Однажды в Дите фон Тиз

- В теперешнее очень непростое время, - небрежными рывками дергая мой никак не встающий член устало и отрешенно говорила Дита фон Тиз, глядя не мигающим взглядом на свое отражение в неизменном зеркале, у нее и на дальняке, как полагается перфекционисткам, все стены и потолок были зеркальными, а я, забежав посрать, неизменно смущался, выдавливая из себя какашку, чувствуя себя как минимум предателем родины, таящейся с той стороны зеркала, так и чую, как рычит и грозится паскуда, размахивая добровольческим кулаком колхозной тетки в сереньком платке внакидку, в сапогах кирзовых и без мозга совершенно, так сказать родина - мачеха, тварь зловредная, только и пожирающая своих сыновей с дочерьми, кому тупо не фартануло родиться тута, - достойным трахалем может быть только безработный, причем не просто безработный, а счастливый безработицей.

- Знаю, - вяло зудел я оморошным осенним комаром, думая про ситуацию на Украине, - работающие горбятся на дядю или государство, им не до трахов, но блогеры ...

- А чо блогеры ? - перебила меня Дитушка, сжимая со всей дури дующиеся гордыней яйца. - Они ведь не это видят, - раскрывая себя двумя пальчиками, бормотнула моя ненаглядная ( век бы не видеть лошади, честно ), - даже не анус, уже готовый принять и осенить, они шершавое рыло Шендеровича видят или Путина вашего.

- Он такой же мой, - полез я на нее буром, как командировочный, - как и ваш. Это вы, суки рваные, дали укорениться гаду, питал он вашу экономику, пока не свихнулся, но, - впихивая в нее полулежащий хер, уже кричал я, торжествуя, - ты права, эти уродцы дня не могут прожить без поминания мудака. Прикинь, - ржал я, грохая ей кулаком между лопаток, - в народной глыби и толщи глубинного народца не знают никаких Прохоровых, Яковенок и Каспаровых, а Путлера вспоминают лишь раз в день, когда срут в унитаз или очко.

- Очко, - томно произнесла Дита, сжимая меня влагалищной мышцой, тренированной без всякого допинга, ежели, конечно, не считать за допинг чистейший боливийский, поглощаемый матерой и блистательной тоннами через аккуратно свернутого Жоржика, - как много в этом звуке ...

- Для сердца блогера слилось, - продолжил я, ощущая, честное слово, себя последним извращенцем, потому как стоило нам заговорить о блогерах, как встал у меня, - ведь он хранит там руки, чтоб пост и рейтинг удалось !

- Надо говорить, - начиная постанывать, поправила меня пунктуальная Дита, выпячивая зад, - удались. Множественность же.

- По хер, - лихорадочно шептал я, засаживая ей в туза, - какая, к такой - то матери, множественность, когда такая женщина сраку подставляет.

Совершенно не ко времени я подумал о фюрере и его народце, закашлялся, заперхал овцой, пока не отвалился от Диты и не упал на подушку, натурально по - лошадиному ржа.

- Прикинь, - вытирал я катящиеся слезы о подушку, - сто мильонов с лихвой раком стоят, а он трахает, не снимая кальсон, два десятка с лихвой лет.

- Потом другой трахать будет, - закуривая пару сигарет и протягивая одну мне зевала совсем уже сонная Дитушка, - у нас такая же байда, только кусок пожирнее откидывают народцам, да прав у них больше, да уровень жизни, да безопасности, да искусства с медициной, да ...

- Нет ! - вскричал я, решив стать окончательным патриотом подсознания. - Ты не говори так - то, сама не понимаешь, чего говоришь - то, дискредитируешь великую рашку, аполитично рассуждаешь, видишь мир, так сказать, со своего балкона на авеню Фош.

Я выскочил из постели и ломанулся на балкон. Так и есть, предчувствия меня не обманули, за окном мерцал ночными огнями ночной Париж, по улице таинственно перемещались французы и всем им было реально насрать и на Прохорова, и на Шендеровича. Сучий же потрох, как бы мне в следующей жизни стать не клопом, как обещал я Лизке Непийко однажды, а френчем, коренным таким, с приставкой де и фамилией Куртэнэ, чтоб происходить от Иерусалимских королей древности, о которых лучше Стивена Рансимена никто не написал ? Или Рансименом родиться в грядущем, реинкарнироваться, тоже так сказать. Главное : чтобы не русским и не тута.