Рождественский портрет. Часть 1

Джон проснулся от громкого жужжания кофемолки родителей, что было верным признаком того, что они проснулись и начинали свой день. Его мама, Сьюзен, любила вставать рано и выпить чашку кофе, прежде чем разбудить его и сестру. Этот шум стал приятным напоминанием того, что скоро ему придется вставать с постели, но еще была возможность закрыть глаза и немного подремать.

Хотя, это было Рождественское утро, и у него не было ни малейшего желания спать. Он вскочил с кровати, натянул боксеры, которые лишь частично прикрывали длину его утренней эрекции. Проверив, чтоб никого не было в коридоре, он быстро пошел к ванной, где был в безопасности.

Опустошив свой полный мочевой пузырь, он запрыгнул в душ. У него были каникулы на неделю и была привычка дрочить в душе, когда просыпался. Хотя, это было Рождественское утро, так что он решил отказаться от этого ритуала. Даже в свои 19, очарование Рождественскими подарками по-прежнему заполняло его чувством волнения и срочности.

Его отец, Билл, был профессором в местном университете и зарабатывал достаточно денег, чтоб позволить жене сидеть дома и воспитывать сына и дочь. Родители не скупились, когда дело доходило до Рождественских подарков. Для него не было редкостью получать почти все, что имел в списке и он надеялся, что этот год не будет отличаться. Он пошел вниз по лестнице с волнением, прежде чем резко затормозил, вспомнив о другой части Рождественской традиции семьи Гамильтон.

Подарки были захватывающими, но они доставались с болезненной отплатой. Каждый год, родители настаивали на том, чтоб они делали семейный портрет перед елкой. Джон никогда не возражал позировать для фото, но это никогда не было так просто.

Традиция началась, когда Джон и его младшая сестра Эмми, еще были малышами. Их родители каждый год обменивались Рождественскими портретами с братом Сьюзан, Крейгом и его женой Салли. Со временем, портреты стали своего рода соревнованием, чтоб увидеть, кто мог придумать наиболее ослепительный; с интересными свитерами, украшениями и костюмами, что только могли придумать. Будучи моложе, Джон с Эмми наслаждались так наряжаться каждое утро, но когда ему стало 19-ть, а ей 18-ть, они обнаружили, что этот ритуал был сильно унизительным.

Пробиравшись на кухню, Джон задумался, какие кричащие наряды его родителя наденут в этом году. Он удивился, завернувши за угол и увидев, что они сидят за кухонным столом помешивая кофе в простых, белых халатах.

— Что такое? — спросил он, — разве в этом году мы не будем делать семейный портрет? — он знал, что шансы были невелики, но спросить стоило.

— И тебе доброе утро! — ответила мама, не обращая внимание на его вопрос. Она сонно прикрыла зевок, а затем одарила его теплой, может немного саркастической, улыбкой.

Но Джон чувствовал странность, что они были одеты в халаты, вместо обычной одежды. Он не мог вспомнить время, чтоб они одевались дома так небрежно.

— Нуу, тоесть... С Рождеством! — сказал он, слегка отойдя.

— И тебя с Рождеством, — ответили они, в свою очередь улыбаясь, когда он налил чашку кофе. Когда мама вставала, чтоб обнять его и поцеловать в щеку, он нечаянно обнаружил бледную, веснушчатую кожу, верхней части ее груди. Джон не мог с собой ничего поделать — его глаза метнулись вниз, прежде чем он виновато поднял голову назад вверх к ее улыбающемуся лицу. Она, казалось, не заметила его взгляда. Когда она обняла его, он понял, что ему интересно, во что мама была одета под халатом. Тем не мене, прежде чем его воображение вырвалось на волю, она отпустила его и снова села за стол с отцом.

— И отвечая на твой предыдущий вопрос, — сказал Билл, делая еще один глоток кофе и приглушено улыбаясь Джону и Сьюзан, — да, в этом году мы будем опять делать семейный портрет, но ты удивишься, этот опыт может принеси намного более наслаждения, чем прошлогодний, — они каждый год делали такое заявление, но это никогда не было правдой. Джон мысленно приготовился к искренним объяснением того, как много будет удовольствия одеваться как эльфы Санта-Клауса или еще как-то, унижаясь даже хуже.

— Конечно, как всегда уверен, — сказал он, даже не пытаясь скрыть свое недоверие, — значит, мне тоже нужно надеть халат? — они нервно хихикнули и обменялись многозначительными взглядами. Они явно хотели что-то сказать, но не хотели только ему одному.

Сьюзан откашлялась.

— Подожди пока Эмми придет на завтрак, и мы об этом поговорим, — сказала она.

Почувствовав, что больше ответов не будет, он решил сесть. В течении нескольких долгих минут, они сидели, потягивали кофе и ждали. Сьюзен и Билл продолжали кидать взгляды друг на друга, и на сына тоже. Его мама, казало, была с вечным румянцем, а отец непрерывно подергивал ногой, пока не спускал сосредоточенных глаз с лестницы.

Почему они так нервничали? — спросил он себя. Хотя родители и относились серьезно к Рождественскому портрету, но всегда это делали с большим радостным удовольствием. Хотя в этим году казалось иначе. Может нам таки не нужно будет его делать в этом году, — подумал он, позволяя возродиться крошечной надежде.

Пока он ждал и пытался понять что происходит, его глаза снова привлекла мама. Она сидела перед ним со скрещенными ногами, обнажая совсем немного гладкой внутренней поверхности бедра. Выше, открытие халата показывало небольшой намек на ложбинку между грудями, что было достаточно для Джона, чтоб задуматься, была ли она голая под халатом. Вдруг его осенило, что она на самом деле она была весьма сексуальной.

У Сьюзан были темно-рыжие волосы с бледной, веснушчатой соответствующей кожей. Она только недавно отметила свое 40-калетие, но совсем не было видно, чтоб годы брали свое. Она все еще каждый день много ходила по округе и регулярно посещала спортзал. Хотя у нее уже не было 20-тилетнего тела, но ей все еще удавалось обращать на себя много взглядов.

Боже, что со мной не так? — спросил он себя, вдруг чувствуя вину, что глазет на маму, будто она была студенткой из его колледжа.

Его ход мыслей был прерван звуком ног Эмми, спускающейся вниз по лестнице. Она была так рада, что чуть не поскользнулась на паркете, сумев удержатся, хватаясь за прилавок. Откинув свои растрепанные волосы с лица, она сверкнула тупой наивной улыбкой, которая была полностью свободна от смущения.

— Ух, чуть не грохнулась! — сказала она. Беззаботное отношение Эмми было одно из многих вещей, что Джон любил в сестре.

Их семья часто переезжала в свои молодые годы. В результате, Джон с Эмми стали намного ближе, чем многие братья и сестры их возраста. Несмотря на то, что Джон учился на первом курсе в колледже, а Эмми все еще была в школе, они считали друг друга лучшими друзьями и разговаривали почти каждый день.

Эмми была поздно созревающим ребенком и немного сорванцом. Она ненавидела все девчачие вещи и имела тенденцию подражать брату в выборе моды, предпочитая джинсы и футболку, вместо юбок и блузок. В отличии от Джона, который был тихим и сдержанным, Эмми была общительная и легковозбудимая. Всякий раз, когда они двое попадали в неприятности делая что-то неправильное, как правило, в конечном итоге выяснялось что это была идея Эмми.

Эмми была маминой дочкой. У них были те же зеленые глаза, яркие улыбки и худощавые телосложение. Хотя в отличии от мамы, веснушки Эмми были ограничены только на небольшом участке носа, и она была блондинкой со светло-медовыми волосами. Ее маленькое милое лицо неизбежно заставляло незнакомцев предполагать, что она была гораздо моложе своих 18-ти лет, так что она всегда пыталась этому противостоять своей дерзкой, общительной личностью.

Несмотря на почти падение, ей удалось снять напряжение в комнате, к большому облегчению родителей.

— Эй, что это за фишка с халатами? — спросила она, замечая необычное состояние в одежде родителей, — мы будем делать что-то другое для портрета в этом году?

— Да ребят, выкладывайте что происходит! — добавил ...