For a breath I tarry - 23

- Не хвали, Мила, не хвали. Обдумаешь позже и найдешь изъяны. Чужой совет по смыслу жизни остается чужим, не принимает его человек.

- Хорошо. Просто твой вариант. Он четкий и понятный, без нагромождений.

- Я очень рад, Мила, что смог помочь тебе в этом. Любые свои размышления о жизни... поделюсь ими. Что это за коллектив и коллеги, что даже нельзя ни у кого спросить: что ты об этом думаешь! Получается, существует неявный полный запрет на общение, так? А ведь в любых отношениях ценится общение: ты обсуждаешь с коллегами... не обязательно только профессиональные вопросы, делишься с друзьями событиями личной и не совсем жизни, впечатлениями и эмоциями; наконец, с близким человеком ты обмениваешься вообще всей собой, самыми личными и сокровенными переживаниями. А у вас там в семьях только партнеры!..

- Да. Мне ужасно не хватает общения. Всякого. Дружеского, личного, интимного, как с тобой, – призналась Мила. – Последнее самое важное. Слияние с тобой и трахание с тем, первым – нечего сравнивать! Чего ни возьми – ноль. Наслаждения – ноль, общения – ноль, нежности – ноль, понимания – ноль. Правильно, для того, что ты даешь, нужно отдельное слово, чтобы не смешивать.

- Получается, Мила, ты для него была спермоприемником, неликвидом и... какие там еще бросала мне упреки? Что струй уродливый и мерзкий до тошноты...

- Пенис. Струй у тебя, и он прекрасен. Но поняла, что хочешь сказать. Я тебе придавала негативные моменты своего опыта.

- Ага. Я ничего из перечисленного и прочего не имел, а ты обвиняла. Упорно. Ждала и готовилась к тому, что с ним было.

- В психологии это давно известно: видим в другом то, что имели в предыдущих общениях. Перенос прежнего опыта. Это, конечно, нехорошо. Шаблонное восприятие действительности.

- Да еще шаблонно-негативное. А меня попрекнула, что я запрограммировал себя на развод предвидением. Тут ты вообще всего меня мерила своим негативным шаблоном.

- Не меряла, а смотрела на тебя через призму своего негативного опыта. Во-первых, только сейчас, после общения с тобой и слияния получила большое спокойствие. Видел же, какая была. Страх довериться, страх открыться, страх показать свои чувства. А страх ведет к агрессии; не физической, так эмоциональной. Вдруг ты тоже обманываешь, лучше сразу считать, что неискренне говоришь. Да понимаю я все, но есть большая разница между "знать" и "делать". Я много чего знаю, читала по психологии, а выполнить, что нужно, не могу.

- Мое наблюдение показывает, что чем подкованней в психологии человек...

- Женщина или мужчина?

- Права! – женщина. С мужчинами-психологами как-то не сталкивался вообще. Чем подкованней в психологии женщина – вот как ты, к примеру, – тем менее она способна действовать по освоенным методам в личной жизни. Знал психологинь, которые своим мужьям выносили мозг конкретнее некуда, вырабатывали чувство вины, подчиняли. Уж о них нельзя сказать, что действовали без понимания, что творят.

- Ну ведь не зря же говорят: сапожник без сапог. Собой некогда заняться. Занятие с клиентом короткое, потом он уходит, а сам с собой психолог постоянно. Или вот со мной, – она извинительно и мило улыбнулась, – знать знаю, а откуда силы взять выполнить знаемое!

- Кстати, о сексе. Время от времени попадаются рассуждения о том, что в сексе нет ничего особенного. Иногда это сделано остроумно и с иронией, в других случаях – менторски и сухо доказывается, что секс – это трение слизистых оболочек, а очаровательная и сладкая звёздочка – просто кожаный мускулистый мешок.

- Где ты это все находишь? Говоришь, что не любишь тырнет и не сидишь в нем.

- Не люблю и не сижу. Но пользуюсь, как и ты. Нужна информацию, ищу, иду по ссылке, читаю. А там куча ссылок на разные другие материалы. Заинтересует какая-то, открою, читаю, а в ней тоже ссылки. Порой, начав со статьи о прямоточном двигателе, в конце читаю эссе об импрессионистах или исследование о пингвинах Адели.

- Понятно.

- Вот. Автор рассуждает и убеждает, что все суета. Критично и едко характеризует увлечения молодости, понты, меряние письками. Заканчивает он сентенцией: когда намерению пойти снять официанточку из соседнего пивбара предпочтете идею посидеть дома с умной книжкой, вы стали взрослым и мудрым. Верна тут только вторая часть высказывания, если подразумевать под "мудрым" синоним "старый".

- А что не так?

- Во-первых, так же легко и безупречно можно вывести, что в еде нет ничего особенного, можно питаться запаренными отрубями, в которые для полноценности рациона добавлять микроэлементы, витамины. Сколько времени освободится для чтения книжек! Да и средств! Потом распространить этот же логический прием на слушание музыки. Смесь не чистых тонов – вот что такое музыка. Стоит ли ради этого бегать в поисках дисков с любимыми симфониями или исполнителями?

- Он подразумевает не чтиво детективное, а вообще интеллектуальную деятельность.

- Конечно. Лет через двадцать или сорок он впадет в старческую деменцию и уже не сможет читать умные книжки.

- И что?

- Вот и я спрашиваю: и что? Для редких людей интеллектуальная деятельность заканчивается конкретным результатом: произведения и творения; Кант тебе примером. А остальные просто развлекались, получали удовольствие от щекотания своих извилин сложновложенными силлогизмами. Это для тех, кто читает умные книжки, не детективы. Они ведь просто читают, восхищаются игрой смыслов и идей, сами новых не создают. Чем это значимее пощекотать извилины гармонией звуков, потешить синапсы красотой, насладиться общением с женщиной? Ведь во всех случаях это делалось для наслаждения, без выдачи какого-то результата: литературного произведения, творения.

- Хочешь сказать, эти пожилые мужики делают, что я вытворяла: при слове секс фыркала и презрительно задирала носик?

- Верно. Во-вторых, теперь ты знаешь: секс сексу рознь. Снять официантку, закадрить тёлку – самими словами автор показывает, что знаком только с траханием. Снял, вставил мускулистый отросток в мышечный мешок, потерся, получил оргазм и забыл эту официантку навсегда. Такому сексу я без раздумий предпочту подрочить: и безопаснее, и удовольствия больше.

- Слушай! – воскликнула Мила. – Только на старости лет мужик до этого дошел! Ну мыслитель! Наша слияние в сто раз лучше любой умной книжки, ведь я общаюсь с живым умным человеком. Да еще как общаюсь! Книжка сухая. Мы с тобой и наслаждаемся, и общаемся, узнаЮ от тебя столько важного, делишься своими живыми мыслями. Причем, все подлинное. А наслаждение не минутное, оно во мне постоянно и столько приносит с собой. Новые силы, желание действовать и добиваться, жить. И это он приравнивает к своему траху! – Мила успокоилась и с усмешкой отметила. – Мой первый соответствует автору, только молодой и до той великой мудрости еще не дорос.

- Настолько ты была нулем с тем? Никаких приятных эмоций с ним? Хорош он или плох, как любовник, но пенисом двигал в твоей звёздочке, она же не бесчувственная. А до этого обнимал, груди мял, бедра гладил. Хоть немного было приятного? А потом рассказывал о себе: разве не полезно?

- Объятия были, пока не дала. Рукой раз проведет по груди, бедрам – все ласки. Пенис, я говорила, какой он был для меня противный: только не видя его, могла принять в себя. Не видя и не думая о том, что в меня лезет.

- Я бы не смог с такой слияться. Первый раз, возможно, объясняя твою испепеляющую холодность неопытностью и непривычностью, как-то бы вытерпел. Я ведь все видел бы и чувствовал. Трахаться с испытывающей ко мне неприязнь девушкой!! Маразм.

- И оставил бы?

- Даже и первого раза не случилось бы. Или разговорил тебя и узнал бы твои проблемы, дальше мы вместе их решили. Или просто не начал.

- Собственно, у нас так и вышло. Я согласилась на все, лежала с тобой – бери да трахай. А мы сколько времени разговаривали! Ты сильно возбужден, я согласна, но мы трепались и трепались. Сколько меня ласкал! Мне очень хорошо было, и разговор помог, успокоил, показал, что на самом деле – вот на самом-самом! – думаешь обо мне, а не о себе. Тебе важна я вся: и тело, конечно, ведь нравлюсь тебе, ты хочешь меня, и мой ум, мысли, впечатления. Понимание этого успокоили меня сильнее всего. Мной мало кто интересовался вообще, того первого интересовало тело, да и то лишь в прикладном назначении спермоприемника, я же это видела хорошо. У тебя интерес ко всей мне. Не так, не интерес... Не я тебе интересна, а ты со мной весь... я центр всей твоей жизни, ощущений, наслаждений, мыслей. Любишь меня по-настоящему. Мне пришла в голову мысль: любовь не доказывают по требованию. Сама так всегда считала и говорила. Либо она есть и проявляется, либо нет, а доказательства – чушь. Ну и конечно то, как ты меня слиял. Совсем иначе. Мне давал наслаждение, обо мне думал. Как написал про Олю, так и мне.

- Кстати, о ней. Пора тебе свои впечатления высказать.

- А еще будут части?

- Связного нет. Зарисовки, эскизы.

- Чего ты не окончил? Очень приличная вещь.

- Запал пропал. Дела навалились, а потом уже не тот настрой. Холодным такое не написать.

- Верно. Покажешь эти куски?

- Без вопросов! Но рассказывай сейчас, куски есть куски.

- Оля мне сначала недалекой показалась. Простецкой. Обычная девушка-продавщица. На самом деле у нее есть свои принципы, свое понимание, и она его отстаивает. А где ты, там я узнавала наше, – Мила вдруг заговорила с досадой. – Не скучно одно и то же говорить разным девушкам? Бабник ты и потаскун! Шаблон создал, ловишь лохушек и пользуешься... лицемер и бабник! – я удивленно смотрел на нее, не понимая, – но я все равно люблю тебя, похотливого гадкого самца! Очень! Потому что счастливая с тобой! – закончила она непоследовательно.

Меня это несколько задело, я подумал и нашел, как показать ее ошибку:

- Мила, сейчас в этом городе в тысячах и тысячах постелей влюбленные воркуют, милуются и говорят те же самые слова, что мы: ты мое совершенство, блаженство, моя радость, люблю тебя, хочу тебя, только тебя одну. Одни и те же слова, как по шаблону. Обесценивает это твои слова любви? А чувства?

- Это разные люди говорят.

- Но говорят одно и то же. Это, во-первых, низводит твое чувство до рядового и шаблонного, хотя ты считаешь его удивительным, оригинальным и никем больше не пережитым. Точно так любят еще миллионы, и теми же словами выражают любовь своим любимым. Во-вторых, немалая часть нынешних пар через время охладеют, расстанутся, потом найдут новую любовь. У тебя точно так же будет. В новой любви они будут снова говорить те же самые слова. И ты произнесешь другому мужчине то, что говоришь здесь мне. С теми же трепетательными чувствами.

- Не надо, – попросила Мила и замолчала надолго. Потом обняла тихо, но крепко, произнесла: – Прости. Заревновала. Совершенно верно, хочу, чтобы у меня была еще любовь, и произнесу ему те же слова, что тебе, если буду любить. Но ведь это будет в другое время, другая я.

- Ну так и писал это другой я! Давно. Даже по твоим меркам чувства давние, все ушло. Ревниво тебе читать, так не спрашивала бы про других. Сама затребовала.

- Неприятно стало на душе, когда дочитала и подумала: так точно и мне говорит! Ему это все не впервой. Я не первая для тебя. Так ведь я тоже не в первый раз говорю "люблю". Тому говорила. Не с такой силой и страстью, но говорила, – созналась Мила.

- Если с ним был секс, то и чувства были. По-другому ты бы не согласилась...

- Да. Все мы в лоск потасканные потаскунЫ. Разбазарили свою невинность...

- В крайность ударяешься, Мила. Ты была для меня невинной девушкой во всех значениях, кроме мелкого физиологического пункта. Какое тут разбазаривание!

- А влюбления безответные или платонические? Сколько раз было.

- Выходит, твоим идеалом является девушка-чурбан. Живет она, ко всем ровно прохладно относится, никаких симпатий-привязаностей-любовей ни к кому не испытывает ни в какой степени. Потом встречает парня – и сразу у нее полная и яркая настоящая любовь?! Откуда умение у нее любить? чувствовать любимого? хотеть ему всю отдать себя? В себя загляни. Не будь у тебя прежних опытов переживаний разных привязанностей и влюблений, ты бы глупости творила сейчас со мной. Потому что не понимала бы себя и не знала, что делать.

- Все-все-все, поняла. Болтнула. Зато убедилась, что ты не притворяешься, не забавляешься, все у тебя серьезно. Писал давно и по живым переживаниям – прямо при разорванных чувствах; писал для мужчин: попадаются места, где проступает хвастовство перед воображаемыми соперниками. Выходит, писано не для меня и не пыль пустить. Значит, достоверно. Ревность кольнула, ты меня действительно образумил: говорил десять лет назад те же страстные слова, что мне сейчас, так и я через десять лет своему будущему мужу скажу то, что сейчас горячо шепчу тебе. Разве это будет признак неискренности и фальши?! Потасканности?

- Разобрались! – подытожил я.

- Именно! Понравилось, лучше поняла тебя. Да и просто красиво. Давай остальное, хочу продолжение об Оле.

- Потому что сама пережила подобное, тебе живо все предстает. Мною рисуемые образы окликают твои личные переживания наших ласканий, нежности, лежаний в объятиях. Вроде не о тебе – и точно про нас!

- И слияний! А обо мне напишешь?

- Не знаю, Мила. Движущий мотив писать – чувство незавершенности, невысказанности или непонятости.

- Понимаю. Как бы оправдание или исправление ушедшего.

- Да. Творит неудовлетворенный. А с тобой я утоплён в счастии и неге. Просто тАю и плыву в волнах наслаждения. Ничего не выйдет. Может, через время появится понимание уникальности нашей с тобой ситуации, тогда захочется его зафиксировать.

- Жаль. Что у нас, тоже стоит записать. Ты мне файлы дашь? Никому не покажу. Себе.

- Бери. Не скрываю. Нравится – читай. Будет возможность, покажи подругам. Не запрещаю.

- Да, это будет и о нас, – согласилась Мила.

- О нас. У нас много метафизики. Удивительно.

- Ты о нашей встрече?

- Вообще о нас. Как все точно проведено по грани! Мое главное правило: себя не навязываю женщинам. Ответит, что я старый, импотентный, скучный, что у меня на уме только трахнуть, не убеждаю ее в обратном. Достаточно ей раз сказать, что не желает общаться со мной, отстаю. А с тобой что-то не давало мне так поступить, Мила.

- Понимаю.

- Вспомни, ты напишешь, что больше не будешь общаться со мной, я к тебе не пристаю с новыми письмами.

- Мне становилось пусто в душе, когда ты молчал, очень не хватало твоих писем, – призналась Мила.

- Мне тоже грустно становилось, когда затухала переписка. Но это не причина требовать от тебя продолжения. Да и здесь...

- Здесь твое терпение было бесконечным! Действительно, ты меня, как синичку, бережно удерживал несмотря на мое клевание, – и добавила без перехода. – Давай еще послияемся? Только хочу сверху попробовать.

- Хочется, Мила, так ставь струй и одевайся.

- Зачем одеваться?

- На струй одевайся звёздочкой!

- Ну ты и затейник! – Милу рассмешило слово.

- Если струй стоит, а ты свою звёздочку на него сверху насаживаешь. Значит, и вся ты одеваешься на струй. Не я же всаживаю.

- Понравился образ: моя звезда одевается на струй! Не ты всаживаешь, а я одеваюсь на твой струй. Свою звезду сама... Здорово!

Мила повернулась, бережно взяла струй пальчиками и обнажила его полностью. Наклонилась и взяла нежно мягкий струй в ротик. Немного милых ласк – он встал. Еще поцеловала головку, погладила и пощупала яички, осторожно их покатала под кожей. Отметила:

- Странно так... плюшевый мягкий мешочек, а в нем тверденькие такие! Надо ж! Все у тебя необычно. Струй мягкий и бархатный, а потом аж звенит от напряжения; мошонка нежным мешочком висит, а в ней камешки!

Она неумело попробовала одеться на струй, не получалось. Пока возилась, струй опал. Я ей помог и объяснил:

- Садись как бы на корточки надо мной. Я подрочу немного, он встанет. Так... Еще чуть ниже... вот так! – затем приподнял свои бедра и всадил струй в ее звёздочку, придерживая его у корня; струй не набрал полной силы, но способен был войти в ее раскрытую звёздочку. После этого сказал: – Теперь медленно опускайся вместе со мной... Ну вот, ты на струю, и твоя приятная девичья звиздёночка тоже. Дальше сама двигайся, как тебе нравится.

- Прямо так садится на него?! Не придавлю? Стремно, яички тут, – обеспокоилась Мила.

- Нормально, Мила. Поза знакомая, ничего не придавишь, и мне так же хорошо, как тебе. Слияйся, как тебе хочется.

Она начала осторожно двигаться, приподнимаясь и опускаясь. Быстро освоилась. Догадалась встать на колени, наклониться ко мне и насаживаться в такой позиции. В этом положении я не был придавлен ее телом, мог приподниматься, усиливая вонзание. Но Мила попросила:

- Не, ты лучше лежи. Я совсем сама, милый. Правда. Тут совсем другое, необычное.

- Тогда пусти меня, повыше лягу.

Мила слезла с меня, я намостил подушек и лег высоко, чтобы удобно было смотреть, как Мила слияется. Снова оделась на струй и возобновила неспешную слияния. А я лежал расслабленный и смотрел, как симпатичная девушка слияется с моим струем.

Она стояла на коленях над моими бедрами и насаживалась на струй, приседая. Гладил неспешно ее ножки и бока. Хватал иногда крепко, будто слиял во второй позиции. А то тянулся к ее небольшим тверденьким сисечкам, тискал их, гладил, перекатывал между пальцами соскИ. Звёздочка была недоступна глазам, виднелся только пушистый лобок. Он выглядел выпуклее, пышнее, отчего сразу становилось ясно, что звёздочка полна струем. Это захватывало. Какая-то симпатичная девушка слияется на моем струю, и звёздочка у нее необычайно приятная, так сладко насаживается на струй. Она насаживает свою звёздочку всякий раз иначе: то чуть в сторону наклонится, чтобы струй сильнее ткнулся в боковую сторону пещерки, то, насадив звёздочку до корня струя, делает подсекающее движение вперед бедрами, так что струй вместе с пещеркой смещается внутри ее тела. Девушка слияется без стеснения, азартно насаживает свою звёздочку на струй, а я как бы не участвую... я просто пиво пью и неприлично подглядываю за девушкой.

Мила наклонялась, заливала меня потоком своих прохладных, душистых девичьим ароматом волос, целовала, продолжая надеваться на струй. Ее нежные поцелуи с проникновением напористого язычка ко мне вызывали сладкий холодок в позвоночнике. Еще бы – девушка хочет слияться! Скоро мы будем слияться. При этом я гладил ее упругую попку, хватал за нее, водил нежно ладонями по спинке, бокам, животику, бедрам. Мне хотелось эту девушку воспринимать всеми способами – и видеть, и вдыхать, и ощущать, – а упругость и гладкость ее молодого тела вызывала восторг. Брал ее груди, как букеты – в ладонь трубочкой, – и вертел слегка, сжимая. Приходилось сдерживать себя, чтобы не начать подаваться ей навстречу, загоняя струй по самые яички.

Мила откидывалась назад, упершись руками в мои колени и разведя ножки, насаживалась на струй. Я ничего достать не мог, зато это самый приятный вид. Вся слияющаяся девушка доступна взору. Прелестные литые сисечки, напряженный животик, разведенные широко бедра... и вот там, где сходятся гладенькие бедра и животик... пушистый выпуклый лобок и желанная звиздёночка девушки, одевшаяся на мой струй. Она широко раскрыта; пышные, налитые большие губки разошлись в стороны сами, оставив малые свободно стоять... а вошедший в звёздочку струй раздвинул их, так что они изогнулись, охватывая его. Спереди, на самом видном месте алеет складочками капюшончик! Девушка то приподнимается, почти целиком снимая свою звёздочку со струя, а из губок показывается венчик, то снова со страстью насаживается до корня. Ее распахнутая звёздочка, разведенные ножки, выгнутая вперед грудь с холмиками маленьких сисек – все говорит, что девушка слияется с чувством, наслаждается.

Запыхавшись, Мила легла на меня, не снимаясь со струя. Обнимала, целовала. Ощущал, как туго ее пещерка обжимает струй... похоже, она возбуждена достаточно. Успокоившись, Мила отметила:

- Два раза ты меня слиял особенно. Не только струй, но еще бархатная ладошка ласково и нежно шлепала меня ниже, в промежности. Сказал, это мошонка. В другие разы этого не было. Сейчас, когда откинулась назад, снова это было. Не так мягко, но тоже бархатисто в тот край звезды касается. Твои яички, да? Не больно было?

- Да, верно. Нет, мне очень приятно было смотреть, как ты слияешься на моем струю. Звёздочка у тебя возбужденная, может, кончишь?

- Зажгла меня твоя неспешная слияние. Чтобы мне кончить, тебе столько придется трудиться, – ответила Мила в раздумье.

- Не, совсем не придется. Ты вот так сверху попробуй. Начни, Мила, а там сама поймешь, легко или трудно пойдет. Если трудно, остановишься. А я постараюсь тебе помочь.

Ну какая, вроде бы, разница, кто сверху, кто снизу! Струй всаживаю или звёздочка насаживается... Но ведь отдельного ощущения не бывает, они пачкой приходят. Когда я слияю Милу, она лежит расслабленная, и пещерка, и звёздочка тоже. Будучи сверху и двигаясь, тело Милы в тонусе и совсем другое даже на касание. В позиции сверху ее бедра иначе охватывают меня, моих бедер и живота касаются другие части ее тела.

Мила тоже отметила новизну ощущений:

- Как необычно! Впервые так слияюсь. Необычные ощущения. Не думала, что будет так хорошо. Понимаешь?

- Думаю, понимаю. Потому что сама двигаешься.

- Да. Совсем иначе! Прикосновения другие. Сижу на тебе, а струй во мне! Звезда к нему плотно прижата. Ну и главное – сама двигаюсь. Тяжело, конечно, но здорово!

Она полежала еще, отдыхая. Чтобы струй не опал, пошевеливала бедрами, слегка насаживая свою звёздочку. Вот стала насаживать сильнее, активнее, приподнимая попку, но прижимаясь грудью ко мне. Затем села, откинулась назад немного, уперев руки в мои бедра. Закрыв глаза, слиялась. Я протянул руку и взял тюбик, выдавил немного геля на большой палец. Расположил руку на своем лобке так, чтобы при движении Милы вверх-вниз звёздочка натыкалась клиторком на выставленный большой палец. Мила тут же уяснила суть. Стала насаживаться одинаково, не меняя положения. Скользкий от геля мой палец проглаживал верхнюю часть предвходия до соединения малых губок. На этом месте звёздочка наиболее сильно зацеплялась пальцем – если бы делал я, поостерегся так надавливать, но самой Миле лучше знать – потом поддевалась головка клиторка, затем весь клиторок и самый верх звёздочки, когда Мила резво опускалась на струй. Я держал палец неподвижно и не менял его положение, она освоилась и, подаваясь бедрами вперед или назад, сама определяла, где и насколько сильно будет проглажена ее звёздочка. То, как увлеченно слиялась Мила, показывало ее желание. Звёздочка своим соблазнительным видом подтверждала это и добавляла мне наслаждения. Большие губки наполнились и округлились, превратившись в симпатичные пышные широкие розовые валики, между которыми стояли упругие малые. Они охватывали струй и далее вверх поднимались едино. Восхитительное и сладкое зрелище, как налитую желанием свою звезду девушка сама слияет моим струем! Здесь много составляющих; помимо разгоряченной девичьей звёздочки радует открытость девушки, ее увлеченность, которая немыслима без доверия.

Мила зачастила. Насаживания стали неглубокими, только чтобы клиторок терся о палец, а струй лишь входил головкой. Пещерка стала туже, насаживания давали очень яркое наслаждение и мне. Наше занятие стало уже не игрой, а слиянием. Запыхавшись, она дышала с замираниями. Уперлась руками в меня, видимо, уставали ножки качать тело. Не мог удержаться и начал помогать ей, вонзая струй глубже, но Мила кратко бросила: "Не, я сама", – и я тут же прекратил. Только положил свободную руку ей на бедро. Мила быстро и коротко качалась на струю, очень сильно прижимаясь клиторком к пальцу... под моим пальцем проскальзывала упругая косточка; сам бы я побоялся настолько его задирать, но тут Мила решала, как ей подходит. Клиторок сильно цеплялся за палец: как ей не больно! Она перестала дышать, напряглась, бедро покрылось мурашками... она не насаживалась, только покачивала звёздочкой, одеваясь на кончик головки, и терлась ею о палец. Мила задышала и повалилась на меня без сил. Я ее обнял, прижал. Звёздочкой она ко мне не прижалась, стояла на коленях надо мной, и я двигал бедрами, всаживая струй в кончившую звёздочку девочки; редко, но глубоко, чтобы к ее сладострастной неге добавилось волнующее ощущение заполнения струем. Мила лежала, вздыхала счастливо и сладко, обнимала ручками. Ее сладострастие переливалось мне. Ощущал восторг, нежность к ней, струй жужжал, и я весь хотел Милу сильно. Кончившая звёздочка легко поддавалась струю, легко его впускала в себя. Может, она слабее сжимает струй, зато мягкость и облегаемость звёздочкой головки подчеркивают ее блаженствующее состояния. Мысль о том, что слияю только что кончившую звиздёночку, в которой еще плещется сладострастная нега, окликала во мне переживания своих сладострастий: звёздочка Милы сейчас наподобие моего струя, расслабляется, распространяя сладкую негу; ее мягкость и уступчивость струю вроде моего поникания. Я чувствовал, что мои вонзания крепкого струя продляют сладострастную негу Милы. Мила блаженствовала на мне, а я продлял это. Наслаждение девушки, кончившей на моем струю, передавалось мне.

Мила почувствовала это. Прошептала:

- Давай и ты. Кончай и ты! Я тебе хочу дать. Ну правда. Ведь хочешь. Хочу тебе дать блаженство тоже. Без этого мое неполное. Давай. Как ты хочешь?

- Не, Мила. Силы кончаются, я это чувствую. Если кончу сейчас, то, видимо, до отъезда уже не будем слияться, струй будет совсем вялый и слабый. Хотелось бы выдержать до субботы, чтобы наш последний день получился с яркой слиянием, но, думаю, не смогу, все равно завтра распалишь меня, – рассуждал я вслух. – Не ожидал, что ты будешь не только возбуждать меня, но и давать свою энергию. От тебя приходят мне силы, я уже отчасти готов. С другой стороны, ощущение в организме, что сил за два дня не накопится. Выслиялся с тобой, Мила, до конца, я ведь себя хорошо знаю.

- Зачем тебе так точно в субботу? Что это означает?

- Мила, хотел бы последнюю слияние сделать легкой. Не мгновенной: перевозбужденный не смогу долго слиять, кончу на первых минутах. И не вымученной, как той ночью: слияешь, слияешь, но сладострастие не приходит. Последнюю слияние надо сделать яркой и нетрудной: сдерживаться и быть в состоянии слиять долго, но кончить, как только отпущу тормоза. Для этого нужна средняя степень возбуждения. Вот не знаю, как быть. Воздерживаться до субботы – буду сильно возбужден, мгновенно кончу; кончить сейчас – в субботу не выйдет, мало времени для восстановления.

- Как ты себя хорошо знаешь!

- Ну так десятилетия наблюдений! Давай еще послияю, Мила, но без моего сладострастия. Так будет лучше.

- Конечно, милый. Не думай, что я требую от тебя со мной кончать. Распределяй силы сам.

- Подразни меня, Мила, чтобы встал.

Мила повернулась к струю и занялась им. Обнажила его и рассматривала. Брала яички в руки и легонько перекатывал. Целовала головку. Потом всю взяла в ротик. Немного подрачивала, толкая кожу к корню. Мы сменили позицию. Я присел на голени, а Мила передо мной лежала, широко раздвинув ножки. Она желала каким-либо путем доставить мне удовольствие. Пальчиками развела губки и рассказывала мне о своей звёздочке, смотря со вниманием на струй:

- Смотри, милый. Это моя девичья звезда, которая дает тебе и мне блаженство. Только что я слиялась с тобой, свою звезду одевала на твой струй. За этими губками в глубине есть входик. Вот туда струй заходил. Бесподобно было! Смотри, это входик в мою звезду. Здесь в глубине самая сладость наша. Какое все нежное у меня! Чтобы твоему струю было хорошо. Здорово, как я сама насаживала свою звезду на твой прекрасный струй! Сама одеваю звезду на струй! – от одной мысли приятно! А еще ты клиторок мне гладил. Он тут, в этих губках прячется, – Мила пальчиком потянула складку вверх, и хоть клиторок не обнажился, однако, капюшончик задорно задрался вверх, показывая таинственную глубину. – Ты его легко нашел и гладил. Я слиялась, а ты клиторок мне катал. Милый, здорово было, волшебно. Все во мне пело! Огонь от звезды по телу. – Она сильнее развела малые губки, достав почти входик, и он тоже немного раскрылся вместе с ними; алый тугой входик девичьей звезды приоткрылся, приглашая слияться. – Смотри, вот это входик в наше наслаждение. Входик в сокровенную часть моей звезды, меня самой, где ты и я получаем блаженство... Все открываю, любимый, от тебя нет у меня тайн. Смотри, мой любимый, здесь был твой струй и дарил мне блаженство, теперь я тебе даю его. Моя звезда готова тебе все дать. Послияй ее. Вот это все для тебя, чтобы слиял меня и получал наслаждение. Эти губки, чтобы струй нежно входил. Входик, чтобы нежно оглаживать головку. А за ним пещерка, хранящая сокровенное наше блаженство. Я – твое блаженство, вся, но начинается оно тут, в моей девичьей звиздёночке, нравящейся тебе. Давай, слияй ее... Смотри, вот так, – он погрузила немного пальчик в пещерку, вынула, погрузила глубже. Входик открылся шире, отчего ее девичья звезда стала умопомрачительно манящей: приоткрытый входик, влекущий в глубину девичьей звёздочки. – Смотри, любимый, в меня, ничего от тебя не прячу. Открываю тебе свою звезду. Она готова, хочет его. Вставляй, слияй меня. Входи и слияй мою звезду! Меня! Меня выслияй. Как было хорошо мне, когда на нем слиялась! Звезда ждет твой струй, приоткрылась и ждет. И я жду.

Мила понимала, как нужно мне. Говорила и показывала так, что возбуждала и желалась очень сильно. Струй окреп до дрожи, я всадил его в звёздочку и размашисто начал слиять. Тянул ее к себе, потом сильно прижимал к своему лобку, что сминались губки. Устав, поникал на Милу и делал небольшую передышку. Окончательно утомившись, я лег рядом с ней, Мила тут же придвинулась, обняла и сообщила:

- Ну затейник! Я же кончила, зачем меня слиять еще?! Оказалось, после сладострастия звёздочка иначе воспринимает струй. Не знаю, как сказать. Теплее, что ли. Совсем другое хорошо. Мягкое хорошо.

Мила сходила обмыться. Пришла с намоченным полотенцем и обтерла меня, за что я был признателен ей. Все равно обмен у нас был, и слияние получилось, слабость и нега заполняли тело. Мила подтвердила, что и ей хочется спать. Мы приникли, я обнял ее, положил пальчик в кончившую звёздочку...