Звезда Синайдана

Sinaidan только vilahdukselta: он проехал лошадь где-то в одном из старых принцесс. Вместо этого этот Пушинин, который, кстати, со мной почти не здоровался, и мало известный. Молодой граф поздоровался и завязал со мной дружескую беседу. Из всех присутствующих в здании гостей он был единственным, кто смог попасть к нам домой, и моя мама была ей очень рада. Мой отец

напротив, не любил его и обращался с ним довольно оскорбительно вежливо.

— Ах, месье паж, — ввернул Малевский, — очень рад вас видеть. Что заставляет тебя прекрасная королева? Её свежее, красивое лицо было для меня так отвратительно

в тот момент, и он посмотрел на меня так презрительно-игриво. Я вообще не удосужился ответить.— Ты сердишься на нас? - продолжила она. — В этом абсолютно нет необходимости. Я назначу, а  останусь главная королева поблизости. Но позвольте мне указать вам на то, что вы очень нуждаетесь в своём долге.

— Как же так?— Паашия должна быть неотделима от императрицы; паашия будет

знать все, что они делают, и будут ли они соблюдать их глаз, — добавил он, понизив голос, — ночью и днем.— Что ты хочешь сказать?

Что я хочу сказать? Я думаю, что говорю очень ясно. День— и ночью. Днем еще то-то и то-то, день яркий и все люди в движении; но ночью — то как запросто может потом

случиться какая-нибудь авария. Я бы настоятельно рекомендовал вам не спать по ночам и помнить об этом моменте. Вы помните — в парке, ночью, фонтан — ну, хорошо, там будет охрана. Ты будешь благодарить меня за совет.

Малевский засмеялся и повернулся ко мне спиной. Он, наверное, не обращает

особого внимания на то, что мне говорят; он был знаменит своим мастерством, которым мог водить людей за нос, и в частности великолепен он в этом мастерстве на костюмированной вечеринке, и его успех добавил ему почти бессознательной изюминки, которая пронизывала весь его облик его внешний вид был.

Он просто хотел подразнить меня, но каждое из его слов литой как яд в мои вены. Кровь ударила мне в голову.-"Так вот как это бывает!" — сказал я себе. — "Хорошо! Ну, я поэтому не успел натянуть парку. Но этого не случится!" —- Воскликнул я вслух и ударил себя кулаком в грудь, хотя я прав знаю, чего не должно случиться.

Ицекохан Малевский собирается прийти в парк, — подумал я, - или

кто—то другой - (садовая ограда была очень низкой, и взобраться на нее

было более чем затруднительно) — но остерегайтесь самого себя,

у которого были мои руки! Я никого не приглашаю приближаться ко мне! Я покажу всему миру и ее неверному — я назвала его действительно неверному — что я знаю, как отомстить. Я вернулась в свою комнату, взяла недавно купленные ящики письменного стола Английский нож, проверяю его остроту лезвий, и кладу его

затем в карман с холодной решимостью, как будто это было

для меня ничего нового и странного. Мое сердце было переполнено гневом; прогуливаться весь день с нахмуренными бровями и плотно сжатыми губами; ходить

взад-вперед, сжимая руку, чтобы согреться над ножом и предсказать

приготовьтесь к чему-то ужасному. Эти новые, странные чувства привлекли

мое внимание и очаровали меня до такой степени, что я подумала, что Синаида очень мало о себе думает. Непрестанно приходила мне на ум пушкинская "молодая

цыганка Алеко": "Какой красивый юноша? Отдыхает..." и дальше:

"Ты просто пятно крови рядом!"... Может, что ты натворил... Я не знаю

что угодно!" Как холодно, с улыбкой я повторю это: ничего.

Отца не было дома; но моя мать, которая в течение некоторого времени

меньше всего интересовалась режимом возбуждения, заметила мой предсказывающий несчастный случай мой внешний вид и сказала мне за обеденным столом: — Что ты такой угрюмый как вы могли опоздать и потерять свои деньги? — Я улыбаюсь просто

снисходительно, а про себя подумала: "Если бы он только знал". Часы бьют 11; Я иду в свою комнату, но не раздеваюсь; Я ждал полночи; наконец бьют 12.

"Час пробил!" Я прошептал, что буду держать язык за зубами и застегну пуговицу

накинув куртку до упора и закатав рукава, я отправился в парк.

Я уже был впереди, лицом к выбранному месту, где я собирался охранять. Парк

из, там, где наш регион граничит с областью Сасекиниен

ограда опиралась на общую стену, выросла одинокая шестерка. Я выдержал это

низко, туухейден, под ветвями, я могу очень хорошо видеть, если ночью

позволяет темнота, что происходит вокруг; корчась рядом с маленькая тропинка, которая мне всегда казалась очень загадочной: это извивающаяся змейка пути вдоль забора, который в этом месте был следы того, что по нему часто лазили, и вели в обход, густой акасиапуун беседки. Я пробирался еловым, Я прислонил его к раме и стал ждать. Ночь была такой же тихой, как и предыдущая; но небо было меньше

облака и кусты еще более крупных цветов после всех контуров

видны четче. Ждем в следующее мгновение вы были очень тяжелыми, почти

страшно. Я все выполнил и просто задавался вопросом,

как мне следует поступить дальше. Хуутайсинко Я: "Куда ты идешь?

Остановись! Признайся или умри!" Или сексиисинко без другого присутствующего...

Каждый голос, каждый звук, каждое размытое пятно казались мне

отмечающими исключение нежелательного вмешательства и редкими... Я готовлюсь к И... Прислонился к стене вперёд... Но прошло полчаса, истекли часы: обострились мои чувства, начало понемногу успокаиваться; тайное подозрение, что я делаю все напрасно мне уже немного смешно от всего этого, что Малевский считает

игра постепенно начала проникать в мое сознание. Я покидаю свое укрытие

и я обошел весь парк. Так же намеренно, ни в какой части ни малейшего звука, везде было тихо; даже Койраммекин спит, свернувшись калачиком на воротах. Я взобрался на теплицу руины, я увидел перед собой ровное травянистое поле, я помню свою сцену Синайдан и я погрузились в своё отражение.

Внезапно я вздрагиваю... Я слышу скрип открывающейся двери, затем

на обрезанных ветках зажигается рисахдуксен. Два прыжка ласкеусина

вниз, к руинам, и я бы замерз. Быстрые, легкие, но осторожные шаги, отчетливо слышные в парке. Они приближались ко мне."Вот он ... Наконец-то он здесь!" Я услышал голос внутри. Suonenvedonfapaisesti Я вытаскиваю нож из кармана, я открыл его —перед моими глазами вспыхнули красные искры, страх и ненависть

волосы на голове встали дыбом ... Ступени были такими же, как у меня

когда я наклонился вперед, прижимаясь к ним... Один в поле зрения появился мужчина ... Боже мой — это о, мой отец! Я сразу узнал его, хотя он был закутан в тёмную куртку и натянул шляпу на лицо. Попыталась пройти мимо него. Он

не заметил меня, хотя ничто не загораживало обзор: но я так сжалась, что, по-моему, была вполне деревенской свидание. Ревность, убийство, готовый Отелло внезапно изменился школьник... Я был напуган до такой степени, неожиданным появлением моего отца в тот первый момент даже заметил, откуда он пришел и

где потерялся. Только когда он скрылся из виду, я Я подумала: "что за звезда, по которой мой отец разгуливает по парку посреди ночи?"

Пелисексеста. Я уронил нож в траву, но я даже не делаю этого, протягивая его заявителю: мне было стыдно, очень тяжело. Я пришёл внезапно, совершенно ясно.

Когда я пришёл домой, я, однако, присел на краешек своего кресла под бузиной

и посмотрел в окно спальни Синайдан. Маленькое, низкое, выпуклое -

стёкла окон смутно вырисовывались на фоне ночного неба ланкавасса

свет. Внезапно их цвет изменился ... я увидел это позади Них,

это было отчетливо видно — мягко и бесшумно опустились легкие рулонные шторы,

окно приземления было забито досками, и все.

— В чем дело? - Сказал я вслух, почти невольно, когда снова я

в моей комнате. — Мечтай, саттумако, или... мысли, которые внезапно

возникли у меня в голове, были настолько новыми и странными, что я

осмелился даже подумать об их окончании.

***

Когда я проснулся на следующий день, у меня болела голова. Вчера

эмоций не было. Вместо этого он стал знойный сомнений и

какой-то неслыханной тоски — как будто что-то во мне были бы мертвы.

— Ребята, что вы смотрите на себя, как на кролика, у которого отняли половину мозга? — сказал Лушин, увидев меня. За завтраком я украдкой наблюдал то за отцом, то за матерью; папа был таким же, как его спокойная мама, опять же, как обычно,

импульсивным. Я ждал, и мой отец заговорил со мной, как это иногда бывает. Но он даже не ласкал меня каждый день, холодные тяжелые ласки К."Скажи мне, ради чего я весь Синайдан", — подумал я, "это всё безразлично, между нами все кончено".

Я иду к ней, но у меня не получается поговорить с ним как ни в чем не бывало,

Я даже не объяснил ему, в каких условиях он может видеть, как я хотел.

Сын герцогини, примерно двенадцатилетний кадет, стал

Питерские каникулы-мой будущий дом, и Зинаида считают, что его брат, как только я

- под стражи.— Вот ваш товарищ, дорогой Володя (первый раз назвали

он меня этим именем). Его тоже зовут Володя. Пожалуйста, оставь его себе; он все еще немного застенчивый, но у него доброе сердце.

Покажи ему Нескучный парк, погуляй с ним, ты возьмешь

его под мое крыло. Разве это не правда, ты делаешь это? ты такой хороший! —

Она мягко опустила обе свои руки мне на плечи, и мне пришлось

просто растеряться. Присутствие этого мальчика снова сделало меня мальчиком.

Я посмотрела на молчаливую кадетку, которая, в свою очередь, уставилась на меня.

Зинаида расхохоталась и прижала нас друг к другу.

Но, конечно же, объятия, дети! —Мы обнимаемся.— Хочешь пойти со мной в парк? Я спросил кадетилта.— Да, с удовольствием, — ответил он хрипловатым, прямо кадетским голосом. Зинаида снова начала смеяться... Меня раньше даже ни разу не видели его лицо немного покраснело. Мы оставляем кадета с парком.

Там были старые качели, которые сужались к доске, я поставил на них

сел, а потом стал возить их. Он сидел неподвижно в новом толстом веркейзене, в своей униформе с широкими золотыми лентами и крепко держался, чтобы молодые люди не отстали. -"Но, конечно, приветствую твой ошейник", - сказал я ему.

— Ничего не делая, мы так привыкли к этому, - сказал он и кашлянул.

Он был внешностью ее сестры. Тем более что ты похожа на его глаза.

Я имел удовольствие показать свою дружбу его брату, но в то же время мой разум гложет еще большая печаль. "Теперь я действительно ребенок",

Я подумал: "а прошлой ночью..."Я вспомнил, где был прошлой ночью, уронил нож, и акула - она у тебя в руках. Курсант попросил одолжить его, отрезал утолщение от трубки, нарезал на соломинку и начал свистеть. Отелло тоже свистел.

Но как же он тот , кто плачет вечером , на том самом круге Реверси Синайдана

после этого, найдя его в парке на углу, спросила его, почему он такой грустный.

У меня так сильно полились слёзы, что он совсем испугался.— Что с тобой, Володя! — повторяя за ним, и видя, что я не перестаю плакать, он влажно целует меня в щеку. Но я отвернулась и прошептала, всхлипывая:— Я все знаю... Что ты со мной играешь?... Что для чего тебе понадобился я, моя любовь?

— Я поступила с тобой неправильно, Володя... — сказала Зинаида. — О, я очень виноват перед тобой... — добавил он и сжал руки вместе. — Сколько во мне плохого,

темного, грешного... Но сейчас я с тобой не играю, я Я люблю тебя, но ты даже понятия не имеешь, почему и как... Но что ты на самом деле знаешь?

Что я могу сказать? Он стоял передо мной и смотрел на меня

и я была полностью в его власти, с головы до ног до того момента, когда

он просто смотрел на меня... через четверть часа я уже бежала

соревнуйтесь с кадетом и Синайданом со словами "я больше не плачу", но я смеялся

так что слезы текли из моих распухших глаз, на моей шее было ожерелье, вместо повязанной Синайдан ленточки, и я плакала от радости, когда мне удалось поймать ее за пояс отцов. Он делал со мной все, что ты захочешь.

***

У меня были бы большие проблемы, если бы меня заставили точно

рассказать тебе все, что произошло со мной через неделю после nocturnal

проверь, как это было после. Это было удивительное, лихорадочное время,

какой-то хаос, где смешались самые разнообразные эмоции, мысли,

сомнения, надежды, радости и страдания, вращающиеся, словно подгоняемые шквалом;

Я боялся заглянуть в свой разум, если шестнадцатилетний молодой человек

обычно может это сделать, я боялся считаться с самим собой; я старался

как можно быстрее сменить дневную одежду на ночную

а потом я проспал всю ночь — беззаботный ум ребенка был рядом, чтобы помочь мне. Я хочу знать, что любящий меня, и я не хотел признаваться себе,

что я люблю; отца, которого я картоин, но Зинаиду я мог нанести на карту. В ее присутствии я вернусь огнем... но какого черта Мне нужно было знать, что именно сжигало и поглощало меня, когда-то я был так рад вернуться и растаять! Я отдаю все

влияние, и я предал себя, прогнав свои воспоминания и закрыв глаза на то, что, как я чувствую, находится передо мной... Это мучение не наверное, могло бы продолжаться долго... Удар молнии оборвал все в один момент и перебросил меня на новый трек. Когда я вернулся домой на ужин сравнительно надолго

продолжая прогулку, куммаксени услышал, что мне пришлось ужинать в одиночестве, что моего отца не было дома, а моя мать пахоинвойпа; он ничего не хотел есть и

был заперт в своей комнате. Слуги по выражению лица извещают, что

это было что-то необычное... Я не смею им ничего говорить

задавайте вопросы, но у меня был привету нас среди друзей молодой Филипп,

заядлый поклонник поэзии, и к тому же гитары. Я обратился

к нему. От него я узнала, что у мамы с папой

произошла ужасная сцена (служанки в комнате принадлежали ко всем

; много говорилось о французском языке - но горничная Маша,

что пять лет прожила пара силайс в доме швеи

чтобы все понять); что мама трезвонила об измене отца,

знакомство соседа с дамой, что отец сначала был

защищался, но потом разволновался и, в свою очередь, сказал ему

чьи-то очень странные слова о чем-то якобы "его возрасте", в котором мать ушла

плакать; что мать также была указана в векселе, который якобы был

дана старой императрице, и ей очень нравилось, как он играет, и

юной леди тоже, и это было угрозой ее отцу. "И весь

эта авария", — продолжил Филип, — "из-за анонимного письма;

но кто это написал, это способ, которым вы понимаете; как такая вещь

иначе никогда бы не увидела свет?"

— Действительно ли в ней что-то происходит? — Я едва успел

сказать, час, как мои ноги и руки отправились в яакюльмикси

и как глубоко внутри, начинают вибрировать.

Филипп многозначительно махнул глазами.

— Есть. Такие вещи невозможно скрыть; как твой отец переживает тяжелые времена

будь осторожен — тебе приходится, например, иногда арендовать трейлер или

что-то еще... ты не можешь обойтись без посторонней

помощи.

Я отодвинула Филипа, и они полностью заняли мою постель. Я не плачу, я не плачу

я поддался отчаянию; я спрашивал себя, когда и как

все произошло; я не задавался этим вопросом раньше, долгое время

тогда я понятия не имел... Я даже не звоню своему отцу... Это то, что у меня было

узнай больше о моей силе; об этой неожиданной вещи в выживании

это сломило меня... Все было в конце. Все мои цветы были

когда-то сорваны и валялись повсюду вместе с ними, как

и форма педали земли.

XX

На следующий день мать сообщила, что он переезжает в город. Утром папа

зашел к ней в комнату и долго сидел с ним наедине. Никто

не слышал, о чем он говорил, но моя мама больше не плакала; он успокаивается и

уже просит еды — но не замечен и не изменен

решение. Кажется, я припоминаю, что гулял весь день, но так и не пошел

в парке, и я ни разу даже не взглянул ни на одну сторону здания.

Вечером я стал свидетелем самого странного случая. Мой отец привел графа

Малев протянул руку от имени зала, прошел через фойе и, подавая в присутствии

холодно сказал ему: "Несколько дней назад это было показано вам

посвящаю вашей двери в одном доме; Я не хочу отвечать

на какие-либо вопросы с вами, но имею честь сообщить

вам, что если вы еще раз придете ко мне, подбросьте меня вам

выньте штырь батареи из розетки. Я не ваш, пожалуйста, ваш почерк ". Граф поклонился,

стиснув зубы, и ушел.

Начали переезжать в город на улицу Арбат, где у нас

был дом. Судя по всему, не самого отца уже нет дальше не хочу остаться

виллы, но он, вероятно, поймали мама, чтобы избежать

позор. Все было сделано тихо, сдержанно, и я передал

матушке привет от меня старой императрице с жалобой на то, что у него

тошнота из-за того, что они встретились с ним перед отъездом.

Я брожу вокруг, как под действием наркотика, надеясь исключительно на это,

что все это скоро закончится. Одна мысль просто не укладывалась у меня в голове:

как могла она, молодая девушка и еще вдобавок принцесса, поступить

таким образом, зная, что мой отец не был свободен, и когда у него была

была возможность жениться, например, хотя Белоозеровн

с кем? На что он действительно надеялся? Он не боялся испортить это

все будущее? Так что, подумай обо мне, что ж, это любовь, это

страсть, это капитуляция... и я вспомнил слова Лушинина:

самопожертвование удовольствия ради некоторых людей.

Однажды я увидел, как что-то белое вспыхнуло вместе со зданием страницы

окно внутрь... "как ты думаешь, у них лицо Синайдана?" подумала я, и они действительно были

там. Я больше не могла этого выносить. Я не могла развестись с ним, сказав

ей последнее "прощай". Дождавшись подходящего случая, я ушел

из пажеского корпуса.

В комнате для гостей старая княгиня приняла меня обычным

неуклюжим и утомительным образом.

— Почему, мой мальчик, твои люди так рано меняют

город? — говорит он, вдувая нюхательный табак в обе ноздри. Я

Я посмотрела на него сверху вниз, и мне легко было бы так поступить. Слово "переводной вексель", которое

Филип упомянул, что это мучило меня. Он не предвидел, что так будет...

по крайней мере, я думаю, что так это выглядело. Следующей вошла Синаида

в комнату, в черном костюме, бледная, волосы растрепаны. Он взял

Сайленс за руку и отвел ее в их комнату.

— Я слышу твой голос, — начал он, и я мгновенно кончила.

Тебе было так легко покинуть нас, непослушный мальчишка?

— Я пришла попрощаться с тобой, — ответила я, — возможно,

навсегда. Ты, наверное, слышал, что мы уезжаем.

Зинаида испытующе посмотрела на меня.

— Да, я слышал. Спасибо, что пришли. Я уже думаю, что не смогу увидеть

тебя снова. Не думай обо мне плохо. Меня иногда дразнят

ты; но я не такой, почему ты так думаешь.

Он отвернулся и прислонился к окну.

— Нет, я не такой. Я знаю, ты считаешь себя плохим

Я думаю.

— Я?

— Так что только для вас, ребята!

— Я? — удрученно повторила я, и мое сердце заиграло красками, как

раньше, непобедимая, невероятная магия, сила воздействия. —

Я? Поверьте мне, Зинаида Александровна, что бы вы ни делали,

как бы ты ни мучился от желания меня, я все-таки есть

Я люблю и уважаю тебя, пока жив.

Он быстро повернулся ко мне лицом и, протянув руки, взял мою голову

ее ладони и поцеловал меня долго и страстно. Создатель

знаю, кому на самом деле предназначался этот долгий прощальный поцелуй,

но я жадно наслаждался его сулоудестой. Я знаю, что его больше нет

никогда не исправишь. Прощай, прощай, повторил я...

Он отстраняется от меня и уходит. Я тоже удаляюсь. Я не могу

объяснить свое чувство, с которым я покинул Синайдан. Я бы не пожелал этого никогда

исправиться; но, тем не менее, я чувствовал бы себя несчастным, если бы не сделал этого

не смог испытать это на себе.

Мы переехали в город. Прошло много времени, прежде чем я смог вырваться

- мимо и устроиться на работу. Мои раны медленно затягиваются. Странно

да, я не испытывал горечи к своему отцу. Наоборот

он как будто все еще рос в моих глазах... Объяснять они могут исследователям душ

как им заблагорассудится.

Однажды я прогуливался по бульвару и фотографировал Мэтта для собственного удовольствия, я встретил

Лушинина. Он мне нравится своей прямотой и притворной бесхарактерностью

и еще, кроме того, поэтому, что он воскресил меня к жизни

дорогие воспоминания.

— Ага! — сказал он и нахмурился. Это вы, молодой человек!

Покажите себя. Ты все такой же желтый, но в глазах

впрочем, уже нет прежней лености. Ты просто мужчина

похож на какую-нибудь комнатную собачку. Это хорошо. Ты работаешь

сейчас, что ли?

Вздохнул я. Врать не хотелось, и, по правде говоря, опять мне было стыдно

признаться.

— Ну да, я понимаю, — продолжил Лушин. Главное, чтобы

жил нормальный человек и не слишком отдавал разум в свою власть.

Что хорошего это даст? Что такое захват власти, всегда ли это самое худшее.

Люди должны стоять на собственных ногах, даже если это больше, чем

камень у вас под ногами. Я кашляю, как будто вы принадлежите этому месту... а Белоозеров —

вы слышали об этом?

— Тогда что? Я нет.

— Исчез без следа; говорят, он отправился на Каукаазию. Это

урок для вас, молодой человек. И все из-за того, что вовремя

чтобы понять, что спираль отключена, отключите сеть. Но я думаю, вы, ребята, справляетесь

счастливо. Берегись, ты снова попал в ловушку. Прощай.

— У меня нет, подумала я... Я его больше не вижу; но я была

тем не менее, им разрешили еще раз увидеть Зинаиду.

XXI

У моего отца была привычка каждый день ездить верхом. У него был отличный

Английская лошадь, узкошеая, длинноногая, выносливая и

вирма. Ее звали Электрик. Никто другой в глаза не смел ездить верхом

как отец. Однажды мой папа зашел в мою комнату в очень хорошем настроении,

так как я давно его не видел. Он сел

верхом и уже привлекал внимание шпорами на ноге.

Я просил ввязываться.

— Прыгай, тебе раньше Санта, — ответил мой отец, — ты не

вы можете следовать за мной.

— Да; я надену также шпоры на ногу.

— Ну, тогда пошли.

Мы отправились в путь... У меня был маленький, густоволосый,

сильные ноги и норовистая лошадка. Получилось хоть и нелистя на полном скаку,

когда Электрик бежал рысью, но я, однако, не отставал.

Я никогда не видел, чтобы мой отец взимал налоги с наездников; он сидел на лошади так

красиво и с таким комфортом, что лошадь

выглядела именно так, просто чтобы чувствовать и гордиться им. Мы катаемся по

бульварам, мы вышли на девственное поле, где запрыгнули на несколько

через заборы (сначала я боялась прыгать, но отец презирает

трусов — и я преодолела свой страх), потом мы катаемся дважды

Мы с Москвой-рекой подумали, что вернемся домой, особенно

когда мой папа заметил, что моя лошадь устала, когда он

внезапно свернул в сторону крымского калуупайкалта и поехал кататься

вдоль пляжа. Я поспешил за ним. Когда мы, наконец, достигли, мы

высокой кучи бревен, которую нужно было сложить, вскочил, он быстро вскочил на свою лошадь,

сказал мне сделать то же самое и отдать мне уздечку вашей лошади,

сказал он, что я подожду его в бревенчатом доме, и ушел

сам свернул на маленькую поперечную улочку, потеряв меня из виду. Я начал

ходить взад и вперед по пляжу, ведя лошадей за собой и

торуэн Электрик, который постоянно дергал головой, встряхнулся,

пролилось немного и шипит, а ниньпянь, когда я остановился, поочередно соскребаю его

по другому поочередно, чтобы другие предки, возможно, приехали в страну или укусили мою лошадь

одним словом, шея вела себя как избалованный пур санг.

Мой папа задержался надолго. Река источает отвратительный туман, прекрасный вихмасаде

начал потихоньку стекать, посыпаю его маленькими черными точками по серому

волосок, который, рядом со мной, бродит, и который завелся у меня

постепенно выглядит очень плохо.

Ко мне начали уже приходить противные, но мой отец так и не пришел. Ко мне подошел полицейский

Финского происхождения, тоже похожий на серого, из больших старых саркалакки

в форме горшка и с лезвием на руке (интересно, что полиции

понадобилось именно тогда в резиденции на Москва-реке)

и, повернув ко мне старое, морщинистое лицо, сказал:

— Что вы делаете здесь с лошадьми, молодой господин? Дайте мне

уздечка, поэтому я держу их.

Я ему не отвечаю. Он попросил у меня сигарету. Чтобы уйти

он отошел (я был очень нетерпелив) Я сделал несколько шагов

что-то вроде того, где потерялся мой отец; я передаю это до конца,

Я завернул за угол и внезапно остановился. Примерно в сорока шагах

от меня на улице, у какого-то открытого окна спереди,

стоял мой отец спиной ко мне. Он прислонился к боковому стеклу, неправильно.

За окном в полумраке сидела женщина в темном костюме

Я разговаривал со своим отцом. Женщину звали Зинаида.

Я стоял, как окаменелый. Я не очень

жду. Изначальный замысел заключался в том, чтобы сбежать. "Если бы мой отец посмотрел

оглядываясь назад, я подумал, что пропал без вести..." но самое странное чувство

более сильное, чем чувство любопытства, и еще более интенсивное, чем зависть

и пелкоакин останавливают меня. Я начал внимательнее присматриваться к этим двоим

и я попытался прислушаться. Казалось, мой отец требовал чего-то, чего Синаида не хотела

делать. Я до сих пор вижу перед собой его лицо — печальное,

серьезное и красивое, и в нем читается невыразимая капитуляция,

взгляд скорби, любви и какого-то отчаяния, я не могу подобрать для этого другого слова

. Он коротко ответил на одну позицию и поднял

глаза, улыбнулся лишь кротко, но с той же решимостью.

Это единственная улыбка, которую я знаю, была у бывшего синайдана.

Мой отец пожал плечами и приумножения шляпку, что тот факт,

всегда выражал свое нетерпение... Затем я услышал слова:

Тебе нужно с этим расстаться... Рука Зинаиды была прямой, и она протянула ему руку...

затем произошло нечто совершенно удивительное: отец воспитывал его внезапная

кнут, который дрожал в пыли пиджак и услышал я громкий

ударил, ударил локтем по голой руке. С большим трудом

Меня остановил возглас удивления. Зинаида вздрогнула, молча наблюдая за отцом

и, медленно поднеся его руку к губам, запечатлела красноватый поцелуй ниже

виирулле в его руке. Мой отец швырнул в сторону piiskansa и работает быстро

вверх по лестнице, скрылся в здании...

Зинаида развернулся, развел руками, склонив голову назад и

исчезли также на штыри батареи.

Пелястиксеста и ужас просто сбили с толку, и я продолжал пятиться, я отступал,

Я перебежал улицу и вернулся к реке. Я не мог понять

ничего. Я знаю, что мой отец, который, как правило, было очень холодно и

сдержан, иногда вы можете получить сильные вспышки гнева... но

ведь я не мог этого понять, то, что я видел... Но

в то же время я также чувствовал, что никогда в жизни не смогу

забыть это движение Синайдана, его взгляд, улыбку и то, что его

картинка, несущая новый образ, который совершенно неожиданно возник передо мной,

навсегда запечатлелся в моей памяти. Я посмотрел в задумчивости

реки, и я заметил, что слезы начали стекать из глаз. Его

нажмите, думал я ударил... ударил...

— Ну, о чем ты думаешь — давай мою лошадь! Я услышал, как отец сказал

позади меня.

Я передал автомат ей под уздцы. Он прыгнул электрик я

сзади... озноб лошадь поднялась на дыбы и прыгнул половина

сажени вперед... но мой отец быстро приручил его; он толкнул шпорами

его в бок и ударил кулаком по шее... давай не будем

хлестать, пробормотал он себе под нос.

Я вспомнил, что бьет кнут, и вздрогнул.

— Куда ты его кладешь? — На самом деле спросил я отца через небольшой промежуток времени.

Отец не ответил, но поехал дальше. Я добираюсь до него. Я хотел

обязательно увижу его лицо.

Ты скучал, когда был один? — сказал он сквозь зубы

.

— Немного. Где ты упал, тебя отшлепали? — Переспросил я его.

Мой отец быстро взглянул на меня. Я уронил это, — сказал он., —

Я выбросил это. — Он задумался спросить и склонил голову... и

там я в первый и почти в последний раз увидела, как много

нежности и жалости могут выражать его суровые черты.

Он снова ушел парить, и я не могу больше терпеть, чтобы он чего-то добивался;

Я вернулся домой на четверть часа позже, чем он.

"О, это любовь", - подумал я про себя, в очередной раз сидя ночью

мой письменный стол, на котором теперь стали появляться книги и буклеты, —

"это страсть!... Как можно терпеливо переносить нападки со стороны...

скажем, самое любимое существо в его руках!... И все же

посмотреть на это возможно, если любишь... И я... я

представляю себе..."

В прошлом месяце я была очень устаревшей, и я люблю свою

всю в себя, и наши страдания казались мне такими

маленькими, детскими и пустыми по сравнению с

другой, мне неизвестный, которого я едва знал и

который пугал меня, как и неизвестное, красивое, но суровое лицо,

которое напрасно пытаешься рассмотреть наполовину в темноте...

В ту же ночь я увидел странный и ужасный сон. Я был

иду в свою низкую, темную комнату ... мой отец стоит там

в руке лошадиный кнут, он притопывает ногами; в углу кыйретти Синайда и—

не на руке, а на лбу у него была красная полоса... Но их

оба стоящих позади Белоозерова пачкают все в крови, открывая

бледные губы и угрожая сердитым голосом моего отца.

Через два месяца я поступлю в университет через полтора года

после смерти моего отца от инсульта в Санкт-Петербурге. Мы совсем недавно переехали.

Мы переехали. За несколько дней до смерти он получил

Из Москвы письмо, которое очень сильно ускорило его... Он был

что-то спрашивал у моей матери, а будет ли еще причитать он, мой отец!

В тот же день, утром, когда у него случился инсульт, он начал

Французский язык напиши мне письмо: Сын мой, я написал ей,

— уменьши любовь женщины, возненавидь ее, удача, этот яд...

После его смерти отправил ей значительную сумму денег

Москва.

XXII

На это ушло около четырех лет. Я только что закончил колледж, и я все еще

не знал, что я должен был взять, от чего отказаться.

Я бродил без всякой работы.

Одним прекрасным вечером я встретил в театре майданова. Он должен был

жениться и занять должность; но иначе я бы не заметил

в нем никаких изменений. Он был вдохновлен по-прежнему совершенно без причины

и, возможно, вскоре его снова посетит уныние и печаль.

— Вы знаете, он сказал мне, среди прочего, что миссис. Дольская

здесь.

— Кто такая миссис. Дольская?

— Вы забыли? Бывшая принцесса Сасек, в которую мы все

влюбились, и ты, конечно, тоже. Помнишь, вилла,

Нескутшнин клоуз?

— Он женат на Долс?

— Есть.

И он здесь, в театре?

— Нет, но здесь, в Сент. Петербург. Он приехал сюда несколько дней назад, и

едете за границу.

А что ее муж?

— Красивый мужчина и очень богатый. Был моим сообщением у моих товарищей в Москве.

Понимаете... после этого ... конечно, вы хорошо знаете

ВСЕ... (Майданов многозначительно улыбнулся) до него было нелегко добраться

вышла замуж. Это было в результате... Но у нее в голове нет

нет ничего невозможного. Зайдите к нему как-нибудь, ему

наверное, было бы приятно увидеть вас снова. Он был еще больше

еще красивее.

Майданов дал мне адрес Синайдана. Он жил в отеле Демут'исса.

Старые воспоминания пробудились во мне... Я сразу же решила на следующий день

навестить бывшую пассию. Но что-то мешает;

прошла неделя, другая, и когда я, наконец, еду в отель

Демут'ф и я спросили миссис. Дольск'та, я узнала, что ему было четыре

день мертвых внезапно уложил ребенка спать.

Я почувствовала себя как удар ножом в сердце. Мысль о том, что я должен был увидеть его,

Я ходил к ней домой и что теперь больше никогда не смогу

ее увидеть — эта горькая мысль подталкивала меня к борьбе с не-соймауксеном

силой.

— Die? — Повторил я, наблюдая за скучающим привратником; затем

Я тихонько вышел и пошел гулять туда, сам не зная куда.

Размер энтиситени внезапно снова нырнул вперед и осел

глаза моей души. Вот чем это закончилось, вот какой была судьба capital

спешка и рвение разве не ускорились, чтобы подарить молодую, пламенную, искрящуюся жизнь?

Я думал обо всем этом, я мысленно описывал эти милые черты лица,

глаза, кудри, заточенные в гробу, в сыром подземелье

там, в темноте, недалеко от меня, все еще живой, и

возможно, всего в нескольких шагах от моего отца...

Я думал обо всем этом и вспомнил слова Пушкина:

Я - предсмертное послание, которое я получил из холодных уст.,

И я холодно слушаю это.

О юность, юность! Ты ни о чем не беспокоишься; это похоже на то, что у тебя есть

все сокровища мира в твоем распоряжении, даже горе, которое ты испытываешь,

и заботы, которые тебя украшают; ты самосознателен и храбр,

ты сказал: я один живу — смотри! И все же твой день

проходит и исчезает без следа, и все в тебе тает, как воск

на солнце, как снег... И, возможно, весь секрет твоей прекрасной задницы

заключается не в том, что ты все можешь, а в том, что ты можешь

думать, что ты можешь все, просто ты попался на удочку

экспортируйте в мощность, которую вы не можете использовать никаким другим образом, — это,

что каждый из нас действительно считает себя расточителем столь же серьезным

справедливо полагает, что может сказать: чего бы я ни хотел, я не смог бы получить

в свое время, если бы потратил свои силы зря!

Так было и со мной... То, на что я надеюсь, а не то, чего я ожидал,

какое замечательное будущее я видел перед собой, когда я едва мог

однажды очистившись, я почти ничего не помнил об уроках горя

сингл "моя любовь" выпущен для того, чтобы вызвать в воображении это видение.

Но, то, что осуществилось все, на что я надеялся! И все же

даже сейчас, когда уже вечерние тени начинают ласкать мою жизнь больше, чем что

чем освежительнее, тем дороже для меня остаться. Тебе не нравятся воспоминания о том, что

быстрое охикиитянин из ранних весенних облаков?

Но я безрезультатно ругаю себя. Даже тогда, в том беззаботном, как

во времена юности, возрасте, я затыкал уши грустным голосом, который

часто орал на меня и огромным эхом отдавался у могилы с другой стороны.

Я помню, что через несколько дней после того, как я получил информацию

Смерть Синайдана с непреодолимой силой заставила меня прибыть сюда

где-то в нашем доме жила на смертном одре бедная жена. В лохмотьях

весь завернутый, лежащий на жестких досках, с мешком на голове, под мертвецом тяжелая

и мучительная смерть. Вся его жизнь прошла в Анкаре

в каждодневной борьбе с нуждой; она не видела никакой радости,

не вкусила благодати счастья, и можно подумать, что он радуется

смерти, что избавлению и покою. И все же —

до тех пор, пока старое тело все еще может сопротивляться, до тех пор,

пока грудка все еще едва может плавать на нем, чтобы отдохнуть на холоде

под руку, пока еще хватало последних сил, старик

непрестанно осеняла себя крестным знамением и все время повторяла: Господи, позволь

прости мне мои грехи, и только потом, когда он потерял сознание, исчезли

в его глазах страх смерти и ужас, на который я смотрю...

Я помню, что старушка умерла на глазах у Овера. Я боюсь звезды Синайдана и испытываю огромное желание помолиться за него в свою очередь, за моего отца и за себя.