Визит графа Д. к графине К

Карета, запряжённая тройкой лошадей, въехала во двор, где расположился большой двухэтажный особняк, в котором жила молодая графиня К. – женщина во всех смыслах утончённая, взбалмошная, в меру эгоистичная, но зато красивая и хорошо обеспеченная. Особняк, к которому подкатила карета, был подарен ей мужем, с которым она прожила чуть больше года. Решив, что ни один мужчина большего срока не стоит, она выбрала свободу, одиночество и… состояние, что являлось в её представлении как бы оплатой за безвозвратно загубленный год жизни с тем, кто недостоин даже срезанного с её мизинчика ноготка. Так думала эта харизматичная аристократка, возрастом достигшая… Впрочем, её возраст называть неуместно.

Итак, с козел соскочил высокий худой мужичонка в тугой ливрее – это был камердинер, секретарь и доверенное лицо графа Д. Подскочив к карете, он распахнул дверцу, и оттопырив верхнюю губу, произнес:

– Давайте-с ручку, Ваше Сиятельство, я помогу вам сойти-с!

– Что ж, по твоему, я сам не сойду, – произнёс граф Д., выбрасывая вперёд ногу, затем вторую, а после вытаскивая из узкого «салона», всё своё высокое, в метр восемьдесят тело, не снимая пылкого взгляда с окон второго этажа – спальни графини.

Не теряя времени, граф шурша по сырому после недавно прошедшего дождя, щебню, направился к широкому крыльцу, снимая на ходу шляпу, и бросая в неё перчатки; длинный плащ, накинутый на плечи придавал ему сходство с трансильванским вампиром, только в отличие от «того графа», этот выглядел довольно неплохо: пышная шевелюра с пробором, прямые черты лица, широкие скулы, тонкий нос и завораживающая взор улыбка, когда он улыбался.

Граф Д. был хорош собой – молод, богат, остроумен, и имел лишь два недостатка – любил выпить, и был страшным бабником.

– Ваше Сиятельство, это вы что ж, вот так сразу и… туды, – крикнул ему в след камердинер. – Можеть, сперва позавтракаете, на дорожку, так скать… У её то, поди некогда будет-с откушать-с…

– А? Что вы сказали, друг мой? – остановился граф, уже достигнув крыльца.

– Я говорю – откушать не желаете… перед ентим… делом-с… Так сказать, – повторил «искуситель», уже вытаскивая «провизию».

– А чем угощаете, голубчик?

– Так водочка-с, и икорка! – по-заячьи поводя носом, кривя губу, отвечал камердинер.

– Опять икра? Безобразие, – произнёс граф, возвращаясь к карете.

Надевая шляпу и перчатки, он время от времени поглядывал на заветные окна.

– Прошу-с! – с любезной улыбкой на небритой харе, проговорил камердинер держа перед собой поднос с графином водки, вазой до краёв наполненной чёрной икрой и тремя рюмками.

Граф Д. наполнил рюмку, громко выдохнул, и залпом выпил всё, до последней капли, а после, грохнул пустую рюмку о землю; та, весело разлетелась на мелкие осколки.

– Это вы верно, граф. На счастье-с! – похвалил стоявший с подносом, с наслаждением вдыхая хмельные испарения, которыми и без того пропахло «Его Сиятельство».

Недолго думая, граф Д. хлопнул вторую рюмку, которая затем, нашла место рядом с первой.

– Вы, это… закусите что ли, – предложил заботливый слуга. – А то, неудобно к даме с…

– Поговори у меня, шельма, – огрызнулся граф, наполняя третью рюмку.

Перед тем как «откушать» третью, он, по совету слуги, всё же зачерпнул двумя пальцами из вазы, и с брезгливым выражением лица, отправил  э т о  в рот. А после, с наслаждением залил очередной порцией.

– Спасибо, Харитоша, всё было чудесно! – произнёс граф, протягивая слуге пустую рюмку, а  после, смачно отрыгивая, направился к особняку.

– Ваше Сиятельство, мне дождаться вас, или можно назад? – прокричал слуга, допивая остатки водки и шустро «работая» руками по дну вазы.

– Жди, друг мой, жди. Мало ли что, – отвечал граф, споткнувшись, но вовремя оказавшаяся под руками перила, помогла ему не растянуться на земле.

Тяжело отдуваясь, он подошёл к двери, и громко постучал.

Дверь открыл высокий амбал с лысой головой и шрамом, тянувшимся вдоль переносицы.

– Приветствую тебя, любезный! – произнёс граф, решая, что попал не туда, ибо зверя, что предстал перед ним, он видел впервые, хотя не в первый раз посещал графиню К.

– Ихь ферштейн нихьт, – ответил верзила, краем глаза косясь на стоявшую во дворе карету.

– Хозяйка, говорю, дома? – повторил граф. – Майтресс твоя нелла каза?

– Ихь бин, не понимать, – переведя глаза на гостя, отвечал верзила.

– Идиот! ВерОника дома, мать твою, – выругался граф, теряя терпение.

– А-а-а, фройляйн ВеронИка… – растянув губы в улыбке, показывая ряд гнилых зубов, пропел верзила. – Я, я, натюрлихь…

Продолжая улыбаться, он отошёл в сторону, пропуская гостя в прихожую.

– Ну, наконец-то допёр, – вновь снимая шляпу и перчатки, проговорил граф, ступая за порог.

– Ихь, есть позвать фройляйн?

– Мерси, любезный! Уж тут, я как-нибудь сам, – ответил гость, услышав мягкий стук каблучков, раздавшийся со стороны гостиной; это была она – её шаги, он не мог спутать ни с чьими другими.

В гостиную вышла высокая молодая женщина в лёгком платье и белых лакированных туфельках; её светлые вьющиеся на концах волосы мягко лежали на хрупких плечиках, а прямые черты лица с большими голубыми глазами, тонким носиком и пухленькими губками – сводили с ума, завораживали и… Впрочем, этого достаточно, чтобы понять, какой была графиня К. – запавшая в душу неугомонного графа, терзая его сердце и разум.

– Приветствую тебя, о, несравненная ВерОника! – пропел он, подавшись вперёд – то ли собираясь поклониться даме, то ли выпитое еле держало его на ногах.

– Ханс, выбросите это чучело за дверь! – проговорила хозяйка дома, обращаясь к слуге, стоявшему позади гостя.

– Ну-ну, птичка, что за фантазии такие? – начал было пылкий влюблённый, но, положенная ему на плечо тяжёлая рука немца, заставила его прервать свои «горячие признания».

А через секунду, он вылетел за дверь; покатился по ступенькам, и шмякнулся носом о грунтовый настил площадки. Шляпа и перчатки, подгоняемые весенним ветерком, покатились дальше.

Всё это с нескрываемым удовольствием на лице, наблюдал «взволнованный» слуга Его Сиятельства.

– Харитон, пистолеты! Живо! – прокричал граф, поднимаясь на ноги.

– Слушаюсь Ваше Сиятельство! – произнёс слуга, бросившись к карете. – Вам какие – для охоты, или для дуэли? – вытаскивая деревянные ящики, где хранилось «фамильное» оружие, спросил слуга.

– Я вам покажу, сударыня, как меня за двери выбрасывать, – говорил граф, подходя к карете, где вовсю суетился Харитон.

– Ваше Сиятельство, как он вас, извиняюсь, выкинул! – «восхищался» Харитон. – А как летели красиво! Жаль, матушка наша, баронесса, не видала… Ай, позабавилась бы…

– Сейчас, амора мия, я покажу тебе, где находится Дантов Ад! – продолжал свой монолог граф, хватая пистолеты из трясшихся от возбуждения рук слуги.   – А ты, голубчик, беги к Митрофану, да проси у него ремня! Да пожёстче. Скажи баронес… баро… граф, приказал!

– Плетей, вы хотели сказать? – поправил слуга Харитон. – Она говорит «проси плетей».

– Поговори у меня, собака! – выпалил граф Д., взмахнув пистолетами, которые сжимал в обеих руках, подходя к особняку.

Толкнув ногой дверь, он ступил на порог. Оглядывая гостиную взглядом безумца, словно пребывая на охоте, он медленно вошёл в просторное помещение.  

– Ихь бин пшоль вон, – услышал он раздавшийся сзади глухой баритон с немецким акцентом. – Шнейль, ваша мать… – на него, как бешеный буйвол, надвигалась грозная фигура слуги графини К.; ещё мгновение, и верноподданный взбалмошной красотки разорвёт на части неугомонного в своём совершенстве пылкого влюблённого.

– Стой, где стоишь, немецкая обезьяна, иначе мои верные друзья продырявят тебя как… – граф недоговорил – от волнения он забыл то, что собирался сказать; лишь для убедительности своих слов направил холодные дула в сторону застывшего в ужасе верзилы.

Задрожав всем телом, несчастный приготовился к расправе.

– Я вас понимать, герр, и не двигаться! Вам нужен графиня? Они наверх, в свою спальня, – мямлил верзила, млея от направленного на него злобного взгляда.

– Беги-ка, и ты, солнце моё к Митрофану, да проси у него плетей! Сотню проси, да пожёстче! Скажи, Ея Сиятельство приказали! А после, депортируй себя в свою Германию! Тут и без тебя иностранщины хватает! Фриштейн, мон шери?

– Я, я! Натюрлихь! – прокричал верзила, бросившись в двери.

Больше его никто не видел.

А граф Д. тем временем, держа оружие наготове, миновал гостиную, и медленно поднимался по широкой лестнице на второй этаж, где располагались комнаты. В одной из них, пылкий влюблённый надеялся застать графиню.

– ВерОника, где ты, моё золотце? – напевал граф, вращая глазами, и зачем-то принюхиваясь. – Твой дорогой граф скучает за тобой, май либэ… У-у-у-у-у… Слышишь, как завывает! Ждёт не дождётся, когда его несравненная шери заключит в свои нежные объятия… А он, свою шери…  Знаешь, лапочка, что он с тобой сделает? Нефертити моей жизни, Афродита судьбы моей, нежность души в бурлящем океане совершенства! Я отучу вас, мия кара, дорогих гостей выбрасывать за двери. Я что вам мусор под ногами? Э, нет, я не мусор вовсе… Я граф Андрей Дмитриевич Да… Дан… Не помню, сейчас своей, мамочка, родовой фамилии… А всё вы со своими песенками о любви… Ну, ничего, узнаешь у меня сейчас любовь… Познаешь пыл моей любви во всей красе и совершенстве!

Достигнув коридора, граф Д., принялся толкать двери комнат, и с вытаращенными в бешеном экстазе глазами, оглядывать их.

– Стой, где стоишь, и не двигайся! – услышал он, когда резким ударом ноги, распахнул дверь очередной комнаты.

Она стояла возле окна в пяти шагах от него, обеими руками сжимая сверкавший на солнце пистолет, дуло которого мёртвым глазом смотрело ему в грудь.

– О, мон шери, какая сцена – сплошной секс! Я млею от вас, моя несравненная! – пропел граф Д., медленно входя в спальню.

– Стой на месте, засранец! Я тебя предупреждаю – ещё движение, и ты труп! – с надрывом в голосе, прокричала графиня, взмахнув пистолетом.

– А не промахнёшься? – с издёвкой ответил граф, приподняв оба пистолета, и целясь в грудь той, что стояла с широко расставленными ногами, готовясь к атаке.

– Не волнуйся – я поражаю точно в цель! И одного выстрела будет достаточно, чтобы уложить тебя, мерзкое отродье! – ответила графиня, скривив алые губки в презренной ухмылке – в гневе, она выглядела ещё прекрасней.

– Ну-ну, милая, к чему эти пошлости. Неужели ты не рада видеть своего птенчика! – издевался граф, возбуждаясь.

– Ты мне порядком осточертел, Данилов. Свой дешёвый выпендрёж прибереги для молоденьких потаскух, с которыми ты привык якшаться. А я, женщина порядочная! Я, если хочешь знать – леди! И требую уважения к своей персоне. Ребячество, дешёвый понт, заносчивость, подростковая бравада – всё это на меня не больно действует. Ты идиот, хам, трус и эгоист, Данилов. Отправляйся лучше к своей баронессе – в её стойло, и лижи грязные пятки. А я птица высокого полёта, и не опускаюсь до таких дешёвок, как вы – ваши ничтожные сиятельства! Надеюсь, ты меня понял!

– Душа моя, какие слова, какое страшное личико, а какая стойка интересная! А как эти нежные ручки, ещё недавно ласкавшие своего козлёночка, сжимают пистолетик, лучше бы они сжимали… – издевался граф, всё больше и больше распаляясь.

– Я тебе сказала, Данилов – иди к дьяволу со своими нежностями. Или нет, беги лучше выручай свою Оленьку… А то старуха совсем забьёт бедняжку… Это же надо, до такой степени опустить себя. А когда-то была такой крутой, всю округу держала в страхе, атаманша, блин. А теперь, в костюмчике служанки бегает вокруг старой дуры, да в ногах валяется… тьфу, с души воротит. Иди, иди, выручай свою девку на побегушках… Парашку свою… Оба, друг друга стоите…

Граф изменился в лице – налитое кровью, оно на мгновение побледнело, а после, приобрело багровый оттенок; казалось, ещё мгновение, он наброситься на графиню, и разорвёт её в клочья, не смотря на то, что находится под прицелом.

И то, что должно было произойти, не заставило себя ждать.

– Милая, ты что, кошака завела? Смотри, куда залез, – произнёс граф, махнув левой рукой в сторону окна.

Графиня машинально обернулась в направлении руки графа, тем самым потеряв бдительность. В тот же миг, отбросив пистолеты, граф Д., как разъярённый лев набросился на девушку, вырвал из её рук пистолет, отбросил его в угол, а её, ударив по щеке, повалил на кровать.

Взвизгнув, она полетела на середину кровати, а граф, припечатав её щекой к подушке, навалился на неё всем телом; сильно сдавив руками запястья жертвы, он хрипел, зверея с каждой секундой:

– Попалась, Ваша Светлость! Леди, блин… Не уйдёшь, май аморе!

– Пусти ублюдок… тварь… – хрипела графиня, дёргаясь под натиском графа, ощущая на ягодицах его возбуждённую плоть, которая всё твердела и твердела, что приводило её в неописуемый ужас.

– Э, нет... Знаешь, что сейчас дядя сделает со своей лапочкой? – говорил безумец, тяжело дыша.

Он кусал девушку в шею, тёрся нижней частью тела о её тугой задок чувствуя его упругость, что приводило его в бешенство. Графиня же не теряла надежды вырваться из его цепкого напора; дёргая плечами, поднимая и опуская попку, она рычала и рвала ногтями тонкое покрывало на котором лежала.

– Ну-ну, оставь-ка лучше эти церемонии, лежи и получай удовольствие, – увещевал граф, ушедший в свои порочные мысли, и потеряв рассудок от нежности женского тела. Запах, что исходил от девушки, сводил его с ума, а то,   ч т о  она «вытворяла» находясь под ним, делало его ещё безумнее.

– Тварь! Мерзкая тварь! Ненавижу! Ненавижу тебя, ублюдок! Сука… мразь… дерьмо… паскуда… насильник… убийца… дай только добраться до тебя…

В это мгновение, безумец издал дикий вой, сдавил тонкие запястья так, что они захрустели, а после, издав гортанный рык, задышал глубоко и прерывисто, при этом резко дёргая тазом и ногами – граф Д. кончил.

– Свинья, – со злобой в голосе бросила графиня, поняв,   ч т о  произошло.

– Прости детка, что потёк так не вовремя, – глубоко дыша, изрёк граф, ослабив хватку.

– Граф, граф… – донёсся с улицы взволнованный голос Харитона.

Граф Д., не двинулся с места продолжая давить измученное тело молодой любовницы. А стоявший под окнами слуга не отступал, продолжая кричать.

– Ну, что ему ещё понадобилось? – приходя в себя, произнёс граф Д., медленно сползая на кровать.

Поднявшись на ноги, он подошёл к окну.

– Чего орёшь, висельник? – спросил он, высунувшись из окна. – Плетей просил? Мало? Пришёл за добавкой?

– Нет времени, граф, – отвечал стоявший под окном, так же тяжело дыша, как недавно его хозяин. – Ея Высочество баронесса прислала нарочного с докладом к Вашей Милости.

– Что ещё ей понадобилось? – с презрением в голосе спросил стоявший у окна. – Ну, собака, выкладывай, не тяни.

– Завтря по утряночке, Ея Сиятельство посетит вас, граф, – с нескрываемым волнением в голосе, отвечал Харитон. – Какое-то дело у них к Вашей Милости! Что-то намерены сообчить вам. Будьте дома и готовы к ихнему визиту-с. Так-то вот, Ваша Светлость!

– Ладно, пшол вон! До завтра ещё есть время… Впрочем, сейчас спущусь,– махнув рукой, ответил граф, а после, закрыв окно, повернулся к графине. – Что интересно понадобилось от меня этой…

– Иди-иди, кланяйся в ножки своей старухе, ублюдок, а обо мне забудь. В следующий раз, если появишься у меня на пороге – стреляю без предупреждения! Я тебя предупредила! – потирая запястья, выпалила графиня К., а после, плюнула в сторону бывшего любовника.

– Тсс, не будем нервничать! – приложив палец к губам, произнёс граф, поднял пистолеты, и вышел из комнаты.

Звонок мобильного телефона отвлёк сидевшего за столом в номере гостиницы молодого писателя Андрея Дмитриевича Яковлева, перечитывавшего изложенный выше текст.

– Да, – приложив телефон к уху, сказал он с раздражением.

– Андрей Дмитрич, добрый день! Это Яков Емельянович вас беспокоит! – проговорил звонивший. – Вы сейчас у себя? Мне бы надо с вами переговорить… Вы не против?

– Приезжайте… Жду… – ответил Андрей Дмитриевич, резко нажав кнопку отбоя.

Отшвырнув от себя телефон, он какое-то время сидел, покачиваясь в кресле с задумчивым, отрешённым взглядом. А после, резко вскочив на ноги, прошёл в ванную.

Постояв возле зеркала, разглядывая своё осунувшееся после частых излияний лицо, Андрей Дмитриевич приподнял крышку унитаза, и, усмехнулся представшему его взору видению – в унитазе лежала… голова. Его это нисколько не удивило; последние три недели его без конца посещали подобные «явления». Несколько дней назад, человек, чью голову он сейчас лицезрел, рассказал ему весьма занятную историю, касавшуюся женщины, имевшей в этом городе, куда он приехал семь месяцев назад, неограниченную власть и раболепное «уважение» его жителей. Эта женщина была его любовницей.

– Писайте, писайте, Андрей Дмитриевич, не стесняйтесь… Мне это не помешает, а наоборот, даже взбодрит… – произнесла голова, мило улыбаясь и брызгая кровавой слюной.

– Ну, что вы, Анатолий Степанович, право не знаю… вам на голову… – произнёс молодой человек смущённо.

– Я слышал, к вам собирается господин Митрофанов, – продолжала голова – Весьма неприятная личность, скажу я вам. Как придёт – гоните его прочь!

– Вы так думаете?

– Уверен. Звоните-ка лучше Валентине, и требуйте её сюда. Немедленно!

– Для чего? Вы хотите, чтобы я… чтобы я рассказал ей… о чём вы поведали мне три дня назад? Они что, убили вас?

– Грабов – её халдей, отрезал мне голову своей леской, – скривив губы в кровавой ухмылке, ответила голова. – Я имел неосторожность написать письмецо, которое они выкрали из моей квартиры. Оказывается, она приказала ему следить за вами. Как же я не догадался сразу. Эта стерва сумела облапошить и меня.

– Ну-ну, не волнуйтесь так, – успокоил Андрей Дмитриевич, – я что-нибудь придумаю.

– Ничего придумывать не надо! – решительно произнесла голова. – Когда она придёт к вам. А она придёт – будьте уверены, вы поведайте ей, всё что знаете, а потом… Я выйду…

– Выйдете?

– Выйду. А вы, стреляйте на счёт – два. Не дожидайтесь, когда я скажу – три! Стреляйте ей прямо в голову. А после, рубите голову топором, которым был обезглавлен приговорённый к казни преступник.

– Где же я возьму этот топор? Право – придумайте что-нибудь полегче, – пошутил молодой человек.

– Я одолжу вам его. А теперь, прикройте крышку, я устал, мне надо отдохнуть, – устало произнесла голова и закрыла глаза.

Андрей Дмитриевич даже услышал храп. А может, ему это послышалось.

Вернувшись в комнату, он сел за стол в ожидании гостя.