждый раз всё заканчивалось бурным выяснением отношений, причиной чего всегда были неразрешимые сексуальные противоречия. Сереге ни разу не удалось договориться со своей женой и хоть как-то упорядочить эти сложные и неизбежно возникающие каждый раз сексуальные взаимоотношения. У меня с моей женой такой договор был. И хотя мне никогда не было до конца понятно содержание этого договора, но я всегда был уверен, что жена меня не бросит и не предаст, пока не встретит более достойного человека, который будет любить её больше чем я. В этом случае действие договора естественно автоматически прекращалось…  Потому что, как я уже неоднократно повторял, в любви, к сожалению, ни с кем и ни о чем договориться невозможно.

И все-таки иногда мы вместе с Серегой весело проводили время. Любимым местом нашего времяпровождения была гостиница «Орлёнок» рядом с Домом Пионеров на Ленинских горах. Из окон последних этажей этого высокого здания открывался прекрасный вид на всю Москву, на Воробьёвы горы и на Главное Здание Московского Университета. Если приглядеться, то можно было даже разглядеть окно той комнаты, в которой мы вместе с Серегой прожили два замечательных года. Комнаты, в которой я когда-то лишился девственности,   и в которой установил свой личный сексуальный рекорд  для закрытых помещений.

Несмотря на свои многочисленные сексуальные измены, математике Серега не изменял никогда. В результате этой  долгой и искренней любви он стал профессором кафедры высшей математики Московского Строительного Университета. Все этапы его непрерывного карьерного роста мы неизменно отмечали в нашей любимой гостинице, к счастью во все времена сохранявшей свою этажность, но к несчастью не сохранившей своё название.   Вид из окон отеля «Корстон-Москва» был ничем не хуже вида из окон гостиницы «Орлёнок», при этом кухня стала значительно лучше,   услуги разнообразнее, а чтобы найти проституток, не нужно было даже выходить на улицу. Особенно мне запомнилось наше веселое бесшабашное времяпровождение с Серегой по случаю защиты его докторской диссертации весной 2006 года. Денег у Сереги тогда было много, можно даже сказать, слишком много, поэтому мы ни в чем себе не отказывали.   Сначала мы поужинали, глядя на вечернюю Москву, потом покурили кальян, любуясь огнями ночного города, а затем подурачились в караоке, оглашая истошными криками близлежащие окрестности никогда не спящей столицы. После этого Серега, к тому времени уже совершенно вышедший из образа доктора физико-математических наук, предложил взять проститутку, причем одну на двоих.

Мы спустились на несколько этажей, нас встретил высокая статная дама в вечернем зеленом платье, увешанная ювелирными украшениями как новогодняя елка. Мгновенно оценив степень нашего алкогольного опьянения и уровень наших финансовых возможностей, она любезно поинтересовалась, какой тип женской красоты, и какой способ сексуального удовлетворения  предпочитают господа. Мы с Серегой дружно расхохотались. Нам было абсолютно очевидно, что такой примитивный способ формализации наших сексуальных фантазий совершенно неприемлем. Как бы отвечая на недоуменный взгляд хозяйки борделя, изрядно захмелевший Серега начал: «Абсолетно бесполюзно…» Я поправил: «Абсолютно бесполезно…» Серега посмотрел на меня с недоумением и продолжил: «…пытаться понять, чего мы хотим в данных сложившихся обстоятельствах! » Я разъяснил: «Мы и сами этого ещё не знаем! » Серега подытожил: « Поэтому, дорогуша, не будем терять время.   Пройдёмте, не медля в закрома! » Мамка тяжело вздохнула, поняв, что имеет дело с опытными профессионалами: «Всех будете смотреть? » «Всех, всех! » - обрадовано подтвердили мы с Серегой,   предвкушая предстоящие удовольствия.

В длинный коридор гостиницы из ближайших номеров высыпало около тридцати почти одинаковых девушек. Все они были молодые, красивые, стройные, длинноногие, фигуристые – модельной внешности, как тогда говорили.   Но всё-таки все они были очень разные, и не только по цвету кожи, волос или глаз.

Мы выбирали, рассматривали, разглядывали, ощупывали взглядом этих девушек, как выбирают скотину на базаре, проверяя зубы и заглядывая под хвост. Но ведь и в обычной жизни мужчина влюбляется в женщину, почти ничего не зная о ней, о её внутреннем мире, о её душе, а прежде всего ориентируясь на её внешность. Некоторые девушки относились к происходящему как к личному оскорблению, хотя и не подавали вида, некоторые терпеливо и с пониманием, а некоторые искренне старались показать нам свои лучшие части тела, выставляя кто налитые голые груди с призывно торчащими сосками, кто упругие крепкие ягодицы.   Одна девушка даже приподняла свою коротенькую юбочку, показав нам свои  пухленькие половые губки с небольшим аккуратненьким клитором между ними…

Примерно через год после того, как мы с женой поженились, я вдруг заметил, что один зуб в её нижней челюсти растет немного криво, выбиваясь из общего ряда других ровных красивых белых зубов.   Жена отреагировала мгновенно: « Что, не заметил, когда жену себе выбирал? Обманули, подсунули брак! » Я действительно расстроился, но не больше чем, если бы вдруг обнаружил подобный недостаток у самого себя. К тому времени я уже больше всего ценил в своей жене не внешность, а веселый характер и острый ум…

Девушки стояли вдоль длинного гостиничного коридора, откровенно демонстрируя нам свои женские прелести, но нас с Серегой сейчас интересовало совершенно не это. Мы жаждали не красоты, а секса, и дать его нам могла только та девушка, которая сама в данный  момент желала бы  секса. Каждая из этих прекрасных девушек хотела, чтобы мы выбрали именно её, предпочтя другим девушкам, но секса никто из них не хотел, видя в этом только тяжкую повинность и легкий способ заработка одновременно …

И всё же одна такая девушка нашлась.   Словно неправильный зуб в нижней челюсти моей жены она выбивалась из общего дружного строя этих уверенных в себе опытных проституток. Она стояла как бы немного отдельно, очень скромно, отводя глаза в сторону и стесняясь своего желания заняться сексом, прекрасно понимая как это стыдно и непрофессионально…

Именно около неё и остановился Серега. Девушка подняла на нас большие влажные глаза, на её лице появился яркий румянец. С плохо скрываемой радостью низким бархатным голосом она выдохнула: «Наташа! »  В её взгляде было и предвкушение, и ожидание, и обещание неземных наслаждений. Она явно была настроена сегодня и отдаваться, и отдавать, и подчиняться, и подчинять.   Серега взял девушку за руку, рука у неё была прохладная и немного дрожала. Глаза Сереги загорелись, он громко и с восхищением почти выкрикнул: «Королева! » Остальные девушки разошлись по своим комнатам немного естественно расстроенные, но с плохо скрываемым облегчением.

Это был Серегин талант, он всегда совершенно безошибочно угадывал, настроена женщина на секс или нет. Не знаю, как он это делал, может быть, чувствуя какой-то запах, исходящий от женщины, или замечая слегка изменившийся тембр её голоса, или ещё как-то, но Серега никогда не ошибался.

Вообще, если для мужчины постоянное желание секса  вполне нормально и естественно, то у женщины сексуальное желание возникает крайне редко и непредсказуемо.   Мужчина может быть усталым, голодным, не выспавшимся и даже больным, и всё же желать секса. А женщина может быть здоровой, отдохнувшей, выспавшейся и всё же не желать секса, например, потому что у неё в данный момент, как ей кажется, начинается менструация или она слишком давно не делала эпиляцию…

С другой стороны, когда, наконец, доходит до дела, то два, максимум три оргазма и практически любой мужчина уже больше ничего не может, и в то же время любая физически здоровая женщина в состоянии заниматься сексом почти бесконечно. То есть мужчина одномоментно может удовлетворить в лучшем случае двух или трех женщин, а женщина одноразово может легко обслужить двадцать или даже тридцать человек. Таким образом, мужчина хочет, но не может, а женщина может, но не хочет. Может быть,   поэтому профессия проститутки является исключительной прерогативой женщин, согласных на всё ради денег…

И все-таки иногда, крайне редко, к сожалению, для мужчин, каждая женщина хочет секса. В этот момент  мужчине нужно просто оказаться рядом и тогда его ждет прекрасный секс, потому что если количество секса зависит от потенции мужчины, то качество секса всегда зависит только от настроения  женщины.

В этом смысле Серега был настоящий гений, всегда безошибочно определяя, хочет в данный момент женщина секса или нет. Если «не хочет», то Серега не тратил на неё время, а искал другую женщину, которая «хочет». Моя стратегия была принципиально иной. Я находил  такую женщину, которая мне понравится, и ждал, когда она захочет секса. А Серега активно охотился пока я пассивно сидел в засаде и, может быть, поэтому женщин у него всегда было значительно больше чем у меня…

Когда мы остались в комнате втроём, Наташа быстро упорхнула в душ, но очень скоро вернулась оттуда посвежевшая, отдохнувшая и похорошевшая. Улыбаясь и кокетливо приподняв руками воротник белого махрового халата к самому подбородку, она глядела на нас веселым озорным взглядом. А потом, неожиданно рассмеявшись, почти расхохотавшись, она скинула халат на пол, представ перед нами полностью  обнаженной.   Видно было, что она уже возбуждена, уже готова к сексу. Соски её маленьких крепких грудей уже приподнялись и призывно смотрели на нас, её большие половые губы уже слегка раскрылись,   открыв и малые половые губы, и небольшой затвердевший клитор, приглашая нас в манящую глубину её влагалища…

Серега упал на постель, закинув руки за голову, блаженно улыбаясь и наслаждаясь каждым мгновением этого восхитительного, и в то же самое время совершенно обычного зрелища. А я стоял рядом, завороженно глядя на эту неземную, и одновременно с этим абсолютно земную красоту.

Наташа взяла левой рукой уже слегка приподнявшийся к потолку Серегин член, а правой рукой уже немного затвердевший мой. Затем улыбнулась и нежно обхватила своими мягкими теплыми губами головку моего члена. Несколько плавных движений и мой окрепший член провалился в горячую глубину её рта, а я закрыл глаза от удовольствия…

Наташа ласкала меня то ртом, и тогда я чувствовал теплое тугое кольцо её губ, двигающихся от головки к основанию моего члена, то рукой, и в эти моменты я чувствовал её тонкие пальчики, нежно ласкающие мою мошонку и легко перебирающие мои яички. Наверное, почти то же самое чувствовал и Серега, периодически издававший какие-то сдавленные восторженные звуки.

Очень скоро сексуальное возбуждение достигло максимума, я почти перестал думать, почти перестал осознавать происходящее. Всё моё существо уже было до предела заполнено сексуальным желанием, требующим немедленного удовлетворения. И именно в этот момент Наташа оставила меня, полностью переключившись на Серегу, по-прежнему блаженно лежавшего на спине. Она села на него сверху, уперлась руками  в его всё ещё крепкую накачанную грудь , и начала интенсивно двигать бедрами, глубоко погружая Серегин член в свою влагалище, откидывая голову, встряхивая волосами, постанывая от удовольствия, и видимо тоже постепенно приближаясь к пику сексуального наслаждения…

Не в силах сдерживать своё желание и в то же время, не желая мешать совокуплению  Сереги с Наташей, я начал осторожно ласкать её анальное отверстие пальцем. Наташа, на какое-то мгновение почти перестав двигаться, положила свою руку на мою и слегка нажала так, что мой палец провалился вглубь, как бы поощряя меня к дальнейшим действиям. Когда я смог ввести в её маленькую попку два, а затем и три пальца, я очень осторожно и аккуратно ввёл свой ставший к тому времени совершенно твердым и дрожавший в нетерпении член…   

Я сразу почувствовал своим членом сквозь тонкую и мягкую стенку Наташиной промежности напряженный Серегин член. Я прижался грудью к горячей спине Наташи, лежавшей на груди у Сереги, обхватил её нежную шею, покрытую легким пухом очень тонких, каких-то словно бы детских волос, и мы слились в общем непрерывном  движении, подчиняясь какому-то единому внутреннему ритму…

И какая-то мощная, неукротимая и вечная энергия подхватила нас и понесла куда-то, заставляя забыть обо всём, - и о своей индивидуальности, и о своем эгоизме, и о своей фатальной отчужденности от этого огромного, восхитительного и прекрасного мира. Я чувствовал свою естественную сопричастность этому миру, наслаждался и упивался этой жизнью, чувствуя в то же время всё, что чувствовали Серега и Наташа вместе со мной в эти мгновения.

А потом эта энергия, переполнявшая наши тела, вырвалась наружу. Сначала начал содрогаться Серега, издавая какие-то нечленораздельные звуки, потом я, а потом застонала и Наташа, своими конвульсивными движениями влагалища и анального отверстия выжимая из нас с Серегой последние капли этой бесконечной энергии.

Когда мы лежали, уже оторвавшись друг от друга, усталые и умиротворенные, остывая после всего случившегося, я почему-то спросил.

- Тебя действительно зовут Наташа?

- Нет, конечно!

- А как?

- А как тебе больше нравиться? Танечка, Мариночка? Или, может быть, Алёнушка? Лично мне совершенно всё равно как вас зовут. Главное, ребята, что у вас у обоих стоит и вы веселые!

Действительно, любой секс всегда прекрасен, а плохо только когда никакого секса нет.

___________________

ЗАКЛЮЧЕНИЕ               

Теперь, когда моя сексуальная жизнь почти закончилась, когда я её записал, стараясь описать всё максимально честно и правдиво, мне и самому начинает казаться, что всё именно так и было.   В то же самое время я прекрасно осознаю, что кое-что было не совсем так, а многое даже было совершенно иначе…

Но сила моего воображения  и моя богатая сексуальная фантазия заставляют вас верить мне, заставляют вас представлять всё, что я описал так, как будто всё это именно, так и было. Да и сам я начинаю понемногу верить в это!

Воображаемый мир сексуальных наслаждений постепенно занимает место реального мира с его бесконечной чередой сексуальных импульсов и случайных половых связей, бессмысленных болезненных совокуплений и прерванных половых…