Форум. Глава Клизма порно форум

Для меня наш секс начался ещё до того, как она села ко мне в машину; прежде, чем я услышал её тонкий дрожащий голос. Будь она мужчиной, я решил бы, что её голос просто-напросто пока не сломался, но она была девушкой — женщиной, пусть и юной, — с бархатистой кожей цвета карамели — результат летних каникул у стариков в деревне — и эти вибрирующие нотки, вырывающиеся из её горла писком, когда она спрашивала, какую компанию представляет гость, кричали о юности, о невинности, о решимости избавиться от невидимых, достаточно прочных, но вместе с тем уже кем-то надломленных оков, скромности.

Я сидел в первом ряду лекционной аудитории экономического факультета и наблюдал, как она носится по сцене, отдавая распоряжения сокурсникам. Я усмехался: почти начальница. Не по погоде лёгкое платье оголяло её стройные ноги. Она сжимала их, скрещивала, точно ей что-то мешало. Сначала я подумал, что она балуется различными штучками, популярными среди её ровесниц (сколько ей? девятнадцать? двадцать?), — всё-таки их поколение более раскрепощено: в их возрасте мы не могли даже представить, что в женщину можно засунуть что-то кроме члена, и то лишь после свадьбы, — но понаблюдав за ней некоторое время, понял, что виной её зажатости была стеснительность. Она бросала взгляды на парня, сидевшего за ноутбуком, и всякий раз, когда парнишка тряс немытой гривой и что-то бурчал себе под нос, она вздрагивала и стискивала ноги.

Клянусь богом, он выглядел отвратительно. Толстый, будто расплывшееся желе, в грязной футболке: он хватался то за очки, то за сальные волосы и постоянно бубнил, бегая пухлыми пальцами по клавиатуре. Но он нравился ей: я видел, какими глазами она смотрела на эту хуманизацию Джаббы, и недоумевал, как подобное способно возбуждать. Запах его пота улавливал даже мой сосед-пенсионер: у стариков, как известно, с возрастом все ощущения притупляются, но ядрёное амбре, исходившее от студента, видимо, пробило не только нос мужчины, но и нервную систему. Я отметил, как дёргался его глаз, когда он, достав из портфеля флакон, очертил вокруг себя круг из парфюма.

Но она не слышала: ни отвратительного запаха, ни брани, которой он крыл и её, и компьютерную систему. Едва парень открывал рот, как она превращалась в водопад и её ноги становились единым целым. Полагаю, женщины любят убогих — такова их природа: пожалеют, приютят и обогреют любого юродивого.

Форум, на который меня пригласили, длился чуть больше часа. Скучающие студенты, загнанные в субботнее утро в лекционную аудиторию, словно бараны в стойло, переговаривались и зевали, игнорируя спикеров. Впрочем, последние не обижались: руководство университета заплатило нам хорошие деньги, чтобы мы вытирали ими слёзы отчаянья, вызванные дерзостью вчерашних школьников.

Она была единственной, кто поддерживал рабочую или, как она скажет позже, «деловую» атмосферу. Её вопросы — порой наивные, порой откровенно глупые, — забавляли, злили, умиляли: одни отвечали на них с хохотом, другие — не скрывая раздражения, я же, в свою очередь, разбавлял ответы улыбками и шутками. Блуждая глазами по аудитории, я находил в ней симпатичную студентку, как клещ впивался в неё взглядом и шутил: по-чёрному, нагло, пошло. Пойманная в ловушку девушка хихикала и краснела от остроты моего языка. Она тоже краснела, но причина её румянца была иной: она видела во мне клоуна, отличавшегося от её сверстников лишь первыми пробившимися седыми волосками и цифрами в паспорте: там, где у них в годе рождения стоял ноль, у меня красовалась восьмёрка.

Её чувство юмора хромало на правую ногу; на левую хромали организаторские способности. Прежде мне не доводилось встречать организатора, который помимо слов благодарности приносит спикерам свои извинения за неблагодарность слушателей: подобное унижает. Но я получал удовольствие, когда она говорила.

Каюсь: я представлял, как она медленно опускается передо мной на колени, по-щенячьи заглядывая мне в глаза, лепеча что-то про сожаления. Моя скромная фантазия разгоралась снова и снова: в отличие от остальных спикеров со мной она не была мила. Не заламывала руки, не улыбалась. Со мной она говорила сквозь зубы, нахмурившись: и чем больше дерзости было в её мимике, тем ярче вырисовывались картинки в моей голове, где она просила прощения совершенно иным способом.

Я предложил её подвезти. Предложил намеренно, но рассчитывая на отказ. Я полагал, что она вспылит или ляпнет какую-то глупость, я пошучу и заполучу одну из девиц, крутившихся на сцене рядом с ещё не сбежавшими спикерами. Не стану скрывать: она понравилась мне больше остальных, однако, я стар для игр; с тех пор, как мне перевалило за сорок, я предпочитаю «лёгкую добычу»: зачем гоняться за косулей, если лань сама идёт к тебе в руки? Но она согласилась. Метнув взгляд в сторону Джаббы, она сказала мне «да».

Один бог знает, какие мысли тогда пронеслись в моей голове, какие прихоти вылезли из глубин мозга. Точно мальчишка, контролируемый пубертатом, я вспомнил эпизоды всех фильмов с манящим цензом «18+», которые когда-либо смотрел: от нежной эротики до жёсткого порно.

Теряясь, с какого кадра начать в ближайшем будущем, а я знал, что наша встреча закончится сексом, я пялился на её грудь: маленькую, но отчётливо выделяющуюся на хрупком теле. Я жаждал это тело. Я предвкушал, как положу небритую щёку на её шею и щетина слегка оцарапает кожу. Возможно, я услышу стон. Может, недовольное мычание. Но каким бы не был звук — он возбудит меня. Уже возбуждал.

У автомобиля она замешкалась: выбирала между пассажирским сиденьем рядом с водителем и задним. Я отметил, что её смущал кожаный салон. По наивности я принял её смущение за простоту — ту, что называют «крестьянской»: провинциалка — наверняка провинциалка, катавшаяся разве что в деревне на тракторе да на автобусе до общежития, — впервые видит люксовый автомобиль. Эта мысль подогревала кровь: хозяин показал ослику морковку, сладкую морковку. В тот момент я не догадывался, что её колебания вызвала не роскошь, отчасти придуманная мной, а отсутствие нижнего белья.

Она оттянула подол платья, насколько смогла, чтобы не обнажить грудь, и плавно опустилась на сиденье. Она предпочла место рядом с водителем, место рядом со мной. Говорят, влюблённые мужчины похожи на идиотов. Возбуждённые они точь-в-точь такие же болваны.

Я сел за руль, но мотор завёл не сразу; прислушивался к её сбившемуся дыханию. Она всё понимала.

Я поинтересовался, не хочет ли она по пути заскочить в какое-нибудь кафе пообедать, она мотнула головой. Я намекнул, что оплачу счёт: она не шелохнулась. Ожидания, что она разозлится или смущённо опустит глаза, не оправдались. Я хмыкнул. Мотор взревел и автомобиль покатил по набережной.

В те минуты я проклинал центральные московские дороги; мне претила их гладкость: ни одной шероховатости, ни единой кочки — ни малейшей возможности взглянуть, как на ямах подпрыгивает её грудь. Взамен — бесконечные пробки и светофоры, от которых я отвлекался, чтобы полюбоваться на её голые колени. Она чувствовала мой взгляд и будто нарочно вытягивалась на сиденье, растекалась подобно подтаявшему мороженому.

Я гадал, какой оттенок у её нижнего белья: классические — белый, бежевый, чёрный — не прельщали. Цвета светофора прыгали перед глазами, точно дразня. Я фантазировал. Может быть страстный красный, кричащий о запрете? Или яркий жёлтый, предупреждающий об опасности? А может насыщенный зелёный, допускающий любые поползновения?

Я нажал на тормоз. Красный. Цвет светофора красный.

Отвернувшись, она смотрела в окно.

Я положил руку ей на колено. Тепло кожи завораживало. Словно после холодной улицы я прикоснулся к горячей чашке чая.

Она тяжело вздохнула. Я был готов поспорить, что она не видела толпившихся на остановке прохожих; не вспомнила бы ни одного лица, ни одной детали их одежды: в сплошном стекле она видела лишь разгорающийся внутри неё пожар.

Мгновение жёлтый.

Мгновение моя рука скользнула чуть выше.

Зелёный.

Обе руки легли на руль. Ужасное чувство. Примерно, как после гладкой кожи ты дотронулся до трёхдневной щетины.

Она подтянулась на сиденье. Прилипла лопатками к спинке.

Вздох разочарования.

Я знаю, милая. Я тоже не люблю светофоры.

Проснувшийся к обеду город кипел. Шум дороги, гудение автомобилей и тарахтение мотоциклов, музыка из уличных динамиков ресторанов, — ассорти звуков, врывавшихся в голову, проникающих в мысли, сменялись огнями светофоров: жёлтый, зелёный, красный. Жёлтый, зелёный, красный.

На очередном «страстном запретном» я потянулся к её коленке. Она попросила отвезти её обратно в университет, если мне не сложно: она забыла в аудитории какие-то документы.

Вздох разочарования. На этот раз мой. Ей понравились едва заметные прикосновения моих пальцев, я точно знал, что понравились, но я проиграл Джаббе: разогретая мужским вниманием она неслась к нему.

Мне не сложно. Мне обидно.

За считанные секунды (насмехавшиеся надо мной светофоры бесперебойно горели зелёным) мы оказались у главного входа. Она замялась. Сказала, что лучше встать на служебной парковке — так они называли «островок» для автомобилей преподавателей. Я не спорил: сделал, как она попросила. Она уточнила, смогу ли я подождать её — пару минут, не более, — и, получив утвердительный ответ, выпорхнула с пассажирского сиденья. Оттягивая подол, разумеется.

«Островок» пустовал. Со скучающим видом я глазел по сторонам, но, кроме летающего полиэтиленового пакета и кашлявшего сторожа, вылезшего из будки покурить, ничего интересного не заметил.

Она не обманула: запрыгнула в автомобиль ровно через минуту двадцать три. Не то чтобы я нарочно отсчитывал, просто, когда она ушла, по радио заиграли «битлы», а я точно помню, что они начинают то ли «ла-лакать», то ли «на-накать» на минуте двадцать четыре. И первые «ла-ла, на-на» прозвучали, когда она хлопнула дверцей.

Она тяжело дышала, её щёки пылали. Я надеялся, что она действительно бегала за документами, а не носилась по этажам, разыскивая Джаббу, чуть не сорвавшего форум, на который она, бесспорно, потратила много времени и сил.

Я потянулся к ключу зажигания. Она перехватила мою руку. Положила её к себе на колено. Я глянул в зеркало заднего вида: сторож, потушив сигарету о бордюр, выбросил бычок в урну и спрятался в будке.

По её инициативе рука скользнула выше. Ещё выше. Ещё.

Мои пальцы упёрлись в край подола.

Она цокнула языком. Я усмехнулся: для меня её платье определённо не станет препятствием.

Моя рука забралась под ткань и поползла вверх по горячей коже. Моё дыхание сбивалось, любопытство и нетерпеливость пульсировали в висках: я жаждал дойти до полоски её трусиков, желал узнать их цвет — жёлтый, зелёный, красный. Жёлтый, зелёный, красный.

Мои пальцы всё поднимались и поднимались, пока я не осознал, что на ней нет нижнего белья. Не ожидая подобного, я замер. Она засмеялась. Её издевка читалась не только в голосе, но и в глазах: она смотрела на меня, играясь с кончиками своих волос.

Я резко наклонился к ней и впился в губы. Пальцами надавил на кожу, предвкушая, как они оставят след.

Она дёрнулась, когда я прикусил её нижнюю губы. Раскрыв рот, она хотела не иначе как возмутиться, но не успела: мой язык заполнил полость. Она ответила на поцелуй, массируя мои плечи. Мои некогда замершие пальцы взметнулись к лобку. Нежные поглаживания расслабили её: язык стал мягким и ведомым; я чувствовал, как её рот наполняется слюной.

Я отстранился. Вновь потянулся к ключу.

Она положила руку мне на колено. Выше. Выше.

Мои пальцы коснулись ключа. Её пальцы коснулись моей ширинки.

Свободной рукой она дёрнула рычаг моего сиденья.

Кресло опустилось. Она опустилась вместе с ним.

Щёлкнула молния. Её рука нырнула под ширинку. Настойчивость её пальцев возбуждала.

Она расстегнула мой ремень. Я приподнялся, чтобы приспустить штаны.

Она улыбнулась. Издёвка по-прежнему плясала в её глазах.

Она уселась на меня. Губами коснулась щеки.

Я нагло, но аккуратно взялся за её волосы. Потянул вниз, обнажая шею. Вильнул языком по ключице. Уткнулся носом в грудь, спрятанную за платьем.

Она вздохнула и приподнялась.

Я схватился за её талию и медленно опустил.

Она рывком приподнялась.

Я медленно опустил.

Она чуть приподнялась.

Я силой опустил.

Она вцепилась в мои плечи: короткие ногти не царапали, но будто щекотали. Я улыбался, лаская зону её декольте. Она жмурилась, когда я тёрся об неё щетиной. Жмурилась и мычала, словно запрещала себе иные проявления удовольствия, будь то стоны или громкие крики. Я с наслаждением мял её бёдра, пока она с не меньшим блаженством двигалась вверх-вниз.

Когда она застыла, упёршись ладонями в мою грудь, я продолжил эту бешеную скачку за неё. Я приподнимал и опускал её как пушинку, отмечая, как в экстазе она закатывает глаза, водил языком по губам и подбородку и слушал, как её пыхтение перерастает в протяжный стон.

Она обмякла в моих руках. Я обмяк под её телом.

Она переместилась на пассажирское сиденье и глупым, не верящим в произошедшее, взглядом уставилась в лобовое стекло.

Я натянул штаны. Она поправила помятое платье. Сказала, чтобы я не ждал, и вылетела из автомобиля.

Из будки выполз сторож. Я выполз следом. Попросил у него закурить, хотя три года назад бросил. Он охотно поделился сигаретой и спросил, понравилось ли мне на форуме. Я не нашёлся что ответить: лишь длинными затяжками заполнял лёгкие никотином.