Глава пятая. Педагогический процесс

Дневник сэра Эдварда

20 июля, воскресенье, день

Прогулявшись по парку, я нашел достаточно уединенную, но просторную лужайку, вполне подходящую для моих целей. Вернувшись в дом, я распорядился доставить туда мою фотокамеру,   а через полчаса собрать девушек-воспитанниц приюта.

К времени, когда девушки пришли, все было готово. Я произнес краткую речь, сообщив им, что наступило время расплачиваться за совершенные проступки. Однако, они, казалось, меня не услышали, их интересовала только фотокамера, уже установленная на штатив. Знали бы они, что я намерен ей фотографировать!

Когда я строгим голосом приказал всем девицам снять юбки и панталоны, оставшись полностью обнаженными ниже пояса, они, по-моему, что-то заподозрили. По крайней мере, четверо из них густо покраснели и не спешили выполнять мое распоряжение. И только Сьюзан, с абсолютно бесстрастным лицом, принялась раздеваться.

Пришлось прикрикнуть, пообещав, что последняя раздевшаяся девица получит лишних пять ударов. В общем-то, я не собирался настаивать на выполнении этой угрозы, мне важно было добиться подчинения, поэтому я сделал вид, что не заметил, как девушки посматривают друг на друга, стараясь сделать так, чтобы раздеться одновременно.

В итоге, когда передо мной выстроились пять полуобнаженных девиц, я, не вспоминая о добавочных ударах, приказал всем стать коленями на длинную скамейку, стоящую у цветочной клумбы, опереться о спинку, выпятить свои попы и не шевелиться.

Стараясь действовать быстро, я сфотографировал всю шеренгу ягодиц, а затем каждый задик крупным планом.

Затем, отставив камеру, я перешел к наказанию. Девицы еще стояли в прежней позе, когда я вытащил свечи мистера Кларка и подошел к крайней в ряду. Это была Серен Парсон, худощавая девушка среднего роста, кареглазая шатенка. По моему приказанию она покорно раздвинула ягодицы. Действуя несколько неловко (не боюсь писать об этом - во-первых, все Монсли крайне объективны и правдивы, а во-вторых, я же делал это впервые в жизни!) я вставил свечу в маленькое, туго сжатое отверстие и попытался пальцем протолкнуть ее как можно глубже. Девушка сопротивлялась, изо всех сил сжав ягодицы и отпустив руки. Пришлось несколько раз сильно шлепнуть ее и приказать расслабиться. Только после этого мне удалось, наконец, втолкнуть свечу на всю длину моего пальца. Серен застонала, ее мускульное колечко несколько раз сжалось, пытаясь прервать дерзкое вторжение.

Может, это и был тот самый "пароксизм", о котором писал Кларк? Чтобы проверить, я, как бы случайно, придерживая девушку, положил ладонь на ее промежность и даже чуть-чуть проник пальцем вовнутрь. Увы, там было абсолютно сухо.

Оставив Серен вкушать все прелести имбирной свечи, я перешел к следующей. Это была Поппи. Свеча ей явно не понравилась, она даже попыталась что-то сказать. Пара звонких шлепков по ее обширной задней части подавила бунт.

Остальные девицы, усвоив, что сопротивление и протесты ни к чему не приведут, вели себя тихо и не выказали никаких признаков ни сопротивления, ни возбуждения. Лишь последняя, все та же Сьюзи О'Греди, удивила меня не только полной покорностью, но и явным стремлением к сотрудничеству. Все остальные девицы старались как-то скрыть свои тайные прелести, сжимая бедра и сгибаясь так, чтобы показывать как можно меньше. В противоположность им, Сьюзан спокойно стояла в неприличной позе, широко разведя бедра и выгнув поясницу. Ее ягодицы разошлись при этом так, что их даже можно было и не раздвигать руками, но девушка все же изо всех сил тянула их в стороны. Уж не знаю, чем была вызвана подобная услужливость: воспитанием у развратника-дяди, желанием хоть как-то смягчить наказание или какими-то другими причинами. Ведь Сьюзан была одной из основных провинившихся и не без основания ожидала для себя серьезных неприятностей. Я склонялся именно к "другим" причинам. Мои подозрения перешли в уверенность, когда, присмотревшись, я заметил на слегка разошедшихся половых губах девицы обильную влагу. Мистер Кларк был прав. В конце концов, Господь сотворил мир справедливым и разумным! И если уж существуют мужчины, находящие возбуждение в порке женщин, то должны быть и женщины, получающие удовольствие от стыда и боли.

Продолжая эксперимент, я проделал пальцем несколько возвратно-поступательных движений в заднем проходе Сьюзан. После первого же движения она начала тихо стонать. Я не могу ручаться что это были стоны сладострастия, как и не могу ручаться, что девушка стонала от стыда или боли. Любой опытный мужчина знает, как похожи эти стоны у женщин.

Пока я экспериментировал, первая из девиц, Серен Парсон, видимо, успела в полной мере прочувствовать действие свечи, но, опасаясь вызвать мое недовольство, молчала, лишь сжимая и разжимая ягодицы и роняя слезы. Менее выдержанная Поппи, когда я подошел к ней поближе, вдруг стала просить меня выпороть ее сильнее и строже, но вынуть то, что я в нее вставил. Пришлось разъяснить девицам, что вынуть свечи я не в силах и что они сами растворятся по прошествии некоторого времени, не причинив никакого вреда. В последнем утверждении, впрочем, я полагался лишь на опыт изобретателя свечей. Разочарованные вздохи и стоны были мне ответом…

Вина Серен была не так уж велика. Честно говоря, я и не помнил, что там у нее было не так. То ли посторонние вещи в столе, то ли еще что-то. Я решил ограничится парой дюжин ударов пучком прутьев. Это, конечно, вызвало определенное и весьма существенное покраснение ее кожных покровов на известном месте, но не было, я думаю, так уж невыносимо, как она пыталась показать, рыдая и умоляя о пощаде. Мне даже захотелось добавить ей еще дюжину за невыдержанность, но, поразмыслив, я счел за благо простить девушку.

Главных виновников, Амелию Браун и Сьюзан О'Греди, я решил оставить на конец сеанса воспитания. Вначале я быстренько настегал розгами выставленные зады еще двух девиц: Поппи Уилсон  и Ханы Эванс. Если вторая перенесла наказание довольно мужественно, лишь коротко взвизгивая при ударах, особенно в конце порки, то Поппи закатила целый концерт: кричала, умоляя простить ее, вертела задом, пытаясь уклониться от ударов и даже прикрывала руками ягодицы. Последнее, впрочем, она проделала всего лишь раз и убедилась, что удар прутьями по рукам причиняет еще большую боль, чем удар по попе. Как и при первой порке, вчера, невыдержанная девчонка нарвалась на добавочное наказание. Разозленный сопротивлением и задержками, я всыпал ей дополнительную дюжину и постарался, чтобы удары были особо чувствительными и горячими. Последние два удара я вообще нанес не поперек ягодиц, а вдоль, стараясь попасть по верхней дырочке и нижним губками дрянной девчонки. Видимо, мне это удалось - Поппи разразилась жалобными воплями и упала на бок, рыдая. Да, это было жестоко, но Поппи сама заслужила такое отношение. В дальнейшем я решил наказывать ее сильнее, чем подруг. В видах справедливости я не могу, конечно, назначать ей больше ударов за одинаковые с подругами проступки. Но пороть сильнее я могу.

Я решил не разнообразить число ударов и наказать Амелию также двумя дюжинами ударов, но не розгами, а прутом, а Сьюзи выпороть ремнем и дать ей тоже две или три дюжины ударов.

Тот, что никогда не подставлял свои ягодицы под длинный ротанговый прут, наверное, подумал, что я проявил неуместное милосердие. Ведь все же именно у Амелии были найдены эти ужасные фотографии! Но уверяю вас, что две дюжины ротанговым прутом - очень и очень суровое наказание даже для юноши. Что уж говорить про хрупкую девушку! Я даже решил, что, если Амелия будет вести себя во время наказания терпеливо и дисциплинированно, я смогу простить ей последние шесть ударов.

Так и получилось. Девушка достойно перенесла появление на своих ягодицах восемнадцати вспухших рубцов и я разрешил ей встать. Признаюсь, правда, что я закрыл глаза на то, что, после одного из последних ударов, Амелия издала крайне неприличный для девушки звук. К счастью для меня, не слишком приятный запах, являющийся обычным спутником этого звука, развеял ветер.

Девушка покраснела и испуганно посмотрела на меня, ожидая, по меньшей мере, увеличения числа ударов, но я сделал вид, что ничего не заметил. В конце концов, ведь это произошло непроизвольно! Знаю, знаю, что скажут ревнители приличий и пристойности. Девушка должна контролировать себя в любых обстоятельствах! Такой звук - верх неприличия, девушка, издавшая его на людях, опозорена навеки! Я советую таким ревнителям попробовать на себе порку прутом и сдержаться, когда на твою заднюю часть один за одним обрушиваются предельно болезненные удары.

Итак, оставалась только Сьюзи. Я помнил, что обещал себе щадить ее. В противном случае, она получила бы не меньше Амелии. Пороть ремнем девушку, стоящую на коленях на высокой скамье, мне было не с руки и я приказал ей стать на колени на траве и просунуть голову мне между ног. Почему-то, я так и не понял, почему, это заставило остальных девиц зашептаться между собой. Впрочем, после моего грозного взгляда, шепот смолк.

Зажав ногами голову девицы, стоящей с высоко поднятым голым задиком, я помедлил. Уж больно хорош был задик! Круглый, практически идеальной формы, в меру полный. Рубцы от вчерашних ударов прутом, все еще были отчетливо видны. Мне захотелось потрогать их, но я сдержался. Сьюзи, видимо не понимая, отчего я медлю, пошевелилась, сильнее выпятила попку и вдруг сказала: "Сэр, я прошу строго наказать меня за мой проступок". Интересно, это дядя учил ее так говорить? На раздумья не было времени и я нанес первый удар…

Как и ожидалось, девушка перенесла порку стоически. Придраться было не к чему. Я отпустил девушку, стал с ней рядом, придерживая ее рукой за шею, чтобы дать понять, что вставать еще рано. И тут я заметил то, чего никогда еще не видел! Между широко расставленных ног Сьюзан из ее лона стекала вниз тоненькая прозрачная ниточка! В первый момент я подумал, что девушка обмочилась и, вспомнив бедную Хлою, даже испугался, что сейчас опять начнется истерика. Но Сьюзи спокойно стояла, по-моему, даже не замечая, что с ней происходит. Присмотревшись, я понял, что это не моча. Струйка, во-первых, была абсолютно бесцветной, во-вторых, очень густой и вязкой. Неужели девушка так возбудилась от порки? Я слышал, конечно, еще в колледже разговоры о девках, которые "текут", но никогда не думал, что это реальное явление.

Надо было что-то делать. Девушка стояла так, что подруги не могли видеть ее сзади и заметить то, что наблюдал я. Не отпуская ее, я повернулся к остальным и приказал им привести себя в порядок и идти в дом. Уж не знаю, что подумали девицы, оставляя меня наедине с полуобнаженной Сьюзан, но это явно было, судя по выражению их лиц, что-то неприличное. Например, то, что я решил назначить девушке "дополнительное педагогическое воздействие".

Глупые девицы! Даже если бы я страстно желал такого (а я бы и не отказался, задик был предельно соблазнителен) - в данной ситуации это было крайне неуместным. Во-первых, у меня были все основания полагать, что Сьюзан насладилась бы этим воздействием не меньше (если не больше), чем я. Ну, какая же это "педагогика"? И не стоит забывать, что в заднем проходе девушки, обычном месте для подобного воздействия, находилась имбирная свеча. При всем научном складе ума, я отнюдь не собирался испытывать воздействие имбирного экстракта на мой пенис! Не думаю, что это было бы приятно!

Я решил, что в следующий раз, когда возникнет необходимость наказать Сьюзи, я сделаю это тет-а-тет и не буду применять свечу.

Дождавшись, пока девушки скроются из виду, я провел рукой по настеганным ягодицам и, как бы невзначай, скользнул ниже. Сьюзан вильнула тазом, я убрал ладонь, но успел понять, что это действительно была обильная, густая смазка! Однако! Такого я не ожидал! Чувствую, что все эти воспитательные процедуры преподнесут мне немало сюрпризов. Но почему Кларк в своих записках уделивший Сьюзан немало внимания, ни словом не упомянул этой ее особенности? Или она так отреагировала на меня? Это надо обдумать и проверить. Но как?

Отпустив девушку, я отправился к себе но, проходя по аллее, вдруг заметил в кустах обнаженный девичий задик. Девушка сидела на корточках, склонив голову к коленям и обхватив ее руками. Что такое?

Сначала я решил, что застал одну из моих девиц за отправлением малой нужды и из соображений скромности (мы, Монсли, хорошо воспитаны и предпочитаем не замечать неловких положений других людей) собрался проследовать дальше. Однако, я обратил внимание, что на девушке надета кофточка, какую носят пансионерки, а юбки нет вообще! Нет на ней и панталон. Присмотревшись, я нашел юбку, висящую на кустах, но панталон так и не заметил.

Подойдя ближе, я понял, что, скорее всего, неизвестная девица подглядывала за тем, что только что происходило на лужайке! Щель в кустах позволяла видеть все! Но, отчего, подглядывая, девушка обнажила свою нижнюю часть, мне оставалось, увы, решительно непонятно.

Коснувшись кончиком прута, который все еще оставался у меня в руках, спины девицы, я строгим голосом велел ей встать и объяснить, что здесь происходит и что она делает. Девушка вздрогнула, но не встала, а, наоборот, упала на колени и сжалась еще сильнее. Я повторил приказание, но ничего не произошло.

Разозлившись я подошел вплотную и несколько раз шлепнул ее обращенный ко мне голый задик. А что мне оставалось делать? Да и задик, признаюсь честно так и притягивал к себе.

Чуть помедлив, девушка встала на ноги, но лица не открыла и осталась стоять ко мне спиной. Ее можно было понять - свою заднюю часть она уже  продемонстрировала мне во всей красе и скрывать тут было нечего, а ничем не прикрытый животик, бедра и другие стыдные части я еще не видел.

Пришлось применить силу. Невзирая на сопротивление, я развернул девицу лицом к себе и оторвал ее ладони от лица. Эта была Дженнифер Скруп! Дженнифер Скруп, девица из высшего общества, одна из тех, кого тетя сулила мне в жены, стояла передо мной с покрасневшим лицом, голая ниже пояса и даже не прикрывала свой треугольник внизу живота и лоно!

Делая вид, что столь экзотическое одеяние меня не удивляет, я спросил девушку, с какой целью она повесила свою юбку на кусты и где находятся, черт возьми, ее панталоны. Помолчав, Дженнифер сказала, не поднимая на меня глаз, что юбку она сняла, потому что зацепилась и не могла выбраться из кустов. О панталонах она промолчала.

Допрос можно было вести долго. Но зачем? Все было ясно. Приказав девице завтра, не позднее полудня явиться ко мне в кабинет, я помог ей отцепить юбку и надеть ее. Совершенно случайно получилось так, что делая это, я несколько раз касался рукой ее обнаженных ягодиц. Девушка вздрагивала, но не отстранялась. Что бы это могло означать? Полное признание своей вины и демонстрация покорности или нечто иное?

Отправив Дженнифер в дортуар, я продолжил свой путь, размышляя о происшедшем и с удовольствием вспоминая виденную мной картину и свои ощущения от прикосновений к шелковисто-гладкой, мягкой попе девушки.

Да, пожалуй, завтра мне предстоит весьма интересная беседа! Буду ждать ее с нетерпением.