Веденея. Эротический роман-утопия. Из книги Эротическая рассказ с другом

Борис Бидяга

ВЕДЕНЕЯ

Эротический роман-утопия

Б 59 Бидяга Борис

Веденея. Эротический роман-утопия / Борис Бидяга. — МО, Щёлково : Издатель Мархотин П. Ю., 2011. — 208 с.

ISBN 978-5-905722-07-3

© Щеглова Ольга Викторовна, 2011

УДК 82-3.161.1

ББК 84(2Рос=Рус)6 Б59

Часть  первая. Идиллия

Глава 1

Феба шла по широкому коридору быстрой пружинистой походкой. Ее стройные сильные ноги, обутые в легкие теннисные туфли, утопали в мягкой ковровой дорожке, устилавшей пол. Девушка завернула за угол и через несколько шагов остановилась перед дверью с табличкой «Сексотделение № 2». Створки двери немедленно раздвинулись, и Феба шагнула в приемную.

Стены приемной были отделаны пластиковыми панелями с динамической подсветкой, благодаря которой линии, составлявшие узор панели, пребывали в постоянном движении. Узор принимал самые причудливые формы и тут же расползался, чтобы через секунду принять еще более фантастические очертания.

Справа, вплотную к стене, стоял средних размеров стол, рядом с ним помещалось мягкое кожаное кресло. Под верхней, прозрачной панелью стола была еще одна панель, вся заставленная блестящими железяками, пластиковыми коробочками, приборчиками, поддончиками, колбочками на штативах и прочими непонятными предметами, между которыми просматривались пучки тончайших проводков. Вероятно, эти самые проводочки соединялись в довольно толстый кабель, который через отверстие в стене уходил в соседнюю комнату.

В дальнем левом углу комнаты на постаменте стоял бюст женщины, возле которого притулилось несколько горшков с цветами.

Фебе была хорошо знакома обстановка сексотдления, как и сама процедура, ожидавшая ее, –  все веденейские граждане старше 14 лет были обязаны ежедневно проходить через процедуру сексования. Таков был закон, нарушение которого каралось вечной ссылкой за пределы цивилизованной Веденеи – в Заповедник.

Феба благоговейно посмотрела на стоявший в углу бюст, прижала ладони к груди и со словами «Вечная слава тебе, о Стелла! » склонила голову.

Приблизившись к вмонтированному в стену переговорнику, она негромко сказала:

– Меня зовут Феба. Вызывали?

– Да, дорогая, – мягким мужским голосом отозвался репродуктор, – именно Вас я и жду. Меня зовут Вер. Будьте любезны, присядьте к столу и положите левую руку в анализатор.

Феба уселась в кресло и положила руку в небольшое углубление в верхней панели стола, сделанное в форме руки, с отделениями для пальцев. В ту же секунду на ее запястье, возле локтя и на среднем пальце защелкнулись браслеты, надежно зафиксировавшие ее конечность. И тут же меж панелей стола что-то зажужжало-защелкало, к руке присосались датчики, в палец что-то кольнуло, подъехал и отъехал отсос, загорелись какие-то лампочки, на приборах закачались стрелки... Фебу нисколько не занимала эта возня палочек и колбочек. Все то время, пока ее анализировали, она завороженно разглядывала крошащиеся на стене узоры. Наконец все стихло, браслеты раскрылись, и голос Вера проворковал:

– Донна Феба, я рад сообщить Вам, что Вы находитесь в прекрасной форме. Никаких сексболезней у Вас не обнаружено. Сегодня Вам назначен оргазм в 15 Стелл. Пройдите, пожалуйста, в сексовальную, снимите одежду и устраивайтесь на ложе.

Феба прошла в «сексовалку», как девушки шутливо называли ее между собой. В комнате царил полумрак – окна были наглухо зашторены и только в углу, где стояла стойка для одежды, горел тусклый ночничок. В самом центре комнаты помещалось это самое ложе, больше похожее на операционный стол с мягким пористым пенопокрытием.

Феба не спеша разделась и легла на ложе, расположив голову, руки и ноги в соответствующих углублениях. В тот же миг на ее запястьях и щиколотках защелкнулись браслеты, а к рукам и ногам присосались неизвестно откуда выскочившие датчики.

В операторной, которая сообщалась как с приемной, так и с сексовальной, за компьютером сидел Глеб. Это был цветущий мужчина с очень приятными, правильными чертами смуглого лица, лучистыми проницательными глазами и мягкой улыбкой,   таившейся в уголках его рта, обрамленного пушистыми усами и шелковистой бородкой. Его голову венчала копна волнистых каштановых волос.

Все, что происходило в сексовальной, отображалось на большом экране компьютера. Глеб видел, как защелкнулись браслеты на руках и ногах Фебы, и сразу же в компьютере прозвенел звоночек и на экране появилось сообщение: «Пациентка готова. Можно запускать программу». Глеб щелкнул мышкой.

Свет в сексовальной погас. Дверь из операторной открылась, и в просвете показался обнаженный мужчина с прекрасно развитым, мускулистым телом. Через секунду комната снова погрузилась в темноту, и больше Феба ничего не видела.

Мужчина подошел к ложу, и Феба почувствовала его запах. Она не могла определить, что это был за запах, он не был особенно приятен, но он возбуждал и будоражил ее.

Его ладони заскользили по телу девушки. Его руки были нежны, деликатны, едва ощутимы.  

– О, Вер! Какие у тебя ласковые руки!

– О, Феба! Твоя кожа нежна, как лепесток розы, она тает под моими руками, как снег тает под солнцем. Запах твоего тела могу сравнить лишь с запахом цветущей сирени. Твои ноги стройны, как у горной лани. Твоя грудь мягка и одновременно упруга. Мягкость твоих волос уподоблю тончайшему шелку. Линии твоего тела совершенны. Я никогда не устану тебя ласкать.

Он несколько раз прошелся по всему ее телу, взбудоражив каждую клеточку ее кожи. Тело девушки покрылось мурашками удовольствия, волоски все как один встали дыбом, тысячи тончайших иголочек экстаза сладостно пронизывали ее с головы до ног. Феба начала тихонько постанывать.

Мужчина одним взмахом забросил свое тело на ложе, но не лег на девушку, а скорее навис над нею, удерживая свой вес на левой руке и ногах, а правой продолжая свои чудодейственные ласки. Его губы прильнули к ее губам, и его язык начал осторожное путешествие по ее зубам, деснам, языку. Когда их языки соприкасались, Феба ощущала вкус спелого апельсина. Вскоре весь ее рот наполнился ароматом и сладостью этого чудесного фрукта. Она захватила его язык своими губами и стала посасывать его, с жадностью впитывая в себя восхитительную освежающую влагу.

Глеб рассеянно следил за экраном. Все шло по плану. Подпроцедура «Ротовая полость» подходила к концу. Внезапно в компьютере звякнул звоночек и на экране появилось тревожное сообщение: «Возбуждение превысило уровень, допустимый для текущей стадии процедуры. Сила оргазма может повыситься до 17 Стелл. Откорректируйте программу».

Глеб встрепенулся. Аварийная ситуация! Собственно, для этого он, один из ведущих программистов-разработчиков нового поколения сексроботов, и сидел тут, как распоследний сексоператор. Этот наисекретнейший государственный проект проходил сейчас первичную апробацию в нескольких учреждениях, в том числе здесь, в Институте планирования. Разумеется, тестированием новых сексроботов занимались сами разработчики-программисты. Предстояло доделать еще очень многое, в том числе автоматический выход из аварийных ситуаций.

Итак, девочка перевозбудилась, от сосания ли языка или от чрезмерной любви к апельсинам – пока неясно. В свое время компьютер проанализирует все аналогичные случаи и сделает достоверный вывод. Сейчас же необходимо найти оптимальный выход из аварийки – отменить одну из возбуждающих подпроцедур, дабы снизить силу оргазма до запланированных 15 Стелл.

Как ведущий разработчик и идеолог новой системы сексования Глеб прекрасно понимал, что дополнительный орган, так же как и разрастание основного,   отменить нельзя, поскольку эти технологии были отличительной чертой сексроботов нового поколения – собственно, их и надо было тестировать.  

В отличие от сексроботов предыдущего поколения, которые обрабатывали клитор пальцем, роботы нового поколения были в этом смысле технологичнее – для раздражения клитора они использовали нечто вроде дополнительного органа, который появлялся на свет на самом последнем этапе, когда пациентка находилась в полной прострации и никак не могла заметить у своего партнера аномалии. Разрастание основного органа до размеров влагалища давало возможность добираться до труднодоступных зон возбуждения, таких как шейка матки. Эта технология вообще не имела аналогов у роботов прошлого.

«Клитор и шейка матки священны, – улыбаясь, подумал Глеб, –  но, к счастью, есть еще ладони и ступни. Их-то я и отменю».

Браслеты на руках и ногах Фебы раскрылись, датчики убрались в свои гнезда. Робот поднялся с ложа, взял спящую девушку на руки и перенес в смежный с сексовальной отстойник. Там он положил свою ношу на один из пластиковых диванчиков, стоявших вдоль стен комнаты. Нажал на клавишу в боковой стенке, и из спинки дивана выползла мягкая термопростыня, укутав Фебу по самые плечи. Затем принес из сексовальной девичью одежду и, развесив ее на ближайшей стойке, удалился в операторную.

Глеб посмотрел на часы. До обеда ровно 20 минут, вызывать очередную пациентку не стоит, за 20 минут не обернешься. Значит, можно передохнуть. Он выкрутил регулятор ароматизатора на свой любимый «луговой букет», и сейчас же по комнате распространились легкие запахи цветущего луга и свежескошенной травы. Перед глазами поплыли пейзажи один заманчивей другого, он совершенно явственно слышал стрекот кузнечиков, шум ветра и гудение пчел. Незаметно для себя он вернулся мыслью к недавней процедуре. В общем и целом она закончилась успешно – оргазм получился ровно в 15 Стелл, правда для этого пришлось дополнительно слегка уменьшить параметры раздувания. Теперь девчонка спит, как сурок. Может проспать этак до вечера. Только это не положено, да и не нужно. Эксперименты показали, что оптимальная продолжительность сна после 15 Стелл – 20 минут. Через 20 минут встанет как миленькая, после того как щупальце надавит ей на парочку болевых точек. Кстати, этот вкусный язык, вопреки всем ожиданиям, оказался весьма сильным возбуждающим. Хотя, скорее всего, для точной оценки его эффективности придется учитывать вкусовые предпочтения каждого конкретного пациента. Но это как раз и открывает большие возможности. «Кажется, я уже сейчас могу внести разумные корректировки в программу, – подумал Глеб. – Да, и надо обязательно установить для каждой моей пациентки вкусовую шкалу, скажем на десять-пятнадцать делений... »

На этом размышления Глеба были прерваны голосом из динамика, со всей возможной вежливостью пригласившим его на обед. Глеб выключил запахи и прошел в приемную. Со славословием истово поклонился Стелле, вышел в коридор и не спеша направился в сторону ресторана.

Глава 2

Феба открыла глаза и сладко потянулась. Несмотря на голод, она чувствовала громадный прилив жизненных сил. Девушка откинула простыню, встала с дивана и подошла к большому, во всю стену, зеркалу. Ее переполняла светлая радость – так чудесно было ощущать свое легкое, послушное тело,   так приятно было смотреть на свою стройную, гибкую фигуру. А какие волосы! Феба достала из кармана блузы щетку и провела по своим блестящим черным волосам, волной спадавшим на округлые крепкие плечи.

«Донна Феба, поторопитесь, пожалуйста, Вас ждут в ресторане», – сладко пропел микрофон.

Феба засуетилась – девчонки же не начнут есть без нее! Наскоро сполоснув лицо над висевшей в углу раковиной, она оделась и еще раз пригладила волосы щеткой. Отыскала глазами скромный бюстик Стеллы и со словами «Как я счастлива, слава тебе, Стелла! » склонила голову. Затем она вышла в коридор и быстро зашагала к ресторану.

***

Ресторан помещался в очень длинном и относительно узком зале. Полукруглый высокий свод потолка был расписан великолепными пейзажами, стены украшала замысловатая лепнина, пол был выложен розовым мрамором. С одной стороны зала тянулась вереница окон, с другой – во весь зал шла длинная стойка, в любом месте которой можно было взять обед. Большие дубовые резные столы на 20 персон стояли в ряд.

Войдя в ресторан, Феба поклонилась бюсту Стеллы и поспешила к своему столу. Девушку встретили радостными улыбками и сразу забросали вопросами.

– Ну как посексовалась, сестричка?

– Просто чудо!

– Сколько Стелл?

– Пятнадцать.

– Вот это по-нашему!

– Мужик-то красивый?

– Не то слово!

– А как зовут?

– Вер.

– А, меня вчера сексовал Вер – такой шатен с бородкой?

– Точно, он.

Не переставая болтать, девушки поднялись и зашагали к стойке. Чтобы получить обед, достаточно было на одной из цифровых панелей  набрать свой код. Порывшись в памяти, компьютер выдавал посетителю именно те блюда, которые тот заказал накануне вечером по компьютерной сети.

Феба разгрузила свой поднос. Сегодня ей предстояло насладиться салатом из свежих овощей, картошкой фри, заливной рыбой и копченой шейкой. На десерт она взяла фруктовый салат с орехами и сбитыми сливками.

Девушки ели не спеша, оживленно болтая о том о сем.

– Осетрина сегодня такая нежная. Кто понимает, конечно...

– Нет, что ни говори, а лучшая рыба – колбаса.

– А по мне – нет ничего вкуснее ветчины и буженины.

– Не понимаю вообще, как вы едите это мясо.

– Рада, ты что сегодня делаешь?

– Я? Я на лыжах.

– Ты каждый день на лыжах. Что ты в них находишь?

– А ты меняешь развлечения?

– Конечно. Вчера играла в теннис, сегодня катаюсь на велосипеде, завтра – коньки. Так интересней.

– Слыхали новость? В Заповеднике опять убийство.

– Да там убивают по 20 человек на дню.

– Нет, это уж очень ужасный случай.

– А кого убили?

– Девушка оттяпала сожителю орган, кухонным ножом, представляете?

– Но это же дикость. Не пойму, хоть убей, зачем они это делают.

– Не зачем, а почему. Потому что он сексовался с другой.

– А что в этом плохого?

– Зачем же он тогда жил с той?

– Ну, понимаете, у них там все так запутанно – просто мрак! Сожительство – по-ихнему брак – это пожизненный союз.

– Какой бред!

– Да. Разорвать его может только суд.

– Допустим. Но убивать-то зачем?

– Ну, тут у них просто мозги набекрень. Они, видите ли, считают, что если твой сожитель посексовался с кем-то еще, значит, он тебя предал, обманул. Из-за этого они часто убивают друг друга.

– Ну и ну!

– Что поделаешь – первобытные люди.   Нам, лучезарным, этого не понять.

– Слава Стелле, мы избавлены от всего этого.

– Девочки, я в воскресенье собираюсь в одежный магазин. Кто со мной?

– Разве ты не едешь с нами к старикам, Мара?

– Ах да, старики. Совсем забыла. Еду, конечно, еду.

– Ну что, девчонки, все поели? Тогда пошли.

Девушки потянулись к выходу. Проходя мимо бюста Стеллы, все они кланялись, шепча слова благодарности и хвалы.

Преодолев длинный коридор, ведущий в служебный корпус, девушки поднялись на лифте на 15 этаж, где располагался отдел репродукции, в котором они работали. Термин репродукция пришел на смену слову рождаемость, после того как на заре эры Лучезарности был введен запрет на беременность. Оплодотворение яйцеклеток, выращивание зародышей и воспитание детей стало делом компетентных государственных органов. Это дало возможность количественного и качественного регулирования репродукции. Чем, собственно, и занимался этот отдел, составляя научно обоснованные разнарядки для Инкубатора и первичные рекомендации для других отделов Института планирования.

Отдел репродукции помещался в просторном зале, блиставшем великолепием настенной и потолочной мозаики. Не успели девушки войти в зал, как из микрофона вежливо сказали: «Донна Ява, пройдите, пожалуйста в сексотделение № 2». Миниатюрная блондинка с огромными голубыми глазами вышла, остальные разбрелись по своим рабочим местам.

Феба плюхнулась в мягкое кресло, опустила над своим столом прозрачный звуконепроницаемый купол и включила первобытный рок. Затем повернула ручку ароматизатора на «случайный выбор». С упоением вдохнув в себя тончайший аромат сирени, девушка с головой ушла в работу.

Сегодня ее работа состояла в том, чтобы проанализировать, будут ли достаточными нынешние темпы роста некоторых отраслей хозяйства с учетом планируемой репродукции. Произведенный Фебой довольно сложный расчет показал, что при предполагаемом в ближайшем году приросте населения и существующих темпах роста строительной сферы через 18 лет обнаружится ощутимая нехватка обитален. Свои выкладки она послала по сети в отдел строительства. Феба хотела было приступить к следующему заданию, но компьютер неумолимо напомнил ей, что до конца рабочего дня осталось всего 15 минут, а ее еще ждут ресторанный и спортивный сайты.

Феба послушно открыла страничку поваров и заказала себе еду на следующий день. Потом долго сидела в нерешительности, глядя на список спортивных развлечений. Так хотелось опять пойти на лыжи, но на последней консультации электронный доктор рекомендовал ей хотя бы два раза в неделю больше нагружать руки. «Что ж, пойду на теннис, тоже неплохо», – подумала Феба и записалась партнером к какому-то дону Базу.  

Глава 3

Было в Веденее одно секретное ведомство, но ведомство это занималось отнюдь не сбором информации и не ловлей шпионов. Сие ведомство именовалось Министерством секса. В недрах Министерства секса конструировались сексроботы и проходили выучку сексоператоры. Был там и сверхсекретный отдел, который разрабатывал и внедрял эффективные методы контроля за соблюдением главного веденейского закона – закона об обязательном для всех граждан ежедневном сексовании. Все сотрудники Министерства секса (сокращенно – сексоты) составляли особую касту – они были допущены к строжайшему государственному секрету, который заключался в том, что людей понуждали сексоваться с роботами.

Еще каких-нибудь двести лет назад сексроботов не было и в помине, и население обслуживали сексоты, которые проходили строжайший отбор и тщательную профессиональную подготовку.   Безусловно, экономический эффект от обязательного сексования был огромен – работоспособность среднего гражданина повышалась в четыре с лишним раза. И тем не менее в то время государство едва сводило концы с концами: сказывалось удручающее наследие прошлого – полностью разрушенная экономика, моральная и физическая деградация рожденных, которых тогда было еще много. Кроме того, работа очень быстро изнашивала сексотов. В силу всех этих причин и был реализован проект роботизации сексования. Результаты превзошли все ожидания. Во-первых, сексробот делал свое дело в три раза быстрее самого опытного сексота. Во-вторых, один сексоператор мог управлять сразу десятком роботов. То есть использование роботов давало тридцатикратную экономию человеческих ресурсов. Впрочем, очень скоро эти аспекты оказались весьма маловажными, когда самые разные роботы начали широко применяться в народном хозяйстве. Но главное достоинство сексробота состояло в том, что он мог обеспечить пациенту оргазм любой силы, причем заданной силы, вплоть до сверхоргазма (от десяти Стелл и выше). При том что верхняя планка самого изощренного сексота не поднималась выше двух Стелл! Это было величайшим достижением современности – ведь именно сверхоргазм вызывает состояние истинной лучезарности, то есть положительной эмоциональной стабильности.

Сексоты жили особняком. Их обитальни находились за пределами больших городов. Не только сожительство, но и вообще всякие контакты с ординариями (не сексотами) им строжайше запрещались. Впрочем, все, что могло понадобиться сексоту: магазины, библиотека, видео- и дискозал, художественные и музыкальные студии, парк, спортивные сооружения и так далее – все это он мог найти на территории своей обитальни. Сексоты выезжали в город (точнее, сексотов вывозили в город) только для исполнения служебных обязанностей. Даже обеды в чужих обитальнях сексотам подавались в отдельном помещении.

Ежедневные спортивные развлечения не входили в обязанность сексотов, хотя желающие имели в своем распоряжении круглогодичную крытую лыжную трассу с катком посередине, пятикилометровый велотрек, теннисные корты, площадки для бадминтона и воллейбола, бассейны, гимнастический и баскетбольный залы, лодочную станцию, беговые дорожки и многое другое.

Для сексотовских профессий отбирали детей, имеющих несомненную тягу к искусству. Развитию музыкальных (или художественных) способностей будущих сексотов уделялось гораздо больше внимания, чем их профессиональной подготовке. Среди сексотов нередко попадались талантливые художники, скульпторы и музыканты. В сексотовских обитальнях были свои выставочные залы и своя филармония.  

***

Глеб проснулся за минуту до звонка будильника. Он открыл окно и лег грудью на широкий подоконник. С удовольствием вдыхая прохладный воздух сентябрьского утра, он залюбовался раскинувшейся внизу рощей кленов, лениво ронявших на землю свои красноватые листья.

Спустя минуту, натянув на себя спортивный костюм и перебросив через плечо полотенце, Глеб вышел из квартиры и направился к лифту.

Спустившись по парадным ступеням, он нырнул под арку и оказался в той самой роще, которой любовался незадолго до этого из окна своей спальни. Размашистым шагом он зашагал по усыпанной листьями дороге, быстро удаляясь от здания. Вскоре деревья расступились, и его взгляду открылась спокойная гладь великолепного озера, обрамленного крутыми берегами, поросшими редким сосновым лесом. Дорога привела Глеба к песчаному пляжу. Сняв с себя одежду и аккуратно сложив ее на одной из разбросанных по пляжу лавочек, Глеб побежал к воде. Вода была до того холодная, что просто обжигала. Все же метров десять он проплыл. Выйдя на берег, он медленно пошел за полотенцем. Ощущение было такое, будто каждая клеточка тела, дотоле дремавшая, вдруг пробудилась и бурно ликовала, вкушая безмерную радость бытия.

Глеб оделся, благодарно взглянул на искрящуюся от поднимавшегося солнца воду и не спеша побежал по дороге. Тихая свежесть начинающегося утра, бьющая через край энергия собственного тела, молчаливое величие и красота осеннего леса, гладкая и упругая дорога под ногами – все это наполняло его каким-то особенным наслаждением. «По силе я мог бы сравнить его с оргазмом в одну Стеллу, – подумал Глеб, – но никакой оргазм, даже сверхоргазм, не дает такой полноты ощущений, как эти утренние пробежки с холодным купанием».

Дорога круто повернула, и Глеб нос к носу столкнулся с высокой черноволосой девушкой.

– Мое почтение, донна Лиза!

Он грациозно подхватил маленькую нежную ручку и поднес к своим губам.

– Слон я этакий – чуть было не сбил Вас с ног!

– Пустяки, дон Глеб. Какое чудесное утро, не правда ли?

– А, и Вы очарованы? Ну, желаю насладиться. До встречи, милая!

Какая славная девушка! И совсем не похожа на других. В ней есть что-то интригующее. Взять хотя бы ее вчерашнее поведение в сексовалке. Попросить оператора отключить голос – да ни один сексот на такое не отважится! А эта сказала, да еще так спокойно, как будто речь идет о тарелке супа: «Дон Глеб, прошу Вас, отключите речевой компонент».

Хорошо еще, что это случилось при нем, иначе девочка уже сейчас была бы в Заповеднике. Надо образумить ее, пока не поздно.    

За этими мыслями Глеб не заметил, как добежал до дома. Дома он не торопясь принял душ, слегка побрызгал на себя можжевеловой «свежестью», причесался и подсушил волосы. Затем оделся, поклонился бюстику Стеллы и отправился в ресторан.

Народу в ресторане было немного, и Глеб сразу же заметил Лизу, в одиночестве сидевшую за столиком в дальнем конце зала. Получив свой завтрак, он прямиком направился к ней.

– Приятного аппетита, моя дорогая донна. Вы позволите мне притулиться за Вашим столиком?

– Спасибо. Присаживайтесь, дон Глеб, прошу Вас.

Глеб составил на стол тарелки и чашки, сунул поднос на нижнюю панель стола и сел напротив девушки.

– Поведайте мне, донна Лиза, – с мягкой улыбкой сказал он, – чем объясняется Ваше вчерашнее неординарное поведение?

Лиза подняла свои ясные лучистые глаза и с минуту внимательно изучала лицо своего собеседника.

– Этим и объясняется, дон Глеб, – ответила она тихо, но с непоколебимой убежденностью, – я ведь не ординарий все-таки и я прекрасно знаю, что меня сексует робот, а не человек.

– Вам это не нравится? Вы никогда не сексовались с человеком?

– Не в этом дело, дон Глеб. Конечно, робот делает это в тысячу раз лучше. Но робот – это пусть идеальный, но всего лишь инструмент. И когда он начинает шептать свои сладкие фразочки... Уж больно это смахивает на издевательство! Что они – за идиотов нас держат, что ли?

«А ведь она права, – подумал Глеб. – В данном случае речевой компонент не только не нужен, но даже вреден».

Глеб взглянул на ее лицо. Мягкая, чарующая улыбка. Ни тени беспокойства или страха. Что за девушка!

– Дорогая, – обратился он к ней, – я с Вами полностью согласен. Действительно, глупо заставлять сексотов выслушивать эти излияния. Я сегодня же провентилирую с Главным этот вопрос. Но Вы не должны были говорить об этом с оператором! – В его голосе зазвенели твердые нотки. – Если бы на моем месте оказался кто-то другой, у Вас были бы большие неприятности, можете не сомневаться.

– Но Вы же сами признали, что я права!

– Это совершенно неважно. Мы, сексоты, – оплот государства. Малейший заговор среди сексотов, и государство рухнет, как карточный домик. От нас требуется строгое исполнение законов, правил и инструкций, какими бы глупыми они нам ни казались. За малейшее нарушение, если оно будет замечено, Вас накажут, и очень строго. Надеюсь, Вы меня хорошо поняли?

– Да, дон Глеб.

Глеб отставил пустую тарелку и пододвинул к себе десерт. На вид очень аппетитно. Надо же, и на вкус тоже!

– Очень вкусный торт! Прошу Вас, угощайтесь. Вот эту половинку я не трогал.

– Благодарю, я сыта.

Глеб доел торт, запил его соком и промокнул губы салфеткой.

– Дорогая, – осторожно спросил он, – а почему Вы бегаете одна? У Вас что, нет подруг?

Лиза покачала головой.

– И сожителя тоже нет?

– Нет.

– А что Вы делаете в свободное время?

– Утром бегаю, вечером музицирую, хожу на спортивные развлечения.

– Почему бы нам не бегать вместе? – предложил Глеб, пытливо заглядывая в ее глаза.

– Что ж, можно и вместе, – согласилась Лиза. – Вдвоем веселей. Вы во сколько выходите? – обратилась она к Глебу.

– Я? – переспросил Глеб. – Я в шесть. А Вы?

– Я – чуть позже. Но это неважно. Пусть будет шесть, вполне подходящее время. А где мы встретимся? У парадного входа?

– Да, – согласно кивнул Глеб, – давайте у парадного.

– Договорились.

Глава 4

Удобно устроившись в мягком кресле, Лиза закрыла глаза и расслабилась. Глеб опаздывал. Во всем огромном здании царила сонная тишина. Только веселое птичье щебетанье доносилось через полуприкрытое окно вестибюля.

Сквозь дремоту она услышала его торопливые шаги, а минутой позже он уже целовал ее руки, смущенно заглядывая ей в глаза.

– Дорогая, я так виноват, простите меня!

– Да полно, дон Глеб! У нас куча времени. Пойдемте.

Они вышли на лесную дорогу и зашагали к озеру.

– Как вчера прошло сексование? – осведомился Глеб. – Надеюсь,   без фокусов?

– Теперь молчу как рыба, – пожала плечами Лиза.

– Вот и умница.

– Почему мы, собственно, не бежим? – удивилась Лиза.

– Перед купанием лучше не бежать, я имею в виду – в такую погоду, как сейчас.

– Вы собираетесь купаться в озере, дон Глеб? – изумилась девушка.

– Да. А Вы разве не купаетесь в озере?

– Нет. Я купаюсь в бассейне.

– В теплом?

– Конечно.

Глеб остановился, повернулся к своей спутнице лицом и взял ее за обе руки.

– В таком случае, донна Лиза, – веско сказал он, – Вы потеряли полжизни. Вы убедитесь в этом буквально через пять минут.

– Интересно, каким образом?

– Я искупаю Вас собственноручно, – решительно заявил Глеб.

– Вот как? – Лиза слегка опешила.

Она не имела ни малейшего желания лезть в ледяную воду. Однако обижать Глеба ей тоже не хотелось.

Недолго думая она нашла предлог для отказа:

– Как я буду купаться, если у меня нет полотенца?

– Не беда, – отпарировал Глеб, – воспользуетесь моим. – Он похлопал себя по плечу. – У меня роскошное полотенце – большое и мягкое.

Вскоре они вышли к озеру.

– Холодно раздеваться, – поежилась Лиза.

– Ничего, милая, не бойтесь. Я Вас укрою полотенцем.

Сложив одежду на лавочке, двое спустились к воде. Глеб взял девушку на руки, зашел в воду по грудь и опустил руки. Лиза вскрикнула.

– Пять метров проплывем и назад, – сказал Глеб, увлекая ее за собой.

Как только они выбрались на берег, Глеб набросил на плечи девушки полотенце, свободным концом осторожно вытирая ее грудь, живот, руки и ноги. Убедившись в том, что на ее теле не осталось ни капли воды, он взял полотенце и начал с силой растирать себе спину.

– Не понимаю, почему Вы разозлились на робота, – проговорил Глеб, и в глазах его забегали лукавые искорки, – он сказал Вам чистую правду – линии Вашего тела совершенны. Вы замечательно красивы, дорогая, – прибавил он уже другим, серьезным тоном.

– Спасибо, дон Глеб. Я тоже способна оценить красоту, – усмехнулась Лиза, – Вы прекрасно сложены.

– Кстати, как Вы себя чувствуете после купания? – поинтересовался Глеб.

– Изумительно. Вы были правы.

– Ну вот, теперь можно и побегать, – сказал Глеб, когда оба оделись. – Полотенце прихватим на обратном пути.

Они бежали медленно, изредка бросая по сторонам восхищенные взгляды.

– Как красиво птицы поют, – сказала Лиза. – Слышите, дон Глеб?

– А как же! Это соловьи разливаются. Я это место называю соловьиной рощей.

– А вон, смотрите, – Лиза вытянула вперед руку, – белка побежала по дереву.

– Дорогая моя донна, – засмеялся Глеб, – белок здесь тьма тьмущая.

– Да. И зайцев тоже.

– В этом парке даже лисицы водятся.

– Да неужели?

– Серьезно. Я видел одну той зимой, когда  на лыжах катался.

– Даже не верится.

Они выбежали на лиственничную аллею.

– Какой мягкий ковер насыпался с этих лиственниц! – восхитилась Лиза.

Глеб широко улыбнулся.

– Чудесный, дорогая, просто чудесный.

– А кстати, дон Глеб, недели две назад Вы тут бегали с девушкой. Что с ней случилось?

– А, это была донна Реза, моя бывшая. Ничего с ней не случилось, мы расстались – только и всего.

– Кто она?

– Оператор. И художница, весьма способная. Но, к сожалению, природа интересовала ее только как объект для рисования.

– Как же, помню. Я видела ее картины на выставке – восхитительные пейзажи!

– Да, рисует она хорошо, ничего не скажешь. Но я-то ведь музыкант, а не художник. Общий язык мы с ней так и не нашли.

Минут пять они пробежали в молчании.

– Дорогая, – обратился к своей спутнице Глеб, – если мне не изменяет память, на последних воскресных  концертах Вы не выступали?

– Я вообще на них не хожу.

– Но почему? – удивился Глеб.

– Ну, как Вам сказать? Понимаете, дон Глеб, музыка – это мое сокровенное.

– Понимаю. – Он помолчал. – А позвольте Вас спросить, донна Лиза, на каком инструменте Вы играете?

– На рояле и на скрипке.

– Даже на двух? Изумительно!

– А Вы сами, дон Глеб?

– Только на рояле. Кстати, – добавил Глеб, – я бы очень хотел сыграть Вам Шопена, если Вы не против. Вы любите Шопена?

– Обожаю. С большим удовольствием Вас послушаю, дон Глеб.

– А сами Вы кого исполняете, милая донна?

– Моцарта, Шуберта, Шопена, Листа – всех понемногу.

– Прекрасно. Вы в какой студии занимаетесь?

– В тринадцатой.

– А я в двадцатой. Знаете что? – с воодушевлением сказал Глеб. – Приходите сегодня вечером в мою студию.   С восьми до одиннадцати я буду там наверняка. Придете?

– Постараюсь, дон Глеб.

– Постарайтесь, милая. И прихватите свою скрипку, ладно?

– Хорошо.

Они замолчали, то ли устав от разговора, то ли покоренные безмолвным величием окружавшей их природы, – и до самого дома не проронили больше ни слова.

***

Студия была наполнена музыкой. За черным блестящим роялем сидел Глеб. Его тело не раскачивалось в такт мелодии, как это часто бывает с пианистами; напротив, его прямая спина и чуть склоненная набок голова казались совершенно неподвижными, одни только руки порхали над клавиатурой, извлекая из нее за душу берущие звуки.

Лиза сидела в широком мягком кресле, откинув голову и закрыв глаза. Музыка то струилась нежно и робко, то вдруг обрушивалась каскадом торжествующих аккордов; в ней слышались стоны и смех, отчаяние и надежда, грусть и ликование. Музыка окутывала девушку с головы до ног невидимой пеленой, лишала ее чувства реальности, унося в заоблачные дали. Ее лицо, необычайно красивое в обрамлении черных вьющихся волос,   дышало блаженным умилением.

Еле слышно прозвучал последний аккорд. Глеб мягко отнял руки от клавиш и повернулся. Глаза его светились, на губах дрожала нежная улыбка, весь его облик излучал волны тепла и добродушия.  

Он подошел к креслу и осторожно примостился рядом с Лизой.

– Кажется, я уморил Вас своей музыкой, милая донна? – посмеиваясь, спросил Глеб.

Девушка очнулась. Умиленное выражение на ее лице сменилось неподдельным восхищением.

– О нет! – с чувством воскликнула она. – Вы меня очаровали, дон Глеб. Не знала, что самый обыкновенный рояль способен на такие звуки.

Лиза взяла руку пианиста и с любопытством стала ее разглядывать.

– Под этими волшебными пальцами клавиши как будто оживают – плачут и смеются, радуются и тоскуют. Вы – гений от музыки, дон Глеб.

– Дорогая, – Глеб придвинулся и обнял девушку свободной рукой, – я так рад, что сумел донести до Вас несравненного Шопена. Но теперь Ваша очередь, – с ласковой улыбкой прибавил он. – Порадуйте меня беспечным Моцартом или загадочным Шубертом.

Лиза с сомнением посмотрела на обращенное к ней лицо. Робкая надежда, читавшаяся в его взгляде, тронула ее. Девушка кивнула и поднялась.

– Попробую не разочаровать Вас, дон Глеб. На рояле мне с Вами, конечно,   не сравниться, а вот на скрипке можно попытаться.

Она взяла со стеллажа свою скрипку, привычным движением приладила ее к подбородку и заиграла. Полилась утонченная, изысканная мелодия в самом изящном, рафинированном исполнении. Глеб не отрываясь смотрел на лицо девушки – такое трогательное и нежное и в то же время как будто озаренное каким-то внутренним светом.

Лиза играла долго и с большим воодушевлением. Мелодии сменяли одна другую. Моцарт, Бетховен, Паганини, Джеминиани, Венявский, снова Моцарт... Наконец она отложила скрипку. Глеб подошел, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза.

– Душа моя, это было изумительно, чудесно! Но Вы, должно быть, устали, – спохватился он. – Давайте немножко отдохнем.

Он подхватил Лизу на руки и отнес в кресло.

– Как Вы смотрите на сороковую симфонию Моцарта? – спросил Глеб. – Как Вы сказали? Бессмертна? Я с Вами полностью согласен.

Он отыскал на панели музыкального ящика шкалу «Моцарт. Симфонии» и сдвинул рычажок на число 40.   В воздухе вновь зазвенела музыка.

Глеб тихонько сел в кресло, подвинулся поближе к девушке и склонил ее голову на свое плечо. Их руки нашли друг друга, пальцы тесно переплелись, тела замерли.

А музыка играла, баюкая их слившиеся воедино души на волнах томительно-сладкой неги.

Глава 5

Феба сидела за своим рабочим столом и анализировала дистрибутивные сводки, присланные из Детского Центра. Сводки содержали информацию о том, как распределился по профессиям выводок семилеток текущего года. Согласно с этими данными необходимо было скорректировать планы на будущее и послать соответствующую заявку в Инкубатор. Дело в том, что Инкубатор не мог в точности выполнять требования Института планирования. Безусловно, компьютер подбирал такую сперму и такие яйцеклетки, которые в максимальной степени удовлетворяли заданным условиям. Но поскольку в жизни зачастую реализуются не самые статистически вероятные варианты – расклад выводка по профессиям мог оказаться несколько иным, чем это планировалось восемь лет назад. Поэтому в очередной заявке для Инкубатора эти разночтения следовало учесть.

Феба работала легко и уверенно. Она уже заканчивала свои вычисления, когда на ее компьютере заговорил микрофон. «Уважаемые доны и донны! Просим вас закончить работу в течение пятнадцати минут. Ровно в четыре часа мы начнем наши традиционные «Прогулки по Заповеднику».

Феба быстро завершила расчет и выключила компьютер. Затем вырубила музыку и ароматизатор и открыла купол. Девушка нажала на кнопку в подлокотнике кресла, и кресло очень медленно поехало вперед. С помощью небольшого рычажка она направила его в нужном направлении и в скором времени оказалась в центре зала. Другие девушки одна за другой таким же образом подъезжали в своих креслах и поворачивались лицом к большому, встроенному в стену телеэкрану. Ровно в четыре свет в зале погас и экран ожил. Феба увидела маленькую запущенную комнатку. На диване сидела неряшливо одетая женщина и громко рыдала, закрыв лицо руками. У ее ног копошилась куча ребятишек. Дети были какие-то хилые, щуплые, анемичные. Одежда на них была рваненькая и грязная. Потом камера переместилась в соседнюю комнату и на экране появился мужчина. Мужчина висел на веревке, которая одним концом была прикреплена к потолку, а другим цеплялась за его голову. Лицо его было страшно: распухшее, почерневшее, с выпученными глазами и вывалившимся языком. Феба в ужасе отвела взгляд.

Голос за кадром произнес:

– Этот человек убил себя сам. В его жизни не было ничего, кроме тяжкого труда и страданий. Он не мог прокормить свою жену и детей. Он не мог купить им хорошую мебель и новую одежду. Его выгнали с работы, и ему нечем стало платить за квартиру. Он предпочел умереть, чем влачить это жалкое существование. Но он не подумал о том, что станет с его семьей, как они будут выкручиваться без него. Теперь хозяйка дома выгонит их на улицу и, голодные и холодные, они будут бродить по городу, выпрашивая у прохожих на кусок хлеба и ночуя в подвалах и подворотнях.

Потом висельник исчез, и на экране возник полицейский. Он сидел за столом, заваленным какими-то бумагами. Судя по всему, это было служебное полицейское помещение. К полицейскому подошел человек с микрофоном.

– Представьтесь, пожалуйста, – вежливо попросил он.

– Капитан Жук, – вяло зашевелил губами полицейский, – начальник восьмого полицейского участка.

– Капитан, – обратился к нему корреспондент, – Вы не могли бы провести нас по Вашему участку и познакомить с некоторыми Вашими клиентами?

Жук неохотно встал и повел корреспондента по коридору, по обе стороны которого располагались большие клетки из толстых железных прутьев. В клетках сидели, стояли и лежали мужчины и женщины. Жук подошел к одной из клеток и ткнул пальцем в сидящего в ней мужчину.

– Этот убил свою мать, – сказал капитан.

– За что же он убил ее? – поинтересовался корреспондент.

– Она скопила небольшую сумму денег на старость, а ему хотелось унаследовать эти денежки как можно скорее. Вот и убил. Думал получить их на законных основаниях.

Они двинулись дальше. Жук кивнул головой на женщину, которая лежала прямо на грязном полу, лицом вниз.

– Эта задушила собственного ребенка, – проинформировал он. – Подушкой.

– Почему она это сделала? – спросил корреспондент.

– Осталась без работы, без денег. Муж бросил. Чем кормить-то? Решила – лучше пусть помирает, чем мучиться будет.

Они прошли еще немного. Капитан показал на мужчину, который нервно расхаживал взад и вперед по клетке. Лицом он сильно смахивал на обезьяну – весь заросший, с узким лбом, маленькими злобными глазками и сильно выдающейся вперед челюстью.

– Опаснейший преступник, – сообщил Жук. – Насиловал молоденьких женщин, после чего убивал свои жертвы и ел их мясо. На его счету двадцать смертей.

Полицейский развернулся на сто восемьдесят градусов и кивнул на мужчину, который сидел, согнув ноги в коленях и спрятав в них свое лицо.

– Взломщик-рецидивист, – аттестовал его Жук. – Опытнейший специалист по сейфам. Нет такого замка, который он не смог бы открыть. За ним пять ограблений крупнейших банков.

У следующей клетки Жук опять остановился. Минуту он молча смотрел на мужчину, который сидел на полу, поджав под себя ноги, и, мерно раскачиваясь, бился о прутья решетки своей абсолютно лысой головой.

– Что это с ним? – удивился корреспондент.

– Не знаю, – равнодушно отозвался Жук. – Этот убил жену и любовника, – поведал он. – Типичный случай.

– Как он их убил? – полюбопытствовал корреспондент.

– Обоих выбросил из окна. С десятого этажа.

Неожиданно полицейский исчез вместе с клетками, и на экране вновь появилась какая-то обшарпанная комнатенка. В центре комнатки стоял стол, за которым сидел уже знакомый Фебе корреспондент, а вместе с ним какие-то мужчина и женщина. Лица у обоих были изможденные, осунувшиеся, напряженные. Можно было подумать, что у них уже целый месяц мучительно и беспрерывно болят зубы.

– Уважаемые доны и донны! – обратился к зрителям корреспондент. – Познакомьтесь: это Варко и его жена Сандра. Сегодня мы возьмем у них небольшое интервью. – Он повернулся к своим собеседникам. – Итак, Сандра, расскажите, пожалуйста, нашим зрителям, как вы живете.

– Как живем? – Сандра бросила на корреспондента хмурый взгляд. – Так и живем, разве сами не видите?

– Вы работаете?

– Нет, – замотала головой Сандра, – нету работы.

– На что же вы живете? – спросил женщину корреспондент.

– Муж пашет с утра до ночи, – кивнула она в сторону Варко.

– А чем вы занимаетесь целый день? Отдыхаете?

– Отдыхаю?! – Сандра задохнулась от негодования. – Да у меня четверо детей, один другого меньше.

– Значит, сами воспитываете своих детишек? – Корреспондент одобрительно кивнул. – Сами учите?

– Какое воспитываете? – горьким смехом рассмеялась Сандра. – Дай Бог одеть-обуть да накормить. А учить – чему я их научу? Необразованная я, темная. Да и времени нету – в магазин сходить надо, постирать надо, приготовить-накормить надо, полы помыть надо. Опять же, одежду детям купить не на что, приходится самой шить, да вязать, да старенькое штопать-зашивать.

– Да, я вижу, работы у вас хватает, – протянул корреспондент. – Ну, а как вы отдыхаете? Как развлекаетесь?

– Вы смеетесь, что ль? – оскорбилась Сандра. – Отдыхаем?! Муж с работы приходит полумертвый. Да и я сама по дому мечусь с утра до ночи. Вы не поверите – сплю по пять часов в сутки. Мне бы выспаться. А Вы говорите – развлекаетесь! Да я в кино последний раз была лет десять назад. Какие уж тут развлечения!

– Да, тяжелая у вас жизнь. – Корреспондент смотрел на женщину сочувственно. – Но дети-то ваши, по крайней мере, растут здоровыми и счастливыми?

– Какое здоровыми? – Сандра удрученно покачала головой. – Болеют постоянно, не знаю, от чего – может, от плохого питания, а может, еще от чего. Просто замучили меня своими болезнями.

– А какой у вас в семье любимый вид спорта? – задал вопрос корреспондент.

Сандра не на шутку рассердилась.

– Господи, говорю же Вам, нет у нас времени на все это баловство. Не до того нам.

– Но дети-то хоть спортом занимаются? – продолжал допытываться корреспондент.

– Да ничем они не занимаются, – отмахнулась Сандра. – Младшие в игрушки играют, а старшие целый день на улице собак гоняют.

– А скажите, как вы размещаетесь в такой маленькой квартирке? – полюбопытствовал корреспондент. – У вас ведь две комнаты?

– Как размещаемся? – переспросила Сандра. – Да так и размещаемся – как сельди в бочке. Мы с мужем спим в одной комнате, дети – в другой.

Внезапно из соседней комнаты послышались детские крики и плач – очевидно, там завязалась драка. Сандра вскочила и побежала разбираться.

– Ну что ж, – сказал корреспондент, – на этом мы, пожалуй, и закончим наши сегодняшние «Прогулки». Ждем вас у телеэкранов в следующую пятницу.

В зале вспыхнул свет, и экран погас. Девушки наперебой заговорили, шумно выражая свое удивление и даже возмущение тем, что они только что увидели и услышали.

– Слава Стелле, наши дети все здоровы и счастливы.

– Нет, вы только подумайте – им некогда заниматься спортом! Как же они живут?

– Девочки, вы только представьте: две крошечные комнатки на шесть человек! Как же так можно?

– Если у них такое бедное государство, зачем же они рожают столько детей?

– Да ты пойми, Мара, они же не могут контролировать репродукцию, то есть рождаемость – так, кажется, у них это называется.

– И сами мучаются, и детей мучают.

– Ни отдыха, ни развлечений – ничего!

– Да. И дети абсолютно беспризорные. Не учатся, спортом не занимаются – что из них вырастет?

– А помните: тот, который девушек ел – бр-р-р, мурашки по коже!

– А своего ребенка задушить – каково, а?

– Да, уж лучше совсем не рожать – как мы.

– А чтобы выкинуть свою сожительницу из окна – вы можете себе такое представить?

– Ну, это у них сплошь и рядом, сожителей они убивают направо и налево.

– А вы заметили, какие они там все страшные?

– Ужас, ужас!

– Девочки, давайте кончать эти разговоры, – сказала Феба, посмотрев на часы. – Нас ждут великие дела. А меня, помимо прочего, ждет мой Баз.

Девушки дружно заулыбались.

– Прости, сестричка. Мы и забыли, что у тебя свежий романчик. Сейчас пойдем.

Глава 6

Глеб сидел за их любимым столиком и с большим воодушевлением поглощал завтрак. Сегодня он пришел первым. Утром они с Лизой, как обычно, купались, потом бегали. Как он и ожидал, Лиза по достоинству оценила ледяную водичку и купалась с величайшим удовольствием. Их дружба длилась не больше месяца, но за это время девушка сильно изменилась – похорошела и словно раскрылась, как раскрывается тюльпан навстречу дневному свету.    

Глеб уже заканчивал расправу над бифштексом, когда к столику подошла Лиза. Он тут же встал, взял у нее из рук поднос и начал переставлять приборы на стол.

– Дорогая, что-нибудь случилось? – спросил он. – Почему так долго?

– Да нет, – чуть смутившись, ответила Лиза, – просто никак не могла выбрать платье.

– Платье чудесное, – сказал Глеб, окинув ее восхищенным взглядом. – Но знайте, милая, что Вы выглядите прелестно в любом костюме.

– Спасибо, Глеб, – сказала Лиза. И осеклась.

Молочник застыл в руке Глеба. Он одарил девушку долгим взглядом, полным благодарности и восторга. «Ну наконец-то! – подумал он. – Дождался! »

Дело в том, что в Веденее церемонная форма обращения – на «Вы» – обязательно сопровождалась словечком «дон» или «донна». Отсутствие такого словечка сочеталось с фамильярным «ты», которое допускалось только между близкими друзьями и сожителями.  

Согласно этикету, инициатива в такого рода вещах должна была исходить от мужчины. Однако Глеб, в нарушение всяких правил, никогда не форсировал переход к фамильярности, предоставляя девушке самой перейти на «ты», когда она захочет и если захочет.   Обычно ему не приходилось ждать больше двух недель. Лиза оказалась самой стойкой из его подружек – держалась почти что месяц! Тем слаще была победа. Глеб с большим удовольствием поглядывал на ее смущенное лицо, выдававшее происходившую в ней внутреннюю борьбу.

Первым побуждением Лизы было сказать «Ах, простите, дон Глеб, я оговорилась».   Однако она этого не сделала. К чему лицемерить – Глеб стал для нее близким человеком, потому-то эти слова так легко сорвались с ее губ, стоило ей только перестать себя контролировать. Конечно, девушке не пристало фамильярничать с мужчиной. Впрочем, кому какое дело? «В конце-то концов, – подумала Лиза, – наши личные отношения не касаются никого, кроме нас двоих». И, ответив на его взгляд своей обычной нежной улыбкой, с видимым удовольствием, растягивая слова, она повторила:

– Спасибо, Глеб.  

Глеб просиял.

– Значит, на «ты»? Лизонька, я так рад! – с чувством воскликнул он, прижимая молочник к груди.

– Глеб, скажи, зачем ты обнимаешь молочник?

Глеб удивленно посмотрел на свои руки и поспешил избавиться от посудины. Оба рассмеялись. Пока девушка ела, он без умолку болтал, развлекая ее разными забавными историями. За столиком царило беззастенчивое веселье.

– Что будем сегодня делать, Лизонька? – спросил Глеб, когда все было наконец съедено и выпито.

– Такая роскошная погода – может, до обеда погуляем в парке?

– Прекрасно. А после обеда пойдем в студию, так?

– Точно. А перед ужином, как всегда, часок поплаваем?

– Обязательно, родная.

Они встали из-за стола и зашагали к выходу. В лифте они расстались – их квартиры находились на разных этажах.

***

Денек для октября месяца выдался исключительный – сухой, теплый и безветренный. Лиза и Глеб не спеша прогуливались по берегу озера. По случаю хорошей погоды тут и там дефилировали парочки, а на солнышке удобно устроилась стайка художников со своими мольбертами.

Лиза взяла Глеба под руку и задумчиво проговорила:

– Знаешь, Глеб, меня до сих пор трясет, как вспомню вчерашние «Прогулки».   Отчего они так живут? Что заставляет их грабить и убивать? Почему у нас все иначе?

Глеб обнял свою спутницу за талию и крепко притянул к себе.

– Радость моя, ты, верно, не читала книгу Стеллы «Теория лучезарности»?

– Нет.

– Ну разумеется, – спохватился Глеб, – в зале для операторов ее и быть не может.

– Почему?

– Знаешь, как говорят первобытные? – улыбнулся Глеб. – «Во многом знании – многая печаль». Каждому положен свой предел знаний, родная.

– Но если я хочу это знать? – возразила Лиза.

– Ну-ну, сладкая. Я тебе все расскажу. Слушай. Согласно теории Стеллы, первобытное зло покоится на трех китах – семье, собственности и неудовлетворенном половом инстинкте. Что такое собственность, ты, конечно, знаешь?

– Например, мои платья – это моя собственность?

– Верно. Вообще, собственность – это то, чем человек владеет и может распоряжаться по своему усмотрению – подарить, продать, выбросить. Но у тебя, кроме твоих платьев и другой мелочи, нет никакой собственности. А вот первобытные владеют землей, домами, заводами, шахтами, машинами, кораблями, самолетами и многим другим.

– А кто всем этим владеет у нас?

– Государство, милая.

– Понятно.

– Второй наш «кит», – продолжал Глеб,   – это семья. Семья есть пожизненный (в идеале, конечно) союз мужчины и женщины. Вступив в этот союз, они совместно делают и выращивают детей. При этом государство не обеспечивает их ни работой, ни жильем, ни едой, ни развлечениями, как это принято у нас. Более того,   всю ответственность и все затраты на выращивание и воспитание детей государство возлагает на родителей. В такой ситуации всякий разумный человек стремится любыми средствами нажить для себя и своей семьи как можно больше денег и собственности, чтобы обеспечить себе и своим потомкам хорошую жизнь. Тебе понятно, кто такие потомки?

– Ну, у нас тоже есть потомки – дети.

– Правильно, – согласно кивнул Глеб. – Но у нас потомки общие, и всякий веденеец одинаково заботится обо всех потомках. А у первобытных потомки у каждого свои, и первобытный заботится только о своих потомках. Отсюда вытекает обособленность семьи и ее враждебность по отношению ко всему остальному обществу. Семья и собственность порождают в первобытных инстинкт стяжательства, то есть постоянную потребность в приобретении все больших денег и все новой собственности. Этот инстинкт в них исключительно силен. Каждый из них хочет обладать несметными богатствами; естественно, что при таких аппетитах богатства на всех не хватает, и им приходится буквально вырывать его друг у друга из рук.

– У нас такого инстинкта как будто бы нет, – в раздумье заметила Лиза.

– Да, – подтвердил Глеб. – И прежде всего потому, что нам не надо думать о будущем – о наших детях заботится государство. Нам не надо платить долги прошлому – наши старики в своих обитальнях живут так, что им позавидовал бы любой процветающий первобытный делец. Мы сами не нуждаемся в собственности. Зачем тебе личная машина, если ты в любой момент можешь взять машину в общем гараже и поехать, куда тебе вздумается?

– Разве мы можем уезжать за пределы обитальни? – удивленно спросила Лиза.

– Лизонька, ну, мы не можем, мы ведь сексоты – особый случай. Но ординарии-то могут. А дома? Ну зачем мне громадный отдельный дом? Когда я в своей обитальне могу выбрать любую квартиру – большую, маленькую, однокомнатную, двухкомнатную.   Я могу обставить ее какой угодно мебелью. Я питаюсь в роскошном ресторане, я могу заказать любые заморские блюда. У меня есть своя студия с роялем. У меня под боком самый настоящий, притом ухоженный, лес с озером. И потом, все эти спортплощадки, велотреки, бассейны и катки. Ну что еще нужно нормальному человеку? Кстати сказать, наши обитальни строятся по индивидуальным проектам и способны удовлетворить самый изысканный архитектурный вкус.

– Хорошо, милый, – сказала Лиза, – с этим мы разобрались. Но все-таки, почему они убивают друг друга?

Глеб остановился, повернулся к девушке лицом и расцеловал ее руки. Он опять приятно удивлен – второй раз за это утро. Подумать только – она назвала его «милым»! И какой музыкой отозвались в его ушах эти, в сущности, обыкновенные слова – «Хорошо, милый... »

«Как мне с ней уютно, покойно», – подумал Глеб. Он взял Лизу под руку, и они возобновили свое путешествие.

– Итак, солнышко мое, у нас, как ты помнишь, остался третий «кит» – неудовлетворенный половой инстинкт. Ты, может быть, знаешь, что ни один человек, даже имеющий оптимальное строение и хорошо обученный, не может вызвать у партнера оргазм выше двух Стелл. Такой слабенький оргазм удовлетворяет половой инстинкт только отчасти и на очень недолгое время. Но беда в том, что огромное большинство первобытных не получают даже этого хиленького оргазма, а если и получают, то крайне редко.   Неудовлетворенный половой инстинкт рождает в человеке злобу, ненависть и зависть. Знаешь, что это такое?

– Нет.

– Как бы тебе это объяснить? – Глеб задумчиво почесал затылок. – Представь себе числовую шкалу – в середине ноль, направо – плюс бесконечность, налево – минус бесконечность. К такой же шкале можно привязать и человеческие чувства. В середине поставим эмоциональный ноль – безразличие.   Ты можешь представить себе безразличие?

– Ну, в-общем, смутно.

– На правом конце шкалы мы имеем лучезарность – обычное эмоциональное состояние веденейцев.   А теперь попробуй вообразить такие чувства, которые находятся так же далеко от нуля, но только по другую его сторону. Чувства, под влиянием которых человек обманывает, предает, грабит и убивает себе подобных. Ты помнишь, какие у них были лица, вчера, на экране?

Лиза содрогнулась и теснее прижалась к Глебу.

– Подумай, что может быть у человека в душе, – продолжал Глеб, – если он взял нож и убил собственную мать, чтобы завладеть ее деньгами? А знаешь ли ты, что женщина вынашивает ребенка целых девять месяцев и рожает в страшных муках?

Глеб замолчал.

– Так вот, – подытожил он через минуту, – получается, что инстинкт стяжательства создает у первобытных мотив для преступления, а неудовлетворенный половой инстинкт уничтожает все моральные преграды к преступлению.

– У меня создалось впечатление, – осторожно заметила Лиза, – что убивают они не только из-за денег.

– Разумеется, – согласился Глеб. – Часто половой инстинкт сам создает мотив для преступления. Семейные отношения рождают просто массу таких мотивов. Еще они убивают  из мести.

– Что такое месть?

– Месть – это когда первобытный совершает зло в ответ на зло, которое причинили ему. Ты знаешь, милая, ведь самое ужасное в том, что в этой атмосфере всеобщей лжи, злобы и ненависти воспитываются их дети. Негативные чувства становятся психологической нормой, злодеяние становится нормой морали. Вот что страшно.

– Просто кошмар какой-то! – ужаснулась Лиза. – И как они друг друга до сих пор не поубивали?

– Этим бы дело, скорее всего, и закончилось, если бы им ничто не препятствовало. Но у первобытных есть, прежде всего, законы, которые запрещают им убивать, насиловать и грабить. Например, за убийство их на годы сажают в тюрьму, а иногда и казнят.

– И что же, – в изумлении вскричала Лиза, – несмотря на это, они убивают?

– Ну, многих эти законы все-таки сдерживают. Хотя, по правде говоря, доводы рассудка эти люди используют не столько для обуздания своих инстинктов, сколько для того, чтобы какой-нибудь хитростью обойти закон. Вот. А еще у них есть разные учения, которые, по идее, должны воздействовать на их психику, чтобы они не совершали преступлений.

– Что за учения такие?

– Например, религии. Религия, – пояснил Глеб, – это система представлений о Боге как творце всего живого, в том числе человека.

– Ну и как же это помогает им воздерживаться от убийства и воровства? – недоверчиво спросила Лиза.

– Очень просто, радость моя. Смотри: Бог всемогущ и всеведущ, то есть все может и все знает. Бог наказывает всех, кто его не слушается. А Бог не велит убивать, воровать, лгать и так далее. Понимаешь?

– Здорово! – восхищенно воскликнула Лиза. – Но почему же они убивают, если Бог их наказывает?

– Ну, во-первых, далеко не все люди верят в Бога. Во-вторых, некоторые религии даже велят убивать неверных, то есть тех, кто верит в других богов. Что же касается Божьего наказания, то эта идея, по-моему, не очень хорошо продумана. Считается, что Бог положит конец этому миру и тогда, на Страшном суде, накажет каждую душу, живую или умершую, за все ее грехи. Но, судя по всему, не очень-то он их страшит, этот Страшный суд, который неизвестно когда еще будет.

– Не понимаю только, как он мертвых-то накажет? – усомнилась Лиза.

– Видишь ли, Лизонька, – разъяснил Глеб, – умирает тело, а душа продолжает жить, она бессмертна. Души и будут наказаны.

– И ты во все это веришь, Глеб?

Глеб задумался.

– Богом была придумана религия или людьми, – сказал он рассудительно, – совершенно неважно. Важно то, с какой целью это было сделано.

– И с какой же?

– Как с какой? Обуздать человеческое злонравие. Но, к сожалению, даже такое сильное средство, как религия, не смогло вылечить первобытных от этой болезни.

– Выходит, злонравие неизлечимо?

– Еще как излечимо, радость моя, – убежденно сказал Глеб. – Только смотреть надо в корень. Что толку воздействовать на дух, когда причина болезни чисто физиологическая? Стелла доказала, что злонравие первобытных коренится в их неудовлетворенном половом инстинкте. Пропускай первобытного ежедневно через сверхоргазм, и его злонравие испарится, как роса на утреннем солнышке. За последние двести лет в Веденее не было ни одного убийства, грабежа, изнасилования или иного преступления. Про Заповедник я, конечно, не говорю.

Лиза многозначительно посмотрела на Глеба.

– Теперь я понимаю, зачем нужно это обязательное сексование, – заметила она.

– И теперь ты понимаешь, почему за нарушение закона о сексовании людей наказывают так жестоко?

Лиза кивнула.

– И все это придумала наша Стелла? – поинтересовалась она.

– Да, Лизонька.

– И давно это было?

– Стелла стала президентом Веденеи ровно 240 лет назад.

– Но ведь сейчас у нас 241-ый год. Значит –

– Совершенно верно, Стелла ввела новое летоисчисление. Первым лучезарным годом стал год 2050-й – по первобытному исчислению.

Оба замолчали. Увидев впереди свободную скамейку, Лиза предложила:

– Может, посидим – отдохнем?

– С радостью, Лизонька, с радостью.

Они присели на лавочку.

– Глеб, – спросила Лиза, – а где находится этот Заповедник?

– Заповедник, детка, находится на острове Крат, в Скурбном море.

– А где это? В Веденее?

– Да, милая, это наша территория.

– Как же так получилось, – изумилась Лиза, – что у них совершенно иное социальное устройство?

– Понимаешь, Лизон, – начал объяснять Глеб, – в свое время немалое количество веденейцев открыто выступили против реформ, проводившихся Стеллой. По взаимной договоренности они переселились на Крат. Нынешнее население острова – это, как ты понимаешь, их потомки.

Лиза задумалась.

– Ну хорошо, – проговорила она с некоторым недоумением. – Допустим, двести сорок лет назад они могли опасаться, что реформы себя не оправдают. Но сейчас, когда результаты говорят сами за себя, – почему бы нам не ассимилировать этих несчастных в наш лучезарный мир?

– Разумеется, мы легко могли бы это сделать, – признал Глеб. – Но дело в том, что в существовании Заповедника мы сами очень заинтересованы. Во-первых, это великолепный антипример.

– Что значит «антипример»? – перебила Лиза.

– Пример того, как не надо делать, как не надо жить, – пояснил Глеб. – Мы показываем людям «Прогулки» для того, чтобы они могли сравнить наш мир с миром первобытным, чтобы они знали, от каких бедствий мы их избавили, введя в нашу жизнь некоторые ограничения, такие как запрет на беременность, обязательное ежедневное сексование и так далее. А кроме того, с помощью наших «Прогулок» мы вырабатываем у людей устойчивое отвращение к тамошней жизни. Так что человек десять раз подумает, прежде чем нарушить какой-нибудь веденейский закон. И второе. Несмотря ни на что, нарушители законов всегда были, есть и будут. И если мы ликвидируем Заповедник, что прикажешь тогда с ними делать? Всякие исправительные заведения плохо вписываются в наш социальный уклад. Поэтому самый лучший для нас выход – отправлять их жить в Заповедник. Тем более что то, что у нас считается нарушением, в Заповеднике является нормой. То есть получается, что отправляя нарушителя в Заповедник, мы просто даем ему возможность вести тот образ жизни, который ему больше нравится. Понимаешь?

– Да, все очень просто. – Лиза помолчала. – А кто делает эти репортажи из Заповедника?

– Наша съемочная группа. Видишь ли, солнышко, в Заповеднике крайне низкий уровень развития технологий и, соответственно, весьма низкий уровень жизни. Они очень нуждаются в помощи, и эту помощь мы время от времени им оказываем; за это они допускают на остров нашу съемочную группу.

– Понятно.

Разговор иссяк. В молчании они сидели на лавке и смотрели на расстилавшееся перед ними озеро, почти физически ощущая его невозмутимую первозданную красоту.

Глава 7

Отдел репродукции в полном составе стоял на парадных ступеньках своей обитальни и ждал автобуса. Девушки громко переговаривались и весело смеялись. Раз в месяц, в воскресенье, они ездили на одну из старческих обитален – навестить стариков. Дело это было сугубо добровольное, но никто из них никогда не уклонялся от этого мероприятия – уважение и любовь к старикам воспитывались в веденейцах с самого раннего детства.

Подъехал автобус. Девушки расселись по местам. Феба пошла назад. Рядом с ней уселась Гана – смешливая шатенка с очень короткой стрижкой и длиннющими ресницами. Напротив них устроились Тата и Сула. У Таты были пышные пепельные волосы, зеленые глаза, короткий прямой нос и большой яркий рот. Сула, миловидная длинноволосая блондинка, отличалась маленьким носиком, ямочками на щеках и подбородке, пухлыми губками и голубыми глазами.

Автобус тронулся. Дороги в Веденее были идеальные, столь же идеальными были и амортизаторы. Поэтому догадаться о том, что автобус едет, а не стоит на месте, можно было только по движущимся за окнами предметам.

Гана легонько толкнула Фебу плечиком.

– Ну, Фебуша, – засмеялась она, – расскажи нам, как продвигается твой роман с Базом?

– Ну что вы, девочки, – улыбнулась Феба, – он такой замечательный!

Тата оживилась.

– Чем же он так хорош, сестричка? – полюбопытствовала она.

– Мы так здорово играем с ним в теннис! – с восторгом заявила Феба. – И он никогда не гоняет меня по площадке, всегда дает мяч почти в руки.

– Этим исчерпываются все его достоинства? – разочарованно протянула Сула.

– О нет! – засмеялась Феба. – Он всегда такой внимательный и заботливый, и он очень интересный собеседник. Он так забавно рассказывает всякие истории!

– Откуда он их берет? – спросила Гана.

– Он читает романы первобытных авторов.

– А, первобытные байки! – поморщилась Сула. – Я не могу их читать, я совершенно не понимаю мотивы их поступков.

– Ну что ты! – возразила Феба. – Баз очень хорошо мне все объясняет. А вчера он возил меня в театр. Была пресмешная пьеса. Мы хохотали до упаду.

– А куда еще он тебя водит? – поинтересовалась Тата.

– На той неделе мы ходили в кино – тоже замечательная была комедия. В субботу собираемся на танцы.

– Ну, а каков он в постели? – спросила Сула, заговорщически взглянув на Тату и Гану.

– Да ничего особенного, – с грустью ответила Феба, – такой же, как все.

– Да ты не расстраивайся, сестричка. – Гана погладила Фебу по руке. – Ординарии, они все такие – ничего не умеют.

– И не говори! – подхватила Тата. – Сколько у меня было этих мужиков – все, как один, никудышные. Вот сексоты – совсем другое дело. – Она мечтательно закатила глаза.

– Сравнила! – хохотнула Сула. – Сексоты! Это же, во-первых, отборные мужики, а во-вторых, их этому делу учат несколько лет.  

– Хоть бы ординариев кто поучил! – возмутилась Феба.

Сула сказала примирительно:

– Каждого человека учат той профессии, к  которой у него имеются наилучшие задатки. Если ты не подходишь для профессии сексота, никто не будет обучать тебя технике сексования. Точно так же, если у тебя нет музыкального слуха, никто не будет учить тебя музыке. Хотя никто и не мешает тебе всю ночь торчать в студии и дергать за струны.  

– Нет, девочки, – заявила Тата, – что ни говорите, а это просто поразительно! И руки-ноги те же и все прочие органы на месте, а вот поди ж ты – ничего-то у них не получается.

– Да, – согласно закивала Гана, – сексоты и ординарии – это как небо и земля.

– А что в этом странного? – возразила Сула. – У пианиста пальцы тоже такие же, как у меня. Однако он на своем рояле чудеса вытворяет, а я – ни в зуб ногой.

Девушки замолчали.

– Фебуш, – обратилась к Фебе Гана, – а чего вы с ним не сожительствуете, если он такой хороший?

– Не знаю, – пожала плечами Феба. – Он предлагает, зовет жить к себе. Наверное, на днях перееду.

– Тата будет без тебя скучать, – заметила Сула.

– Не беспокойся, Сулада, – смеясь, сказала Гана, – это не надолго. Больше полугода еще никто не выдерживал. Надоест ей этот Баз, и вернется к нам как миленькая. Куда она денется?

Вскоре въехали на территорию Третьей старческой. Девушки вышли из автобуса и стали потихоньку разбредаться кто куда. Феба в компании Сулы, Таты и Ганы зашагала к цветнику, который виднелся неподалеку. Это был довольно обширный ансамбль из цветочных клумб, сам имевший форму причудливого цветка.   Возле одной из клумб стояли, нагнувшись, четыре старушки и что-то там подрезали и рыхлили землю. Завидев девушек, они прекратили работу и направились к фонтану, который помещался в центре всей этой цветочной конструкции.

Сполоснув руки под теплыми струями, старушки подошли к девушкам, со всеми перезнакомились и всех по очереди перецеловали.

– Ну, как поживаете? – обратилась к старушкам Феба. – Как здоровье?

Донна Рая, высокая старушка с крашенными черными волосами и мягким взглядом больших карих глаз, смеясь, ответила:

– Да живем потихоньку, работаем. На здоровье тоже не жалуемся.

По внешнему виду донна Рая, как и три другие старушки, выглядела ничуть не старше Фебы – лицо молодое и свежее, без единой морщинки или складочки, седина закрашена, глаза ясные, улыбающиеся, лучистые, фигура прямая и стройная. Лишь вены на руках у старушек проступали чуть заметнее, чем у девушек.

Старушки провели девушек по цветнику, показывая им свою работу. Девушки восхищались совершенно искренне – действительно, клумбы выглядели просто великолепно. Потом все вместе пошли гулять в парк, который начинался сразу за цветником. Они не спеша прохаживались среди высоких лиственниц и просто и мило беседовали.

– А что, милые донны, – спросила Тата, – цветочки – единственное ваше развлечение?

– Да нет, конечно, – ответила донна Мила, голубоглазая блондинка с роскошными длинными волосами. – С цветочками мы возимся, только пока тепло. Сейчас вот похолодает и будем заниматься рукотворчеством. Рая у нас вышивает, я шью мягкие игрушки, а Лила с Тиной – она кивнула на двух других старушек –  вяжут крючком всякие салфеточки. Между прочим, есть у нас и художники и даже скульпторы. А что наши мужички вытворяют, вы бы видели! Кто по дереву выжигает, кто матрешек вытачивает, а кто плетет корзиночки. А как дон Тай расписывает ложки и яйца – не оторвешь глаз! А дон Рель собирает в лесу всякие чудные палочки и делает из них разные забавные фигурки. А дон Вэй вырезает из дерева свистки и дудочки. Я чувствую, нам скоро придется реорганизовывать наш музей – новые экспонаты уже просто некуда ставить.

– И вы сидите так целыми днями без физической нагрузки? – ужаснулась Сула.

– Что вы! – засмеялась донна Тина, маленькая худенькая старушка с коротко остриженными рыжими волосами. – Спорт у нас обязателен, два-три часа в день – кому сколько компьютер разрешит.

– А, так вас ограничивают? – разочарованно протянула Феба.

– Да, – подтвердила донна Тина. – Кое-кого, действительно, ограничивают. Мне, например, – продолжала она, – не разрешают играть в теннис. А на лыжах кататься можно только час. На велосипеде тоже – не больше двадцати километров. А вот Рае можно все – и в теннис играть, и в бадминтон, и на коньках кататься.

– А скажите, дорогие донны, – задумчиво спросила Феба, – у вас принято сожительствовать?

Старушки засмеялись.

– Что касается секса, – ответила донна Рая, – то нам, старичкам, и обязательного сексования более чем достаточно. К тому же большинству наших мужичков активный секс не рекомендуется – все-таки возраст. Ну а в остальном все мы тут живем, как одна большая семья. Но, конечно, есть у нас парочки не-разлей-вода, это неизбежно. Когда люди проводят вместе столько времени, естественно, формируются какие-то симпатии и привязанности. Но, как это ни странно, наши «влюбленные» не стремятся жить в одной квартире. Им вполне хватает того, что они вместе целый день. Но зато наши не расходятся так, как вы, молодые. Вон, посмотрите, – она показала рукой на парочку, нежившуюся на лавочке под теплым октябрьским солнышком, – это дон Мир и донна Гала; уже лет пять дружат и все не могут друг на друга наглядеться.

Так они бродили, разговаривая, до самого обеда. А после обеда старички повели девушек в свою гордость – Музей рукотворчества. Чего там только не было! Целый зал был уставлен одними только поделками из дерева: там были фигурки людей и животных, разные чаши и кубки, резные дудки и свистки, даже миниатюрная первобытная карета и пушки с ядрами! Отдельный зал был посвящен росписи по дереву. Яйца, ложки, фигурные доски, чаши и большущие кружки поражали глаз великолепием и разнообразием украшавших их узоров и орнаментов. Картинная галерея занимала пять огромных залов, стены которых были увешаны прекрасными пейзажами, натюрмортами и сценами из жизни самих старичков. Но больше всего было, конечно, портретов. На одном из них Феба узнала донну Раю – сходство было просто поразительное! Прекрасная фигура донны Раи была запечатлена также и в гипсе. Впрочем, подобных экспонатов в скульптурном зале было огромное количество. Осмотрели они и зал художественной вышивки и вязания, и зал мягкой игрушки, и зал лесных причуд, где в великом множестве были выставлены находки и поделки дона Реля.

Музей был совершенно потрясающий. Создавалось впечатление, что мастерство и искусность человеческих рук не знают никаких границ. Девушки шумно радовались и выражали свой неподдельный восторг сопровождавшим их старичкам.

Наконец все было осмотрено и оценено по достоинству. Они уже собирались уходить, как вдруг во всех музейных залах разом заговорили микрофоны.

– Внимание! Требуется ваша помощь! Дон Лайф опасно поранился, нужна кровь, первая группа. Желающие оказать содействие, срочно пройдите в холл основного крыла.

Все ахнули. Феба, Сула, Тата и Гана, стоявшие у самой двери, бросились вон из музея и побежали к лифту. Остальные поспешили за ними. В лифт набилось человек двадцать народу.

В холле их ждала медсестра. Увидев целую толпу, она замахала руками.

– Нет, нет, – сказала она, – четыре человека, не больше. Давайте, кто помоложе.

Феба с подружками оказались проворнее других. Они выступили вперед.

– Возраст? – спросила медсестра, окинув девушек внимательным взглядом.

– Всем по сорок, – ответила Феба. – Моложе не найдете.

– Группа крови?

– У нас у всех первая.

Медсестра кивнула, и они быстро зашагали по коридору.

Через пять минут девушки уже сидели в лаборатории и кровеприемник обрабатывал их руки. Следившая за процессом медсестра с виноватым видом сказала:

– Вы извините, девочки, что пришлось к вам обратиться. Просто у нас накладка вышла – кровь должны подвезти с часу на час. А тут такое несчастье. Вас когда омолаживали? Вчера? Ну, тогда ничего. Впрочем, – прибавила она, – я позвоню на вашу обитальню, вам сегодня же сделают дополнительное вливание.

Через полчаса девушки, слегка пошатываясь, вышли из лаборатории. Подружки из репродукции подхватили их под руки и повели к автобусу, который подкатил прямо к парадным ступенькам.

Распрощавшись со стариками, отдел репродукции погрузился в автобус и пустился в обратный путь.

Глава 8

Целую неделю по вечерам Глеб и Лиза расходились каждый в свою студию – разучивали переложение двадцатого концерта Моцарта. Теперь решили порепетировать вместе. Больших музыкалок в обитальне было несколько, и, как и следовало ожидать, они легко нашли свободную. Глеб окинул удовлетворенным взглядом два новеньких рояля, стоявших рядом.

– Прекрасно, прекрасно. Лизонька, ты на каком играешь? Поближе к окну? Хорошо.

Он подошел к своему инструменту и прошелся по клавишам.

– Мой в полном порядке. Родная, простучи свой, пожалуйста.

Лиза села за рояль, проиграла несколько быстрых пассажей и с улыбкой посмотрела на Глеба.

– Здесь тоже все в норме, Глеб.

– Значит, играем.

Музыканты поставили и раскрыли ноты.

– Лизонька, – спросил Глеб, – у тебя какой темп? Проиграй мне такта три-четыре.

Лиза сыграла.

– Понял. Тогда начинай – твоя партия.

Лиза опустила руки, и комната ожила, наполненная волшебными звуками загадочного аллегро. Они легко доиграли первую часть до конца.

– Чувство ритма просто феноменальное, – восхитился Глеб. – Лизончик, с тобой играть – одно удовольствие. Будь у меня четыре руки – я  не сумел бы так сыграть. Сыграем еще. Только, по-моему, родная, вот здесь – Глеб сыграл несколько тактов –  ты немного преувеличиваешь, там все-таки стоит форте, а не фортиссимо.

– Хорошо, – засмеялась Лиза, – постараюсь сдержаться.

Сыграли еще, и не один раз. Они шлифовали и утюжили аллегро до тех пор, пока Глеб не сказал:

– Блестяще! Самый строгий учитель не нашел бы, к чему придраться.

Потом они блаженствовали в мягком кресле, тесно прижавшись друг к другу и держась за руки.

– Знаешь, милый, – вдруг сказала Лиза, – никогда в жизни я не испытывала за роялем такого экстаза, как сегодня. У меня было такое чувство, будто я растворяюсь в тебе. Мне трудно передать это словами...

– Ты очень точно сказала, детка. – Глеб легонько сжал ее руку. – Я чувствовал то же самое. Видишь ли, – пояснил он, – совместная работа всегда радует. А мы с тобой трудились вместе, чтобы доставить друг другу наслаждение. Мы были как одно тело и одна душа.

Помолчали.

– Ну что, Лизон, – обратился к девушке Глеб, – кажется, на сегодня мы с тобой наигрались?

– Похоже на то, Глебушка. Может, пойдем поплаваем перед сном, а?

Глеб благодарно зарылся лицом в ее плечо. Она так скупа на ласковые словечки! Должно быть, от этого они так волнуют кровь. Сквозь тонкую ткань платья он чувствовал едва уловимый запах ее тела, удивительно приятный и при этом очень натуральный. От роботов никогда так не пахнет, как ни старается его досточтимый коллега, дон Петио, специалист по запахам.

– Да, моя благоуханная, – прошептал он, – сейчас пойдем.

– Что значит «благоуханная»? – смеясь, спросила Лиза. – Надеюсь, что-нибудь хорошее?

– Это значит, Лизонька, – Глеб посмотрел на нее с кроткой нежностью, – что от тебя изумительно пахнет.

Бассейны располагались в том же крыле, что и студии, четырьмя этажами ниже. Выйдя из лифта, Лиза и Глеб прошли через вестибюль, преодолели довольно длинный коридор и, повернув налево, почти сразу уперлись в белую пластиковую дверь. За этой дверью и размещались бассейны: два больших, третий – поменьше. Бассейны были самые обыкновенные. А вот само помещение поражало великолепием своей отделки: мраморные стены под цвет воды, потолочная мозаика с изображениями древних кораблей и парусников и контрастирующий со всем этим густо-черный пластик пола.

Лиза сбросила одежду, отошла к стене и помахала Глебу рукой.

– Глеб, смотри, сейчас я буду прыгать.

Она разбежалась и прыгнула на трамплин.   Трамплин подбросил ее высоко вверх; девушка сделала грациозное сальто и плавно ушла в воду. Вынырнув из воды, Лиза подплыла к краю, подтянулась и села на бортик.

– Ну как?

– Потрясающе! – восхищенно воскликнул Глеб. – Только знаешь родная, – прибавил он озабоченно, – у меня всякий раз сердце замирает, когда ты это делаешь. Ты уверена, что это безопасно?

– Абсолютно, – беспечно улыбнулась Лиза. – Меня ведь учили настоящие мастера.

Глеб собрал свою и Лизину одежду, аккуратно развесил все на крючки, затем достал из шкапа ласты.

– Лизонька, – попросил он, – повернись, дружок, давай ласты надевать.

Лиза вытащила ноги из воды и вытянула их в сторону Глеба. Глеб осторожно натянул ласты на ее миниатюрные ступни и прилепил застежки.

– Спасибо, дорогой! – растрогалась Лиза. – Ты такой заботливый.

Глеб просиял. Он наклонился и начал покрывать поцелуями ее ноги. Лиза совсем смутилась. Она взяла его голову в свои ладони, приподняла и заглянула ему в глаза.

– Глеб, пойдем плавать,– сказала она с нажимом. – А то вода совсем остынет, – хитро подмигнув, прибавила она.

Глеб надел ласты, и они опустились в воду.

Они долго плавали, описывая на воде большие круги. Лиза плавала на спине, прижав руки к бокам, энергично работая почти прямыми ногами. Глеб плыл на боку вровень с нею. Когда они подплывали к краю слишком близко, срабатывала аварийка и откуда-то из стены гудел зуммер.

Наконец Лиза вылезла на бортик. Глеб примостился рядом.

– Не кончить ли нам, Лизон? – предложил он. – Спать давно пора.

Девушка согласно кивнула, и они разом вытащили ноги из воды. Лиза потянулась к ластам, но Глеб опередил ее.

– Нет, солнышко, это моя работа!

– Ох, Глеб, смотри не перетрудись! – рассмеялась Лиза.

– Ну что ты, милая, от этой работы я никогда не устаю, – заверил ее Глеб.

Он снял ласты с нее и с себя, достал из шкапа полотенце и подступил к девушке вплотную. Он вытирал ее с таким благоговением и с такой осторожностью, будто перед ним был тончайший фарфоровый сосуд, к тому же священный!

Вытерев Лизу, Глеб промокнул свое, уже почти сухое, тело. Нажав ногой на прачечную педаль, он бросил полотенце в открывшийся в стене люк.

Пять минут спустя они уже были в холле. По переходу они прошли в спальное крыло и поднялись на лифте на пятый этаж.

– Лизонька, я тебя провожу? – Глеб посмотрел на свою спутницу вопросительно.

– Как хочешь.

Лиза жила в двухкомнатной квартире. Через гостиную они прошли в спальню. Это была просторная комната с большими окнами, выходившими на кленовую рощу. Пол спальни был устлан мягким ковром, на стенах тоже висели ковры – с изображениями диких животных. Мебели в комнате было немного:   в углу большая кровать,   рядом с ней трюмо, напротив два кресла со столиком посередине, у двери небольшой шкаф для одежды да пара мягких стульев с резными спинками.

Глеб с любопытством оглядел нехитрое убранство комнаты. Приблизившись к кровати, он приподнял уголок покрывала.

– Спишь под старым добрым одеялом? – улыбнулся он. – Мне эти термопростыни тоже не по нутру. Ну, дружок, давай, прыгай в постель, а я немножко посижу тут около тебя.

– Сейчас.

Лиза исчезла за дверью ванной комнаты. Глеб взял стул, поставил его у изголовья кровати и сел. В скором времени Лиза вернулась, одетая во фланелевую ночную рубашку. Она юркнула под одеяло, выпростав из-под него свои голые руки. Глеб нежно провел ладошкой по ее тонкой, изящной руке.

– Скажи, дорогой, – обратилась к нему Лиза, – а почему мы не рожаем, как первобытные?

Глеб слегка опешил.

– Это долгая история, Лизонька. Ты уверена, что хочешь услышать ее именно сейчас?

– Да, Глеб, пожалуйста.

– Хорошо, детка. Тогда слушай. В последние десятилетия Первобытной эры в Веденее сложилось поистине катастрофическое положение: рождаемость упала очень сильно, при этом половина всех новорожденных оказывались дефектными – либо умственно, либо физически, то есть абсолютно нежизнеспособными.

– Но отчего они такими рождались? – с недоумением спросила Лиза.

– Понимаешь, всему виной была эта несчастная Ваггия.

– Что еще за Ваггия?

– Ваггия была нашей провинцией – до самого конца Первобытной эры. Вагги хотели независимости, но, разумеется, они не могли ее получить.

– Почему?

– Видишь ли, Лизонька, в Ваггии находятся крупнейшие в мире месторождения алмазов, и тогдашние веденейские олигархи, которые диктовали правительству свою политику, скорее бы дали отсечь себе руку, чем выпустили из-под контроля такое прибыльное производство. Но вагги – народ особый. Они фанатичны до самозабвения. Трижды они пытались силой взять свою свободу. Все эти попытки выливались в открытую войну между союзной армией и ваггскими «бандитами», как их принято было называть. Каждые десять лет мы вырезали практически все мужское население Ваггии от шестнадцати лет и старше. После третьей войны вагги перешли к тактике тотального террора:   по всей Веденее взрывались дома и школы, мосты и электростанции, летели под откос поезда. За последние десять первобытных лет от террора погибло восемьдесят тысяч мирных жителей.

Глеб помолчал.

– Понимаешь, Лизон, – задумчиво сказал он, – они просто-напросто спились.

– Что значит «спились»?

– Пили самогонку – постоянно и помногу. Самогонка, – пояснил Глеб, – это такое веселящее питье, выпил – и расслабился, отключился от всего мира.

– Странное какое название – самогонка.

– Ничего странного. Они ее сами гнали, то есть делали. Отсюда и название – самогонка.

– И зачем они ее пили, эту самогонку?

– Чтобы не сойти с ума. Пойми, дружок, они же жили в постоянном страхе. Каждый день десятки, а то и сотни людей гибли от рук террористов. Вечером человек ложится спать, а наутро  вместо его дома находят груду обломков. Вот и пили, чтобы заглушить страх. У кого деньги были, те еще и ширялись, то есть вводили в организм наркотики; наркотики действуют сильнее самогонки, но и организм разрушают гораздо быстрее. От самогонки и наркотиков у них и рождались дети-уроды.

– Какой кошмар!

– Да, кошмар. Но это еще не все. Из тех детей, что рождались здоровыми, каждый второй продавался за рубеж, причем продавали их сами родители!

– Родители торговали своими детьми?! – возмутилась Лиза. – Но почему?

– Видишь ли, милая, в конце второго первобытного тысячелетия веденейцы уже жили очень скудно. Но эти Ваггские войны нас просто доконали. Прежде всего, за нарушение прав человека Всемирный Совет подверг нас экономической блокаде: у нас перестали покупать нефть, газ, сталь, алмазы и так далее, а ведь мы во многом жили за счет экспорта ресурсов. К тому же огромные деньги шли на военные расходы, на восстановление разрушенной Ваггии, на ликвидацию последствий террора... Вот и выкручивались кто как мог. Хуже всего, конечно, было старикам, к началу эры Лучезарности их почти не осталось – вымерли.

Глеб помолчал. Он склонился над лицом девушки и погладил ее по голове.

– Ты не устала, родная? – ласково спросил он. – Может быть, будешь спать?

– Нет-нет, Глеб, продолжай.

– Хорошо. В общем, к началу эры Лучезарности веденейцы оказались перед угрозой вырождения и даже полного вымирания. Остановить этот процесс и возродить нацию можно было только одним способом, и именно по этому пути пошла Стелла. Она отменила институт семьи и запретила беременность. Оплодотворение и все дальнейшие стадии репродукции проходили в искусственных условиях под строгим контролем государственных органов. Начать с того что яйцеклетки и сперма брались только у здоровых веденейцев. Выращиванием, воспитанием и обучением детей занимались не алкоголики-родители, а профессионалы высокого уровня. Понимаешь, детка, другого выхода у нас просто не было.

Помолчали.

– Но потом, – неуверенно спросила Лиза, – когда мы все стали нормальными и здоровыми, почему девушкам не разрешили снова рожать?

Глеб задумчиво почесал затылок.

– По многим причинам, душа моя. Вот смотри. Если детей рожают девушки, значит, им их и воспитывать – не отнимать же у матери ребенка, которого она выносила и в муках родила. Это было бы жестоко. В таком случае мы должны освободить каждую мать от любой другой работы – это раз. Мы должны дать ей психологическое и педагогическое образование – это два. И в-третьих, мы просто обязаны обеспечить ее и ребенка всеми необходимыми благами – жильем, транспортом, едой, одеждой, мебелью и так далее. Уверяю тебя, ни у какого государства не хватит на это денег. Более того: если бы нам и удалось реализовать такой проект, мы очень сильно проиграли бы в результатах.

– В результатах чего?

– Процесса воспитания. Понимаешь, солнышко, уже с двухлетнего возраста с нашими детьми начинают работать специалисты, выявляя и развивая их скрытые способности. С помощью сложнейших методик они определяют наиболее подходящую для каждого ребенка профессию.   А с семи лет  наших детей уже обучают их будущей профессии. Между прочим, профессиональная подготовка начинается с воспитания у ребенка любви к тому, чем он будет заниматься всю свою жизнь. Далее. Мы не только приучаем детей к ежедневным спортивным занятиям – каждый наш ребенок мастерски владеет несколькими видами спорта. Если мы вернем детей матерям, результаты воспитания и обучения, конечно же, будут на несколько порядков ниже. Мы делаем из каждого нашего ребенка в высшей степени гармоничную личность. Возьмем, к примеру, тебя, Лизон. Сколько тебе лет, девочка моя?

– Сорок пять.

– Сорок пять. По меркам первобытных ты – старуха. А по нашим сорок пять – это пик молодости. У тебя красивое, молодое, сильное тело. Ты когда-нибудь чем-нибудь болела?

– Никогда.

– Вот видишь. Смотрим дальше. У тебя лицо без единой морщинки, шея без единой складочки.

– Но, Глеб, у нас все девушки такие.

– Вот-вот, об этом я и говорю. Теперь копнем твой духовный мир. По профессии ты сексоператор. Но твой истинный талант – музыка. И он не оказался зарытым в землю – ты играешь абсолютно профессионально аж на двух инструментах. Ты имеешь полную возможность ублажать свою душу той пищей, которой она алчет – искусство, природа, спортивные развлечения. Разве ты не чувствуешь в себе этой духовной и физической гармонии?

Лиза задумалась.

– Мне живется легко, покойно и радостно, – осторожно ответила она. – Наверное, это можно назвать гармонией. Но, кстати, ты назвал только одну причину, почему наши девушки не рожают.

– Да. Еще одна причина состоит в следующем. Если мы отдаем детей матерям, это автоматически означает возрождение семьи, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А таковых очень много. Первое: родители не умеют воспитывать детей. Второе: у них нет времени на воспитание детей. Третье: у большинства из них нет денег на качественное профессиональное обучение детей. Четвертое: во многих семьях психологическая обстановка абсолютно неприемлема для воспитания детей. Ко всему этому, как ты помнишь, семья и собственность создают сильнейший стимул к преступлению.

– Да. Но у нас-то ведь нет собственности!

– Здесь, Лизончик, ты как раз заблуждаешься, – слабо улыбнулся Глеб. – Собственность у нас есть. Она, конечно, государственная, но управляют-то ей люди. Чиновники. Дай этим чиновникам семьи – и они разворуют все, до последней фертинки. Были в истории такие прецеденты.

– Но ведь они лучезарные, – возразила Лиза, – разве они способны на преступление?

– Не будут они лучезарными, милая.

– Почему?

– Потому что либо семья, либо лучезарность.

– Как так?

– Дело в том, – пояснил Глеб, – что наши представления о сексовании несовместимы с институтом семьи. К тому же именно неудовлетворенный половой инстинкт заставляет людей заводить семью. А если половой инстинкт удовлетворен, никакая семья им просто не нужна. Посмотри на наших сожителей: они довольно быстро расходятся, потому что рано или поздно им надоедает эта совместная жизнь, хочется чего-нибудь новенького.

– Может, они потому и расходятся, – предположила Лиза, – что их по-настоящему ничто не связывает? Если бы у них были дети, может, все было бы иначе?

– Нет, Лизон, – усмехнулся Глеб. – У первобытных есть дети, но их семьи не становятся от этого крепче. Дети только все усложняют. Между прочим, у них каждый второй брак распадается. И страдают от этого, прежде всего, дети.

Воцарилось молчание. Глеб поднял голову и обвел глазами комнату. Его взгляд остановился на бюстике Стеллы, стоявшем на постаменте около окна. Стелла! Как много сделала для Веденеи эта удивительная женщина!

– Все-таки Стелла – женщина героическая, – в раздумье заметил он.

Комментария он не получил. Он взглянул на Лизу – девушка спала крепким сном. Глеб встал, осторожно укутал ее одеялом и тихонько вышел.

Глава 9

Близился Новый Год. 31 декабря, как всегда, ожидался большой бал. Девчонки из репродукции предвкушали грандиозное веселье. Однако предстоящее торжество требовало некоторой предварительной подготовки. Поэтому в последнюю перед праздником субботу репродукция всей гурьбой нагрянула в одежный магазин. Так уж у них повелось, что Новый Год девушки встречали в новых нарядах.

Магазин находился на центральной площади города. Это был громадный трехэтажный супермаркет, в котором продавались только предметы дамского обихода. Девушки зашли в магазин и разбрелись по секциям. Феба с Ганой, Сулой и Татой решили для начала присмотреть себе платья. Они поднялись на второй этаж и нашли секцию вечерних туалетов. Выбор был настолько велик, что каждой из них пришлось перемерить по две дюжины платьев. Феба взяла ярко-красное короткое облегающее платье с очень открытым верхом. Оно удивительно гармонировало с ее блестящими черными волосами и мраморно-белыми плечами. Сула, напротив, купила черное платье, длинное и узкое, с громадным вырезом на спине и длинными разрезами по бокам. Гане приглянулось короткое белое платьице из эластичной ткани, которое оставляло ее руки и плечи абсолютно открытыми. Что же касается Таты, то подружки уговорили ее взять ярко-зеленое платье – под цвет ее прекрасных изумрудных глаз.

Потом девушки отправились в секцию элегантной обуви. С туфлями было несколько проще, поскольку цвет платья сильно ограничивал выбор. Так, к красному платью Фебы наилучше подошли черные туфли; наоборот, с черным платьем и белыми волосами Сулы прекрасно смотрелись белые туфельки. Гана остановила свой выбор на светло-коричневых замшевых туфлях, а Тата взяла туфли под цвет своих роскошных пепельных волос.

Потом подружки бродили по самым разным секциям, выбирая новогодние подарки. По традиции каждый участник бала должен был приготовить какой-нибудь подарок; перед балом все подарки складывались в один большой мешок, и переодетый Дедом Морозом дон Пеш – он был самый большой и самый бородатый из всех мужчин – одаривал каждого тем, что попадалось ему под руку. При этом он обязательно отпускал какой-нибудь остроумный комментарий. Иногда получалось очень забавно, особенно если мужчине доставался какой-нибудь дамский предмет.

Итак, Институт планирования вовсю готовился к веселью. В ресторане установили огромную елку, благо потолки позволяли. Наряжать елку собралось пол-института. Лампочками, игрушками и всякой мишурой увешали бедное дерево по самую макушку. По стенам развесили гирлянды из искусственных цветов. Столы сдвинули вплотную, освободив для танцев добрую половину зала.

И вот долгожданный день настал. В девять вечера в ресторане начал потихоньку собираться народ. Все были такие красивые! Мужчины – во фраках и белых рубашках, девушки – в самых изысканных и весьма откровенных туалетах.

Столы были плотно уставлены салатами и закусками. Каждое блюдо было прикрыто прозрачной откидывающейся крышкой. Напитков было море – вода минеральная, вода газированная, вода хинная, лимонная, апельсиновая, клюквенная, и все известные сорта лимонада, и все возможные соки и нектары.

Но за столы садиться никто не спешил – ужин был сравнительно недавно. Народ расхаживал по залу, собираясь в небольшие группки, весело болтая и смеясь. Феба, Гана, Сула и Тата кружком расположились около стены и обсуждали достоинства проходивших мимо мужчин. Феба показала глазами на высокого голубоглазого блондина, стоявшего неподалеку и украдкой бросавшего на нее восхищенные взгляды.

– Девчонки, не знаете, кто этот красавчик?

– А, – откликнулась Тата, – это дон Вал, из отдела потребления. Что, приглянулся тебе? – засмеялась она.

– Ты с ним знакома? – поинтересовалась Феба.

– Да, – кивнула Тата. – Мы сожительствовали пару лет назад. Могу познакомить, если хочешь. Очень приятный мужик.

– Как? – с наигранным удивлением вскричала Сула. – Фебуша, ты же была с Базом!

– С Базом мы разошлись, – отмахнулась Феба.

– Что так? Он же такой замечательный! А как он пересказывает романы первобытных авторов! – Сула закатила глаза.

– Он действительно замечательный, – смеясь, подтвердила Феба. – Просто мы устали друг от друга, вот и все.

Заиграла музыка, и вскоре на свободном конце зала появились первые пары танцующих. Дон Вал, улыбающийся, обворожительный, подошел к Фебе и, взяв ее руку, опустился на одно колено.

– Разрешите пригласить Вас, милая донна?

Феба бросила на него восхищенный взгляд. Как красиво и изящно он ухаживает за девушками! Просто прелесть!

– С удовольствием составлю Вам компанию! – кивнула она своему коленопреклоненному ухажеру.

Вал легко поднялся и повел Фебу в танцевальный конец зала.

– Меня зовут Вал, – представился он. – А как зовут Вас, милая донна?

– Феба.

– Я просто счастлив познакомиться с Вами, донна Феба. – Он на ходу наклонился и приложился губами к ее руке.

– Мне тоже очень приятно, – откликнулась Феба. Это была сущая правда.

Они вышли на открытое пространство. Вал обнял девушку за талию, и двое закружились в вихре вальса.

– Ну, пропала наша Феба! – вздохнула Сула, проводив парочку глазами.

– Да уж, – поддакнула Тата. – Этот Вал кого угодно с ума сведет.

Вскоре девушек разъединили подоспевшие кавалеры. Мало-помалу веселье разгоралось.

Вал был прекрасным танцором. Он вел свою партнершу легко и плавно. Он был исключительно силен; фактически он нес ее в своих руках – девушка почти не чувствовала под собою пола. Феба подняла голову, и глаза их встретились.

– Какая Вы красавица, донна Феба! – В его голосе, как и в его взгляде,   было неподдельное восхищение. – Это платье Вам очень к лицу. Мне кажется, красный – это Ваш цвет.

– Спасибо, дон Вал. Вы такой обходительный! С Вами очень приятно общаться. – Это сказали ее уста. Глаза ее сказали гораздо больше.

Вал слегка наклонил голову и прикоснулся губами к ее голому плечу. Потом поймал ее взгляд и успокоился: она была довольна!

Они протанцевали еще три танца.

– Знаете, дон Вал, – обратилась Феба к своему партнеру, –  что-то я закрутилась.   Может, немного посидим и попьем водички?

– О, конечно, донна Феба.

Вал обнял девушку за талию, и медленно они двинулись к столу. Прикосновение его руки было почти символическим, и Фебе это очень нравилось. В нем не было никакой агрессии, это было больше похоже на знак внимания, чем на попытку установить более тесный контакт.

Они подошли к столу и забили два соседних местечка, поставив возле приборов таблички со своими именами. Вал был галантен, он подставил девушке стул, налил ей лимонной воды и, пока она отдыхала, мило развлекал ее разговорами, время от времени вставляя тонкий, изысканный комплимент. Он не преминул похвалить ее фигуру в целом; отдельно восхитился ее стройными ногами, точеными плечами и пышной грудью. Он оценил ее черные блестящие волосы и мраморно-гладкую кожу. Он не обошел вниманием ее большие темные глаза и красивый, чувственный рот.

Потом они снова пошли танцевать. От его нежных взглядов Феба совсем разомлела. Она склонила голову к нему на плечо, а он не упускал случая на ходу поцеловать ее то в плечико, то в шею, то в ушко. Они танцевали до тех пор, пока музыка не смолкла окончательно и не прозвенел гонг, пригласивший всех к столу. Было без четверти двенадцать.

Раскрасневшиеся, усталые, запыхавшиеся,   танцоры рассыпались по залу, занимая свои места. Феба уселась на стул и голодными глазами обвела ломившийся от закусок стол.

– Как же я хочу есть!

Вал улыбнулся. Он ловко наполнил ее и свою тарелки всякой едой и налил в бокалы лимонаду. Минут через десять огромные часы на дальней стене зала начали отсчитывать удары, и тут же елка вспыхнула всеми своими лампочками и зазвучал гимн Веденеи. Все встали. Вал посмотрел на Фебу с нежной улыбкой.

– Не откажетесь выпить со мной на брудершафт, милая донна?

– Охотно, дон Вал.

Они зацепились локтями и осушили бокалы. Вал поставил бокал на стол и придвинулся к девушке вплотную.

– С Новым Годом, Феба!

– С Новым Годом, Вал! – ласково отозвалась Феба.

Она подставила губы, и Вал запечатлел на них свой первый в только что наступившем году поцелуй.

После они долго и со вкусом трапезничали, отдав должное великолепию и изысканности праздничного стола. В самый разгар застолья в зал ввалился дон Пеш с громадным мешком на плече. Началась процедура раздачи подарков. Валу досталась совершенно роскошная заколка для волос, сделанная в виде бабочки.

– Придется Вам, уважаемый дон, отпустить волосы! – не преминул пошутить по этому поводу дон Пеш.

Феба получила в подарок домашние шлепанцы сорок второго размера. Дон Пеш посмотрел на нее с хитрецой и с видом прорицателя изрек:

– Это к сожителю, милая донна. Не иначе как к сожителю!

Наевшись вволю, народ затеял веселые игры с проползанием под веревочкой, распутыванием живых узлов, перетягиванием каната и прочими сумасбродствами. Потом все дружно повалили на улицу полюбоваться на звезды и подышать свежим воздухом.

Феба и Вал шли, обнявшись. Через каждые десять шагов они останавливались и целовались. Вал проникновенно нашептывал девушке, какая она замечательная и как ему с ней хорошо. От его ласковых слов и страстных поцелуев Феба таяла на глазах.

Когда они вернулись в ресторан, на столах уже стоял десерт. Вкусив сладкого, народ снова принялся за танцы. Но, в общем, все уже порядком устали; веселье пошло на убыль, и потихоньку люди начали расходиться.

Вал и Феба, тесно обнявшись, не спеша шагали к лифту.

– Фебуша, – вкрадчиво спросил Вал, – ты на каком этаже живешь?

– На третьем.

– А я на двенадцатом.

– Ты живешь одна?

– С подругой.

– А я один.

Когда они зашли в лифт, Вал крепко прижал девушку к себе и положил свободную руку ей на грудь.

– Любимая! – Его голос дрожал от страсти. – Скажи, на какую кнопку мне нажимать?

Феба протянула руку и нажала на кнопку двенадцать.

Глава 10

Зима была в разгаре, и Глеб с Лизой – оба заядлые лыжники – каждый день перед ужином полировали трассу, проложенную по большому кольцу, вокруг озера. Но по выходным они ездили в дальний лес, куда редко забредал кто из лыжников. Они не спеша объезжали свои «угодья», наслаждаясь первозданностью, которую нарушали разве только они сами.

Так и в то январское воскресное утро они встали на лыжи сразу после завтрака, чтобы успеть вернуться к обеду. Погода выдалась славная – не слишком холодно, солнечно и тихо. С вечера лыжню чуть припорошило пушистым снежком, который играл и искрился на солнце, как алмазная пыль. Скольжение было изумительное, и Лизе казалось, что лыжи сами несут ее вперед, – так незначительны были движения ее собственных рук и ног. Девушка буквально летела – помимо своей воли, не чувствуя своего тела. И ласково улыбавшееся солнышко, и пушистые искорки снега, и укутанные, согретые елки, и бездонное голубое небо, и гулкая лесная тишина – все это постепенно привело ее в состояние тихого экстаза. Она ехала молча, не останавливаясь. Глеб, околдованный неторопливым монотонным движением и очарованием  проплывавших мимо него пейзажей, тоже был в состоянии, близком к нирванне. Так они и проскользили эти пятнадцать километров, не обменявшись ни единым словом.

Очнулись они только тогда, когда выехали к озеру, там уже был народ, слышались разговоры и смех.

Лиза остановилась. Вскоре подъехал Глеб.

– Ну, что скажешь, Лизонька?

– Полный экстаз, Глеб. Ты согласен?

– Да, родная.

– Едем домой?

– Да.

После обеда они ненадолго расстались – обоих ждала процедура сексования. После сексования музицировали. Сначала Глеб виртуозно исполнил четыре десятка мазурок. Потом усадил за рояль Лизу и попросил поиграть Шуберта. Сам сидел рядом, внимательно слушая и наблюдая за движением ее пальцев. Он тонко подмечал все недостатки и неточности ее игры, терпеливо объяснял и показывал девушке, как лучше расставить акценты, заставляя ее переигрывать трудные места по многу раз.

После они перешли в большую студию, где с упоением трижды исполнили двадцатый концерт, который  уже давно был разучен ими до конца.

Потом был совершенно роскошный ужин, за разговорами растянувшийся на целый час. После ужина они вышли полюбоваться на звезды. Благодать на улице была несказанная, и они решили прогуляться до озера.

После прогулки Лиза захотела поплавать и они целый час плавали, ныряли, резвились и дурачились в бассейне.

Когда они наконец добрались до Лизиной спальни, был уже поздний вечер. Глеб посмотрел на девушку и покачал головой.

– Что-то ты мне не нравишься, Лизон, – обеспокоился он. – Губы синие, а лицо все белое как простыня. Что с тобой, детка?

– Не знаю, Глеб. Я замерзла и просто падаю с ног. Пожалуй, надо поскорее лечь.

Глеб снял с Лизы платье и уложил ее в постель.

– Тебе надо что-нибудь съесть и выпить горячего, – сказал он. – Подожди, сейчас принесу.

Он прошел в гостиную и открыл дверцу фруктария. За дверцей скрывалась ниша, на боковой стенке которой располагалась панель с множеством разноцветных кнопочек. Глеб нажал на десяток кнопочек; внутри стены что-то негромко зажужжало; через минуту в стенке открылась заслонка и в нишу выехала большая пластиковая ваза, доверху наполненная разными фруктами. Нажав еще на одну кнопку, Глеб получил большую чашку горячего ароматного кофе. Он отнес все это в спальню и заставил Лизу выпить кофе и съесть апельсин.

– Ну что, милая, ты согрелась? – с тревогой в голосе спросил он.  

Лиза покачала головой.

– Глеб, – попросила она едва слышно, – включи, пожалуйста, подогрев кровати.

– У меня есть идея получше, – пробормотал Глеб.

С этими словами он скинул с себя одежду и забрался к Лизе под одеяло.

– Я согрею тебя лучше всякой батареи, – сказал он. – Повернись на бочок и прижимайся ко мне спинкой. И ноги прижми к моим ногам. Вот так.

Он обнял девушку свободной рукой, крепко притянув ее к своему горячему телу. Лиза сразу обмякла и расслабилась. Минут десять они лежали не двигаясь.

– Ну что, солнышко, лучше тебе? – спросил Глеб.

– Да, родной, я почти согрелась.

– Бедная моя, мы с тобой просто перетренировались. Наверное, купание было лишним.

– Да нет, Глеб, все нормально, я уже ожила. Ты меня так хорошо согрел. Похоже, ты накачал меня своей энергией.

Она повернулась на спину. Глеб нежно провел рукой по ее бедру и животу, потихоньку подбираясь к упругим холмикам груди. Основательно исследовав эту часть ее тела, его рука снова устремилась вниз, по животу добралась до шелковистой шерстки и заскользила дальше, по интимной стороне ноги, до самой коленки. Затем, перескочив через овражек, опять поползла вверх и, дойдя до лона, остановилась, приняв его в мягкую чашу ладони.

– У робота руки на ощупь совсем другие, – задумчиво заметила Лиза.

– Да, Лизонька. У этого паразита на лапах специальный ворс, который за минуту доводит тебя до крайнего возбуждения.

– Почему «паразита», милый?

– Потому что я ему завидую, радость моя. Боюсь, что мои прикосновения тебя не трогают, – добавил он удрученно.

– Знаешь, Глеб, – спокойно заметила Лиза, – когда ты ко мне прикасаешься, когда ты смотришь на меня, говоришь со мной, играешь мне, когда ты просто находишься рядом, я ощущаю удивительную полноту жизни. Без тебя я чувствую себя так, будто от меня отделилась половинка и бродит неизвестно где.

Глеб перевернулся на живот, перебросив одну ногу через ноги девушки и просунув руки под ее плечи.

– Лизонька! – Он смотрел на нее с невыразимой нежностью. – Я чувствую точно так же. Ты – моя душа и мое тело. Без тебя мир теряет краски, жизнь тускнеет, понимаешь?

– Прекрасно понимаю, мой родной.

Глеб потерся носом о ее подбородок, потом захватил своими губами губы девушки и нежно провел между ними кончиком языка. Ее губы слегка приоткрылись, и его язык продвинулся, пересчитал ее ровные аккуратные зубки, легонько пробежался по деснам и начал робко толкаться в узкую щелку между верхними и нижними зубами. Щелка расширилась, их языки встретились и стали нежно тереться друг о друга. Наконец, устав от поцелуя, они разомкнули уста. Глеб положил голову на Лизино плечо и несколько минут они лежали так, не шевелясь. Потом он снова поднял голову и оперся на локти. Он окинул взглядом ее свежее очаровательное личико и не удержался – начал покрывать его  поцелуями.

– Как бы я хотел быть на его месте, – мечтательно протянул он.

– На чьем месте, Глеб?

– На месте робота, разумеется. Почему он дарит тебе наслаждение? Почему не я?

– Но милый, – Лиза провела кончиками пальцев по его спине, – ничто не мешает тебе делать это же самое на своем месте.

– Нет, Лизонька, – покачал головой Глеб, – не получится.

– Разве? – удивилась Лиза. – Мне кажется, ты во всеоружии.

– Дело не в этом, прелесть моя, – улыбнулся Глеб.

– Тогда в чем же?

– Ты же знаешь, какие чудеса творит эта сексовальная машина. На ее фоне я просто ноль, ничтожество. Знаешь, почему наши союзы быстро распадаются? Да потому что девушка смотрит на мужчину как на человека, способного дать ей истинное наслаждение. А после двух-трех сексовальных опытов с ним она испытывает сильное разочарование. В конечном итоге именно это убивает у нее всякий к нему интерес.

Глеб задумался. Перед его мысленным взором проплывали его бывшие подружки. Донна Вера, ангельской красоты девушка, с огромными голубыми глазами и пышными белыми волосами. Как она играла! Арфа, гитара, мандолина. Он к ней так привязался! Их отношения были для него богатейшим источником вдохновения, как в музыке, так и в работе. И что же? Не прошло и полгода, как Вера оставила его. Потом были донна Кайса, донна Лила, донна Панда и многие другие – он отлично помнил их всех.   Ко всем своим сожительницам он был в большей или меньшей степени привязан. Но вот донну Риту Глеб до сих пор вспоминал с сожалением – богиня, достойная самого горячего восхищения и поклонения. Рита, так же как и все остальные, через несколько месяцев знакомства бросила его. Глеб, будучи натурой гениальной, имел хрупкую душевную организацию и, в отличие от среднего веденейца, был склонен к чрезмерной чувствительности и эмоциональной слабости. Он слишком сильно привязывался к своим пассиям, а некоторые из них вызывали в нем чувство настолько глубокое, что последующий разрыв отношений становился для него причиной душевных переживаний, вообще нехарактерных для веденейцев.

В последнее время Глеб много размышлял об отношениях полов и пришел к тому выводу, который он только что имел случай сформулировать Лизе. Девушка расстается с мужчиной, потому что он не оправдывает ее сексовальных ожиданий! Как он старался! Из кожи вон лез! И все без толку. Ушла Вера, ушла Рита. И вот теперь – Лиза, родная душа, его обретенная вторая половинка! Неужто он и на этот раз допустит, чтобы такая девушка от него ушла? Нет, никогда! Слава Стелле, теперь-то он понимает, что к чему.

– Веденейская девушка, – продолжил Глеб свою мысль, – всю свою жизнь ищет идеального мужчину, то есть мужчину, похожего на робота – в постели, разумеется. Именно поэтому вы нас и бросаете, как только становится ясно, что мы далеки от идеала.

– Да, – согласно кивнула Лиза, –  в этом есть доля правды. Я знаю это по себе. Интересно, – задумчиво проговорила она, – а у мужчины постель тоже отбивает интерес к девушке?

– Нет, моя славная. У мужчины все немножко по-другому. Дело в том, что хотя робот и удовлетворяет его половой инстинкт, но он не удовлетворяет его подспудное желание покорять и завоевывать девушку, устанавливать над ней свое мужское превосходство. Поэтому в постели для него не так важна степень его оргазма, как то, что он над ней главенствует, что он ее берет, как говорят первобытные. Он хочет дать волю своим рукам, да в конце-то концов, он просто хочет быть сверху.

– И ты тоже этого хочешь? – хитро подмигнула Лиза.

Глеб посмотрел на нее щенячьим взглядом.

– Раньше, с другими девушками – да, наверное, я этого хотел. Но сейчас – нет. С тобой, Лизонька, я мечтаю только об одном – служить тебе, дарить тебе радость и удовольствие. О, как бы я хотел доставить тебе наслаждение! Но раз мне этого не дано, не буду и пытаться. Ты слишком для меня дорога, чтобы потерять тебя из-за дурацкой мужской прихоти.

На минуту воцарилось молчание.

– Мне кажется, родной, – осторожно проговорила Лиза, – что ты немного преувеличиваешь опасность. Во-первых, я сексотка и знаю, что на чудеса в постели способны только роботы. Поэтому секс с мужчиной не является для меня таким уж откровением. И потом, поверь, ты для меня вовсе не очередной кандидат, в котором я искала бы аналог сексовальной машины. Здесь все иначе.

Глеб съехал немного вниз и начал прилежно вылизывать Лизину грудь. Захватив губами верхушку и обойдя кончиком языка вокруг соска, он стал играться с ним, как с кнопочкой. Насладившись сполна этой игрой, он поднял голову и сказал:

– Лизонька, душа моя, да, ты все очень хорошо понимаешь, но уверяю тебя, рассудок играет здесь второстепенную роль. Я никогда не пойду на этот шаг, до тех пор пока у меня есть такой могущественный конкурент.

– Ну конечно, милый, – примирительно сказала Лиза, – никто же нас не заставляет. Но ты так огорчаешься. Не переживай, все устроится.

Она провела своими нежными пальчиками по его груди, и он блаженно перевернулся на спину, отдавшись ее ласковым рукам. Потом она поиграла с его сосками в ту самую игру, которую он только что так блестяще демонстрировал ей.

– Как приятно все-таки, – заметила Лиза, что твои руки и ноги не прикованы к постели. И знаешь, дорогой, когда я тебя ласкаю, я почему-то сама возбуждаюсь. Странно, правда?

Глеб застонал и притянул девушку к себе.

– Лизонька, жизнь моя! Знаешь, мне так не хочется уходить! Хочу спать рядом с тобой. Ты не прогонишь меня?

Вместо ответа Лиза прильнула к его губам и осторожно обследовала своим любопытным язычком все закоулки его нежного и мягкого рта.

Глава 11

На следующий день, без десяти четыре, Глеб вышел на парадное крыльцо. Через десять минут к зданию подкатил автобус, и из него высыпала стайка весело щебечущих девушек. За ними на расчищенную дорожку сошли около десятка мужчин. Глеб выловил в толпе девушек Лизу и взял ее под руку. Они прошли в здание и поднялись к ней. Вошли в прихожую.

Лиза сказала:

– Я устала, хочу музыки. Пойдем сейчас в студию, ладно, милый?

Глеб не ответил. Он снял с девушки шубку и повесил в шкаф. Опустившись на колени, расшнуровал и стянул с нее сапожки.

После этого он поднялся и придвинулся к Лизе вплотную. Положил руки ей на талию и заглянул в ее смеющиеся глаза.

– Лизонька! – сказал он тихо и проникновенно. – Я соскучился. По твоему телу. По твоим волосам. По твоим губам.

Он взял ее голову в свои ладони и, едва прикасаясь, провел губами по ее лбу. Потом по щеке спустился к подбородку и как бы невзначай нашел ее мягкие губы. Его руки упали на плечи девушки и со вздохом облегчения он прильнул к ее устам, растворяясь в долгожданном, сладостном поцелуе.

После поцелуя Глеб заметно повеселел.

– Ну вот, теперь я готов к подвигам ратным, а может, даже и музыкальным.

Он надел на ее ножки туфельки, и они вышли в коридор. Обнявшись не спеша прошествовали к лифту. Спустившись вниз, они прошли по переходу в подсобное крыло и поднялись на лифте на четвертый этаж. Пересекли холл и двинулись по широкому коридору, по обе стороны которого располагались музыкальные студии. На третьей двери слева красовалась Глебова именная табличка.

Войдя в комнату, Глеб прошел к стеллажу и стал копаться в нотных альбомах. Лиза уселась в кресло, откинула голову и закрыла глаза, приготовившись слушать. Найдя то, что ему было нужно, Глеб подошел к роялю, поставил и раскрыл ноты. Сев на табурет, он поворотился лицом к девушке.

– Солнышко, я хочу сыграть тебе одну сонату Бетховена. Двадцать шестую – знаешь ее?

Лиза встрепенулась.

– Конечно. «Les Adieux». Прелестная вещь. Прощание. Разлука. Свидание. Очень романтично.

Глеб повернулся и заиграл. На его лице, всегда таком безмятежном и радостном, появилось выражение легкой грусти и даже тревоги. Через минуту музыка приобрела иной оттенок, и лицо музыканта вдруг осветилось надеждой. Но первая часть окончилась, и улыбка потухла в глазах Глеба, уступив место глубокому унынию, – игралась «разлука». И вдруг, совершенно неожиданно, комната наполнилась вихрем ликующих звуков и, сообразно той мелодии, которую ткали его пальцы,   на лице играющего выразился неописуемый восторг.

Окончив игру, Глеб подошел к креслу и опустился на пол. Он положил голову Лизе на колени и обвил руками ее ноги. Девушка выпрямилась. Она слегка взъерошила его волосы и едва слышно сказала:

– Думаю, старик Бетховен и не подозревал, сколько чувства можно вложить в эту музыку. Никогда не слышала такого сверхэмоционального исполнения.

– Это потому, милая, – пробормотал Глеб, – что сегодня я пережил эти чувства, первый раз в жизни.

– Мальчик мой, – растрогалась Лиза, – давай ты сядешь в кресло, а?

Она встала, подняла его с пола и усадила в кресло. Потом скинула туфли и села к нему на колени, подогнув под себя ноги.

– Глеб, тебе плохо, да?

– Нет, что ты, Лизонька! Я счастлив. Но было плохо, пока тебя не было, – добавил он с грустью в голосе.

– Милый, мне тоже тебя не хватает, когда я на работе, но тут уж ничего не поделаешь, надо терпеть. Но зато разлука усиливает радость от свидания, не так ли?

– Еще как усиливает! – Глеб смотрел на нее с обожанием. – Знаешь, чего я сейчас хочу?

– Знаю, – улыбнулась Лиза.

Она обняла его за шею и очень медленно, разыгрывая робкую неуклюжесть, прошлась своим языком по уже знакомому им обоим маршруту.

***

Тем же вечером, после ужина, они сидели в кабинете у Глеба. Накануне ночью они решили, что будут сожительствовать. Надо было подобрать новую квартиру и обставить ее мебелью.

Глеб включил компьютер и пододвинул к столу второй стул.

– Родная, садись сюда, слева.

Он открыл квартирный сайт и нашел перечень свободных трехкомнатных квартир.

– Вот, Лизон, смотри: есть разные планировки – анфилада, распашонка, планировка-Г. Какую ты хочешь? Распашонку? Хорошо. Теперь окна. На сквер или на рощу? На рощу, отлично. С двумя туалетами, конечно? Хорошо.   Вот что мы в итоге имеем: пятый, седьмой и десятый этажи.

Глеб щелкнул мышкой, и на экране появились схемы расположения квартир на этажах.

– Возьмем на пятом – там поближе к лифту? Или как?

Лиза кивнула. Глеб заполнил требование на квартиру и поместил его в отдельную папку.

– Так, – сказал он. – Теперь давай обставлять. Сначала прихожая. Вот она.

Он отодвинул к краю окно с контурами прихожей и раскрыл меню на строчке «мебель для прихожей». Появилось окошко с изображением шкафа. Глеб увеличил изображение. Потом щелкнул на дверцах и дверцы исчезли.

– Посмотрим, что там внутри, – сказал он. – Не нравится?

– Да нет, нравится. Но я хочу посмотреть, какие еще есть шкафы.

– Хорошо, давай полистаем.

Он листал каталог взад и вперед, до тех пор пока Лиза не выбрала подходящий шкаф.

– Куда мы его поставим? – спросил Глеб.

– Давай возьмем два шкафа, для симметрии, и поставим сюда и сюда, – Лиза ткнула пальцем в план, – так будет симпатичнее.

Глеб согласно кивнул и дважды перетащил изображение шкафа на план прихожей.

– Больше ничего в прихожую не нужно? – осведомился он.

Лиза задумалась.

– Знаешь что, – предложила она, – давай напротив шкафов повесим два больших зеркала, в рост человека.

– Хорошо.

Глеб пометил на плане место для зеркал и указал их размеры.   Потом они подобрали для прихожей светильник и ковер.

– Ну вот, прихожая готова, – сказал Глеб.

– А обои? – напомнила Лиза.

– Ах да, обои.

Они нашли в каталоге подходящие обои, и Глеб сделал соответствующую пометку на плане. Потом он положил план прихожей в папку к требованию и они занялись гостиной. Для гостиной Лиза выбрала гарнитур-уголок весьма кучерявого дизайна, старинный ореховый стол со стульями, какие-то замысловатые полочки под музыкальный ящик, столик под телевизор и еще кое-какую мелочевку. Вместо люстры решили повесить три светильника на стены. Обои взяли шелковые, с мягкими линиями нежно-голубого узора.

Спальню не стали загромождать мебелью; у длинной стены, в серединке, расположили большущую кровать – три на три метра, у малой стены поставили шкаф для одежды, напротив кровати – два кресла. Не забыли также про ковры, зеркала и светильники.

Свой кабинет Глеб обставил сам.

Еще раз проверив содержимое папки, Глеб послал ее в отдел обустройства. Он уже собирался выключить компьютер, но тут Лиза, схватившись за голову, вскричала:

– А про занавески-то мы забыли!

– Ничего, родная, – успокоил ее Глеб. – Сейчас все исправим.

Он открыл каталог, и Лиза подыскала занавески и карнизы для всех трех комнат. Глеб вторично послал папку обустройщикам, предварительно отменив старый заказ.

– Ну вот, Лизон, – удовлетворенно сказал он, – завтра к вечеру квартира будет готова. Вещи они тоже перенесут, нам с тобой беспокоиться не о чем. Так что завтра празднуем новоселье.

Глава 12

Прошел месяц, с тех пор как они переселились в новую квартиру. За это время Глеб сильно изменился. Он стал молчалив, часто впадал в глубокую задумчивость. По будним дням, с девяти до четырех, когда Лиза была на работе, Глеб томился ожиданием. В эти часы ему тоже полагалось работать, но теперь работа не увлекала его так, как прежде. Он слишком отчетливо сознавал, что чем лучше он выполнит свою работу, чем более совершенным и изощренным он сделает робота – тем более недосягаемой станет для него Лиза. В то же время халтурить и сачковать он не мог – не позволяли натура и воспитание. Эта раздвоенность терзала его сердце и мало-помалу поедала его разум.

Ему трудно было скрывать от окружающих свою душевную муку, и он уходил работать в свой кабинет. Там, по крайней мере, витал дух той, которую он боготворил. Там он мог сколько угодно любоваться на ее фотографии, которыми были увешаны стены его кабинета. Оттуда он мог пройти в спальню, открыть шкаф и уткнуться лицом в ее платья, хранившие тончайший аромат ее духов.

Однако ближе к четырем часам тоска его ослабевала. Ровно без десяти четыре он уже стоял на крыльце; в эти минуты он забывал о своей боли, и душа его потихоньку наполнялась радостью. И потом, когда они шли под ручку к лифту, и когда этот дурацкий лифт бесконечно долго, как ему казалось, тащился на пятый этаж, и когда он отсчитывал эти двадцать шагов от лифта до квартиры, и когда снимал с нее пальто и ботинки, – эта радость разрасталась в нем, теснила его грудь, наполняла его до краев и наконец выплескивалась в долгом и нежном поцелуе.

С ее возвращением для него наступали часы успокоения и тихого блаженства. До ужина они, как правило, развлекались спортом. Иногда играли в бадминтон, иногда катались на велосипедах. Но чаще всего шли на лыжную трассу или в бассейн.

После ужина они отдавались музыке. Его исполнение стало более чувственным: теперь он знал, что такое боль и сколь острым может быть наслаждение для того, кто испытал страдания. Теперь он вкладывал в свою музыку не абстрактные представления о чувствах, а просто и естественно изливал в ней свою душу.

Но больше всего они любили играть вместе. Они успели уже разучить несколько вещиц Бетховена для скрипки и фортепиано. Совместное исполнение, как ничто другое, давало им ощущение полного духовного слияния.

А после музыки были восхитительные ночи, когда вслед за духовным единением сливались и их тела, в объятиях и поцелуях. Да, они были как одно тело и одна душа. Не хватало только одного, завершающего штриха. Глеб желал этого страстно, мучительно, но не мог решиться; он был уверен – сравнения неизбежны и, мягко говоря, они будут не в его пользу. Он слишком хорошо знал, что такое сексроботы – ведь он их сам проектировал и доводил до совершенства!

Лиза отлично видела, что с ним творится. И, проявляя деликатность, никогда об этом не заговаривала и никогда его не провоцировала.

***

Они лежали в необъятной кровати три на три метра; Глеб был в своей излюбленной позе – на локтях, просунув руки под ее плечи, ногами слегка сжимая ее ноги. Он только что оторвался от ее губ; во время поцелуя он, как обычно, уплыл далеко-далеко и теперь ждал, когда его взгляд сфокусируется на ее лице.

– Лизон, можно мне спросить тебя?

– Конечно, милый.

– Скажи, а как у тебя было с другими мужчинами? Что ты чувствовала?

– Ничего не чувствовала, – слабо улыбнулась Лиза.

– Как, совсем ничего?

– Да, солнышко – совсем ничего.

– Надеюсь, они не делали тебе больно? – в его голосе послышались тревожные нотки.

– Нет, не делали. Но и удовольствия  от секса с мужчинами я тоже никогда не испытывала.

– Наверное, все твои сожители были сексоператорами? Или я ошибаюсь?

– Нет, Глеб, не ошибаешься.

– Здесь, родная, тебе не повезло, – сочувственно сказал Глеб. – Операторы – народ не слишком искушенный.

Лиза бросила на него любопытный взгляд. Глеб осекся. И тут же кинулся целовать ее шею и плечи.

– Прости, Лизонька, – сказал он смущенно, – я не хотел тебя обидеть.

– Что ты имеешь в виду, родной?

– Понимаешь, Лизон, операторам ведь не преподают сексологию. Откуда им, к примеру, знать, где у девушки находятся зоны возбуждения?

– И где же они находятся?

– Сейчас покажу.

Он стал медленно сползать вниз, губами как будто отмечая ступеньки воображаемой лестницы: шея, грудь, пупок, живот. Он согнул в коленях и развел ее изящные ножки и приник к вожделенному лону. Слегка раздвинув ее пушистые губки, он пробрался своим дерзким языком в святая святых. Нашарив воротничок малых губ, он медленно, осторожно, едва прикасаясь, увлажнил и вылизал его со всех сторон. Потом кончиком  языка прогулялся по ложбинке, где малые губы сходятся с большими. Оттуда его язык перескочил на маленький мягкий бугорок и начал старательно его вылизывать.

– Глеб, солнышко! – томно воскликнула Лиза. – Какой ты ласковый! – Ее голос дрожал.

Она закрыла глаза и целиком отдалась сладостным ощущениям. Глеб чувствовал, как от его нежной ласки бугорок крепнет и разрастается. Его язык услаждал и одновременно наслаждался.

– О, Глеб, – застонала Лиза, – ты так... чудесно...

Она не договорила. Ее дыхание участилось, голова начала раскачиваться из стороны в сторону, по всему  телу прошла судорога; через секунду она затихла.

Глеб поднялся и осторожно примостился рядом с девушкой, положив руку ей на живот. Несколько минут они лежали тихо, не шевелясь, не говоря ни слова.

– Солнышко, – неуверенно спросил Глеб, – почему ты молчишь? Я тебя обидел?

Лиза повернулась, прижалась к нему всем телом и обняла свободной рукой.

– Мальчик мой, я просто потрясена! – с чувством сказала она.

– Но разве робот не проделывает с тобой такие штуки? – Глеб удивленно вскинул брови.

– С роботом сексоваться мне исключительно противно, – насмешливо ответила Лиза, – я имею в виду – психологически. Поэтому я стараюсь сразу отключиться и не замечать, что он там вытворяет. Не вижу ничего привлекательного в том, что меня доводят до оргазма вопреки моей воле, даже если это пятнадцать Стелл. Понимаешь?

– Кажется, начинаю понимать.

– С тобой все иначе. Но я не могла себе даже представить...

– Что мужчина в постели способен на что-нибудь путное? – засмеялся Глеб.

– Примерно так.

Лиза задумалась.

– Странно, – заметила она с некоторым недоумением, – почему девушки бросают тебя, Глеб? Ты – сама нежность.

– Ну, Лизон, – не без удовольствия запротестовал Глеб, – ты мне льстишь. По сравнению с тем что делает робот, моя сегодняшняя ласка – это так, пустячок, безделица.

– Робот! – с презрением сказала Лиза. – Да мне твой пустячок в тысячу раз приятнее всех его сверхчеловеческих изысков, вместе взятых.

– Солнышко, я так рад, что тебе понравилось. – Глеб с нежностью поцеловал девушку в губы.

Потом рассеянно взглянул на часы и, покачав головой, проронил:

– Поздно уже, душа моя. Поворачивайся на бочок и давай спать.

– Да, давай спать.

Лиза протянула руку и щелкнула выключателем.

Глава 13

Если раньше Лизино отношение к роботам можно было определить как скептическое, то теперь, после той ночи, они раздражали ее все больше и больше. Она и не знала, какой он ласковый, ее Глеб! Поистине в нем таились неистощимые запасы нежности. И подспудно, в глубине души, она жаждала их вкусить, жаждала настоящей близости с ним. Лиза прекрасно понимала, что и он хочет того же. Но между ними стоял робот, неизбежный, неотвратимый, как день или ночь, как восход или закат. Во всяком случае, так считал Глеб. Лиза видела, что он страдает, что безысходность этой ситуации сводит его с ума. Свои страдания она бы еще могла пережить. Но смотреть в его глаза, полные тоски и боли, было невыносимо. Лиза совершенно искренне полагала, что именно робот является виновником Глебовых терзаний. Поэтому не было ничего удивительного в том, что процедура сексования вызывала у нее все большую и большую неприязнь.

Чтобы как-то примирить себя с несносным роботом, Лиза всякий раз воображала себя на ложе с Глебом. Получалось удачно, настолько удачно, что оператору, бывало, приходилось хорошенько попотеть, чтобы избавить свою пациентку от смертельной дозы наслаждения. Но эти сексовальные метафоры, вполне естественно, только разжигали Лизину страсть к настоящему Глебу, и в конечном итоге желание изведать своего возлюбленного «до дна» превратилось у нее в навязчивую идею. Однако у Глеба была своя навязчивая идея, и Лиза отлично понимала, что переубедить его ей не удастся никогда – проще было бы горы сдвинуть с места. И всему виной этот гнусный, противный, мерзкий робот! Тупая, холодная, отвратительная машина! Ну почему, почему она должна терпеть его механические прикосновения, его приторно-сладкий язык, его слащавые, смешные речи, его синтетическое тело?! Неодолимое отвращение захлестывало ее, лишь только она входила в сексовальную, и не отпускало до самого конца сеанса. Какие уж там превращения и трансформации! Теперь у операторов просто руки опускались – возбуждающие подпроцедуры буксовали и никакими усилиями невозможно было довести пациентку до состояния, заслуживающего называться «оргазмом».

С каждым днем Лизино отвращение к роботу и возмущение существующим положением вещей становилось все более явственным. Ее деятельная натура не желала мириться с той ситуацией, в которую они с Глебом были поставлены против своей воли. В ее голове зрело сознание необходимости каких-то действий. Но, будучи сексотом самого низшего уровня, она плохо разбиралась в системе сексования и не имела ни малейшего представления о том, как подступиться к делу. Но, как это иной раз бывает,   помог случай.  

***

Они сидели за столиком друг против друга и завтракали. Рассеянно ковыряя вилкой мясо, Глеб то и дело поглядывал на девушку. Глаза его были полны печали. Лизе совсем не нравилось это его настроение. Она улыбнулась ему ласково и ободряюще.

– Что с тобой сегодня, милый? Что-нибудь не так?

– Дурной сегодня день, Лизонька. – Глеб жалко улыбнулся в ответ.

– Что такое, Глеб? – встревожилась Лиза.

– У меня дежурство, ты разве забыла?

– И впрямь несчастный день. –  Улыбка сползла с лица девушки. – И когда же мы увидимся?

– Только в десять вечера, радость моя.

Лиза заставила себя улыбнуться.

– Ничего, переживем, – сказала она с убеждением. – Не так уж часто случаются эти дежурства.

Неожиданно она оборвала свою речь и задумалась. Лицо ее показалось Глебу непривычно серьезным и сосредоточенным. Через минуту, посмотрев ему прямо в глаза, она сказала твердо и решительно:

– Глеб, я прошу тебя сделать для меня одну вещь.

– Все что угодно, солнышко. – Глеб заметно обрадовался.

– Пожалуйста, избавь меня сегодня от робота. Я уверена, ты знаешь, как это сделать.

Глеб остолбенел. Он был в шоке.

– Лизонька, – еле слышно простонал он, – что ты такое говоришь? Это же...

– Нарушение основного веденейского закона, не так ли? – спокойно закончила Лиза.

Девушка все так же твердо смотрела на него. А он, в полном отчаянии, пытался склонить ее к благоразумию.

– Милая, опомнись, это же чистой воды безумие. Ну как ты не понимаешь? Если нас на этом поймают – это конец, катастрофа.

– Сделай так, чтобы не поймали. Ты же умница, Глеб. Неужели ведущий программист-сексолог не может перехитрить тупую сексмашину?

Неожиданно взгляд девушки смягчился, и в глазах ее совершенно явственно проступила боль.

– Если бы ты знал, как мне отвратителен этот робот! – с тоской проговорила она. – Хоть один денек прожить без этой твари, без его гнусных лап. – Она тяжело вздохнула и спрятала лицо в ладони.

Глеб совершенно растерялся. Он не знал, что сказать. Он смотрел на Лизу умоляюще, но она упорно не поднимала глаз. Наконец он неуверенно выдавил:

– Лизонька, я не знаю. Я подумаю.

Он облокотился о стол и подпер руками голову. Вскоре Лиза поднялась.

– Глеб, я пошла. Автобус уже стоит.

Глеб очнулся. Он подошел к девушке, взял ее руки и поднес к своим губам. Их глаза встретились, и в его взгляде Лиза увидела такую муку, что на мгновение она пожалела, что затеяла этот разговор.

***

Весь этот день Глеб был в смятении. Он вполне мог понять ее чувства, к тому же в последнее время он и сам питал к своим детищам тайную неприязнь. Но пойти на такое нарушение?! Глеб, впрочем как и все веденейцы, был человеком глубоко порядочным, воспитанным на уважении к законам. Его натура решительно восставала против всякого обмана и предательства. А ведь то, о чем просила его Лиза, было самым настоящим предательством – по отношению ко всем остальным гражданам. По крайней мере, так ему казалось. Но даже если оставить в стороне соображения морального характера... Идти на такой риск?! В его голове молотком стучали слова: «Безрассудство, безрассудство, безрассудство... » Но как только он вспоминал ее подернутые страданием глаза, все его сомнения отступали на второй план. До трех часов он метался по своему кабинету, как зверь по клетке, но так ничего и не решил. В три часа он пошел в сексотделение – начиналось его дежурство. Работа отчасти отвлекла и успокоила его.  

В пять часов в приемную сексотделения вошла Лиза. В тот момент, когда он услышал по переговорнику ее голос, Глеб понял, что он просто не в силах переступить через ее желание.

***

Лиза сидела в гостиной и слушала музыку. Едва слышно стукнула дверь. Через секунду в комнату вошел Глеб. Девушка поднялась ему навстречу. Она с беспокойством оглядела его бледное, осунувшееся лицо.

– Ты плохо выглядишь, мой мальчик. Устал?

– Да, Лизон, – слабо улыбнулся Глеб, – просто вымотался.

Он сел на диван и закрыл глаза.

Лиза смотрела на него с нежностью и сочувствием. Она прекрасно понимала, отчего он такой замученный. Ведь это она заставила его терзаться и, в конечном итоге, наступить себе на горло. Она чувствовала себя виноватой перед ним; и в то же время ее переполняла благодарность к нему. Девушка сбросила шлепанцы и примостилась у него на коленях; переворошив его длинные волнистые волосы, она принялась покрывать поцелуями его лицо. Глеб заулыбался, поймал ее губы и расслабился, утопая в волнах наслаждения.

Потом она заставила его съесть апельсин и пару бананов, и потихоньку он пришел в себя, взбодрился и повеселел. Перешли в спальню. Лиза усадила Глеба на кровать,   раздела его и разделась сама. Они забрались под одеяло.

– Солнышко, спасибо тебе, – сказала Лиза, зарывшись лицом в его шерстяную грудь. – Я даже не надеялась, что ты это сделаешь. Знаешь, сегодня у меня был светлый день. А сейчас у нас с тобой будет светлая ночь. – Она подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза. – Ты ведь не откажешь мне, если я тебя попрошу?

– О чем ты хочешь меня попросить, моя сладкая? – Глеб улыбался своей обычной кроткой улыбкой.

– Помнишь, ты говорил, что хотел бы быть на месте этого паразита-робота. Или теперь уже не хочешь?

– Радость моя, только об этом я и мечтаю. – Он повернулся и уткнулся лицом в ее плечо. – Но...

– Нет никаких «но», – перебила его Лиза. – Есть только одно «и».

– Не понял. Что еще за «и»?

– И я тоже об этом мечтаю.

Глеб радостно засмеялся.

– Значит, сегодня я заменяю робота? – уточнил он. – Тогда будем действовать по системе. Знаешь, как ни странно, у меня есть перед ним кое-какие преимущества – например, я могу гладить твою спинку...

– Мальчик мой недоверчивый! – с чувством воскликнула Лиза. – И когда ты, наконец, поймешь, что у него перед тобой нет ни одного преимущества, хотя бы уже потому, что я не желаю иметь ничего общего с этой бездушной машиной.

– Лизонька! – растаял Глеб. – Какие сладкие речи...

Он взял ее в свои объятия и вместе с ней перевернулся на спину.

– Радость моя, поцелуй меня так, как умеешь только ты одна.

Лиза робко припала к его устам, а он ласкал ее старательно и нежно – везде, где только могли достать его руки.

Через несколько минут Глеб осторожно повернул девушку на спину, приняв свою излюбленную позу.

– Внимание, – шутливо сказал он, – начинаем подпроцедуру «клитор».

– Что такое клитор, милый? – улыбнулась Лиза.

– Это, родная, наш золотой ключик, – смеясь, ответил Глеб. – Мы с тобой уже не раз открывали им одну заветную дверку.

– Ты говоришь загадками, Глеб.

– Прости, солнышко. Сейчас я загружу свой язык другой работой, чтобы он не терзал понапрасну твой слух.

Глеб спустился к ее лону. Но на этот раз он не спешил открыть ту самую дверку. Своей изощренной лаской он доводил ее до исступления, но как только с ее губ начинали срываться стоны, предвещавшие близкую развязку, его язык отступал, переключаясь на менее чувствительные, но столь же соблазнительные окрестности.

После очередной атаки Лиза не выдержала.

– Милый, – взмолилась она, – я больше не могу, ты меня истомил. Возьми меня, наконец, или я умру.

Глеб поднялся и припал к ее устам. Лениво лаская языком нежную мякоть ее рта, он так же неторопливо и осторожно соединился с ней своей пульсирующей, разбухшей от желания плотью.

Лиза нежилась. Тела своего она совсем не чувствовала. Все ее нутро наполнилось томительной сладостью, которая с каждой минутой разрасталась и густела. Девушка постанывала и бормотала какие-то бессвязные слова. Потом вдруг она задышала часто-часто, издавая громкие, пронзительные стоны; через минуту она вскрикнула, пронзенная ослепительной вспышкой сгустившегося наслаждения, на мгновение затмившей ее сознание. Глеб тут же отпустил тормоза. И двое слились в единую плоть, наконец-то познав друг друга до самых глубин.

Они долго лежали не двигаясь, не говоря ни слова. Наконец Глеб поднял голову и оперся на локти. Помотал головой, пытаясь разогнать туман, который все еще застилал ему глаза.

– Я не разочаровал тебя, любовь моя? – осторожно спросил он, приложившись губами к ее груди.

Лиза легонько укусила его в плечо.

– Уж не набиваешься ли ты на комплименты, мой мальчик? – Она засмеялась. – Впрочем, ты их заслужил. – Лиза помедлила, подыскивая слова. – Это было примерно так: бездна наслаждения и ты медленно падаешь в эту бездну и познаешь ее до самого дна. Ну, а ты что скажешь?

– Сегодня я прожил самый счастливый день в моей жизни, – просто ответил Глеб.

Глава 14

На следующее утро разразилась катастрофа. Они уже собирались идти в ресторан, когда из динамика сказали: «Дон Глеб и донна Лиза, в девять часов зайдите, пожалуйста, к дону Гаю».

У Глеба вытянулось лицо.

– Они узнали, – убитым голосом сказал он. – Это конец.

Лиза взглянула на него вопросительно. Глеб угадал ее мысли.

– Нет, солнышко, – покачал он головой, – я сделал все что мог. По-видимому, есть какой-то скрытый контроль, о котором я просто не знаю.

Он подошел к ней сзади и крепко притянул к себе. Зарылся лицом в ее шелковистые волосы.

– Я виноват, Лизон. Прости меня.

Лиза повернулась к нему лицом:

– О чем это ты, Глеб?

– Ну, этот твой кризис, с роботом – мне кажется, я сам его спровоцировал, своим поведением.

Лиза окинула его внимательным взглядом.

– И ты об этом жалеешь? – спросила она.

– Нисколько. Но нас с тобой сошлют в Заповедник, и виноват в этом буду я один.

– Надеюсь, там нет этих дурацких роботов?

– Нет, конечно.

– Вот и отлично. – Лиза даже повеселела.

– Лизонька, уверяю тебя, ничего хорошего там нет. В Заповеднике царствует зло.

Лицо девушки омрачилось. Она припомнила, сколько раз она содрогалась от ужаса, когда им показывали «Прогулки».

Глеб устыдился. Не стоило пугать ее раньше времени. Он взял ее за руки и, заглядывая ей в глаза, сказал тихо и торжественно:

– Не бойся, родная. Я любил тебя здесь, буду любить и там; что бы ни случилось,   я буду с тобой. Я буду служить тебе, заботиться о тебе и защищать тебя, до тех пор пока смерть не разлучит нас.

***

На двери кабинета не было никакой таблички, но Глеб отлично знал, кто скрывается за этой дверью. Он бывал тут не один раз со своими идеями и предложениями. Они тихонько вошли в комнату. Услыхав их шаги, дон Гай, не вставая со своего огромного кожаного кресла, повернулся к ним лицом. Это был мужчина могучего телосложения. Его редкие светлые волосы, зачесанные назад, открывали высокий покатый лоб. Умные, глубоко посаженные глаза смотрели на вошедших с добродушной улыбкой. Он приветствовал их наклоном головы.

– Присаживайтесь, друзья мои, – мягко сказал он.

Глеб и Лиза сели на диван. Дон Гай с минуту молча разглядывал их лица.

– Мне очень жаль, – сказал он тихим, печальным голосом. – На такие мелочи, как, скажем, бунт против речевого компонента, – он посмотрел на Лизу, – мы еще можем закрыть глаза. Но мы не можем – просто не имеем права – допускать нарушения основного закона. На этом законе держится наш лучезарный мир, и если мы начнем делать поблажки и исключения, мы рано или поздно погибнем. Надеюсь, Вы меня понимаете?

– Я полностью с Вами согласен, дон Гай, – с грустной улыбкой ответил Глеб. – Помимо прочего, это было бы нечестно по отношению к другим веденейцам, не так ли?

Дон Гай согласно кивнул.

– Вы так много для нас сделали, дон Глеб, – тяжело вздохнув, сказал он. – Но я не могу нарушить инструкцию, когда на карту поставлено  благополучие и процветание всей страны. – Он стиснул руки. – Мне действительно жаль, – повторил он.

Глеб посмотрел на дона Гая благодарным взглядом.

– Вот что интересно, дон Гай, – заметил он с улыбкой, – мы сами начинаем чувствовать, что не вписываемся в этот мир. Или я не прав, Лизонька? – Глеб бросил на Лизу нежный взгляд.

Лиза оживилась.

– Ну, я-то уж точно не вписываюсь! Эти гадкие роботы...

– Понимаю, –  поспешил вступить в разговор дон Гай. От него не укрылось, с каким обожанием Глеб смотрел на девушку. – Сильные чувства, дон Глеб, – вот где таится опасность. Полагаю, вы давно знакомы?

– Больше полугода.

– И, полагаю, до самого последнего времени Вы не были близки?

– Как Вы проницательны, дон Гай! – поразился Глеб.

– Положение обязывает, мой друг. – Дон Гай вздохнул. – К сожалению, у нас случаются такие вещи, хотя и редко. Где-то раз в десять лет. Надеюсь, Вы понимаете, что Вы сами спровоцировали донну Лизу на неадекватное поведение?

Глеб как-то сразу сник. Он посмотрел на Лизу виновато.

– Я не хотел ее терять, – с болью в голосе сказал он.

– Что же, – кивнул дон Гай, – Вы сделали свой выбор, дон Глеб. Но девушка...

Лиза взглянула дону Гаю прямо в глаза.

– Вы жалеете меня, дон Гай? – вызывающе сказала она. – А я жалею Вас! Вы никогда не знали и не узнаете, что такое настоящее счастье и настоящее наслаждение.

Дон Гай взирал на нее со спокойной улыбкой.

– Вы правы, милая донна. Но, насколько я могу судить, – он усмехнулся, – во многом оно сродни безумию.

Воцарилось молчание. Неожиданно дон Гай поднялся с кресла. Глеб встал ему навстречу. Тот взял Глеба под руку, и они отошли к окну.

– Друг мой, – обратился к Глебу дон Гай, – Вам будет очень тяжело. Вам понадобится все Ваше мужество. Будьте готовы ко всему. И постарайтесь не заводить детей – дети только усугубят ваше положение. Вы знаете, как первобытные избегают беременности?

– Да, – кивнул Глеб. – Аборты, таблетки, презервативы.

– Верно. Варварские методы. – Дон Гай помолчал. Он подошел к столу, вынул из ящика толстую пачку денег и протянул ее Глебу. – Вот, это вам на первое время. Но в дальнейшем вы должны позаботиться о себе сами. Завтра в девять утра вертолет отвезет вас на остров, будьте готовы к этому времени. – Они пожали друг другу руки.   – Ну, удачи вам. Берегите девушку.

Дон Гай подошел к Лизе. Девушка встала. Он взял ее руки в свои и посмотрел ей в глаза долгим взглядом. Лиза смутилась – в нем было столько тепла и сочувствия! Она вспомнила, как только что она нагрубила этому милому человеку, и ей стало не по себе. Дон Гай поднес ее руки к своим губам и сказал тихо-тихо:

– Берегите вашу любовь, девочка моя. Только она поможет вам выжить. – Он отпустил ее руки. – Прощайте.

Дон Гай отошел и сел в кресло, которое еще хранило отпечаток его тела. Он подпер голову рукой и глубоко задумался. Лиза и Глеб переглянулись и тихо вышли из комнаты.

Часть вторая. Заповедник

Глава 1

Глеб и Лиза стояли на тротуаре и с любопытством осматривались. По обеим сторонам улицы сплошной вереницей шли дома. Все они были на одно лицо – примитивные, как спичечные коробки, холодные, мрачные и обветшалые, с крошечными глазницами окон. Лишь витрины магазинов отчасти оживляли картину. По дороге, которая, как видно, давно не ремонтировалась, с грохотом проезжали странного вида автомобили. Легкий ветерок гонял по тротуару какие-то бумажки и прочий хлам. Снующие мимо люди не обращали на них никакого внимания. Их лица были хмуры и как будто искажены судорогой. Неподалеку, у входа в магазин, какой-то человек в лохмотьях сидел прямо на тротуаре, поджав под себя ноги. Лиза посмотрела на его лицо и тут же отвела взгляд – немытое, заросшее грубой щетиной, все в отвратительных складках и рытвинах, с маленькими злыми глазками, оно вызвало у нее приступ отвращения. Лиза умоляюще взглянула на Глеба.

– Солнышко, давай поскорее уйдем отсюда.

– Да, родная, потерпи немного. Попробую узнать, где тут жилищная контора.

Глеб остановил проходившего мимо мужчину. Мужчина оглядел его холодным презрительным взглядом. Выслушав вопрос, нехотя процедил сквозь зубы:

– За углом, второй дом справа.

Глеб подхватил чемоданы, и они двинулись в указанном направлении.

В жилищной конторе им оказали ничуть не более теплый прием, но адреса съемных квартир они все же получили, заплатив небольшую сумму денег. Там же они купили план города, который, как оказалось, назывался «Цареградом». План был очень подробный, на нем были указаны не только все улицы и переулки, но также и автобусные маршруты. Глеб раскрыл план и довольно быстро нашел три места из тех адресов, что им дали в конторе.

– Ну вот, – засмеялся он. – Теперь, по крайней мере, нам не придется беспокоить этих милых людей своими расспросами. Похоже, им это совсем не нравится.

Глеб взял чемоданы, и они отправились по ближайшему адресу. Дверь им открыла толстая старуха с безобразным лицом. Ее тусклые пустые глаза смотрели на них вопросительно из-за полукруглых стекляшек, прикрепленных к металлической оправе, каким-то чудом державшейся на ее длинном горбатом носу.

Старуха оказалась домоуправляющей. Без лишних церемоний она провела их в квартиру. Квартира просто изумила их своим убожеством: потолки низкие и абсолютно голые,   обои потасканные и невыразительные, в прихожей не повернуться, кухня крошечная, мебель обшарпанная, в ванной комнате только раковина и душевая кабинка. Однако бродить с чемоданами по всему городу в поисках чего-то лучшего Глебу не хотелось.

– Милая, – предложил он, – давай остановимся пока здесь, а там посмотрим.

Лиза согласно кивнула. Она просто мечтала поскорее спрятаться, отгородиться от этого мира, который с первых же минут поразил ее своей неприкрытой холодной враждебностью.

Они спустились в контору. Старуха потребовала деньги за месяц вперед. Глеб дал ей две стофертовых бумажки. Женщина равнодушно швырнула на стол сдачу и две связки ключей.

– На музыкальных инструментах не играть, телевизор после одиннадцати не включать, собак и кошек не держать, чужих на ночь не оставлять, – пролаяла она.

После чего широко распахнула перед ними дверь, всем своим видом показывая, что ждет не дождется, когда они, наконец, оставят ее в покое.

Глеб вскинул на старуху удивленные глаза, на мгновение лицо его исказилось, но он тут же взял себя в руки. Ему вспомнились слова дона Гая  – «Вам понадобится все Ваше мужество».   Старик был прав!   Он стиснул зубы и заставил себя улыбнуться. Спокойно сгреб со стола монеты и ключи, взял Лизу за руку и увлек ее вон из конторы.

Они бегом взбежали на третий этаж. Глеб отпер дверь, и они вошли в свое новое жилище.

– Глеб, – упавшим голосом сказала Лиза, – можно закрыть эту дверь так, чтобы никто не смог сюда войти?

– Конечно, солнышко. Смотри. – Он повернул ручку замка и нажал на маленькую кнопочку. – Теперь эту дверь не откроешь даже ключом.

– Отлично.

Лиза прошла в гостиную и села на диван. Глеб вошел следом. Девушка спрятала лицо в ладони и застыла в неподвижной позе. Глеб тяжело вздохнул. Он знал, что кризис неизбежен, но не предполагал, что девочка сломается так скоро. Недолго думая, он взял Лизу на руки, сел на диван и усадил ее к себе на колени. Склонил ее голову на свое плечо и крепко прижал девушку к себе.

– Лизонька, не отчаивайся, дружок, все не так страшно, как тебе кажется. – Он изо всех сил старался говорить веселым и уверенным тоном, хотя у самого на душе кошки скребли. – Мы же здесь только первый день. Конечно, с непривычки этот мир выглядит дико. Но все образуется, вот увидишь. Квартира у нас с тобой уже есть, сейчас сходим в магазин – купим чего-нибудь поесть.

– Глеб, – с тоской сказала Лиза, – я не могу никуда идти. Это выше моих сил. – Она задрожала и теснее прижалась к нему.

– Ну конечно, родная! – Глеб стиснул ее в своих объятиях. – Никуда ты не пойдешь, я все сделаю сам. – Он начал легонько покачивать ее, приговаривая тихим, монотонным голосом:

– Расслабься. Отдыхай. Я с тобой. Все хорошо.

Постепенно Лиза успокоилась и вскоре заснула. Глеб осторожно положил девушку на диван и укрыл ее своим пальто. Черкнув на клочке бумаги записку, он положил ее на видное место и ушел, заперев дверь снаружи.

К тому времени когда он вернулся, нагруженный множеством пакетов, Лиза уже встала. Она распаковала чемоданы и как раз заканчивала укладывать одежду в шкаф, когда он ввалился в комнату. Глеб пытливым взглядом окинул ее лицо, и у него отлегло от сердца – никаких следов недавнего кризиса, она улыбалась своей обычной спокойной улыбкой. Он подошел и начал целовать ее шею, лоб, глаза, нос, щеки. Лиза попыталась поймать его губы, но не тут-то было! Они легко порхали по ее лицу, как будто не замечая ее поползновений. Он откровенно дразнил ее: на мгновенье его уста останавливались, маня и приглашая ее к поцелую, но, как только ее рот оказывался близко, его губы тут же срывались и вновь осыпали ее поцелуями, легкими, как дуновение ветерка. Порядком распалившись от этой игры, девушка взмолилась:

– Глеб, ну пожалуйста, не убегай!

Глеб остановился и посмотрел на нее с обожанием.

– Любовь моя, – проникновенно сказал он, – я твой. Ты же знаешь, я весь – твой.

Он припал к ее губам и отдался ее искусной и нежной ласке.

Потом они разбирали покупки, раскладывая по местам мыло и зубные щетки, одеяла и белье, посуду и всякие прочие принадлежности. Когда они добрались до пакетов с едой, то вдруг вспомнили, что не ели с самого утра.

– Глеб, – изумленно проговорила Лиза, – а ведь я умираю от голода. Ты, наверное, тоже?

– Да, солнышко.   Давай поедим, раз такое дело.

Они прошли в кухню. Лиза вытряхнула продукты на стол. Среди множества упаковок и коробочек ее внимание привлек небольшой, но тяжелый красный шар.

– Что это? – с интересом спросила она.

– Это сыр, милая, – улыбнулся Глеб.

– Разве сыр такой? – удивилась девушка.

– Да, когда он не нарезан. Вот, смотри.

Глеб взял нож и разрезал головку пополам. Потом задрал с одной половинки шкурку и отрезал несколько ломтиков.

– Нам с тобой ко многому придется привыкнуть, – заметил он. – И многому надо будет научиться.

– Чему, например?

– Например, готовить еду. Не можем же мы питаться одними бутербродами.

– Но как мы научимся готовить?

– По книжке. – Глеб выудил из-под груды продуктов толстую книгу и передал ее Лизе. – Пятьсот кулинарных рецептов. Не так уж сложно, на самом-то деле.

Девушка открыла книгу и принялась перелистывать ее, с любопытством разглядывая картинки. Тем временем Глеб нарезал хлеб, сыр и ветчину и вскипятил воду.

– Сейчас, Лизон, – обратился он к Лизе, – мы с тобой приготовим наше первое блюдо – чай. – Он взял со стола пачку чая. – Смотри: я кладу в заварочный чайник щепотку чайных листьев и заливаю их кипятком. Через пять минут этот настой можно будет пить.

Когда чай заварился, Глеб наполнил чашки, и они сели за стол.

Насытившись, они убрали остатки еды и пошли в спальню. Было всего лишь семь часов, однако они очень устали за этот день и обоим хотелось лечь.

Глеб достал из кармана пузырек и вытряхнул на ладонь таблетку.

– Лизон, тебе надо проглотить эту пилюлю.

– Зачем?

– Чтобы избежать зачатия.

– Солнышко, почему это вдруг появилась опасность зачатия?

– Опасность зачатия, Лизонька, – улыбнулся ее наивности Глеб, – была всегда. Просто в Веденее мы использовали другие способы предотвращения беременности.

– Да? И какие же?

– Видишь ли, во время сексования робот проверял твои органы как на предмет заболеваний, так и на предмет беременности. И в случае чего просто включался вакуумный отсос, вот и все.

– Вот и что?

– И оплодотворенная яйцеклетка выходила наружу, совершенно безболезненно.

– Просто и со вкусом! – восхитилась Лиза. – И думать ни о чем не надо.

– Да, милая, мы старались сделать все возможное, чтобы люди жили, так сказать, со всеми удобствами.

Глеб подошел к девушке и протянул на ладони таблетку. Лиза начала подбираться к ней язычком осторожно, от самых кончиков его пальцев.

– А может, она невкусная? – с наигранным беспокойством спросила она. Она обошла вокруг таблетки несколько раз, как будто не решаясь к ней подступиться. Ее изысканная ласка доставляла Глебу жгучее наслаждение; он забыл обо всем на свете, дурные впечатления этого кошмарного дня уходили, как будто она слизывала их своим нежным языком.

– Да она просто несъедобна, солнышко мое! – блаженно улыбаясь, сказал он.

Оба засмеялись. Лиза быстро проглотила таблетку.

– Проглотила? – спросил Глеб.

– Можешь проверить. – Девушка от души веселилась.

– Неплохая идея! – Глеб был в полном восторге. Он положил руки ей на плечи и долго смотрел на нее, не в силах оторвать своего взгляда, который был красноречивее всяких слов. Потом, не выдержав напряжения чувств, он закрыл глаза и со стоном прижался лбом к ее лбу. Отыскал ее губы и провалился в бездну ощущений.

После они скинули одежду и забрались под одеяло. И долго лежали, обнявшись, радуясь близости друг друга, чувствуя, как потихоньку восстанавливаются их силы и душевное равновесие.

– Знаешь, Лизон, – вдруг сказал Глеб, – у меня ведь сегодня особенный день.

– Почему?

– Ну как, я же сегодня не сексованный.

– Ну, и какие ощущения? – полюбопытствовала Лиза.

– Просто феноменальные, – сказал Глеб, смеясь. – Я хочу тебя в десять раз сильнее, чем прежде.

В ту ночь он ласкал ее долго и с особенной нежностью, его поцелуи были полны страсти; возбуждая языком ее лоно, он сам распалился до такой степени, что все его тело трепетало от вожделения. Он взял ее нежно, деликатно, как будто нес бесценную хрустальную вазу. Они закричали одновременно, за секунду до того как напор наслаждения смел все преграды и оросил их плоть живительной влагой.

Глава 2

На следующий день, сразу после завтрака, Глеб отправился на Биржу труда. Он должен был найти себе работу, и чем скорее, тем лучше. Лиза хотела пойти вместе с ним, но он настоял на том, чтобы она осталась дома. Да и зачем ей было идти? Искать работу? Это ни к чему. Кому-кому, а ей работать не придется, об этом он позаботится. А просто так мотаться по всяким конторам ей тоже не следует – только лишний раз подставлять себя под стрелы хамства, грубости и злобы. Еще натерпится.

Биржа труда находилась довольно далеко от дома, и Глеб пошел на автобусную остановку. Автобуса долго не было, и Глеб уже начал сомневаться, приедет ли он когда-нибудь вообще; и тут он наконец появился – маленький, грязный, неказистый.  

Изнутри сия колымага оказалась гораздо гаже, чем можно было предположить по ее внешнему виду, – в пластиковой обшивке стен тут и там зияли пробоины, окна, по-видимому, никто никогда не мыл, обивка на сиденьях была почти полностью ободрана. Но, как ни странно, был в этом путешествии и один приятный момент – оказалось, что за проезд не надо платить.

Через пять остановок Глеб сошел. Биржа находилась на этой же улице, в двух шагах от остановки.

Глеб вошел внутрь и огляделся. Он оказался в небольшой комнате, битком набитой людьми. Присмотревшись получше, он понял, что люди эти стоят в определенном порядке, ожидая своей очереди пообщаться с девицей, которая сидела в углу за небольшой стойкой, отгороженной от посетителей высоким стеклом. Глеб с трудом отыскал конец этой причудливо изгибавшейся вереницы и занял в ней свое место.

Ждать пришлось долго. Чтобы как-то убить время, он занялся разглядыванием стоявших в очереди людей. Их лица по преимуществу были угрюмые и злобные, глаза смотрели недоверчиво и мрачно. Кое-где он заметил гримасы страдания и даже отчаянья. Но сколько он ни вглядывался – так и не увидел ни одной улыбки. Особенно тошно было смотреть на женщин.   Со своими хмурыми, одутловатыми, покрытыми морщинами лицами они были так непохожи на веденейских девушек, которые до глубокой старости сохраняли свежесть и молодость лица, нежную эластичность кожи, силу и красоту волос, теплоту и веселый блеск глаз.

В дальнем конце комнаты он заметил совсем молоденькую девушку. Ее, несомненно, можно было бы назвать красивой, если бы не злобный рыскающий взгляд и не застывшее в лице напряженное выражение. Он мысленно сравнил ее со своей Лизой; в общем и целом Лиза выглядела намного моложе и привлекательнее.

Когда наконец подошла его очередь, сидевшая в окошке дама со словами «Заполняйте! » сунула ему какой-то бланк. На бумажке требовалось указать имя, адрес и телефон, профессию и род работы. Он моментально вписал все необходимые сведения, особо подчеркнув, что готов к любой работе. Девица равнодушно забрала заполненную форму и, даже не взглянув на него, пробубнила:

– Что будет – сообщим. Следующий!

Глеб, ошарашенный столь кратким и холодным приемом, отошел от стойки. Похоже, ничего другого ему не оставалось, как развернуться и идти домой. В мрачном расположении духа он вышел на улицу и медленно побрел по направлению к дому. После нескольких часов ожидания в духоте и толчее свежий воздух взбодрил его. Ему захотелось отдышаться, и он решил пройтись до дома пешком. По дороге ему попался хозяйственный магазин, и он зашел внутрь. Глеб не спеша шел вдоль стеллажей, разглядывая диковинные предметы домашнего обихода.

Неожиданно он почувствовал, как что-то уперлось в его ботинок. Он повернулся и увидел пожилую женщину с изможденным лицом, которая возила по полу мокрую тряпку, намотав ее на палку с длинной ручкой.

– Цельный день, ироды, ходют, полы помыть не дают, пропади вы все пропадом!

Глеб с любопытством взглянул на нехитрое сооружение в руках старухи и довольно улыбнулся. Пошел отыскал на полках такую же палку, ведро и большую мягкую тряпку. Заплатив за товар, он вышел на улицу и прямиком направился домой.

Он открыл дверь своим ключом, скинул ботинки и прошел в гостиную. Лиза лежала ничком на диване, ее плечи содрогались от рыданий. Глеб ахнул и бросился к ней.

– Лизонька! Что случилось?

Он перевернул девушку на спину и вгляделся в ее лицо. Ее глаза покраснели от слез, а на лбу всеми цветами радуги переливался огромный синяк. Глеб кинулся в ванную и намочил под краном полотенце. Бегом вернувшись в гостиную, он опустился подле Лизы на колени. Дрожащими руками он вытирал ее заплаканное личико, а его бедное сердце сжималось от боли. Потом он еще раз смочил полотенце и приложил его ко лбу девушки. Взяв Лизу на руки, он отнес ее в спальню. Он начал снимать с нее платье и тут только заметил, что оно разорвано. Самые худшие подозрения закрались в его душу. Он наскоро раздел девушку и уложил в постель. Затем разделся сам и забрался к ней под одеяло.

Его ласки были нескончаемы; он гладил ее тело руками, целовал и вылизывал его своим трепещущим языком. Мало-помалу Лиза затихла и расслабилась. Глеб снял с нее полотенце, перевернулся в свою любимую позу и сказал тихим, но твердым голосом:

– А теперь, дружочек, расскажи мне, пожалуйста, что с тобой произошло.

– Я устала ждать тебя, Глеб, и решила пойти прогуляться. – Лиза вздохнула. – Я знаю, я обещала не выходить; но, милый, – оправдывалась она, – не могу же я целый день сидеть взаперти – я к этому не привыкла. К тому же мне абсолютно нечем было заняться.

– Понимаю. – Глеб нежно поцеловал ее в губы. – Продолжай, моя сладкая.

– Я забрела на тихую улочку. Вдруг из какой-то калитки выскочили двое мужчин и набросились на меня. Они затащили меня обратно в ту же подворотню; один ударил меня кулаком по лицу, а другой рванул за платье.

Глеб закусил губу.

– Я так испугалась, – продолжала Лиза. – У них были совершенно нечеловеческие лица.

– Лизон, – с мукой в голосе проговорил Глеб, – но ты же очень сильная девушка, ты ведь запросто могла оттолкнуть их и убежать.  

– Так я и сделала, мой родной. Только не сразу. – Она помолчала. – Видишь ли, все это было так неожиданно, что в первые минуты я просто потеряла чувство реальности. – Лиза задумалась. – Знаешь, я так и не поняла, что им от меня было нужно. Кажется, они хотели что-то иметь. Наверное, хотели взять деньги?

– Нет, Лизонька, – мрачно ответил Глеб, – не деньги они хотели взять, а – тебя.

– Как, против моего желания?

– Да. Изнасиловать.

Глеб почувствовал, как девушка вздрогнула. Он прижался к ней теснее.

– Любовь моя, может, тебе все-таки не стоит ходить по пустынным улочкам, а?

– Ты прав, родной, больше не буду.

Помолчали.

– И давно ты вернулась домой? – поинтересовался Глеб.

– Незадолго до тебя.

Глеб приподнялся на локтях и виновато посмотрел на девушку.

– Солнышко, – обратился он к ней, – давай мы на короткое время оторвемся от постели и поедим. У меня с утра крошки не было во рту, просто умираю от голода.  

– Конечно, родной.

Они накинули халаты и прошли в кухню.

– На ужин у нас опять бутерброды? – с улыбкой спросил Глеб.

– Пока да, – вздохнула Лиза. – Но завтра мы с тобой купим молока и яиц и я сделаю омлет; судя по описанию, это очень просто. Только нужна будет еще сковородка и масло.

– О, это было бы чудесно!

Глеб открыл холодильник и достал ставшие досадной традицией сыр и ветчину. Пока он готовил бутерброды, Лиза вскипятила воду и заварила чай.

После ужина они снова забрались в постель.

– Знаешь, солнышко, – пожаловалась Лиза, – мне так не хватает музыки. Я жутко соскучилась по твоему Шопену. А помнишь, как мы играли дуэтом?

– Ох, Лизон, лучше бы ты не вспоминала. – Глеб испустил тяжкий вздох. – Как это ни печально, но о музыке придется на время забыть.

– Но почему? – Лиза расстроилась.

– Понимаешь, детка, мы не можем позволить себе купить инструменты, во всяком случае пока я не найду работу.

– Разве дон Гай дал тебе мало денег?

– Да нет, он дал достаточно. Я думаю, их нам хватит месяца на два. Но я не знаю, найду ли я за это время работу. – Глеб помолчал. – А по телевизору здесь не передают музыку?

– Знаешь, я пробовала включать – но там одни сплошные убийства, драки и секс. Есть один музыкальный канал, но по нему гонят  только первобытный рок. А я его не люблю.

– Я тоже.

Глеб снова тяжело вздохнул. Потом ни с того ни с сего рассмеялся.

– Что ж, моя славная, придется нам как-то  компенсировать отсутствие музыки.

– Интересная мысль, – лукаво усмехнулась Лиза. – И как же?

– Не знаю, – хитро подмигнул Глеб, – может, это как раз из-за музыки?

– Что именно?

– А то что сегодня я хочу тебя еще сильнее, чем вчера.  

– Даже с этим отвратительным синяком?

– Ну что ты, любовь моя, этот премиленький синячок, – Глеб прижался губами к ее многострадальному лбу, – напротив, очень меня возбуждает. – Он засмеялся. – Я просто теряю рассудок.

Глава 3

На следующее утро, за завтраком, полистав кулинарную книгу, Глеб сказал:

– Пора нам, Лизончик, вплотную заняться готовкой. Я тут присмотрел рецепт одного супчика. Попробуем сварить, в дополнение к твоему омлету.

– Чего я не понимаю, Глеб, – заметила Лиза, – так это где мы возьмем огонь. Там в каждом рецепте сказано: «Поставить на огонь».

– Сейчас ты увидишь, как первобытные добывают огонь, – довольно улыбнулся Глеб.

Он достал с полки спички и подошел к газовой плите.

– Это неэстетичное сооружение, – пояснил он, – называется газовой плитой. Вот эти крантики, – он щелкнул по крану, –  без огня  открывать нельзя. – Он поднес к конфорке спичку и зажег газ. – Видишь, это горит газ. Между прочим, он ядовит. Его нельзя вдыхать. Его можно только сжигать.

После завтрака они прошлись по магазинам – купили несколько кастрюль и сковородок, а также продукты, которые требовались для предстоящих кулинарных опытов.

Вернувшись домой, сразу принялись за дело. С омлетом Лиза справилась блестяще, а вот приготовление супа ознаменовалось некоторыми трудностями. Все ее попытки снять шкурку с картофелины оканчивались тем, что  и сама картофелина исчезала почти бесследно.

Глеб, с улыбкой наблюдавший за ее мучениями, наконец не выдержал:

– Солнышко, дай я попробую, а ты пока почисть морковку, только не срезай шкурку, а поставь нож перпендикулярно и соскабливай.

С видимым облегчением Лиза уступила ему поле боя.  

– Спасибо, хоть капусту чистить не надо! – сказала она в сердцах.

Глеб рассмеялся.

– Не переживай, Лизон, научишься, – сказал он сочувственно, – это ведь такой пустяк – картошку почистить.

К тому моменту когда суп наконец сварился, омлет уже остыл. Но это были детали. Главное – кулинарное дело сдвинулось с мертвой точки.

Этот первый в их жизни суп порядком их утомил, и после обеда они отдыхали, сидя на диване в гостиной.

– Глеб, – спросила Лиза, – а что это за палку ты вчера притащил?

Глеб воодушевился, предвкушая интересный спектакль. Он потянул девушку за руку и подвел к двери.

– Солнышко, посмотри: что это такое? – Он указал на клубок пыли, скопившейся возле косяка.

Лиза недоуменно пожала плечами.

– Это пыль, – разъяснил Глеб. – Надо регулярно собирать ее по всей квартире, иначе в доме будет грязно. Как ты предполагаешь это делать?

– Понятия не имею. – Лиза подняла на него недоумеваюшие глаза. – Интересно, а почему в Веденее у нас всегда было чисто?

Глеб рассмеялся.

– В Веденее в твою квартиру приходил робот-пылесос – он засасывал всю пыль и отмывал всю грязь.

– Надо же! – изумилась Лиза. – Ни разу не видела.

– Солнышко! Естественно, он делал это, когда тебя не было дома.

– А здесь таких пылесосов нет?

– Пылесосы здесь есть, но самые примитивные – только сосут, а мыть не умеют. И ко всему прочему дорого стоят. Так что пока будем убирать пыль самым древним способом.

– Каким?

– Сейчас увидишь.

Глеб пошел в ванную и наполнил ведро водой; бросил в воду тряпку, прихватил швабру и принес все это хозяйство в комнату.

– Смотри, Лизон: мочишь и слегка отжимаешь тряпку, потом надеваешь ее на швабру и возишь по полу.

Он начал методично тереть пол. Дойдя до середины комнаты, он снял тряпку и прополоскал ее в ведре.

– Видишь, моя маленькая, вся грязь собирается на тряпку. Я окунул тряпку в воду, и она опять чистая.

Он домыл гостиную. Потом пошел в ванную и сменил в ведре воду.

– Милый, – предложила Лиза, – давай я буду мыть дальше.

– Нет, нет, – замотал головой Глеб, – полы я домою сам. Но если ты хочешь мне помочь, Лизон, возьми, пожалуйста, какую-нибудь ветошь и протри подоконники, столы и шкафы.

Уборку скоро закончили, и в квартире сразу стало гораздо уютнее.

После уборки они опять устроились отдохнуть на диване. Глеб обнял девушку за талию.

– Ну, как тебе нравится такая жизнь, Лизонька?

– Не знаю, – пожала плечами Лиза. – В Веденее мне не надо было ни готовить, ни мыть посуду, ни убираться.

– Ни стирать, – добавил Глеб.

– Стирать? – удивилась девушка.

Глеб опять засмеялся.

– Лизон, скажи, когда твоя одежда становилась грязной или несвежей, что ты с ней делала?

– Бросала в люк.

– Правильно. Робот твою грязную одежду стирал и потом возвращал тебе. Здесь, как ты понимаешь, никто нас обслуживать не станет.

– Ну и жизнь у них тут! – Лиза удрученно покачала головой. – И ко всему этому надо еще зарабатывать деньги, чтобы покупать еду и платить за квартиру.

– И это далеко не все, Лизонька! Не забывай, что им еще приходится заниматься воспитанием собственных детей.

Лиза задумалась. На ее лице проступила печаль. Заметив в ней эту перемену, Глеб засуетился.

– Лизонька, я тебя умоляю, только не грусти, иначе жить будет действительно тяжело. Ну, хочешь – давай пойдем куда-нибудь, развеемся. Можно поехать к морю – ты когда-нибудь видела море?

– Ты смеешься? – горько усмехнулась Лиза. – Какое море? Разве мы видели что-нибудь дальше своей обитальни?

– Вот видишь! – воодушевился Глеб. – Съездим на море, посмотрим, что это такое.

– Солнышко! – Лиза склонила голову к нему на плечо. – Ну куда мы сейчас поедем, на ночь глядя? Давай отложим на завтра, если у нас нет на завтра других дел.

– Хорошо, любовь моя. Тогда сейчас я отнесу тебя в постель и буду ласкать тебя долго-долго; буду распалять тебя медленно-медленно – до тех пор пока ты не набросишься на меня, как голодная тигрица. Ты будешь рычать и впиваться в меня зубами и громко стонать от вожделения.

– Мальчик мой, – весело рассмеялась Лиза, – ну ты даешь! Неужели я могу до такой степени забыться?

– Это мы сейчас проверим, душа моя, – совершенно серьезно ответил Глеб.

И он отнес ее в спальню. И ласкал ее долго-долго. И распалял ее медленно-медленно. И она стонала и кричала от вожделения. Что было потом, она не помнила. А наутро за завтраком Глеб рассказывал ей с довольной улыбкой, что все было именно так, как он предсказывал, и в подтверждение своих слов он снял рубашку и на его руках и на груди она увидела следы от своих зубов.

Глава 4

Глеб и Лиза жили на острове уже больше месяца. Потихоньку они осваивались в новой для них обстановке. Они научились готовить десятка два самых разных блюд.   Обоим это занятие ужасно нравилось. Еще Глеб любил возиться с сервировкой; Лизу к этому делу он даже не подпускал – сам накрывал на стол, сам укладывал на блюдо и подавал еду. И делал это так изящно и красиво, что Лиза всякий раз говорила ему с улыбкой: «Дорогой, такую красотищу просто жалко есть».

Вообще Глебу нравилось заниматься хозяйством, может потому, что в этом хозяйстве царила его ненаглядная, его обожаемая, его возлюбленная Лиза. Он сам мыл посуду и убирал квартиру; вместе с ней он готовил еду и ходил по магазинам. Вот только со стиркой белья он никак не мог примирить свою натуру и эта забота целиком легла на Лизины плечи.

Глеб был счастлив. Несмотря на то что он изголодался по своему роялю и по ее скрипке; несмотря на то что занимался делами, далекими от своих профессиональных интересов; несмотря на то что вне дома их на каждом шагу жалила людская злоба, ненависть и зависть. Привыкнуть к этому было просто невозможно. Но можно было научиться терпеть. И, призвав на помощь все свое мужество, он учился этому сам и учил свою Лизу.

У них оставалось довольно много свободного времени, и они проводили его на природе. Они садились на автобус и через полчаса это жуткое нагромождение стекла и бетона, называвшееся Цареградом, кончалось, уступая место самому настоящему лесу, конечно не такому ухоженному, как тот, по которому они катались на лыжах еще два месяца назад. Начиналась весна, и деревья, восставшие от зимнего сна, облегченно и благодарно вздыхали, раскрывая свои нежные почки навстречу теплу и свету. Природа, сумевшая сохранить и пронести дыхание жизни сквозь холодную зиму, спешила вновь одеться в красочные одежды, чтобы успеть насладиться и принести плоды.

Эти прогулки по весеннему лесу были для них такой отрадой! Они подолгу бродили по еле заметным тропкам или садились на бревнышко и, завороженные, слушали пение птиц. Они сидели обнявшись и так тихо, что любопытные белки подбирались к ним совсем близко, по всей вероятности принимая их за элемент пейзажа.

Но еще больше они любили ездить на море. Там они первым делом, конечно, купались; вода была ледяная, они выскакивали из нее как ошпаренные и, чтобы согреться, долго бегали по пляжу. Потом садились на песок и часами наблюдали за мерно накатывающими на берег волнами, вслушиваясь в шум прибоя.

Да, они были счастливы – несмотря ни на что. Но было одно обстоятельство, которое действительно омрачало их жизнь, – Биржа труда упорно молчала. Несколько раз Глеб наведывался туда, но это не дало результата – он получал все тот же ответ-отпор, только форма ответа раз от раза становилась все более грубой.

За всеми хлопотами и заботами Глеб совсем упустил из виду одно обстоятельство. Однажды, когда они лежали в постели, нежась ощущением близости друг друга, на него вдруг нашло озарение. Он начал судорожно подсчитывать дни и обомлел.

– Лизонька, – спросил он с дрожью в голосе, – когда у тебя последний раз были менсы?

– Не помню, дорогой. – Лиза смотрела на него с удивлением. – А что такое?

– Но ведь на острове их точно не было. Я бы заметил.

– Нет, не было.

Глеб схватился за голову и застонал.  

– Глеб, я тебя умоляю, – забеспокоилась Лиза. – Что случилось?

– Лизонька, боюсь, что ты беременна, – упавшим голосом ответил Глеб.

– Но я же исправно принимаю твои таблетки, – возразила девушка. – Разве не ты говорил, что это гарантия?

– Да нет, Лизон, таблетки тут ни при чем. Скорее всего, это наша первая ночь, еще там, в Веденее.

Глеб уткнулся лицом в подушку. Его охватило глухое отчаяние. Деньги скоро кончатся, работы нет и не предвидится, а теперь еще и ребенок! Он чувствовал, что в нем сломалась какая-то пружина. Силы покинули его; он был готов зарыдать.

Лиза не задавала вопросов; она отлично понимала, в каком они оказались положении. Всю ночь она утешала его как могла, но он не отвечал на ее ласки, лежал, как неживой.

Наутро она осторожно спросила:

– Глеб, но ведь, кажется, первобытные как-то решают проблему беременности?

– Да, – ответил он с невыразимой мукой в голосе. – Делают аборт. Знаешь, что это такое?

Лиза отрицательно покачала головой.

– Залезают в матку и выскребают электрической машинкой все твое нутро. Пропускают через мясорубку тело твоего ребенка.

Лиза передернулась. Глеб посмотрел на нее, и лицо его исказилось – как от нестерпимой боли.

– Я не перенесу, если они надругаются над тобой и над ребенком! – вскричал он срывающимся голосом.  

Он схватил свою куртку и, не говоря ни слова, бросился за дверь. Лиза всплеснула руками и выбежала за ним на лестницу, но его уже и след простыл.

Через два часа в дверь позвонили. Лиза открыла и, в ужасе отшатнувшись, прижалась к стене. На лестнице стоял Глеб. Его тело сильно раскачивалось из стороны в сторону,   одежда была запачкана и местами порвана. Посмотрев на Лизу мутным блуждающим взглядом, он пробормотал что-то нечленораздельное и шагнул в прихожую, однако не удержал равновесия и упал.

Звук ударившегося об пол тела вывел девушку из оцепенения. Она перевернула его на спину, взяла под мышки и поволокла в гостиную. С трудом затащив его громоздкое тело на диван, она сняла с него ботинки и укрыла одеялом. Она смотрела с жалостью и недоумением на его опухшее, грязное, побитое лицо – вероятно, последнее его падение было далеко не первым. Лиза принесла из кухни кастрюльку холодной воды и осторожно умыла его кончиком полотенца. Пододвинув к дивану стул, она села и приготовилась ждать.

Через полчаса Глеб пошевелился и открыл глаза. Потом вдруг резко встал и, пошатываясь, быстро пошел в туалет. В туалете он долго и мучительно блевал над унитазом. Лиза стояла за дверью и с беспокойством вслушивалась в непонятные, пугающие звуки. Наконец он вышел. Его лицо поразило девушку своей зеленоватой бледностью. Еще ее поразил исходивший от него запах – совершенно омерзительный. Она едва удержалась, чтобы не зажать себе нос. Он молча прошел в ванную и включил воду. Девушка вернулась в гостиную. Минутой позже в гостиной появился Глеб. Нетвердой походкой он подошел к дивану и рухнул на него в полном изнеможении.

– Глеб, – потянула его за руку Лиза, – пойдем, я уложу тебя в постель.

Он послушно встал и потащился за ней в спальню. Лиза усадила его на кровать и сняла с него грязную, мокрую, дурно пахнущую одежду. Он лег, и она накрыла его одеялом. Через пять минут он забылся тревожным сном.

Когда он проснулся, был уже вечер. Он чувствовал себя настолько отвратительно, что не смог бы выразить этого известными ему словами. От адской боли его голова была готова расколоться на две половинки; его все еще подташнивало; во рту был необыкновенно гнусный привкус; во всем теле он ощущал какую-то мерзкую слабость. Но все эти телесные страдания не шли ни в какое сравнение с той душевной мукой, которую он испытывал. Как мог он так низко пасть? Уйти, ничего не сказав, бросить Лизу в трудную для них обоих минуту, заставить ее волноваться и страдать – как он мог? Превратить себя в омерзительное животное, да еще заявиться домой в таком гнусном виде, блевать и корчиться у нее на глазах – как он мог? Как теперь смотреть ей в глаза? Как искупить свою перед ней вину? Он схватился за голову и громко застонал.

Услышав его стоны, Лиза вошла в спальню. Вид у нее был подавленный и озабоченный. Она с беспокойством взглянула на него, но он отвел глаза.

– Глеб, почему ты не смотришь на меня? – Голос ее дрогнул. – Я чем-нибудь провинилась?

Глеба захлестнула волна отвращения к самому себе. Он вылез из постели и опустился перед ней на колени. Он принялся целовать ее ноги и сбивчиво, торопливо заговорил:

– Лизонька, я скотина, мерзкое животное, гнусная тварь, обезьяна, я недостоин касаться твоей одежды, я знаю, мне нет прощения. Но что мне делать, скажи? Как мне вернуть твое расположение? Как это все ужасно! – Его голос сорвался. – Родная, ну прости меня! Господи, что мне делать?

– Глеб. – Лиза положила руку ему на голову. – Солнышко мое. Тебе лучше, да?

Глеб зарылся лицом в подол ее платья.

– Любовь моя, так ты не сердишься на меня? – от радости у него на глазах выступили слезы.

– Нет. Но ты заставил меня беспокоиться, мой мальчик. Сядь, пожалуйста, на кровать и расскажи мне, где ты был и что ты над собой сделал.

– Да нечего рассказывать, радость моя, – сказал Глеб, поднимаясь с колен. – Это все водка.

– Водка? – переспросила Лиза. – Что такое водка?

– Ну, помнишь, я рассказывал тебе про самогонку? Водка это та же самогонка, только фабричного производства.

– И сколько ее надо выпить, чтобы...

– Чтобы превратиться в такую свинью, какой я был сегодня? – безжалостно закончил Глеб. – Мне хватило одной бутылки.

***

От ужина Глеб отказался, однако выпил пять чашек чая и сжевал целый лимон, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса во рту. Потом пошел в ванную и в течение получаса методично изводил зубную пасту. В постели он был робок, не смел к девушке даже прикоснуться – не то что поцеловать.

А Лиза лежала и думала. Она думала о том, что его сегодняшний кризис, скорее всего, не был случайностью. Он шел к этому кризису медленно, но верно. Почему? Почему сейчас психологически она гораздо устойчивей его, хотя в первые дни у нее часто бывали такие срывы?

Неожиданно ее осенила догадка. Она повернулась к Глебу лицом и стала легонько поглаживать его грудь.

– Солнышко, – обратилась она к нему, – скажи, ты занимался роботами-женщинами?

– В каком смысле, Лизонька?

– Ну, ты знаешь, как они действуют? Что конкретно они делают с мужчиной?

– Конечно, милая. – В его тоне сквозило удивление. – Что ты хочешь знать?

– Я хочу знать, какими способами они возбуждают пациента.

– Из чисто академического интереса? – улыбаясь, спросил Глеб.

– Нет, – очень серьезно ответила Лиза. – Меня интересуют только те подпроцедуры, которые я могла бы воспроизвести сама, хотя бы отчасти.

– Ты правда хочешь это сделать? – Глеб чуть не выпрыгнул из постели.

– Правда, мой мальчик. Во всяком случае, попытаюсь.

– Хорошо. – Глеб приподнялся на локте и с улыбкой посмотрел на Лизу. – Знаешь ли ты, Лизон, что такое волнообразная контракция мышц влагалища?

– Откуда же мне знать, Глеб?

– Да, конечно. Впрочем, нет, – спохватился он, – без тренировки у тебя это вряд ли получится. – Он задумался. – Что же мы в таком случае имеем? Ну да, есть одна очень простая штука, вот только не знаю, – добавил он застенчиво, – понравится ли она тебе.

Он взял в рот кончик ее пальца, облизал его языком и начал медленно сдвигать губы в сторону ладони. Добравшись до основания пальца, он не спеша двинулся обратно. Поездив по ее пальцу туда и сюда, Глеб окончил представление и вопросительно посмотрел на Лизу.

– Я поняла, что ты имеешь в виду, солнышко, – кивнула она.

– Только знаешь, Лизон, – он смутился, – зубы надо убирать, а то будет совсем даже не приятно.

– Это понятно.

Они замолчали. Глеб робко поцеловал девушку в плечо.

– Я, наверное, противен тебе после всего этого свинства? – с горечью спросил он.

Лиза притянула его к себе.

– Солнышко, давай забудем, – сказала она ласково. – У тебя кризис, и мы просто обязаны тебя из него вытащить. А эстетика здесь совсем ни при чем. Уверяю тебя, в беде человек редко выглядит привлекательно.

Глеб испустил вздох облегчения. Он порывисто припал к ее губам, но тут же отстранился с болезненным стоном.

– Что-нибудь не так, милый? – сочувственно спросила Лиза.

– Этот дурацкий привкус у меня во рту... – Глеб посмотрел на нее с тоской.

Он не договорил. Лиза зажала ему рот своими губами и заставила его забыть и про дурацкий привкус, и про все остальное.

Потом они долго ласкали друг друга, соревнуясь в нежности прикосновений. Глеб просто таял под руками своей возлюбленной.

– Как приятно, Лизонька, когда ты проявляешь такую бешеную активность!

Лиза засмеялась. Только сейчас она поняла, что в постели она была самой настоящей эгоисткой. Сколько радости и наслаждения она могла бы дать своему Глебу, если бы потрудилась хоть немного думать и о нем тоже. А все эти роботы! Когда твои руки все время прикованы к постели, поневоле привыкаешь бездельничать. Мысль о том, сколько ласки она недодала ему за все время их знакомства, подогревала ее и удваивала ее силы.

Когда привычным движением Глеб спустился к ее лону, Лиза остановила его.

– Подожди, солнышко. – Она села и подняла его голову. – Эта подпроцедура больше не будет называться «клитор».

– А как же она будет теперь называться, радость моя? – заинтересовался Глеб.

– Она будет называться «и клитор тоже». – Лиза немного подумала. – Давай мы вот что сделаем. Ты ляжешь ногами к подушке и повернешься на бок.

Он сделал так, как она просила, и она прильнула к его плоти и ласкала ее своим мокрым языком и своими трепещущими от страсти губами. А он, весь дрожа и задыхаясь, не в силах сдерживать стоны, отыскал свой заветный золотой ключик и приник к нему с жадностью, с какой, быть может, припадает к живительному роднику одинокий путник, измученный трудной дорогой и палящим солнцем.

В ту ночь он трижды заставил ее потерять сознание, а в конце и сам сквозь бездну наслаждения провалился в темноту.

Наконец они очнулись. Посмотрели друг на друга в полном изумлении.

– Лизонька, – восторженно заявил Глеб, – это невероятно. Такого просто не может быть. По крайней мере, сексологии такие факты неизвестны.

– А помнишь дона Гая? – засмеялась Лиза. – «Сильные чувства, дон Глеб, – вот где таится опасность».

– Как же, помню. – улыбнулся Глеб. – «Настоящее счастье сродни безумию... » Бедный добрый старик!

Лиза уткнулась лицом в его пушистую грудь.

– Глеб, может, это и безумие, – сказала она тихо, растягивая слова, – но я так счастлива! Я люблю тебя, мальчик мой! Ты такой...

Глеб не дал ей договорить – он сгреб девушку в охапку и прервал ее речь долгим поцелуем, в котором были и нежность, и страсть, и благодарность, и признание в любви.

Глава 5

Лизе стоило больших трудов убедить Глеба в том, что она тоже должна искать себе работу. Но в конце концов он сдался. Однако ей пришлось пообещать, что как только он найдет место, она сразу же уйдет. Еще она высказала идею, что нет смысла сидеть сложа руки и ждать у моря погоды – можно ведь и самим ходить по разным учреждениям и предлагать свои услуги. Глеб и тут согласился.

Две недели с утра до вечера они обивали пороги самых разных контор и лавочек, прежде чем счастье им наконец улыбнулось. Детский сад, расположенный на окраине города, нуждался в услугах кухарки и посудомойки. Само собой, они взяли Лизу, несмотря на то что Глеб горячо убеждал дирекцию, что умеет готовить и мыть посуду ничуть не хуже, а может даже и лучше девушки.

Теперь им приходилось вставать рано. Они выходили из дома вместе. Глеб провожал Лизу до работы, а потом до самого вечера упорно и методично прочесывал город в поисках любой, даже самой черной работы. Иногда он делал передышку, но только лишь для того, чтобы убрать квартиру, купить продуктов и приготовить еды. Лизу к домашнему хозяйству он вообще не подпускал – даже белье стирал сам, хотя и не любил это занятие. Лиза работала по десять часов в день. В семь она возвращалась; он кормил ее ужином, мыл посуду, и они сразу же ложились в постель, чтобы спокойно и со вкусом предаться утехам любви – ведь это было их единственным развлечением!

Так прошла Лизина первая рабочая неделя. В субботу они решили отдохнуть по полной программе.

***

Была середина мая, самое чудесное время для прогулок в лесу, когда под ногами уже сухо, когда комаров еще нет, а воздух напоен живительной свежестью и ароматом молодой листвы.

Они медленно шли по тропинке, время от времени останавливаясь, чтобы послушать пение птиц, или получше рассмотреть какое-нибудь чудное дерево, или понаблюдать за суетливо снующей белкой, или просто присесть на упавший ствол и погрузиться в неизъяснимую прелесть майского леса. Они шли уже довольно долго; оба устали и проголодались.

– Солнышко, – предложил Глеб, – давай устроим привал, я как раз вижу прелестную солнечную полянку.

Вышли на поляну; Глеб сбросил рюкзак и достал из него одеяло. Он выбрал местечко поровнее, очистил его от палок и шишек и расстелил одеяло. Они улеглись и запрокинули головы, наслаждаясь видом раскачивающихся березовых верхушек и бездонно-синего неба.

– Знаешь, любовь моя, – обратился к Лизе Глеб, – с тех пор как ты пошла на работу, я так мало тебя вижу. Даже поговорить некогда.

– Зато теперь нам не грозит смерть от голода. – Лиза радостно улыбнулась.

– Расскажи мне про твой детский сад, – попросил Глеб. – Что это такое?

– Это такое временное пристанище для  детей, – пояснила Лиза. – Родители уходят с утра на работу, а своих детишек поручают до вечера детскому саду.

– И что они там делают? Их учат?

– Да нет, не особенно. Они играют, гуляют, едят и спят. Персонал за ними просто присматривает. Иногда их заставляют что-нибудь вырезать и наклеивать или лепить фигурки из пластилина.

– Что такое пластилин?

– Это такой материал, который размягчается от тепла.

– Ну, а что ты там делаешь?

– Помогаю поварихе готовить, потом раскладываю еду по тарелкам, потом мою посуду.

Глеб приподнялся и пытливо посмотрел девушке в глаза.

– Как ты с ними уживаешься, радость моя?

Лиза замялась и отвела взгляд. Глеб заволновался.

– Лизонька, умоляю тебя. – Он говорил настойчиво и просительно. – Расскажи мне всю правду, милая. Если ты этого не сделаешь, я же сойду с ума от беспокойства.

– Ну что тут рассказывать, – неохотно сказала Лиза. – Ты же знаешь, какие они, эти первобытные.

– Любовь моя, они тебя обижают? – Его голос дрожал от тревоги и боли.

– Помнишь, Глеб, еще в Веденее ты мне пытался втолковать, что такое злоба, зависть и ненависть. Ну вот, теперь я наконец узнала, что это такое. Единственное, чего я никак не возьму в толк, так это за что они меня ненавидят.

Глеб стиснул зубы. Ему было мучительно больно слушать ее признания. Однако он изо всех сил старался не выдать своих чувств. Он придвинулся к девушке вплотную и стал гладить ее по лицу и волосам.

– Я объясню тебе, радость моя. В свои сорок пять лет ты выглядишь молодой и красивой, а они уже в тридцать становятся безобразными старухами. Они тебе просто завидуют, потому что у тебя есть то, чего сами они лишены, но очень хотели бы иметь. Понимаешь?

– Понимаю. Но за что они меня ненавидят?

– Это, Лизонька, иррациональный вопрос, как иррациональна сама ненависть. Как говорится, была бы ненависть, а повод ненавидеть всегда найдется. Ненависть живет в них постоянно и постоянно ищет выхода – на кого бы излиться. Поэтому уместнее было бы спросить: «Почему они меня ненавидят? » Но, по-моему, на этот вопрос я уже ответил.

– Так обидно, Глеб, – с горечью сказала Лиза, – ведь я изо всех сил стараюсь им угодить, а они от этого только больше злятся и унижают меня.

– Любовь моя, – Глеб наклонился над ее лицом и начал покрывать его поцелуями, – Вот этого делать ни в коем случае нельзя. Скажи, разве ты обижаешься на комаров, когда они тебя кусают?

– Нет, конечно, – едва заметно улыбнулась Лиза.

– А почему, собственно? – хитро подмигнул Глеб.

– Но это же так естественно!

– Вот именно. – Глеб смотрел на нее нежно и ласково. – Так вот,   Лизонька, для первобытных злиться, завидовать и ненавидеть – еще более естественно. Они этого даже не осознают, и если ты им об этом скажешь – они тебя просто не поймут. Как комар питается кровью, так душа первобытного питается злобой. – Глеб помолчал, любуясь ее прекрасным лицом. – Ты удивительно красивая! – Он поцеловал ее в губы. – Так вот, детка. Обижаясь на злобу первобытных, ты просто растрачиваешь свою духовную энергию. А ведь она не безгранична. Помни об этом.

– Но, милый, – слабо возразила Лиза, – разве это не естественно – обижаться, когда люди тебя унижают и оскорбляют?

– Все зависит от точки зрения, девочка моя. – Глеб старался говорить как можно более убедительно. – Можно ведь обидеться и на дерево, о которое ты споткнулся. Или на ветер, который сдул с тебя шляпку. Но, согласись, это было бы в высшей степени неразумно. Жизнь развивается по своим законам; явления природы, явления человеческих отношений – они естественны, закономерны, понимаешь? Мы с тобой не в силах изменить эти закономерности. Ты не можешь отучить комара сосать чужую кровь, точно так же ты не можешь искоренить в первобытных злобу и ненависть, что бы ты ни делала.

– Но как же, милый, ты ведь сам говорил, что злонравие первобытных излечимо, – напомнила Лиза. – Если я не ошибаюсь, надо всего лишь пропускать их ежедневно через сверхоргазм?

– Так что же, прикажешь мне каждый день отоваривать весь город? – Глеб от души рассмеялся. – Он хотя и небольшой, но я все-таки не робот.

Отсмеявшись, Глеб сказал серьезным тоном:

– Кроме шуток, Лизонька. Ты – моя женщина, моя единственная, моя избранница. – Он с нежностью провел рукой по ее чудесным волосам. – Никто и ничто не заставит меня ублажать других женщин, из каких бы то ни было побуждений, даже самых благородных. Так что давай считать, что злонравие первобытных неискоренимо, по крайней мере – на данном этапе. – Глеб помолчал. – Так на чем мы остановились? Ах да. Тебе многое не нравится в этой жизни: комары, которые кусаются, дождь, который мочит твою одежду, люди, которые делают тебе гадости. Понятно, что ты не можешь этому воспрепятствовать. Все, что ты можешь сделать, – это уберечь себя от вреда, приносимого сими неприятными явлениями. Ты прихлопываешь комара; ты открываешь над своей головой зонтик; ты холодно и спокойно выслушиваешь гадости, насмешки и оскорбления, оберегая от них свою нежную и хрупкую душу. Понимаешь?

– Солнышко, ты весь такой разумный и правильный. – Лиза смотрела на Глеба с неподдельным восхищением. – Поговоришь с тобой, и все начинает казаться простым и понятным.

Глеб благодарно прижался к ее щеке.

– И вот еще что, душа моя. Не старайся завоевать их расположение – ни к чему хорошему это не приведет. Ты же видишь, их это только бесит.

– Да, – подтвердила Лиза. – Вчера повариха просто осатанела, когда я предложила порезать мясо вместо нее. Она так меня поносила, что я еле удержалась, чтобы не нагрубить ей в ответ.

– Э, девочка моя, – покачал головой Глеб, – это нехороший симптом. Никогда, запомни: никогда мы не должны опускаться до их уровня. Иначе мы с тобой просто не выживем. Иначе мы станем такими же, как они. Разве мы с тобой этого хотим?

– Это было бы ужасно, Глеб.

Они замолчали. Глеб улегся на спину и уперся взглядом в прозрачную бесконечность неба.

– Солнышко, – обратилась к нему Лиза, – от твоих проникновенных речей я жутко проголодалась. Может, поедим?

– Конечно, – оживился Глеб.

Он встал, достал из рюкзака и расстелил на траве кусок клеенки. Выложил на нее бутылки с водой и кружки, бутерброды, вареные яйца, печенье и прочую снедь.

С большим аппетитом они поели и снова улеглись на одеяло. Глеб повернулся на бок и положил руку Лизе на живот.

– Солнышко, нам ведь уже три с половиной месяца. А к доктору мы с тобой так и не сходили.

– Нет, Глеб, уволь, – поморщилась Лиза. – Меня просто в дрожь бросает, как подумаю, что эти первобытные будут ко мне прикасаться.

– Тебе придется с этим смириться, любовь моя, – ласково возразил Глеб. – Ведь они будут принимать у тебя роды. К сожалению, я сам не сумею этого сделать.

– Роды, так уж и быть, пусть принимают, – милостиво согласилась Лиза. – А по пустякам ходить к ним я не намерена.

– Да, конечно. Но ведь при беременности бывают осложнения. – Глеб нахмурился. – Впрочем, – прибавил он, одобрительно посмотрев на свою возлюбленную, – у тебя, Лизон, чрезвычайно здоровое тело и исключительно крепкий организм. У тебя не должно быть никаких отклонений от нормы.

– Не волнуйся, мой мальчик. – Лиза довольно засмеялась. – Я отлично себя чувствую. Все будет в полном порядке, вот увидишь.

Они замолчали.

День медленно клонился к закату. Солнце спряталось за деревья, и поляну накрыла тень. Двое, обнявшись, лежали на одеяле. Высоченные березы мерно покачивали над ними свои верхушки. Легкий ветерок нежно ласкал их счастливые лица, услаждая их уши трепетным шуршанием буйной листвы. Солнышко вдруг проглянуло сквозь большую прореху в березовой зелени, ласково улыбнулось им и своими теплыми лучами согрело их блаженные лица.

Глава 6

Было начало девятого утра. Глеб только что расстался с Лизой у ворот детского сада и быстрым шагом шел к автобусной остановке, которая находилась на площади, расположенной неподалеку и носившей странное название «Веснянка».   Стоя в ожидании автобуса, он рассеянно наблюдал за царившей на площади мелкой суетой. Вот рабочий повез к винному ларьку тележку, груженую ящиками, ощетинившимися горлышками бутылок. Вот у газетного киоска две толстые тетки устроили громкую разборку, пытаясь выяснить, кто из них занял очередь раньше. Вот у бетонного столба, задравши лапу, пристроилась бездомная собака.

Неожиданно в двух шагах от него остановился автофургон. Из машины вышли четверо мужчин. Они выгрузили и расставили на тротуаре раскладные столики, на столики установили весы, рядом нагромоздили штабеля ящиков. Толстый мужчина с кирпично-красным лицом вынул из-за пазухи тетрадь и сказал, обращаясь к остальным троим, которые, судя по всему, были продавцами:

– Ну что, ребята, принимайте товар.

Продавцы стали ставить ящики на весы, а краснолицый что-то подсчитывал и записывал в тетрадь. Закончив завешивать товар, он захлопнул тетрадь и пошел к машине.

Глеб, с любопытством наблюдавший всю эту сцену, решил попытать счастья. Он догнал краснолицего и вежливо обратился к нему:

– Простите, Вам случайно не нужны лишние рабочие руки? Я могу работать продавцом, чернорабочим, уборщиком – кем хотите. Согласен на любую зарплату.

Обернувшись, мужчина недоверчиво и хмуро глянул на Глеба. По всей вероятности, Глеб произвел на него хорошее впечатление – может быть своей благообразной внешностью, а может застенчивой и робкой улыбкой. Во всяком случае, краснолицый остановился, повернулся к Глебу лицом и, продолжая сверлить его взглядом, начал что-то прикидывать в уме. Минуту спустя, очевидно приняв решение, он коротко обронил:

– Завтра в восемь приходи на Вторую морскую, двенадцать, и чтоб не опаздывать!

Глеб обрушил на своего благодетеля поток благодарственных слов, но тот круто повернулся и, не удостоив его ответом, сел в машину и уехал.

Глеб стоял на тротуаре и улыбался блаженной улыбкой. На лице его читались радость и одновременно изумление, как будто он только что был свидетелем самого невероятного чуда и все никак не мог поверить в реальность происходящего. Он стоял и мысленно проигрывал свой разговор с краснолицым, снова и снова. Он был настолько поглощен этим занятием, что даже не заметил, как подъехал и отъехал его автобус. Этот разговор разом перевернул его мироощущение. Исчезло гнетущее чувство вины и тревоги, не отпускавшее его с самого их приезда на остров. Исчезло ощущение собственного бессилия и безысходности. Теперь он будет контролировать ситуацию. Теперь он сможет накормить и одеть свою женщину и своего ребенка. Теперь жизнь казалась ему прекрасной и удивительной. Впереди маячили одни сплошные радости и удовольствия.

Когда он пришел в себя, на городских часах было уже девять. Надо было поспешить домой – предстояло сделать кучу дел.

Прежде всего он зашел в магазин и накупил массу всяких продуктов. Дома устроил тотальную уборку, вычистив квартиру до блеска. Потом принялся за готовку. Этот день – их самый счастливый день на острове – необходимо было отпраздновать. Он сделал два салата, приготовил заливную рыбу и испек шоколадный пирог. К приходу Лизы он как раз закончил накрывать на стол.

Услышав звонок, Глеб опрометью бросился в прихожую. Лишь только Лиза перешагнула через порог, он подхватил ее на руки и понес в гостиную. В телевизоре, стоявшем в углу на тумбочке, играла какая-то ритмичная музыка, и Глеб, с Лизой на руках, пустился в пляс. Он двигался легко и изящно, в такт мелодии, крепко прижимая девушку к себе. С лица его не сходила восторженная улыбка.

– Глеб, что случилось? – ничего не понимая, воскликнула Лиза. – Отчего ты такой сумасшедший?

– Сегодня у нас с тобой праздник, любовь моя.

– Какой праздник? – удивилась девушка.

– Я нашел работу.

– Фантастика! – Лиза задохнулась от радости. – Как тебе удалось?

Глеб опустил девушку на пол.

– Пойдем в кухню, за ужином все расскажу.

Увидев стол, уставленный салатами и закусками, Лиза пришла в еще больший восторг.

– Солнышко, у меня нет слов! – Она подошла и прильнула к его губам, вложив в этот поцелуй те чувства, которые не сумела выразить словами.

Потом они сели за стол и ели приготовленную Глебом вкуснятину, весело болтая и смеясь. Впервые за все время их пребывания на острове они чувствовали себя легко, спокойно и уверенно.

После ужина они прошли в гостиную. Глеб включил телевизор. Передавали какой-то клип. Музыка была вполне мелодичной. Глеб подошел к Лизе и галантно поклонился.

Девушка положила руки ему на плечи; он обнял ее за талию и закружил в одному ему известном танце. У обоих было прекрасное чувство ритма; они легко порхали по комнате, выделывая грациозные фигуры. Их лица раскраснелись от движения и удовольствия, их глаза светились неподдельным счастьем, а губы шептали слова нежности и любви.

Но вот музыка смолкла; они остановились; Глеб взял Лизу на руки и понес в спальню.

***

В тот вечер, лежа в постели, они испытывали совершенно удивительное чувство. Если раньше в объятиях друг друга они инстинктивно искали утешения и поддержки, возможности расслабиться и забыть о своих заботах и проблемах, – то теперь, когда главная их проблема разрешилась, когда ушли тревога и головная боль, когда исчезли страх и напряжение, они жаждали близости, жаждали ее больше, чем когда-либо, побуждаемые лишь одним желанием – отдать себя, подарить свою нежность и ласку любимому человеку.

Их души обрели долгожданный покой, и от этого их тела расслабились, стали чувствительными и отзывчивыми, они трепетали от малейшего контакта. Они забыли, что кровать их жестка и неудобна, – они как будто парили и нежились на легких небесных облачках. Их поцелуи были лишены животной страсти; их языки двигались робко, осторожно, деликатно. И эти нежные поцелуи своей томительной сладостью пронизывали их до самого нутра.

Потом они развернулись валетиком. Но  от первых же прикосновений к чуткой, разбухшей плоти их обостренные до предела чувства переполнили чашу; оба вскрикнули и на несколько минут затихли, чтобы неосторожным движением не спугнуть настигшее их блаженство.

Но этот первый исход отнюдь не утолил их страсти. Они были подобны альпинисту, который не удовлетворяется покоренной им промежуточной вершиной, но, отдохнув, упорно лезет все выше и выше, пока не доберется до самого высокого горного пика.

Так и они, после небольшой передышки, начали все заново – по давно отработанной ими схеме: сначала «невинные» ласки и поцелуи, потом ласки интимные, распаляющие. На сей раз они успешно прошли этот последний этап. Однако накал наслаждения был слишком велик, и лишь только их тела сошлись и его плоть нашла свое место в ее нутре – как снова прорвало плотину, подпиравшую их чувства, и вновь по их телам прошла сладкая судорога экстаза, и они надолго застыли, неподвижные, бездыханные, бестелесные.

Но и эта вершина оказалась не последней. Лишь с четвертого раза они взяли свой пик, который поверг их в глубокий, благодатный сон, длившийся до самого утра.

Глава 7

На Вторую морскую, двенадцать Глеб явился на пятнадцать минут раньше срока. По указанному адресу он нашел длинный металлический ангар, приспособленный под овощехранилище. На складе был только краснолицый, продавцы еще не подошли.

– Что надо делать? – поздоровавшись, спросил Глеб.

Краснолицый буркнул: «Ждать» – и ушел в конец хранилища. Потихоньку начали собираться продавцы. Это были, по преимуществу, мужчины. Между собой они обменивались приветствиями, но на новенького  не обращали никакого внимания, будто его там и вовсе не было. Из отрывочных разговоров Глеб понял только одно – что краснолицый является владельцем этого склада и что зовут его Батяня.

Вскоре подошел и сам Батяня и распорядился грузить ящики в фургон. Глеб таскал ящики наравне со всеми. Для него это была работка раз плюнуть – физически он был подготовлен гораздо лучше этих ребят.

Погрузив ящики и прочие причиндалы, продавцы уселись на лавочки по бортам фургона; Батяня захлопнул дверцы, сел за руль, и машина тронулась. Минут через десять они остановились. Двери открылись, и в фургон заглянул Батяня.

– Веснянка, – сказал он. – Давайте, ребята.   И ты, новенький, тоже, – кивнул он в сторону Глеба.

Глеб поднялся вместе с тремя другими мужчинами. Они выгрузили на тротуар ящики, весы и столы и расставили все по местам. Мужики встали каждый за свой стол, и Глеб, не дожидаясь приглашения, встал за тот, что остался свободным. Затем повторилась уже знакомая Глебу процедура завешивания.

После этого Батяня дал каждому по пачке ценников и по коробке с мелочью. Глебу он сказал:

– Чем больше продашь, тем больше заработаешь. Мелочи даю на десять фертов, – уведомил он.

Батяня сел в машину и уехал. Глеб начал разбираться в своем хозяйстве. Он расположил ящики полукругом, чтобы было удобнее к ним подбираться, и прилепил к весам ценники. Потом занялся весами. Почему-то стрелка показывала пятьдесят грамм, хотя весы были абсолютно пусты. Глеб внимательно осмотрел прибор и, найдя регулятор, довел стрелку до нуля. Заметив эти его манипуляции, к нему подошел один из его товарищей.

– Как тебя звать? – равнодушно спросил он.

– Глеб. А Вас?

– Меня Серега.

Глеб оглядел Серегу с любопытством. Это был высокий, крепкий на вид мужчина с угрюмой лошадиной физиономией и маленькими колючими глазками. Его темные волосы были подстрижены очень коротко. В зубах он держал потухшую папиросу. Серега ткнул пальцем в Глебовы весы и презрительно процедил:

– Дурак ты! Ни хрена ты не заработаешь.

Не дожидаясь ответа, Серега пошел и встал за свой столик.

Глеб поставил на весы килограммовую гирю и с удивлением обнаружил, что весит она всего девятьсот грамм! Причина такого несоответствия оказалась более чем банальной – в подошве гирьки были высверлены несколько дырочек. При ближайшем рассмотрении все остальные гирьки оказались такими же облегченными. «Придется делать поправку на гирю», – подумал Глеб.

Покупателей не было, и Глеб начал исподтишка разглядывать своих товарищей. Ближе всех к нему находился Серега. Тот, что стоял рядом с Серегой, был среднего роста, широкоплечий, с длинными руками, свисавшими, словно плети. Лицо его производило отталкивающее впечатление: все какое-то изрытое и пористое, с низким лбом, сросшимися на переносице бровями и сизым носом. Серега называл его Игорем. Третий мужик был большой и тучный. Он дышал тяжело и со свистом, а по его лицу сбегали ручьи пота, хотя было еще совсем не жарко. Его заплывшие жиром глазки смотрели на мир с холодной злобой. Его нос почти утонул в студенистой мякоти щек, а на грудь мягко спускались ступеньки многочисленных подбородков. Этого звали Пашкой.

Покупатель шел вяло.   Около десяти к Пашке подошла маленькая старушка, сняла с весов гирю, посмотрела на врущую стрелку и в сердцах плюнула.

– Хоть весы-то подкрути, подлец ты этакий!

Пашка схватил гирю и швырнул обратно на весы.

– Я т-те похватаю чужие гири! – зарычал он на бабку. – А ну, пошла, старая карга!

Старуха, нимало не смутившись, двинулась дальше. Прошла мимо Игоря и Сереги, укоризненно покачав головой, и в изумлении остановилась перед Глебом.

– Чтой-то? Никак весы у тебя правильные, касатик?

– Покупайте, бабушка, – с ласковой улыбкой предложил Глеб. – Есть картошка, морковка, капуста, помидоры, огурцы и лук.

Старуха посмотрела на Глеба недоверчиво, видимо опасаясь какого-то скрытого подвоха, но его искренняя улыбка рассеяла ее подозрения. Она купила три кило картошки, потом достала из кармана безмен и перевесила сетку.

– Ишь ты, даже больше положил! – ошарашенно констатировала бабулька и, весьма довольная, заковыляла восвояси.

Через час старушка снова появилась на площади, в сопровождении небольшой группы пожилых мужчин и женщин. Минутой позже процессия подошла к торгующим.

– Вот этот, – пояснила старуха, показав на Глеба пальцем. – И вешает правильно, и товар кладет только хороший. Всю сетку перебрала – ни одной гнилой не нашла.

Приведенные бабкой покупатели встали в очередь. Глеб работал весело и быстро. Люди отходили от его прилавка довольные, переговаривались, шумно восхищаясь его манерами. Привлеченные необычной суетой, стали подходить любопытные. Очередь не уменьшалась. К вечеру Глеб распродал весь свой товар. Игорь, Пашка и Серега не продали почти ничего.

В шесть часов приехал Батяня. Увидев Глебовы пустые ящики, он не смог скрыть своего изумления. От комментариев, однако, воздержался.  

После того как Батяня перевесил оставшийся товар, мужики погрузились в фургон и машина двинулась на базу.

В фургоне напротив Глеба оказался Серега. Его лицо, обычно угрюмое и холодное, дышало жгучей ненавистью; в обращенных на Глеба глазах клокотала ярость; его тонкие бледные губы были плотно сжаты.

Глебу стало не по себе. Разумеется, он понимал, что своим поведением переманил у товарищей большую часть покупателей. Но это ведь получилось случайно, у него и в мыслях не было оставлять их без хлеба! Ему стало жаль своих незадачливых подельников, и он подумал, что будет только справедливо, если он будет тайком от Батяни брать на себя часть Серегина, Игорева и Пашкина товара.

Глава 8

На другое утро, лишь только Батяня скрылся из виду вместе со своим фургоном, Глеб подошел к Сереге.

– Что надо? – сквозь зубы спросил тот, кинув на Глеба злобный взгляд.

– Знаешь, Сережа, – со смущенной улыбкой предложил Глеб, – давай я возьму у вас по паре-тройке ящиков, а то что-то у вас торговля совсем не складывается.

От удивления у Сереги отвисла челюсть. Он подошел к Игорю и пальцем поманил Пашку.

– Слышь, парни, блажной-то наш чего учудил – хочет наш товар продавать.

– А на кой хрен ему это нужно? – с подозрением спросил Пашка. – Не верю я ему. Небось, хочет нас облапошить.

– А мы давай ящики завесим, – рассудительно сказал Игорь, – и пусть он у нас их купит. Так все будет по-честному.

Серега кивнул и подошел к Глебу. Он смотрел на Глеба все так же злобно, однако тон его несколько смягчился.

– Слышь, ты, мы согласны, но за товар ты должен нам сразу заплатить.

– Хорошо, – кивнул Глеб. – Тогда немного подождите. Думаю, через пару часов я смогу купить у вас по несколько ящиков.

Глеб оказался прав. Покупатели шли с самого утра, и через три часа он выкупил у ребят девять ящиков. В итоге свой товар он распродал только наполовину.

Так у них и пошло – Игорь с Пашкой и Серегой целый день сидели на ящиках и лузгали семечки, а Глеб в поте лица работал за четверых.

Вскоре к Игорю стал наведываться сын. На вид мальчик был какой-то болезненный, забитый. Лицо его пребывало в постоянном напряжении, а глазенки свои он все время прятал. Однажды Глебу удалось на секунду поймать его взгляд и он поразился, увидев в глазах мальчика самый настоящий страх. Звали мальчишку Сашкой. Когда Сашка приходил к отцу, Игорь бросал свое хозяйство на приятелей и они с парнем шли в тир, который располагался по соседству, на противоположной стороне площади.

Как-то раз Батяня приехал за ними на час раньше. Увидев, что Игоря нет на месте, он рассвирепел.

– Сейчас я его приведу, – заискивающе предложил Серега.

– Сиди и работай, – отрезал Батяня, глянув на него исподлобья.

Он сел на ящик, по-видимому решив дождаться Игоря, чего бы это ему ни стоило. Батяня просидел целый час. Он наблюдал. Он заметил, что за этот час Глеб обслужил десятка три покупателей, в то время как к Сереге и к Пашке не подошел ни один человек. Пашка с Серегой сидели мрачные, злые; на Батяню старались не глядеть. Им было явно не по себе под его холодным неодобрительным взглядом.

Когда наконец подошли Игорь и Сашка, Батяня посмотрел на Игоря равнодушно и тихо обронил:

– Ты уволен.

Он тут же завесил Игоревы ящики и рассчитал его.

Увольнение Игоря круто изменило отношение к Глебу со стороны его товарищей. Несмотря на то что теперь он покупал у них не по три, а по пять ящиков, несмотря на то что благодаря Глебу их заработки существенно увеличились, – несмотря на это, они ненавидели его лютой ненавистью. Их раздражала его блаженная улыбка, их раздражала его вежливость, их раздражал его голос, его прическа, его опрятная одежда – одним словом, он весь, до кончиков своих начищенных до блеска ботинок, был им невыносимо отвратителен. Их просто бесило, что к нему липнут толпы покупателей, а их все обходят стороной. И все неприятности – из-за него. Из-за него выгнали Игоря. А как Батяня смотрел на них, тогда, когда сидел на ящике и ждал? Очень может быть, что и их скоро прогонит, как пить дать прогонит. И все из-за этого придурка с улыбочкой.

И, как нарыв полнится гноем, так их мерзкие душонки полнились ненавистью, рано или поздно обещая прорваться и осквернить все вокруг своим отвратительным зловонием.

Глава 9

Старушка, «открывшая» Глеба для города, частенько приходила на площадь, иной раз даже не за покупками, а просто так – посмотреть, как он работает. Очень уж ей нравилась его теплая улыбка, и тихий ласковый голос, и приятные манеры.

Как-то раз, когда у Глеба возникла передышка, она подошла к прилавку. Глеб бабульку сразу признал; он заулыбался во весь рот и сердечно ее приветствовал. Бабка, польщенная его вниманием, промурлыкала:

– Смотрю я на тебя, касатик, и диву даюсь: и добрый ты, и вежливый, и улыбка у тебя хорошая. Скажи, откуда ты такой взялся? Раньше я тебя никогда тут не видела.

– Я, бабушка, пришел из другого мира, – задумчиво ответил Глеб.

Старуха внимательно вгляделась в его лицо, потом вдруг громко ахнула, перекрестилась и отступила назад.

– Христос! Ты Христос! – В ее голосе был благоговейный ужас.

Глеб вскинул на старуху удивленные глаза.

– Что Вы, бабушка, – возразил он с мягкой улыбкой, – я простой человек.

Бабка разглядывала его немигающим взглядом.

– А что это за мир, откуда ты пришел? – осторожно спросила она.

На Глеба нахлынули воспоминания. Он вспомнил свою роскошную обитальню с ее архитектурными изысками, вспомнил их последнюю шикарную квартиру, вспомнил свой рояль, вспомнил, с каким упоением они с Лизой играли двадцатый концерт Моцарта и сонаты Бетховена, вспомнил, как они дурачились в бассейне, как катались на лыжах, как бегали и купались в озере.

– Там, откуда я пришел, бабушка, – с грустью в голосе поведал он, – люди всегда улыбаются, там им живется легко, спокойно и радостно. Там никого не убивают, не грабят и не насилуют.

Старушка понимающе кивнула. Его слова как нельзя лучше подтверждали ее предположение. Она быстро попрощалась и ушла.

Не прошло и часа, как к Глебову прилавку привалила большая толпа людей, во главе с набожной старушкой. Они стояли, во все глаза смотрели на него и тихо переговаривались.

– Похож!

– И волосы, и борода – все один к одному!

– А глаза-то какие, ты погляди – насквозь тебя видит!

– Из другого мира пришел – ну надо же!

– Да он, точно он!

– А ты спроси.

– Сама спрашивай, я робею.

Вдруг из толпы выдвинулась какая-то женщина и, перекрестившись, робко спросила:

– Ты Христос?

Стоявшие возле прилавка покупатели в немом изумлении воззрились на говорившую.

Глеб широко улыбнулся и покачал головой.

– Нет, я не Христос. Уверяю вас, я простой человек, такой же, как вы.

Он пересыпал картошку в сумку, подставленную покупателем, и стоял, ожидая, когда с ним рассчитаются за покупку.

В толпе убежденно возразили:

– Нет, ты другой. На наших ты совсем не похож.

– Христос на базаре картошкой не торговал, – с улыбкой сказал Глеб. – Он учил людей добру.

Задавшая вопрос женщина не слишком уверенно предложила:

– Может, и ты нас поучишь? Рот-то у тебя свободен, только руки заняты.

Толпа загалдела:

– Поучи, поучи!

– Так ведь давно все сказано, – с расстановкой изрек Глеб. – Не убивай, не бери чужого, не обманывай, не желай чужой жены, возлюби ближнего, как самого себя. Разве вы не читали Библию?

В толпе зашумели. Послышались голоса:

– А ты растолкуй!

– Может, и читали, да все забыли.

– Скажи нам слово истины.

– Нам попы все врут, мы им не верим.

Глеб на минуту задумался.

– Учить вас мне не пристало, – неохотно сказал он. – Но высказать свое мнение я, конечно, могу, если вы так настаиваете. – Он помолчал. – Христос заповедал вам любить друг друга и делать добро. Но вы скажете: «Как я могу делать ему добро, если он делает мне зло? » Или: «Как я могу любить его, если он меня ненавидит? » – Он обвел затихшую толпу внимательным взглядом. – Я согласен, это действительно нелегко. Но ведь можно начать с малого. Если ты не умеешь делать добро, то хотя бы воздерживайся от того, чтобы делать зло. Даже тем, кто тебя обижает. Если ты не можешь любить ненавидящих тебя, так, по крайней мере, очисти свое сердце от ненависти и зависти. Поймите, что человек, живущий во зле, сам себя лишает настоящей жизни. Злоба, ненависть и зависть, как три громадных червя, поедают его душу и тело. Он состаривается слишком рано и не доживает даже до половины отпущенного ему срока. Он не видит прелести этого мира, он начисто теряет способность наслаждаться красотой, искусствами, природой. Ненависть преображает даже его лицо, он делается похожим скорее на зверя, чем на человека.

Закончив мысль, Глеб обратил свой взгляд на женщину, которая стояла у прилавка и слушала его, раскрыв от удивления рот.

– Желаете что-нибудь купить?

Женщина очнулась, кивнула и протянула Глебу пакет.

– Кило лука и кило огурцов.

Глеб взял пакет и начал бросать в него огурцы. Из толпы громко сказали:

– Продолжай, мы тебя слушаем.

Глеб сказал:

– Отчего люди ненавидят друг друга? Я вам объясню. Оттого что человек слишком хорошо видит чужие недостатки. Посмотрел бы он на себя таким же придирчивым взглядом – понял бы, что и сам ничуть не лучше других. Почему вы обвиняете других в том, в чем оправдываете самих себя?   И кто вообще дал вам право судить и наказывать людей? Если ты сам – скопище пороков, то как ты можешь осуждать других, даже если их дела дурны? Судить может лишь тот, чья душа чиста, а поступки безупречны. – Глеб сделал паузу, чтобы рассчитаться с покупательницей. – А зависть? Зачем вы завидуете друг другу? Разве это поможет вам жить лучше и иметь больше? Если ты завидуешь другим – сколько тебе ни давай, все будет мало. Но когда вы изгоните из вашего сердца зависть и научитесь довольствоваться тем, что у вас есть, – тогда вы будете иметь все.

Глеб говорил, успевая при этом быстро и галантно обслуживать подходивших к нему покупателей. Толпа его слушателей потихоньку росла.

– Вы говорите: око за око и зуб за зуб. Вы мстите вашим врагам, вы не в силах от этого удержаться. А между тем месть не приносит вам никакой пользы, более того, мстя врагам, вы, прежде всего, вредите самим себе. Месть не прекращает вражду, а наоборот –  разжигает ее. Зло притягивает еще большее зло. И так вы будете мстить друг другу до тех пор, пока один из вас не убьет другого. Но если вы воздержитесь от мести, вы тем самым обезоружите вашего врага и вашей вражде будет положен конец. И оба будете жить в мире.

***

Близился вечер. Было жарко, знойно. Глеб говорил уже несколько часов. Он устал, в горле у него пересохло, язык еле ворочался во рту. Обращаясь к своим слушателям, он сказал:

– Извините, больше не могу говорить. Рот иссох.

В тот же миг от толпы отделилась молоденькая девушка. Она подошла к прилавку и подала Глебу бутылку с водой. Он взял бутылку с благодарностью и утолил мучившую его жажду. Однако говорить наотрез отказался.

– Простите, друзья, я устал.

Поняв, что из Глеба больше ничего не вытянешь, народ начал мало-помалу расходиться.  

Наблюдая весь этот спектакль, Пашка с Серегой исходили бешеной злобой. Мало того что весь город слетается на его поганую картошку, как мухи на мед, – теперь еще и уши развесили на его дурацкие поучения. Того и гляди, всем хором осанну петь начнут. Дорогу устилать какой-нибудь дрянью. Может, его еще на руках поносить? Да кто он такой? Иисуса из себя корчит? Пророка? Он, видно, забыл, как люди с пророками-то поступают. Камнями побивают – вот как! Опять же, целый день языком трепал, вместо того чтобы работать. Скольких покупателей мог обслужить! Мог бы не десять ящиков у них выкупить, а все четырнадцать, сволочь такая. Так нет же – на болтовню время тратил. Похоже, этот гад над ними просто издевается. Похоже, ему плевать, заработают они себе на хлеб или, как собаки, подохнут с голоду. Ну, это пусть выкусит! Это еще бабушка надвое сказала, кто из них подохнет первым. Не на таковских напал, не сгноишь, гнида! Пашка с Серегой сумеют за себя постоять, будь спок!

И, питаемые дикой, животной злобой, в их головах копошились, зрели и обретали форму черные, низменные, гнусные мыслишки.

Глава 10

Как обычно, в половине восьмого Глеб вернулся домой. Вид у него был совершенно замученный, и Лиза не на шутку встревожилась.

– Солнышко, на тебе просто лица нет. Что с тобой сегодня?

Глеб прошел в гостиную и бросился на диван.

– Ох, Лизон, ты не поверишь – сегодня я читал трехчасовую проповедь.

– Какую проповедь? – нахмурилась Лиза. – Кому? Зачем?

– Солнышко, – улыбнулся Глеб, – я готов детально ответить на все твои вопросы, но только сначала дай мне есть и пить. Особенно пить. Ты просто не представляешь, как тяжело читать проповеди на полуденной жаре. Язык прилипает к гортани.

Они прошли в кухню. Лиза достала из холодильника минералку, разложила по тарелкам еду, и они приступили к трапезе.

– Ну так вот, любовь моя, – начал Глеб, – люди приняли меня за Иисуса Христа и захотели, чтобы я сказал им несколько вечных истин.

– Кто такой Иисус Христ? – с любопытством спросила Лиза.

– Иисус Христос, детка, – поправил ее Глеб. – Помнишь, еще в Веденее я рассказывал тебе про религии?

Лиза кивнула.

– Так вот, – продолжал Глеб, – Христос – это сын Божий, который принял облик человека. Он ходил по стране и учил народ своими проповедями.

– Чему он их учил?

– Он учил их быть добрыми и честными. Он хотел, чтобы люди перестали творить зло и научились любить друг друга.

– Но, кажется, с этой задачей он не справился?

– В общем, нет. На самом деле проповеди – не слишком действенное средство. – Глеб помолчал. – Но, кстати сказать, главная его миссия заключалась не в этом.

– А в чем?

– Он должен был своими страданиями искупить грехи всего мира.

– То есть как это? – озадаченно спросила Лиза.

– Это довольно тонкий момент. Но попробую объяснить. Каждый человек должен страдать за свои грехи, так? Но Бог решил простить человечество, переложив наказание за грехи людей на своего сына. И вот Иисус – чистая, безгрешная душа, богочеловек – подвергается пыткам и унижению и умирает, искупив грехи мира своей кровью. Теперь каждый человек может быть прощен, если он обратится к Богу и покается в своих грехах. Понимаешь, в чем суть?

– Честно говоря, – пожала плечами Лиза, – я не вижу в этом никакой логики.

– Да нет, Лизон, логика есть, – мягко возразил Глеб. – Если из-за твоих грехов принял мученическую смерть, причем совершенно добровольно, безвинный, чистый душою человек – неужели твое сердце не дрогнет и ты не перестанешь грешить? Неужели тебя не тронет, что ради твоего спасения Бог принес в жертву своего собственного сына? – Глеб помолчал. – Но смерть Христа – это не только плата за людские грехи, это еще и знак.

– Знак чего?

– Знак того, что за грехи людей расплачиваются чистые, невинные души.

– Кого ты имеешь в виду, родной?

– Детей, – вздохнул Глеб.

– Детей? – Лиза обомлела.

– Именно. На Земле каждый день гибнут десятки детей – от голода, от несчастных случаев, от болезней, от пуль.

– Но их же убивают люди, – с сомнением возразила Лиза. – В крайнем случае – стихийные бедствия или обстоятельства. При чем тут Бог и плата за грехи?

– Лизонька, дорогая, – усмехнулся Глеб, – ведь Христа тоже люди убили! Но его смерть была предопределена Господом. Неужели ты не понимаешь?

– Кажется, понимаю.

– Ну вот. То же самое и с детьми. Если рассматривать фактическую сторону дела – да, это катастрофа, стихийное бедствие или несчастный случай. Но, по сути, смерть ребенка есть не что иное, как плата за грехи. Причем, не за грехи его родителей, а за грехи всех людей!

– Но за что детей-то убивать? – возмутилась Лиза. – Разве они виноваты?

– Понимаешь, детка, – пояснил Глеб, – грешный человек не может искупить чужих грехов, даже своей смертью. В жертву за других Бог принимает только чистые души.

Лиза задумалась.

– И не жалко ему детей убивать? – спросила она с упреком.

– Кому? Богу? Не забывай, он ведь и своего собственного сына не пожалел – отдал за спасение людей.

– Убивал бы себе грешников, а детей оставил бы в покое, – не унималась Лиза.  

– Ну, Лизон, – засмеялся Глеб, – тогда бы ему пришлось уничтожить все население планеты. За исключением, разве что, Веденеи.

– Значит, Богу не нужны жизни грешников, – поразмыслив, сказала Лиза. – Но зачем же тогда он убивает мужчин и женщин? Ведь случаются катастрофы, в которых гибнут одни только взрослые, разве не так?

– Катастрофы, стихийные бедствия, эпидемии, – убежденно ответил Глеб, – это всего лишь способ, с помощью которого Господь постоянно напоминает людям о своем существовании. Время от времени он умерщвляет огромные массы людей, пытаясь таким образом вернуть давно утраченный ими страх Божий.

– Он хочет, чтобы люди его боялись?

– Да. Чтобы боялись его гнева.

– Но зачем?

– Человек, который страшится гнева и наказания Господня, не станет грешить.

На минуту воцарилось молчание.

– Знаешь, милый, – усомнилась Лиза, – все-таки мне кажется, что убийство детей абсолютно неэффективно в плане перевоспитания людей. Я уверена, что им и в голову не приходит, что дети умирают за их грехи.

– Разумеется, не приходит, – согласился Глеб. – Но для Бога это не так уж важно. Для него гораздо важнее торжество истины, а одной из составляющих истины является справедливость. Мир должен расплачиваться за свои грехи, понимает он это или нет.

– Как это все... жестоко!

– Жестоко, верно. Но разве Господь не пытался их спасти, предостеречь, направить на путь истины? Пытался, и не один раз. Но, как видно, человечество окончательно разучилось думать, верить и чувствовать. – Глеб вздохнул. – Знаешь, Лизон, ведь Христос дал людям новую веру, которая максимально облегчает их задачу – надо всего лишь покаяться в своих грехах, и все тебе простится.

– Действительно просто. Тогда в чем проблема?

– Проблема в том, что они каются, получают прощение и снова начинают грешить, с чистой душой и свежими силами.

Помолчали.

– А как его убили, этого Иисуса? – тихо спросила Лиза.

– Распяли на кресте.

– То есть?

– Взяли деревянный столб, прибили к нему перекладину – получился крест. Положили его на этот крест, раскинули руки и прибили гвоздями к перекладине, ноги тоже приколотили к столбу и врыли все это сооружение в землю.

– Неужели гвоздями? – Лиза смотрела на Глеба округлившимися от ужаса глазами. – Как это гнусно!

– Варварство, – согласно кивнул Глеб. – Но это еще не самое страшное. Гораздо страшнее был сам процесс угасания жизни. Целый день висеть на кресте под палящим солнцем – ты даже не представляешь, как это мучительно.

– И как у них только рука поднимается делать такие вещи? – Лиза неодобрительно покачала головой. – Нелюди.

– Видишь ли, в то время это был обычный способ наказания преступников.

– А когда это было?

– Больше двух тысяч лет назад. Этим способом давно уже никто не пользуется.

Лиза задумалась.

– Солнышко, – обратилась она к Глебу через минуту, – вот ты говоришь, что Христос принял смерть добровольно. Он что, пришел и сказал: дескать, хочу умереть за ваши грехи? Так, что ли?

– Нет, милая, совсем не так. Его убили, как преступника.

– Преступника? – недоверчиво переспросила Лиза. – Как же так? Ведь ты же сказал, что он был чист как младенец.

– Эх, Лиза, Лиза! – вздохнул Глеб. – Простая душа! Люди сумеют обвинить в смертных грехах кого угодно, даже самого Господа Бога, если понадобится.

Ужин был съеден. Глеб собрал грязную посуду и понес в мойку.

– Нет-нет, солнышко, – сказала Лиза, угадав его намерение, – я помою сама. Сегодня тебе надо как следует отдохнуть.

Она убрала со стола, вымыла посуду, и они перешли в гостиную.

– Может, приляжешь, Глеб? – предложила Лиза.

Глеб подошел к девушке вплотную, с нежностью посмотрел на ее лицо и в который раз восхитился ее необыкновенной красотой. Он взял Лизу на руки, сел на диван и посадил ее к себе на колени.

– Нет, любовь моя. Не так уж сильно я устал. Могу даже поносить тебя на руках.

– Нет-нет, родной, – запротестовала Лиза. – Не сегодня.

Они обнялись и долго сидели так, ничего не видя и не слыша, забыв о времени.

Неожиданно Глеб встрепенулся. Он положил руку Лизе на живот. Своей ладонью он чувствовал, как ребенок двигается в ее утробе, толкается своими ручками и ножками, и на него нахлынула такая невыразимая нежность к этой совершенно удивительной, обожаемой им женщине, что он едва не расплакался.

– Солнышко, – вдруг спросила Лиза, – а почему они приняли тебя за Христа? Ты что, похож на него?

– Не знаю, Лизон, – пожал плечами Глеб. – Я не знаю, как он выглядел. Впрочем, в моей Библии есть иллюстрации, можем посмотреть, если хочешь.

– Да, давай посмотрим. – Лиза проворно соскочила с его колен.

Глеб подошел к стеллажу и взял с книжной полки толстую потрепанную Библию. Вернувшись с книгой в руках, он сел на диван и начал перелистывать страницы. Лиза примостилась рядом.

– Вот. Нашел. – Глеб положил книгу ей на колени.

Лиза долго и внимательно разглядывала цветную вклейку.

– Действительно, похож, – заметила она. – Мне кажется, что сходство создается благодаря волосам, бороде и бакенбардам.

Девушка захлопнула книгу. Внезапно на ее лице выразилось недоумение.

– Глеб, – спросила она, глядя на него широко раскрытыми глазами, – а зачем ты держишь Библию? Ты что, веришь в Бога?

– Любовь моя, что касается этой книги – ее я приобрел очень давно, еще в Веденее. Понимаешь ли, в молодости я увлекался изучением разных религий, особенно христианства. А что до веры в Бога, то я могу сказать только одно – здесь, в Заповеднике, без веры жить просто невозможно. – Он обнял ее за талию и прижался щекой к ее плечу. – Знаешь, в воскресенье мы можем взять эту книжку с собой на море; почитаем – может, и ты поверишь.

– Солнышко, – тихо и торжественно проговорила Лиза, – я считаю прекрасным все, чем восхищаешься ты; я считаю правильным все, что делаешь ты; я считаю истиной все, во что веришь ты. Но книжку мы обязательно почитаем, – добавила она. – Должна же я знать, в чем заключается моя вера.

Глава 11

Шел год 2290-ый от Рождества Христова. Был вечер четверга. Рабочий день близился к концу. Как обычно, у Глебова прилавка собралась большая толпа людей.

Глеб поставил на весы сумку с огурцами и, обращаясь к своим слушателям, сказал:

– Лицемерие, лукавство – есть самый большой порок.   Если вы делаете зло другому, вы совершаете грех  в глазах Господа. Но если перед лицом человека вы разыгрываете из себя доброжелателя, а за его спиной роете ему яму – вы заслужите от Господа в десять раз большее наказание. Если вслух вы желаете человеку долголетия, а в глубине души думаете: «Чтоб ты сдох! » – вы навлекаете на себя громы и молнии. Если вы здороваетесь с человеком только для того, чтобы он не догадался, что вы его ненавидите, – имейте в виду: было бы в тысячу раз лучше для вас самих, если бы вы не здоровались с ним вообще!

Делающий зло совершает грех. Но грех ваш будет во сто крат больше, если вы видите, что человек делает вам добро, но, несмотря на это, продолжаете вредить ему и строить против него козни. Бойтесь, как бы кара Божья не настигла вас еще при вашей жизни.

Не спешите записывать людей в свои враги. Зачастую бывает так, что человек становится невольным виновником наших неприятностей. Почему вы не хотите поговорить с ним начистоту, по душам? Почему вы не хотите хотя бы попробовать его понять? Да потому что понимание, прощение,   терпимость и снисходительность к чужим недостаткам – это пища, которую ваши души не переваривают. Ваши сердца питаются ненавистью и злобой. Вы хватаетесь за малейший повод, лишь бы кого-нибудь обвинить и осудить, а потом бросаетесь на него, как свора обезумевших диких псов.

Удаляйтесь от неправды, и неправда удалится от вас. Зло – как маленький слепленный из снега комочек, который вы пускаете вниз с крутой горы. Вы и ахнуть не успеете, как он превратится в огромный снежный ком. Так же и зло. Стоит вам только начать совершать зло, и очень скоро вы погрязнете в нем с головы до ног, как в трясине. И чем дальше, тем труднее вам будет из нее выбраться. Но если вы будете избегать делать зло, тогда и зло будет избегать вас.

Глеб достал из сумки бутылку с водой, отвинтил крышку и напился. К прилавку подошла женщина и протянула ему пустой пакет. Он взял пакет и поставил бутылку на место.

– Чего желаете?

– Три кило картошки.

Глеб нагнулся над ящиком с картошкой и начал наполнять пакет. Из толпы спросили:

– Когда наступит царство небесное?

– Царство небесное, – ответил Глеб, продолжая ловко работать руками, – это царство добра и любви. Только не ждите, что кто-то придет и откроет вам вожделенные врата. Каждый сам устраивает себе царство. Но у одних в душе царит рай, а у других – ад. Если вы питаете вашу душу злобой, ненавистью и завистью, то ваше царство – царство ада. Но если ваша жизнь наполнена любовью, добром и чистой радостью – вы уже достигли царства небесного. Какого еще царства вам надо?

***

Серега нервничал. Он то и дело лазил в свой рюкзак и проверял, на месте ли бутылка с водой и веревки. Все было на месте. Но он все равно нервничал. Накануне вечером у них был долгий разговор с Игорем и Пашкой. Уж, кажется, все обговорили – каждую мелочь, каждый шаг. Накладок вроде не должно было быть. И все-таки он нервничал. Его одолевали сомнения. А вдруг эта сволочь не станет пить – там, на базе? Серега отлично знал, что после проповедей Глеб прикладывается к бутылке каждые пять минут. И все же он нервничал. Он с завистью смотрел на Пашку – тот совершенно открыто наслаждался прохладой, которую принес с собой июльский вечер. Его явно ничто не беспокоило. «Скорей бы уж кончался этот день, что ли», – подумал Серега. И тут же увидел, как Батянин фургон выруливает на площадь.

Мужики по-быстрому завесили оставшийся товар и погрузились в фургон. Батяня захлопнул задние дверцы, сел за руль, и машина помчалась на базу.

В фургоне Серега нарочно пристроился рядом с Глебом. Он крепко прижимал к себе свой рюкзак, нащупывая пальцами заветную бутылку, и то и дело косился на Глебову сумку, из которой торчала точь в точь такая же.

Вскоре машина остановилась. Батяня открыл дверцы; мужики поднялись и начали дружно разгружать фургон. Серега сделал вид, что ищет упавшую на пол монетку; как только Глеб вышел из фургона, он незаметно заменил Глебову бутылку той, что лежала у него в рюкзаке. Потом как ни в чем не бывало подхватил несколько ящиков и понес на склад.

Разгрузив фургон, продавцы рассчитались с Батяней и стали расходиться. Глеб взял свою сумку и направился к выходу. Пашка с Серегой вышли вместе с ним. Глеб на ходу достал бутылку, снял крышку и, не останавливаясь, сделал несколько больших глотков. Однако не успел он пройти и десяти шагов, как ноги его подкосились и он, без сомнения, рухнул бы на землю, если бы Пашка с Серегой не подхватили его под руки. Они тут же развернулись и поволокли его назад, к дверям склада, где был припаркован старенький кароль-пикап.

Навстречу им из авто вылез Игорь, и они втроем затолкали спящего Глеба в кузов. Стали рассаживаться. Заметив в салоне Сашку, Серега недовольно поморщился.

– Пацана зачем взял?

– Пусть учится, – ответил Игорь. – А то не мужик растет, а тряпка половая.

Серега пожал плечами.

– Инструмент, бур, водка – все на месте? – спросил он.

Игорь кивнул. Он завел машину, и они тронулись.

Минут через десять город кончился. По обеим сторонам дороги сплошной стеной стоял лес. Еще через десять минут Игорь свернул на боковую проселочную дорогу и ехал по ней довольно долго. Наконец он остановился.

– Все, ребята. Дальше пешком.

Они выгрузили из машины бур, веревки, инструменты и сумку с едой. Потом достали из кузова Глеба. Игорь с Серегой взяли тело, а Пашке и Сашке велели нести все остальное.

Минут десять они продирались сквозь чащу по еле заметной тропинке и в конце концов очутились на большой поляне. Они вышли на середину и остановились.

– Где крест? – спросил Серега.

Игорь завертел головой, обшаривая поляну беспокойным взглядом.

– Я точно помню, что оставил его где-то здесь, – уверенно сказал он. – Давай поищем.

Они положили Глеба на траву и пошли искать крест. Вскоре Серега его увидел. Крест явно был сработан на скорую руку. Игорь даже не потрудился ошкурить елку, которую он использовал в качестве столба. Но перекладину укрепил хорошо – сделал в деревяшках замок и для прочности прибил косые планки.

Серега поднял крест и понес туда, где они оставили Глеба. Подошел Игорь. Он наклонился и рванул за отвороты Глебовой рубашки. Во все стороны брызнули отлетевшие пуговицы. Достав из кармана нож, он взрезал на спящем рукава и штанины.

– Зачем? – удивился Серега.

– Заодно позагорает, – со злобной насмешкой ответил Игорь. – Это полезно.

Он шагнул к Глебовым ногам, нагнулся и с видимым отвращением стянул с него сандалии.

Потом они вынули Глеба из останков его одежды, положили на крест и крепко примотали веревками его руки и ноги.

– Теперь небось не побрыкаешься, Христос недобитый! – злорадно сказал Пашка.

Игорь одобрительно кивнул.

– Здоровый, сволочь, как жеребец, – скривился он. – И откуда такие берутся?

Сашка стоял в стороне и молча наблюдал. Его разбирало любопытство.

– Пап, – обратился он к отцу, – а зачем вы дядю Глеба к кресту привязали?

– Так он же у нас Христос, – с сатанинской усмешкой процедил Игорь. – Где ж ему еще быть, как не на кресте? – Мужики заржали. – Все как положено.

– Яму вырыл? – обратился к Игорю Серега.

– Не успел, – мотнул головой Игорь. – С крестом весь день провозился.

Серега задумался.

– Тогда так, – повелительным тоном сказал он. – Пашка с Сашкой разводят костер, мы с Игорем роем яму. Потом перекусим – и к делу. Да, кстати, – он поморщился. – Камней-то у нас нет. Чем будем закреплять столб?

– Вобьем колья, – предложил Игорь.  

– Ладно. Тогда вот что, – порешил Серега. – Я пойду бурить дырку, а ты подготовь колья. Заодно дровишек для костра подруби.

Они разошлись. Серега взял бур, выбрал подходящее местечко и начал вгрызаться в мягкую, податливую землю. Через пять минут яма была готова – аккуратненькая, кругленькая, любо-дорого смотреть!

Подошел Игорь, с топором в руке.

– Ну и сморозил ты, братец! – поглядев на ямку, недовольно пробурчал он. – Поближе к кресту не мог вырыть? Сам будешь тащить этот чертов крест, – пригрозил он.

– Ладно, сделаю другую, – сказал Серега, обиженно поджав губы.

Он немного подумал и вторую яму сделал у самого основания креста, на одной линии со столбом.

Вскоре появился Игорь со свежевырубленными березовыми кольями. Посмотрел на ямку и молча кивнул.

Между тем Пашка с Сашкой развели небольшой костер и вытряхнули из сумки бутылки, кружки, хлеб и колбасу. С нежностью поглядывая на вожделенную жидкость, Пашка старательно нарезал хлеб и сделал бутерброды.

Игорь с Серегой подошли к костру. Серега вскрыл бутылку и разлил водку по кружкам.

– Ну что, за царство небесное – так, что ли?

Мужики загоготали. Чокнулись, опрокинули кружки. Сжевали по бутерброду. Налили по второй.

Сашка проголодался. Он с жадностью ел бутерброды, запивая их водой из украденной Серегой Глебовой бутылки.

Первую бутылку водки опорожнили быстро.

– Ну как, ребята, настроились? – хохотнул Игорь.

– Пожалуй, надо еще выпить, – засомневался Серега.

Раздавили вторую.

– Ну вот, теперь порядок! – с удовлетворением заявил Серега. – Можно начинать. Игорь, тащи молоток и гвозди.

Вся компания направилась к кресту. Игорь достал из сумки десяток гвоздей и массивный молоток с длинной ручкой.

– Гвозди-то взял большие? – поинтересовался Пашка.

– Стопятьдесятка! Буйвола выдержат, – заржал Игорь.

Он приставил гвоздь к Глебовой кисти и занес молоток.

– Папа! – в ужасе закричал Сашка. – Ты что, будешь забивать гвоздь ему в руку?

Молоток застыл в воздухе. Игорь посмотрел на сына недобрым взглядом.

– Нет, сынок, – со зловещей усмешкой ответил он. – Я передумал. Забивать будешь ты. Давай, иди сюда.

Сашка весь съежился и врос в землю. Игорь рассвирепел.

– А ну, сукин сын, – процедил он медленно и жестко, – подойди ко мне.

Сашка сделал вперед два неуверенных шага и остановился. В ярости Игорь вскочил, схватил сына за шиворот, подтащил к перекладине и ткнул носом в землю. Мальчик заплакал.

– Бери молоток, поганец! – Игорь сунул молоток в Сашкину руку и с силой сдавил его пальцы. Сашка вскрикнул от боли.

Игорь приставил гвоздь к Глебовой руке и прорычал:

– Бей!

Сашка, рыдая, поднял тяжелый молоток и тихо опустил его на шляпку гвоздя. Голова спящего слегка дернулась. Игорь озверел.

– Или ты будешь бить, или я тебя убью! – От гнева глаза его потемнели и выкатились; ярость выплескивалась из него вместе со слюной; в бешенстве он сжал Сашкину руку, державшую молоток, размахнулся и наполовину вогнал гвоздь в доску, разворотив нежную мякоть и мелкие косточки Глебовой плоти. Кровь тонкими ручейками засочилась по руке, образовав на доске  небольшую лужицу. Сашка закричал, и одновременно с ним закричал Глеб, очнувшийся от нестерпимой боли.

Сашка выдернул руку из руки отца и, с трудом сдерживая приступ рвоты, что было сил помчался прочь.

Глеб открыл глаза, но ничего не увидел – перед глазами стоял туман, по щекам текли слезы. Он чувствовал невыносимую боль в руке. Он хотел встать; попробовал пошевелить ногами и руками и не смог.

– Господи, что же это такое? – еле слышно простонал он.

Услышав его голос, Игорь немедленно откликнулся:

– Что, гад, проснулся? Щас мы тебя оформим, Христос недоделанный.

Глеб узнал голос Игоря. И тон его, и сами слова звучали угрожающе. Глеб призвал на помощь все свое мужество и постарался сфокусировать взгляд. Сквозь пелену ему удалось разглядеть стоявших неподалеку Пашку и Серегу. Глеб приподнял голову и оглядел свое тело. Когда он увидел торчащий из левой руки гвоздь, его лицо побелело от ужаса, а тело враз покрылось холодным и липким потом.

– Ребята, – дрожащим голосом проговорил Глеб, – да что же вы такое творите? Опомнитесь! Разве я причинил вам какое зло? Умоляю, не делайте этого! Не берите греха на душу!

В ответ мужики злобно захохотали.

– О наших душах вспомнил, надо же! – насмешливо проворчал Игорь. – О своей бы лучше подумал.

Он схватил молоток и загнал торчащий из руки гвоздь по самую шляпку. Глеб скривился от боли.

– Ну-ка, ребята, – выдвинулся Пашка, – я попробую.

Он взял у Игоря молоток, подобрал с земли гвоздь, перешагнул через Глебово тело и опустился на колени возле его правой кисти. Приставив гвоздь, он занес молоток как можно выше. Глеб похолодел. Молоток с силой обрушился на шляпку гвоздя. Глеб взвыл, слезы потоком хлынули из его глаз. Вторым ударом Пашка добил гвоздь до упора.

– Ладно, мужики, давайте кончать, – злобно сказал Игорь. – Всю ночь с ним возиться, что ли?

Он отобрал у Пашки молоток, поднял с земли гвоздь и приблизился к Глебовым ногам.

– Здесь будет потруднее. – Он почесал затылок гвоздем.   – Ты вот что, Серега, подержи-ка мне гвоздь, а я уж размахнусь двумя руками.

Серега подошел, взял гвоздь и приставил к Глебовой правой ноге.

– Пониже, вот сюда, в ямочку. – Игорь ткнул пальцем в небольшое углубление между косточками.

Он размахнулся и вогнал гвоздь наполовину. Адская боль пронзила Глеба, и он потерял сознание. Игорь без труда добил гвоздь. Когда приколачивали другую его ногу, Глеб на мгновенье очнулся, вскрикнул и снова провалился в темноту.

– Мужики, – сказал Серега, – веревки давайте снимем.

– Да пускай остаются, – махнул рукой Пашка. –  Жалко, что ли?

– Жалко, – набычился Серега. – Сгодятся еще на что-нибудь.

Они развязали веревки и стали поднимать крест. Крест был на удивление тяжелый, он все время норовил выскользнуть из их пьяных рук. С большим трудом им удалось воткнуть его в ямку. А вот ямка оказалась подходящая – зазора почти не было. Для надежности Серега вбил все же несколько колышков, и дело было сделано.

Потом он велел Пашке собрать еду и инструменты, а сам вместе с Игорем отправился искать Сашку. Минут пятнадцать они ходили по опушке и кричали, но парень не откликнулся, не пришел.

– Все, – отрубил Игорь. – Поехали домой. Пускай пропадает, зараза.

Они вернулись на поляну, взяли сумки и поплелись к машине. Там, возле машины, они и нашли Сашку – он спал, уткнувшись в землю грязным от слез и блевотины лицом.

Глава 12

Было девять часов вечера. Лиза сидела в кухне, подперев голову руками. Ужин давно остыл. Глеба не было. Ее охватило смутное беспокойство. Куда он запропастился? Что могло случиться? Что делать – подождать еще или идти искать? И куда идти? Неожиданно она встала, накинула курточку, взяла немного денег и вышла за дверь. Торопливо спустившись по лестнице, она зашагала к автобусной остановке.

Автобус подошел практически сразу, и через десять минут она уже была на Веснянке. Однако Глеба там не оказалось. Она дважды обошла всю площадь по периметру, пытливо вглядываясь в лица прохожих. Увы! Глеба на площади не было. На Лизу накатило предчувствие недоброго. В нерешительности она привалилась к столбу. Вдруг ее осенило: Вторая морская, двенадцать. И совсем недалеко от Веснянки – три остановки на автобусе.

Доехали быстро. Сойдя с автобуса, Лиза осмотрелась. На противоположной стороне улицы вдоль дороги тянулся длинный пустырь. На пустыре стояли три больших полукруглых ангара; по всей вероятности, в одном из них и находился склад.

Как оказалось, склад помещался в среднем ангаре, но, к сожалению, он был закрыт. Лиза запаниковала. Веснянка и склад – только там кто-то  что-то мог знать о Глебе. Но ни тут, ни там – никого. Больше идти было некуда. Низко опустив голову, пряча от окружающих тревожный взгляд, она побрела на остановку.

Пока девушка ехала в автобусе, пока шла от остановки к дому, пока поднималась по лестнице – она не переставала надеяться, что в ее отсутствие Глеб вернулся. Ее воображение рисовало ей заманчивые картины: вот он открывает ей дверь, она падает в его объятия, он гладит ее по волосам и целует в губы.

Но квартира встретила ее холодной и мрачной пустотой.

Лиза зашла на кухню и вымыла руки. Ужин, который она приготовила для себя и для Глеба, так и стоял нетронутый. Голода она не ощущала. Она вообще ничего не ощущала, кроме беспокойства. Она вернулась в гостиную и стала медленно ходить из угла в угол. Она думала о Глебе. Где он может быть? Что могло произойти? Может, он опять напился и валяется где-нибудь под забором? Ах, если бы только она могла быть рядом! Она бы дотащила его на себе. Она бы умыла его, раздела и уложила в постель. Она бы пожалела и приласкала его. Увы, его нет. И где его искать – абсолютно неясно. Бродить всю ночь по пустынному городу? На это она не могла отважиться. Оставалось одно: ждать. Ждать Глеба. Ждать наступления утра.

***

Она ходила взад и вперед как заведенная, скрестив на груди руки, устремив в пол неподвижный взгляд, сдвинув брови. Перед ее глазами неотрывно стояло его лицо – длинные волнистые волосы, мягкие шелковистые бакенбарды и бородка, полураскрытые улыбающиеся губы, тонкий прямой нос, теплые, ласковые, лучистые глаза. Ее бледные губы шептали, не переставая:

– Радость моя, Глебушка! Где же ты? Солнце мое ясное, вернись, прошу тебя. Любовь моя, сердце мое, жизнь моя! Не томи меня, я устала тебя ждать. Руки твои ласковые, губы твои нежные, где они? Глебушка! Как же я соскучилась! Как мне плохо без тебя! Как тоскливо! Если бы ты только знал! Мальчик мой ненаглядный, кровиночка моя! Душа моя болит и сердце разрывается. Умоляю: не оставляй меня!

Так она ходила несколько часов, измеряя комнату шагами, пока в полном изнеможении не свалилась на диван. Глаза ее закрылись, и она забылась беспокойным сном.

***

Глеб очнулся. Он был распят и висел на кресте. Ночь была светлая, и он прекрасно видел свои пригвожденные руки и ноги. Раны на руках и ногах болели страшно, невыносимо. Особенно сильно его мучили ноги – тело давило на гвозди всем своим весом и грубое холодное железо буквально впивалось в обнаженную плоть. От ночного холода его начала бить дрожь, которую ему никак не удавалось унять, и эти непроизвольные движения причиняли ему еще большие страдания. Комары облепили его всего – лицо, руки, ноги, спина, грудь и плечи были плотно обсажены этими тварями, а вокруг тучей вились их товарищи, ожидая своей очереди напиться Глебовой крови. Но Глеб не замечал ни их жужжания, ни их укусов, ни своей зудящей кожи – нестерпимая боль в конечностях поглощала все его мысли и чувства.

– Господи! За что? За какие грехи ты мучишь меня? Чем я провинился перед тобой? – истошным голосом взывал он к Небесам. Его голова непроизвольно моталась из стороны в сторону. С его пересохших губ срывались громкие, мучительные стоны. Из его глаз градом катились слезы.

Однако вскоре от нестерпимой боли его разум ослаб и на какое-то время он забылся.

Когда он очнулся вновь, гвозди уже не причиняли ему таких страданий, как прежде, поскольку его кисти и ступни затекли и онемели. Впрочем, вместо этого начались мучения другого рода. Вывернутые ключицы болели дико, страшно. От невыносимой боли раскалывалась голова. Горло горело, как будто его натерли наждачной бумагой. Нестерпимо хотелось пить. Дышать было трудно, не хватало воздуха. Ко всему еще эти комары! Никак не менее двух сотен хоботков прокалывали его тело одновременно. И каждую минуту новая партия иголок втыкалась в его самые чувствительные места.   Это было хуже, чем боль от гвоздей. Медленно и методично эта мука терзала его, рвала его нервы в клочья, словно натирала их на мелкой терке.

Пару раз он попытался крикнуть, позвать на помощь. Увы! Ответом ему было глухое безмолвие, нарушаемое лишь ненавистным жужжанием гнусных полчищ.

В попытке отвлечься от своих страданий он начал думать о Лизе. Лиза! Бедная девочка! Наверное, сходит с ума от беспокойства. Не дай Бог, бегает по городу и ищет его. Господи, хоть бы ночью-то не выходила на улицу! Бедная страдалица! Как она жить-то будет без него? Одна, с ребенком, работу бросила...   Думать об этом было до того больно, что на глаза его опять навернулись слезы. И почему так по-дурацки вышло? Все было так хорошо, казалось, жизнь наконец-то начала налаживаться. И вот, на тебе! Просто чушь какая-то. Дурной сон.

Но это был не сон, и Глеб это отлично знал. Более того, он понимал, что спасения ему не дождаться. Рассчитывать на то, что его палачи образумятся и снимут его с креста? Скорее реки потекут вспять. Другое дело – Лиза, она, конечно, будет его искать. Но ей и в голову не придет искать его здесь. Разве что кто-нибудь забредет случайно? Но завтра пятница, люди работают. В субботу, возможно, какие-нибудь туристы и притащатся сюда на пикничок. Но до субботы ему не дотянуть, это точно. Комплекция не та. Если бы он был щуплый и тощий, продержался бы дольше. А с таким массивным телом сердце долго не выдержит.

Он вновь вернулся мыслями к Лизе. «Солнышко мое, как же я люблю тебя! Всем сердцем моим и всей душою моей. Все мои помышления – о тебе. Ради тебя я и жизнь свою отдал бы, не задумавшись. Но вот, видишь, детка, прибит гвоздями и умираю бессмысленно, глупо. И сам не понимаю, за что страдаю и кому все это нужно. Лиза, Лиза! Свет моей жизни! Знаю, что на погибель оставляю тебя в этом мире зла и несправедливости. Ты уж прости меня. Хотел быть тебе опорой, защитой и поддержкой и вот, не уберегся, дал себя убить. Виноват я пред тобою, Лизонька, ох, как виноват! Одного хочу – перед смертью заглянуть в твои прекрасные, чудные глаза, голос твой ласковый хоть разок еще услышать. Как я был счастлив с тобой, ненаглядная моя, возлюбленная моя девочка! Сколько радости и наслаждения ты дарила мне каждый день, каждый час, каждую минуту! О, как мне не хочется уходить! » Он заплакал. Слезы ручейками стекали по его щекам и подбородку и капали на холодную, бесстрастную землю.

К утру он очень ослаб. Голова его безвольно опустилась на грудь, колени провисли. Страдание вконец измучило его, вымотало его до предела, высосало все его душевные силы. По щекам его катились крупные слезы – он был просто не в состоянии контролировать свои эмоции. В его распухшей от боли голове вертелась только одна мысль: «Скорей бы конец, скорей бы конец». Ни о чем другом он думать не мог, мысли путались, сбиваясь в какую-то невообразимую кашу. Вскоре сознание оставило его – он впал в забытье.

Глава 13

Лиза проснулась в холодном поту. Ей снился Глеб. Он стоял на дороге и протягивал к ней руки, умоляя о помощи. Она шла к нему быстро, почти бегом, но почему-то совсем не приближалась. Сердце бешено колотилось в ее груди, она бежала из последних сил, но между ними были все те же десять шагов. Он смотрел на нее с мольбой, на лице его читались страдание и боль, в отчаянии он заламывал свои руки. Обессиленная, она упала на землю и медленно поползла к нему. Вдруг лицо его исказила судорога. Он сказал: «Лизонька, я умираю. Прости меня! ».

Лиза в ужасе вскочила с дивана и заметалась по комнате. Глеб умирает! Спасти! Спасти! Но как? Если бы только знать, где он находится! Надо бежать на Веснянку. Она взглянула на часы – было восемь часов утра. В самый раз. Она  взяла из стола все деньги, которые там еще оставались, и как была – неумытая, взлохмаченная, голодная, в измятом платье – бросилась вон из квартиры.

Через полчаса она была на Веснянке. Но Глебовых товарищей там не оказалось. По рассказам Глеба она знала, что их место – рядом с остановкой. Знала она также, что они торгуют овощами. Кое-какое представление об их внешности она тоже имела. Она прочесала площадь вдоль и поперек, но не нашла ни одного лотка, где торговали бы овощами. Не увидела ни одного человека, похожего на Пашку, каким она себе его представляла. Лиза моталась по площади целый час. Наконец она поняла, что это бесполезно. В полном отчаянии она села на автобус, решив ехать на Вторую морскую.

К счастью, склад был открыт. Она вошла в помещение и сразу увидела Батяню, который сидел за столом и перебирал какие-то бумаги. Батяня оторвался от бумаг и с любопытством посмотрел на ее осунувшееся лицо, искаженное страхом и болью. Ее взгляд блуждал, руки дрожали, колени подгибались. Казалось, еще немного и она лишится чувств.

Лиза оперлась руками о стол и едва слышно выдохнула:

– Где Глеб?

– Откуда же мне знать? – еле заметно усмехнулся Батяня. – На работу он не явился...

– Эти, что с ним, – спеша и путаясь, заговорила Лиза. – На Веснянке их нет. Где они... адрес, может, знаете, где их искать?

– Эти тоже не пришли, – злобно ответил Батяня. – Сказались больными. А адресов у меня нет. Впрочем, постойте. – Он достал записную книжку и начал перелистывать страницы. – Есть адрес Игоря, он с ними раньше работал. Кажется, они друзья. – Батяня взял чистый листок и, написав адрес, протянул его Лизе.

Лиза схватила листок и, не сказав больше ни слова, бросилась к выходу. На ходу она прочла адрес: Проселочная, пятнадцать, квартира десять. Где искать эту Проселочную? Лучше всего поехать домой и посмотреть по карте.

Она не помнила, как добралась до дома. Задыхаясь, поднялась на свой этаж. Дверь в квартиру была раскрыта настежь;   это ее ничуть не удивило и не обеспокоило. Она быстро прошла в гостиную, взяла с полки план и развернула его.   Проселочная улица находилась на другом конце города. Туда шел десятый автобус. Лиза свернула план и сунула его в карман курточки – на всякий случай. Выбежала из квартиры, не потрудившись закрыть за собой дверь, и поспешно сошла вниз по лестнице.

В ожидании автобуса она нервно расхаживала взад и вперед по тротуару и, как заклинание, твердила:

– Ну же, милый, приезжай! Давай, родной, приезжай! Хоть ты мне подсоби.

Наконец  подъехал автобус. Лиза села на сиденье и застыла в напряженном ожидании. Пока дотащились до Проселочной, казалось, прошла вечность. Хорошо, хоть дом не пришлось долго искать – он стоял у самой остановки. Лиза отыскала квартиру десять и позвонила в дверь. Дверь открылась.

– Где Глеб? – выпалила Лиза.

И тут же осеклась: перед ней стоял мальчик. Его лицо выглядело измученным, глаза были красными от слез. Он смотрел на нее испуганным, затравленным взглядом.

– А Вы кто?

Пропустив вопрос мальчика мимо ушей, Лиза с надеждой спросила:

– Папа дома?

– Нету. – Мальчик вздрогнул. – Водку пошли пить.

Лиза пришла в отчаяние. Без сил она опустилась на пол и зарыдала, закрыв лицо руками.

– Господи, Глеб! Где же ты? Как мне тебя найти?

Мальчик подошел и тихонько погладил ее по голове.

– Тетя, Вы какого Глеба ищете? – спросил он.

– Он с отцом твоим на Веснянке картошкой торговал, – сквозь слезы ответила она.

Мальчик изменился в лице.

– Я знаю, где он, – тихо сказал он.

– Ты знаешь? – Лиза моментально вскочила на ноги.

– Да, я был с ними.

– Где?

– В лесу.

– Господи, что с ним?

– Не знаю. Я только видел, как они забивали гвозди ему в руку.

Лиза вскрикнула и схватила парня за руку.

– Пошли.

– Подождите, надену сандалии.

Мальчик обулся и натянул на голову кепку. Он захлопнул дверь, и они торопливо сбежали с лестницы.

– Как ехать? – дрожащим голосом спросила Лиза. – На автобусе?

– Автобус туда не ходит, – покачал головой мальчик. – Надо ловить машину.

Лиза кивнула.

Машину поймали быстро. Водитель запросил сто фертов. Лиза согласилась не раздумывая – она готова была отдать все, что имела, лишь бы поскорее увидеть своего любимого Глеба.

До поворота домчались быстро. Однако ехать по проселку водитель отказался. Спорить Лиза не стала – молча расплатилась и вылезла из машины. Сашка вышел следом за ней. Они долго шли по лесной дороге; под конец девушка совсем выбилась из сил – сказывалось громадное напряжение последних восемнадцати часов. Было нестерпимо жарко; от голода у нее кружилась голова,   от быстрой ходьбы и от волнения она задыхалась; сердце колотилось в груди как бешеное. Ко всему еще и ребенок постоянно крутился и толкался у нее в животе. Наконец они свернули в чащу и через десять минут вышли на поляну.  

Увидев распятого, Лиза дико закричала и без чувств упала на землю. Все тело висевшего на кресте человека и особенно его лицо было покрыто черной копошащейся слепневой массой.

Сашка опустился на колени возле Лизы и стал обмахивать ее своей кепкой. Через пять минут девушка пришла в себя. Она поднялась на ноги и бросилась к кресту. Из-за слепней лица распятого совсем не было видно, и на мгновенье в ней затеплился лучик надежды – а может, это вовсе не Глеб? Но когда она подбежала к столбу, последняя ее надежда угасла. На правой ноге распятого, чуть пониже колена, она увидела длинный кривой шрам. Она узнала этот шрам – три недели тому назад, когда они были на море, Глеб распорол ногу об острый камень. Сомнений не было – на кресте висел Глеб. Ее возлюбленный, обожаемый, несравненный, замечательный Глеб был прибит гвоздями к доске, и мерзкие, отвратительные, жирные слепни пожирали его тело! Лиза зарыдала в голос и припала к его посиневшим холодным ногам, покрывая их поцелуями и поливая слезами.

– Глебушка, солнышко мое, – причитала девушка, – радость моя, душа моя! Ты слышишь меня? Любовь моя, жизнь моя! Откликнись, скажи хоть словечко!

Неожиданно она отстранилась. «Что же это я? Ведь он еще жив, надо поскорее позвать людей, надо снять его».

Она повернулась, чтобы кликнуть мальчика. Сашка стоял совсем рядом и тихо плакал в ладони.

– Умоляю, – обращаясь к нему, быстро заговорила Лиза, – беги на дорогу, останови какую-нибудь машину, приведи людей, хотя бы двух мужчин. Вот тебе деньги, отдашь им все. – Она достала из кармана все оставшиеся деньги и вручила их мальчику.

Сашка кивнул. Он хотел было идти, но в этот момент из чащи на поляну вышел мужчина. В руках он держал большую дубину. При виде этого человека мальчик задрожал всем телом и остановился как вкопанный – он узнал своего отца.

Игорь подошел к парню вплотную и свободной рукой ударил его по лицу.

– Ах ты, сукин сын! Из дому ушел, мерзавец, да еще притащил сюда эту шлюху! Кто тебе разрешил? – Игорь взял Сашку за грудки и начал трясти. – Отвечай, гад, когда отец тебя спрашивает!

Лиза схватила Игоря за руку.

– Прошу Вас, оставьте мальчика. Он ни в чем не виноват!

Игорь отпустил мальчишку и в дикой ярости воззрился на Лизу.

– Ах ты, сука! Ты будешь мне указывать, что мне делать с моим собственным сыном? – Его пьяные глаза налились кровью, лицо исказила злобная гримаса. – Я тебе покажу, стерва брюхатая!

Он поднял дубину и со всей силой ударил девушку по животу. Лиза истошно закричала и повалилась на землю. От нестерпимой боли, опоясавшей живот и поясницу, она каталась по траве, биясь о землю головой и заламывая руки.

– Глеб, солнышко! Где ты? – рыдая, причитала Лиза. – Приди ко мне! Помоги мне! О, я не могу! Больно, Глеб! Как мне больно! Силушки нет... А-а-а!

Лиза корчилась и извивалась в муках, горько жалуясь на судьбу и призывая на помощь своего возлюбленного. Слезы извергались из ее глаз потоками.

Она то поджимала ноги к животу, то, наоборот, распластывалась на траве, то садилась на пятки, пряча лицо в колени. Трусы давили ей на живот, и она их стащила.

– Глеб, Глеб, Глеб... – не переставая, твердила она.

От невыносимой боли Лиза была на грани умопомрачения. В исступлении она царапала ногтями свое лицо, рвала на себе волосы и впивалась зубами в свои собственные руки. Ее прекрасные волосы спутались в плотный клубок, ее глаза распухли от слез, а лицо покрылось кроваво-грязной коркой.

В невероятных мучениях прошло несколько часов. Потом боль ушла вниз, и вскоре Лиза почувствовала, как из нее лезет что-то склизское, мокрое, липкое. С трудом приподнявшись на локтях, она отдернула подол платья. Между ее ногами в луже крови плавало маленькое сморщенное мертвое тельце. Лиза вскрикнула и без чувств опрокинулась на спину.

Когда она очнулась, был вечер. В животе у нее стояла ноющая, тупая боль, голова кружилась, в глазах было темно. Ее охватила ужасная слабость;   она была не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Девушка собрала последние силы и простонала:

– Глеб... солнышко... мое... Ты... слышишь... меня?... Радость... моя... бесконечная... Я здесь... с тобой... Поговори... со мной... мальчик... мой... Скажи... мне... словечко... ласковое... Ты... мое... тело... и моя... душа...

Ты... сердце... мое... жизнь… моя...

Лиза говорила медленно, с неимоверным трудом выдавливая из себя слова. После каждого слова она останавливалась, судорожно хватая воздух ртом и накапливая силы для продолжения.

Между тем Глеб очнулся. Вечерняя ли прохлада оказала на него свое действие или что-то другое – но в его  мозгу промелькнул проблеск сознания.   Он узнал голос Лизы. Он узнал бы его среди тысячи других голосов – нежный, бархатистый, певучий. Он попытался открыть глаза, но не смог поднять свои воспаленные, распухшие, раздувшиеся от укусов веки. Лиза здесь, рядом с ним! От радости его сердце забилось чуть веселей. Из последних сил он сконцентрировал свое внимание и прислушался. От ее ласковых слов его израненная душа оживала, как от чудодейственного бальзама. Лиза! Его любовь, его жизнь, его суть!

Между тем Лиза продолжала говорить:

– Глеб... Я... люблю... тебя... Помнишь... ты... говорил... мне... что... души... бессмертны?... Если... так... то... моя... душа... будет... вечно... любить... тебя... Я... умираю... Глеб... Но... никогда... никогда... я... не... перестану... тебя... любить...

Глеб слушал свою возлюбленную, и едва теплившаяся в нем искра жизни мало-помалу разгоралась. Но вдруг холод железными пальцами сковал все его нутро. Что это такое она говорит? Она умирает? Его Лиза, его обожаемая, несравненная, божественная, его кровиночка – умирает?! Господи, что с ней случилось? Он должен, должен ее увидеть! Он снова попытался открыть глаза, но отяжелевшие, свинцовые веки не слушались его. Собственное бессилие возмутило его. Он разозлился – первый раз в жизни, и эта праведная злость придала ему сил. С неимоверным трудом он приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Он увидел ее сразу. Она лежала в луже крови, беспомощно раскинув руки и ноги – со спутанными волосами и расцарапанным, испачканным землею лицом. Горе, отчаяние, душевная мука накатили на него волной. Его бедное сердце, измученное, истерзанное многочасовой пыткой, сжалось в тисках неизбывной боли, и с тихим стоном он испустил дух. В тот же миг тихо скончалась и Лиза, как будто ниточка жизни была у них одна на двоих.

***

Весть о том, что  «распяли Христа», облетела город в одночасье. В тот же вечер на поляне собралась огромная толпа людей. Там были и женщины, и мужчины, и дети, и старики. Женщины украдкой вытирали слезы. В передних рядах тихонько переговаривались.

– Христа ведь распяли, братцы!

– И мать, гляди-кося, убили, ироды!

– Да какая это мать?

– А кто же?

– Скорее уж жена. Не видишь, что ли, она ж брюхата была – вон ребенок у ней между ног лежит.

– Да разве у Христа была жена?

– Тогда не было, а сейчас, значит, есть. Была, то есть. Он же человек, почему ж у него не может быть жены? И ребенок вон был. Всех троих убили, сволочи.

– Да, тройной грех на душу взяли.

– Вот, люди-то какие стали. Не люди, а прямо звери дикие.

– Да, совсем испортились люди.

Пожилая женщина нагнулась над Лизой и опустила подол ее платья, закрыв перепачканного в крови ребенка.

Какая-то старуха громко, с надрывом заголосила:

– Второй раз он к нам пришел, и опять мы его распяли. До каких же пор...?

Другой голос истерично подхватил:

– Сына Божьего уби-и-ли... Не простит нам Господь, никогда не прости-и-т...

Толпа вздрогнула и разом повалилась на колени. Люди, все как один, завыли, как воют на луну голодные волки.

Москва,   2010 год