Мы же филологи...

Автор; Александр Дунаенко, Актюбинск-Орск,1951-2021...

*******

Ах! В лиственном лесу как хорошо! Густолиственном, с высокими стволами! Солнце сквозь ветки, листья, листву. От этого промеж деревьев полумрак, полусвет. От лета тепло. Нет никаких буреломов, буераков. Свободно в лесу и просторно. Листва прошлогодняя ковриком. Грибы кое-где. Разные – и ядовитые и благородные. Никто не собирает.   Макар сюда телят не гонял, не долетала сюда даже редкая птица. Если и прячется кое-где в редкой кустве ходячая или летучая живность, то – нет её на виду. Гулять в таком лесу – одно удовольствие. Даже воздух вокруг красивый!..

Арчик и Милюся шли по тропинке на опавших листьях. Узкой, извилистой, почти не заметной. Рюкзачки у обоих на плечах, на головах панамки. Джинсы, кофточка, рубашка – всё по-летнему, но – чтобы не кусали мошки и комары. Милюся хотела «в поход» в коротком платьице, чтобы ногами всё время отсвечивать впереди Арчика, чтобы держать его в тонусе, но молодой мужчина, хотя идея была ему и приятна, нашёл силы в себе от этого отказаться. Потому что лес – это не Ленинский проспект в любом городе. Не только комар, но и гадючка какая может найтись, за ножку цапнуть. - Джинсы надевай – сказал он Милюсе. И она послушалась. Потому что была уже невестой Арчика, будущей женой. И нужно было привыкать его во всём слушаться.

Друзья-знакомые сказали будущим молодожёнам, что в густолиственном этом лесу есть озеро с тёплой водой и форелью на завтрак. На берегу озера избушка. В которую заходят все, кому не лень, или кому делать нечего. Отдыхают там. Зализывают раны. Кивер чистят, весь избитый. Снасти готовят, перебирают, рыболовецкие, на форель к завтраку. Но обычно, по большей части, никого там нет. На столе большая кастрюля с сухарями, соль, спички для возможных гостей. Кровать широкая, на двухсполовинойспальная, если гости разного пола, или просто любят друг друга. На полочке у кровати совсем рядом – чтобы легко было достать – коробочка с презервативами. Импортными, с выкрутасами и с отечественными, нашими. Там, на всякий случай, для опознания, автомат Калашникова нарисован.

Ещё лавка есть, на которой человека можно сечь розгами. Ну, для тех, кто понимает. Розги тут же стояли, в кадке с солёной водой.

Друзья-знакомые знали там всё в подробностях. Бывали уже не раз. Им понравилось.

Будущие молодожёны от ближайшей автостанции до заветной избушки три дня шли и три ночи. Отдыхали в самодельных шалашах. Арчик юноша оказался рукастый. Мог из подручного материала на ровном месте дворец соорудить. Шалаши у него получались уютные и тёплые всю ночь. А ворох листьев вместо привычных городских матрасов пропитан был ароматами леса, и в нём можно было бы и утонуть, если не обняться и не прижаться крепко к любимому и уже почти родному телу.

И уже четвёртый вечер наступал, как сквозь толстые стволы грабов, каштанов, берёз и клёнов забрезжила, наконец, вожделенная избушка. Настоящая, из брёвен. Или выстроенная «под старину». Арчик и Милюся подошли к ней без всякой робости. Потому что чего бояться. Двадцать первый век, вокруг цивилизация. Уже давно человек человеку друг. Крылечко такое корявое, ступени толстые, замшелые, «под старину». Зашли в комнату. Всё, как им рассказывали друзья-знакомые: стол, кровать. Просторная такая комнатёнка. Лавка, да, лавка возле стола, возле неё бочка с водой и розги в специальном колчане. Всё, как им друзья описывали. Только они ничего не сказали про вторую лавку. Которая стояла по другую сторону стола. А на ней мужичище сидел с бородой, в рваных штанах и безрукавке. И глаза его на гостей из-под лохматых бровей непонятно поблёскивали.

Но внешний вид обманчивый. Мужик оказался человеком добрым и даже весьма занятным. По всем признакам, он в этих краях обретался давненько, возможно, даже и родился. И речь у него была особенная. На нашу похожая, но - другая. Если вслушиваться, то понять можно.

Когда с ним поздоровались, он, правда, пробубнил что-то вовсе непонятное: - Во досюлишны — от веки, во которы-то давношны леты.

Ну, ладно. Досюлишны, так досюлишны. Представились. Узнали, что, то ли мужика, то ли уже деда, Эгиминионом зовут. Ну, с его-то словариком тут ничего удивительного.

- Сказывайте, надыць церез древляу добро ли прочухали? Махотка, лахудра – ець жонка твоя, али бляць? Мурьё-то у ней порато баско! Жрать хоцете, у в чистоей параше на столу тюря сготовлена.

Ну, чего тут неясного?

В общем, даже разговорились.

Сели за стол. Вместе тюрю похлебали. Из тарелок алюминиевых, деревянными ложками. Бородач всё блюдо своё нахваливал, чмокал за столом, чавкал, крошки с бороды отряхивал и вслух всё приговаривал: «баско! ».

Арчик с Милюсей переглядывались: главный вопрос завис в воздухе: - неужели и спать на широченной этой постели, что в углу, с этим козлом придётся? Но Эгиминион, как будто услыхал про их эту озабоченность и сказал по-своему, что спать он будет в пристройке, пусть дорогие гости - и мужчина, и бляць его - ни о чём не беспокоятся.

Ну – и всё.

После трапезы абориген собрал вещички и тихонько слинял в свою пристройку.

Молодые вздохнули с облегчением. Тут же разделись, переоделись в купальные костюмы – и к озеру.

А красота вокруг стояла, действительно, необыкновенная. Тишь да гладь. Вода – сплошное зеркало. Прозрачная – до самых своих тёмных глубин. И только видно было в этой воде поблёскивающих рыбок и рыбин, которые в тех глубинах плавали сыто и неторопливо. На берегу песочек. Дно прибрежное тоже песчаное – ступать одно удовольствие. И – пологое. Далеко в озеро можно было зайти, а никаких ям.

Поиграли молодые, пообнимались в воде, поцеловались. Наплавались от души – и в избушку, на отдых. Потому что уже даже ночь наступила. И звёзды ясно высыпали в темнеющем небе. И воздух становился всё гуще, всё насыщеннее запахами деревьев и цветных трав.

И в кровати просторной, на грубом белье, заснули Милюся и Арчик, как убитые, опять-таки, обнявшись…

И вот наступило утро. В сказочном месте. Через маленькое окошко в избушку проник лучик света и попытался разбудить Арчика. Он безрезультатно посветил ему вначале на одно закрытое веко, потом на другое. Потом переместился к Милюсе. Она полураскрытая лежала в утреннем тепле, со счастливой на лице полуулыбкой. И лучик скользнул вначале к ушку девическому в завитушках-волосках, потом переместился к глазам, на закрытые веки. И Милюся зажмурилась, открыла глаза, отвернулась от солнечного зайчика. Потом сладко потянулась полуголым телом, маленькие вздутые грудки затопорщились потревоженными сосочками. Тут уже и Арчик проснулся, увидел всю эту утреннюю красоту своей невесты и изъявил мгновенное желание. На что девушка только радостно рассмеялась, соскочила с постели, и как была, нагая, с белым своим телом побежала вниз с крыльца в озеро.

Ну, Арчик – за ней! Догонять же нужно! Проблема же осталась!

Встретились уже, обнялись среди брызг, в воде, обнявшись и сразу же соединившись. Жадно, по максимуму. Как будто до этого тысячу лет пребывали в воздержании.

И потекли прекрасные мгновения любви, когда останавливается время, куда-то пропадает весь окружающий мир. В общем, всё происходило, как всегда. И тут…

Раздался страшный треск.

А потом, всего в десятке метров от нашей пары как будто в воду упал огромный камень. Всплеск, какое-то рычание, барахтанье!

Огромный бурый медведь плюхнулся с дерева, нависшего над озером. Видимо, мишка на него влез и там уснул. И, к утру  – расслабился. И – упал!..

Но в этом не было ничего ни опасного, ни страшного: медведь хорошо умел плавать и, фыркая, медленно уплыл за поворот, скрылся.

Сердечко Милюси билось, как у воробья, так и норовило выпрыгнуть через левую, покрывшуюся пупырышками, грудь. Да, ладно бы – сердце… Девушка ощутила сильный спазм в низу живота.

Сильный дискомфорт ощутил и Арчик, поскольку в текущий момент он частично находился как раз там, в низу живота своей невесты. Наверное, даже – и в животе.

Влюблённые сначала дёрнулись. И стало больно. Потом попытались решить проблему осторожным усилием. Что причинило боль обоим.

Они оказались друг с другом связанными намертво.

Вообще-то, уже считанные дни отделяли Милюсю и Арчика от вступления в законный брак. Это – когда – «только смерть разъединит». Но, во-первых, этот день ещё не наступил, а во-вторых – нельзя же все клятвы воспринимать так буквально!..

Хорошо, что у берега было достаточно мелко.

Будущие молодожёны, обнявшись – уже чисто дружески, двинулись боком на сушу.

Так же, четвероногим существом, стали взбираться по ступенькам.

Тут, из своей пристройки, вышел Эгиминион с вытаращенными глазами. И сказал на своём, но очень понятном, языке: «ёптыть!!!!!!!! ».

- Ты, Эгик! – сдавленно крикнул ему Арчик, - простыню, пожалуйста, принеси!..

- Не реви! Всяко быват! – с готовностью ответил ошарашенный событием бородач и скрылся в избушке.

Вынес простыню. Делая вид, что отворачивается, подал его потерпевшим.

Ну, ладно, стыд прикрыли. В дом вошли. А – дальше что? В самом главном-то ничего не изменилось! Долго такое может продолжаться? А, если… Вот – если руку перетянуть жгутом, а потом так и оставить, то потом её только отрезать. Она же без движения крови пропадёт!

Ну, руку ладно.

Но отрезать…

Нет, об этом и думать нельзя. А – как же тогда… любовь?..

Стояли посреди комнаты, нужно было подумать, как жить дальше. Не век же стоять! Арчик – он же башковитый – к табурету повёл свою королевишну, сел сам, а её к себе сверху – ноги врозь - пристроил. В привычной, в общем-то любовной позиции. Но не тот был случай, чтобы предаваться утехам. Что дальше-то?..

Эгиминион в грубых и диковинных своих выражениях обрисовал ситуацию. Много слов было трудно разобрать, поэтому приходилось их значение толковать наугад. Одно было ясно: телефона нет, Интернета нет, никакой врач сюда не доберётся, нужно что-то придумывать самим. На крайний случай «торчило» придётся обрезать… При такой «дорожной карте» Арчик дёрнулся. Он сказал, что, если много дней не есть, то любой человек худеет. И тогда всё может разрешиться само собой. Хотя, яйца уже сейчас почти чёрные, а, что с ними будет потом?..

Эгик почесал свою лохматую репу и сказал, что у них в деревне бабка Узорпизер такие ситуации разрешала. Приглашала известного в округе кузнеца Мирабо, и тот… Он был известен не только тем, что ковал подковы и мог ещё их на спор сгибать и разгибать, скручивать винтом, но и - елдыком, великим и безобразным. Так вот – этот Мирабо за поллитру толстый свой мехирь-елдык жонке загонял в гузно, и у ей от ужаса всё разжималось.

Но, где ж теперь та бабка Узорпизер? Где Мирабо?..

- Нет! Нам такое не подойдёт! – с жаром воскликнул будущий муж Милюси. Даже, если бы он был! Давайте подумаем ещё!..

Через три часа тот же самый Арчик сказал Эгиминиону: - Может, попробуем?..

На Милюсе уже совсем не было лица. Всегда вздутые, готовые к сжиманиям и ласкам юные грудки даже обмякли и обвисли. Может, из них ботокс вытек – кто знает?.. На то, что сказал Арчик, она никак не отреагировала. Надо, так надо! Лишь бы скорее!

Женщина, когда мужчине нашёптывает в ухо, что хотела бы, чтобы он из неё не выходил, побыл подольше, не совсем искренна. Или – она просто знает, что ничем не рискует, время пребывание имеет всегда разумные пределы. А мужчине приятно.

Встали с табурета, пошли к кровати.

Где ж ещё, как не на кровати, проводить подобную терапию.

Шли осторожно, опять боком. В лицах, обращённых друг к другу, уже не было любви, одна озабоченность: как бы не споткнуться, не упасть. Хотя, возможно, в этом случае ситуация бы разрешилась сама собой, и не нужно было бы ничего отрезать…

Эгиминион принёс жбан со сметаной. Заткнутый затхлой тряпицею. Сказал, что будет в него мехирь обмакивать, чтобы глыбозько, скользко, было. Лубрикант, в общем.

Арчик лёг на спину, Милюся – сверху. Особого выбора позиций не было.

Андролог Эгиминион снял штаны…

Во время терапии, он пытался как-то руководить процессом. Советовал Милюсе «не жать в себе», ласково называл её «елдоимица ты наша». Но ничего не получалось, хотя «плешью» «елдыка» своего он всю «матицу» внутри «исторкал»...

Остановился даже, чтобы «пых» перевести. «Опристал», говорит. Встал с кровати, пошёл к окну, зачерпнул, выпил из оцинкованного бака, воды. Вернулся обратно, из жбана «сгорстал», зачерпнул в горсть сметаны, сожрал. Потом снова руку в сметану окунул, плешь своему мотовилу обмазал, пальцы облизал – и снова за лечение.

Милюся сразу, конечно, в самом начале, вскрикнула. Потом ещё немного покричала, потом просто стала постанывать. Это потому, как среди махов объяснил Эгик, что «сквозень» у ей со всех сторон тесный. «Знамо дело – невеста». «Ёптыть».

И Арчик, там, внизу, терпя уже который час, биение чужих яиц о свои, вдруг не выдержал и закричал в отчаянии: «Ну, сколько же можно, ну, что, милая, может, тебе ещё что-нибудь и спереди вставить?!! ».

Вот до какого состояния может дойти человек, когда у него несчастный случай. Он даже не понимал, какие страшные, обидные для Милюси слова кричит, и их ещё продолжил: «Эгик, падла! Сука поганая! Родной!.. Пойди возьми в моём рюкзачке дилдо, фаллос искусственный, ну, @уй, чтобы понятно.   Я Милюсе вместе с кольцом хотел на нашу свадьбу подарить. Неси его сюда, я ещё попробую ей в рот потыкать! ».

Эгиминион повиновался.

Но, как только Милюся увидела перед глазами это мужское чудовище, с ней произошёл неожиданный ужас. Трудно сказать, почему. Покажите женщину, которую может напугать вид мужского естества. Но, видимо, тут подействовало всё сразу: и медведь, и боль от спазма, и позор на глазах от незнакомого человека. И его елдык-мехирь, который всё «гузно», весь «сквозень» забил сметаной…

И – уже не от боли.

А от наслаждения и неожиданного счастья закричала Милюся.

Пробили, наконец, старательные «торканья» Эгиминиона заледеневшую от медвежьего испуга, психику.

Расслабилось в ней всё, разжалось…

Молодые, конечно, ещё ночь в гостеприимной избушке переспали.

А утром засобирались в обратный путь.

Почему-то уже не хотелось бегать по песчаному бережку озера и смеяться. Не хотелось ни форели, ни вечеров, обнявшись, смотреть на чистые звёзды.

Эгиминион их не задерживал. Когда молодые с ним прощались, Арчик ему даже руку не протянул.

Сколько людям добра ни делай…

И вот – скрылись среди стволов деревьев жених и невеста.

А Эгиминион пошёл в избу. Которая теперь опять стала полностью в его распоряжении.

В глубине комнаты стоял ещё неприметный шкафчик. Из него абориген достал охотничью рацию, сделал вызов.

- Алё!   Игорь, привет! Почему не отвечал? Да, тут, понимаешь, история вышла интересная… К нам в охотничий домик парочка приезжала отдыхать. Молодожёны. Ну, пошли купаться, и в воде у невесты с перепугу вагину заклинило. Жених, естественно, был в это время, в ней. Можно было, конечно, по рации и «скорую» вызвать, но я вспомнил, как ты про случай рассказывал из своей врачебной практики. Что можно в женщину войти с другой стороны, пропальпировать, нажать на матку – и спазм уходит.

Ну, я подумал, что всё это можно сделать и чуть по-другому… Эти двое - оба оказались настолько перепуганы, что можно было им любую чушь в головы втюхать. Я ещё, забавы ради, перед ними деда-старовера разыграл…

Ну, ты будешь смеяться, но проблему я решил. Я сладкую парочку, если использовать словарь архангельских говоров – «разженил», разъединил.

Заодно и у девушки перед свадьбой получился такой «девичник», о котором даже и мечтать не приходилось.

**********

И ещё один день подходил к концу. Сама вода темнела, отдавала в воздух накопленное за день тепло. Оранжевым окрашивался приозёрный берег, стволы деревьев.

Журналист Василий Петрович развёл на песке небольшой костерочек, уселся на пенёк рядом и долго, долго смотрел, как разгораются сухие сучья, на огонь.

На огонь вообще можно смотреть долго.. долго... долго... не отрываясь…