Помни, любовь — оружие в твоих руках (Истории про любовь)

Люби меня

Listen baby

Your wish is my command

Baby won't you understand

That your wish is my command

What can I do to make my baby understand

Серена осторожно спустилась по занесенной лианами лестнице. Каменные строения, которые раньше служили стенами храма, густо поросли мхом и сорняками. В теневых местах осторожно пробивались ядовитые грибы, набирая силу пурпурного цвета. Место и правда было диковинным, хотя снаружи руины совсем не привлекали внимания путников. Эльфийка огляделась: лучи света, пробивающиеся сквозь бреши порушенных стен, тепло освещали путь в утонувшее святилище безымянного бога.

Астарион, шедший вслед за спутницей, слегка отстал, сосредоточившись на вскрытии сундука, затаившегося в сплетениях плотного виноградника. К несчастью, добыча не стоила сломанной отмычки, всего лишь серебряный кулон с рубином. Тот факт, что пришлось потратить драгоценный инструмент на такую мелочь, слегка злил Астариона, однако мысль о том, что внутри могут оказаться и другие сундуки, приободряла его настрой.

К тому же, ему было приятно оказаться с Сереной наедине. Снова. Такая радость выпадала редким случаем, а от того каждый момент запомнился особенно отчетливо. Миновав лестницу, вампир погрузился в пелену подземного царства. Теплые ощущения, что коснулись серединки груди, немного напугали вампира, и от того робкое чувство наслаждения вдруг погасло. На мгновение Астариону показалось, что он снова может… Безмятежно созерцать и наслаждаться.

Взор его обратился к Серене, что любопытствующие разглядывала стену, пальцем повторяя замысловатые узоры. От ощущения собственных чувств по телу пробежала короткая волна волнительно удовольствия.

— Нашла что-нибудь?

— Неа, — эльфийка дернула плечами и оглянулась через плечо. — Пытаюсь разобрать ритуальные рисунки. Не могу понять, кому здесь поклонялись.

Перешагнув через две небольшие лужи, Астарион примкнул к занятию Серены, встав у нее за спиной. Рисунки и правда необычные, ничего подобного не видел даже двухсотлетний вампир. Хотя… Его несколько сотен лет рабства всё же сказывались на осведомленности.

— Не видел ничего подобного, — задумчиво произнес Астарион и скользнул рукой по холодному, влажному камню. Не теряя мгновений, Серена повторила за вампиром и положила свою ладошку на его. Она услышала, как Астарион усмехнулся и ощутила нежное касание на животе. Он прижал её к себе.

— А я всё гадал, когда же разыграется твой аппетит, — ох, он не будет врать, что не предвкушал этот момент долгожданной близости. Астарион тосковал. Привязанность делала его уязвимее: требовательнее к вниманию, ласкам и теплу. После всего, что им удалось пережить, казалось, что касаться Серены где угодно совершенно нормально, как показывать свои чувства, однако… Для проявления истинных эмоций им требовалось уединение.

— Мне просто хотелось ощутить прохладу твоих пальцев, — развернувшись, девушка закинула руки на шею спутника и сильнее прижалась, требуя тесных объятий. На лице Серены цвела искренняя улыбка: она светилась, словно была частью этого солнечного лоска, просачивающегося сквозь бреши.

— Как думаешь, тот, кому здесь поклонялись, всё ещё здесь?

— Очень сомневаюсь, а к чему ты спрашиваешь?

— Размышляю о том, не покарают ли наши разбойные задницы за осквернение священных мест, — Астарион тихо посмеялся над легкой набожностью Серены, которая вообще веровала и поклонялась несуществующей богине Ноктюрнал.

— Брось, здесь всё осквернили уже до нас. К тому же, мы воры, а не ритуальные фанатики, что пришли нести слово божье, — Серена расхохоталась и выползла из объятий, вернувшись к рюкзаку, в котором лежали факелы.

— Не говори это Шедоухарт. В конце концов, мы все уважаем её выбор служить Шар, — на этот раз от смеха не смог сдержать уже Астарион. — Серена, тебе ли говорить об уважении чужой религии. — Ой, ну перестань, я лишь считаю её выбор неразумным, но принимаю её веру. Посланники Шар воспитали Шедди, разве могло быть иначе? Она нуждалась в любви и заботе и получила её, хотя… Конечно не так, как ожидала.

Вампир замер, совсем не ожидая такой откровенности. По правде, он предполагал, что Серена привычно высмеет глупую тягу вероисповедания, но в этот раз… Эльфийка откинула всё напускное, что в ней было и говорила прямо. Очевидно, девушкам удалось в некотором смысле сблизиться, раз Серена знает такие подробности.

— Ну что, идём? Не хочу возвращаться затемно, хотя тут очень красиво.

Вынырнув из собственных размышлений касательно отношений Шедоухарт и Серены, вампир робко улыбнулся и кивнул в знак согласия. Ему совсем не хотелось забивать голову навязчивыми мыслями, что отчаянно старались посеять зерна сомнения в рассудке.

— Давай подожгу, — вытянув факелы из рук эльфийки, вампир воткнул каждый во влажный песок и произнес огненное заклинание. Застывший воск вспыхнул и языки пламени заплясали в воздухе, осветив пространство вокруг себя. Вытащив светочи из земли, вампир вручил один своей спутнице.

— Зачем ты их взяла? Эльфы же хорошо видят в темноте, — о себе вампир говорить ничего не стал, ему в целом не нужен источник света, чтобы ориентироваться в пространстве. Некоторые навыки отродьев все же… Имели определенное преимущество.

— Не настолько, чтобы спокойно идти в полной темноте и не спотыкаться, — Серена осторожно зашагала вперед, желая поскорее открыть новые локации. Отчего-то ей здесь нравилось: тишина успокаивала разум, а странное чувство подбирающейся эйфории притупило привычную строгость и внимательность.

— Полагаешь, здесь будут помещения, полностью лишенные света?

— Мы не знаем как глубоко уходит храм, — дернув плечами, девчонка шагнула в туннель, что шел за поворотом от места, где они спустились. Факел оказался как нельзя кстати — узкое пространство хранило в себе замурованную тьму, но по ту сторону туннеля виднелись струящиеся лучи солнечного света.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Миновав проход, странники выбрались в большое помещение, густо залитое светом и зелеными всполохами поросшей зелени. Влажный воздух насквозь пропах деревом и чернилами, повсюду были раскиданы книги и осколки порушенной мебели.

— Это библиотека, — избавившись от светоча, Астарион подхватил тяжелый фолиант, вовсю пропитавшийся подземной влагой. Кожаный переплет бережно хранил секреты местных жрецов, что навсегда покинули разрушенную обитель. Золотые буквы, аккуратно выведенные на обложке, не были похожи ни на один язык, который вампиру удалось встречать.

— Как странно, — Серена озадаченно огляделась, устремив взгляд в потолок. — Мы спустились ниже, но света стало только больше… Словно…

— Потолка вовсе нет, — закончил Астарион, откинув промокшую книгу в сторону. — Думаешь, это сделали гитьянки? Храм на их земле. Только вот кому они поклонялись здесь? — разговор шёл сам собой, парочка то и дело перекидывалась обсуждениями, не зная тишины. Непринужденно общаться, зная, что никто не услышит их… В этом было что-то особенно интимное.

— Слишком изящная работа для гитьянки, посмотри, — Астарион жестом приманил спутницу к себе, желая показать мраморные фигуры, населяющие комнату: какие-то под воздействием времени начали разрушаться, а какие-то остались бессмертными хранителями, поддавшись натиску природы и её буйным оттенкам зеленого. Вампир скользнул кончиками пальцев по выточенным изгибам статуи, повторив тонкие линии силуэта. — Даже по осколкам былого величия видно, что здесь поработала рука мастера. А гитьянки — хабалистые солдафоны, такое искусство им не под силу.

Солнечные лучики, магическим образом просачивающиеся в щели, ласково заигрывали с белоснежной кожей вампира, что увлеченно рассуждал об архитектурных предпочтениях гитьянки. Серена улыбнулась. Наконец ей удалось поймать ту частику Астариона, которая отчаянно пряталась от людского взора и предпочитала скрываться в тени темных и грубых манер.

— Это были какие-то отступники? Или сектанты? — Серена увлеклась увиденным: одна из полок осталась нетронутой. От влажности ряды книг покрылись плотным мхом, но даже под цветущей зеленью Серена узнала свой родной язык, тот, что родом из страны фей.

— Эльфийский.

Воткнув факел в сырую землю, Серена осторожно потянула прилипший мох с книги и, зацепив корешок, вытащила твердый переплет. Астарион, заинтригованный находкой, быстро присоединился к девушке, встав рядышком, чтобы разглядеть тайны крошечного хранилища.

— Песнь морского змея, — буквы на кожаном переплете почти выцвели, но кажется, их выводили чем-то твердым, будто желая впечатать смысл в обложку навсегда. Краем ноготочка Серена подхватила уголок и открыла книгу, но все, что хранилось внутри — расплывшиеся чернила, что перестали нести в себе заложенный смысл. Коричневая бумага пропиталась водой и чернилами, кое где виднелись острые линии былого почерка, но этого оказалось недостаточно, чтобы прочитать содержимое.

— Я не удивлен, что это место некогда принадлежало нашим предкам, — вампир вытащил книгу из рук Серены, намеренно коснувшись своей ладонью её влажных пальчиков, и перелистнул несколько страниц. Никакого толку, всё промокло. Серена, скрывая улыбку, отвернулась к стеллажу, желая найти хоть какую-то подсказку.

— С чего ты взял, что это место возвели высшие эльфы?

— Думаешь, кто-то ещё в Забытом Королевстве способен на подобное? Дьявольские отродья, может быть? Полурослики? Или может люди? Приглядись, место по-прежнему сочится магией, хотя никто не поклоняется здесь богам. Только высшие эльфы так восприимчивы к плетению и умеют поддерживать его даже без колдовства, — вампир захлопнул книгу и положил ее поверх стеллажа.

— Может быть раньше абсолютно все высшие эльфы и правда были чувствительны к магии, но сейчас — это не так, — Серена повернулась полубоком и сложила руки на груди, но в жесте её не было грубости или обиды. Она привыкла, что в магическом мире, населенном фантастическими существами и возможностями, она лишена любых преимуществ плетения. Но по правде, в самой тайной частичке души, она немного завидовала тем, кто легко обходится с магией. Она ведь тоже высший эльф! Наследница фейской родословной! Отчего подобная участь выпала именно ей?

Вампир, словно чувствуя болезненную тяжесть бремени, обнимает Серену, прижимая к своей груди. Но напряжение в мышцах не поддается теплым чувствам, грусть эльфийки только разрастается, ощущая чужое сострадание.

— Не надо, перестань, отпусти, — девушка выпутывается из рук и отшагивает подальше, прячась в тенях таинственного храма. — Это всё не важно и ничего не меняет. Мне нравится моя жизнь и никакое осознание, что я лишена особенного шарма своей расы не изменит того, что я остаюсь высшим эльфом.

Этого не изменить — мы все стремимся быть особенными. В чужих глазах и перед зеркалом, в своих мыслях и чужих разговорах. Нам хочется запомниться, быть той самой искрой, что запечатлеется в памяти, оставив шлейф незабываемого послевкусия.

Это чувство знакомо Астариону — отличаться от других. Быть непохожим, но выделяться исключительно неимением чего либо. Всегда ощущать взор чужого сожаления, натиск непрошенного сострадания. Так и оставаться другим, не став ни для кого особенным.

Миновав расстояние, вампир схватил удаляющуюся Серену за запястье, рискнув пробиться сквозь затвердевшую броню. Встретив напор лёгкого сопротивления, вампир вытянул Серену на солнечный свет и свободной рукой приобнял за талию, так, чтобы удержать от желания сбежать.

— Ты особенная… Для меня, — последний выстрел на поражение, лишающий Серену любых попыток сопротивляться. Луч непонимания, скользящий во взгляде, встречается с ласковой теплотой и обожанием Астариона, что больше не желает держать чувства в себе. Он приподнимает ладонь эльфийки и целует каждый прохладный пальчик, не сводя взгляда с эльфийских глаз, наблюдая за реакцией: за тем, как меняется настрой Серены, как алые оттенки непривычной робости расплываются на щеках. — Отсутствие магии не делает тебя хуже других, — он склоняется ниже, к острому ушку, чтобы прошептать. — Ты лучше всех, кого я встречал. Рядом с тобой моё сердце бьётся быстрее, Серена из Балдура. И я сожалею, что не повстречал такую наглую воровку раньше.

Эльфийка облизывает пересохшие губы, сжимая плечи вампира своими ладошками. Кажется, клокочущее сердце вырвется наружу от буйства противоречивых чувств. Это… Это признание? Как реагировать? Бежать? Признаться в ответ? Прятаться? Поступить как всегда и солгать?

Скользнув большим пальцем по линии подбородка, Астарион приподнял личико спутницы, снова желая заглянуть в глаза. Ему известно, что она ощущает: всё тело сигнализирует о подступающих пылких чувствах, а пугливая искра сомнения в нефритовых глазах утопает.

— Не смей думать, что ты хуже остальных, только потому что родилась другой, — он говорит это прямо в губы, строгим шёпотом, ненадолго задерживаясь, ожидая ответной реакции — того самого поцелуя, что должен последовать за признанием, но вместо этого эльфийка отступает, пряча в ладошках огонь смущения, что властвовал на щеках.

Вдох и выдох.

Странные, стыдливые чувства, словно вуаль, сквозь которую мир всегда серее, притупляют истину — то самое влечение, которому отныне Серена более не смеет противостоять. Эльфийка выпрямляется, стремясь строже приосаниться, чтобы выглядеть серьезнее, чем было на самом деле. Она смотрит на Астариона, что за мгновения её поволоки усомнился в своём решении и изменился сам, предчувствую горькое сожаление, что может настигнуть. Мгновения нерешительности Серены уничтожали его изнутри, снова возвращая в вечное рабство ожидания.

— Я… — вздох. — Я не… Не знаю, что сказать, — девушка дергает плечами, немного разводя руки в сторону, словно… Стараясь накопить смелости, коей обычно не занимать. — То, что ты сказал… Я… Кажется, я люблю тебя.

Слова умеют разрушать. Уничтожать миры и вселенные. Отнимать жизни и… Даровать их. Вселять надежду, уверенность, силу. В словах живет магия, подвластная лишь тем, кто обладает достаточным умением, чтобы обуздать эту магию, подчинить её своей воле, сломить и сделать частью себя, чтобы однажды этой магией восстанавливать чужие сердца.

Все чувства, сокрытые за маской равнодушия, просачиваются, словно соленая морская вода, скользящая по трещинам плотины, и отражаются на лице. Астарион чувствует, как что-то теплое и нежное разворачивается в груди, оборачивая душу ласковым светом. Он улыбается, впервые не прячась… От себя.

— И это взаимно, — он видит, как девчонка усмехается, борясь с цветущей неловкостью, и улыбается в ответ, даря особенный взгляд, коего он никогда не видел по отношению к себе, но всегда мечтал узнать, каково это — быть избранным. Астариону не нравится быть так далеко от Серены, не нравится ощущать брешь, когда они наконец наедине и могут быть настоящими, проявлять свои желания и эмоции. И сейчас он желает поцеловать Серену.

И поцелуй этот был слаще любого вина или зелья, любого десерта или тайного желания, чьё воплощение иллюзорно. Её губы, слегка подрагивающие от волнения, припухшие и податливые, пропускают язык Астариона, влажный и напористый, словно цель — наконец избавиться от жажды, что преследовал его всю сознательную жизнь — ощутить взаимность.

Она разрывает поцелуй, чтобы вдохнуть и снова окунуться в пучину сладких мгновений влечения: ощутить касания, опаляющее дыхание, шепот, объятия, поцелуи и… Любовь.

Ошеломляющий грохот и гул голосов отрезвляют путников, выдергивая из блаженной неги наслаждений и удовлетворения. Астарион чертыхается, отстраняясь, чтобы потянуться к оружию на поясной кобуре. Но Серена кладет свою руку на его, привлекая внимание вампира. Она отрицательно качает головой, тревожно поглядывая сначала на вход, откуда они пришли, а затем на Астариона.

— Я не хочу сражаться. Давай просто спрячемся и переждем, а потом поищем другой выход, — вампир хоть и ощущал злобливое чувство неприязни к незванным гостям, всё же поддался очарованию спутницы и кивнул, оставив оружие нетронутым.

— Хорошо, давай спустимся ниже в храм.

Погасив и спрятав факелы где-то в зарослях кустарников, путники ускользнули дальше по туннелю, время от времени прислушиваясь к шуму заброшенного храма. Чем глубже они уходили, тем тише становились голоса, пока те наконец совсем не стихли.

— Любопытно, кто бы это мог быть? Это место нигде не отмечено на картах, и если бы не леди Эстер, нас бы тут тоже не было, — Серена внимательно рассматривала какой-то сундучок, спрятанный меж руин и камней. Конечно, он был заперт.

— Думаешь, Эстер не могла растрепать эту информацию кому-то другому? — вампир же, усевшись на каменный стол, играл с монетой, то и дело перекидывая ее меж пальцев.

— Лаэзель мне всю плешь проела с этим яйцом, — эльфийка взглянула на Астариона через плечо. — Я зарезала Эстер во сне той же ночью. Теперь нам, кстати, придется подыскать этому яйцу новые ясли.

Вампир тут же потерял весь свой игривый настрой, и, поймав монетку, кинул ее в карман кителя. Приподнявшись со стола, Астарион сложил руки на груди и с ревностным укором посмотрел на избранницу. — Устроила кровопролитие без меня?

— Перестань, какое кровопролитие, я сделала все быстро. Смерть Эстер была безболезненной. Даже не заслуживает твоего внимания, — Серена ничуть не врала. У нее и правда не было времени и настроения устраивать бойню: ей нужны были деньги, припасы, и яйцо, на котором Лаэзель просто помешалась. Однако вампир оставался непреклонным, продолжая поддерживать маску наигранной обиды.

— Всё так и начинается. Сначала невинные и безболезненные убийства по ночам, а потом ты перебьешь отряд гоблинов в одиночку, лишив своего покорного слугу веселья, — Серена, оглянувшись, тихо хмыкнула и хитро прищурилась. Потеряв всякий интерес к незамысловатому замку, эльфийка грациозно скользнула к Астариону и обнажила клинок. Уголок ледяной стали коснулся адамова яблока на шее вампира.

— Не самое лучшее место, чтобы дразнить меня, ты не находишь?

— А мне кажется, очень даже удачное, — несильно ударив по руке с клинком, Астарион перехватил девчонку за талию и толкнул к мшистой стене. Мягкая трава прогнулась под натиском тела и Серена, не ощутив за спиной опоры, начала падать. Озорное настроение вампира тут же сменилось тенью тревоги, мужчина схватил эльфийку за предплечье, но было слишком поздно, сила гравитации уже тянула Серену вниз, а за ней, по инерции, и Астариона.

Страх падения вырвал у Серены вскрик и ругательство. Кто бы мог подумать, что смерть её окажется такой нелепой? Свалилась… Из подземелья в подземелье? Секунды полета казались вечностью, но все было не так, как она читала в книгах — жизнь не проносилась перед глазами, не было переосмысления всего, что случилось с ней. Только тоска и сожаление, что жизнь оборвалась так быстро.

— lenis ruinam! — поток воздуха, что вскружил в пространстве, обвил падающие с высота тела, препятствуя жесткому столкновению с землей. Кольцо, которое Астарион носит практически не снимая, хранил в себе нити плетения, зацикленные на одном единственном заклинании — плавное падение.

Тела продолжали лететь сквозь пространство, принадлежащее неизвестному божеству: чем ниже путники спускались, тем скорее темнота пролетала в глазах, смешиваясь с помутнением. Словно взмах серпа, скорость падения резко снизилась, выбив у Серены весь воздух из легких. Приземление было грубым, хоть и заклятие сделало его не смертельным. Левый бок пронзила тупая боль — округлый камень осторо впился в селезенку, но к великому счастью — не прорезал нежную кожу эльфийки. Рядом свалился Астарион, слегка дезориентированный быстрым потоком произошедших событий.

— Чёрт, — Серена перевернулась на живот, и, оперевшись на локоть, потерла пострадавший бок. — Последний такой полет был из окна Лабеллы, когда её муженек вернулся с путешествия чуть раньше запланированного.

Как только яркие искры, вызванные столкновением, погасли, вампир поднялся на ноги и отряхнул с доспеха налипшую кусками пыль. Внимательно оглядев Серену и убедившись, что с ней всё в порядке, Астарион протянул ладонь и помог ей встать. Обхватив ладонями лицо, мужчина вгляделся в глаза, пытаясь отыскать в них отголоски болезненного падения и его последствий. Серена нетерпеливо отделалась от заботы и ловко вывернулась.

— Перестань, со мной всё в порядке, и не такие встряски переживала, — откинув несколько комков содранного в полете мха, Серена наконец огляделась. Сердце и разум замерли в изумлении: место, куда они свалились, не было похоже ни на одну из комнат, которые им с Астарионом удалось обыскать. Даже вампир с заготовленной колкостью придержал язык, отвлекшись на божественное убранство подземного источника магии.

— Ты… Тоже слышишь это? — лёгкий, едва ощутимый звон, словно сотни тысяч крошечных колокольчиков сложившийся в единой ноте, служил путеводной нитью жрецам. И звон этот заполнял всё пространство, смешиваясь с тихими всплесками водной глади бассейна. Серена неуверенно кивнула головой, отвечая на вопрос Астариона.

— Я не понимаю, откуда здесь столько света? Мы свалились в портал? — Лучистое тепло пробиралось сквозь бреши в потолке, а кругом — статуи, склонившиеся в мольбе к неизведанному идолу. Они стояли повсюду: обрамляли края глубокого бассейна, что занимал практически всю комнату, охраняли влажные древесные двери, придерживали стеллажи с книгами, тонули в воде.

Большой водоём тихо шумел и подрагивал, а вода в нем — словно кристалл, была прозрачной, и слегка искажала рисунок на дне вместилища. Серена, вложив свою ладонь в ладонь Астариона, тихо двинулась вперед, не смея противиться любопытству, что жгло сердце искателя приключений. Вампир, терзаемый теми же чувствами, поддался зову спутницы и последовал рядом, продолжая оглядываться.

— Странное чувство, будто я…

— … Дома, — вдруг закончил Астарион, взглянув на Серену, чтобы увидеть тень замешательства на её лице. Это не было наваждением или сном, но то, что происходило с ними, не очень походило на реальность. А может это рай? И на самом деле они погибли при падении? Может всё это — последняя секунда, подаренная разумом, чтобы проститься и наконец уйти в пустоту?

— Перестань гонять эти мрачные мысли, Серена. Мы не погибли, — вампир слегка всколыхнул эльфийку за плечи, насильственно вытягивая из тягучих размышлений о жизни и смерти.

— Откуда ты знаешь, что я думала об этом? Я просила не использовать силу личинки без моего ведома!

— Мне и не нужны силы иллитида, чтобы понять, о чем ты размышляешь. Вот, посмотри, — вампир притянул девушку к водной глади. — Такое серьезное лицо у тебя бывает, только когда ты задумываешься о вечности.

И правда, мрачнее ураганной тучи

. Вглядевшись в отражение водного зеркала, эльфийка ухмыльнулась сама себе, поймав за хвост игривую мысль. Схватив вампира за рукав, девчонка с силой дернула его на себя, сбивая озорную спесь.

— Чего ты..? — но фразе не суждено увидеть вечности, Серена пропускает сквозь пальцы поток тёплой воды и щедро обливает вампира крупными брызгами. Она смеется, торжествуя и поклоняясь собственному коварству! Провела самого хитрого плута, завладев его доверием и чувствами.

— Ах ты… Не думай, что легко отделаешься, Серена. Это серьезный проступок, — отряхиваясь от капень, вампир преследует девицу, чья наглость родилась вперед, проложив путь к жизни.

— Прости, но тебе меня не обыграть… Сегодня, во всяком случае, — девица стягивает с себя запыленную рубашку, оголяя нежную кожу, местами исполосованную старыми шрамами. Затем в сторону летят новенькие сапоги адского заката. Штаны приходится снимать впопыхах, уворачиваясь от хватки вампира. Ох, она погибнет, если не сумеет претворить свой лукавый план в жизнь!

Наконец остановившись, вампир слегка склонил голову набок и залюбовался. Залюбовался обнаженным телом Серены, каждым изгибом, очерченными мышцами, торчащими ключицами и выпирающими косточками на бёдрах. Не сдержавшись, он облизнулся и отвел голову в сторону, тихо усмехнувшись.

— Чего ты добиваешься, маленькая куница?

Качнув бедрами, эльфийка обернулась спиной, бросив томный взгляд через плечо, и медленно пошла по краешку водоёма.

— Ничего, конечно. Я просто хочу искупаться, — скользнув ступней по водному полотку, Серена подняла взгляд на Астариона, чьи намерения демонами блестели во взгляде. — Разве ты не слышишь зов морского змея?

— Я слышу

твой

зов, Серена, — тяжелый китель, служащий обороной, глухо упал наземь, оставив вампира в лёгкой льняной рубашке. Медленным шагом он приближался к источнику своих чувств и желаний, и с каждым шагом они становились всё горячее, откровеннее, распутнее.

Не желая прекращать эту маленькую прелюдию, эльфийка, словно родившаяся из морской пены русалка, ныряет в воду, грациозно проплывая к середине, чтобы вынырнуть и обернуться, посмотреть,

каким

взглядом Астарион сопровождает ее. И то, что она видит — удовлетворяет ее нужду в обожании и почестях. Она чарующе улыбается, продолжая балансировать в воде.

— Чего ты ждешь? Что я брошусь за тобой? — вампир остановился у самого края, и, опустившись на одно колено, провел пальцами по кристаллам акватории.

— Ты не хочешь этого? — теряя терпение, Серена подплывает ближе, к самым бортикам, чтобы сложить руки и вынырнуть из воды, будто ундина, готовясь к броску.

— А чего хочешь

ты

? — он скользит ладонью по контуру острых скул и Серена ловит его ладошку, нежно целуя, а затем, совсем легонько, прикусывает большой палец, хитро улыбаясь.

— Скажи мне, Серена. Твой дом — пучина морских глубин, а ты в ней — сирена, что топит корабли и крадёт жизни моряков? — не торопится. Намеренно. Намеренно изводит, касаясь пальцами губ, влажных волос и плечей, заигрывая, оттягивая момент неизбежного и желанного.

— А если всё взаправду, желаешь ли ты отдать мне свою душу? — она тянет свою руку, не в силах противостоять желанию коснуться лица Астариона, его приоткрытых губ, шеи, чтобы надавить, притянуть к себе, соприкоснуться губами в невесомом поцелуе.

— Поддайся мне, — шёпот столь тихий, что может утонуть в мерном подрагивании глади, но Астарион слышит каждое слово, призванное заманить его в ловушку волнительных чувств и побуждений.

— Это то, чего желает твоё сердце? — он спрашивает, уже зная ответ, но хочет увидеть молебный призыв во взгляде, увидеть то, чем горит сам, едва ли сдерживая внутренние порывы наброситься, опьяниться любовью, страстью и похотью.

Серена кивает, и этот жест — искра безумия, что летит в разлитое масло огненных чувств. Он поднимается, но каждое грациозное движение — сдержанное, лишенное той бури, что ютится в груди. Астарион обнажает себя, стоя перед внимательным взором Серены: сбрасывает рубаху, отстёгивает кобуру с клинками, бросает в сторону сапоги и последний элемент — брюки, что стали тесными. Гладь принимает тело Астариона, поглощая каждую частичку, и кажется, он должен отрезвиться, прийти в себя, но скрытые желания ведут его своей дорогой: дорогой желанной близости, чарующим мгновением интимной связи, пьянящего секса.

Отчужденная от всего мира, Серена подплывает ближе, чтобы наконец распробовать горячие объятия мужчины, коснуться плотных мышц груди и целовать: губы, влажные щёки и шею, истерзанную шрамами старого укуса. И кажется, весь мир исчезает, оставляя эльфов в глубине родной магии и лёгкого звона колокольчиков. С губ срывается мягкий стон, вызванный бурным нетерпением Астариона, чьи пальцы осторожно скользнули по набухшему клитору и проникли глубже. След от ноготков, что остаётся на плечах, лишь толика испытываемого и разжигает желание

большего

.

— Вылезай из воды, — слова звучат приказом, но Серена послушно подчиняется, поднимаясь по мраморной лестнице, что вымощена под водой. Вампир идёт следом, пожирая взглядом складную фигуру, украшенную бусинами водной ряби. Привлекая девушку ближе, Астарион разворачивает Серену лицом к себе, положив руку на хрупкую шею.

Взгляд, путанный поволокой, дразнит хищный настрой мужчины, а то, какой податливой эльфийка становилась в его руках, сводило с ума. Он целует: глубоко, развязно, требовательно, упирая девушку в холод колонны, что должна держать потолок, но уходила в никуда.

Рука Серены медленно скользит по груди, спускаясь ниже, к кубикам белоснежного пресса, ища свою конечную цель — член. Она обхватывает плоть ладошкой, делая легкие и мерные движения, которые дарят ей тихий вздох удовольствия Астариона. В ответ — он кусает за шею, больно, пуская тоненькую нить крови, но Серена только сильнее прижимается, второй ладошкой обнимая за шею. Надавливая на внутреннюю сторону бедра, вампир раздвигает округлые ноги Серены, проникая меж них, ощущая горячую влажность, растекающуюся по коже, дразняще призывая наконец вторгнуться в неё.

Но игра не окончена

. Он хищно облизывается, теряясь в изгибе шеи Серены и слегка напирает на клитор, наконец получая то, чего жаждет — громкий стон, сопровождаемый легкой судорогой мышц. Избыток ощущений, разворачивающийся по всему телу, отключает остатки сознания, оставляя Серену наедине с истинными желаниями и сущностью, что живет где-то глубоко и открывается лишь одному — Астариону.

Вампир отстраняется, завершая трепетную ласку, и дарит последний ласковый поцелуй, прежде чем развернуть девицу к себе спиной, шлёпнуть по заднице, пальцами скользнуть внутрь, сделать несколько движений, от которых у Серены задрожат коленки, наконец стерев последний рубеж невозврата.

— Пожалуйста… —

вот оно

. Слово, что так ждал Астарион, чтобы начать новую игру: истощить запасы последних крошек терпения, довести до изнеможения, услышать отчаянное влечение и желание сдаться.

— Что, пожалуйста? — он обнимает ее, плотью упираясь между ягодиц, готовясь поддаться просьбе, стоит только словам сорваться с припухших губ. Одной ладонью он скользит между ног, чтобы снова поиграть с клитором, а второй сжимает грудь, стискивая плотный сосок между пальцами. — Ты хочешь что-то сказать, Серена?

— Нет-нет…

— Мне остановиться? — ох, он знает, что эльфийка просит совсем не об том, что интерес ее совсем иного рода, но разве потакание его маленькой прихоти может закончиться так быстро? Он еще не насладился моментом.

— Нет! Пожалуйста, я… Хочу…

— Ну же, Серена, — он делает это снова — сильнее нажимает на бугорок, наслаждаясь вожделенным стоном. — Тебе нужно только попросить, и я обещаю, сделаю всё, как тебе нравится. Ты изводишь меня, — укус… Мягкий, дразнящий, в самую шею, от которого все тело пробивает импульс отчаянного трепета.

— Я отомщу тебе… Обещаю…

Он игриво посмеивается прямо над ушком, продолжая истощающую ласку касаниями и влажными поцелуями в шею и плечи.

— Ни на секунду не сомневаюсь, любимая, — он не проиграет в этой битве. Ни за что. Все карты в его руках, но самый главный козырь ещё не сыгран, и Астарион знает, что Серена желает

этого

ничуть не меньше, чем секса. — Ну. Ты, кажется, хотела мне что-то сказать.

Пересохшие от сердечного ритма губы увлажняет мягкий язык, скользящий между, смачивая их слюной. Серена прикусывает нижнюю губу, задыхаясь от ласк, теряясь в лабиринтах удовольствия, которым Астарион щедро одаривает. Ладонью Серена скользит по собственной линии солнечного сплетения, спускаясь ниже, чтобы схватить Астариона за запястье, остановить блаженную пытку на секунду, позволить смелости явить себя, а воздуху — наполнить лёгкие. Она оборачивается через плечо, уголком рта касаясь щеки вампира, он бодает её, мягко подталкивая к словам, что насытят вечный голод. В ответ она улыбается, вдыхая побольше воздуха:

— Люби меня. Это определенно не то, что Астарион ожидал услышать, но это… Бьёт в самое сердце, заполняя густой патокой необъяснимого обожания. И внутри всё дрожит, дрожит от слов…

Люби меня.

Люби…

Люби…

Меня.

Меня.

Меня.

Разве он посмеет отказать? Разве посмеет отвернуться, когда сердце горит любовью и ощущением взаимности? И теперь подчиняется он, толчком проникая в неё, забирая долгожданный похотливый стон, заполняющий своим звонким эхом мир вокруг. Ладонью скользнув в мокрые завитки волос, Астарион сжимает локоны и тянет голову эльфийки назад, обнажая изгиб шеи в котором так аппетитно стучит венка. Он облизнулся, предчувствуя появление голодного демона, что всегда пробуждался на пике страсти.

— Мне укусить тебя? — голос его хрипит, загнанный скорым биением сердца и резкими движениями, выбивающими из уст Серены вскрики.

— Да… Пожалуйста, — отпустив волосы, он скользнул между ног, стремясь приблизить долгожданный пик удовольствия и вкусить сладость плещущихся эмоций, что взрывом разнесутся по венам. Второй рукой вампир приобнимает трепещущее тело за талию, предчувствуя слабость, выбивающую из под ног ощущение баланса.

И кажется, мир умирает, перестаёт существовать, заполняя тело густой амброзией смешанных чувств. Превращая его в сосредоточение оголенного влечения, спутанного с частичками плетения, игриво взрывающихся, словно крошечные фейерверки. Поднимаясь выше и выше, пробираясь к рубикону, за которым сладкая гладь всех удовольствий объединяется, чтобы наконец вырваться в мир. И на секунду, на крошечную секунду стереть грань между реальностью и удивительным счастьем, от которого дрожат колени и сжимаются ладошки, а кольцо тугих мышц пульсирует, распространяя блаженные волны эйфории — лучшего наркотика, что можно испытать.

Оргазм накрывает плотной волной, а вместе с ним — острая боль, что пронзает шею, и это ощущение собственного бессилия…Безвластия… Обезоруживает. Момент пленительного счастья, который не поддаётся описанию, заполняет сердце, душу и крадет крошки отмеренной жизни, что Серена так охотно разделяет с вампиром. Она закидывает руку, чтобы коснуться волос, ощутить вкус трепетной взаимности и… Обожания. Она стонет, стонет от ощущения потери жизненной силы, насыщающей охотника, который наконец загнал свою жертву и вкусил плоть. Нотки ядовитой смерти скрашивают оргазм, даря столь желанное чувство онемения, слабости, тишины и внутреннего умиротворения... Отсутствия мыслей. Только чувства. Только настоящее. Без масок и заигрывания.

И кровь её, смешанная с оргазмом — обжигает, пульсируя в рот, притупляя неутолимый голод бессмертного хищника, живущего в самых тёмных глубинах души. Астарион сжимает тело сильнее, желая вкусить больше, насладиться этой остротой раскаленных чувств. И он готов поклясться, что не пробовал эмоций, слаще этих — искренних, настоящих, посвященных только ему.

Для него

.

И мир исчезает — для них, насыщающихся взаимной любовью, чувствами, ранее неизведанными, странными и дикими, но такими пленительными, бежать от которых более не хочется. Наконец, они оба готовы сдаться.

Признать поражение.

И поддаться…

Поддаться пылающим чувствам неподдельной любви.

Конец