Письмо издателя. Из книги Эротические письма

Письмо издателя

Из цикла «Исправленное и дополненное»

От издателя журнала «Янг Фолкс» Капитану Джорджу Норту

Милостивый государь!

Руководствуясь своим долгом издателя детского журнала, с чувством глубокого разочарования вынужден сообщить, что часть присланного текста не может быть опубликована ни в ближайшем номере, ни вообще по соображениям цензуры и в интересах морали. Дело не в том, что издаваемый мной журнал предназначен детям и юношеству, уверен, такой текст в том виде, который представлен в последней посылке, ни в каком издании, даже предназначенном взрослой публике, в нашем отечестве не может быть опубликован ни при каких обстоятельствах.

Вы не можете пожаловаться на плохое отношение с моей стороны, ни на качество печати, ни на получаемое вознаграждение. То, что роман публикуется не на первых страницах, еще не значит, что издатель имеет к нему некое предубеждение. Более того, я полагаю, что у романа блестящее будущее, он со временем завоюет миллионы читателей на множестве языков. Тем более нельзя плевать в вечность, а то, что, сидя в бочке из-под яблок, подслушал юнга Джим Хокинс, есть не что иное как этот пресловутый плевок.

Не скрою, сюжетный ход с этой бочкой очень хорош. В самом деле, где на корабле можно укрыться, чтобы подслушать? Поэтому, думаю, эту бочку стоит в дальнейшем использовать, чтобы юнга подслушал о заговоре пиратов захватить корабль, и далее в соответствии с замыслом, который в самом начале наших деловых отношений был мне представлен.

И я, и взрослые читателя, которых в будущем у романа будет немало, понимаем прекрасно, с какой целью на корабле присутствуют юнги, ими дорожит и капитан, и последний матрос. Никто в них, разумею и капитанов-матросов, и юнг, камень бросить не смеет. Плаванье длится долго, условия тяжелы, природа берет свое, женщина на корабле, как известно, к несчастью.

Но ведь не обо всем, что знаем, вслух говорим. Разве не так?

Не скрою, с самого начала меня насторожила миловидность героя и его юный возраст, впрочем, точно не определенный. Описан он так, что может быть и пятнадцати- и восемнадцатилетним. Насторожило и отношение к нему Билли Бонса, бывшего пирата, постояльца таверны, поглаживающего и похлопывающего юного Джима не только по спине и по плечам, что в крайности допустимо, но и по другим местам, что недопустимо никак. При публикации эти поглаживанья-похлопыванья были выпущены, что не повредило книге ни в чем, напротив, сделало ее благопристойной. Повторю, я понимаю прекрасно, что у такого персонажа, может, во всю свою жизнь дела с женщиной не имевшего, вполне вероятно может быть тяготение вроде любви, практиковавшейся древними греками, но писать об этом, да еще в детском журнале, согласитесь, никак невозможно.

Только представьте, присланную сцену читают двое друзей, юношей благовоспитанных и богобоязненных, каждое воскресенье посещающих церковь. И вот они, давно, с самого детства благораспоженные друг к другу, узнают о возможности иных отношений. И в один не прекрасный, а напротив ужасный день, друг друга раздев донага, совершают содомский грех, и потом долгое время от всех скрываясь, ему предаются.

Их разоблачают. Дознаются: как, что и откуда? Прочитали? Где? Говорят. Результат? Журнал закрыт. Издатель его за решеткой. Автор хотел такого поворота сюжета? Нет, не хотел, человек он порядочный, никому зла не желает. Но вот к чему неосторожно опубликованное привело. Не дай, Боже, конечно.  

Почему бы Джиму там, в бочке вместо похабной болтовни пиратской матросни о себе не услышать о заговоре и капитана и всех своих друзей предупредить? А он слышит глупую болтовню, которую не грех зачеркнуть. Не грех — но благодеяние. А что же в тексте? Сам Джим эти гнусности и передает.

Я из бочки уже вылезал, когда вдруг услышал.

— Ты видел, Израэль Хэндс, как этого мальчишку-юнгу жалует капитан?

— Я же, Джордж Мэрри, канонир, а канониры быть слепыми не могут.

— Ну, это даже слепой не пропустит, — я узнал голос вмешавшегося в разговор Тома Моргана, самого старого из матросов, вьющихся вокруг Джона Сильвера, одноногого кока.

— И за что ты, Израэль Хэндс, думаешь жалует его капитан?

— А ты бы такого красавца разве не жаловал, если бы мог?

— Я так славно жаловал бы мальчишку, что он бы не пожалел.

— Только все бы у парня болело, и губы, и язык, и сзади, ты бы его точно не пожалел, Джордж Мэрри, ты известный шалун и разбойник, — снова влез Том Морган, обожавший перебивать и влезать в чужие беседы.

— Что же трепаться зря, без толку, все равно петушок не про нас, а курочки нету.

— Ну, да рассуждай еще, откуда ты вообще что-то знаешь про курочек?

— Знаю, не знаю, тебе-то дело какое?

— А тебя, Израэль, — это был снова Том Морган, — курочки интересуют? Или только петушки кукареканьем тебя пробуждают?

— Курочки, петушки, отвали, Том, не зли старого канонира, а то повернусь, наведу, мигом очутишься за бортом.

— Не злись. Я ведь тебя уважаю. И все наши тоже. Просто, сам знаешь, тоска заедает, а тут на твоих глазах сокровище пропадает.

— Не пропадает, а под капитана ложится славной маленькой розовой попочкой вверх, — в разговор Джордж Мэрри вернулся.

— Ну, да, попочкой вверх.

Вдруг я услышал шаги и по стуку деревянной ноги понял, что это Джон Сильвер, тотчас зло на братву зашипевший.

— Вы что обалдели? Раньше времени желаете объявиться? И какого трепитесь о мальчишке? Не про вас он. Сейчас капитан с ним балует, а через пару деньков, гляди, он и мой старый оближет. Только вам, сопляки, все равно, как своих ушей, не видать голым мальчишку. В одежде, ладно, любуйтесь. Но, уж, голенький пацан не про вас. Ха-ха-ха, — хрипло и сдавленно кок рассмеялся, — ладно, кто будет мне верой и правдой служить, разрешу ему розовые пятки мальца чуток полизать.

Я с детства знал, что красив. Разглядывая себя, гордился мускулистыми руками, покрытыми волосами ногами, узкой талией, крепкими бедрами и маленьким выпуклым задом. Под мышками уже вечно влажные рощицы выросли, а на лице пробивались усы и бородка, но начать бриться не торопился. Ну, а то, что выросло между ног, не стыдно было и в самом благородном обществе предъявить.

Я часто ловил на себе восхищенные взгляды и женские, и мужские. И те, и другие были приятны, но, если, бывало, спросоня привиделось, что женские губы и руки ласкают мое горячее возмужалое тело, и мне было приятно, то мужских ласк я боялся, смертно греховными почитая.

Теперь же в бочке было ужасно противно, что обо мне говорят всякие скверности и намекают на какие-то с капитаном неприличные отношения. Эта дурно пахнущая матросня делила меня словно добычу, которая достанется самому сильному.

Не бывать этому! Не буду чьей-то добычей. Я сам по себе. Вернусь домой человеком небедным, дом заново перестрою и женюсь на самой прекрасной девушке наших краев, белокурой, розовощекой и очень богатой.

Дальше я стал думать о первой брачной ночи, но вас, уважаемый читатель, я в спальню не приглашаю. Уж, извините.

Скажите на милость, к чему нужен длинный такой полилог? Хорошо хоть без непечатных слов обошлись. Однако и без них все понятно. Даже самые глупые наши читатели все сразу поймут. Впрочем, как известно, самые глупые они в этих делах всегда и самые образованные. Им только волю дай, почище вашего то, что в спальне творится, распишут.

Вот, давеча случайно подслушал я двух школяров, почему-то мне показалось, на юнгу Джима похожих, школяров, друг друга в куртуазностях просвещающих. Только, в отличие от юнги, от Джима, я не в бочке сидел, а за кустами в парке во время вечерней прогулки по внезапной неотложной надобности очутился. Приготовился все, как должно, исполнить, но вдруг слышу два голоса: спорят о том, кому первому высунуть.

Пока нервно они препирались, я, затаив дыхание, найдя малую щелочку, в нескольких метрах от них наблюдал, как сюжет развивается. Они друг другу долгое время оказывали внимание, пока не сговорились сделать один другому то, чем раньше сами с собою грешили. Пока препирались, штаны напор их могучих желаний сдерживали с огромным трудом. Наконец, доведя себя почти до безумия, они штаны и белье приспустили, руками похватались, задергали, задрожали и через минуту один другого обрызгали, наскоро вытерлись листьями и, поцеловавшись, в отдалении друг от друга ретировались, поминутно оглядываясь.

Меня они не заметили. Не скрою, такую сцену, решись кто описать, юные читатели зачитывали бы до дыр. Только кто сумеет подобное описать, а главное, кто опубликовать это посмеет?

В том-то, милостивый мой государь, и вопрос! А что до сцены в романе, надеюсь, со мной согласитесь, что и без нее произведение это займет достойное место в истории литературы.

С почтением к автору и надеждой на продолжение сотрудничества издатель журнала «Янг Фолкс».

PS. Славные, однако, дьявол из побери, были голенькие эти парнишки!