Атлас сексографии

На книжном рынке царила необычная удивительная атмосфера. Всё было не так как всегда. Некая головокружительная эйфория буквально пропитывала каждый атом пространства. Меня слегка покачивало, когда я проходил между рядами. Книжный рынок я знаю как свои пять пальцев. Могу бродить по нему с закрытыми глазами и безошибочно находить точки с эзотерической, эротической, философской литературой, фантастикой, поэзией, детективами, хоррором etc. Но сегодня я заблудился. Или рынок изменился? Всё какие-то незнакомые места… незнакомые лица… и даже незнакомая литература…  Никак не мог прочесть названия на обложках… Может что-то со зрением у меня случилось?..

И тут перед глазами у меня возникла вывеска  АТЛАС-БУКИНИСТ. Значит со зрением всё нормально. Это уже хорошо. Вывеска выполненная под старину,   готическим шрифтом украшала не менее оригинальную лавочку, в витринах которой были выставлены древние и средневековые атласы. Мне стало интересно? Не то слово! Я просто задрожал от нетерпения ознакомиться со всем этим богатством и не раздумывая вошёл в полутёмное помещение, изысканно обставленное изящной мебелью красного дерева. Воздух был насыщен экзотическими восточными ароматами. На огромном массивном столе, стоящем посреди лавочки, были разложены в развёрнутом виде всевозможные атласы. Каких здесь только не было: географические обеих полушарий и географические локальные, атласы звёздного неба, растений, животных, палеоботанические и палеонтологические, минералогические, атласы кораллов, драгоценных камней, райских птиц, китайской кухни и… глаза разбегались…

И среди этих завалов взгляд вдруг выхватил АТЛАС СЕКСОГРАФИИ. На верхней части обложки половинка Луны и половинка Земли, а между ними посредине кольца Сатурна, на нижней части обложки половинка Земли и половинка Луны, а в верхней части их раздела заходящее алое солнце. Довольно символично. Я открыл атлас и на первой странице увидел земной шар в виде очищенно апельсина с чётко прорисованными дольками. Я перевернул страницу: земной шар в виде очищенного мандарина. «Да что же это за фруктосексия такая! » – воскликнул я про себя и уж было хотел перевернуть страницу, но…

I. Апельсин и мандарин

Мой язык прикоснулся к глянцевой плотной бумаге, пахнущей корицей и кофе. Кончик языка оказался как раз на границе между долек мандарина. Я почувствовал сладкий с кислинкой вкус, упругую мякоть плода, гладкую поверхность кожицы… Запах тотчас же изменился. Мандарин пах мандарином. Не мог же он пахнуть кофе и корицей. Я медленно провёл языком вверх по ложбинке, разделяющей дольки. Запах и вкус усилились. Провёл вниз. Снова вверх. Это был настоящий мандарин. Спелый свежий плод.

И вот я уже держу его в руках. Я пролизываю языком между каждой долькой. Одну ложбинку за другой. И вдруг между ними появляются крохотные дольки, совсем миниатюрные, а между ними ещё более микроскопические…

Я отделяю одну дольку, беру нож с волнистым лезвием и разрезаю её вдоль пополам. Кладу обе половинки сочащейся мякотью вниз себе на язык, как правильный бутерброд. Под языком собирается нектар. Я смакую, закрыв глаза.

Открываю и вижу перед собой твою киску. Депилированную, но не полностью. Треугольничек на лобке оставлен. На нём можно пересчитать все волосики. Обсосать каждый волосок. Этим-то я и займусь.

Мой язык движется медленно-медленно между бедром и пахом, подбирась к шелковистой поросле. И начинается медитативный подсчёт. После семисот я сбиваюсь и начинаю снова.

Между тем ты раскрываешь дольки, показывая лоснящуюся обильной влагой кунникоралловую элисию. Со второй попытки мне удаётся подсчёт и я окунаюсь в воды гранатовой океаники. Шторм сменяется штилем. Штиль штормом. Путешествие по водам бесконечно. Я погружаюсь на дно и всплываю на поверхность, чтобы схватить капельку воздуха и вновь… Зависаю между глубинами…

Вынырнув в очередной раз, вижу в твоих руках очищенный апельсин.

Мой язык скользит между долек его, между пальцев твоих, влажных от оранжевого сока. Скользит и погружается в самую середину… Ты разделяешь его пополам. Две аккуратные половинки. Одну прикладываешь к левой моей щеке, другую – к правой…

Я разворачиваю тебя на 180. И теперь перед моими глазами две половинки, но только значительно крупнее, белые… Апельсин-альбинос, апельсин-великан…

Вспоминаю песенку: «Мы делили апельсин, много нас, а он один». Но я его ни с кем не хочу делить. Я с ним один на один.

Мой рот погружается в альбасиновую мякоть. И начинает джазовать, блюзить, рокэнроллить, панковать… и мягко переходит на нежные рулады и

II. Сиртаки

Под эту струящуюся мелодию пологих, мягко очерченных гор язык движется вверх-вверх, а затем змеевидно вниз-вниз и наконец плавно в сторону. Он цепляется за резинку, удерживающую чулок и движется в обратную сторону, по кругу, измеряя длину окружности бедра, круглого и белого, как цветок гортензии. И не нарушая ритма, а напротив, в точности следуя ему, перепрыгивает на другую окружность. Описывает белые орбиты: одну, вторую… и восьмёрку между ними… Кожа, словно отшлифованная гладкими желейными брюшками прозрачных лотосовых улиток, дошлифовывается, дополировывается кончиком моего языка.

Лепестково-петуниевая эфирность сменяется скользяще-шершавой полосой нейлонового чулка. Взлётная полоса: чёрный полупрозрачный лёд пещерной реки – трамплин лакированной туфельки – мой язык парит в воздухе и… приземляется на вершине носка другой туфельки… и взбирается к чёрной нейлоновой ножке. И в ритме сиртаки от коленки до икровой дюны, от неё к лодыжке, от неё к кончику каблука… и вновь вверх… Ах, нейлоновая услада! Эластично обтягивающая от пяточки до слияния бедра с попой и пахом. По её блестящей тончайшей чёрной фольге скользит мой язык, губы, щёки, подбородок, шея, мочки ушей, брови, ресницы, волосы, ладони, пальцы, внутренние стороны предплечий, подмышки, грудь, живот, затылок… Я весь в этой нейлоновой экспрессии в ритмах сиртаки…

Я распластываюсь на тебе… ты на мне… и вновь мы меняемся местами… Звезда к звезде… пентаграмма к пентаграмме… ты сверху…  мои руки ласкают тебя лебедиными крыльями во всем направлениям и объёмам…  внутренними-внешними сторонами ладоней, запястий, предплечий и плеч, бёдрами, икрами, пятками… мы скользим друг по другу, вплываем друг в друга и выскальзываем друг из друга… наши сосочки движутся по спиралям и слаломам наших тел… мы меняем сплетения наших конечностей, словно в гигантском калейдоскопе… наши тонко-чувствительные эпидермисы отмечают мириады сенсорных импульсов разной степени нежности, сложности и вальяжности. Лица погружаются в подмышки, вдыхая ароматы, вызывающие головокружения и восторги, в паховые ложбины, кружась и плескаясь там до умопомрачения на грани обморока и комы… трансмортальные взаимноволновые столкновения с ритмами сиртаки вызывают катарсические вертикали…

III. Ванна Афродиты

Originale! как говорят итальянцы. Странные фигуры рождаются из пены, взбитой нашими телами в пределах овального океана, размером в одну мраморно-розовую ванну.

Мы сидим в ванной друг напротив друга промежность к промежности. Ноги запрокинули друг другу на плечи. Руки хулиганят, где  им захочется. Большой палец моей правой руки на клиторе, средний – в пупке. От клитора до пупка – ровно вершок. От пупка до соска – ещё вершок. От клитора до соска – два вершка. От соска два вершка (вниз). Вот такой стишок (или два стишка). Новая единица измерения.

В лёгком трансе (ароматические парЫ, летящая пена, горячая вода) левой рукой ты мастурбируешь меня, вращая его по кругу: по стрелке, против… Я обеими руками у тебя там… играюсь с твоей редкой порфирной жемчужиной. Прижимаюсь ягодицей к твоей распластанной кунилитке. Вдавливаюсь в неё. И второй ягодицей после. И первой. И второй. Плавно перетекая от одной к другой. Руками ласкаю пятки, пальчики на ногах… Ты поднимаешь ногу и хватаешь её пальчиками моё ухо, мочку, верхний кончик уха… большим и указательным, средним и безымянным, безымянным и мизинцем… А потом все они оказываются у меня во рту…

Каждый мастурбирует  сам себя. Взаимное наблюдение. Восхищение.

Оргазм. Акмэ. Кульминация. Тишина. Тела полностью под водой.

Твоя нога пробирается к моей подмышке и пяточка трётся о волоски под рукой. Так нежно, убаюкивающе…

Ты встала надо мной как Колосс Родосский. Я сидел весь в пене (и чувствовал себя рождающейся Афродитой) и смотрел на две белые, уходящие вверх звёздные дороги, сходящиеся в чёрном треугольнике. Я упёрся лицом в этот треугольник, а ты мне мыла голову мягкими круговыми движениями, массировала нежно-нежно, словно твои пальцы были из сладкой лактозы.

Я сделал ладони лодочками. Ты уселась на них и развела бёдра. Пока ты мне мыла голову, мой язык медленно вояжировал по внутренним просторам кораллового дворца.

Твои руки вымыли всё моё тело, не забыв ничего. Мои руки вымыли всё твое тело, тоже без намёка на забывчивость. И когда наши тела сверкали чистотой, мы принялись хлопать друг дружку по ягодицам, выражая свою непомерную радость.

IV. Куннифаллический снег

Снег падал медленно-медленно. Снежинки парили, сомнамбулируя пространство и время, превращая их в лабиринты сновидений. Ты стояла в коленно-локтевой, а я был сзади в тебе, в твоей маленькой гвоздичке, а раскрывшуюся чайную розу ласкал рукой. А за окном падал снег. Мы созерцали трансцендентальные восточные танцы снежинок, вливая в созерцания свои трансы. И тут мне пришло в голову окрестить снег куннифаллическим.

В послеоргазменной дрёме твои ноготки с пурпурным маникюром оцарапывали мои ягодицы, а мой рот кочевал от твоего плеча к ложбинке ключицы, к распустившимся нарциссам шеи, к жасминному лепестку мочки уха, по спиралям его ракушки вверх на самый кончик, теряясь в волосах и выискивая пути к самой эротичекой точке во Вселенной – затылочному эдему. Именно там сходятся все эрогенные зоны.

V. Отклонения от Гринвича

Где этот вожделенный ноль нормы? Или же даже так: нольнормы. Если почитать все психоаналитические опусы, то придётся признать, что нет ни одного нормального человека на планете Земля. И, скорее всего, что это правда. Вот, открыв атлас сексографии, убеждаюсь, что на меридиане, проходящем через Гринвич, пусто. Ни души. И даже no body. А вот только начинаются отклонения в разные стороны…

Во время отпуска мы сняли небольшой загородный дом и устраивали там небольшие отклонения от… Гринвича.

Первым делом, заходя в дом, мы раздевались догола, а уж потом делали всё остальное. Одевались мы только выходя из дому. Двери в ванну-туалет были всегда нараспашку. Часто мы устраивали дневной сон, ну и то, что перед сном.

Я лёг ниже сексуальной ватерлинии и уткнулся носом в твою попу. Да так и заснул. Проснулся – вау-эффект! Перед глазами твоя попа крупным планом. Это вам не Земля в иллюминаторе. Я не первый раз спал с твоей попой. Но уже подзабытые ощущения испытал вновь, испытав особую и труднопередаваемую радость. Это уникальное извращение я запатентовал как порноизобретение №2. Я бы поведал и о порноизобретении №1, но думаю цензурный комитет может меня не правильно понять.

Вечером устроили маленькую оргию. Ты лежала в одежде рождённой Афродиты на кровати и смотрела телевизор, отражаясь в огромном зеркале. Ты лежала на животе, упираясь локтями в простыни, а подбородком с ладони. Я ходил вокруг в одежде бога Пана, поглядывая в зеркало и обсыпая тебя поцелуями. Особенно ту часть тела, которая особенно привлекает. На экране крупным планом долгий поцелуй женщины и мужчины. Настолько долгий, что я возбудился и, не дождавшись окончания сцены, вошёл в тебя сзади. Ты сказала, показывая пальцем на экран: «Вы ещё не трахаетесь, а мы – уже! »

Когда сцена поцелуя на экране закончилась, мы были уже в 69. У нас изменения происходили намного быстрее, чем на экране. Мои все части тела тёрлись о все твои части тела. Мы переплетались змеями, кольцами дыма, облаками тумана, струями дождя, потоками ручья… Это был апогей индивидуальной камасутры. Хотя, может, и не апогей. Кто знает, какие апогеи нас ждут? «Кама-сутру» мы уже давно оставили позади. А впереди?.. Наш сексуальный гений постоянно творит неповторимую музыку секса, и мы не только конгениально её слушаем и воспроизводим, но и творчески продолжаем.

А всё закончилось экстремальным клитеролингусом.

На другой день мы целовались попами. Это порноизобретение №3. Когда макушка головы скользит по ягодицам – это порноизобретение №4. Будут и ещё… Ведь я постоянно думаю о сексе (каждые 0,77 сек.), эротические фантазии одолевают меня с утра до вечера и ночью в виде роскошных цветных сновидений. Моя гиперсексуальность и сексоманиакальность дарят мне не только экстремальную радость, но и блаженный покой. Люди думают о политике, о социальном переустройстве, о революциях и войнах… Но все революции заканчиваются контрреволюциями. «Напрасно мятутся народы и племена замышляют тщетное». Я признаю только одну революцию – сексуальную, которая перерастает в перманентную порнографическую панреволюцию (ППП). Сальвадор Дали назвал себя полиморфным извращенцем, и лучшего определения не найти. И для него, и для меня. Но каждый извращенец извращается по-своему. И мой эндемичный вид порноатараксии не попадает не под какие каноны далианства.

Виноградное масло прекрасно подходит в качестве смазки. Идеальное скольжение, чудесный запах… Мы занимались в коленно-локтевой прямо на столе. Сначала доминировал я. Потом, опоясавшись внушительным чёрным страпоном, ты. Стол выдержал. Дубовый стол оказался. Не вынимая из меня страпона, мы аккуратно сползли со стола, и я направился на четвереньках на кухню. А ты семенила сзади, продолжая фаллирование. Это одна из моих любимых игр.

Наконец мы вернулись в комнату тем же манером. И здесь разрядились. Ультрадинамический и архикинематический оргазм! И напоследок десерт – твой клитор. Я неисправимый клитерофаг и клитероглот. Мой язык – альпинист, восходящий на гранатовый Броккен. И устраивающий там шабаш. Экстраполировочный лиииззз…

Наш сексуальный анабасис удался на славу. Пусть обзавидуются небожители!

Древние греки изображали всех своих героев и не героев тоже обнажёнными: они всё делали в обнажённом виде: и спортом занимались, и сельским хозяйством, и гончарством и даже воевали обнажёнными. Мы им в этом подражали. Не дом, а Елисейские Поля.

Прикладываюсь ртом к твоей груди. И нежно сосу. Обожаю делать это лёжа на животе, елозя эрекцией о простынь. И опускаясь всё ниже и ниже. Приближаясь к своему любимому занятию. Я буду это делать всегда и не перестану, даже если с неба пойдёт дождь из крокодилов, как говорил Генри Миллер.

Ночь. Решили в качестве экзотики спать на чердаке. Поднимаемся по узкой деревянной лесенке в полном мраке. Ты освещаешь путь фонариком на телефоне. Возникают причудливые тени. В том числе и тень от моего полуэрегированного. Он выглядит огромным, бутафорским (такой фаллос пристёгивали древнегреческие актёры в аттических комедиях) и на рифлёной стене каким-то многоступенчатым, как Вавилонская башня у Брейгеля. Забавно. От души веселюсь. В этом есть что-то японское и эллинское одновременно.

Уже на чердаке мы так и этак манипулируем с фонариком, освещая интимные места, наши ориджинал-позы и любуясь тенями.

Когда кончик языка на вершине клитора – это вершина блаженства!

Переворачиваю следующую страницу атласа.

VI. Два полушария

нЕ зНаю как кому, но мне западное и восточное полушария на карте всегда напоминают самую красивую часть тела. Вот их и созерцаю под какафонию группы Anal Cant. Её опусы идеально подходят для занятия анальным сексом и мастурбацией! Миссионерская поза хорошо идёт под ACDC. Римская – под Black Sabbath. А нюхать твои трусики и целовать их идеально под Led Zeppelin.

VII. Fin

Именно эти три буквы ты выводишь на последнем листе белым густым молоком, собирая его со своих губ.