Аукцион невинности. Его трофей. Из сборника Лишение невинности рассказы

1. Аукцион

— Двенадцатый перебивает ставку! Решайтесь, господа. Такого товара ещё не было в нашем зале. Дикая. Непокорная. Смотрите, как сверкают эти зелёные глаза! Опасная! Разбила голову охраннику, а ещё…

Я стою в затемнённой комнате на подиуме высотой в две ступени. С трёх сторон на меня направлены яркие фонари, освещая каждую деталь моего едва прикрытого тела.

Нет, я не голая, на мне кремовое платье, едва прикрывающее бёдра.

Нереально красивое платье. В другое время я бы пищала от восторга, рассматривая изысканный узор из бисера и шёлковых нитей.

Тонкие бретельки, струящийся шёлк. Платье выглядит как ночная сорочка. Неописуемо дорогая ночная сорочка.

Очень красивое, изысканное, стоит как автомобиль премиум класса, не ниже. Я это точно знаю, потому что взяла заказ вместе с подругой сфотографировать это платье и всю коллекцию для каталога.

Но сейчас мне точно не до тряпок.

Сейчас идёт аукцион, где я — главный лот.

Уже четверть часа я стою, подрагивая, разглядывая тёмные силуэты в зале за столиками.

Из-за слепящего света я вижу лишь контуры. То один, то другой, поднимает руки, и тогда болезненно худой ведущий в белоснежном костюме называет номер и ещё активнее расхваливает меня.

Средневековье какое-то, а не двадцать первый век. Столица, называется. Эй, народ, крепостное право давно отменили, как и рабство.

Когда я читала, что девушек где-нибудь в арабском мире похищают и удерживают насильно, я сочувственно качала головой и думала, нефих соваться к диким арабам.

И что же? Я не в арабских странах, я вполне себе в современной Москве. Как миллионы других, приехала сюда на заработки. Работала себе спокойно фотографом, умудрилась раскрутиться, собрать клиентскую базу.

Даже на пьяных свадьбах умудрялась ускользать от проблем. Сейчас я уже не фотографирую людей: стала дорогим фотографом «предметки», делаю снимки премиум вещей для каталогов и интернет-сайтов.

Да, были дурные заказы, странные заказчики, но такого я даже подумать не могла. Как же я так вляпалась?

— Семнадцатый, благодарю! Ставки всё выше, господа! Кто же станет обладателем сегодняшнего лота? Понимаю, вы видели немало красавиц, но эта! Идеальными формами никого не удивить, понимаю. Но вы всмотритесь! Посмотрите внимательнее на изгибы этих бёдер. А грудь! Никаких бюстгальтеров! Форма груди безупречна!

Ведущий делает шаг ко мне, но тут же останавливается. Крепче сжимает золотой микрофон и чуть пятится от моего взгляда, нервно сглотнув.

Ещё бы. Под его глазом расцветает фингал, а на губе ссадина. Этот дохляк опасается меня даже в связанном состоянии. Правильно делает, что опасается, я могу и снова головой зарядить.

Именно из-за попыток драться мои руки сейчас связаны за спиной, а ноги стянуты верёвкой лишь настолько, чтобы делать небольшие шаги. На губах, кстати, широкий пластырь, поэтому говорить и звать на помощь я не могу.

Я не дёргаюсь сейчас лишь только потому, что рядом со мной стоит огромный амбал-охранник, которому мои тычки побоку.

— Смотрите, смотрите, господа! — опасливо глядя на меня, говорит в микрофон дохляк-ведущий, — какие взгляды бросает эта тигрица! Восьмой, благодарю! Ставка ваша! Кто перебьёт ставку восьмого гостя? Так вот, о глазах. Огромные, изумрудные. Посмотрите на экран, чтобы оценить.

Дохляк смотрит мне за спину, и я подавляю желание оглянуться, крепко зажмуриваюсь.

— А ну глаза открыла, — тихо говорит амбал, — иначе я спущу с тебя трусы и оставлю так болтаться.

Я открываю глаза, поджимаю губы и смотрю прямо перед собой. Угроза реальна. Этот парень, несмотря на свой грозный вид и габариты, прям интеллектуал.

У него рассечена бровь, я всё же умудрилась ударить его, когда он меня ещё недооценивал.

Но он нашёл ко мне подход. Опытный гад, нашёл, где и как морально надавить, чтобы стояла сейчас, не двигаясь, и терпела.

Такой беспомощной и напуганной я себя чувствовала лишь однажды. Подростком, когда мать завела хахаля, вышла снова замуж, а пьяный отчим, когда я делала уроки после школы, вытащил меня из-за стола и повалил на диван.

Отца у меня нет, мать где-то меня нагуляла, и, сколько я себя помню, она пыталась устроить свою личную жизнь. Но её победа — долгожданное замужество — оказалось с гнильцой.

Плохо помню, как я тогда отбилась от отчима, кажется, разбила о его голову вазу и под крики и маты выбежала из квартиры. Тогда я пошла прямиком в полицию, было долгое разбирательство, но мне всё же поверили.

С матерью с тех пор отношения ниже плинтуса, отчим куда-то делся, а я записалась в секцию рукопашного боя. Так что драться я умею.

Только вот против этого амбала мои умения — просто пшик.

Он уже знает, как сильно я боюсь откровенных прикосновений, и теперь ему достаточно сказать пару фраз, и я делаю всё, что он говорит. И сейчас из-за его слов смотрю прямо прямо перед собой.

В то, что он угрозу выполнит, я не сомневаюсь. И стоять со спущенными трусами не хочу, достаточно с меня сегодня унижений.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это настоящий цвет глаз, господа, уверяю, — заливается соловьём дохляк. — Никакой цветокоррекции, никаких цветных линз, мы проверяли. Насыщенный зелёный цвет с вкраплениями тёмных и светлых оттенков. Возможно, вы захотите разгадать, способны ли они менять цвет. Великолепно сочетается с этими огненными рыжими волосами, цвет тоже натуральный, мы проверяли.

Дохляк опасливо подходит ко мне ближе, глядя на амбала.

— Только дёрнись, сучка, — тихо говорит амбал. — Только попробуй, совсем голая будешь стоять. Ты знаешь, я это сделаю, поэтому без глупостей. Услышала меня?

Сжимаю зубы и киваю. Верёвки натирают запястья и щиколотки, лицо чешется от пластыря, щёки пылают от стыда. Только бы это всё поскорее закончилось.

— Женщина умная и вменяемая, — произносит в микрофон дохляк, приближаясь ко мне, — на угрозы реагирует адекватно. Но не надейтесь, что вам удастся подчинить её быстро. Эту кобылку придётся долго объезжать.

Он поправляет наушник в ухе, смотрит в зал. Я прослеживаю его взгляд.

В дверном проёме стоит ещё один мужчина. Я не вижу его лица, только силуэт.

Чёрт, что это за силуэт! Высокий, широкий в плечах, он не выглядит огромным, как амбал. Но в том, как он стоит, рассматривая меня, сквозит уверенная, опасная сила.

Я чувствую его взгляд всей кожей, меня пробирает необъяснимым страхом.

Мимолётно я оцениваю, как на мужчину у дверей оглядываются сидящие в зале и неосознанно подаются в сторону или двигают стулья, явно желая оказаться от него подальше.

По залу идёт волна словно по косяку рыб при приближении акулы.

По реакции присутствующих очевидно: среди гиен и шакалов появился настоящий хищник.

2. Незнакомец

Бросаю взгляд на дохляка с микрофоном. Он переводит задумчивый взгляд со стоящего в дверях незнакомца на меня. Поджимает губы, прищуривает глаза.

Дохляк прижимает руку к наушнику, отходит в сторону, отворачиваясь от зала, что-то едва слышно говорит в небольшой чёрный микрофон, извлечённый из кармана.

Кивает, говорит ещё несколько слов и прячет маленький микрофон, поигрывая большим золотым. Поворачивается и рассматривает меня с ног до головы. Переглядывается с амбалом.

Я мысленно готовлюсь, осознавая, что он что-то задумал, и мне это точно не понравится.

Дохляк искривляет губы, едва заметно усмехаясь, подносит золотой микрофон ко рту.

— Подытожим! — громко говорит он. — Ещё одна жертва обстоятельств, продавшая свою невинность на аукцион. Никакой медицины, никакого искусственного восстановления плевы — это тоже проверили! Всё настоящее. Девственница в двадцать один год, вдумайтесь только, какие тайны скрывает эта красавица.

Он приближается ко мне, поджимая губы, я готовлюсь к любой подлянке.

— По документам всё чисто, — продолжает он вещать в микрофон, — наша красавица Виктория подписала документы, юридически сделка законна. Её осмотрели, взяли анализы, проверили здоровье, всё как обычно. У нас всегда всё продумано и чисто, вы знаете. Наши юристы и врачи готовы дать исчерпывающие пояснения.

Всё верно, когда по настоянию коллеги Аньки я взяла этот заказ, были странные медосмотры, я их списала на причуды заказчика.

Я должна была приехать в частный клуб для того, чтобы сфотографировать коллекцию дорогущих платьев. Мне показалось разумным, что богатые люди боятся заразиться и требуют чтобы к ткани прикасался полностью проверенный здоровый человек.

Анька говорила, что это даже круто: дорогой медосмотр за чужой счёт. Обещанное вознаграждение за заказ составляло сумму моего дохода за два года, внушительную предоплату я получила, что мне ещё было нужно?

Я прошла все проверки, действительно, что мне было нужно? Мне было нужно, чтобы меня не разыгрывали на аукционе как товар! Без возможности этому помешать!

Дохляк встаёт рядом со мной, усмехнувшись, поворачивается к залу.

— Только вот Виктория решила набить себе цену, как вы видите, играет в жертву обстоятельств. Типа передумала. Пластырь на лице мешает вам оценить красоту и притягательность её губ, но только потому, что женщина кричит и кусается. Верёвки, чтобы не дралась и не мешала работать.

Он подносит пальцы к фингалу под своим глазом и указывает на рассечённую бровь амбала.

— Это всё она с нами сделала, не сомневайтесь, — усмехается он. — Дикая кошка. Интересно, кто её научил так себя вести на аукционе? Мы проведём расследование. Но уверен, здесь есть ценители её игры. Делайте ставки, господа, делайте ставки.

Я затравленно смотрю на то, как ведущий подходит ещё ближе. Нет, я не играю, и этот гад прекрасно знает об этом.

Убью Аньку, которая подставила меня и втянула во всё это, убью, точно убью, вот только выберусь отсюда.

Дохляк подходит, а я инстинктивно отшатываюсь. Он хватает меня за волосы, распускает узел на затылке и медленно выпускает пряди: они густой блестящей волной сверкают в свете фонарей.

Я горжусь своими волосами, отрастив почти до поясницы, но сейчас сбрила бы под ноль не задумываясь.

Дохляк выглядит болезненно худым, но вдруг с неожиданной силой хватает меня за плечо.

Он разворачивает меня спиной к залу, шлёпает по ягодицам, отчего я вздрагиваю, пытаюсь ударить его головой, но он уворачивается.

— Виктория у нас спортсменка! Вы только посмотрите на этот зад! — восклицает дохляк. — Гибкая! И продольный, и поперечный шпагат делает, это мы тоже проверяли.

Злые слёзы наворачиваются на глаза, я дрожу от ненависти, от липкого страха, от ощущения беспомощности. Шпагаты я им тоже на медосмотре демонстрировала. Дура, вот дура!

Ну уж нет. Всё, хватит с меня.

Я слегка сгибаю ноги и наклоняю корпус. Двигаю плечом, выскальзываю из хватки амбала. Приседаю, выпрямляя колени пытаюсь ударить дохляка в подбородок, но амбал перехватывает меня за плечи.

Не успеваю опомниться, как он встряхивает меня и зажимает точки на плечах. Это настолько болезненно, что я замираю, точно зная, что будет дальше, если он продолжит.

Двигаю плечами, ослабляя его воздействие, но не убираю до конца.

— Я смотрю, у тебя хорошие учителя, — цедит сквозь зубы амбал.

Он смещает указательные пальцы в стороны, прижимает новые точки, и я сжимаюсь всем телом, зажмурившись от нового витка боли.

— Сучка, вынудила ведь. Не доводи до греха, выбесила, убью ведь суку, — тихо говорит амбал, и я верю ему.

Я верю, что он может. Убьет, я не сомневаюсь. Меня затапливает густая волна отчаяния и злости на своё бессилие. Жаль, недооценила я его, умнее бы действовала.

— Убью, и мне ничего за это не будет, — повторяет амбал. — Мне всё здесь можно для обеспечения безопасности. Поняла?

Смаргивая злые слёзы, киваю. Подчиниться придётся, этот дурак применил закрытые техники спецслужб, я точно знаю, что это такое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Боевая спортсменка, — произносит дохляк в микрофон, касаясь фингала под глазом, — и смотрите, как красиво подчиняется.

— Стой смирно, — говорит мне амбал, — и больно больше не будет. Услышала?

Мой тренер когда-то заинтересовался, почему щуплая девчонка так отчаянно занимается в зале, несмотря на боль и травмы. Он вытряхнул из меня мою историю, и стал обучать индивидуально, точкам на теле человека в том числе.

Кроме всего прочего именно тренер научил меня отличать ситуацию, где я могу что-то сделать от той, где надо сжать зубы и ждать подходящего момента.

Сейчас придётся ждать.

— Услышала меня, дрянь? — спрашивает амбал, и я киваю.

Он хватает меня за плечи и рывком поворачивает лицом к залу. Запускает здоровенные руки под юбку и сдёргивает вниз трусы, оставляя их болтаться на стиснутых бёдрах. Хватает лиф платья и разрывает дорогущее платье до пояса, смахивая одну из бретелек с плеча, обнажая грудь.

Амбал встаёт за спиной, стискивая мне руку над локтем, хватает за волосы на затылке и приказывает:

— Смотри в зал.

Меня трясёт от ненависти, от беспомощности, от унижения.

— В зал смотри, сука, — рычит амбал.

Открываю глаза, цепляя взглядом дохляка передо мной, он стоит, прижимая руку к наушнику в ухе, смотрит на меня, в его глазах торжество.

Я обвожу ненавидящим взглядом зал. В нём оживление. Сидящие за столиками то и дело поднимают руки, а я вдруг осознаю, что смотрю на мужчину в дверном проёме.

И вдруг всё стихает.

Весь шум.

И я замираю, осознавая: незнакомец начинает двигаться от дверей ко мне.

Он идёт скользящим хищным шагом. Я вижу, как на него оборачиваются люди, отстраняясь. Несколько людей у прохода отодвигают свои стулья, чтобы оказаться от него подальше.

Незнакомец идёт быстро, я смотрю на него, позабыв как дышать.

Из темноты проступают детали его внешности. Чёрные брюки, чёрная рубашка с закатанными до локтей рукавами, обнажающая сильные предплечья с татуировками.

Он не выглядит качком, но при каждом хищном движении, наполненном едва уловимой грацией, под рубашкой проступает рельеф тренированного тела.

Я рассматриваю мужественное лицо, оно выглядит каменной маской, идеальный покер-фейс.

Чертовски красивый мужчина. Черные волосы и брови, тяжелая челюсть с сексуальной щетиной, чёткий рисунок губ, прищуренные глаза.

Он уже так близко, что я могу рассмотреть цвет его глаз. Синие. Охренительный насыщенный ярко-синий цвет.

Незнакомец поднимается на подиум, останавливается напротив и внимательно меня рассматривает.

3. Автомобиль

Незнакомец неторопливо охватывает меня взглядом с головы до ног.

Амбал сжимает руку на моём плече сильнее, тянет за волосы, вынуждая запрокинуть голову, чтобы незнакомцу с высоты его роста было удобнее рассмотреть моё лицо.

Замечаю краем глаза, как вспотел дохляк. Он смахивает со лба капли пота, стискивает двумя руками золотой микрофон, на его худом лице неописуемая смесь торжества и животного ужаса.

Кто же ты такой, незнакомец, что на тебя так реагируют?

Я и сама на него реагирую, подрагивая от страха и унижения. Всем существом осознаю, как стою перед ним в порванном платье, со спущенной с плеча бретелькой. Одна грудь обнажена, на стиснутых бёдрах болтаются спущенные трусы, ноги и руки связаны.

Ещё и этот амбал держит за плечо и волосы.

Несмотря на страх, с вызовом смотрю незнакомцу прямо в глаза, смаргивая слёзы и упрямо сжимая зубы.

— Виктор, развяжи девушку и дай ей свой пиджак, — тихо произносит он низким бархатистым голосом.

Я не могу отвести взгляд от его спокойных синих глаз, замечаю краем сознания, как амбал отпускает меня, достаёт нож и разрезает верёвки на запястьях и щиколотках.

До меня доходит: незнакомец назвал амбала Виктором, приказал развязать меня, и тот послушался, отпустил и развязал.

Мне на плечи опускается пиджак амбала.

Этот незнакомец знает амбала по имени и приказывает ему! Он что, хозяин всего этого притона?!

Кажется, очередной виток ненависти отражается на моём лице. Но я даже кулаки не успеваю сжать, потому что незнакомец кладёт ладонь мне на подбородок и всё также тихо говорит:

— Давай без глупостей. Не стоит бить меня прилюдно.

В тоне его тихого низкого голоса есть нечто такое, что я тут же понимаю: действительно не стоит.

— Я сниму пластырь, а ты будешь молчать. Не скажешь ни слова, пока я не разрешу.

Незнакомец говорит тихо, его бархатистый голос пробирает до костей. Из-за его руки на лице я не могу кивнуть, но согласно прикрываю глаза.

Он понимает и одним резким движением другой руки срывает пластырь, бросая его на пол.

Ахаю от вспышки боли на лице, приоткрываю рот. Незнакомец опускает глаза на мои губы, сжимает ладонь на подбородке сильнее, запускает пальцы свободной руки мне в волосы.

Я чувствую запах его парфюма, сложный, терпкий, такой же хищный и опасный как он сам. Незнакомец не прижимается, просто держит меня двумя руками за голову и поглаживает пальцами кожу на затылке под волосами.

— Ты сейчас пойдёшь за Виктором, — всё так же тихо говорит он, поднимая взгляд от губ и всматриваясь в мои глаза. — Виктор посадит тебя в мою машину. Ты дождёшься в ней меня. Без драк. Побегов. Криков. И прочих глупостей.

До меня доходит. Это шанс свалить отсюда. Главное, выйти из этого притона. Пусть даже в машине этого незнакомца.

Пусть он выглядит опасным, опаснее самых гремучих змей и всех людей в этом зале, опаснее всех, кого я когда-либо видела, но он хотя бы разговаривает со мной как с человеком.

Благодаря ему я сейчас в пиджаке, он закрывает меня собой от толпы незнакомых мужчин, которые назначают цену за меня как за вещь.

Чёрт, какие сильные у него пальцы. От поглаживаний под волосами в теле пробуждаются неясные ощущения, от которых мне хочется врезать ему, но я изо всех сил сдерживаюсь.

Незнакомец, не дожидаясь моего ответа или реакции, убирает от меня руки, отводит взгляд, будто теряет ко мне интерес, и коротким кивком указывает амбалу на выход.

Настолько уверен, что я сразу его послушаюсь? Выполню, что он сказал?

Виктор, теперь знаю как зовут амбала, натягивает на меня трусы, хватает за локоть и тянет к выходу.

Я послушно иду. Именно так, как мне приказал незнакомец: без драк и криков, молча и покорно.

Чёрт, покорность и я — это несовместимые вещи, однако сейчас каждый шаг удаляет меня от этого зала, от унижения и страшной перспективы стать чьей-то вещью.

Уже в коридоре понимаю, что я даже не оглянулась и не имею ни малейшего понятия, что там происходит.

— Повезло тебе, сучка, — цедит Виктор. — Налево. Впереди меня иди.

До меня доходит, что он больше не прикасается ко мне. До этого он при любой возможности лапал, а тут вокруг меня будто аура отчуждения образовалась.

Заворачиваюсь в его пиджак, иду по коридору в некой прострации. От пиджака амбала исходит терпкий запах дорогого парфюма, но он не идёт ни в какое сравнение с тем, что я ощутила рядом с незнакомцем.

Выхожу на улицу. Недовольно морщусь: холодно. Моя одежда осталась внутри двухэтажного длинного здания клуба, но я ни за что туда теперь не вернусь.

Радуюсь хотя бы пиджаку на плечах, ёжусь от холода и ступаю по нарочито грубой плитке, тщательно очищенной от снега. Иду к воротам, за которыми на парковке стоит несколько дорогущих чёрных машин.

Оглядываю просторную улицу элитного коттеджного городка.

Неужели я вышла из клуба? Сколько я там провела времени? Два дня? Три?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Быстрее, сучка, — цедит за спиной Виктор.

Калитка распахивается при нашем приближении, и амбал открывает передо мной дверь чёрной блестящей машины. Я успеваю оценить хищные обтекаемые формы автомобиля.

Помедлив, всё же сажусь внутрь салона, в котором всё кричит о сдержанной роскоши. Амбал стаскивает с меня свой пиджак и захлопывает двери машины.

Я прижимаю порванный лиф платья, съёживаясь на сиденье, оборачиваюсь. Сквозь тонированные стёкла смотрю, как амбал на ходу натягивает пиджак и возвращается в клуб.

Машина пуста, ни водителя, ни охраны. Двери не заперты. Смотрю на ключи в замке зажигания. Я умею водить, можно завести машину и уехать в город.

Меня трясёт крупной дрожью от холода и пережитого, но я соображаю быстро и чётко. Пока что я буду делать так, как мне сказал незнакомец. Без попыток бежать, драк и глупостей.

В клубе состоят явно очень непростые люди: в предметах интерьера я узнавала вещи, знакомые мне по фотосъёмкам, ценник каждого зашкаливал за семизначные цифры, а перед аукционом я и оружие видела.

И эти непростые люди слишком очевидно незнакомца опасаются. Разумно опасаться и мне. Будет безрассудством как нарушать его приказы, так и угонять его машину.

Двери открыты. Может, всё же бежать?

Так себе идея. Я за городом. На дворе зима. На мне мягкие невесомые туфельки и разорванное платье, скорее напоминающее сорочку.

Вокруг есть коттеджи, но пока я до них доберусь… Да и пустят ли меня богачи, живущие тут? Охрана меня наверняка тут же прогонит.

Рассматривая одноэтажное здание клуба, я вспоминаю, как умудрилась вляпаться во всё это дерьмо и стать предметом торга на аукционе.

Я приехала сюда со Анькой в понедельник, чтобы сфотографировать коллекцию дорогущих платьев для каталога.

Заказ с самого начала казался подозрительным. Началось с того, что с меня потребовали справку об отсутствии судимости, рекомендации от пяти предыдущих заказчиков, и портфолио на тридцати листах.

Я пожала плечами, вознаграждение было огромным, а я давно подбиралась к заказам такого уровня, работая день и ночь, обучаясь на многочисленных курсах.

Кроме основной работы я ещё вела соцсети и делала кучу работы по продвижению себя в сети. Столь крупный и дорогой заказ я считала вехой в своей работе, подтверждением моих достижений.

Я растёрла лицо ладонями, разорванный лиф платья снова упал, оголяя грудь, я прижала его, скрестив руки.

Анька меня подставила, это единственная причина, по которой я здесь.

Мы с ней недавно разговорились, я ляпнула, что я всё ещё девственница. Она тогда задумчиво на меня посмотрела, а вскоре подкинула этот заказ, заявив, что сама она не прошла проверку, да и у меня вряд ли это выйдет.

Знала ведь, что я азартная, вечно всем всё доказать пытаюсь. И здесь я пошла на принцип, проходя все странные проверки от анализа крови до гинеколога. Даже на поддёвку наглой докторицы с алыми губами и ногтями повелась, когда она меня вывела на спор о шпагате.

Я чуть не застонала в голос. Шпагат имеет прямое отношение к профессионализму фотографа, конечно! Сяду на пол и прям в шпагате буду фотографировать. Что у меня было в голове?!

Провалиться в самоуничижение не успеваю, из клуба выходят двое: сначала мужчина в костюме, явно охранник или водитель, или то и другое.

За ним выходит незнакомец. Снова залипаю на его отточенные хищные движения. Он всё ещё в чёрной рубашке, кажется, холод ему нисколько не мешает.

Пока незнакомец неспешно идёт к машине, мужчина в пиджаке достаёт из кармана небольшое устройство, тыкает в него. Забегает вперёд, оббегает автомобиль, несколько раз наклоняется с разных сторон.

Похоже, это всё же охранник. Бомбу что ли ищет? А почему не до того, как я в машину села?!

Наконец, “пиджак” распахивает заднюю дверь перед незнакомцем, тот уверенно садится рядом со мной. Дверь захлопывается, охранник занимает водительское сидение.

Незнакомец, глядя на меня своими убийственными синими глазами, произносит глубоким низким голосом:

— Серёж, пока на МКАД.

Мотор утробно урчит, машина мягко трогается с места. Я во все глаза рассматриваю охренительно красивого мужчину.

Таких в жизни не бывает! Сколько я отфотошопила всех этих брутальных моделей для пафосных обложек и рекламы премиум парфюма.

Они все только на глянце идеальные, но в сырых снимках каждому приходится расширять челюсть, править линию волос, увеличивать плечи и убирать прыщи.

Незнакомец же сидит напротив меня и выглядит идеально, от слегка проступающей щетины и рельефа на совершенном теле до неприметного маникюра и узора татуировок на тренированных предплечьях.

— Значит, тебя зовут Виктория, — произносит он, разглядывая мои ярко-рыжие волосы, рассыпавшиеся по голым плечам.

4. Планшет

— Виктория, верно, — хрипло отвечаю я.

Откашливаюсь.

— Серёж, включи подогрев на заднем левом, — говорит незнакомец.

Водитель нажимает несколько кнопок на панели. Молчание. Незнакомец, повернувшись ко мне вполоборота и закинув локоть на спинку сиденья, рассматривает меня.

Сиденье подо мной теплеет.

— Спасибо, — шепчу я, прижимаясь продрогшей спиной к мягкому сидению.

Синеглазый молчит, его лицо выглядит бесстрастно. Он опускает глаза на мои голые бёдра, покрытые гусиной кожей, смотрит на стиснутые на груди руки, останавливает взгляд на моих губах, снова рассматривает волосы.

Несмотря на то, насколько я замёрзла, от этого его молчаливого рассматривания меня бросает в жар. Я опасаюсь двинуться, сказать хоть слово. Как мышка под взглядом удава.

Мышка? От этой мысли меня накрывает злость. Уж кем-кем, а мышкой я не являюсь!

Я с силой зажмуриваюсь, пережидая удар бешенства, стискивая руки на груди.

Тихо-тихо, Викуль, спокойно. Тебе нужна ясная голова. Может он извращенец какой-то, вон как рассматривает. Нужно выбираться, а для этого надо просто спокойно поговорить.

Делаю несколько глубоких вдохов, как меня учил тренер. В голове проясняется, и я смотрю на своего спасителя.

— Я вам благодарна за то, что вытащили меня оттуда, — всё так же хрипло говорю я.

Его взгляд снова опускается на мои губы. Я прочищаю горло и продолжаю:

— Я… Я там оказалась по ошибке. Я должна была сфотографировать каталог платьев, а не…

Я закашливаюсь и замолкаю от странного выражения, промелькнувшего в его глазах. Упрямо продолжаю, несмотря на хриплый голос.

— Я вам благодарна! Правда! Но это всё большая ошибка. У меня есть сбережения. Я успешно работала фотографом в последнее время, заказы были крупные, скопились приличные суммы. Я вам выплачу всё, компенсирую ваше неудобства…

Не понимаю, что я перед ним распинаюсь? Никогда ни перед кем не оправдывалась, но это его молчание, этот его изучающий взгляд, да и вообще само его присутствие — всё это выбивает из колеи.

Краем глаза я вижу, что автомобиль выехал из коттеджного городка и сейчас едет по хорошо очищенной трассе среди хвойного леса.

На еловых ветвях пышный слой снега: яркая картинка, так и просится в объектив.

— Любишь фотографировать? — спрашивает незнакомец.

Озадаченно смотрю на него. Какие же синие у него глаза! Вот их я бы фотографировала бесконечно, это космос какой-то, ещё поди выведи из сырого файла такой цвет.

— Это моя работа, но да, люблю, — хрипло отвечаю я и снова закашливаюсь.

Незнакомец отводит взгляд, извлекает из боковой панели автомобиля сверкающий стакан и бутылку воды без этикетки, наливает четверть и протягивает мне.

Рукава его чёрной рубашки закатаны, я заворожённо разглядываю, как на сильных предплечьях, увитых татуировками, играют тугие мышцы и жилы. Вика, твою ж пропающую потаскуху мать! Тебя только что продать пытались, а ты залипаешь на еловые веточки и красивого мужика.

Это у меня психика так защищается, что ли? А ну, собраться!

Всё же я беру стакан, выпиваю полностью, отдаю. Незнакомец прячет стакан обратно в нишу и говорит своим низким пронизывающим голосом:

— Виктория, у тебя красивые волосы. Я хочу их снова потрогать.

Я охреневаю. Серьёзно. Что происходит? Но больше всего я охреневаю от того,

как

это было произнесено. Не просьба, не приказ. Констатация факта. Выражение желания.

Сказал, а теперь молчит и смотрит. Не нахожу ничего умнее, чем ответить:

— Волосы как волосы. Потрогайте, раз так хочется.

Тут же жалею, но поздно. Он протягивает руку, берёт длинную прядь и пропускает сквозь пальцы. Похоже я права, передо мной извращенец. У него фетиш на волосы? Кажется, я вляпалась сильнее, чем думала.

Незнакомец перебирает пальцами пряди, они огненно-рыжие, длинные, и охрененно смотрятся в его крупных белых руках с чёрными татуировками.

Снова залипаю, прикидывая, у кого из моих знакомых моделей есть длинные рыжие волосы, а кто с татухами на предплечьях и достаточно мускулист: такую серию снимков можно очень дорого продать.

Я неисправимо проф-деформирована, да.

Но чёрт, как же это красиво.

— Что ты намерена делать дальше, Виктория? — спрашивает он, продолжая играть моими волосами.

Сосредотачиваюсь на вопросе.

— Вернуться домой, перевести вам деньги, сколько скажете. Сходить в полицию или фсб, или кто там занимается подобным, это же работорговля…

Тут же затыкаюсь оттого, как он сощурил глаза. Незнакомец отпускает мои волосы и отворачивается, удобно устраиваясь на сиденье. Достаёт планшет и начинает в нём что-то листать.

— Вы же отвезёте меня домой? — спрашиваю я.

— Молчи, — говорит он.

Я снова охреневаю. Кто он такой, чтобы меня затыкать?! Инстинкт самосохранения отказывает, и я возражаю:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В смысле молчи? Я вроде нормальный вопрос задала!

Осекаюсь под его взглядом. Он ничего не говорит, снова смотрит, прищурившись, и я съёживаюсь от новой волны страха.

На всякий случай замолкаю, ну его нахрен, странный он. И машина эта дорогущая. И пустая дорога. И я почти голая. Нашла время характер показывать.

Незнакомец стремительно листает материалы в планшете. Я бросаю взгляд на экран и холодею.

Слишком знакомые снимки.

5. Багажник

На экране планшета мелькает моё портфолио. Затем личные фотографии. Даже те, которые никогда не выкладывала публично и хранила в облаке. Взломали мой аккаунт?

Незнакомец даже не пытается скрыть экран, не приказывает мне отвернуться. Наоборот, будто специально держит планшет под углом, чтобы мне было удобнее смотреть.

На экране мелькают всё новые фотографии вперемешку с кусками текста. Узнаю на фотографиях мать с её новым хахалем.

Когда же появились мои подростковые фотографии из секции рукопашного боя с кубком в руках, меня натурально затрясло.

Он долистывает, прячет планшет, защёлкивает на себе ремень безопасности и бросает мне коротко:

— Пристегнись.

Сам при этом расслабляет плечи и закрывает глаза.

Мне никогда не было так страшно. Даже в связанном виде на том подиуме. Там было куча эмоций, в основном злость, но сейчас я испытываю дикий, всепоглощающий страх.

Я пристёгиваюсь, опасливо глядя на незнакомца: он сидит, расслабившись, с закрытыми глазами и спокойным лицом.

Автомобиль выезжает на МКАД и вливается в поток.

***

Меня будит резкий щелчок и ощущение скользнувшего по телу ремня безопасности, задевшего голую грудь.

Я моргаю и пытаясь понять, где я.

Чёрт, я заснула в машине незнакомца, который забрал меня с аукциона. Чёрт, чёрт, чёрт!

От отсутствия контроля за ситуацией накатывает дикий страх. Сводит живот, холодеют руки и ноги, губы немеют.

Незнакомец сидит рядом со мной, полностью развернувшись ко мне, положив колено на сиденье и подавшись вперёд.

Смотрит на мою голую грудь — половина бюстье свисает из-за разорванной бретельки и порванного лифа, открывая твердый розовый сосок под прядью ярко-рыжих волос.

Протягивает руку, отводит прядь волос в сторону, касается голой кожи под ключицей.

Меня обжигает этим прикосновением, я отодвигаюсь от него, пытаюсь прикрыться, вжимаюсь в дверцу.

Он обхватывает меня за шею, притягивает к себе, окутывая ароматом парфюма. Придвигается ближе и наклоняется к моим губам.

Внезапный поцелуй ошеломляет.

Жесткий, умелый, изучающий.

Я упираюсь ладонями в мощные плечи, а мужчина пробует меня на вкус. Зарывается пальцами в мои волосы на затылке. Я пытаюсь оттолкнуть, но он не позволяет отстраниться, держит крепко, поглаживая кожу под волосами.

Мужчина целует требовательнее, сильнее. Надавливает губами и языком. Почему-то поддаюсь его напору, позволяю твёрдому языку проникнуть внутрь.

Краем плывущего сознания отмечаю, как он сжимает мою грудь, гладит талию, стискивает бедро, давит на колено, вынуждая раздвинуть ноги. Чувствую, как выделяется влага между половых губ, почему-то становится жизненно важно, чтобы он там ко мне прикоснулся…

Он гладит моё бедро с внутренней стороны, и тут я ловлю вспышку прозрения.

Что же я творю?!

Незнакомец улавливает смену моего настроения, отстраняется, разглядывая меня.

Я отчаянно краснею, кожа пылает, я съёживаюсь, обхватывая себя за плечи, отодвигаясь от него. Дёргаю дверцу автомобиля. С ужасом понимаю, что заперто, водителя нет, мы вдвоём, снаружи машины темно, и я понятия не имею, где мы находимся.

Мужчина спокойно смотрит на мои жалкие попытки открыть дверцу, как я забиваюсь в угол автомобиля подальше от него.

Меня трясёт, сердце колотится, я не могу подавить панику и едва удерживаю слёзы.

Странно, но незнакомец вдруг отодвигается, открывает дверцу со своей стороны и выходит из машины.

Я вжимаюсь в дверь, и тут она распахивается, от неожиданности я вываливаюсь, но меня ловят сильные руки. Мужчина ставит меня на ноги, обхватывает обеими руками за плечи, я упираюсь взглядом в прищуренные синие глаза.

Он сдвигает меня в сторону, захлопывает дверцу и вжимает меня бёдрами в полированное крыло автомобиля.

Трётся брюками — в меня упирается здоровенный напряженный член. Незнакомец высокий, сильный, пугающе красивый. Он разворачивает меня спиной к себе, толкает ладонью в спину, я падаю грудью на багажник.

Удар ботинком по ступне — мои ноги развигаются шире. Рывок за ткань под подолом — ягодицы обнажаются. Нажим между лопаток — я вдавлена в твёрдый автомобиль.

Он даже не пытается раздеться, трогает рукой, касается жёсткими пальцами половых губ. Мнёт клитор, размазывает влагу по складкам. Меня выгибает острым всплеском вожделения.

Я дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но он наклоняется, придавливает меня корпусом, сминает волосы в кулаке, наклоняя мне голову и впивается губами в шею.

Он прикусывает мочку уха, вжимает меня в багажник, ласкает только пальцами, умело сдавливая клитор.

— Зря молчишь, Виктория, — хрипло говорит он рядом с ухом, тревожа волоски рядом с шеей, — ты же хочешь постонать как следует.

Наверное, хочу... И не знаю, почему больше не вырываюсь, почему-то позволяю делать это со мной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Покажи, как ты кончаешь, Виктория, — шепчет он.

Меня кроет от его запаха, от его силы и давления, от нестерпимого стыда, от страха, который никуда не делся. Он держит меня крепко, ни на секунду не переставая надавливать рукой на чувствительные точки между половых губ.

— Ну же, детка, ты же хочешь этого. Давай. Кончи для меня.

Я вздрагиваю, замираю и внезапно содрогаюсь в бурном, беспощадном, ожесточённом оргазме. Из горла вырывается протяжный стон, тело пробивает спазмами, я всё ещё придавлена к багажнику его мощным жёстким телом, с охапкой волос в его кулаке.

Из меня течёт влага на его пальцы, и он её медленно размазывает вокруг клитора, продлевая моё удовольствие, выбивая из меня новые спазмы.

Стыд захлёстывает меня с головой, я мучительно краснею, прижимаясь щекой к багажнику автомобиля. Почему я так?..

Незнакомец отстраняется, вытирает пальцы о мои ягодицы, одёргивает подол платья.

— Вставай, — приказывает он.

Я настолько ошеломлена и раздавлена происходящим, что выпрямляюсь, опираясь на автомобиль, приглаживаю волосы, дрожащими руками поправляю остатки одежды, прижимаю разорванный лиф к груди в жалких попытках прикрыться. Почему-то я боюсь поднять на него глаза.

Он берёт меня за запястье.

— Идём.

Незнакомец подводит меня к двери, мы выходим в просторный белый холл высотой в два этажа. Белые поверхности, тут и там стоят стильные шкафы, мягкие диваны и кресла рядом с прозрачными столиками. Всё идеально гармонирует между собой.

Он ведёт меня мимо шикарной закругляющейся лестницы на второй этаж, мы проходим ещё несколько помещений, таких же белых, просторных и светлых. Панорамные окна, белые стены, живые цветы.

И фотографии. На каждой из огромных белых стен — крупноформатные двухметровые фотографии. Несмотря на всё моё прибитое состояние, я не могу отвести от них глаз, пока он ведёт меня по этому шикарному дому.

Как в галерее. Я чувствую себя в дорогущей частной галерее фотоискусства.

В полнейшем ошеломлении и офигевании я позволяю вести себя и глазею по сторонам, рассматривая фотографии. Это странным образом помогает отстраниться. Защититься от того, что происходит со мной.

Туманные горные сосны. Рассвет над морем. Капли росы на травинках.

Цветные и чёрно-белые, пейзажи и портреты, минимализм и макросъёмка. Нереальные в своей красоте, их делал истинный мастер.

Мы заходим в просторный кабинет, белый и уютный, наполненный элегантной мягкой мебелью, живыми цветами и, конечно, фотографиями на стенах.

— Садись, — незнакомец указывает на кресло.

Я сажусь, отмечая, что в жизни в таком удобном не сидела, и прикрываю голую грудь волосами.

Звон стекла, плеск жидкости, протянутый стакан с водой. Я беру и вцепляюсь в него обеими руками, делая несколько осторожных глотков.

Незнакомец садится со стаканом воды в такое же кресло напротив меня, закидывает ногу на ногу. Нас разделяет небольшой стеклянный столик с изысканной цветочной композицией в изящной вазе.

Мы молчим оба. Я боюсь поднять на него глаза и заговорить первой, гипнотизируя стакан воды в моих руках.

Молчание длится так долго, что я вздрагиваю от неожиданности, когда он наконец, произносит:

— А теперь поговорим о деле.

6. Имя

О деле? Какое нахрен дело?! Да он… Он же…

Открываю было рот, чтобы покрыть его матюгами, но упираюсь в холодный взгляд чуть сощуренных глаз.

Злость слетает с меня тут же, сменяемая страхом. Делаю глоток воды, отмечая, как мои зубы стучат о стакан.

Страшно, и всё же… внизу живота разливается тёплая сытость. Ненавижу себя и его за это. Гад, гад, гад, вот же гад!

Снова глубокий вдох.

Незнакомец ждёт, рассматривая меня. Теперь его взгляд серьёзен. Он смотрит мне прямо в глаза, будто на мне не порванное платье-сорочка, а строгий деловой костюм.

От его взгляда чувствую, как между половых губ мокнет, а по телу проходит тягучая волна, заставляя сильнее стиснуть бёдра. Чёрт, да я же теку от одного его вида, одного его взгляда!

Этот факт парадоксально отрезвляет.

Тренер учил: даже, если тебя съели, у тебя есть как минимум два выхода. Главное, осознать, какой выход ближе.

Вместо того, чтобы снова провалиться в уничижение, истерику, или наделать каких-либо глупостей, внезапно беру себя в руки. И… Принимаю ситуацию.

Да, я вляпалась. Да, я в тотальной жопе. Но я не связана. Пока. И со мной разговаривают. Всё ещё. Надо узнать, что ему от меня нужно.

Делаю новый глоток, смотрю на воду… помедлив, выпиваю всё до конца. Осторожно ставлю на столик перед собой, отмечая, что пальцы почти не дрожат.

Скрещиваю руки, закутываюсь в волосы, усаживаюсь поглубже в кресло и выжидающе смотрю на незнакомца. Давай, Викуль, соберись. Нужно выяснить, что у него на уме.

— Спасибо, что дали время прийти в себя, — тщательно подбирая слова, осторожно произношу я. — Кажется, я более-менее способна к диалогу.

По его плечам и рукам проходит едва уловимая волна, и я понимаю: до этого он был напряжён, а сейчас немного расслабился. В его спокойном взгляде мне чудится одобрение.

— Рад это слышать, — серьёзно отвечает он. — Начнём с имени. Зови меня Адам. Ударение на первый слог. На первую букву.

Он отпивает воды из своего стакана, приказывает:

— Назови меня по имени.

Прикрываю глаза. Спокойно, Викуль, спокойно. Да, похоже он тот ещё извращенец, одуревший от скуки богач, но пока я в его доме, в его власти, безопаснее всего мне кажется сохранять деловой тон и не злить его без нужды.

Он не торопится меня насиловать, держит член в штанах. Пока только поцеловал и довёл рукой до оргазма. Это было внезапно и очень страшно. Но это тоже я способна пережить.

Попробую. Я попробую усыпить его бдительность. Вдруг удастся отболтаться, и он отпустит?

Пока я думаю, незнакомец чуть прищуривает глаза, в них мелькает хищный блеск.

— Адам, — я выполняю его требование, называю по имени, уточняю: — ударение на первый слог. Первую букву.

Одобрительно кивает.

— Мне нравится, как ты его произнесла. Так ко мне и обращайся. В случае, если я разрешу. Далее. Давай сразу проясним финансовый вопрос.

Я приоткрываю рот, чтобы сказать, но осекаюсь: он поднимает указательный палец вверх.

— Я говорю. Ты молчишь. Ни слова, пока не разрешу.

Прикрываю глаза, пережидая удар злости.

— Смотри на меня, — приказывает.

Встречаю его взгляд, теперь даже не пытаюсь скрыть ненависть.

— Когда ты злишься, твои глаза темнеют, — сообщает он. — Это красиво.

Молчу. Жду, что будет дальше.

— Так вот, о финансовом вопросе.

Он достаёт тонкий чёрный мобильник, скользит по нему пальцами, показывает мне экран. На нём калькулятор, отображающий длинное число.

— Это сумма всего, что у тебя есть, — поясняет он. — Все твои счета, плюс квартира, дом бабушки и накопленные сбережения в трёх банках.

Холодею. Подсчитано очень точно. Откуда он знает?..

Не давая мне опомниться, набирает новое число.

— Столько за тебя заплатили на аукционе.

Пока я пытаюсь осознать ряд из цифр, удобно разделённый запятыми, он добивает:

— В долларах.

Мне кажется, что комната шатается. Нет. Не может быть. Мозг просто отказывается это принимать.

— Заплатил не я. Тебя купили и подарили мне. Скажем так. Мой интерес к тебе был замечен. Тебя купили для меня. Ты мой трофей. Дополнительная благодарность за победу в одной, фигурально выражаясь, очень непростой войне. Мне понравился такой подарок. Я намерен насладиться тобой по-полной. И сделать всё так, как интересно мне.

Голова шла кругом. Мне нужна пауза, чтобы всё осмыслить. Он не даёт мне этой паузы.

— Можешь задавать вопросы и говорить, — разрешает он.

— Разве можно… купить живого человека? — тихо спрашиваю я.

Он пожимает плечом.

— С точки зрения закона, я не покупал тебя. Лишь оплатил услуги посредника. Мои юристы всё проверили. Между мной и тобой заключён договор. Сделка законна. По договору ты обязана выполнять для меня услуги определённого рода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я внутренне собираюсь. Вот мы и подходим к загадочным услугам.

— Трогать меня…

Он морщится.

— Виктория. Ты умная женщина. Изложу ситуацию прямо. Как есть. Ты очень красива. Привлекаешь меня эстетически и сексуально. Ты девственница. Во всех отношениях. Я тоже тебя эстетически и сексуально привлекаю.

Я вскидываю брови, и он усмехается.

— Я проверил. Поцеловал. Твоё тело, несмотря на дикий страх, откликнулось ещё во время поцелуя. В условиях принуждения, ты очень быстро получила оргазм. Значит, история с отчимом, из-за которой ты отказывалась от любых связей с мужчинами, не оставила глубокий след. Это очевидно: ты течёшь от меня, ты хочешь секса со мной.

Он и про отчима знает?.. Хотя, не удивительно, заявление на отчима я писала официально. Если он всю информацию по мне поднял…

— Виктория. В клубе я был по делам. Они всё ещё не решены. Сейчас у меня времени на тебя нет. Но договор заключён. Я вижу в предстоящей нам игре потенциал.

Я изо всех сил стискиваю кулаки, чтобы не забросать его вопросами. Жду. Пусть договорит.

— Предпочитаю говорить всё в открытую. Как есть, — продолжает он. — Просто трахнуть девственницу мне не интересно. Иначе трахнул бы тебя ещё в машине, или на багажнике. Меня привлекает игра. Прелюдия. Ожидание.

Он пристально смотрит на меня.

— Ты сейчас молчишь и слушаешь меня до конца. Я вызову одного из своих помощников. Тебе дадут одежду. Отвезут домой. Соберёшь необходимые тебе вещи. Будешь жить в одной из моих квартир. Работать разрешаю. Но лишь по проверенным и одобренным моими людьми заказам. За тобой будут пристально следить. Живёшь и работаешь как обычно. Кроме двух вещей. Никаких других мужчин рядом с тобой. Когда я решу встретиться, ты бросаешь всё, и выполняешь то, что я скажу.

Адам улыбается.

— Если я захочу нарушить девственность твоего сочного ротика в кинотеатре прямо в зале, ты опустишься передо мной на колени и сделаешь это.

Краснею, прижимаю пальцы к губам.

— Это я уже когда-то делал, Виктория. Не интересно. Я думаю, тебе гораздо интереснее будет узнать, как именно я придумаю вскрыть все три твои дырочки. Что ты будешь при этом чувствовать. Как долго ты будешь этого ждать. И как сильно меня об этом умолять.

7. Свобода

Мысленно отмахиваюсь от его слов, что я буду его о чём-то там умолять.

Ещё одни самонадеянный самец. Да, умелый, весь из себя красавец, уверенность прёт изо всех щелей, но пусть так думает.

Меня это устроит. Похоже, это как раз для меня та самая лазейка, через которую я смогу выскользнуть из откровенно хреновой ситуацию в ситуацию более-менее терпимую.

Он меня отпустит. Жить в его квартире? В одной из его квартир…

Разрешает мне работать и жить как обычно.

С одним но. Я буду всё время ждать. Жить в ожидании того, что он вознамерится со мной когда-нибудь сделать.

Ладно, главное, что сейчас я выигрываю время, смогу обдумать ситуацию и не принимать решений во время полной эмоциональной расшатанности.

Это с виду я такая спокойная. Рассуждаю и веду беседу.

Всё это видимость. Какое-то невероятное природное или воспитанное тренировками умение собраться в критический момент.

На самом деле, я сейчас как струна, в любой момент сорвусь в истерику.

Он ведь сидит напротив, смотрит молча, щурит синие глаза, с виду — само миролюбие, но почему-то пугает до трясучки.

Нет-нет, Викуль, нельзя растекаться. Ты справишься. Точно справишься.

Под вонючим толстым отчимом я тоже соображала предельно чётко — сделала вид, что я не против, затаилась, позволяя ему лапать, усыпила бдительность, рассчитала всё так, чтобы дотянуться до той вазы, и, выждав удобный момент, свой шанс не упустила — грохнула об плешивую голову так, что не скоро поднялся.

И сейчас я свои шансы не упущу.

Я не знаю, как я ещё держусь, почему всё ещё сохраняю спокойствие.

Но, кажется, именно это — моё спокойствие — и даёт синеглазому незнакомцу возможность посадить меня на длинный поводок.

Его жест я оценила: отпустить свою рабыню в вольное плавание мог позволить себе человек, кто полностью уверен в своих возможностях сохранять контроль.

Как он говорил? «Один из помощников», «одна из квартир», «за мной будут пристально следить»…

И вот это вот его: «когда я решу встретиться».

Всё вместе, под его ласкающе-острым взглядом вызывало дикий страх.

Но с этим я тоже способна справиться.

— Хорошо, Адам, — едва слышно сказала я, — я сделаю всё, как ты скажешь.

Кажется, это было именно то, чего он хотел услышать. Он залпом допил воду из своего стакана, уверенно-небрежным движением поставил его на столик между нами, расслабленно откинулся в кресле.

— Не только сейчас сделаешь, Виктория, — тихо и серьёзно сказал он. — Ты теперь всё время будет делать то, что я говорю.

Мне пришлось зажмуриться и сжать кулаки, пережидая чудовищный всплеск бешенства.

— Смотри на меня. Я хочу видеть, как темнеют твои глаза.

Я посмотрела на него прямо, сжимая зубы.

Адам улыбнулся.

— Похоже, — сказал он, — мы встретимся раньше, чем я планировал.

Пока я пыталась справиться с эмоциями и удержаться от того, чтобы разбить о него стеклянный стол, выбирая осколок поострее — кажется, сейчас я действительно была способна на убийство — этот гад принял отстранённый вид и пробежался пальцами по широкому чёрному браслету на рельефном запястье.

Дверь распахнулась через десяток секунд.

— Римма, эта женщина под моим покровительством, — заговорил он отрывисто. — Дать одежду. Отвезти по адресу пребывания, дождаться сбора вещей. Отвезти в мою летнюю, проверить, как устроилась. Мобильный, карточку, полный пансион. Короче, сообразишь.

— Всё сделаю, Адам, — сексуально-низкий женский голос заставил меня вздрогнуть.

Я вынырнула из прострации, в которой пребывала, и перевела взгляд на женщину, появившуюся в дверях.

Шикарная — это первое слово, которое пришло на ум. Тонкая, высокая. Лет тридцать на вид. Одета сдержанно-элегантно: строгий деловой костюм кремового цвета, аккуратные лодочки в тон костюму на невысоком каблуке.

Идеальное-красивое ухоженное лицо. Спокойный взгляд прямо перед собой. Олицетворение идеальной помощницы, даже чёрные прямые волосы были стянуты в аккуратный узел на затылке.

— Свободны, — сказал Адам и углубился в изучение содержимого своего телефона.

Римма посмотрела на меня холодным взглядом, развернулась и, не говоря ни слова, вышла.

Я свободна? Ха-ха. Кажется, у меня сейчас точно будет истерика.

Адам поднял на меня задумчивый взгляд. Я вскочила и бросилась следом за Риммой, прижимая к груди разорванный лиф платья-сорочки и изо всех сил стараясь не разрыдаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8. Квартира

Я пробежала всего десяток метров по коридору с белоснежными стенами.

И остановилась — будто в стену врезалась.

Да, я действительно врезалась.

Во взгляд Риммы, в котором я легко прочитала обещание долгой и мучительной смерти.

Она стояла в конце коридора, ожидая меня. И смотрела.

Идеально-прекрасная, леденяще-спокойная.

И взгляд такой, спокойный-спокойный.

Я едва сдержала порыв вернуться обратно к Адаму.

К пугающему взгляду моего спасителя или собственника, или кем мне следует его считать — я уже более-менее привыкла, с правилами игры он меня хоть как-то познакомил.

Что в голове у этой стервы я была совершенно без понятия.

— Следуйте за мной, — холодно произнесла помощница синеглазого, грациозно повернулась и пошла вверх по изогнутой белой лестнице с прозрачными ступенями.

Мой натренированный взгляд выхватил отточенную грацию её движений, похоже, что она мастер боевых искусств до кучи, слишком характерная пластика, это видно.

Она меня первый раз встречает, чем я заслужила такие взгляды?

Вот ведь змея. У неё виды на Адама? Они спят?

Почему меня должно это интересовать?!

Я разозлилась на себя от этих мыслей, и эта новая злость неожиданно помогла.

Адам сказал, что я под его покровительством. Распорядился обеспечить меня всем нужным.

Римма не посмеет ничего мне сделать.

Просто она давно с ним работает, переняла повадки, как, например, этот фирменный пугающий взгляд. Я просто не ожидала.

Я подумала. Сравнила. Взгляд Адама страшнее.

Передёрнув плечами, я осторожно пошла следом за его помощницей.

Дальше я всё делала на автомате. Римма насыпала какой-то порошок в стакан воды, сказала мне выпить, пояснив, что у меня все признаки нервного истощения и организму нужно помочь справиться с переживаниями.

Я выпила. Чего уж тут. Не будет же она меня травить — я теперь являюсь собственностью её хозяина, в открытую вредить не станет. Наоборот. Адам поручил меня её заботам. Очевидно, что обо мне теперь будут заботиться до крайности профессионально.

Так и вышло. Римма предложила принять душ, чему я очень обрадовалась и долго стояла под тёплой водой, позволяя смывать с меня последствия всех этих безумных событий.

Предложенная одежда оказалась мне по размеру, невероятно удобной, приятной на ощупь и явно очень дорогой.

На квартиру, которую мы снимали вместе с Анькой, меня привезли, не спрашивая адрес.

Я не удивлялась. Очевидно, что про меня эти люди теперь знают всё.

Кивнув консьержке, я поднялась в квартиру.

Застыла в коридоре, оглядывая её. Аньки не было дома. Везёт ведь сучке. Боюсь даже подумать, что я с ней сделала бы, если бы увидела.

Не разуваясь, я прошлась по пустым комнатам.

Ощущение, будто я не была здесь год. Всё такое знакомое и незнакомое одновременно. Мои аккуратно сложенные вещи. Разбросанная по всей квартире одежда, косметика и фотоаппаратура Аньки.

Сколько раз я её просила наводить порядок, но потом смирилась. У неё был талант находить лучшие заказы. Мне нравилось с ней работать. Хоть бы она не пришла. Если придёт, мне нужно будет держаться подальше от ножей.

Впрочем, эта мысль мне понравилась. Сесть в тюрьму за убийство уже не казалось мне такой уж хреновой идеей — пусть синеглазый думает, как меня оттуда вытаскивать. В том, что этот вытащит и отмажет, я почему-то не сомневалась.

Я посмотрела на строгий деловой костюм, в котором я была сейчас одета. На свои вещи. Взяла небольшую сумку из шкафа и стала складывать в неё фотоаппаратуру, ноутбук с приблудами, парочку любимых футболок, старые беговые кроссовки, которые не променяю ни на один бренд, и ещё кое-что по мелочи.

Когда раздался щелчок входного замка, я стояла с сумкой на плече и соображала, что ещё взять, а что из сумки можно выложить.

— Да-да, — раздался голос Аньки из коридора, — я сейчас найду ручку и запишу. Сколько предметов, вы говорите? Я говорю, большой каталог? Не слышно! Повторите. Чёрт, нет-нет, это я не вам, очень плохо стало слышно, давайте я вам перезвоню.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9. Подружка

— Привет, — дружелюбно сказала я.

Анька застыла в дверях комнаты с мобильником в руках, оторопело глядя на меня.

Пожалуй, сейчас происходило именно то, что мне и было нужно: я наблюдала за лицом подружки и жалела, что не фотографирую.

Уж слишком красочной была смена её эмоций от удивления, к злости, а затем к страху.

Не знаю, как я сама выглядела в этот момент, но, глядя на меня, в глазах Аньки заметался животный ужас. Она попятилась.

— Нет-нет, милая, — ласково сказал я, опуская сумку на пол, — не убегай, моя хорошая, давай-ка поговорим!

Анька выронила мобильник и рванулась в коридор.

— Слишком медленно, моя радость, — прошипела я, сбивая её с ног.

Села на неё сверху, зажала локтем горло. Уж я-то точно знаю, как это делается, да и форма у меня что надо, не зря бегаю каждое утро и в зале пропадаю день и ночь.

— Скажи-ка мне, Анечка… — начала было я, но договорить не успела.

Входная дверь распахнулась, с Аньки меня просто снесло.

Я издала разочарованный вопль, но здоровенный бугай, стащивший меня с моей законной добычи и теперь удерживающий меня за корпус, зажал мой рот.

— Утихла, живо! — красивый женский голос прозвучал не по-женски жёстко.

Я замерла, уставившись на помощницу Адама. Она стояла у входа в квартиру, пронизывая взглядом то меня, то Аньку.

Из-за её спины вышли ещё два бугая. Откуда они все взялись?

В машине, в которой Римма везла меня сюда, был только водитель. Впрочем, за нами ехала ещё одна чёрная тонированная машина, может в ней?

— Убивать собралась? — холодно поинтересовалась Римма у меня.

Дёрнувшись в руках громилы, я выразительно приподняла брови. Римма кивнула головой, и меня отпустили. Я одёрнула пиджак, поправила волосы.

Анька сидела на полу, глядя на нас всех снизу вверх, с перекошенным от страха лицом и переводя взгляд с меня на Римму, на громил рядом и обратно на меня.

— Нет, — я поморщилась, с ненавистью глядя на перепуганную Аньку. — Припугнуть хотела и всё. Ну и пар спустить. Она же продала меня! Тварь!

Я подавила порыв пнуть «подружку» и поинтересовалась у Риммы:

— С чего ты взяла, что я убивать собралась?

— Адам предупредил, что ты можешь, — Римма слегка улыбнулась, меня передёрнуло от этой улыбки. — Сказал подстраховать.

Я прикрыла глаза, потёрла ладонями лицо.

— Нет, конечно, — тихо сказала я. — Не знаю, если честно, что я хотела. Просто зла на неё дико.

— Насчёт неё у Адама есть распоряжения, — улыбка Риммы стала шире, — её судьба тебя больше не должна волновать. Ты собралась?

Я опасливо кивнула. Мне очень не понравилось, как это было произнесено.

— Тогда спускайся в машину к водителю и сиди там. Мы будем через десять минут.

Помедлив, я глянула на спокойное идеальное лицо Риммы. Она перевела на меня взгляд, слегка приподняла бровь, и я пулей бросилась в комнату, схватила сумку и вылетела в коридор.

Только на середине лестницы я опомнилась и перестала бежать по ступенькам. Замедлилась и спокойно начала спускаться. Ну их нахрен, что Адам, что помощница его, мороз по коже от этих взглядов, серпентарий какой-то.

Я села в машину, и меня снова затрясло. Похоже, успокоительное Риммы отпускало. Поймала взгляд водителя в зеркале заднего вида.

— Там в панели переднего сидения водичка есть, — дружелюбно улыбнулся он. — На бежевую кнопочку нажмите, оно и откроется. Попейте, полегчает.

— Спасибо, — тихо сказала я.

Разобралась не с первого раза, но получилось. Игнорируя стакан, прямо из горлышка стеклянной поллитровой бутылки выпила чуть ли не треть.

— Вы так уверенно говорите, что полегчает от воды, — тихо сказала я, не глядя на водителя. — Седативное подмешали?

Он рассмеялся приятным смехом.

— Нет, что вы, — его тёмные глаза в зеркале заднего вида смеялись. — Обычная вода.

Я глянула на него внимательнее.

— Вас зовут Сергей, — отпив ещё пару глотков, сказала я. — Правильно запомнила?

— Я думал вам не до запоминания имён, — сказал он.

Улыбка в его глазах погасла, глаза прищурились. Я тут же посмотрела вниз, на бутылку с водой. У Адама что, сенсей какой-то есть, обучающий взглядам? У меня от них всех мороз по коже.

Это был тот самый водитель, что вёз меня из клуба. Да, я запомнила его.

Я допила воду, поставила на место и достала свой мобильный телефон. Он был в моей комнате вместе с кучей одежды, оставленной мною в клубе, — похоже, что Анька принесла всё это оттуда с собой.

— Вам запрещено пользоваться своими электронными устройствами, — раздался спокойный голос Сергея.

Я испуганно вскинулась — взгляд Сергея в зеркале был спокоен и доброжелателен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отлично. Просто великолепно. Глубоко вздохнув, я спрятала телефон обратно в сумку. Сергей отвёл взгляд и стал смотреть прямо перед собой.

Римма вышла через пять минут. Сергей выскочил из машины, открыл перед ней переднюю дверь. Забавно, а я садилась на заднее сидение сама.

Ни громил, ни Аньки не было видно.

— На летнюю Адама, Серёж, — улыбнулась водителю Римма.

Он тепло ей улыбнулся, подмигнул мне в зеркало и завёл машину.

— Аня… — начала было я и откашлялась, — я про Аню, она?..

— Я уже сказала, — холодно перебила меня Римма, — её судьба тебя больше волновать не должна. Теперь молчи. Заговоришь, когда разрешу.

— Пристегнитесь, дамы, — с усмешкой произнёс Сергей и тронул машину.

Всю дорогу я молчала. Сергей трепался с Риммой о загородных коттеджах, нужен ли там бассейн, или влажность слишком сильно портит дом, а я пыталась сдержать слёзы.

За Аньку было страшно. Чёрт, лучше бы я сама ей врезала пару раз, поставила фингал, и на этом успокоилась. А если они её решили грохнуть и повесить это на меня?..

Или… От неизвестности в голове проносились варианты один другого хуже.

Нет, это невыносимо. Лучше я буду думать, что Адам — хозяин этого притона, а гадина Анька — поставщица дурёх типа меня, и хозяева просто защитили свою сотрудницу.

«Летняя» Адама оказалась шикарной двухэтажной квартирой в красивом доме на набережной с нереально крутецким видом из панорамных окон и, конечно, обилием совершенно роскошных фотографий на белых стенах.

Сумку у меня забрал Сергей, сообщив, что вещи мне вернут, когда их проверят — что бы это ни значило. Римма провела мне экскурсию по квартире, показала санузлы — тут их было несколько с душевыми и ванными, кухню, спальню.

В холодильнике была готовая еда из ресторана. На втором этаже — небольшой спортзал.

Телефон, карточка и прочее будут готовы в течение нескольких дней, когда будут проведены несколько проверок. Пока мне безвылазно следовало сидеть в этой квартире.

В коридоре был пост охраны, если мне что-то понадобится, следовало сообщать им.

На этом Римма удалилась и я осталась одна.

Сначала я просто сидела на диване, поджав ноги и глядя в окно. Потом пошла в спортзал и как следует нагрузилась, переводя адреналин в теле в хоть какое-то количество эндорфинов, или как там это работает, мне когда-то тренер объяснял, но я пропускала это мимо ушей.

Просто знала, что реакция «бей или беги» на стрессе работает, бить мне не дали, ну хоть по беговой дорожке побегаю.

Душ оказался шикарным, но со всеми блестящими ручками и дырками в нём я не разобралась, просто стояла под широченной лейкой с сильным приятным напором, вполголоса матерясь на все эти крутилки, в которых ничего нельзя понять.

Высушилась, поела, нашла пушистый халат. Встала у окна в просторном зале с огромными фотографиями, которые уже нарассматривалась.

Глядя на закат, я постепенно словила нечто вроде умиротворения.

Ладно, могло быть хуже. Может быть, я Адаму вообще никогда не понадоблюсь.

Когда раздался щелчок входной двери, а в стекле панорамного окна отразился тёмный силуэт высокого мужчины, подходившего ко мне сзади, я просто окаменела.

Не могла ни двинуться, ни голову повернуть.

Просто вцепилась в мягкую ткань халата, скрестив руки на груди, и смотрела, как он ко мне приближается, шагая мягко и бесшумно, ну точно хищник, подкрадывающийся к добыче.

— Как устроилась, Виктория? — поинтересовался он своим пробирающим до нутра низким бархатистым голосом. — Я смотрю, ты успела оценить мой душ. Хочешь, я покажу тебе, как работают все эти крутилки?

10. Крутилки

Он коснулся обеими руками шеи, обхватил волосы, высвободил их из-под ворота белого махрового халата.

Я молчала.

— Я задал вопрос, Виктория, — тихо сказал он.

— Я не хочу, — тут же ответила я.

Мой голос сорвался на шёпот. Я была не готова его увидеть сейчас. Так скоро.

— Было два вопроса.

Он перебирал мои волосы. Ощущения оказались неожиданно приятными. Что там он меня спрашивал-то? Я что, слушала?

В голове всё же щёлкнуло, и я ответила:

— Я очень хорошо устроилась, спасибо.

Повисло молчание. Адам трогал мои волосы. Я стояла, окаменев, боясь даже думать, что будет дальше. Чёрт, как же он пугает-то, хотя ничего для этого не делает, чёж так жутко-то.

Хоть бы трахнул уже и оставил в покое.

Адам тем временем собрал мои волосы в хвост, резким движением намотал на руку, схватил за подбородок — рванул и прогнул меня назад.

Я уставилась в чуть сощуренную синь.

Он с какой-то предвкушающей жадностью вглядывался в мои глаза.

— Ты у меня драчунья, Виктория?

Меня накрыло бешенство: Аньку не дал отделать, ну хоть на тебе оторвусь.

Успела заметить, как его глаза, рассматривающие мои — расширились, ноздри раздулись, на губах появилась усмешка.

Не совсем сознавая, что делаю, я со всего маху врезала пяткой в его голень, локтем в дифрагму, надеясь сбить дыхание, поднырнула, пытаясь провести серию.

Видимо, от его близости у меня все навыки отказали разом. Тренер бы за такие дурные и бесполезные приёмы — упор лёжа и сотню отжиманий.

Адам сделал просто: отвёл руку с намотанными на неё волосами в сторону, сбивая мне равновесие. Моя атака захлебнулась, так и не развившись.

Поставил подножку, разжимая руки — я полетела на пол.

У самого пола он подхватил меня — ловко, я даже не ударилась.

В следующий миг я лежала животом на ковре под его жёстким телом и хрипела от сильного предплечья, давящего на горло.

— Драчунья, — довольно выдохнул над ухом Адам.

— Зря не дал… Аньку… — прохрипела я, — горло…

Хватка на горле ослабла, я прокашлялась.

— Что — зря? — уточнил Адам, потеревшись о мои ягодицы возбуждённым членом.

Чёрт, его похоже это лишь сильнее заводит.

Но намного хреновее было то, что это заводит меня. Почему мне ни капельки не противно?!

По идее, из-за истории с отчимом, я сейчас должна тошниться, царапаться и кусаться, а я замерла как мышка. И, кажется, опять теку…

Гад, вот за это я тебя ненавижу ещё больше — за то, как моё тело на тебя реагирует, а ты прекрасно об этом знаешь, тварь синеглазая.

— М-м-м? — издал он вопросительный звук, удобнее устраиваясь на мне.

Ах да, он же требует, чтобы я на его вопросы отвечала. Что там было-то?

— Ты что-то говорила про «зря», — вкрадчиво помог он.

В его голосе слышалась улыбка. Развлекается.

— Зря ты не дал мне отделать Аньку, — обречённо выдохнув, сказала я. — Тебя бы бить не лезла.

— Так может для этого и не дал?

Пока я пыталась понять его непостижимую логику, он встал и поднял меня на ноги. И вдавил спиной в стекло, обхватив ручищами меня за шею и пах.

— Руки! — неожиданно сказала ему я глядя в глаза.

Всё же красивый гад. И так мило озадачивается.

Он улыбнулся и вопросительно приподнял бровь.

— Мои руки свободны, — с доброжелательной улыбкой гадюки сообщила я. — Ими можно много сделать. Глаза твои красивые выцарапать, например.

Адам широко улыбнулся.

— Мне лестно, что фотограф с фантастическим глазом и чутьём прекрасного считает меня красивым. И что же тебя привлекает в моих глазах?

Похоже, я совсем тронулась рассудком, потому что краснею от удовольствия — человек с нереально крутым вкусом, настолько богатый, что имеет доступ к лучшему — назвал меня фантастическим фотографом…. Кстати да, он же видел мои снимки.

А кроме моих снимков он видел…

Эта мысль помогает, возвращая злость, напоминая, что вообще-то он мой враг, он купил меня, и сейчас играет со мной. Ненавижу. Срочно думай, Викуль, чем ещё он способен тебя разозлить.

— Так что насчёт душа? — провоцирующе спрашивает он.

Точно, душ. Я смотрю в его глаза и тут меня накрывает…

Ох тыж твоюж мать… Крутилки! Я принимала душ и материлась на крутилки!

Какова вероятность того, что он может это слово использовать просто так?

Я же чувствовала себя в безопасности, я же расслабилась! А у него тут, оказывается, жучки и камеры, он специально же меня провоцирует и даёт это понять!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Твои глаза… — хрипло говорит Адам, — это космос просто. Злость делает их такими…

Договорить у него не получается. Злость, которой он так восхищается, даёт мне сил.

В этот раз я делаю всё идеально верно. Выворачиваюсь, как по учебнику.

Мой кулак впечатывается в его идеально красивый нос, меня оглушает хруст. Этот гад и бровью не ведёт, таращится на меня, скалясь, но руки разжимает.

Я подныриваю под его руки и несусь к выходу.

Не знаю, на что я рассчитывала.

Он меня хватает, вырывает из халата пояс — стягивает им мои руки за спиной.

Поднимает меня, закидывает на плечо и несёт к лестнице наверх.

— Игнорируешь мои вопросы. Смелая девочка. Тогда насчёт душа я решаю за тебя, — хрипло говорит Адам, удерживая меня на плече так, чтобы не могла его больше ударить. — Вперёд, Виктория! Мы идём изучать крутилки!

11. Изучение

Болтаюсь на его плече.

Идёт быстро. Размашисто.

На лестнице на второй этаж перемахивает сразу через две ступени.

Упираюсь руками в широченную спину. Под пальцами напрягаются тугие мышцы.

На полу за ним капли крови. Вспоминаю хруст от моего удара. Я что, ему реально нос сломала?..

Вика, похоже, что ты реально дура…

На всякий случай затаиваюсь на его плече как мышка, не пытаюсь сопротивляться, даже дышу едва-едва. Страшно шо пипец. Влипла, вот же влипла!

С другой стороны, он этого и добивался. Как он сказал на помосте, когда видел, что я пыталась бить связавшего меня амбала? «Не стоит бить меня прилюдно».

Я снова прокрутила в голове воспоминание, как он говорил мне эту фразу. С едва заметным нажимом на «прилюдно».

А сейчас мы наедине. И как довольно он назвал меня драчуньей…

Точно извращенец. Может, обойдётся? Но на всякий случай надо будет держать себя в руках, чтобы не лезть на него с кулаками. Хотя провоцирует. Вот специально же провоцирует!

Адам заносит меня в ванную комнату. Она мне больше всех понравилась: огромная, с застеклённым отделением от пола до потолка под душ. Именно там прямо в стене были крутилки и отверстия.

Он ставит меня на пол, а мне уже и не хочется ни драться, ни сопротивляться — ничего мне не хочется.

Я просто смотрю на здоровенного пугающего красавца, чувствуя, как в животе всё стягивается в узел, губы немеют, а пальцы начинают подрагивать, потому что мне очень, очень страшно.

Его нос припух, но вроде ровный. Из носа на губы, подбородок и на рубашку льёт кровь. И улыбается. Синие глаза расширены. Скалится, показывая ровный ряд белых зубов.

Адам начинает раздеваться. Я отступаю от него на шаг.

Снимает рубашку. Брюки. Снимает браслет. Складывает всё аккуратно на тумбочку у двери.

Отточенные неторопливые движения. Идеальное тренированное тело с извилистыми линиями чёрных татуировок. Капли крови из разбитого мною носа.

Остаётся в чёрных боксерах. Под ними внушительный такой, основательный бугор.

— Открывай дверь и заходи в душ, Виктория, — тихо говорит он. — Спиной к двери, смотри на стену.

Слушаюсь сразу. Страшно же до потери сознания. Вцепляюсь в махровую ткань халата, запахиваясь сильнее. Хоть бы не заставлял раздеваться.

Меня потряхивает. Но я всё равно открываю прозрачную стенку душа, встаю на пороге, смотрю на стену из белой крупной плитки с блестящими кругляшками.

— Начнём с подсветки, — говорит он. — Крутилки с белой окантовкой. Если нажать в центр…

Следующие пять минут он реально мне рассказывает, как пользоваться душем. Где подсветка. Как выглядят регуляторы напора для боковых струй. В каком месте включается массаж ног.

Я в полном ахере слушаю. Следую его командам, нажимая и поворачивая всё это обилие сверкающих кругляшков на стене. Дёргаюсь, когда в меня бьёт очередная струя. Говорю «да», когда он уточняет, точно ли я поняла.

В отражении замечаю движение за моей спиной — он ходит, выдвигает ящики, чем-то шебуршит и продолжает методично погружать меня в тёмное дело душевого управления.

Движение за спиной стихает. Только его низкий хрипловатый голос, которому я следую, подрагивая в ожидании, что же дальше будет.

Наконец, не выдерживаю. Оглядываюсь.

Адам стоит рядом спиной ко мне рядом с раковиной — смотрит в большое зеркало. Не отрывая от меня глаз через отражение в зеркале, вытирает салфетками подсыхающую кровь под носом.

На какое-то время забываюсь от вида широкой рельфной спины, подтянутой задницы в боксерах, прорисованных мышцах на бёдрах и икрах.

— Не отвлекайся, Виктория, — усмехается он. — Включи красную подсветку у пола.

Я тяну дрожащую руку к блестящей кнопке включения подсветки.

Пол душевой подсвечивает красным. Адам что-то нажимает на панели у зеркала — яркий потолочный свет гаснет. Остаётся лишь полумрак, окрашенный красным.

Я замираю, боясь даже думать, что дальше будет.

— На стену смотри, — говорит он.

Вздрагиваю, отворачиваюсь к стене. Слишком долго длится молчание.

— Я тебя коснусь, — раздаётся сзади его тихий голос, — а ты будешь просто стоять.

Киваю, потому что голос меня точно подведёт.

— Ударишь меня снова? — спрашивает.

В тёмной комнате, с красной подсветкой, происходящее кажется особенным сюрром.

— Это просьба? — спрашиваю я.

Мой голос всё же дрогнул.

— Нет, — смеётся приятным бархатистым смехом, — мне не нравится, когда меня бьют. Если ты об этом. Твой удар мне тоже. Очень. Не понравился.

Стою. Жду, что будет дальше.

— Если ты меня ударишь снова, мне не понравится, Виктория.

— Зачем провоцировал? — спрашиваю, чувствуя, как меня затапливает злоба.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не шевелюсь, всей кожей чувствую, как он стоит позади меня. Молчит.

Не выдерживаю, спрашиваю снова:

— Зачем? Ты же..

— Хотел посмотреть, — неожиданно отвечает, — насколько всё запущенно. Не забивай голову. Сформулирую вопрос по-другому.

Его руки касаются ворота халата. Рывок — халат спущен с моих плеч.

Распускает мои волосы, перекидывает через одно плечо, сдавливает ручищами мои руки, касается губами шеи.

— Что ты будешь делать, Виктория, когда тебе снова захочется меня ударить?

По всему моему телу растекается тёплая волна, тело покрывают мурашки. Сейчас я не хочу его бить, и вряд ли когда-нибудь ещё захочу.

— Я не буду этого делать, — почему-то я перехожу на шёпот.

— Почему? — чуть прикусывает шею.

— Ты не позволишь.

Адам замирает. Выпрямляется. Резко разворачивает меня к себе.

Он касается кончиками пальцев моих губ. Поглаживает. Зарывается рукой в мои волосы на затылке, запрокидывает мою голову и целует.

Целует умело и расчётливо. Вдавливает в себя. Чувствую, как он возбуждён.

Отстраняется, рассматривает.

— Это правильный ответ, — слегка улыбнувшись, говорит он.

Закрываю глаза, жду. Я совершенно подавлена. Если бы он сказал мне что-то сделать сейчас, точно бы согласилась. Всё бы сделала. Ещё ни разу настолько опустошённой не была.

— В спальне с белыми шторами, — говорит Адам, — в нижнем ящике прикроватной тумбочки найдёшь распечатку со схемой камер. В других душевых… камер нет. Только в этой.

Он добавил:

— Доступ к просмотру только у меня. Хорошо подумай, что захочешь показать мне, а что нет.

Пока я соображала над ёмкостью последнего предложения, Адам гладит мои губы большим пальцем, резко отпускает меня, разворачивается и уходит.

Шорох шагов на лестнице. Подчёркнуто сильный хлопок закрывающейся двери.

Ушёл. На негнущихся ногах иду искать спальню с белыми шторами. Нахожу распечатку схемы там, где и сказал Адам.

Здесь, в этой комнате камер нет. Ложусь в постель, накрываюсь одеялом с головой, и тут меня прорывает — рыдаю в подушку, с надрывом, долго, до полного изнеможения. Наконец, измучавшись, засыпаю.

Посыпаюсь как от толчка. Оглядываюсь. На кровати лежит коробка.

Осторожно открываю. На матово-поблёскивающей чёрной ткани — записка резким почерком с сильным нажимом: «Сегодня у меня выходной. Будь готова в двенадцать».

Поднимаю взгляд на часы. Десять тридцать. Нормально я поспала.

Достаю из коробки ткань. В моих руках — короткое кружевноё чёрное платье.

12. Платье

Осознание всего, что произошло со мной разом обрушивается на меня. Аукцион. Давление незнакомца. Похоже, что я сильно нравлюсь ему. Отсидеться не выйдет.

От воспоминаний, как я изучала душ под его негромкий голос и расхаживание за моей спиной — внутри что-то оборвалось. Чёрт, да он виртуоз психологического давления. Я не то что ударить, даже подумать об этом теперь до трясучки боюсь.

А как он раздевался…. Что за самец! От образа тренированного, да что там — совершенного — мужского тела внизу живота предательски скручивает, тягуче и сладко.

И тут до меня доходит… Коробка на кровати…

Бросаю платье на кровать, чуть не падая, бросаюсь в душевую. Он же ушёл вчера босиком и в одних боксерах.

Влетаю в ванну, быстрый взгляд: его одежды там, где он её складывал, нет.

Записка: «у меня выходной…». Явно его почерк, кому ещё может принадлежать такой уверенный нажим?

Он где-то рядом. Может свободно заходить сюда. Он сам или кто-то по его поручению зашёл, забрал одежду, положил коробку на край постели. Видел меня спящей… Нет, не кто-то. Он не позволит никому смотреть на свою собственность. По-любому приходил Адам собственной персоной.

Из-за чувства беззащитности, при одной мысли, что я спала, а этот гад стоял и смотрел, прижимаю пальцы к губам. Рассеянно оглядываю потолок и стены душевой. В углу напротив душевой вспыхивает и гаснет едва различимый светодиод.

Так и подмывает поднять средний палец. Одёргиваю себя. Предупреждение Адама, чтобы я думала о том, что я хочу ему показать, выжжено на мне клеймом.

Покосилась на душ. От мысли, что я могу здесь специально мыться, показывая ему себя, меня окатило противоречивой смесью желания и ненависти к нему, к зависимому положению.

Бросаюсь прочь из душевой. Мечусь по верхнему этажу раненым зверем.

Я ведь так всегда гордилась самостоятельностью! Так радовалась, что смогла, сама смогла! В конкурентной Москве, пробилась! Мне было чем гордиться! И тут стать игрушкой…

Минут пятнадцать мечу икру и пытаюсь хоть что-то сообразить, найти хоть какой-то выход из ситуации. Вляпалась, Викусь, вот жеж вляпалась!!

Взгляд падает на часы: почти одиннадцать. Адам сказал: в двенадцать.

Холодею от страха. От понимания: я не вынесу очередного давления. В том, что за непослушание он найдёт способ доходчиво донести свои правила, я не сомневаюсь.

Мне нужна пауза. Нужно хоть немного восстановить психику. Ещё два-три сеанса такого прессинга, как вчера в душевой, и я точно сломаюсь, что-то надломится.

Позволять крушить свою психику в мои планы точно не входит.

У меня есть планы? Пока план один: найти способ здесь выжить. И если слово «выжить» означает принимать правила игры моего хозяина, что ж. Я и на это готова.

Всё равно найду способ свалить отсюда. Найду.

Без пяти двенадцать стою напротив входной двери. На мне чёрное кружевное платье из коробки, чулки и туфли, которые оказались на её дне.

На шее сверкает изящное колье, на руке браслет, в ушах серёжки — нашла их в футляре под платьем. На украшениях — узоры, повторяющие витки кружев на платье. В руке удобный клатч.

Волосы завиты крупными локонами и стянуты заколкой из того же комплекта. На лице неброский макияж — в ванной без камер я нашла набор косметики в фабричной упаковке с запиской «пользуйся».

Стоять перед дверью, ожидая, было очень сложно. Ещё сложнее было осознавать, что стоимость всего, что на мне сейчас надето и намазано составляет сумму… скажем так, знаков в этом ряду точно не менее восьми.

Этот клатч я помню, фотографировала. Замучилась свет выставлять, а потом ретушировать, чтобы вывести ту самую мягкую текстуру, которую хочется целый день рассматривать.

Хотя… Если быть честной с собой, я подходила к клатчу больше не для смены ракурса, а чтобы лишний раз потрогать.

Дверь распахивается. Меня чуть не сносит от лицезрения Адама — идеальный чёрный костюм, аккуратная щетина, рука в кармане, хищный запах парфюма.

Мне кажется, он просто сияет, настолько этот гад ослепителен в своей неотразимости.

Во взгляде синих глаз, которым он охватил меня разом с ног до головы, читалась явное желание… меня потрогать.

Стискиваю зубы, едва сдерживая резкий вздох от осознания: между нижних губ повлажнело, дыхание участилось, щёки залил румянец.

Адам скупо улыбается, разворачивается и, ни слова не говоря, идёт по коридору.

Сволочь! Проходится поспешить следом, как собачка.

У него шаг широкий, размашистый. Семеню следом — юбка короткая, задирается, мне приходится одёргивать её.

Шпилька попадает в стык напольной плитки, неловко взмахиваю руками и падаю… Привычно группируюсь, но сильная рука хватает локоть — Адам грубо, рывком, вздёргивает меня на ноги.

И как успел? Смотрит злобно.

— Под ноги смотреть не учили? — рявкает.

Ого, какие мы сегодня злые… Я тоже так умею.

— А тебя не учили женщине руку подавать? — огрызаюсь. — Или шпильки бы не давал! Переломать же ноги мож…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Захват за талию. Рывок за волосы, запрокидывающий мою голову. Удар жёстких губ о мои губы.

Злобный, наказывающий поцелуй.

Адам буквально вминает меня в своё тело. Я как воск плавлюсь от его ярости.

Он хватает меня на руки. Заносит обратно в квартиру. Не понимаю, почему, но я возбуждена до предела. Чёрт, я хочу от него всего прямо сейчас.

Он стремительно пересекает комнату. Садится на белоснежный диван и укладывает меня животом на свои колени. Задирает платье. Мои ягодицы обжигает шлепок — не больно, но чувствительно.

— Ты придурок! — кричу я, пытаясь вырваться, но этот гад держит крепко.

Снова шлепок. Дёргаюсь. Матерю его, на чём свет стоит. Шлепки продолжаются. Не больно, нет. Вся жесть в том, что почему-то это дико возбуждает. Я ещё до слёз обидно.

— За что?! — наконец, вскрикиваю я.

Ладонь замирает на моих ягодицах. Гладит. Он дует на кожу, и меня чуть не срывает в оргазм от одного этого факта.

Адам сдвигает трусики в сторону. Кусаю своё запястье, чтобы не заорать от прикосновения его пальцев к половым губам. Он по-хозяйски трогает, нажимает между складок, уверенно растирает сок по всей промежности, обводит вход во влагалище, массирует вокруг клитора…

Оказывается, мне и нужно-то было совсем немного.

Меня срывает. Чёрт, чёрт, чёрт… Меня накрывает мощнейшим оргазмом, я буквально вою в мягкую обивку дивана, вцепившись в его бедро, выгибаясь всем телом. Охереть просто, как сильно и жёстко. Меня бьёт спазмами, а эта сволочь держит крепко.

Жесть, просто жесть…. Наконец, моё тело расслабляется. Адам вытирает мокрые пальцы о мои ягодицы, поднимает меня и ставит на колени перед собой. Сминает мои волосы на затылке. Широко расставляет свои ноги и тянет пряжку ремня.

— За что? За то, что рушишь мои планы, — бесстрастно сообщает он. — С тобой всё быстрее развивается, чем думал. Два твоих оргазма против ни одного моего. Давай сравняем счёт.

13. Срыв

Сознание плывёт, я мало что соображаю. После бурного оргазма мне очень, очень, очень хорошо.

Мне сейчас вообще всё равно, в жизни подобного не испытывала. Всё тело налито тяжестью и будто звенит. Охрененные ощущения. Я всё ещё вздрагиваю от продолжающих накрывать меня волн.

Вдруг понимаю, что Адам не стискивает мои волосы. Держит руку на затылке, гладит пальцами.

Он растёгивает брюки — на нём нет нижнего белья — и достаёт свой огромный напряжённый агрегат.

Приподнимаю брови, рассматривая: совсем рядом перед моим лицом, крупный, красивый, перевитый венами. Адам натягивает крайнюю плоть, обнажая головку. Отпускает член и кладёт руку на мой подбородок.

Странное состояние — я сижу перед ним на коленях и… от ощущений в теле едва ли не мурлыкаю.

На краю сознания мелькает мысль, что вообще-то меня сейчас к минету будут принуждать, но мне совершенно, тотально, абсолютно на это всё равно. Мне нереально хорошо. Наверное, за такие ощущения можно даже отблагодарить.

Поднимаю затуманенный взгляд на него. Адам смотрит на меня сверху вниз, я на коленях между его ног, его здоровенный член перед моим лицом. Его руки на моём затылке и на подбородке — он держит мою голову, легко поглаживает по волосам, трогает большим пальцем мои губы.

— Красивая девочка, — хрипло говорит он. — Правила просты. Целуешь. Лижешь. Сосёшь. Глотаешь. Если я почувствую зубы, результат тебе не понравится. Услышала?

— Да, — едва слышно произношу я.

— Умница. Высунь язык.

Моё плывущее состояние не проходит. Охреневая от себя, я слушаюсь. Открываю рот, вытягиваю язык. Адам подаёт бёдра вперёд и вытирает о кончик моего языка проступившую на головке члена крупную каплю.

Приятный солоноватый вкус. Запах тоже приятный. Поднимаю на Адама глаза, он давит членом на мои губы — я открываю рот шире, позволяя ему скользнуть внутрь.

Адам проникает неспешно. Поворачивает мою голову так, чтобы я захватила его полностью.

Не помещается до конца. Крупный. Думала, будет тошнить, я же понимала, что про три моих дырочки Адам оральные ласки имел ввиду, но всё оказывается далеко не так страшно.

Поднимаю на него глаза. Сама обхватываю его губами плотнее и чуть шевелю языком. Синие глаза сощуриваются, а жестко сомкнутые губы приоткрываются, втягивая воздух. Нравится тебе, сволочь.

Смотрю на него злобно, а сама отдаюсь процессу, стараясь прятать зубы и открывать пошире рот — сволочь ты, Адам, но раз тебя так от меня срывает, этот минет ты не забудешь.

Сорвало тебя ведь от моего вида, точно ведь сорвало, а нехрен было меня так одевать красиво, я же видела себя в зеркале в этом чёрном кружевном платье с моими-то волосами, которые я ещё умудрилась так удачно уложить.

Ты тот ещё эстет, в этом плане я уже всё про тебя понимаю — вон какое выражение на лице, мои волосы намотаны на кулаке, и смотрит, смотрит, смотрит…

У него вырывается хриплый стон, а я мстительно улыбаюсь, насколько это вообще возможно делать с членом во рту, неожиданно для самой себя подмигиваю ему и насаживаюсь глубже, проскальзывая ладонями по его ногам.

Адам издаёт утробный рык, встаёт, опрокидывая меня дальше. Мне приходится упереться ладонями в пол, а он держит меня за голову и начинает трахать мой рот, быстро, но неглубоко, мне совсем-совсем не больно, я только смотрю на него снизу вверх и стараюсь хоть как-то сложить губы поприятнее ему и держать рот пошире.

Он кончает обильно, с рычанием, стискивая меня ручищами, чёрт, он даже на вкус приятный, сволочь такая, хрен с тобой, глотать так глотать, охреневай теперь от радости, что на тебя такое сокровище в виде меня свалилось.

Встаёт, подхватывая меня с пола. Ставит перед собой рассматривает, щурясь. Ничего не могу понять по выражению его лица. Проводит пальцами по моим губам, смотрит в глаза.

Разворачивает резко спиной к себе, обхватывает ручищей, а волосы наматывает на кулак. Прижата к нему полностью, не могу понять, что ему надо, я же всё сделала, что хотел…

— Кто учил? — спрашивает у меня на ухо. — Прямо профессионалка.

Я каменею. Самым натуральным образом. Кажется, я сначала бледнею. А потом краснею. Закрываю глаза, пережидая жесточайший удар обиды и бешенства. Сволочь, вот же сволочь!! Гад! Ненавижу!

Растерянно оглядываюсь вокруг. Что же сделать, чем тебе влепить так, чтобы не встал потом? Ни ты, и член твой больше ни на кого не встал?!

Вдруг цепляюсь взглядом за большое зеркало рядом — в отражении я кажусь особенно хрупкой в этом чёрном кружевном платье с задранным подолом в ручищах этого брутала в чёрном костюме, сжимающего охапку моих ярко-рыжих волос в кулаке.

Он смотрит на меня жадным взглядом, ловит каждую эмоцию на моём лице. До меня доходит: проверяет, реакцию мою проверяет, по лицу решил прочитать, действительно ли я умею, или ему всё же не порченный товар достался.

Кривя губы от бешенства, говорю как можно спокойнее:

— Конечно, профессионалка. Несколько километров плечевых или дальнобойных, или как там нас ещё называют? Трассы, километры трасс, Адам. От Москвы до Магадана, так и научилась. Потом ещё несколько курсов прошла, тут в Москве чего только не научат, курсы не только как выйти замуж за богача путём аукциона, но и минету научить могут, я-то уж не один курс не пропустила. Так что тебя поимели, Адам, на писечке моей плеву проверили, а на ротике забыли. В жопу, кстати, тоже…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Молчать, — он сказал тихо, но я тут же заткнулась.

Вот за это я тебя особенно ненавижу. Как ты успел меня настолько… чтобы по одному приказу…

Закрыла глаза и молча стояла, едва сдерживая слёзы от обиды, злости и острого чувства беспомощности. Называется, решила поблагодарить за неземные ощущения, хрен тебе теперь чего, гаду такому, будет теперь тебе бревно в постели.

О том, что я уже представляла себя и его в постели, я постаралась больше не думать. Лучше вообще совсем ни о чём не думать.

И не думать о том, что меня уже не стискивают, а поглаживают. Перебирают волосы. Касаются груди так, что снова остро вспыхивает желание.

— Будешь продолжать трогать, — шиплю я, — точно ударю. Отойди.

Вместо этого он впивается губами в мою шею, рисуя языком на коже что-то дико возбуждающее. Пытаюсь дёргаться, драться — бесполезно. Он готов к этому, держит умело и крепко, не давая ни шанса причинить себе хоть малейший вред.

Меня накрывает. Не выдерживаю, по щекам льются слёзы — я обвисаю в его руках и неслышно, стиснув зубы, плачу.

14. Кофе

Дышу глубоко, стараясь остановить слёзы. Всхлипы удаётся удержать, а вот слёзы просто катятся по щекам, с ними я совсем ничего сделать не могу.

Закрываю глаза. Пусть. Именно сейчас я готова сдаться. Впервые за долгое-долгое время.

Я точно помню, когда я последний раз чувствовала подобное желание — перестать сопротивляться, барахтаться. Очень хорошо помню. Меня тогда кинули с заказом, за аренду была просрочка, я сама не ела, пытаясь скормить подобранному на улице котёнку макароны с недо-тушёнкой, а денег не было даже на проезд.

Кстати, ведь меня тогда именно Анька выручила. Подкинула несколько заказов.

Я пешком шла часа три до заказчика, потому что денег на транспорт не было, но пытаться бесплатно проскочить или попросить денег у кого-то, даже у той же Аньки, гордость не позволяла. Котейку, я кстати, пристроила потом в добрые руки, убедившись, что там на корм точно денег будет хватать.

Тогда не сдалась. А сейчас… Этот гад… Всё это… Как меня так быстро раскатало? Не хочу плакать! Только не при ком-то. Только не при нём. Что сделать, чтобы он свалил? Я вообще хоть что-то могу сделать?

Адам прикусывает мочку моего уха — меня начинает трясти. Слёзы льются из-под век.

Осознаю, что он разворачивает меня к себе. Обхватывает руками моё лицо и поглаживает большими пальцами мокрые щёки.

Слышу тихий приказ:

— Посмотри на меня.

Подчиняюсь и смотрю. Плачу я, кстати, некрасиво. Это я тоже про себя знаю. В такие моменты моё лицо искривляется, покрывается белыми и красными пятнами.

Такой ценитель женской красоты, как Адам, должен меня сейчас призывать к порядку, заставлять успокоиться. Или хотя бы дождаться, когда мои слёзы пройдут.

Но он рассматривает моё лицо и глаза, скользит подушечками по мокрым щекам.

— Почему плачешь? — спрашивает.

Закрываю глаза, изо всех сил стараясь не сорваться.

— Смотри на меня, — в его голос вплетаются стальные нотки, — и отвечай.

Прерывисто дышу.

— Слабо же меня держишь, — едва слышно говорю я. — Могу же в пах долбануть так, что…

— Не можешь, — перебивает он. — Ты горячая, местами напрочь отбитая, но не дура.

Открываю глаза и смотрю на него.

Адам хмуро рассматривает меня. Долго. А потом идёт на кухню, взяв меня за руку. Через два шага скидываю шпильки, иду босиком, одёргивая задравшееся платье.

Он бесцеремонно усаживает меня на высокий барный стул, открывает шкафчики, что-то капает в стакан с водой.

— Пей.

Вода немного пахнет какой-то невнятной медициной, но мне плевать. Выпиваю. Адам отходит к окну, долго в него смотрит. Я сижу молча, глядя на свои пальцы, и ковыряю заусенец.

Может из-за молчания, может из-за адамской воды, но меня отпускает.

Адам, наконец, поворачивается ко мне.

— Из-за чего плакала? — спрашивает.

Глубоко вздыхаю. Отвечаю, глядя ему прямо в глаза.

— Накопилось.

— Конкретнее.

— Вчера утром меня купили. До этого я три дня тряслась от страха в клубе, пока меня лапали, раздевали, угрожали. После этого…

Я растеряно оглядываю кухню, не зная что сказать. Что сказать? Что меня привезли в богатый дом и доводят до оргазмов?

Шумно выдыхаю и закрываю лицо ладонями.

— Ты не ответила на вопрос.

Вздрагиваю оттого, как близко он задаёт этот вопрос. Вскидываю голову. Так бесшумно и быстро подошёл…

Адам стоит в шаге от меня, скрестив руки на груди.

Похоже, не отстанет. Чувствуя опустошённость, я отвечаю честно, опустив глаза на свои руки и снова терзая заусенец.

— После того, как ты меня… на диване… — сглатываю, зажмуриваюсь.

Он молчит. Облизываю губы и продолжаю.

— Мне стало… очень хорошо. Ты… Я думала… Это описывают как… Короче, ничего хорошего не слышала. А с тобой…

Я краснею, чувствую, что щёки пылают, боюсь поднять на него глаза, иначе точно не договорю.

— Не было неприятно, — продолжаю тихо, — хотела… Показалось правильным… короче захотелось отблагодарить, а ты… — заканчиваю шёпотом.

Снова дёргаю заусенец, под ним показывается розовая кожица, ещё немного, точно до крови раздеру. Он накрывает мои пальцы своими сильными и длинными, останавливая непотребство. Держит в руке, поглаживая подушечкой мой ноготь. Молчит.

— Мне стало очень обидно, — едва слышно шепчу я. — Не… не говори мне такие вещи больше.

И чего я перед ним распинаюсь? Поджимаю со злостью губы. Он касается моего подбородка, приподнимая. Мотаю головой, смахивая его руку.

Хватает снова, сжимает жёсче, поднимает моё лицо. Смотрю на него злобно глаза в глаза.

Смотрит. Молчит.

— Я буду говорить тебе то, что сочту нужным, — наконец, произносит он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я неожиданно усмехаюсь.

— Тогда сначала прочитай руководство для кинолога.

Адам вопросительно приподнимает бровь.

— Кинологи. Специалисты такие, — охотно поясняю я. — С собаками работают. Желательное поведение надо закреплять лаской, а нежелательное пресекать. Я думала, положительные эмоции от минета входят в желательное поведение, или я ошибаюсь? А ты прям жёстко сейчас отбил любую охоту хоть что-то…

Я обрываю себя. А с чего я взяла, что я вообще хочу что-то для него делать?

— Разве что перед тобой стоит задача помучить меня как следует. Ах да, когда я злюсь, у меня темнеют глаза, и это зрелище тебе нравится. Поэтому ты меня намеренно злишь.

— Когда ты плачешь, мне не понравилось, — сообщает он.

— Тогда рекомендую меня злить, но в рамках, а то я сейчас в таком состоянии, что реветь буду по поводу и без.

— Ты даёшь мне рекомендации? — на его губах появляется намёк на улыбку.

Вздыхаю.

— Да, даю.

Адам улыбается шире. Оставляет меня в покое и отходит к шкафчикам. Открывает, достаёт банки, звенит зёрнами в кофемолке. Кухню наполняет умопомрачительный аромат. Адам включает варочную панель и ставит на неё блестящую медную турку.

Несмотря на моё прибитое состояние, всё равно любуюсь этим красивым мужиком. Отточенные движения. Хищная грация. В этом чёрном костюме на белоснежной кухне он смотрится особенно эффектно.

Наливает чёрную жидкость, которая выглядит скорее нефтью, чем кофе, в крохотную чашечку, садится на высокий стул у барной стойки, пригубливает и смотрит в окно.

— Тебе не наливаю, — говорит он, — потому что успокоительное выпила. Этот кофе сильно тонизирует, тебе сейчас ни к чему.

— Ты кажешься достаточно протонизированным, — не удерживаюсь и комментирую я.

Он пожимает плечами.

— Я всю ночь не спал. Прошлую тоже. Хотел с тобой в ресторан сходить, позавтракать, но ты… — он окидывает меня мрачным взглядом, — увидел тебя в этом, просто башню сорвало. Разозлился.

Я аж опешила от такой откровенности.

— На что разозлился-то?

— На то, что решил тебя в этом повести в публичное место, — усмехается. — Зато прочувствовал, почему в арабских странах на женщин надевают паранжу.

Не нахожу, что ответить. Адам залпом допивает кофе, подходит ко мне. Хватает за талию, усаживает на барную стойку. Прежде чем успеваю опомниться, сдёргивает с меня трусики.

Я вцепляюсь в его плечи, а он хватает меня за бёдра и усмехается.

— Поощрять хорошее поведение, говоришь? Хорошо, Виктория. Сейчас ты в целом ведёшь себя хорошо: не пытаешься меня бить и ведёшь осмысленную беседу. Это поведение я собираюсь поощрить.

Адам давит мне на грудь, опрокидывая на спину, раздвигает широко мои ноги и смотрит мне прямо туда…

— Роскошная. Нежная и сочная. Сутками бы рассматривал. Говоришь, на диване понравилось? Давай усугубим.

15. Ресторан

Не успеваю ничего сделать. Он накрывает ртом мои половые губы и проводит по ним языком.

Меня выгибает от острейших ощущений. Вцепляюсь в его волосы.

— Нет! — я вскрикиваю, — не надо, не делай… ах…

Он отрывается, смотрит на меня, сжимая мои раскрытые бёдра.

— Почему не надо? — улыбается.

— Я только что в истерике каталась, — цепляюсь за соломинку, — ты мои мозги вообще всмятку превратить хочешь?

Он пожимает плечом, снова рассматривает мои половые губы. От откровенного взгляда меня накрывает желанием. Чувствую, как между нижних губ выступает влага.

— Ты дико сексуальна, Виктория, — не прекращая меня рассматривать, говорит Адам. — Чистый секс в концентрированном виде. Как стоишь, как смотришь, как говоришь. Особенно то, как ты реагируешь на меня.

— Да, я реагирую! — огрызаюсь я, чувствуя, что всё больше краснею. — Но это не повод…

Не знаю, от чего я краснею больше — от стыда из-за его откровенных действия или от того, что мне очень приятны его слова. Конечно, приятны. От такого мужчины комплимент получить. Но это не меняет моей ситуации и бесстыдства всего происходящего.

— Адам, отпусти меня, — прошу его тихо. — Да, мне приятно и хочется, но мозги взрываются, ты мне психику и так уже раскатал, дай хоть немного в себя прийти и очухаться, ты же как неандерталец набрасываешься…

— Ого, моя рыжая малышка учится просить и даже требовать, — широко улыбается он. — Интересный побочный эффект дрессировки, но мне нравится.

Пока я залипаю на его неожиданную улыбку, совершенно теряясь, что на это могу ответить, Адам хватает меня, ставит на пол и ведёт за руку наверх, на второй этаж.

Быстрый он всё-таки. Не успеваю за сменой его решений.

Заводит в спальню и начинает перебирать вешалки в шкафу. Бросает на кровать тёмно-зелёное длинное платье. Усаживается в кресло у окна и смотрит на меня.

— Переодевайся.

Мне казалось, что ещё больше я краснеть не смогу. Я ошибалась. Щёки пылают.

Пока я размышляю, он забрасывает ногу на ногу и устраивается удобнее.

— Я буду смотреть на тебя, Виктория, — в его голосе звучит приказ. — А потом мы пойдём и поедим. Я голоден.

Смотрю на него, на платье на кровати, опускаю взгляд на себя. Глубоко вздыхаю и беру себя в руки. С этим я тоже справлюсь.

Начинаю возиться с застёжками на спине. Застегнуть все эти крючки у меня получилось с трудом, когда одевалась, минут двадцать на это убила.

Сейчас один из крючков цепляется за кружево, и я никак не могу его освободить. Давно бы рванула, но платье жалко — оно мне очень понравилось, нереально красивое.

Адам встаёт и стремительно приближается. Я отшатываюсь, но он хватает меня за плечи и поворачивает меня спиной к себе.

— Пугливая малышка, — в том, как он говорит, проскальзывают игривые нотки. — Я помогу.

Замираю от ощущения его широких ладоней на спине. Преувеличенно медленно он расстёгивает крючки один за другим. Я замираю, едва дыша, сердце колотится, дыхание перехватывает.

Ласкающими движениями он снимает кружевную ткань с моих плеч, помогает высвободить руки из рукавов, стягивает платье с бёдер.

Остаюсь в чулках и невесомом ажурном бюстгальтере. Он гладит меня ладонями по спине, накрывает грудь, сминает обеими руками, притягивает к себе. Чувствую, как он вжимается каменным членом в меня сзади.

— Ты хотел… — мой голос срывается, я сглатываю и продолжаю: — хотел, чтобы я… чтобы я оделась.

— Верно. Я хотел. И хочу, — голос низкий, мурлыкающий, дико возбуждающий. — Не трясись так. Одевайся. Одеться я тоже помогу.

Отходит от меня, берёт платье с кровати, протягивает мне.

Торопливо натягиваю на себя. Снова вожусь с застёжкой.

— Ты специально такие выбирал, — бросаю на него яростный взгляд, — чтобы я не смогла самостоятельно справиться?

— Нет, — хитро смотрит, поворачивает меня спиной к себе и медленно застёгивает крючки. — Но это приятный бонус. Отправлю дизайнеру дополнительные чаевые.

Поворачивает к себе, наклоняется и целует в губы. Я успеваю только вздохнуть — а он уже у шкафа, выбирает для меня обувь.

— На этих тебе будет удобнее. Обувайся и идём.

Платье оказывается глубокого и насыщенного изумрудного цвета, с длинными полупрозрачными рукавами и юбкой ниже колен. Простое, струящееся, нереально мягкое наощупь и очень женственное.

Адам окидывает меня удовлетворённым взглядом, крепко хватает за руку и ведёт за собой.

Коридор, лифт, холл. Автомобиль, озорной взгляд Сергея в зеркале заднего вида, потоки машин.

Адам рядом со мной на заднем сидении, мы пристёгнуты, но он всё время ко мне прикасается. То возьмёт мою руку и рассматривает, поглаживая пальцы, то поправит волосы и задержит их, сжимая в кулаке.

Я ёжусь, отстраняюсь, но ему это не мешает продолжать трогать. Если не врать себе, мне приятны его прикосновения, но ему я в этом ни за что не признаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В небольшом уютном ресторане никого — официант поглядывает на Адама с опаской, и ведёт себя с ним подчёркнуто вежливо и даже подобострастно.

Едим в молчании. Очень вкусно.

Адам снова заказывает себе кофе и с прищуром смотрит на меня.

— Ты только для работы фотографируешь? — неожиданно спрашивает он.

16. Десерт

— Знаешь, — задумчиво глядя на него, произношу я, — на этот вопрос односложно не ответить.

Довольно щурясь, Адам пригубливает кофе. Ставит чашку на блюдце, крутит её пальцем за крохотную ручку вокруг оси. Медленно.

На белой чашке видны потёки кофе, он снова пригубливает, слизывает с чашки капли, глядя мне в глаза, и снова ставит на стол.

От вида его языка, лизнувшего чашку и полноватых чётких губ, обхвативших белый фарфоровый край, мне становится не по себе. Дыхание становится чаще.

В мыслях крутится, как я лежала перед ним на барной стойке, и он языком точно так же…

Виктория! Да он же дразнит тебя. А ты ведёшься. Опускаю глаза.

— Я потому такой вопрос и задал, — внезапно говорит Адам, заставляя меня вздрогнуть, — чтобы ты ответила развернуто.

Вздыхаю и смотрю на официанта, который ставит передо прямоугольный кирпичик тирамису. Обожаю этот десерт. Пристально смотрю на Адама.

Он загадочно улыбается, подносит чашку с кофе ко рту, глядя на меня поверх ободка сообщает:

— Здесь кондитер — мастер тирамису, объездил всю Италию, собирая разные рецепты. Я заказал для тебя вариант, где больше горького шоколада.

Разглядываю десерт так, будто в посыпку какао подмешали цианид. Горький шоколад я тоже очень люблю.

— Спасибо, — вежливо говорю я.

Снова смотрю на Адама. Он с интересом поглядывает на меня, на десерт передо мной и на мою чашку, пока пустую. Берёт пузатый заварочный чайник, наливает мне желтоватую прозрачную жидкость.

— Это ромашка. Успокаивает. И в целом полезно для организма, — доброжелательно глянув на меня, поясняет он и добавляет: — Вопрос, Виктория. Ты хотела ответить развёрнуто.

Отпиваю чай — горчит, беру чайную ложечку.

— Я очень люблю фотографировать, — начинаю я свой развёрнутый ответ. — Сейчас, когда заказов много, желание бегать с аппаратурой сильно снижено. Знаешь, как говорят, не надо превращать хобби в работу. Я вот превратила.

Отсоединяю ложечкой кусочек десерта и кладу в рот. Сладко-горьковатый вкус наполняет рот, нежный шоколадный десерт растекается на языке. Ничего не могу с собой поделать, прикрываю глаза от удовольствия, забываю обо всём и медленно смакую.

Смываю вкус ромашковым чаем, ловлю задумчивый взгляд Адама. Он так на меня смотрит…

Спросить бы, о чём мужчина может думать с таким выражением в глазах, но я уже взялась отвечать на его вопрос.

— И всё равно я… — я покрутила ложечкой в воздухе. — На выходных обязательно стараюсь выбраться в парк. С фотоаппаратом. Утки, небо, сосны. Росинка на рассвете. Морозный узор на листве.

Я смущаюсь. Морозный узор из тех, что меня заставила когда-то Анька выставить в картинную галерею, висел в кабинете у Адама. Я это точно знаю. То, что я тогда поймала в объектив ранним утром, я не забуду никогда. Это точно мой снимок.

Я усиленно стараюсь притвориться, что я просто общаюсь с интересным собеседником и отстраниться от пережитого, и от аукциона, и от наездов Адама. Получается с трудом. Точнее, не получается.

— Ты фотографируешь сам? — задаю я встречный вопрос. — Или только скупаешь снимки для развешивания на стенах?

Адам усмехается. Отпивает кофе.

— Скупаю, — он поглаживает подушечкой указательного пальца по ободку чашки. — Предпочитаю отдавать дань уважения профессионалам. Я много раз пытался освоить, но всё время или горизонт заваливаю, или резкость не ловлю.

Удивлённо смотрю на него.

— Что? — усмехается.

— Не могу представить, что ты что-то мог бы делать неидеально.

Адам приподнимает бровь.

— Мне лестно твоё мнение.

Смущаюсь.

— Ешь, — приказывает он, кивая на десерт. — Это вкусно.

Задерживаю дыхание и успеваю взять себя в руки, чтобы не огрызнуться и не сказать какую-нибудь колкость. Нереально вкусное лакомство тут же теряет привлекательность.

— Я больше не хочу, — говорю, глядя ему прямо в глаза. — Заставишь?

— Нет, я не собирался заставлять, — пожимает плечами он. — Тебе явно понравилось. Почему сейчас отказываешься?

Я зависаю. Действительно, почему? Из-за того, что Адам приказал?

Пока я соображаю, что ответить, он допивает кофе, встаёт и протягивает мне руку.

— Идём.

Я смотрю на руку, на десерт, на чайник. Жалею о своём поступке. Мне безумно понравился десерт и теперь из-за своего упрямства я его не смогу доесть. Гадство.

Натягиваю покер-фейс и подаю ему руку.

Адам касается пальцев, ласкающим движением проводит по ладони, сжимает мою руку и тянет на себя.

Дыхание перехватывает. Встаю, и оказываюсь вжата в него. Да что ж он меня в покое никак не оставит. Опускаю глаза, терплю, а сама… ловлю каждое мгновение. Похоже, что у меня точно мозги теперь всмятку.

Адам отпускает меня, гладит по шее кончиками пальцев, поправляет волосы на плече. Сжимает мою руку и ведёт на выход.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не знаю, что и думать. В автомобиле Адам молчит, изучает что-то в телефоне. В этот раз он меня не трогает. И я ловлю себя на том, что мне теперь не хватает его прикосновений. Сюр какой-то.

Мы возвращаемся в ту самую “летнюю”. Он заводит меня в спальню, где нет камер. Снимает пиджак, ложится на кровать поверх покрывала, укладывая меня рядом с собой.

Кладёт мою голову себе на грудь, обнимает.

Я вообще перестаю что-то понимать в его действиях. Пока пытаюсь сообразить, что происходит, Адам прижимает меня к себе плотнее и крепко засыпает.

17. Пробуждение

Просыпаюсь от поцелуя. Чьи-то губы меня гладят по лицу и невесомо касаются моих губ.

Мне уютно и хорошо. Какой хороший сон.

Я обнимаю руками мощную спину, проскальзываю ладонями по шёлку мужской сорочки, задевая плоские швы, подставляю шею под дорожку поцелуев.

Дивный, прекрасный, восхитительный сон.

Цепочка лёгких поцелуев возвращается к скуле, уголку рта. Твёрдые губы накрывают мои — требовательнее, настойчивее.

Я раскрываю губы, отвечая на поцелуй, охотно встречаю уверенные движения его языка, подставляя свой язычок под всё более активные ласки.

Тёплая волна возбуждения пробуждается внизу живота, растекается по телу сладкой негой, и я потягиваюсь, прижимаясь к твёрдому мужскому телу, подставляя грудь под широкую ладонь.

И тут до меня доходит: не сон! Я заснула с Адамом! Сколько я спала?

Замираю, распахиваю глаза, упираюсь в мощную грудь ладонями.

Адам отстраняется от моих губ, но не отпускает, продолжает нависать надо мной.

— Ты мне снотворное да? — спрашиваю я первое, что приходит в голову, — там, на кухне, ты мне дал успокоительное, там ещё было снотворное, да? Поэтому я заснула с тобой?

Это предположение его веселит.

— Нет, — он легонько касается пальцами моей шеи, — обычное успокоительное. Я рад, что ты заснула со мной.

Улыбается и негромко смеётся приятным бархатистым смехом.

— Если бы мне нужно было бы трахнуть тебя спящей, будь уверена, я бы это уже сделал.

Наклонятся и легко касается губами уголка моих губ. Замираю, ошеломлённо разглядывая его.

— Ты не только красивая, но и очень чувственная, — доверительно сообщает он, — нежная очень. Когда прячешь свои колючки, очень-очень мягкая.

— Ты же спал, — отвечаю со странной смесью ошеломлённости его словами и удовольствия.

Мне приятно, я краснею. И ещё мне не нравится, что он снова застигает меня врасплох.

— Да, спал, — его низкий голос звучит с мурлыкающими интонациями, — и мне приятно, что ты со мной заснула, не пытаясь меня убить или сбежать или выкинуть ещё какую-нибудь глупость. Это говорит о том, что я тебе нравлюсь. И ты начинаешь мне доверять.

— Зачем разбудил? — говорю я, лишь бы заболтать его и взять паузу от всех эмоций и чувств, что бушуют сейчас во мне.

— Проснулся, а ты рядом. Прижималась ко мне… доверчиво. Очень красивая. Платье чуть задралось. Поправил. Коснулся и… Мягкая ткань. И ты в нём такая мягкая. Не удержался.

Смотрит на губы.

— Хочу снова поцеловать.

Сказал — и смотрит на губы. Не целует. Просто смотрит.

Не понимаю, что происходит. Я и сама хочу. Поймал меня сонную, гад. Но хорошо же целуется.

— Тогда целуй, раз так хочется, — шепчу я.

Тут же пугаюсь. Передумываю, но не успеваю об этом сообщить — его губы властно овладевают моим ртом, заставляя подчиниться его напору.

Вздрагиваю, чувствуя его ладонь на своём бедре. У меня в груди зарождается протестующий стон, я пытаюсь упереться в него, оттолкнуть, но Адам целует настойчивее, его пальцы оказываются между половых губ.

Разрывает поцелуй, смотрит на меня пристально.

— Виктория, ты хочешь меня, — тихо говорит он.

Его рука на моих нижних губах не двигается, да и он сам не двигается, только смотрит и ждёт реакции.

И от этого всего меня накрывает ещё сильнее. К чёрту всё. Я и правда его до одури хочу.

— Да, — просто говорю я.

Улыбается.

— Если хочешь, я лишу тебя девственности сейчас, — серьёзно говорит он. — Ты даже не представляешь, какого колоссального удовольствия себя лишаешь.

— Откуда же мне представлять? — прищуриваю глаза я. — Не, я понимаю, что ты герой любовник, но…

— Не герой, — хмурится он. — Но любовник я хороший, это факт.

Он медленно двигает пальцами внизу между складок вокруг чувствительного входа, и у меня перехватывает дыхание.

— Я очень хороший любовник, — разглядывая мои щёки и задерживая взгляд на губах, говорит он. — Ты очень чувствительная, чувственная девочка, создана для удовольствия. Балдею, когда ты кончаешь, хочу на это снова и снова смотреть. И стоны слушать. Стонешь ты так возбуждающе, что я хочу немедленно вставить тебе по самые яйца. Чтобы застонала снова, уже от моего члена внутри.

Не знаю, что ему ответить. Краснею. Меня разрывает противоречивыми эмоциями. Дико хочу. Невыносимо стыдно.

Адам смотрит пристально. И… мне страшно. Он дико привлекательный, меня нестерпимо к нему тянет, но я… Нет, я совершенно точно не готова.

— Адам, я не хочу, — шепчу я.

— Врёшь, — щурится он и давит между половых губ сильнее.

Меня выгибает, вцепляюсь в его плечи и раздвигаю ноги шире, чтобы было удобнее ему. Он тут же пользуется приглашением, гладит вокруг клитора смелее, с моих губ срывается гортанный стон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Адам!

— Ты врушка, Виктория, — говорит он, опуская взгляд ниже, на мою грудь. — Ты покраснела, глаза блестят, дыхание участилось. На мои ласки бурно отзываешься.

— Не бурно! Ах… — меня выгибает от нового движения между половых губ. — Я… Адам! Ах… Нет же… О… Как же ты это делаешь, гад, ненавижу, ах…

— Ненавидишь? — движения его пальцев ускоряются, голос звучит заинтересованно, — почему?

18. Враньё

— Потому что… ох… зачем так-то?.. Чёрт!

Я закусываю губу и закатываю глаза от невыразимого наслаждения.

— Я не чёрт, — в его низком хриплом голосе искрится довольство. — Я вполне себе земной мужчина. Так почему ненавидишь?

— Адам!

— Да, это моё имя.

Его пальцы останавливаются за мгновения до моего срыва в оргазм.

Издаю протестующий стон.

— А что, скажешь, не за что ненавидеть? — безуспешно пытаясь высвободиться, вопрошаю я.

— Наверное есть, — теперь он говорит с нарочитой задумчивостью, — я поэтому и спрашиваю тебя, почему.

— Рррр… — только так и могу выразить всю степень своего возмущения.

— Тигрица.

Его губы властно накрывают мои, он двигает пальцами, и от ритмичных сильных нажатий я взрываюсь в бурном оргазме, дрожа всем телом, протяжно выстанывая своё наслаждение в его приоткрытый рот.

Едва прихожу в себя, он кладёт мою руку на свой пах. Невольно сглатываю оттого, каким твёрдым и здоровенным ощущается его член под мягкой тканью брюк.

— Я просила дать мне время.

— Я тебе его дал.

— Ты слишком настойчив.

— Есть такое.

— Давишь.

— Конечно. Я тебя хочу. Ты очевидно хочешь меня. Зачем тянуть время и лишать обоих удовольствия? Его совершенно точно будет много. Очень много.

— Я не хочу.

— Врёшь. Иначе уже бы одёрнула руку, а не гладила бы меня.

Моя ладонь замирает. Ошеломлённо опускаю глаза. Я и правда сейчас гладила его член сквозь брюки?

Смотрю в насмешливые синие глаза. Довольно щурится, на чётко-очерченных губах таится улыбка. Красивый гад.

— Ты не отстанешь? — обречённо спрашиваю я.

Смеётся.

— Нет, конечно. Наоборот. Буду выжидать, и снова усиливать напор.

Он гладит кончиками пальцев по моему бедру и я невольно прижимаюсь к нему, трусь как кошка. Доходит, что делаю, отшатываюсь, но он хватает меня за руки.

Подминает под себя, прижимает запястья к простыне, трётся напряжённым членом между ног.

— Ну так что, Виктория, — смотрит внимательно, на губах хищная улыбка. — Ответа о причинах ненависти я не услышал, делаю вывод, что их нет. И сказано в сердцах для красного словца.

Молчу.

Он тоже.

Держит. Молчит. Смотрит.

Его губы начинают медленно приближаться к моим.

Останавливается. Его дыхание с ароматом кофе на моих губах.

Его взгляд прикован к моим губам.

— Не хочешь? — медленная улыбка на его губах.

Хочу… Как же я его хочу!.. До спазма между увлажнившихся нижних губ, до дрожи пальцев на его плечах. Я одно сплошное желание…

— Нет, — говорю, упрямо сжимая губы.

Он улыбается.

— Врёшь, — шепчет он, глядя мне прямо в глаза.

— Вру, — отвечаю я, — хочу. Но ответ это не меняет. Нет.

Адам расплывается в широкой улыбке.

— Хорррошааа… — протягивает он, рассматривая мои глаза.

Вдруг резко встаёт, поправляет на себе одежду, неотрывно глядя на меня.

Я сажусь, одёргиваю подол платья, прикрывая ноги, непонимающе смотрю на него.

— Ты врёшь самой себе, Виктория, — улыбаясь и рассматривая меня жарким взглядом, говорит он, — но так даже интереснее. А давай-ка мы с тобой…

Его браслет издаёт жужжание. Он замолкает. Его взгляд меняется. Он смотрит уже не на меня, в пространство перед собой. Лицо Адама, только что живое и выразительное, буквально каменеет.

Он смотрит на браслет, чиркает по нему, отстукивает какой-то ритм. Достаёт телефон, его длинные пальцы резко и стремительно двигаются по экрану.

Хочу отползти от него и прикрыться покрывалом, а лучше спрятаться за кроватью или выбежать в дверь за моей спиной — настолько резко изменился его настрой.

Я словно снова ощутила себя на том подиуме, связанная и с пластырем на лице во время аукциона, когда он шёл ко мне хищным шагом, а явно весьма непростые люди в зале отодвигали стулья, стремясь оказаться подальше от него.

Адам прячет телефон, останавливает на мне немигающий взгляд холодных синих глаз. Я леденею, буквально каменею от иррационального, ничем не объяснимого страха.

— Собирайся, — тихо и отрывисто говорит он, — Сейчас придёт Римма. Они с Сергеем отправят тебя в другое место. Распоряжения я отдал.

— А… — почему-то шепчу я, — а ты?..

Он усмехается — по моей спине ползёт холодок.

— У меня деловая поездка. Тебе кстати. Та моя квартира хороша. Тебе понравится. Через пару дней сможешь снова работать. Под присмотром. Сергей и Римма отвечают за твою безопасность. Откажись от глупостей типа побегов. Для тебя это может кончиться летально. Услышала?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Летально? Меня убьют, если попытаюсь сбежать? Что за?..

— Услышала? — Адам повторяет тихо, со зловещей интонацией.

От его тона меня начинает трясти, на глаза наворачиваются слёзы.

Киваю. Адам медленно подходит, я невольно отшатываюсь, но он хватает меня за плечо. Проводит рукой по волосам, впивается в мои губы быстрым поцелуем и стремительно выходит.

Я не могу пошевелиться. Адам сказал собираться, но я не могу.

Римма возникает на пороге молча, но от её немигающего взгляда и выразительно приподнятой брови я вскакиваю и начинаю метаться по квартире, лихорадочно вспоминая, что я успела достать и куда положить из своих вещей.

19. Новизна

В жизни так быстро не собиралась.

Без единой мысли в голове тороплюсь вниз по служебной лестнице.

То и дело перехожу на бег, чтобы поспеть за стремительно идущей Риммой, умудряющейся спускаться с царственно-грациозной неспешностью и умиротворённой улыбкой на безупречно-красивом холёном лице.

До чего жуткая женщина. Кобра королевская с золотыми кольцами на хвосте.

Выход со служебной лестницы на четвёртом этаже, длинный коридор, служебный лифт, затемнённая парковка, Сергей, открывающий дверь сначала мне — на заднее сидение, затем Римме — на переднее.

— Пристегнись, — бросает мне Римма через плечо.

Пока я вожусь с ремнём безопасности, мы выезжаем с парковки, вливаемся в поток. Глаза Сергея в зеркале заднего вида устремлены вперёд, прищурены, словно сквозь прицел смотрит.

Жутко это всё. Вопросы задавать опасаюсь.

Мы петляем по Москве слишком долго, сама не замечаю, как меня вырубает от тихой музыки и плавной езды.

Римма будит меня на подземной парковке.

Как и говорил Адам, квартира мне нравится. В ней нет той ослепительной белизны, которая делала бы её похожей на выставочную галерею.

Здесь тоже много фотографий на стенах, но они органично вписываются в уютный бежевый интерьер с зелёными растениями и лаконично-элегантной мебелью.

Красивая просторная студия с панорамными окнами от пола до потолка.

Идеальная. Я влюбляюсь в неё сразу.

— Камер здесь нет, только в коридоре и на балконе, — от голоса Риммы вздрагиваю.

Римма подходит к столу в кухонной зоне, выкладывает из сумочки беленький тонкий мобильный телефон, набор кредитных карт, ключи, белый браслет.

— Разберёшься, — коротко глянув на меня, она выходит.

Наверное разберусь, но я вдруг понимаю, что у меня совершенно нет сил. Нахожу спальню, заваливаюсь прямо на покрывало, подтягивая под голову подушку и снова засыпаю.

Следующие дни идут странно. Разбираюсь с телефоном — в нём короткие сообщения от Адама.

Следую его инструкциям. Выбираю для себя одежду в шкафах — строгую, закрытую, удобную, невероятно приятную к телу преимущественно бежевых, белых и кофейных цветов. Заказываю доставку из ресторанов.

Опасливо гуляю по району — продуманному жилому комплексу премиум-класса.

Первый заказ на фотосъёмку приходит спустя пять дней. Долго таращусь на него.

Пишу в чат Адаму — да, у меня теперь с ним есть чат, причём просто иконка с белым квадратиком и надписью “чат” без опознавательных признаков каких-либо мессенджеров.

«И что? Мне прям можно идти и брать заказ?» — пишу, нажав на круглую аватарку, изображающую белую стену и висящую на ней квадратную фотографию моря.

Ответ приходит почти сразу. Ждал?

«Если хочешь. Там предметка. Список студий в телефоне. Выбери подходящую и вперёд. Сергей отвезёт».

Долго пялюсь на сообщение. Почему-то прям слышу его тихий вкрадчивый голос, от воспоминаний о котором сладко тянет внизу живота.

Ярко представилось, как он сидит в кресле, забросив ногу на ногу и держит в своих красивых сильных пальцах телефон. И слегка улыбается.

Гад!.. Встряхиваю головой. Я же у него в заложниках, в плену, или в чём там…

Так… Стоять, Викусь. Не думай пока об этом. Пока надо просто адаптироваться и чинить себе психику. Я постепенно во всём разберусь, а пока буду играть в предложенные мне правила игры.

Куда там спешно сорвался Адам, я не знаю, но иметь дело с возможностью «летального исхода» я не собираюсь.

Одно дело контролируемый риск типа скалодрома под потолком со страховкой, совсем другое — лезть ночью в дождь без верёвок по отвесной стене, не зная, там внизу действительно земля близко с мягким падением на травку, или это стройка с торчащей арматурой и провалами в пять этажей.

Короче, в топку. Принимая доставку от курьера я невольно думаю: а что, не такая уж и плохая жизнь. Что, Вика, продалась за вкусную еду, красивый вид из окна и премиальные шмотки?

Не знаю, продалась или нет. Вопросов у меня к себе в процессе этой спокойной жизни в красивой квартире становится всё больше и больше. Адам, какой ты всё-таки гад!..

Я нахожу список студий, назначаю в одной из них встречу с заказчиком — восторженной женщиной лет тридцати пяти в дорогих шмотках и кучей явных улучшений на лице. Она что-то вещает про интернет магазин и про то, что ей обязательно нужное “луч-ше-е!”.

Фотографирую золотые кольца. Делаю лучшее. Я ж профи. Ещё пять дней сижу, обрабатывая снимки — ретушь, кадрирование, блики и вот это вот всё.

Странно, именно этот заказ возвращает мне устойчивость. Может, я и птичка в золотой клетке, но впервые за долгое время жить самостоятельно…

А почему, собственно, я раньше так не жила? Я прилично зарабатывала. Давным давно могла бы не снимать квартиру с Анькой, а жить отдельно. Позволить себе приличную квартиру, пусть и не такую роскошную, как эта, но вполне на уровне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не хочу думать, но мысли всё равно крутятся в голове.

Как бы сложилась моя жизнь, если бы не этот аукцион? Когда бы я съехала от Аньки? Если бы не с аукционом, то как ещё, когда бы и как она бы меня подставила? Я ж ей верила… Из какой жопы она меня вытаскивала уже. Вот ведь тварь. Прям обрушила веру в людей.

Да у меня, пожалуй, всё обрушилось. Совершенно не понимала, что мне делать.

Всю жизнь у меня была борьба за выживание, экономила каждую копейку, работала круглые сутки, отказывала себе во всём, копила, копила, копила…

Что мне делать, когда Адам снова придёт?

В том, что он явится, я не сомневалась. Подозреваю, что он так и планировал с самого начала оставить меня наедине с собой.

Похоже, что бурное общение с невыспавшимся Адамом у меня произошло из-за камеры в душе. Невольно улыбаюсь от мысли, что он изменил свои планы из-за меня. Чувствовать себя желанной, даже в таких безумных обстоятельствах, оказывается, очень приятно.

Через два месяца неспешной жизни я уже втягиваюсь. Принимаю ситуацию. На пластиковых картах исправно появляются новые суммы. Появляются новые заказы на предметку.

Иногда я пялюсь на иконку с чатом Адама, но сама не пишу. Он тоже не пишет.

Наконец, я решаюсь разорвать сценарий. Снега уже нет, стоят тёплые весенние дни, набухают почки и пробивается травка.

Надеваю старые джинсы из рюкзака, любимые беговые кроссовки, футболку и олимпийку. Беру фотоаппарат с макро-объективом.

Ныряю в метро, отправляюсь в центр. Брожу по набережной, щёлкая выбоины и трещины на ограждениях. Прыгаю в парке за веткой с набухшей почкой, чтобы смазать её на длинной выдержке. Ползаю по траве, пачкая коленки, чтобы поймать проступающую травку.

Солнышко припекает. Я кайфую.

Беру себе стаканчик кофе с крышечкой, стою на набережной, рассматривая тёмную воду.

Достаю фотоаппарат, начинаю листать снимки на экране — есть довольно неплохие, можно будет в фотошопе ещё повозиться.

Солнце выходит из-за тучи и засвечивает экран.

Уже начинаю движение, чтобы отвернуться от света, но замираю, чувствуя, как по всему телу пробегает холодная дрожь — красивая широкая мужская рука нависает над экраном фотоаппарата, заслоняя солнце.

Обречённо закрываю глаза от вкрадчивого, слишком знакомого, бархатисто-низкого голоса.

— Здравствуй, Виктория. Я там одно деревце присмотрел с набухшими почками. Покажешь, как выставить настройки?

20. Встреча

Я не двигаюсь. Стискиваю фотоаппарат так, что аж ногти побелели.

— Снова нарушаешь мои планы, — продолжает Адам, в его глубоком голосе с бархатисто-игривыми нотками слышится улыбка, — Я не собирался подходить. Но за тобой, кроме меня, наблюдает ещё трое мужчин. Двое бы не решились, а вот один самец был в низком старте.

— А… — только и получается произнести мне.

— А я не захотел усложнять наши отношения. Я же говорил тебе, никаких мужчин. Вдруг бы ты согласилась продолжить с ним общение. Мне пришлось бы реагировать. С непредсказуемыми последствиями. Поэтому подошёл. Чтобы не пришлось. Реагировать.

— Адам… — пытаясь дышать ровно, всё-таки произношу я.

— У тебя кофе закончился, я взял тебе ещё.

Мои руки дрожат. Кажется, я сейчас выроню фотоаппарат. Это кажется не только мне, но и Адаму, потому что фотоаппарат в моих руках исчезает, вместо него появляется стильный чёрный термос.

— Здесь в палатках кофе так себе, — продолжает Адам тёплым баритоном со вспышками бархатистой игривости, — хороший, не спорю. Я тебе взял тебе лучше. В термосе. В охренетительной кофейне. Чёрный. Одна ложка сахара. Капля сливок. Чуточку карамели. Корица и секретные специи, которые бариста не захотел разглашать даже под угрозами разорения.

Поднимаю взгляд. Адам ослепителен в своей неброской роскошности. Под брюками и водолазкой нереально-мягкой матовой черноты угадывается рельеф мощного хищника. На широких плечах — кашемировое серое пальто умопомрачительно-стального холодного оттенка.

И холодные пронзительно-синие глаза. Смотрит пристально. Впитывает меня взглядом — всю сразу. На полноватых чётко очерченных губах — едва заметная улыбка.

— Ты угрожал баристе? — не нахожу вопроса умнее.

— Нет, — усмехается.

— Римма или Сергей угрожали? Или другие люди?

— Это шутка была, Виктория, — улыбка Адама приобретает опасный оттенок. — Попробуй кофе. Один из моих коллег шутил, что убил бы, чтобы ощущать такой вкус каждое утро.

Опускаю взгляд на термос. Мои руки уже почти не дрожат.

— Как он открывается? — спрашиваю тихо.

— Момент.

Сильные пальцы Адама обхватывают мои руки вокруг термоса. Осторожно гладят так, что я приоткрываю губы, начиная дышать чаще, а внизу живота появляется сладкая тяжесть.

— Здесь сбоку кнопочка, — голос Адама меняется, становясь глубже, с едва заметной хрипотцой, — нажми, откроется дырочка. Подносишь её к губам и пьёшь. Не бойся обжечься. Я выставил температуру.

— Спасибо, — вежливо говорю я.

Адам отпускает мои руки, я пью кофе. Насыщенный горько-сладкий вкус наполняет рот, и я блаженно закрываю глаза. Рецепторы просто взрываются наслаждением. В жизни ничего подобного не пробовала!

Забываюсь и восхищённо смотрю на Адама:

— Нереально вкусно! — улыбаюсь.

Лицо Адама каменеет, глядя на меня. Челюсти сжимаются, глаза сощуриваются.

Пугаюсь, отступаю от него на шаг.

— Ты даже не представляешь, насколько красива, когда улыбаешься, — тихо говорит он.

Я стискиваю термос обеими руками. Просто смотрю на Адама. Не знаю, что сказать. Что сделать. И Адам на меня… смотрит.

— Проголодалась? — спрашивает он.

Я невольно промаргиваюсь, пытаясь понять, что происходит.

Как он это делает? Только что на меня смотрел свирепый хищник, который вот-вот набросится и сожрёт. Но сейчас я смотрю на мужчину, рядом с который нисколько не страшно гулять по ночному городу в самых неблагополучных районах: такой надёжностью и безопасностью — для меня — от него веет теперь.

— А… — я тряхнула головой, с усилием приводя себя в осознанное состояние. — Ты же хотел настройки, — опускаю взгляд на его руку с моим фотоаппаратом.

— Да, хотел. И хочу. Но можно позже. Здесь рядом отличный ресторанчик с живой музыкой. Предлагаю поесть вместе.

Чтобы взять паузу и не отвечать сразу, пригубливаю кофе.

— Это предложение или приказ? — тихо спрашиваю я.

— Конкретизируй вопрос.

— Я могу отказаться?

Поднимаю взгляд и смотрю в опасно прищуренные глаза.

— Нет, не можешь, — улыбается он. — Ты давно не ела. Там вкусно, тебе понравится.

Невольно залипаю на его улыбку, но быстро беру себя в руки. Киваю и снимаю рюкзак.

— Тогда давай положим мой фотоаппарат. Да, я и правда голодная.

Рюкзак с фотоаппаратом у меня на спине, вкусный кофе в руках, умопомрачительный мужчина рядом.

Я делаю несколько шагов в указанном Адамом направлении. Нам дорогу преграждает крепкий на вид мужчина с бычьей шеей и холёной щетиной на щеках.

— Девушка, этот перец угрожает вам? — говорит он, цепко глядя на Адама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

21. Осведомлённость

Я с некоторым сочувствием смотрю на внезапного защитника. Не. Так-то он выглядит внушительно. Высокий, широченный, мышцы бугрятся, бычья шея поблёскивает, брови хмурятся.

Всё это, конечно, весело. Да и соблазн был ляпнуть про то, что дескать да, угрожает, спасите-помогите, но…

Я поднимаю глаза на Адама. На его лице с чуть заметной улыбкой и слегка прищуренными глазами едва заметная снисходительность.

Снова смотрю на быка. Он пялится на Адама. И тут — та-дам! Видимо, что-то доходит: он слегка бледнеет, делает шаг назад, но тут же сдвигает брови, набычивается.

— Я в порядке, — тихо говорю я.

— Вы перепуганы до смерти, — настаивает незванный защитник.

Не знаю, как Адам это делает — одним взглядом — но сейчас сам бык выглядит перепуганным до смерти. Он не улепётывает сейчас со всех ног лишь из упрямства, гордости и тестостероновой смелости.

— Девушка вам ответила, — тихо и отчётливо говорит Адам. — Она в порядке. Вы правы в одном: причины быть испуганной есть. Ей действительно многое угрожает. Но в другом вы ошиблись. Для неё, угроза не я. Можете быть спокойным, Вячеслав Геннадьевич Кузнецов. Девушка под защитой. Моей.

От произнесённого Адамом полного имени, бык бледнеет сильнее, смотрит на Адама. Тот продолжает тем же тихим, пробирающим до нутра голосом. Несмотря на шелест листвы и шум в парке, отчётливо слышно и понятно каждое слово.

— Вячеслав Геннадьевич, вы ошиблись в выборе способа провести свой выходной день. Решили поснимать новых тёлочек в парке. Но вам лучше быть в другом месте. В вашу квартиру на Крылатской в данный момент едет ваша жена, разбираться с беременной любовницей. С адвокатами насчёт брачного контракта Марина Павловна уже встречалась. Рекомендую оказаться там раньше и перевести вашу шахерезаду, чаровницу и котеняшечку в другое место. У вас сорок три минуты, чтобы успеть. Не благодарите.

Мужика натурально перекосило.

— Я рад, что вам ничего не угрожает, — говорит он, размазывая ладонью пот по бычьей шее. — Извините, что побеспокоил.

Он бросает на меня психический взгляд, резко разворачивается и торопливо уходит.

Я вздыхаю.

— Откуда, Адам? — я спрашиваю, не надеясь на ответ.

— Пойдём, Виктория, — говорит он, и неожиданно отвечает: — Это моя работа. Знать.

Задумываюсь. Мы идём по дорожке парка, я ловлю себя на том, что я действительно рядом с Адамом чувствую себя парадоксально защищённой. Интересно, он для красного словца сказал, что мне многое угрожает, но угроза не он?

— И когда ты успел узнать? — пользуясь его ответом, спрашиваю я. — Когда наблюдал?

Адам молчит. Мы идём по дорожке между кустами, я смотрю на жёлтые цветочки на газоне.

Ответа уже и не жду и вздрагиваю, когда Адам отвечает.

— Виктория, я долго выстраивал процессы так, чтобы любой человек, попавший в сферу моего интереса и внимания тут же попадал в воронку извлечения и просеивания информации. В последние годы эффективность максимальна. Этот Кузнецов влетел в зону моего внимания, потому что смотрел на тебя и собирался подойти.

Вспоминаю, как на аукционе при приближении Адама люди в зале отодвигались вместе со стульями, стремясь оказаться подальше от него. Опасались ненароком привлечь его внимание?

Идти рядом с ним молча было жутковато. Но мне кажется… Не знаю, почему, из-за чего такой эффект, но мне кажется, что я знала его всегда. Странно. Ёжусь, ловлю его внимательный взгляд.

— Нет, мне не холодно, — предупреждая его вопрос, говорю я.

Набираюсь смелости — всё-таки он отвечает на подобные вопросы — и спрашиваю:

— Адам… Из твоей летней… Почему ты тогда так быстро собрался? Почему перевёз меня на другую квартиру? Это выглядело так, что тебе что-то угрожало.

От усмешки на его красивых губах по спине ползёт холодок.

— Скажем так, — после долгой паузы отвечает он, — безрассудные, кто считает, что может со мной играть на равных, появляются регулярно. Быстро жалеют.

— Убиваешь?

Холодно-задумчивый взгляд на меня.

— Я не убийца, Виктория, — медленная усмешка, от которой у меня натурально мороз по коже. — Но очень многие предпочли бы, чтобы это было не так.

Сейчас идеальный момент, чтобы спросить. По чистому наитию, набираюсь храбрости для вопроса.

— Аня тоже сейчас предпочла бы, чтобы ты был убийцей?

Адам молчит, глядя перед собой. Пожимает плечом.

— Не осведомлялся. Мы пришли.

Мужчина в чёрном костюме распахивает перед нами дверь, входим внутрь.

Ого, вот это интерьер! Сдержанная элегантная роскошь в нейтральных бежево-чёрно-серых оттенках — от их сочетания и гармонии захватывает дух.

Отдельная кабинка на двоих тоже впечатляет. Мы видим зал сквозь затемнённые стёкла, нас внутри не видит никто.

Адам заказывает для меня и себя на сенсорном экране, встроенном в стол, откидывается на кресло и смотрит на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну как ты? — спрашивает он с лёгкой улыбкой.

22. Выбор

— Как я? — переспрашиваю я.

Вообще-то я в некотором ахере от такой постановки вопроса.

— Да, Виктория, я именно это и спросил, — улыбка всё ещё на его губах, только вот синие глаза теперь чуть прищурены, — как ты?

— Ты же прекрасно знаешь, как я, — усмехаюсь, — осведомлённость, всё такое.

На столике загорается синий круг, Адам нажимает на него. Сквозь полупрозрачные стёкла на двери видно, как подходит официант.

Передо мной на огромной белоснежной тарелке произведение оформительско-гастрономического искусства: мясо, овощи, зелень выложены в замысловатую и на удивление гармоничную абстракцию. Запах тоже шедевральный.

У Адама огромный стейк средней прожарки с запечёными овощами и красивой незнакомой мне зеленью.

— Я знаю, как ты, — соглашается Адам, отрезая кусок стейка одним длинным точным движением. — Тебе нравится твоя новая жизнь, ты даже начинаешь осторожно себе в этом признаваться. По мне ты скучаешь, но запрещаешь себе думать об этом. Ты ждала меня. И сейчас рада меня видеть.

Пока я таращусь на него, он отправляет отрезанный кусок мяса в рот, довольно щурится. Указывает ножом мне на тарелку.

— Тёплое вкуснее. Ешь.

Прикрываю глаза. Делаю два глубоких вдоха в тщетной попытке обрести душевное спокойствие.

Открываю глаза. Адам заинтересованно посматривает на меня, неторопливо орудуя ножом и вилкой. Красивый гад. Я ждала? Рада его видеть?

Он приподнимает бровь и выразительно указывает мне взглядом на мою тарелку.

Пробую. Жмуруюсь от удовольствия. Взрыв рецепторов с долгим послевкусием.

Едим в молчании. Я даже благодарна Адаму за то, что даёт мне спокойно поесть. Если бы он начал вести со мной беседу, я бы точно потеряла аппетит.

Адам наливает мне и себе чай из ослепительно-белого пузатого чайника. Вздрагиваю от его тихого голоса.

— Я озвучил своё мнение относительно того, как ты, — смотрит на меня с тёплой улыбкой, — теперь я хочу услышать твоё мнение на этот счёт.

Адам разрешает официанту войти, пустые тарелки исчезают, передо мной возникает тирамису.

Вздыхаю и неожиданно для себя признаюсь:

— Я не знаю, как я, Адам, — не поднимая на него глаз, ковыряю кусочек десерта, — моя прежняя жизнь разрушена. Я не знаю, что мне делать.

— Но ты берёшь предлагаемое мною.

Я выпускаю десертную ложку, она звякает о блюдце. Откидываюсь на спинку дивана, скрещиваю руки на груди.

— У меня есть выбор? — со злостью спрашиваю я.

— Конечно, — серьёзно кивает Адам. — Выбор всегда есть. Даже, когда он не очевиден.

Моя первая реакция — закатить глаза с тяжким вздохом и возгласом “начинается” — тает под его взглядом. Просто молча смотрю на него.

— Там, на аукционе, — продолжает мысль Адам, поднося чашку к губам, — ты делала много выборов. Драться с амбалом, пытаясь вырываться. Потом стоять неподвижно. Выйти наружу без драк и истерик, — он наклоняет голову набок, — остаться в машине, несмотря на ключи, оставленные в замке зажигания.

— Я может и отбитая местами, как ты выразился, но не идиотка, — цежу я. — Нахрена было мне усугублять своё положение? Оно и так было в жопе.

— Именно, — улыбается Адам, — а почему потом со мной драться начала? Разве это не усугубило бы ситуацию?

Он пригубливает, бросает удовлетворённый взгляд в чашку и снова смотрит на меня.

— Вдумайся, Виктория, тебя продали, ты с огромным мужиком наедине, который явно сильнее тебя, и при этом выбираешь его ударить. Это тоже был выбор. Который наверняка усугубил бы твой положение.

— К чему ты ведёшь? — хмуро спрашиваю я.

— К тому, Виктория, что ты не знаешь всех обстоятельств, которые привели тебя на аукцион. Ты обвиняешь подругу. Отмечу, что обоснованно. Но всё остальное… Ты не знаешь. Но у тебя сильная интуиция. Интуитивно ты чувствуешь, что тебе действительно сейчас безопаснее всего рядом со мной.

Я потираю виски, пытаюсь совместить две картинки: синеглазый незнакомец, доводящий меня до оргазма на багажнике своего дорогущего автомобиля, сидящий в кресле и рассказывающий мне, как именно он будет лишать меня купленной девственности. Он же, прессующий меня морально в душе инструкцией к крутилкам и вытирающий кровь из носа. Ну и прочее.

И этот доброжелательно настроенный хищник сейчас напротив меня, рассуждающий о выборах и безопасности. Ау! Мистер! Я не узнаю вас в гриме!

— Адам, что происходит? — решаюсь прямо спросить. — Сначала ты говорил, что собираешься меня девственности лишать. Всячески. Сейчас являешься как ни в чём не бывало, беседы беседуешь. Рассуждаешь о безопасности. Я там, после аукциона, говорила с твоим братом-близнецом?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

23. О сопротивлении

Леденею под его пронзительным взглядом и от вида холодной усмешки.

— У меня нет брата-близнеца, — вкрадчиво говорит Адам.

Он отпивает чай, небрежно откидывается на спинку и скрещивает руки на груди — невольно сглатываю от хищной грации этого движения и явно проступившего рельефа на мощных руках.

— Тебе тот Адам был больше по душе? — прищуривается, — могу вернуть.

Прежде чем успеваю сказать да или нет, сдвигает столик, оказывается рядом со мной на диване, хватает и усаживает меня к себе на колени.

Дух захватывает от ощущения крепких рук, от его власти надо мной… какой же он сильный, мамочки… вдыхаю запах его парфюма, его внезапная близость пьянит, у меня стучит в висках, дыхание перехватывает, становится жарко.

Его губы так близко к моим, а глаза… смотрю в них, тону в синеве и не могу отвести взгляд.

— Хочу тебя поцеловать, как только увидел в парке, — его дыхание греет мои губы.

Смущаюсь, как никогда. Забываю обо всём. Прежде чем успеваю себя остановить, тихо шепчу:

— Если так хочется…

Властным движением Адам зарывается в мои волосы и берёт мои губы поцелуем. Нарочито грубым, жёстким. Рука на затылке не даёт отстраниться, ладонь на спине мешает вывернуться.

Я… поддаюсь его давлению и приоткрываю губы, мой рот полностью в его власти, он хозяйничает внутри, прижимая к себе. Я стискиваю бёдра от страстного, нарастающего желания.

Он отрывается резко, смотрит пристально. Прижимает пальцы к моим губам.

— Надо было сразу так? — усмехается.

Вот не мог промолчать?! Злюсь и начинаю вырываться.

Смеётся, легко удерживает меня на руках.

— Да ладно тебе, боевая малышка, — от неожиданно добродушного тона замираю и озадаченно смотрю на него.

Адам пожимает плечом.

— Видишь, и хотел бы погрубее, — улыбается он, — но где-то растерял весь запал. Ты такая уютная в этих джинсах. Растрёпанная ветром. Безумно сексуальная.

Он проводит пальцами по моим волосам, пока я пытаюсь справиться с чувством тотального офигевания.

— Если бы на тебе была юбка, я бы довёл бы тебя до оргазма совершенно точно, — говорит он.

— А…

— Нет, пока без оргазмов, — с притворной суровостью сдвигает брови он, — на тебе джинсы.

— …

— Да, Виктория, — прижимает к себе и целует мои волосы. — Знаешь, в некоторых штатах, соединённые которые, если при изнасиловании женщина была в джинсах, изнасилованием это суд не считал.

Обречённо вздыхаю, затаившись в его объятиях.

— И что, даже не спросишь, почему? — вкрадчиво спрашивает он.

Второй раз вздыхаю ещё обречённее и интересуюсь тихо:

— Почему?

— Потому что считается, — с явным удовольствием сообщает он, — что с женщины можно стянуть джинсы только добровольно. Если она сопротивляется, то их нельзя снять.

Пока я пытаюсь постичь эту странную логику, что весьма проблематично, так как мозги в тотальном желе от его близости, от этих объятий, от… от всего! — Адам вкрадчиво интересуется:

— Так что, Виктория. Ты сейчас в джинсах. Что накладывает некоторые ограничения на возможности того Адама, с которым ты была уже знакома, и которого только что затребовала.

Его шёпот тревожит волоски рядом с ухом, а рука чувствительно и сильно сжимает моё бедро.

— Так что, Виктория? — в его низком бархатистом голосе явственно слышатся чувственные нотки, — если я продолжу… прямо здесь. Ты будешь сопротивляться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

24. О желаниях

А я и сама не знаю, буду я сопротивляться или нет…

Не нахожу ничего умнее, чем сказать:

— Это просьба?

Адам смеётся глубоким низким смехом, безумно красивым и будоражащим, так и хочется его слушать… Его объятия становятся другими — побережнее, что ли.

Он гладит меня по волосам, да и весь расслабляется, садится удобнее и меня поправляет у себя на коленях. Внезапно становится очень уютно.

— Нет, Виктория, — в голосе явно слышится улыбка, — не хочу, чтобы ты сопротивлялась, и уж тем более не хочу принуждать.

Он делает паузу, за которую я пытаюсь осмыслить нового, предлагаемого мне Адама.

— Я очень много работал, — спокойно говорит он, — некоторые вопросы было разрулить весьма непросто. За восемь лет ни разу не делал себе отпуск. Выходных то было по пальцам пересчитать. Сегодня я собирался мирно пообедать с красивой женщиной, к которой меня безумно тянет.

Адам провёл по моим волосам, приподнял моё лицо, чтобы смотреть прямо в глаза.

— Хочу на тебя смотреть, — говорит он тихим проникновенным голосом со всплесками бархатистой чувственности, — хочу трогать, обнимать, гладить, целовать, — опускает взгляд на мои губы, сглатывает, добавляет тише: — особенно целовать.

Он начинает наклоняться к моим губам. Чрезвычайно медленно. Буквально по миллиметру. Я заворожённо смотрю на него.

Эта его нарочитая замедленность даёт мне десятки возможностей отстраниться. У меня есть время и упереться в него, и закрыть ладонью его губы или отвернуть голову.

Его губы всё ближе. Даже за затылок не удерживает. Полностью отдаёт мне решение — быть этому поцелую или нет.

Ещё ближе. Ещё и ещё. Совсем-совсем рядом.

Сдаюсь, обмякаю в его руках, приподнимаю лицо и приоткрываю губы ему навстречу.

Он замирает на мгновение и… касается мягко, медленно, проводит языком по губам, слегка давит, я поддаюсь и приоткрываюсь шире.

Его язык наполняет мой рот с неторопливой уверенностью, полным правом собственности, и я… издаю под его губами глухой стон, потягиваясь всем телом и прижимаясь к нему ближе.

Объятия тут же становятся сильнее, крепче, его рука нащупывает край одежды, широкая ладонь на моей спине, на голой коже.

Адам целует настойчивее, обрушивает меня в пряный коктейль возбуждения, злости на него и себя, ошеломлённости и… Чёрт, как же он целуется, это просто невозможно.

Я просто плавлюсь в его руках, от умелого давления, и…

Он разрывает поцелуй, смотрит на меня, касается моей щеки, рассматривает, скользит взглядом по лицу.

Не знаю, что делать, я вся горю, подрагиваю от желания и полной ошеломлённости происходящим.

— Очень чувствительная. До безумия чувственная, — шепчет Адам. — Желанная.

Снова целует. Настойчивее. Прижимает к себе теснее.

Я расплавляюсь. Теряюсь в этом чувственно-тягучем поцелуе. И… отвечаю ему, робко ласкаю его языком в ответ, глажу губами его губы.

Это просто невозможно как жарко! Стискиваю бёдра, открываюсь его давлению, и…

Адам снова отстраняется, внимательно и серьёзно рассматривает.

— Хочу для тебя самого лучшего, Виктория, — тихо говорит он. — Не буду вынуждать. Проведёшь этот день со мной?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

25. О манипуляциях

Вопрос-то какой… Я прижимаю пальцы к своим губам, глубоко дышу, пытаясь обрести ясность мыслей.

Это очень сложно. Я на коленях у самого охрененного мужчины, которого только можно вообразить. Внешне, разумеется, что там за его обаянием на самом деле скрыто, страшно даже подумать.

Мне страшно. Мне страшно не только согласиться, но теперь… мне страшно… ма… ох тыж ё…

Прижимаю пальцы к своим губам, ошарашенно глядя на Адама, осознавая: мне страшно не только согласиться, но и… мне страшно отказаться!

А что если он примет отказ, отпустит и пропадёт из моей жизни, и я так никогда и не узнаю, каково бы это было с ним? Ведь теперь я точно знаю, когда он может быть со мной и таким: обаятельно-нормальным, со своей ноткой придури, опасный до безумия и…

Чёрт-чёрт-чёрт, да я хочу же его до безумия.

Адам смотрит на меня серьёзно, держит уверенно в своих сильных руках, чуть поглаживает кончиками пальцев по голой спине под одеждой, а я пытаюсь принять решение.

— Мне… мне обязательно отвечать прямо сейчас? — тихо спрашиваю я.

Адам медлит. Опускает глаза, но я успеваю заметить в них довольную искру. Гад!

— Не обязательно, — говорит он слегка улыбаясь. — Если поцелуешь меня сейчас сама, можешь вообще сегодня ничего не решать.

Вот тут я озадачиваюсь. И как он себе это представляет? Задаю этот вопрос вслух.

— Понимаешь, — хитро прищурившись, он смотрит на меня, — это возвращает нас к вопросу о выборе.

Поднимаю брови. Он кивает на стол.

— Хочешь допить чай? — спрашивает он.

Я и забыла про него. Нахожу это отличным поводом оттянуть решение.

— Да, хочу, — тихо говорю я.

— Вот видишь, ты сделала выбор, — довольно мурлыкает Адам, рассматривая мои губы. — Тогда следующий вопрос. Очевидно, что ты захочешь его допить, сидя у меня на коленях. Вопрос в том, ты хочешь его допить после нового поцелуя или до?

Глубоко вздыхаю. Очарование момента похерено им напрочь. Злобно смотрю на него.

— На диване с другой стороны стола от тебя! — цежу сквозь зубы я.

Адам снова смеётся своим потрясающим заразительным смехом, негромким и вибрирующим, от которого внизу живота томительно теплеет. Невольно улыбаюсь в ответ, чувствуя, как злость растворяется от его смеха и добродушного взгляда на меня. Вот как он это делает?..

Он бросает на меня озорной взгляд, легко встаёт с дивана со мной на руках, водружает с противоположной стороны стола, ставит передо мной свою чашку, а себе забирает свою.

Разливает чай и с довольным видом заявляет:

— Видишь, Виктория, как, оказывается, просто делать выбор. И даже не из тех вариантов, которые тебе предлагают.

Моргаю, рассматривая его, пытаясь въехать в то, что о чём он толкует. Адам отпивает свой чай и с прищуром смотрит на меня.

— Это типичная манипуляция, Виктория. Выбор без выбора называется. Особенно хорошо действует на маленьких детей. Ты хочешь убрать игрушки до мультика или после? Ты ляжешь спать с этой игрушкой или с той? При этом выбирает из несущественных вариантов, делая то, что нужно. Ребёнок убирает игрушки, родителю не важно, до мультика или после. Нужный выбор сделан: убрать игрушки.

— Но я сейчас… — начала было я, но он перебил.

— Да, ты сейчас увидела манипуляцию. И сделала выбор. Только вот в чём засада, Виктория. Ты не ребёнок, а умная женщина. И детские манипуляции с тобой не работают. Но, как уже понятно, отлично работают провокации. Я показал интересующие меня условия: у меня на коленях и с поцелуем. Спровоцировал тебя отказаться от того и другого, чтобы ты могла хоть немного ощутить контроль над ситуацией.

Адам положил локти на стол, упёрся подбородком в кулак и с подкупающей проникновенностью во взгляде сообщил:

— Тут вот какая штука, Виктория, — улыбнулся он. — Я не хочу тобой манипулировать или провоцировать тебя. Ты для меня ценна сама по себе. Я хочу, чтобы ты сделала выбор сама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

26. Перемещение

На этот раз усмехаюсь я. Скрещиваю руки на груди, рассматриваю его.

— Так это тоже манипуляция, — говорю я. — Про самостоятельный выбор. Я завишу от тебя. Выбора у меня нет.

— Конечно, — серьёзно говорит он. — Но это тоже твой выбор, решать, что выбора нет. В целом, меня это тоже устраивает. Поэтому пей чай, Виктория, и пойдём. Я запланировал для нас дивное приключение сегодня.

Чай пить расхотелось. По мне снова проехались катком. Ненавязчиво, и, главное, непонятно, зачем. Играет, сволочь. Хочет мне психику расшатать?

— Я наелась, спасибо. Мне нужно в уборную, — тихо, не поднимая глаз, говорю я.

— Иди. Жду тебя у главного входа.

Адам встаёт и выходит. Я ошеломлённо смотрю ему вслед. Широкая спина, напряжённая линия плеч. Чего он добивается этими разговорами? Что у него в башке вообще? Не понимаю.

В кошки-мышки со мной играет. Качели устраивает? Что ему нужно? Чтобы я разделась перед ним и он меня трахнул? Самое смешное, что если я так сделаю, он заявит, что это не интересно и скажет — одевайся.

Вообще ничего не понимаю. Интересно, он сам себя понимает?

Злющая на себя, на ситуацию, в которой оказалась, я почему-то допиваю чай, иду в туалет. Зачем-то долго смотрю на себя в зеркало, и, наконец, выхожу на улицу.

Адам стоит на крыльце главного входа, хмуро рассматривая кусты в горшках. Бросает на меня мимолётный взгляд, берёт за руку, сказав «идём», и ведёт по дорожке.

Двери в автомобиль для нас открывает Сергей. Адам — на переднее сидение, я — сзади, пристегнувшись.

Едем в молчании. Адам просто смотрит перед собой на дорогу. Сергей уверенно и быстро лавирует в потоке, даже ни разу не взглянув на меня через зеркало заднего вида, как это обычно происходило.

Незаметно я проваливаюсь в дремоту. Просыпаюсь оттого, что меня берут на руки. Пялюсь на Адама. Он немного хмурится, не смотрит на меня и размашисто идёт со мною на руках.

— Ты спала, не хотел будить, — сообщает он. — Но самолёт уже готов к вылету.

Я испуганно оглядываюсь. Адам несёт меня по бетонному покрытию… аэропорта к небольшому самолёту с трапом и распахнутой дверью.

Улыбчивая бортпроводница приветствует нас, говорит, что самолёт готов к взлёту.

Внутри стильно, лаконично и… явно очень дорого. Адам усаживает меня в глубокое нереально мягкое кресло, пристёгивает, садится в соседнее и пристегивается сам.

Я молчу. Адам берёт мою руку — она тонет в его широких ладонях, удобно устраивается в кресле и закрывает глаза.

— Полёт долгий, Вики, — не открывая глаз, говорит он. — Спи.

Вот теперь сна ни в одном глазу. Оглядываюсь. Пытаюсь осторожно высвободить руку, но ладони сжимаются, а на меня нацеливается пристальный синий взгляд из-под прикрытых век.

По спине пробивает мороз. Адам поглаживает мою руку, сжимает и снова закрывает глаза, устраивается удобнее в кресле и, похоже засыпает.

Смотрю на свою руку в его руках. На него. Снова на руку. Растеряно оглядываю дорогущий салон.

Одна моя рука свободна, поднимаю шторку сбоку — мы взлетаем.

Адам крепко держит меня за руку, спит, а я… Я смотрю на удаляющееся кольцо Москвы и в голове… ни одной мысли, что делать, как жить дальше. Я в полной прострации.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

27. Обстоятельства

Похоже, что я всё-таки заснула. Потому что просыпаюсь оттого, что мне безумно хорошо.

Я в крепких объятиях. Прислушиваюсь к шёпоту в моих волосах.

— Вечность бы так с тобой сидел. Ты такая злюка. Очаровательная красивая злюка. Хочешь ведь. Всего и сразу хочешь. Но сама себе в этом не признаёшься. И злишься.

До меня доходит. Я на коленях у Адама. Обнимает и шепчет мне в волосы. Похоже, точно маньяк. Переклинило его на мне. Же-е-есть, Викусь, ну ты попала. И как теперь быть?

— Злишься ведь? — он уже не шепчет, в его красивом низком голосе слышится усмешка. — Ты проснулась, услышала мой шёпот. Решила, что я ненормальный. Я бы сам так решил. Но вот ведь какая штука. Я регулярно проверяю свою психику. У психиатра в том числе. Я совершенно. Тотально. Нормален. За исключением некоторой эксцентричности, естественно. Но это легко свести к тому, что у меня такое вот чувство юмора.

Он замолкает, а я, подумав, спрашиваю:

— Адам, для чего тебе нужно, чтобы я считала тебя психом?

Смеётся своим красивым смехом.

— Вопрос хороший, — отвечает он. — Нет, я не хочу, чтобы ты считала меня психом.

— Тогда зачем всё время сбиваешь меня с толку?

— Чтобы производить впечатление, — слышу в его голосе улыбку. — Понимаешь, наш мозг так устроен, что если что-то не понимает, он это думает. Я хочу, чтобы ты обо мне думала. Можешь считать это тоже манипуляцией.

Я вздыхаю.

— А по-нормальному нельзя? — спрашиваю обречённо.

Он усаживает меня на своих коленях так, чтобы видеть моё лицо. Пользуюсь этим, чтобы рассмотреть его внимательнее. Он улыбается, но в уголках губ усталые складки. Едва заметный хмурый залом между бровей. Тени под глазами.

Сейчас он мне уже не кажется таким идеальным, как раньше. Я вижу задолбанного в край мужчину, которому ещё и женщина зачем-то имеет мозг.

Забавно. Вообще-то, это именно он мне имеет мозг. Красиво, со вкусом, можно сказать, что выедая чайной ложечкой.

А ещё, меня ему купили. Как он говорил? Трофей? Почему сейчас… почему именно сейчас, мать его так, какого хрена вообще, я начала видеть в нём человека?

— По-нормальному? — усмехается Адам. — Можно. Только в нашей с тобой ситуации будет лживо и наиграно.

Он поднимает руку, подносит к моему лицу и останавливает её, не прикасаясь. Смотрит на меня. Я могу отстраниться, но… не двигаюсь и смотрю ему в глаза.

Адам слегка улыбается и касается моей щеки. Проводит пальцами, зарывается в волосы, поглаживает по затылку так, что по всему телу идут мурашки.

Ведь я всё также сижу на его коленях. Мы смотрим друг другу в глаза, молчим, а он придерживает меня за спину и поглаживает кожу под волосами. Приятно. Интимно. И… до одури хорошо.

— Я не хочу врать тебе, Виктория, — спокойно говорит Адам, рассматривая меня. — Притворяться плюшевым зайчиком не в моих правилах. Всю правду тебе вывалить не вижу возможности. По-нормальному между нами не выйдет. По той простой причине, что ты жива лишь потому, что ты рядом со мной.

Кажется, я просто окаменела. Адам убрал руку из моих волос, накрыл ладонью мои пальцы на моих коленях.

— Сегодня я забрал тебя, — продолжил он тем же спокойным тоном, — потому что сейчас это единственный способ обеспечить твою безопасность.

Он смотрит мне прямо в глаза.

— Я не хочу, чтобы тебя убили, — говорит он. — Ещё я не хочу, чтобы тебя украли и тобой шантажировали меня. Это сейчас основная опасность. Поэтому нам придётся жить вместе, Виктория. Теперь ты будешь везде меня сопровождать. Что бросает нас в новые обстоятельства, — он гладит мои пальцы. — Я нестерпимо тебя хочу. Более того. Похоже, что я конкретно так, по-взрослому в тебя влюбился.

У меня натурально падает челюсть, рот приоткрывается от изумления, я пялюсь на него ошеломлённо.

— Удивил? — усмехается он.

Киваю.

— Я сам себя удивляю, — его усмешка становится шире. — Короче, готовься, Виктория. Я тебя буду соблазнять. Настойчиво, постоянно, с неизменным напором, чтобы ты поддалась, наконец, своей чувственной страсти, которая просто фонтанирует из тебя.

Смотрит на меня с озорным прищуром.

— Я нестерпимо хочу начать это делать прямо сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

28. Взлёт

Я смотрю на него, думаю, и… меня просто пробивает на смех. Я хохочу как безумная, прикрывая рот, вытирая слёзы, и никак не могу успокоиться.

Адам снисходительно смотрит на меня и явно, неприкрыто любуется.

Наконец, я успокаиваюсь и спрашиваю с кривой улыбкой.

— То есть, по-твоему, новость о том, что… как бы так сказать помягче. Короче, Адам, ты, конечно мастер прелюдий к сексу. Новость о смертельной угрозе прям да, прям в яблочко! Ты всем женщинам говоришь, что они умрут, если не лягут с тобой в постель?

Я думала, он тоже посмеётся, но он отвечает с улыбкой, впрочем, довольно серьёзно.

— Нет, Вика, ты первая.

— О… — я закусываю губу, — а ты у меня первый мужчина, с которым у меня был оргазм.

Так, похоже, что зря я это сказала, потому что он щурит глаза, улыбка принимает хищный оттенок.

— Ты флиртуешь со мной, Виктория? — он выразительно приподнимает бровь.

Я мотаю головой, а он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Флиртуешь. Ты нереально красиво кончаешь, очень бурно и громко, я хочу это снова услышать. И увидеть. Кстати, ты права, я действительно мастер прелюдий. Но с тобой весь контроль летит нахрен. Хочу завалить, задрать юбку и отодрать, даже не снимая трусов. Просто сдвинуть в сторону и…

— Адам! — я покраснела до корней волос, — Ну зачем так-то…

— Хотел посмотреть, как ты краснеешь, — довольно ухмыляется он. — Тебе так идёт. Рыженькая. Красненькая. М-м-м…

— Адам!

Смеётся, обхватывает, наклоняет от себя и целует — вторгается языком, овладевает моим ртом сходу, сразу, подавляя всё сопротивление.

Я просто растекаюсь в его руках. И что-то как-то… Скорее всего я себя потом не одобрю, буду ругать себя последними словами, но вдруг понимаю, что устала. Пусть делает, что хочет, пусть трахнет уже и всё, не могу. Больше не-мо-гу!

Адам улавливает моё состояние, встаёт со мной на руках и несёт меня в заднюю часть самолёта. При его приближении дверь расходится в стороны, там роскошная, очень уютная спальня с большой кроватью.

— Никаких прелюдий, Вика, — пристально смотрит на меня Адам, — всё, край. Да ты и сама уже понимаешь. Потом наверстаем.

Не знаю, что со мной. Мой мозг в коме. Отключился. Тело вопит желанием. Я смотрю на красивого охрененного мужчину, которого безумно хочу. И да, я тоже не хочу прелюдий.

Я просто киваю.

Адам ставит меня у кровати. Раздевает. Стягивает с меня олимпийку, футболку, растёгивает джинсы — смотрю на пятна от травы на коленках — запоздало накрывает осознанием.

Да я же утром выходила из дома и просто фотографировала в парке. Потом явился Адам, весь такой в пальто красивый. Пообедал со мной. Повыносил мозг. Поцеловал. Отвёл за ручку в самолёт. Заявил, что влюблён. Подержал на коленях. А сейчас я уже позволяю ему меня раздевать.

Всё понимаю, но я… Понимаю неизбежность. Ну правда. Пусть уже всё случится. Пожалуйста.

Во мне все эти три месяца после аукциона ежедневно, с утра до вечера, словно натягивалась невидимая пружина. Я каждое утро просыпалась, в течение всего дня оглядывалась по сторонам, а вечером засыпала, ожидая, что вот-вот увижу его. Что он придёт, и я лягу с ним в постель.

Да у меня столько сценариев уже в голове прокрутилось, пока я ждала. Я уже мысленно отзанималась с ним сексом где только можно представить. Не могу больше в неизвестности. Пусть хоть в сексе он станет для меня более понятен.

На мне только кружевной бюстгалтер и трусики. Вижу одобрение в глазах Адама. Да, сволочь такая, я каждый день жду, что ты придёшь и трахнешь меня, поэтому на мне всегда красивое дорогое бельё, я с эпиляцией, чистенькая — даже в ресторане гигиеническим душем воспользовалась — и вкусно пахну.

Он снимает одежду, не сводя с меня взгляда, остаётся в одних чёрных боксерах, обтягивающих внушительный бугор. Сглатываю, глядя на него. Идеальный. Мощный. Охеренный.

Медленно подходит. Касается пальцами губ, проводит по скуле, гладит шею, ложбинку груди, двумя руками спускает бретельки с плеч, растёгивает бюстгалтер.

Внезапно оказываюсь на спине на кровати — под ним. Жадный рот сминает мою грудь, обхватывает, прикусывает сосок, вторая рука сжимает вторую, обводя большим пальцем напряжённую горошину.

Меня просто кроет ощущениями, чувствую его предельно остро. Между половых губ намокает. Адам снимает с себя боксеры, кладёт мою руку на свой член.

Усмехаюсь мысленно — да уж, давно не виделись, привет, дорогой. Ты же уже побывал у меня во рту, вот теперь и поближе познакомимся. Глажу его, поднимаю глаза и замираю, глядя на Адама.

Пугаюсь от его вида: глаза сощурены, челюсти стиснуты, всё тело напряжено так, что прорисовался весь рельеф проработанных мышц. Ну точно хищник перед броском.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

29. Начало

Этот момент я чувствую особенно остро: я на спине, приподнимаясь на локтях, смотрю на него…

Облизываю губы, и Адам отмирает, хватает меня за бёдра, укладывая удобнее под собой.

Он сдёргивает с меня кружево трусиков, раскрывает бёдра и накрывает половые губы ртом. Раздвигает языком, добираясь до клитора, обводит его по кругу, давит, всасывает, ударяет по нему вибрацией — и меня выгибает от острейших ощущений, не могу сдержать громкий протяжный стон.

Адам замирает на мгновение, и усиливает напор. Чёрт, что же он творит со мной, его язык такой твёрдый, сильный, жмёт, обоводит вокруг, вдавливает самый кончик клитора и тут же скользит вниз, между малых губок, проникает в самый вход.

И снова вверх, танцует в самых чувствительных местах. Адам швыряет меня в пропасть безумных ощущений, каждое движение языка идеальное, каждое нажатие губ безупречное, именно такое, как нужно мне сейчас, чтобы…

Да-а-а… Взрываюсь, разлетаюсь на осколки. Выгибаюсь, раскинув руки и вцепляясь в покрывало. Бёдра трясутся, Адам обхватывает их плотно, продолжая медленно гладить меня губами и языком, продлевая, растягивая моё удовольствие, и я кончаю повторно, снова с громким стоном и дрожью во всём теле.

Он даёт мне утихнуть, нависает надо мной, устраивается между бёдер. Целует меня, овладевая моим ртом так же, как это только что делал внизу — жадно, властно, присваивая и подчиняя.

Чувствую свой запах и вкус на его губах, от этого возбуждение накрывает новой волной.

Адам давит членом между половых губ, отрывается от моего рта, смотрит прямо в глаза.

— Будет больно, — говорит он. — Не сдержусь.

Я киваю и вцепляюсь в его мощную спину, смотрю прямо в сощуренные синие глаза — они кажутся чёрными от огромного расширенного зрачка.

Адам берёт меня резко, одним ударом проникая внутрь — вскрикиваю от резкой боли, Адам прижимается губами к моему виску, даёт привыкнуть лишь чуть-чуть, и снова двигается внутри меня.

Съёживаюсь, мне больно, возбуждение пропало, начинаю дрожать, слёзы катятся из глаз.

Он останавливается, рассматривает меня. Он сам напряжён до предела — губы сжаты, на челюсти катаются желваки, глаза сощурены.

Адам шумно выдыхает. Оставаясь внутри, обнимает меня под спину — мой затылок на его ладони, целует неожиданно нежно, настойчиво, и при этом мягко.

Он медленно двигает бёдрами, чувствую его член внутри, да он же огромный просто, так растягивает, как я к нему привыкнуть должна?

У меня снова катятся слёзы, Адам касается губами уголка моего рта, чертит дорожку поцелуев к виску, слизывает слезу.

— Вика, что ты делаешь со мной, — шепчет, — я и правда как неандерталец. Ну всё-всё. Сейчас пройдёт.

Он начинает двигаться внутри меня. Медленно скользит членом внутри, плавно и неспешно. Боль и правда стихает. Вместо неё возникают новые ощущения, начинаю дышать чаще, кровь приливает к щекам.

Продолжая неспешно двигаться во мне, Адам смотрит мне прямо в глаза.

— Как ты? — спрашивает тихо.

Краснею сильнее. Облизываю губы и робко признаюсь:

— Лучше.

Адам сдержанно улыбается, целует, проникая языком в мой рот, медленно исследует его.

Я вдруг понимаю, что мне теперь до странности… хорошо! От его неторопливого движения члена во мне — привыкаю ведь уже. Оттого, как он держит меня — бережно и твёрдо. От сладостно-сдержанной напористости его поцелуя, пробуждающей во всём теле новую жаркую волну.

Неожиданно расслабляюсь и… отвечаю на поцелуй. Обнимаю мощную спину. Подаю ему навстречу бёдра, стараясь поймать его ритм.

Адам замирает, издаёт глухой рык и усиливает напор. Движения становятся резче, поцелуй жёсче.

А я… расслабляюсь ещё, становлюсь расплавленным воском в его руках, следую за требовательными движениями его губ, повторяю за его языком, двигаю бёдрами навстречу ему.

Адам ускоряет темп, смотрит на меня.

— Хорошо, — я шепчу, отвечая на его требовательный взгляд.

Чуть улыбается и снова целует меня. Темп всё быстрее. Размашисто. Сильно.

Неожиданно срываюсь в новый оргазм. Адам останавливается, а я выстанываю его имя, извиваюсь под ним, царапаю его спину и чувствую, как пульсирует влагалище, сжимает его член, а меня всё кроет и кроет волнами спазмов, мне кажется, я сейчас просто помру от интенсивности ощущений, меня трясёт, никак не успокоюсь, неужели так бывает, как же остро, как же хорошо, как же нестерпимо хорошо.

Я лишь чуть-чуть утихаю, Адам хватает мои руки, вжимает за запястья к покрывалу. Приподнимается, охватывая меня взглядом: лицо, грудь, мои руки, прижатые им.

Он начинает двигаться медленно, ускоряясь и ускоряясь, рассматривая меня под собой, а я… кончаю снова, матерю его на чём свет стоит, но замолкаю, глядя на насмешливую улыбку и светящиеся безумно-довольным светом синие глаза.

— Развлекаешься, — едва отдышавшись от нового оргазма, злобно бросаю ему.

— Наслаждаюсь, Вика, — довольно щурясь, заявляет он, — ты просто рыжий фейерверк. Надо было трахнуть тебя гораздо раньше. Столько времени потеряли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Возмущённо смотрю на него, и тут же выгибаюсь, растопырив пальцы и дрожа всем телом от его нового толчка. Ещё немного и у меня где-нибудь что-нибудь непоправимо сведёт, и тогда он замучается мне тут делать массаж.

Мысли о массаже в исполнении Адама чуть не срывают меня в новый оргазм, но Адам решает иначе.

Отпускает меня, садится рядом, хватает меня за волосы — наматывает их на руку, фиксирует мою голову на затылке, подносит член к моему лицу, гладит головкой по моей щеке.

— Скучал по твоему рту, — говорит он, прищурившись, рассматривая мои губы.

Подносит член к моим губам и я с готовностью отрываю рот, позволяю ему скользить по языку, обхватывая губами влажный ствол.

Чувствую свой и его вкус, на основании члена немного моей крови, от смеси запахов — приятной, просто крышесносной, до одури возбуждающей — меня снова кроет, мне приятно, хочется поласкать себя между ног, чтобы снова в оргазм, потому что возбуждает меня происходящее сейчас до полной крышесностности. Мне нравится, мне всё-всё нравится, мне хорошо, мне нестерпимо как хорошо!

Адам кладёт руку на моё горло, натягивает волосы на затылке и размашисто трахает мой рот, я только и могу, что стараться раскрыть пошире и прятать зубы. После всех оргазмов, я… благодарна ему, мне хочется и ему сделать хорошо.

Он кончает быстро, с глухим рычанием, заливая мой рот обильной вкусной смермой, я глотаю всё, чувствуя особенно остро свою власть сейчас над ним.

Улыбаюсь от мысли: вот наверняка он всё себе не так планировал. Мне приятно чувствовать себя настолько желанной, что этот мужчина перетряхивает все свои планы, посылает ко всем чертям сдержанность и берёт то, что считает своим.

Адам отстраняется, разглядывает меня, гладит большим пальцем по губам, нажимает на подбородок. Понимаю, что он хочет увидеть, ещё раз глотаю и открываю рот, демонстрируя ему язык.

Довольно щурится, улыбается, ну точно кот, дорвавшийся до банки со сметаной. Хватает меня на руки и несёт куда-то в угол комнаты.

— Мы только начали, красавица, — сообщает он, — сейчас, Вика, я буду тебя мыть.

30. Высота

За дверью в углу спальни оказывается душевая — стильная, с просторным душем и даже маленькой сауной.

Я помню эти маленькие узкие клетушки для туалета в самолёте, но здесь только изогнутый потолок напоминает, что мы в воздухе.

Сдержанная роскошь, пространства не так много, как в квартирах у Адама, но места хватает. Даже полки в душевой кабине большие, уставленные кучей бутылочек и баночек, а ещё здесь есть сидение.

Адам включает воду, хватает меня и садится внутрь, усаживая меня на колени и облокачивая спиной на свою грудь. Выливает на ладонь ароматную жидкость и начинает размазывать по моим бёдрам, намыливая.

Прежде чем успеваю остановить его, он раздвигает мои ноги и намыливает меня между ними.

Мне не удаётся сдержать протяжный стон, и я раскрываю ноги, подаюсь бёдрами навстречу его сильным умелым пальцам, наглаживающих меня между половых губ.

Запрокидываю голову на его плечо, поворачиваюсь к нему и с готовностью приоткрываю губы для властного поцелуя. Его пальцы скользят вокруг моего клитора, другой рукой Адам сжимает мою грудь, играет соском, трёт его, сдавливает между пальцами, оттягивает, скручивает… и то же самое с другим соском, не оставляя обделённым ни один миллиметр.

Я выгибаюсь и открываю губы, сплетаю язык с его напористым языком, моё внимание разделяется — и груди в его руке, и губам под поцелуем, и внизу под его пальцами — везде жарко и остро.

И всё же моё внимание неумолимо смещается вниз, там где мыльные пальцы Адама творят совсем уж лютое непотребство, сместившись дальше и доставая, задевая мой задний вход.

— Не напрягайся так, — шепчет в мои волосы, — обещаю, тебе будет хорошо.

Адам приподнимает меня, сгибая мои колени и обхватывая под бёдра. Крепко держит и намыливает ягодицы, задевая половые губы, разглаживая по ним мыльную пену.

Хватает душ — здоровенную круглую лейку, переключает воду и смывает всё с меня.

Под потоками воды так хорошо, растекаюсь на Адаме, он умудряется и душ направлять так, что тугие струи ударяют по клитору, вызывая новую волну возбуждения.

Я дышу часто, кажется, я уже близка к новому оргазму, но он снова переключает воду и выдавливает на пальцы прозрачную жидкость из дозатора.

Это что-то типа масла, Адам растирает его по половым губам, крепко удерживая мои ноги согнутыми, сжимая их под коленями. Гладит вокруг клитора, задевает дырочку и проскальзывает к заднему входу.

Ахаю от неожиданности — скользким пальцем он проникает пальцем внутрь, в мою попку, и я дёргаюсь, издаю протестующий возглас.

— Ну что, что? — шепчет он, стискивая меня так, чтобы не дёргалась, — что такого? Там тоже тебе будет приятно.

Мотаю головой, но он уже водит кругами, поглаживая большим пальцем клитор и… проникает двумя пальцами в обе дырочки. Не могу понять, хорошо или нет — от неожиданности пугаюсь.

— Не бойся, ну что ты, — в его тихом голосе властный приказ, — успокойся. Ты дико чувствительная девочка, уверен, тебе понравится. Расслабься, ну же. Всё же хорошо.

С удивлением понимаю, что он прав — неприятных ощущений нет. Только накатывающие волны новых, каких-то совсем уж нереальных ощущений, когда он растирает скользким большим пальцем клитор, а указательным и средним погружается в меня.

— Поцелуй меня, — приказывает.

Я слушаюсь его, поворачиваю голову и тянусь губами к его губам. Он тут же овладевает ими, трахает меня языком, имеет меня пальцами, и очень скоро я срываюсь в бурный оргазм, заглушая протяжный стон под его губами.

Адам крепко держит меня, пережидая, когда моя дрожь утихнет. Встаёт, усаживая меня на сиденье, выпрямляется в полный рост.

Рассматриваю его член — большой, красивый, с крупной головкой, перевитый венами, чуть изгибающийся вверх.

— Помой его.

Сглатываю, смотрю на Адама снизу вверх — моё чувство эстетики просто заходится от восторга, здоровенный, рельефный, надо развести всё-таки его на серию снимков, никогда не фотографировала обнажёнку, но этот экземпляр совершенен, так и просится в объектив.

Нахожу на полке что-то мыльное, золотистый гель скользит по ладони, смачиваю руки в воде и обхватываю его член, скольжу по нему, распределяя пену.

Сажусь удобнее и с удовольствием намыливаю его, прислушиваясь к его резким вздохам, которые не может заглушить шум воды.

— Смывай.

И снова подчиняюсь, находя в этом отдельное порочное удовольствие, переключаю воду и, прикрывая тугие струи ладонью, направляю поток на него — почему-то не хочется делать ему больно, там же всё такое чувствительное…

Смываю мыло, продолжаю гладить его член, намытый, чистый, ощущается руками иначе.

Не дожидаясь приказа, наклоняюсь и сама беру его в рот. Обхватываю губами поглубже и ласкаю его языком.

— Умница моя, — с протяжным выдохом тянет Адам, — ещё. Тыж моя красавица. Поглубже. Да, так. Да…

Мне не хватает его рук, и я сама беру его широкое запястье и кладу на свои волосы — он тут же зарывается пальцами глубже, кладёт на затылок и сжимает пряди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Теперь уже он управляет мной, задаёт темп, трахает мой рот, а я глажу его бёдра и стараюсь держать рот пошире, чтобы было удобно ему.

Адам изливается с громким протяжным рыком, стискивая мою голову ладонями, и я снова всё глотаю, ловя от этого отдельное удовольствие.

Мы проводим в душе ещё какое-то время — Адам мылит меня, особенно долго играя с сосками, властно напористо целует, и умудряется снова распалить меня.

Я хочу его до звёздочек в глазах, сама кладу руку на его член, но он отстраняется, смывает с меня всё. Долго вытирает меня и себя, ещё больше усиливая моё возбуждение.

Мы заходим в спальню, я безумно хочу нового захода, но он усмехается:

— Одеваемся, Виктория. Самолёт скоро на снижение пойдёт. Нужно сесть в кресло и пристегнуться.

31. Вид

Снижение?.. Это он что, специально меня так заводил? Чтобы я потом…

Хватаю джинсы, чтобы надеть, но замираю от тихого приказа:

— Положи эти тряпки, я приготовил для тебя получше.

Вскидываю на него свирепый взгляд.

— Меня устраивает моя одежда, — отвечаю злобно.

— Да, она хороша, — явно мною любуясь, отвечает Адам, — но там жарко. Вот, надень это.

Только сейчас обращаю внимание на несколько белоснежных квадратных пакетов у стены. Он заглядывает в каждый и протягивает мне два.

Достаю невесомую ткань, очень приятную наощупь, необыкновенно-нежную, струящуюся. Разворачиваю. Нежно-кремовый брючный костюм. Достаточно закрытый.

Восхитительное нижнее бельё из тончайшего кружева, нежного и невесомого. Изящные тонкие сандалии с надёжной неприметной застёжкой и плоской подошвой.

Адам достаёт из пакета себе, тоже что-то светлое, только мужское, начинает одеваться.

Пожимаю плечами. Одеваюсь, пытаюсь что-то сделать с волосами, но Адам распоряжается:

— Не собирай, пусть будут распущенными. Хочу их трогать.

Я вскидываю взгляд на него. Лучше бы меня между ног потрогал, причём достаточно долго, чтобы… ведь моё возбуждение никуда не пропало. Наоборот, теперь, глядя на него, ослепительного в этих светлых брюках и рубашке, идеально обрисовавших его — мощного и совершенного — моё желание выходит на новый уровень.

Стискиваю бёдра и закусываю губу. Встречаю насмешливый взгляд синих глаз и… меня просто накрывает яростью. Он ведь всё специально! Специально!

Бросаюсь прочь из спальни, туда, где просторный салон и кресла. Дверь раздвигается, я устраиваюсь в салоне на прежнее место у иллюминатора, начинаю возиться с ремнями.

Замираю от прикосновения его сильных рук, накрывших подрагивающие мои.

Адам уверенными чёткими движениями пристёгивает меня, садится рядом, пристёгивается сам и хватает меня за руку.

Пытаюсь вырвать её, но бесполезно — моя маленькая кисть тонет в двух его ручищах. Он подносит мои пальцы к губам, медленно целует и усаживается в кресло глубже, удерживая мою руку в обоих кулаках.

— Не отдам, — изгибая уголок губ, заявляет он и сжимает мою руку сильнее.

Начинает поглаживать её пальцем и меня накрывает яростью.

Вырываю руку — Адам отпускает.

Отстёгиваюсь, вскакиваю, готовясь закатить скандал…

— Сядь!

От его тихого приказа застываю, меня будто ушатом ледяной воды окатывает.

Смотрю на него, и меня сковывает лютым страхом: ни следа улыбки, напряжённый, с поджатыми губами и прищуренными глазами Адам… я не знаю отчего, но становится просто жутко, у меня натурально слабеют ноги, в животе сжимается тугой холодный узел, губы начинают трястись.

— Сядь в кресло, Виктория, и пристегнись.

Его голос замораживает воздух в салоне, кажется, сейчас на иллюминаторах появится морозный узор, несмотря на всю противообледенительную обработку, её наверняка проводили, или, не проводили, сейчас не зима, как же страшно-то, чёж он такой жуткий…

— Немедленно.

Сажусь в кресло. Адам поворачивается — руки большие, длиннющие, пристёгивает меня, проверяет ремни.

— Никогда. Не смей. Отстёгиваться. Поняла?

— Да… — тихо говорю подрагивающими губами.

— Повтори, что ты поняла.

— Я не буду отстёгиваться, — осторожно говорю я.

— Как часто ты не будешь отстёгиваться?

Сердце оглушительно стучит, стискиваю заледеневшие от страха пальцы в замок, пытаюсь выровнять дыхание.

— Никогда не буду отстёгиваться, Адам, — послушно произношу я. — Я поняла.

— Умница.

Адам устраивается в кресле, расслабляет плечи. Снова берёт мою руку, целует мои пальцы и держит на уровне своего живота в обеих своих ручищах. Мне не очень удобно, рука в локте натянута через подлокотники, но я терплю.

Осторожно смотрю на него: спокойное лицо, закрытые глаза. Держит мою руку и поглаживает пальцы.

Ладно… Пока не буду никак на это реагировать. Надо немного успокоиться.

Смотрю в иллюминатор — самолёт нырнул в зону облаков. Снижаемся.

Мы молчим. Я вроде успокоилась, смотрю в иллюминатор и даже не стараюсь больше высвободить руку — хочет, пусть держит.

Вздрагиваю от тихого голоса Адама.

— Виктория, на некоторые вещи у меня излишне острая реакция, — он говорит очень тихо, но чётко.

Несмотря на небольшой фоновый шум, я его слышу очень хорошо. Поворачиваю голову — он сидит с закрытыми глазами. Лицо спокойное. Также спокойно он продолжает говорить.

— Ремни безопасности. Эта вещь неизменно будет вызывать у меня крайне острую реакцию. На это есть причины.

Пауза. Я молчу. Жду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В моей семье не было принято пристёгиваться, — продолжает он ровным голосом, не открывая глаз. — Дорогие безопасные машины, умелые водители, проверенные маршруты. Только вот при аварии это не помогло. Мне было двадцать. Вытаскивали меня долго. Десятки операций. Выжил. Родители и брат с сестрой… нет.

Он открывает глаза и поворачивается ко мне. Я не знаю, как реагировать. Наверное, надо сказать слова соболезнования, или…

— Я…

Адам меня обрывает, не давая закончить фразу.

— Мне не нужно сочувствие, Вика, — спокойно глядя мне в глаза, добавляет он. — Просто делай, что я говорю. Особенно, это касается решений безопасности. Я потратил достаточно времени, чтобы значительно снизить для своих людей угрозу жизни, как и другие угрозы. У меня это получилось хорошо. Не надо создавать мне дополнительные сложности и вызывать острые реакции.

Он улыбается, глаза остаются холодными. Не знаю даже, что сказать, я просто в шоке от его внезапных откровений.

Адам поправляет прядь моих волос, убирает за ухо, гладит по волосам. Перехватывает мою руку так, что мне становится значительнее удобнее, но продолжает держать. Показывает мне взглядом на иллюминатор.

— Смотри, из-за облачности на море меньше бликов, не слепит, можно хорошо рассмотреть остров. Люблю этот вид.

32. Приземление

Вид и правда восхитителен: огромный остров со взлётной полосой, врезающейся в море, городки, масса зелени, голубая вода, белый песок.

Мы выходим в полном молчании. Адам крепко держит меня за руку, поддерживает при спуске с трапа.

Прямо на лётное поле подъезжает машина, не такая роскошь, как была у него в Москве, но тоже весьма и весьма.

Адам удивляет — усаживает меня на переднее сидение, а сам садится за руль, пожав водителю руку.

Молча пристёгиваюсь под его пристальным взглядом, и всю дорогу залипаю то на буйную зелень, то на его крупные красивые руки на руле.

Дом на окраине городка, уютный, похожий на остальные внешне, внутри оказывается простым, но упакованным по последнему слову. Особенно меня покоряют панорамные окна с видом на океан и бассейн у дома.

— Отсюда очень приятно наблюдать закат, — сообщает Адам.

Я стою посередине большой комнаты, любуясь морем, и вздрагиваю от прикосновения его рук к плечам.

— Всё ещё думаешь? — спрашивает он.

— О чём? — уточняю я, борясь с желанием податься назад и прижаться к нему спиной.

— О том, как я выглядел до операций, — усмехается он.

Я пожимаю плечом.

— Ты был красивым мужчиной, таким же и остался, — говорю я со странной убеждённостью, и с ехидцей добавляю: — меня больше волнует другой вопрос: ты после аварии контуженный, или по жизни такой?

Адам смеётся, обхватывает меня двумя руками и прижимает к себе. С удовольствием расслабляю плечи и позволяю себе принять это объятие. Оно… спокойное какое-то. Уютное. И сам Адам… похоже, что настроен миролюбиво.

— Моя злюка, — целует он мои волосы, в его голосе слышу улыбку. — Я тебе уже говорил: у меня нет проблем. Ни со здоровьем. Ни с психическим состоянием, — он делает паузу и ёрничает: — могу справку показать.

— Толку от твой справки, — хмыкаю я. — Ты любую можешь купить.

— Это правда, — его губы прикасаются к моему виску.

— Ты не будешь мне показывать никакую справку, — наклоняю голову, чтобы ему было удобнее прикусить мочку моего уха, — это ты сейчас для красного словца говоришь.

— И это тоже правда, — в его красивом низком голосе вспыхивают чувственно-бархатистые нотки.

Его губы уже на моей шее — гладят чувствительную кожу, а руки накрывают холмики груди.

— Адам, — почему-то начинаю я, и… замолкаю.

Не знаю, что ему сказать. Он всё-таки стал моим первым мужчиной. Привёз в красивое место. Говорит, что защищает. Но ничего другого не говорит… Вот что мне делать? Что?

Может… Может, как-нибудь отключить свою голову? Чтобы не думала лишнего? Притвориться?..

— Виктория, — хрипло говорит Адам, — ты спрашивала, можем ли мы нормально. Ты этого хочешь? Я могу попытаться. Возможно, даже получится. Смотри, красивый остров. Ты и я. Если мы с тобой не будем первое время касаться острых тем, у нас даже есть шансы.

Как же соблазнительно это всё… Так и хочется спросить: «шансы на что, Адам? На что?».

До меня вдруг со всей пронзительностью доходит: да я же влюбилась в него по уши. Я могу, конечно, делать вид, что мне всё равно, но… Шансы? Он хочет, чтобы у «нас» появились шансы?

Нормально? Попробовать — с ним — нормально? Хочу ли я?.. Думаю я недолго. Для меня ответ очевиден. Хочу.

Разворачиваюсь — не препятствует. Позволяет повернуться в кольце его рук и посмотреть в его глаза.

Адам смотрит на меня серьёзно. Я обхватываю его за пояс, проскальзываю ладонями вверх, по мощной спине, ощущая мягкость его рубашки, приподнимаюсь на носочки и тянусь губами к его губам.

Адам шумно переводит дыхание, зарывается руками в мои волосы, наклоняется и с нежной жадностью целует.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

33. Диван

Поцелуй длится и длится, погружает меня в фантастическую смесь тщательно сдерживаемой страсти и длинной тягучей ласки.

Адам изучает меня неспешно, ласкает языком мой затаившийся от внезапной робости язык, ныряет под него, выделывает в глубине моего рта что-то настолько приятное, что я издаю глухой стон и прижимаюсь всем телом ближе к Адаму.

Осторожно отвечаю на поцелуй, и чувствую его улыбку на своих губах.

Его руки становятся смелее. Гладят по спине и плечам, касаются шеи под волосами, спускаются ниже…

Адам подхватывает меня под ягодицы, и я охотно обвиваю ногами его пояс. Поддерживая меня под спину, размашисто идёт к дивану, опускается на него, усаживая меня на себя верхом.

Обхватывает ладонями моё лицо, всматривается жадно, гладит большим пальцем губы.

— Так хочется растянуть… — хрипло говорит он, — Но каждый раз, стоит прикоснуться…

Я вскрикиваю от неожиданности — руки Адама мгновенно опускаются на ворот, рвут ткань, обнажая грудь. Ещё пара сильных резких движений — разорванная ткань болтается на мне только на спине и на локтях.

— Тш-ш-ш… — шепчет он, растёгивая передний замочек на бюстгальтере и накрывая ладонями обнажившуюся грудь. — Да, я буду на тебе рвать одежду. Привыкай.

Почему-то я смущена до предела, краснею, но Адама, похоже, это заводит ещё больше, потому что он с лёгкостью разрывает остатки и полностью освобождает меня до пояса.

Наклоняю голову — длинные рыжие пряди падают, прикрывая грудь.

Адам замирает. Медленно касается пальцами напряжённых сосков сквозь волосы, раздвигает пряди в стороны, и я снова зависаю от зрелища его красивых сильных рук на моём теле рядом с волосами.

Он медленно обводит пальцами соски, играет с ними, сжимает и покручивает и неприкрыто любуется. И я смотрю на это и не могу оторвать взгляда, настолько это красиво и чувственно.

Меня просто кроет желанием от вида, от ощущений, от пьянещей смеси похоти и смущения.

Адам сминает упругие холмики в ладонях, ласкает затвердевшие соски, ставшие дико чувствительными, и смотрит, смотрит, смотрит…

У меня уже между ног так влажно, уже не только трусики, но и кремовые брюки совершенно точно с мокрым пятном, интересно, он их тоже разорвёт?.. Наверняка…

Поднимаю голову и смотрю на Адама. Он встречает мой взгляд — мои бёдра рефлекторно сжимаются от ураганного спрессованного желания в сузившихся глазах, ставших тёмно-синими от расширившихся зрачков.

Моё же собственное желание выходит на новый уровень оттого, как он на меня смотрит: со сдерживаемой страстью и неприкрытым восхищением.

Я, сама не ожидая от себя подобного, вдруг говорю:

— Хочу тебя. Сейчас.

Вздрагиваю от неожиданности, испуганно смотрю на него. Он сжимает челюсти, поджимает губы и плотно закрывает глаза — его руки на моей груди стискивают меня, едва не доводя до боли, но тут же разжимаются и замирают.

Адам шумно переводит дыхание, и в следующий миг я оказываюсь спиной на диване с широко разведёнными ногами — вот ведь быстрый зверь — и вздрагиваю от треска ткани — сильные руки расстегнули брюки и рванули ткань дальше, разрывая молнию.

Та же участь постигает шикарные кружевные трусики, которые мне так понравились.

— Зачем, красивые же… — возмущаюсь я, хмурясь от острого чувства сожаления.

— У тебя их много, таких же красивых, — невозмутимо отвечает Адам, раздвигая большим пальцем щель между половыми губами. — Очень. Много. Какая ты мокрая уже, ты ж моя девочка сладкая…

Не успеваю ничего ответить. Адам мгновенно расстегивает брюки, стягивает их с пояса, обхватывает свой член и прижимает головку к половым губам.

Быстрый взгляд глаза в глаза. Сильное уверенное проникновение.

Мой протяжный длинный стон сплетается с его долгим выдохом. Тяну к нему руки, и он накрывает меня своим огромным телом.

Восхитительное первое проникновение, скольжение внутри и яркая острейшая наполненность. Смотрю ему в глаза, моё лицо искажается от желания, и я прошу:

— Ещё.

Адама просто срывает. Он издаёт глухой рык, наклоняется, обнимая меня под спину, прижимает к себе и начинает размашисто, сильно погружаться в меня, толчок за толком.

Предельно остро чувствую его внутри, крупный, мощный, и всё равно ведь сдерживается, чувствую, что опасается…

— Девочка моя, не больно? — вдруг глухо спрашивает он, прижимаясь губами к моему виску и не прекращая размашистых движений, — если вдруг… не молчи.

У меня слёзы проступают на глазах. Я обхватываю его руками и ногами, ловлю его ритм и шепчу:

— Всё хорошо. Мне… Мне очень. Хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

34. Бассейн

Лежу в его объятиях.

— С чего вдруг тебя заинтересовало, больно мне или нет? — спрашиваю внезапно, не успевая подумать.

Чувствую, как он каменеет.

Сдвигает меня в сторону, встаёт резко и уходит, оставляя меня одну.

Закрываю ладонями лицо. Вот кто меня за язык тянул?

Вздрагиваю от спокойного вопроса:

— Пить хочешь?

Вскидываю глаза.

Адам стоит, прислонившись к косяку. Держит в руках два стакана с водой. Прищурившись, скользит по мне холодным взглядом.

— Не хочешь по-нормальному, да? — спрашивает он.

Не знаю, что ответить на этот вопрос.

— Хочу, — наконец отвечаю я. — И пить, и по-нормальному.

Адам не двигается с места, отпивает из своего стакана.

— Отвечаю на твой вопрос, — пожимает плечом он. — Больно ли тебе или нет, вопрос не праздный. У меня член здоровенный, а ты узкая. Я тебя девственности сегодня лишил. Довольно грубо, между прочим. Тут с медициной так себе. Если тебе было больно, значит мог повредить. Или порвать. Носиться с тобой и искать, кто тебя зашьёт, такое себе удовольствие.

От этой его грубой прагматичности становится внезапно больно. На глаза наворачиваются слёзы, я осматриваюсь, беру порванную тряпку и пытаюсь прикрыться.

Адам подходит и протягивает стакан воды.

— Если хочешь пить — пей, — тихо говорит он. — Если хочешь по-нормальному, то не задавай вопросы, на которые я могу ответить. Я ведь отвечу, Виктория.

Писец. Приплыли. Охренеть приземление с небес на землю. А на что я рассчитывала? Дура Вика, вот дура…

Беру стакан, отпиваю, почему-то только сейчас замечаю, что дрожу — зубы стучат о стекло.

Он забирает у меня стакан, ставит на столик. Протягивает руку.

— Пойдём в бассейн. Вода хорошо отвлекает от лишних мыслей.

Бросаю на него убийственный взгляд. Адам усмехается, руку не убирает.

Закусываю губу, кладу пальцы на широкую ладонь.

Адам дёргает меня на себя, заставляя встать, отбирает тряпку, которой я пыталась прикрыться, отшвыривает в сторону. Хватает меня, устраивает животом на плече и под мои визги и прочие вопли возмущения направляется к бессейну за панорамными окнами.

— Нет-нет-нет-нет-нет, — я бормочу, хватаясь за него, — не надо, не бросай! Нет!

Толку-то. Ага. Эта груда мышц отдирает меня от себя и с размаху швыряет в воду.

Всплеск, погружение, чувствительно ударяюсь бедром о дно, бултыхаю беспорядочно руками, но всё же тело у меня тренированное, плаваю быстро, всплываю и оглядываюсь.

Адам уже в воде — только глаза над водой, ну точно крокодил, сейчас доплывёт и сцапает.

Взвизгиваю и начинаю от него улепетывать. У меня почти получается — цепляюсь за бортик, подпрыгиваю, но сильные руки хватают за талию — и я лечу обратно в воду.

Погружаюсь, открываю глаза под водой — Адам совсем рядом, водит сильными руками, удерживая себя под поверхностью, рассматривает и… улыбается. Широко так, открыто.

Пока я зависаю, пытаясь сообразить, куда плыть, Адам решает всё за меня — хватает и увлекает к бортику, разворачивает от себя и вжимает животом в стенку бассейна.

До меня доходит вся красота его манёвра — дом за нашими спинами, а перед нами — океан, пляж, пальмы, дивная красота.

Я зажата между прохладной чуть шершавой плиткой и его огромным телом, чувствую его особенно остро.

Мы голые, поэтому Адаму ничего не препятствует — поднимает мою ногу, безошибочно находит головкой члена половые губы и уверенно проникает в меня, наполняет до краёв.

Меня выгибает от остроты ощущений, от его бесцеремонности — хочет и берёт.

— Долго ждал, — довольно выдыхает он у моего уха, — слишком долго, Вика.

Толчок. Мой стон. Плеск воды. Новое проникновение. Его рука на моей груди — собственнически сжимает, стискивает сосок. Новый толчок, почти как удар.

— Невыносимо долго, Вика. Но теперь ты моя. Вся моя. Совсем. Напрочь.

Каждое слово — новое проникновение, размашистое, сильное, присваивающее.

— Держись за бортик, сладкая, — в его низком голосе появляются хрипловато-бархатные нотки, — давай, обеими руками.

Делаю, как он говорит. Рядом с моими руками оказывается его ручища — держит нас в воде, прижимает надёжно.

Всхлипываю, чувствуя, как он разводит ногами мои ноги шире и касается второй рукой моего живота, ведёт её ниже, гладит лобок, обхватывает двумя пальцами клитор и нажимает, водит кругами. И неторопливо имеет меня, размашисто, глубоко, сильно.

— Моя Виктория, — говорит он хрипло. — Чего молчишь? Ты же хочешь постонать как следует.

А я и сама не знаю, чего молчу, мне слишком хорошо, горло перехватило, я только и успеваю что глотать воздух от новизны и остроты ощущений.

— Хочу снова услышать, как ты кончаешь, Виктория, — шепчет он. — Давай. Кончи для меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

35. Отвлечение от мыслей

— Почему?… — выдыхаю я.

— Что, почему? — смеётся хрипловатым смехом Адам.

— Почему… — дыхание сбивает от медленных движений его умелых пальцев, — почему ты мне это… говоришь?

— Что говорю, Вика? — игриво спрашивает он.

Двигается во мне медленно. С паузами. И пальцами… ласкает тоже. Медленно.

Молчу, закусывая губу, откидываю голову на его плечо и закрываю глаза.

— Что я тебе сказал, сладкая?

От его мурлыкающего тона я резко втягиваю воздух, влагалище сжимается, Адам проникает на всю глубину и останавливается.

— Адам! — возмущаюсь я.

— Не двинусь, пока не скажешь, — развлекается он. — Что я тебе сказал?

Задвигал пальцами на клиторе быстро-быстро, так что я застонала, и тут же остановился, сдавливая, но не лаская.

— Что я сказал? — приказывает. — Говори!

— Ты сказал…

Дёргаюсь, пытаюсь высвободиться — нет, только придавливает к бортику бассейна, резко выходит и так же резко вбивает в меня член, и тут же замирает.

— Что? Повтори. Хочу от тебя услышать. Что я сказал?

— Ты сказал, что хочешь меня услышать! — почти выкрикиваю.

Я злюсь, и, кажется, кончу от одной этой игры, от того, как он приказывает и держит меня в воде.

Снова движения вокруг клитора, несколько проникновений, мой протяжный стон и снова…

— Адам, твою мать! — рычу я, — пусти!

— Нет, Виктория, ты скажешь, — в хриплом, до предела возбуждённом голосе улыбка, — что я сказал тебе сделать? Отвечай.

Вздыхаю глубоко и… признаюсь.

— Ты сказал, что хочешь услышать, как я кончу.

— Повтори. Дословно.

— Нет.

— Ты точно знаешь формулировку.

Адам касается самым кончиком пальца самой верхушки клитора, начинает дразнить, поглаживать, это возбуждает до безумия, и не даёт разрядки.

Ещё несколько толчков. Ещё несколько дразнящий движений, и я сдаюсь.

— Ты сказал, чтобы я для тебя кончила.

— Верно.

— Зачем ты?..

Он плавно двигается, наполняет, гладит медленно между нижних губ и говорит хриплым голосом.

— Разве тебя не заводят разговоры?

От чувственно-хриплых ноток в его низком голосе я начинаю пульсировать вокруг его члена, я уже в крайней степени возбуждения, мне кажется, я сейчас умру, если он не даст мне разрядки.

— Не знаю, — говорю я, потому что правда не знаю, заводят меня разговоры или нет, — меня ты заводишь до небес, а разговорами или прикосновениями не знаю, Адам, пожалуйста…

— Ммм… — Адам всё равно двигается медленно, и так же медленно продолжает ласкать, удерживая меня на самом-самом краю, — уже пожалуйста… какая прелесть, Виктория, ты прелесть, ты знаешь? Нет не знаешь, а если я расскажу тебе, какая ты чувственная малышка?

Я издаю протяжный стон, хотя он даже не двигался, он сам, член во мне, пальцы между нижних губ — ничего не двигается, но возбуждение от его слов взвилось на новый уровень.

— А если я расскажу, что я чувствую, когда мой член в тебе, Вика? Я расскажу. Ты очень тесная девочка. Мне достаточно просто быть в тебе, рассказывать тебе пошлости, а ты сжимаешься, и я тебя чувствую. Красивая чувствительная девочка. Наслаждаюсь каждую секунду, когда трахаю тебя. Смотрю на твой чувственный ротик. У тебя такие губы, Вика, так и хочется в них засунуть сначала большой палец, чтобы разглядывать, как ты его сосёшь, а потом член. А твои грудки…

Не знаю, как он это делает. От его слов я начинаю кончать. С криком, содрогаясь всем телом, зажатая между ним и шершавым кафелем. Адам вжимает меня сильнее, двигает на клиторе пальцами быстро-быстро, и я извиваюсь, запрокидываю голову на его плечо, с его именем на губах…

— Ада-а-ам… чё-ё-ёрт, а-а-а… ну ты и сво-о-о…

— Да Вика, да, — довольно говорит он, пока я выгибаюсь всем телом, вцепляясь в бортик, — даже не представляешь, насколько я сво… Мы только начали, а ты уже вошла во вкус.

Он вдруг отстраняется, выходит из меня, поднимает на руки — вот ведь сильный гад — и усаживает меня на бортик. Тут же выпрыгивает следом — кругом куча воды, но камень тёплый, чистый, шершавый.

Адам стаскивает меня с бортика на кафель рядом, раздвигает широко мои ноги и с размаху входит в меня.

Я с криком выгибаюсь, кажется сейчас вот-вот сорвусь в новый оргазм. Он накрывает меня своим огромным телом, упираясь локтями по краям от меня, замирает внутри, глядя на меня, глядя в глаза.

— А сейчас повторим Вика, — хрипло говорит он, — хочу смотреть на твои губы, хочу видеть тебя. Моя красавица, — он начинает медленно двигаться, — девочка моя чувствительная. Тесная. Сладкая Вика. Давай, сожми меня ещё.

А я и сама смотрю на Адама. Он шепчет пошлости, а я смотрю на его губы, чувствуя, что меня снова кроет. Плитка под лопатками и ягодицами горячая и шершавая, твёрдая, и жёсткий Адам, подминающий меня, имеющий меня самым бесстыдным образом на кафеле у бассейна, говорящий все эти пошлости…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вдруг понимаю, что я поймала его ритм, двигаю бёдрами вместе с ним, смотрю в его до одури синие глаза, чуть сощуренные, переполненные похотью и желанием.

Проникновения всё размашистей и сильнее, резче, уже почти как удары.

Перестаю сдерживаться, вцепляюсь в него, насаживаюсь сама на него, нанизываюсь на его член, чувствуя, как меня затапливает запредельное напряжение.

Не выдерживаю, срываюсь сама, выгибаюсь под ним, пульсирую, сжимаю его.

Адам жадно смотрит на меня, приоткрывает рот и… кончает следом за мной, с рыком содрогаясь, вжимая меня в плитку, продолжая смотреть на меня.

Тут же перекатывается на спину, распластывая меня на себе, обхватывает меня ручищами, обнимает и крепко прижимает. Я дрожу на нём, кажется, у меня текут слёзы, я полностью потрясена этой близостью, тем, как он говорил про меня, тем, как он смотрел…

Не знаю, сколько мы так лежим. Мне хорошо. Мне безумно хорошо.

Встаёт, берёт меня на руки и несёт в дом.

— Я же говорил тебе, — довольно мурлыкает он, — что вода хорошо отвлекает от лишних мыслей. Как ты? Остались лишние мысли? Отдохнёшь или ещё заглянем в душ?

36. Ростки

Я не знаю, нужен ли мне душ, я просто растеклась, меня хватает лишь на то, чтобы обнимать его за шею подрагивающими руками, пока он несёт меня.

— Молчание знак согласия, — смеётся Адам, — душ, значит душ.

Пока я лениво думаю, что он, похоже, решил меня отыметь в каждой комнате этого дома, Адам вдруг замирает и разворачивается всем телом, глядя на полку у входа.

Я чувствую, как он каменеет. Поднимаю глаза, глядя на его лицо. Оно пугает неподвижностью, а выражение глаз… наверное, так смотрят снайперы в прицел, готовясь спустить курок.

Адам осторожно ставит меня на ноги, быстрым шагом подходит к полке, берёт в руки прерывисто моргающий в рваном ритме тёмный браслет. Надевает его на руку, листает что-то в телефоне.

— У тебя пять минут на душ, — ледяным тоном произносит Адам, продолжая листать телефон. — Ещё десять высушить волосы и одеться. В шкафу в спальне для тебя приготовлена одежда. Иди.

Я медлю, пытаясь понять, что могло вызывать такой резкий переход от игривой расслабленности к жёсткой собранности.

— Что случилось, Адам? — тихо спрашиваю я.

И тут же мысленно одёргиваю себя, нашла у кого спрашивать, растеклась совсем.

— Вика. Иди.

От его хлёсткого тона вздрагиваю, бегу искать душ. Справляюсь быстро, выхожу к Адаму уже через десять минут, одетая в кремовый брючный костюм, с волосами, стянутыми в тугой узел на затылке.

Адам возвышается посередине комнаты и выглядит чужеродно в тёмной одежде, в напряжённой позе. Меня передёргивает. Он выглядит ещё опаснее, чем там, казалось бы вечность назад, на аукционе.

Невольно делаю шаг назад. Передо мной снова пугающий незнакомец.

Он оглядывается, упирает в меня ледяной взгляд ярко-синих глаз, в глубине которых я вижу — сейчас, когда я уже лучше знаю его, вижу отчётливо — тщательно спрессованное бешенство.

Адам окидывает меня взглядом с ног до головы, молча протягивает руку.

Ёжусь, но перечить ему банально страшно. Быстро подхожу, позволяю ему взять меня за руку и вывести из дома.

Машину Адам ведёт быстро. Даже агрессивно, но очень уверенно.

На трапе самолёта Адам пропускает меня вперёд.

Самолёт другой, поменьше. После взлёта Адам разрешает отстегнуть ремни безопасности. Молчаливая бортпроводница приносит еду.

Я ничего не спрашиваю. Едим в молчании.

Потом Адам достаёт планшет, подключает к нему маленькую плоскую клавиатуру и долго что-то печатает.

Кажется, я снова задремала. Просыпаюсь от щелчка отстегиваемого ремня безопасности и ощущения, как меня берут из кресла сильные руки.

— Спи, — тихий голос Адам.

Я сонная, не совсем понимаю, что происходит. Адам усаживает меня у себя на коленях, обхватывает ручищами и зарывается лицом в мои волосы.

— Мы ещё летим, — поясняет он тихим бесцветным голосом, — посиди со мной.

Сон разом слетает с меня. Да что у него стряслось? Затаилась в его объятиях, прислушиваясь к его глубокому нарочито-спокойному дыханию.

Кожей чувствую его ярость, он неподвижен, но у меня стойкое ощущение громадного зверя перед смертоносным броском.

Он держит меня в руках, мнёт волосы, дышит размеренно и, кажется, его потихоньку попускает.

Ловлю момент, когда он более-менее расслабился и набираюсь смелости.

— Поговори со мной, — осторожно произношу я.

Адам замирает на несколько мгновений, кажется, даже не дышит, но тут же снова возобновляет свои поглаживания.

— О чём?

— О чём хочешь. Но лучше, если расскажешь, из-за чего мы сорвались с места.

— Лучше для кого?

Я сама расслабляю плечи, чтобы он чувствовал меня более мягкой, и как можно спокойнее говорю:

— Для тебя.

— Почему ты так думаешь? — интересуется он.

Ну хоть какие-то живые ростки тепла в этой ледышке. В его голосе и в самом деле слышится интерес.

— Я чувствую твоё напряжение. Если поделишься, тебе станет легче.

Адам издаёт смешок, откидывается на спинку кресла и смотрит на меня.

— Ты уверена, что мне станет легче? — усмехается. — Может, если поделюсь, то ни мне не полегчает, зато тебе крепко потяжелеет. Оно тебе надо?

Я пожимаю плечами.

— Ты сказал, что мы будем жить вместе. И я буду везде тебя сопровождать.

— Сказал, — подтверждает Адам.

— Это бросает меня в новые обстоятельства, — осторожно улыбаюсь я. — Мне спокойнее, когда ты спокоен. А сейчас ты просто в адамовом бешенстве.

— Адамовом? — вдруг улыбается Адам.

Невесело улыбается, через силу, но это всё-таки улыбка.

— Ага, в нём, — киваю я, — совершенно жуткое и не на что не похожее явление.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тебе больше по душе адамово возбуждение? — усмехается он.

Пожимаю плечом.

— Когда ты зол, это страшно, — признаюсь я.

— Знание причин моей злости не убавит твой страх, — говорит он, заправляя прядь моих волос за ухо. — Возможно, добавит.

— Одним страхом больше, другим меньше… — тихо говорю я.

Адам держит меня на коленях, гладит тыльной стороной пальцев мою щёку, рассматривает моё лицо задумчиво.

Не знаю почему, я вдруг трусь щекой о его пальцы. Тут же удивляюсь самой себе, смотрю на него настороженно.

Он никак не реагирует. Гладит пальцами по моей щеке.

Мы молчим. Я впадаю в какой-то транс.

Вздрагиваю оттого, что Адам вдруг отвечает.

— Моим отсутствием воспользовались, атаковали один из моих информационных центров. Римма тяжело ранена, Сергей ещё хуже, оба в больнице. Я надеюсь успеть в Москву до смерти кого-то из них.

37. Синдром

Римма и Сергей при смерти?

Вспоминаю ледяное выражение глаз холёной красавицы-Риммы и насмешливо-улыбчивый взгляд Сергея в зеркале заднего вида.

Я же их совсем не знаю. Почему мне их жалко? И почему мне сейчас так…

Какого чёрта я вообще взялась говорить с Адамом? Может, у меня и в самом деле крышняк поехал? Стокгольмский синдром, или как там его? Когда заложники вдруг начинают испытывать симпатию к похитителю?

— Ты права, — усмехается Адам, — мне полегчало. Но, похоже, и я прав. Тебе явно потяжелело. С чего это ты вдруг утешать меня решила?

О, не одна я сомневаюсь в целостности моей психики. Забавно.

— Сама не понимаю, — в тон ему, с усмешкой, отвечаю я.

— И всё же?

Я делаю паузу, думаю. Адам обнимает, перебирает пальцами мои волосы, и мне от этого уютно и спокойно. Наверное, я и в самом деле двинулась мозгами, но мне не хочется от него отстраняться. Почему-то я уверена, что мне нет угрозы от него.

— Я думаю, — осторожно отвечаю я, — что я их совсем не знаю. Но вряд ли они заслуживают смерти.

— Интересно, — усмехается он. — Твоя Анька, она же тебя предала, но для неё ты тоже не хотела смерти. Интересно, думаешь ли ты, что смерти заслуживаю я?

Каменею в его руках. Вот зачем это он?..

— Вот для чего ты это спросил, Адам? — всё же задаю вопрос.

Он пожимает плечами.

— Интересно. Вот и спросил.

— Ты же хотел по-нормальному.

— Вполне нормальный вопрос. Нормальный интерес. Я удерживаю тебя против воли. Забрал с аукциона. Трахнул вот…

— Я же согласилась.

— Ты защищаешь меня, Вика?

Я издаю глухое рычание и утыкаюсь в его плечо.

— Адам, тебе обязательно каждый раз задавать вопросы, которые расшатывают мне мозги?

— Я их задаю именно для того, чтобы узнать, насколько сильно они у тебя расшатаны.

Вскидываю голову, смотрю прямо в синие глаза. В них странное выражение.

— Я не понимаю тебя, — признаюсь честно.

— Зато я себя очень хорошо понимаю, — усмехается он. — Ещё лучше, Вика, я понимаю тебя. Тебя тянет ко мне, ты ластиться начинаешь, поддерживать морально даже пытаешься. Что? Словосочетание «Стокгольмский синдром» уже возникло в твоей голове?

Закусываю губу. Смотрю ему прямо в глаза.

— Да, возникло.

— Как давно?

— Только что.

— Я рад этому, — вдруг улыбается он усталой тёплой улыбкой. — Могу тебя успокоить. С тобой всё в полном порядке.

Вздёргиваю брови, удивлённо смотрю на него.

— Ты по природе своей очень женственная, ласковая малышка, — говорит он, убирая прядь моих волос за ухо, — просто отбили у тебя это, вот и отрастила колючки, чтобы защищаться. С мной, как бы это ни звучало безумно в наших с тобой обстоятельствах, ты себя чувствуешь защищённой. Секс, особенно такой бурный и откровенный, как у нас с тобой, тоже располагает к тому, чтобы открыться и довериться.

Я опустила глаза, не зная, как относиться к его словам. Прям психолог, мать его.

— При этом ты умная, — добавляет Адам, опуская руки на подлокотники и откидываясь на спинку кресла, оставляя меня просто сидеть на его коленях, — и все эти вопросы, учитывая наши обстоятельства, разумны. Я их тоже не могу игнорировать, всё время держу в голове.

— Для чего?

— Чтобы предугадать твои возможные реакции. Потому что если ты вдруг решишь, что со мной всё же опаснее, чем без меня, ты попытаешься сбежать. Я хочу, чтобы ты держала это в голове. Что сбегать от меня не надо. Во всяком случае пока.

Совершенно перестаю что-то понимать.

— В смысле — пока? — спрашиваю я озадаченно.

— В смысле, что когда я разберусь с моим врагами, — поджимает губы Адам, мрачно сверкнув глазами так, что меня пробирает до нутра, — когда я их закопаю, не в прямом, сугубо в переносном смысле, я смогу тебя отпустить. Возможно, ты захочешь после этого со мной по-нормальному. Или не захочешь. Это будет пока.

Салон наполняет звук тихого автоматического голоса: «Уважаемые пассажиры. Через пять минут начинаем снижение. Просим вас занять свои места…»

Адам берёт меня за талию, усаживает в кресло, пристёгивает мой ремень. Опирается двумя руками на подлокотники моего кресла, наклоняется ко мне так, что наши лица оказываются на одном уровне.

— Я не уверен, Вика, что простые просьбы и разговоры тебя удержат от побега, — тихим страшным голосом говорит Адам, — поэтому я иду проверенным путём. Здравый смысл подсказывает, что тебя рядом со мной в данный момент способен удержать только страх.

Он кривит губы, и меня пробирает холодом по позвоночнику от копчика до затылка.

— Если ты остаёшься рядом со мной, — продолжает Адам, — меня очень даже устроит, если причина этого будет в страхе. Передо мной. Достаточно напугал? Донёс мысль?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вдруг понимаю, что во время его тирады просто не дышала. Жуткий он чёрт, всё-таки.

Киваю.

— Что ты поняла?

— Что нужно держаться рядом с тобой.

— Почему тебе надо держаться рядом со мной?

— Чтобы выжить.

— Умница. Помни это. Всё время. Ни шагу от меня.

Мои губы начинают дрожать, из глаз текут слёзы.

— Поняла меня? Не слышу!

— П-п-поняла… — еле слышно шепчу я.

Он рассматривает меня, на его лице проскальзывает гримаса, будто от зубной боли, но мне кажется, что мне показалось: у него снова спокойное бесстрастное лицо, холодный взгляд.

Адам выпрямляется, садится в кресло рядом со мной, пристёгивается и закрывает глаза.

Смотрю на него, пытаясь подавить слёзы, но они текут. Всхлипываю едва слышно, растираю слёзы по щекам, я напугана до чёртиков, пальцы дрожат, я не знаю, я точно этого всего не выдержу.

Лицо Адама с закрытыми глазами спокойное, только у челюсти катаются желваки.

— Вика, — говорит он спокойно с закрытыми глазами. — Я надеюсь, ты услышала главное. Когда всё закончится, я тебя отпущу. Пока всё не закончилось… Думаю, ты поняла. Поняла же?

Судорожно втягиваю воздух.

— Поняла, Адам, — тихо отвечаю я. — Всё поняла.

38. Откровения

Тенью следую за бесстрастным свирепым Адамом.

Его ярость спрессована под маской невозмутимости, но легко читается всеми, кто подходит к нему с флешками, подаёт еду в ресторане, открывает дверь автомобиля и даёт ключи от очередного номера-люкс.

Москва сливается для меня в единое серое пятно.

Автомобили, гостиницы, больницы, рестораны, снова автомобили.

Мы почти всегда молчим. Адам касается меня редко: сам меня пристёгивает и на лестницах крепко держит за руку. Спим в разных спальнях.

Я занимаю время тем, что тыкаю в проверенный людьми Адама планшет в тупые игрушки типа шариков, читаю классику русской и зарубежной литературы из огромной папки на том же планшете, или слушаю музыку и смотрю фильмы, тоже загруженные на планшет.

Никого доступа в интернет. Адам даже фотоаппарат у меня забрал. Планшет — единственное развлечение.

Теперь у меня есть бессонница. Частенько просыпаюсь ночью от неясной тревоги и подолгу стою у окна. Иногда прокрадываюсь на кухню мимо кабинета — мы всё время останавливаемся в дорогих апартаментах, больше напоминающих огромную квартиру с несколькими спальнями, кухней и кабинетом — так вот, в кабинете Адама всегда до глубокой ночи горит свет.

Я вообще не знаю, сколько он спит. Потому что в его кабинете по ночам всё время горит свет. А будит он меня лично по утрам.

— Уже утро, Вика, — говорит он каждый раз, стоя в дверях. — Одевайся, нам пора. Позавтракаем позже.

Долбанный день сурка. Одно и то же.

Этой ночью всё-таки привычный круг разрывается.

Этой ночью мне снится кошмар. Нормальный такой кошмар, качественный. За мной кто-то гонится, я не знаю кто, бегу по длинным коридорам в страхе и ужасе, и слышу тяжёлый бег за спиной. Бегу и бегу, задыхаясь, взбегаю по лестницам, дёргаю закрытые двери, спускаюсь вниз, и никак не могу найти открытую дверь.

Наконец мне кажется, что я нашла выход, что вот она, свобода от липкого страха, но дверь оказывается заперта, я дёргаю её, дёргаю, и тут на неё падает огромная тень, я кричу, дёргаю и дёргаю дверь, захлёбываюсь в крике.

Меня хватают сильные руки, я с истошным криком пытаюсь вырваться, но он слишком силён.

— Тихо, малышка, проснись, это сон, Вика, проснись. Ты спишь, проснись, маленькая, всё-всё, сон это, ты в безопасности, никто тебя не обидит, просыпайся, ну же.

Открываю глаза, продолжая вырываться, вдруг замираю, осознавая себя. В спальне темно, дверь распахнута, из коридора на кровать падает свет, я смотрю в синие глаза Адама, он сидит на кровати, держит меня крепко, тревожно всматривается в моё лицо и продолжает уговаривать меня:

— Вот так, умница, сон это, всё хорошо, никому не дам тебя обидеть. Ну всё-всё, просто сон.

У меня в голове что-то переклинивает, обхватываю его руками и начинаю рыдать, громко, взахлёб, прижимаюсь к нему, большому, сильному, тёплому, жалея, что мои рыдания заглушают его голос, и я лишь отрывками слышу его слова.

— Маленькая моя, поплачь, достаётся тебе. Вика моя, малышка... Сокровище моё, дурак я, чёрт, не досмотрел. Идиот конченный… Маленькая моя, ну всё-всё. Никто тебя не обидит. И я не обижу. Ни за что не обижу больше. Вика моя…

Он шепчет, гладит по голове, укачивает, и я всё-таки затихаю в его руках, только всхлипываю иногда.

Адам тоже перестаёт шептать, берёт меня на руки, садится на кровать и устраивает меня у себя на коленях, прижимая к себе, держит бережно, гладит, целует волосы… и я всё больше и больше расслабляюсь в его руках.

— Зачем пришёл? — говорю, и сама удивляюсь, насколько тихо и бесцветно звучит мой голос.

— Ты кричала во сне, — отвечает он глухо. — Давно у тебя кошмары?

— Кошмар только сегодня, — мстительно говорю я, — но вообще я рада, хоть поспала. Так-то у меня бессонница адовая. Или адамовая, тыж тоже ею балуешься, вот, подцепила от тебя.

Думала разозлится, мне очень хотелось сейчас выбесить его, чтобы оставил меня в покое, это просто невозможно, что он меня сейчас так бережно обнимает, и все эти слова… Он же не может это всерьёз.

Адам молчит, дышит глубоко и размерено, держит меня в руках, поглаживает по голове.

— Нахрена ты пришёл сейчас, Адам? Вот нахрена? — у меня снова проступают злые слёзы. — Всё же понятно было, зачем наговорил мне это всё…

— Наговорил, что думаю, — сказал он жёстко и тут же добавил мягче: — Я идиот, Вика, недооценил твоё состояние. Я думал, ты спокойно ждёшь, когда всё закончится, и я тебя отпущу, а ты…

— Что всё, Адам? — перебиваю я его. — Что закончится? Я же ничего не знаю!

Я перехожу на крик, начинаю вырываться, он меня отпускает, я отбегаю от него на середину спальни.

— Что я должна думать? — всплёскиваю я руками, — вот нахрена ты это всё?..

Снова начинаю плакать, Адам неуловимо быстрым движением — какой же он всё-таки быстрый чёрт — оказывается рядом и обнимает. Дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но он держит меня крепко.

— Вика, послушай меня, — говорит он тихо и твёрдо.

Почему-то от этого тона я вдруг замираю, стою, затаившись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Выслушаешь?

В тоне его голоса слышится что-то новое, совершенно мне незнакомое, что-то, что заставляет меня кивнуть и прислушаться.

— Да, Адам. Выслушаю.

Он обнимает меня крепче, утыкается лицом в мои волосы, начинает говорить очень-очень тихо, едва слышно, но предельно чётко, так, что несмотря на громкий стук его сердца, я разбираю каждое слово.

— Прости, что напугал. Боюсь за тебя. Римма и Сергей… Их еле вытащили. Я… Ты важна для меня. Вика, ты даже не представляешь… Хотя откуда тебе представить, если я не рассказываю?

Он глубоко вздыхает, чуть ослабляет хватку, гладит меня по волосам и спине.

— Ты очень важна мне, малышка. Пока не могу тебе всего рассказать. Надо бы. Я очень хочу. Но пока нельзя. Приходится держать в уме, что если не уберегу… Если ты будешь знать мало, есть шансы тебе легко отделаться. Нельзя тебе знать пока. Нельзя. Я справлюсь, Вика. Ради нас. Потерпи, пожалуйста. Я…

— Адам, — перебиваю я, не слушая, что он там несёт, — пугать меня нахрена было?

Меня уже трясёт, вот ведь защитник нах нашёлся. С чего его вдруг на откровения пробило?

— И вообще, с чего сейчас?.. — решаюсь озвучить вслух.

— С того, что я щас чуть не сдох, когда твой крик услышал, — усмехается Адам.

Он поднимает меня, усаживает на кровать, садится передо мной на корточки так, что свет из коридора падает на его лицо, смотрит мне в глаза снизу вверх.

— Ответь мне честно, Вика, — серьёзно говорит он. — Ты что, влюбилась в меня?

39. Откровенность

Его вопрос удивляет меня, но я чего-то типа этого и ждала. Контраст, конечно, крышесносный между тем свирепым незнакомцем и этим мужчиной, вдруг окружившим меня заботой, но…

Сейчас я уверена, что Адам честен со мной. Да и… Не знаю, почему, не знаю как, но я… вдруг я понимаю, что верю ему.

Возможно, мы правда жертвы какой-то петли, обстоятельств, не знаю чего, но я понимаю, что устала. Я адово-адамово устала от всей этой хни.

Если мне нельзя от него ни на шаг, то можно мне хотя бы иллюзию спокойной жизни?

Адам смотрит на меня пристально. Я решаюсь.

Откровенность за откровенность.

— Да, Адам. Давно. Мне кажется, ещё тогда, когда ты меня в машине с аукциона вёз. Просто мозги сопротивлялись.

Я закрываю лицо руками, тру лицо.

— Я идиотка, — говорю я тихо, — конченная.

— Нет, Вика, — отвечает Адам, — это я конченный идиот.

Скептически улыбаюсь.

— И как ты это понял? Из-за одного моего ночного кошмара?

— Нет, — он кривит губы невесёлой улыбкой. — Из-за того, как ты только что плакала. Ты искала защиты. У меня. Несмотря на всё. То, как это… Такое не подделать, Вика. Скажем так, услышал, как ты кричишь… — он сжимает зубы, через силу продолжает: — а потом как прижималась, чуть сердце не разорвалось.

Я закрываю глаза, потому что, кажется, у меня сейчас снова потекут слёзы.

— Адам, ты понимаешь, что я хочу тебе верить? — со злостью бью его кулаком по плечу. — Ты разве не понимаешь этого? Вот зачем ты сейчас со мной говоришь? Зачем?..

— Тихо, малышка, — тут же говорит Адам, хмурясь, — спокойно…

— Да как я могу быть спокойна?! — меня снова прорывает. — Я ведь сейчас тебе снова поверю! Снова, Адам! Как в самолёте, расслаблюсь, а ты меня… опять… Грёбанные качели мне всё время устраиваешь! Только приблизишь, только растекусь, и ты опять!..

— Та-а-ак… — его голос меняется, — а ну-ка…

Он встаёт, включает свет и смотрит на меня.

— Пойдёшь со мной на кухню? — спрашивает, скрестив руки на груди.

Странно, хоть он и возвышается посредине комнаты, и смотрит хмуро, я всё равно не чувствую от него угрозы. Сейчас — не чувствую. Как он это делает? У него адамовов тумблер? Хочет — угрожает, хочет — само обаяние?

Рассматриваю его пристально. Тёмные домашние штаны из мягкого материала, тёмная майка, рельефные руки, взъерошенные волосы.

Свет из коридора вырисовывает его угрожающий силуэт, но всё, что я хочу, это снова прижаться к нему, чтобы обнял и не отпускал.

— Не пойду, Адам, — выдыхаю я, едва сдерживая слёзы. — Просто обними меня, пожалуйста.

Адам резко втягивает воздух, недоверчиво разглядывая меня, а я… вдруг почему-то протягиваю к нему руки.

— Просто побудь со мной немного, — говорю едва слышно. — Я постараюсь заснуть.

Он медлит… и срывается с места, подхватывает меня на руки, устраивает на коленях, обнимает крепко, гладит по волосам.

— Вика моя, — шепчет он. — Конечно побуду.

— Не уходи, ладно?

— Не уйду.

Я затихаю в его объятиях. Мне всё равно на все наши обстоятельства. Хотя кого я обманываю? Конечно, мне не всё равно.

Мозги и здравомыслие кричат о том, что я идиотка, напоминают про аукцион, выискивают и вытаскивают передо мной всё. И этот его поступок с моим оргазмом на багажнике, и злые слова, и давление на психику с крутилками, да и вообще, что, мало что ли всякого уже случилось?

И те же самые мозги напоминают, как наливал кофе, как засыпал со мной в обнимку, как нёс спящую и как смотрел… Очевидно, что я важна для него, в этом не врёт. Ну невозможно подделать такое. Если это у него игра такая, то…

Да ладно, Вика, какая игра, перестань, ты же слышишь, как у него сердце колотится. Держит бережно, будто сейчас рассыплюсь. Как волосы гладит и… Как легко и нежно целует висок, бровь…

Едва успеваю подавить всхлип и… поворачиваю лицо к нему, подставляя свои губы.

Адам замирает, смотрит на них и… медленно касается губами.

Поцелуй такой нежный, трепетный. Невесомый. Приоткрываю губы, прихватываю немного, Адам легко касается меня языком, я касаюсь его в ответ…

Он отрывается, смотрит в глаза.

— Вика.

Я понимаю, о чём он. Всё верно, с моей стороны это странно, но… сейчас мне всё очевидно.

Вместо ответа я тянусь губами к его губам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

40. Особенное

Адам замирает, разглядывая мои губы, не двигается. Держит так, что мне не дотянуться.

Недовольно хмурюсь и выдаю:

— Да, я Вика. Имя у меня такое. Не обижай меня больше, Адам. И поцелуй меня уже, — и почему-то добавляю: — пожалуйста.

Он улыбается и медленно целует. Сначала нежно, невесомо, а потом настойчивее, вынуждает приоткрыть губы, вторгается языком, и… теперь я узнаю Адама. Жесткого, напористого, страстного. Требовательного.

Открываюсь ему. Выбрасываю из головы все мысли. Даже если ничего потом никогда не будет, даже если он завтра, да даже если прямо сейчас продолжит выносить мне мозги — плевать.

Хочу принадлежать Адаму. Сейчас. Он необходим мне сейчас.

— Не обижу, — шепчет он. — Хочешь?

— Хочу.

Замирает. Разглядывает меня.

Чёрт, от его взгляда у меня между нижними губами прямо жжёт.

— Адам, — не выдерживаю я, — чего ты ждёшь?

Не двигается. И… Срывается, опрокидывает меня спиной на середину огромной кровати, рвёт на мне одежду, мои трусики трещат, от этого звука меня кроет, пытаюсь обнять и прижать к себе — нет, отбрасывает мои руки в стороны, раздвигает мои ноги в чёртов шпагат, трётся щекой о мой живот, прикусывает лобок и набрасывается на мои половые губы жёстким поцелуем.

Вылизывает, проникает языком во вход, покусывает клитор, жесть, я просто ору в ожесточённом оргазме спустя полминуты от его яростных ласк.

Он уже на мне. Я на спине, под ним. Лицом к лицу. Губы блестят от моей влаги. Смотрит в глаза.

А я трясусь под ним, выгибаясь всем телом, выстанываю его имя пополам с чертыханием и оскорблениями, широко улыбается, выслушивая, и — дождавшись, когда утихну — прижимается головкой члена к нижним губам, трёт, растирает мой сок и вжимает, вдавливает, погружается, наполняет меня.

Мой гортанный стон наполняет комнату. Мои руки вцепляются в его спину. Мои губы тянутся к его губам, и… наконец-то находят отклик, такой долгожданный поцелуй, наконец-то он снова во мне, языком в глубине моего рта, членом в моей глубине.

Его губы отрываются от моих, вычерчивают дорожку поцелуев на щеке, а я уже вообще не понимаю, что несу — шепчу:

— Адам. Пожалуйста. Люби меня. Сильней.

Адам буквально каменеет. Впивается взглядом. Плевать. Всё он слышал и понял. На всё плевать.

Обхватываю его спину, вцепляюсь пальцами в рельефные мышцы, раскрываю бёдра шире, упираясь пятками в кровать и начинаю нанизываться на него, танцевать под ним, чёрт, как же это заводит, меня просто кроет от его неподвижности и тусклого нечитаемого взгляда тёмных глаз.

Двигаюсь сильнее. Адам неподвижен, замер, приподнявшись надо мной, а я двигаю бёдрами, насаживаюсь на его здоровенный член, приближаю свой оргазм, который, я знаю, будет совершенно беспощадным.

— Стой.

Властный приказ Адама сопровождается его рукой на моём плече. Останавливает меня, прижимает меня к кровати, не даёт двигаться. Смотрю на него, учащённо дыша.

— Подожди, малышка. Знаю, что хочешь. Сейчас будет ещё лучше. Ты дико чувствительная, уверен, тебе понравится.

Не понимаю о чём он, но на всякий случай замираю. Жду.

— Вот так, умница, не двигайся. Сейчас, только не пугайся.

Накрывает меня своим телом, целует висок, щёку, уголок рта, лежит на мне, чуть отстраняется, обхватывает свой член рукой, трёт головкой по клитору, между нижних губ, продолжая осыпать лёгкими поцелуями мои губы, я замираю под ним и вдруг…

— Чёрт, Адам! Твою мать!

— Тихо.

Смотрит мне прямо в глаза так, что я тут же затыкаюсь. А я понимаю, что он… Черт, как он это сделал, это же… Сам же говорил, что здоровый, но моя попка наверняка ещё более узкая, чем…

Ощущение растянутости в заднем проходе напрягает, он ведь там весь поместился, сам же сказал, что…

— Нет, пусти, — реально пугаюсь.

— Вика, — тон его голоса заставляет меня ошарашенно уставиться на него.

Пялюсь в его глаза, совершенно не понимая, как реагировать, и он усмехается:

— Тебе же не больно, просто мозги говорят, что так нельзя. Ну? Что я сделал? Что страшного-то?

— Как ты?..

— Просто не думай, — касается моих губ лёгким поцелуем. — Ты же хочешь. Особенного. Это очень особенное. Для тебя.

Он делает медленное движение, и лёгкая болезненность сплетается со странным непонятным возбуждением.

— Я должен был и девственности тебя лишить без крови и боли, — говорит Адам, глядя в глаза, — но мою крышу от тебя рвёт слоями просто. Вообще не мог сдержаться. Сейчас хоть как-то.

Я совершенно ошеломлена. Снова подловил меня, гад. Говорил же, что все три дырочки освоит, но чёрт, он прав, не больно совсем, очень гладко, намазаться что ли успел чем-то…

— Вика. Отключи мозги. Ну.

Его новое движение и волна странных ощущений по телу. Нарастающее возбуждение. Иное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вдруг потягиваюсь всем телом под ним, издаю долгий стон.

— Чувствительная малышка, — довольно улыбается он, — расслабься посильнее. Вот так, — новое медленное проникновение, — умница моя, сейчас привыкнешь.

Это лишь слегка болезненно, непривычно, странно, и… почему-то странным образом желанно, хочу, чтобы двигался ещё.

Опускаю взгляд на его губы. Понимает меня без слов, целует медленно, ласкает внутри языком. Адам скользит внутри меня неспешно, стараюсь отключить мозги, сосредоточиться на поцелуе, но не получается.

Моё тело будто распирает, мой новый стон тонет в губах Адама, я чувствую его улыбку, его поцелуй, пожалуй, нежен. Кажется, я привыкла. Не хочу думать. Пусть будет, как есть.

Распирающие ощущения усиливаются. Адам осторожен, прерывает поцелуй, чтобы посмотреть в глаза, улыбнуться, и снова целует, движется смелее. Не могу понять, где именно наслаждение, оно даже не внизу живота, оно по всему телу, растекается волнами.

Мне становится всё равно, где что и как, мир сосредотачивается на губах Адама, на его неспешном поцелуе, на том, как обнимает.

Наконец-то отпускаю себя. Целую в ответ, сплетаю язык с его, постанываю в его губы, всё вокруг перестаёт иметь значение. Только волны усиливающегося удовольствия, незнакомого, нового, но всё более острого.

Оргазм накатывает мгновенно, неожиданно и очень мощно. Адам тут же останавливается, держит крепко, а я выстанываю его имя, оргазмирую долго, бурно, совершенно беспощадно.

Адам сжимает меня за волосы, всматривается в лицо, не упускает ни секунды, ни малейшего выражения моего лица, всё время, что я кончаю под ним, жадно смотрит, поджав губы.

Лишь когда я утихаю, осыпает поцелуями щёки, брови, глаза, губы, не двигается, ждёт, пока окончательно расслаблюсь, и лишь тогда очень медленно выходит, берёт меня на руки и несёт в ванну.

Я полностью обессилена и ошеломлена. Невероятное что-то. Не хочу думать.

В огромной ванной комнате Адам осторожно укладывает меня в джакузи, у которого даже стенки тёплые, наполняет ванну и легко мне улыбается.

Снимает презерватив, бросает его в мусорное ведро, моет руки и идёт в душевую кабину, я лишь провожаю его удивлённым взглядом — всё-то у него наготове, я совершенно не заметила, когда он успел его надеть, да ещё и явно использовать смазку.

Виртуоз, что говорить. Меня запоздало накрывает осознание, что всё-то у него просчитано. Может ли быть это всё частью игры, чтобы, как он говорил, освоить все три мои дырочки?

Так не хотелось в это верить… Наблюдаю за высоким мощным идеальным Адамом за прозрачным стеклом душевой, как он моется, намыливаясь несколько раз. Ведь он так и не кончил, понятно, что хочет продолжить. Вопрос, он так намывается для того, чтобы мне было лучше, или…

Одёргиваю себя. Лучше не думать. Джакузи наполняется, тёплая вода расслабляет, я решаю не думать. Жить сегодняшним моментом. Если он сейчас меня выкинет из своей жизни, потому что выполнил свою программу — распечатать меня с трёх сторон — с этим я тоже справлюсь.

Впрочем, мне хочется верить, что то, что он говорил, про свою влюблённость и тягу ко мне, он на самом деле это думал. Я хочу верить. Чёрт! Почему мне так хочется ему верить?..

Я выдавливаю жидкое мыло на руки, растираю пену на ладонях, рассматривая её, прислушиваюсь к своему разнежившемуся телу, которому явно понравилось, и оно очень хотело бы продолжения, только теперь уже потрадиционнее… и пытаюсь сообразить, как мне справиться с тотальным раздраем в мозгах.

41. Завтрак

— Получается? — раздаётся рядом голос Адама.

Поворачиваю голову, озадаченно смотрю на него.

Он присел рядом с джакузи, положив руки с локтями на край, опёрся на них подбородком, рассматривает меня. Синие глаза светятся, на губах улыбка.

— Что? — уточняю я.

— Получается не думать?

У меня аж дыхание перехватывает. Он что, ещё и мысли умеет читать?

— Нет, я не умею читать мысли, — смеётся он, — просто ты такая трогательно-сосредоточенная и при этом озадаченная, что хочется схватить в охапку и всю зацеловать.

Невольно улыбаюсь.

— Что мешает? — спрашиваю я.

— Вдруг ты из-за этого думать начнёшь, — подмигивает он.

Пока я озадачиваюсь, он выпрямляется во весь свой внушительный рост, наклоняется ко мне, легко поднимает и усаживается, устраивая меня на себе.

Уютно на нём. Он что-то крутит, вода начинает бурлить, Адам привлекает меня к себе и касается губами моего виска. Просто растекаюсь. Хорошо. Мне невыносимо хорошо.

Адам легко поглаживает меня, целует лоб, висок, щёку, снова обнимает.

Чертыхается, берёт мою ладонь и кладёт на свой напряжённый член.

— Вика, ты мой личный наркотик, — выдыхает он. — Думал просто подержу тебя в руках, но всё равно, ты просто невозможна, — устраивает меня рядом с собой удобнее, находит губами мои губы, выдыхает: — поласкай меня.

А я что? Мне не сложно. Мне просто дико хорошо.

Глажу его. Обхватываю рукой крупный твёрдый член. Наслаждаюсь тем, как Адам часто дышит, двигает бёдрами, говорит что-то пошлое и ласковое.

Мне нравится моя — вот такая — власть над ним. Ведь сейчас именно он в моих руках. Сейчас он — мой.

Теперь у меня получается не думать. Не позволяю мыслям пролезть, когда он, стиснув зубы, кончает, стискивая меня в ручищах. Когда, сполоснув нас обоих, выходит из воды.

Даже, когда вытирает нас обоих огромными пушистыми полотенцами. Не думаю.

И потом, когда он относит меня на руках в кровать, обнимает меня крепко, тоже получается не думать.

Мне это помогает. Я спокойно засыпаю на его груди. Сплю без сновидений до самого утра.

Утром просыпаюсь сама. Так странно. Всегда Адам меня будил, а тут…

Подавляя беспокойство, надеваю халат, лежащий на кровати. Опускаю ноги в тапочки и иду в сторону кухни.

Замираю на пороге.

Это что-то. Прислонившись от потрясения к дверному косяку, наблюдаю роскошного обнажённого мужчину в одном чёрном фартуке, который готовит еду.

Всё. Кажется, я всё. Если я не была влюблена до этого, то сейчас я готова влюбиться сразу и наповал.

Охеренный мужчина, который готовит нам завтрак.

— Бекон, помидоры, яйца, — комментирует Адам, не оборачиваясь, — немного зелени и специй. Кофе тоже тебе сварю. Помню, ты хотела.

Я не помню, когда я хотела кофе. Я не могу отвести взгляд от умопомрачительной голой подтянутой рельефной задницы, над которой лежат завязки пояса. А ещё я рассматриваю широченную спину, по которой можно анатомию мышц изучать.

— Я жалею, что ты отобрал у меня фотоаппарат, — комментирую я.

— Думаешь, я бы позволил себя фотографировать? — усмехается он, бросая на меня быстрый взгляд.

— Ты прекрасен, — совершенно искренне выдаю я. — Сколько смотрю, всё время хочу тебя фотографировать. Я уверена, что ты бы не позволил. Но как строить кадр всё равно прикидываю.

— Я рад, что привлекаю тебя с эстетической точки зрения, — усмехается Адам.

Мы завтракаем в молчании. Очень вкусно. Кофе безупречен. Я вдруг ловлю себя на мысли, что хотела бы так проводить каждое утро своей жизни.

Не позволяю этой мысли испортить себе настроение. Отгоняю её. Буду жить сегодняшним днём. Кстати. Может, я могу позволить себе чуть больше свободы? Я же не спрашивала. В конце-концов, что я теряю?

— Адам. У меня просьба, — вдруг говорю я.

Он отпивает кофе и выжидающе смотрит на меня.

— Проси, — улыбается он.

Невольно улыбаюсь в ответ. И… разрешаю себе. Прошу его.

— Адам, мне очень тяжело взаперти. Хотя бы просто пройтись по торговому центру и купить себе одежду. Чтобы сама походила и выбрала себе.

Просьба ему явно не нравится. Поджимает губы, стискивает челюсти. Опускает глаза.

Я спокойно жду. Запретит, ну что теперь. Я же не узнаю, можно или нет, если не спрошу.

Вздрагиваю от его неожиданного ответа.

— Хорошо, — глухо отвечает он. — Этим утром я поработаю из дома. После обеда вместе прогуляемся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

42. Центр

Адам рассекает пафосный торговый центр подобно акуле, а я под его боком не то медузка, не то рыбка-прилипала.

Мелкой я себя чувствую рядом с ним. Мелкой и незначительной.

В Москве жара. Мы в белом.

Адам, высокий, поджарый, мускулистый и хищный, ведёт меня за руку, крепко сжимая мою ладонь. Я семеню рядом, едва поспевая за его размашистым шагом, макушка едва достаёт до плеча.

— Может, помедленнее? — не выдерживаю.

Он оттормаживается, поворачивает голову, смотрит на меня сверху вниз.

Усмехается.

— Ты же спортсменка.

— Ну и что? — возмущаюсь. — Ты свои ходули видел? И мои коротыши.

Я выразительно опускаю глаза на его ноги и свои. И правда, он длиннющий, а я коротенькая.

Поднимаю на него глаза и невольно делаю шаг назад: синие глаза сузились, а ухмылка приобрела хищный оттенок. Чёрт, кажется, не к добру.

— Вика, — вкрадчиво говорит он, — ты так выразительно опускаешь свои невозможные глаза в сторону моего мужского достоинства, что на это невозможно не реагировать.

— Да я же не то!.. — говорю я и осекаюсь, глядя за его спину.

Холодею. Потрясённо поднимаю взгляд на Адама — он резко подобрался, лицо окаменело, до меня доходит — он смотрит в зеркало за мной и видит то же, что увидела я.

Он резко загораживает меня собой, хватает и впечатывает в себя.

— Как ты узнала, что она тут? — шипит мне на ухо.

Тут уже каменею я.

— Понятия не имею, я не знала! — возмущаюсь я.

Он наклоняется, обнимает меня и зарывается лицом в мои волосы — с виду мы ну точно влюблённая пара в медово-конфетно-букетно-обожательный период, но мне не до обожания точно.

Я до смерти напугана увиденным и ещё больше напугана реакцией Адама.

— Говори тише, — говорит он мне на ухо, — ты этот центр выбрала. Откуда, спрашиваю, узнала?

— Случайно, Адам, говорю же, — шепчу я. — Это ведь твоя работа, знать, почему ты не знаешь? Не знаешь же? И вот я не знаю!

Ведь в самом деле, я понятия не имела, что здесь будет Анька.

Да ещё и в каком виде…

Её вёл, по-хозяйски обнимая за талию, крепкий низкорослый мужчина с лицом, похожим на бульдога.

Их окружали четверо явно телохранителей, а Анька… Лишь с виду она казалась разодетой и холёной. Мой взгляд профессионального фотографа сразу вычленил особенности внешности.

Моя яркая, красивая подруга, которая дважды побеждала в местных конкурсах красоты, успешно работавшая моделью, совершенно не походила на себя прежнюю.

Всегда уверенная, с задранным носом и взглядом, преисполненным превосходства, — сейчас она выглядела увядшей тенью себя, лишь по недоразумению находящейся по эту сторону жизни.

Бледная кожа. Закрытая одежда. Водолазка, закрывающая шею, несмотря на жару. Зеркальные большие очки.

У меня стойкое чувство, что моя бывшая подруга в большой-большой беде.

— Я правда не знаю, Адам, — в моём голосе проскальзывают истерические нотки, — кто это с ней?

— Хорошо. Верю. Прижмись ко мне, и идём. Будет лучше, чтобы нас не узнали.

Адам выпрямляется и направляется в сторону, обхватив за талию. Прижимаюсь к нему, стараясь выглядеть естественно.

Если честно, я недоумеваю, почему бесстрашный Адам, от которого все всегда бегут, вдруг сам решил вдарить по тапкам.

Не успеваем сделать и несколько шагов, как нас окликают. Чувствую, как Адам вдруг расслабляет плечи и выпрямляется от звука густого властного голоса с ироничными нотками.

— Адам! Какая встреча!

Адам медленно разворачивается. Повинуясь требовательному давлению его руки, поворачиваюсь следом и упираюсь взглядом в колючий чёрный взгляд незнакомца.

Мне очень не нравится то, как он смотрит на меня. С непонятной злостью и злорадством, сжимая бульдожью челюсть.

Аня съёживается и опускает голову, глядя в пол.

— Георгий, — сдержанно говорит Адам. — Давно не виделись.

Бульдог обхватывает Аньку за шею, притягивает к себе, мне кажется, она сейчас хлопнется в обморок, настолько сильно бледнеет.

— Я смотрю, мы отовариваемся в одном магазине, — говорит Георгий.

При этих словах он смеривает меня взглядом с головы до ног и поглаживает Аню по шее мясистыми пальцами.

От явного подтекста сказанного у меня кружится голова. Аня тоже попала на аукцион? Как и я? Бульдог купил Аню? Как Адам меня?

Хотя Адаму же меня подарили, или вручили как трофей, или что там он мне говорил тогда — кажется, это было вечность назад.

Адам держит меня крепко, и я даже благодарна ему, потому что реально боюсь упасть от слабости. Кажется, у меня дрожат губы.

— Может, подаришь мне? — усмехается Георгий. — В память о старой дружбе. Или даренное не передаривают?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что тебе надо, Гоша? — как-то устало спрашивает Адам.

Бульдога аж корёжит, он стискивает челюсти, мне кажется, от ненависти его сейчас разорвёт.

— Ты знаешь, что мне надо, — усмехается он, явно беря себя в руки. — Лучше отдай сам. Потому что ты всё равно сделаешь ошибку. И я буду в этот момент рядом.

— Будешь, Гоша, будешь, — в голосе Адама арктический холод. — Я весьма на это рассчитываю.

Мужчины буравят друг друга взглядами, Георгий кивает сам себе, бросает «бывай», и удаляется в сопровождении своих бугаёв и семенящей за ней Аньки.

— Прогулка закончена, — бросает Адам, когда тот растворяется в толпе, мимолётно отстукивает что-то на браслете и направляется куда-то в сторону.

В этот раз он сдерживает шаг, я легко поспеваю за ним.

Идём в молчании, причём Адам ведёт меня какими-то странными подсобными путями.

Мы выходим не на подземной парковке, где оставили машину, а через служебный вход прямо на улицу. Адам открывает мне заднюю дверь простенькой машины, стоящей на аварийке, садится рядом, прослеживая взглядом, как я пристёгиваюсь, и защёлкивает ремень безопасности на себе.

По Москве мы тоже кружим странными кругами, несколько раз пересаживаемся из машины в машину в странных подворотнях, и вообще я чувствую себя героем боевика или шпионского романа.

Мыслей много. Разных. Тревожных. Адам поглядывает на меня. Преувеличенно спокойно.

А я держу покер-фейс, никак не выдавая творящегося в душе раздрая.

Какая, я, оказывается, натренированная. Выучка, иптыть! Прям само спокойствие, нахрен!

Почему мне так жалко Аньку, почему мне так жалко себя, почему я так хочу сейчас отстегнуть ремень, выпрыгнуть на улицу, сбежать от Адама куда угодно?

— Без глупостей, Вика, — тихо говорит Адам.

До меня доходит: я слишком явно кошусь на защёлку ремня и ручку дверцы. Тут даже мысли читать не надо, и так всё понятно.

Похоже, у Адама всё же есть мозги. Он меня не трогает, никак на меня не смотрит, и ничего не говорит.

Весьма благоразумно, потому что я в очень странном состоянии. Я вроде спокойна, но на самом деле натянутая как струна.

Я совершенно не знаю, что мне думать, что делать, как справляться с эмоциями и своей разбитой на части жизнью.

Только сейчас обращаю внимание, что мы выехали за город и едем по просёлочной дороге.

Обычный дачный посёлок со смесью развалюх, вагончиков и вполне себе дорогущих двухэтажных и трёхэтажных кирпичных домов разной степени компромисса между абсурдом и восторжествовавшим разумом.

Мы заходим за высокие ворота совершенно среднего дома. Двухэтажный, да. Кирпичный. Обычный.

Внутри только за среднестатистическими занавесками и несколькими стандартными комнатами — потайная дверь, ведущая в привычно-адамовскую сдержанную роскошь.

Маскировка впечатляет, ничего не скажешь.

Адам проводит меня по комнатам.

— Спальня. Ванная с саунузлом. Кухня, — комментирует он, показывая мне скрытую часть дома, — Кабинет, сюда тебе заходить нельзя. Остальным пользуйся. Гостиная. Здесь есть охрана, она во внешних комнатах. Ты пока здесь. Я тебя оставлю здесь.

Он резко останавливается, хватает моё лицо руками, наклоняется и всматривается в глаза.

— Понимаю, это бессмысленно, но постарайся не думать, — спокойно говорит он. — Я прошу тебя не дёргаться две недели. Потом всё закончится.

Молча смотрю на него, осторожно делаю шаг назад.

Не удерживает. Разжимает ладони, позволяя мне отойти. Выпрямляется, окидывает меня с ног до головы нечитаемым взглядом и уходит.

43. Взаперти

Не нахожу ничего умнее, чем принять душ, переодеться и лечь спать.

Сплю крепко, без сновидений или кошмаров. Просыпаюсь, ем, коротая время в гостиной за просмотром телевизора и фильмов, и перечитывания классики в виде бумажных книг в шкафу.

Адама нет. День проходит без него. Вообще без людей. Я размораживаю себе готовую еду из морозилки, пью минералку, которой много в холодильнике, и забиваю голову чем угодно, но только бы не думать.

Второй день проходит так же. На третий день я вздрогнула от звука поворачивающегося замка.

Зашла молчаливая женщина лет сорока с совершенно незапоминающейся внешностью, сказала мне, что хозяин пока занят, но для меня инструкции не изменились. Забила морозилку и холодильник едой и удалилась, заперев меня снова.

Неделя. Взаперти. Даже окно не открыть.

В смысле здесь есть бризер — маленькая дырка в стене с устройством и притоком свежего воздуха, кондиционеры тоже были в наличии, но я начала всерьёз опасаться за свой рассудок.

На вторую неделю не выдерживаю — начинаю колупать замок в кабинет Адама.

Плевать, что он запретил. Может, хоть там есть камеры, он разозлится на меня и придёт лично воспитывать.

Я его ненавижу за это моё одиночество сейчас. И при этом страстно желаю, чтобы пришёл, обнял, сказал, что красивая, и вообще, хоть бы трахнул меня наконец.

Невозможно. Просто невозможно. Мне придётся, похоже, попросить Адама направить меня к его психологу или психиатру, и у кого он там регулярно обследуется. Пусть оплачивает мне реабилитацию, я тут точно сойду с ума.

Забавно, что с ума мои мозги сходить всё-таки отказываются.

Крепкие, похоже. Закалённые.

Я перепробовала всё, чтобы вскрыть кабинет Адама. Ножи, вилки, пилку для ногтей в качестве отвёртки. Да, я просто мастер по вскрытию замков, кто спорит.

Это стало навязчивой идеей. Я даже не читала, я бродила по дому, в поисках хоть чего-нибудь, что может помочь мне вскрыть замок.

В конце-концов всё заканчивается тем, что я начинаю обшаривать всё в доме, методично, тщательно возвращая всё как было.

В какой-то момент, отчаявшись, хватаю стебель растения, поднимаю с комом земли, и… нахожу на дне горшка ключ.

Да ладно. Не может быть, чтобы вот так просто. Специально мне оставил? Или забыл?

Не важно. Хватаю ключ, стираю с него землю подрагивающими пальцами.

Очищаю как следует. Вставляю в замок.

Вне себя от изумления, понимаю — подошёл! Открываю и захожу внутрь.

Сначала мне кажется, что я сплю. А затем… меня начинает трясти, я зажимаю рот рукой, чтобы не прорвалось рыдание, падаю на колени на мягкий белый ковёр и продолжаю рассматривать просторную белую комнату.

Она белая. Вся. Белый ковёр. Белый письменный стол с белым креслом.

На белых стенах — фотографии. Много. Мои фотографии. Те, что делала я.

А ещё — мои фотографии. Из семейного альбома. С выставок. На улице со стаканчиком кофе.

Похоже, я зря всё-таки сюда вломилась.

В углу под потолком мигает красной лампочкой белая камера. Адам уже знает, что я здесь. Я ведь этого добивалась?

Не могу двинуться с места. Рассматриваю фотографии.

Я сама вряд бы расположила лучше. Это круче чем в любой, самой дорогой галерее.

Туманный рассвет над горами соседствует с макро-снимком листка. Красиво. Очень красиво.

Я потрясена до глубины души. Красотой увиденного — даже не думала, что из моих фотографий можно собрать такую впечатляющую коллекцию.

А ещё пониманием — Адам знал меня до аукциона.

Не знаю, сколько я так просидела. Может, несколько часов. Может, вечность.

— Я запретил тебе заходить в эту комнату, — наконец, раздаётся позади меня спокойный голос Адама.

Я даже не оборачиваюсь. Продолжаю рассматривать фотографию снежинки на стене.

— Значит, — также спокойно отвечаю я, — ты мой личный сталкер? Сколько ты заплатил Ане, чтобы она затащила меня на аукцион?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

44. Признание

Адам не отвечает. Проходит к стене мимо меня.

Задерживается рядом со мной, опускает руку, гладит меня по голове — что странно, я не отшатываюсь, а едва удерживаюсь, чтобы не податься навстречу этой ласкающей руке — сюрр, просто сюрр… почему?

Моё тёло знает о нём что-то больше, чем я сама, мои мозги, или что там сейчас вопит мне о неправильности происходящего? Он меня уже сломал? Меня ситуация и время взаперти раскатали?

Факт остаётся фактом. Адам гладит меня по голове — но я не отшатываюсь, позволяю ему — захватывает прядь ярко-рыжих волос, пропускает сквозь пальцы, и я снова любуюсь тем, как же чёрт возьми красиво это смотрится…

Он отпускает, проходит к стене, садится на пол, скрестив ноги, касается пальцами фотографии снежинки.

Это движение такое привычное, что мне легко представить, как он сидел здесь часами.

Не тороплю его. Я задала вопрос. Теперь его шаг.

Адам молчит долго. Очерчивает контур снежинки, опирается на пол, устраиваясь удобнее.

Не отводя глаз от фотографии, отвечает.

— Всё началось с этой фотографии.

Его голос звучит глухо, и говорит он через силу. Его красивое лицо кривится, но не лишается привлекательности.

Наоборот. Сейчас я бы его фотографировала с большей охотой. Жадно щёлкала бы и бегала вокруг него, меняя ракурсы.

Живые эмоции. Настоящие. Просто сокровище для фотографа, привыкшего теребить зажатых клиентов, чтобы они сбросили скованность и на доли секунды расслабились, проявили себя.

Адам сейчас выглядит так, что любой бы его снимок, без сомнений, победил в мировом конкурсе. Самом престижном, какой только можно придумать. Возможно, вошёл бы в десятку самых продаваемых и известных за всю историю.

Цепляет. Выражение его красивого лица, искажённого внутренней борьбой, реально цепляет.

— Я когда первый раз увидел твою снежинку, — Адам усмехается, — полдня улетело в труху. Я даже контракт завалил. Очень много тогда работал. Долго. Почти не спал. Не мог. Сорвал режим и была жуткая бессонница. Тогда было очень тяжело. Увидел твою снежинку в ленте новостей, сначала пялился на телефоне, потом дома на экране.

На его лице появляется улыбка, лёгкая, едва заметная, и в целом он явно успокаивается.

Я понимаю, что он принял решение всё рассказать, как есть: по тону и тому, как он начинает говорить: спокойно, уравновешенно, без пауз, не отрывая взгляда от снежинки на белой стене.

— Тогда я впервые за долгое время заснул. Спокойно, без всяких кошмаров и прочего. Купил её. Повесил в кабинете. Был сложный период, но почему-то именно из-за этой фотографии я выбрался из той трясины. Принял целый ряд решений.

Он ерошит волосы, снова прикасается к фотографии.

— Она стала моим талисманом. Я менял дома, квартиры, но эту фотографию везде таскал с собой. У меня всё наладилось. В какой-то момент мне стало интересно, что ещё делает этот фотограф. Нашёл тебя. Оказалось, все твои выставочные снимки изумительны. Я ещё тогда не знал, как ты выглядишь. Не знал, кто ты. Просто имя и фамилия на этикетке в углу рамки.

Адам усмехается.

— Я представлял тебя женщиной лет пятидесяти пяти с крутым мужем-банкиром, тремя взрослыми детьми, собакой лабрадором и дачей на берегу моря с целым садом пышных разноцветных роз. Что ты в соломенной шляпке ходишь, подрезаешь розы и планируешь новую поездку в горы, где можно будет встречать с фотоаппаратом рассветы.

Он резко встаёт, отходит к стене с другой фотографией — той самой, где горный рассвет. А ведь именно её я считаю самой крутой из всех своих.

Похоже, что Адам того же мнения.

— Фотографии твоего авторства появлялись крайне редко, — продолжает он более чётким голосом. — Мне стало интересно, почему. Явный талант. Я богатый человек. Захотел выяснить. Вдруг проблемы, и я смогу денежно помочь.

Он оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.

— Год назад, Вика, я впервые увидел тебя на выставке, — говорит он, — и после этого ты стала моим наваждением. Ненавидел себя. Знал, что не имею права вмешиваться. Что ничего не могу тебе предложить толкового, нормального. И не мог справиться с собой.

На его лице появляется зловещая усмешка, и мне становится не по себе.

— Я же с информацией работаю, — медленно говорит он. — Я знал о тебе всё. Даже об отчиме, о том, что ты девственница, сторонишься мужчин. И работаешь как проклятая.

Я делаю глубокий вдох, обхватываю себя за плечи. Но не могу отвести взгляд от синих глаз, на дне которых плещется бездна.

— Для меня ты была ангелом, Вика, — тихо говорит он. — Ты стала смыслом. Тем, что хотелось беречь, оберегать. Я держался подальше, чтобы не разрушить твою жизнь, потому что ты как никто заслуживаешь нормальной жизни. И при этом не мог не следить. Надо было отступиться. Но уже всё. Точка невозврата была пройдена.

Не отрывая от меня взгляда, он продолжает, заставляя меня холодеть с каждым словом:

— Ты видела Григория в торговом центре. С Аней. Это мой старый деловой партнёр. Он меня предал, мы поделили бизнес, остались ключевые ресурсы, на которые он не смог положить лапу. Они ему нужны. И он нашёл способ меня прижать. Тобой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я растираю лицо ладонями, пытаясь совместить его слова с тем, что я знаю.

— Я не очень понимаю… — начинаю было я, но Адам перебивает.

— Вика. До нашей встречи на аукционе я полгода вывозил здоровущий контракт. Там была война не на жизнь, а на смерть. Международная. Короче, чудовищные ресурсы, влиятельнейшие люди и прочее. Не суть.

Адам не отрывает от меня взгляда, его лицо становится похожим на маску.

— В тот день я был в крайней степени задолбанности. Я побеждал в длинной войне, оставалось немного. И тут ко мне является Григорий. Мы до сих пор в некоторых сферах вынуждены сотрудничать. В общем, он показал мне твою фотографию со словами «смотри, какая девочка продала себя на аукцион, решила срубить бабла, ты таким не интересуешься, но я её для тебя забронировал, ты же любишь рыженьких, вдруг всё-таки понравится, если нет, себе оставлю».

Я ахаю и прижимаю пальцы к губам.

— Я не поверил, — также холодно и бесстрастно говорит он, — поэтому проверил. Много раз. По всем каналам. Всё говорило о том, что молодая и талантливая девушка почувствовала вкус к большим деньгам на премиум-заказах, и решила разом обеспечить себе достойную жизнь.

Адам оглядывает фотографии на стенах.

— Всё было сделано безупречно, Вика. Безупречно. Я повёлся. Решил, что ты и в самом деле так решила, — пожимает плечами. — Жизнь штука такая. В общем, я решил закончить все дела и свалить в отпуск. Ускорился. Победил в войне. Финальные сделки проходили в том клубе. Всё закончилось. Григорий сказал, что это была славная победа, и я имею право на трофей. Мы же были союзниками. И провёл меня по коридору клуба, показав на открытую дверь.

Адам подходит ко мне, садится на пол рядом со мной.

Я в полном шоке, не знаю, что думать, как реагировать.

Просто смотрю на него.

— Я когда увидел тебя там… — усмехается он. — В подранной одежде. Эти твои глазищи на весь экран, и бугай руки распускает, у меня просто крышу сорвало. Подумал всё. Плевать, какая ты продажная и потенциальная дрянь, если решила продать свою девственность, прошла все эти проверки, значит, пусть так. Заберу себе. Если кто и тронет тебя, то это буду я.

45. Разрешение

Я в полной прострации.

В который уже раз.

Поднимаю глаза на Адама. Сидит рядом. Здоровенный такой. Красивый. Губы поджаты, желваки катаются, сам в пол смотрит.

Молчу. Рассматриваю его.

Он протягивает руку, подносит к моим пальцам, задерживает её над моей рукой, не касаясь. Вскидывает взгляд на меня.

Молчу. Но и руку не одёргиваю.

Берёт мои пальцы, они утопают в двух его широких ладонях. Поглаживает мою руку, рассматривает.

Глубоко дышу.

Молчу.

И он молчит.

Не знаю, сколько мы так просидели.

Но… как бы мне не хотелось, я не нашла в себе сил убрать свою руку из его ладоней.

Не нашла. Потому что… Да ладно, Вика, признайся себе уже наконец, ты хочешь, чтобы он и дальше вот так же трепетно держал твою руку в своей руке, осторожно поглаживая пальцы.

— А дальше? — севшим изломанным голосом спрашиваю я.

Адам вскидывает на меня взгляд. Приподнимает брови, пожимая плечом.

— После аукциона? Смотрел на тебя в моей машине, — отвечает он. — Пытался совместить в голове две реальности: моего рыжеволосого ангела и продажную девку.

Меня передёрнуло, и он крепче сжал мою руку.

— А потом, в машине, ты заговорила со мной, — Адам смотрит мне прямо в глаза. — Реальности никак не совмещались. Но ты уже была рядом. Такая близкая. Такая желанная…

От тона его голоса закусываю губу, он опускает на мои губы взгляд, я краснею ещё больше. Адам целует мои пальцы и, явно успокоившись, продолжает говорить.

— Я снова запустил целый каскад проверок с упором на твоё окружение, — говорит он. — Пока ты спала. Смотрел на тебя спящую. Сам дико хотел спать, но мне было нельзя, дела были ещё не закончены, в общем…

Смотрит на меня пристально.

— Я не снимаю с себя вины за то, как поступал с тобой поначалу. Мне нужно было дождаться проверок этой твоей Аньки, собственно, нужно было бы и подождать всего-то полчаса или час. В машине… меня сорвало с катушек нахрен. Ты позволила себя потрогать. Ты смотрела на меня с желанием, я видел, я явно тебе нравился. А потом я тебя ещё и поцеловал…

На его лице появляется мечтательное выражение.

— Нежная рыжеволосая красавица в подранной одежде, с умопомрачительной обнажённой грудью, испуганно и страстно отвечающая на поцелуй. У меня просто крышу сорвало. С корнем. Напрочь. Насовсем. И я до сих пор её не вернул на место. И вряд ли когда-нибудь верну.

— Поэтому нагнул меня на багажнике? — почему-то вдруг улыбаюсь я.

Адам внезапно отвечает мне широкой мальчишеской улыбкой.

— Ага, — кивает он довольно. — Какая ты отзывчивая, жесть просто. Перепуганная, но всё равно течёшь и откликаешься. Да я тебе сразу, с первого взгляда до одури понравился, это было очевидно.

Он разводит руками.

— Возможно, будь я в меньшей степени задолбанности и бешенства от всего происходящего… у нас началось бы помягче, — усмехается Адам, — возможно, даже, по-нормальному. Но я всё равно ни о чём не жалею, Вика. Слишком велик был бы шанс, что я так бы и ходил вокруг, не решаясь тебя, такую неземную, тронуть. Мне, конечно, жаль, что у тебя, по твоему выражению, мозги всмятку, но мои мозги от тебя всмятку совершенно определённо давно и прочно, причём без шансов на восстановление. Не знаю как, но с этим придётся нам как-то теперь жить.

Я прикрываю глаза. Всё это слишком. Значит, стечение обстоятельств. Меня закрутило в водоворот, потому что когда-то одному опасному синеглазому богатею понравилась сделанная мною фотография, а затем и я. А потом другой опасный богатей решил использовать меня против синеглазого. Свезло так свезло.

— Мне плохо тут одной, — я не нашлась, что ещё сказать.

Адам молчит.

Смотрит на меня. Медленно произносит в этой своей манере:

— Вика, я очень хочу тебя обнять.

И снова — не просьба, не приказ. Выражение желания.

Вздыхаю. Ведь я тоже, иррационально, дико, осознавая всю неправильность своего желания… тоже хочу почувствовать его.

— Обнимай, — тихо говорю я, — если так хочется.

Синие глаза вспыхивают неподдельной радостью. Медленно и осторожно, Адам подхватывает меня, гибким единым движением поднимается на ноги со мной на руках, в очередной раз поражая меня своей силой, и несёт меня из комнаты.

— Ты вроде хотел только обнять, — ворчу я.

— Хотел. Ты сказала обнять. Я обнимаю, — довольно смотрит на меня сверху вниз, — и несу туда, где продолжу тебя обнимать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

46. Приготовление

Адам заносит меня в спальню, скидывает с нас обувь, ложится на кровать и укладывает меня рядом с собой.

Обнимает.

Пригреваюсь в его руках.

Cнова не хочу думать. Пусть всё как-нибудь само рассосётся.

Или пусть всё порешает Адам.

Мне — вот сейчас — плевать.

На всё плевать.

Я хочу лежать в его объятиях, слушать его дыхание, вдыхать его хищный крышесносный запах и принимать тот факт, что моя крыша от него улетела давно и прочно. И с этим совершенно ничего не поделать. Вот совершенно ничего.

Вообще-то я ждала, что Адам будет приставать, распускать руки, короче, склонять всячески к интимной близости, но он в очередной раз меня удивляет. Просто обнимает. Держит в руках.

Не знаю, как это происходит, но мне настолько хорошо, что я вырубаюсь. Просто спокойно и крепко засыпаю.

Просыпаюсь на груди у Адама. Поднимаю голову: спит. Его рука на моей спине. А моя нога на его бедре. Милота милот. Прям умилиться и растечься.

Эдакая мы с ним парочка. Прям не разлей вода.

Усмехаюсь. Укладываю голову обратно на его широкую грудь, слушаю его ровное спокойное дыхание и позволяю себе лениво размышлять.

Какова вероятность того, что он мне наврал? Большая. Учитывая башковитость Адама, вполне мог устроить представление с этой комнатой с фотографиями, моим пребыванием взаперти, ну и потом эффектным появлением.

Впрочем, вспоминая выражение его глаз и искажённое лицо… нет, всё-таки так врать невозможно. Разве что он гениальный актёр, но в этом случае меня совсем ничего не спасёт.

Ладно. Перебирая все доступные и недоступные варианты своих действий от побега и явления в полицию до варианта с тем, чтобы явиться к этому его Григорию и попросить защиты…

Впрочем, отбрасываю эту мысль тут же, стоило вспомнить этого жуткого типа, поглаживающего шею моей насмерть перепуганной Аньки. Зная Аньку, это та ещё задачка, эту боевую девицу настолько запугать.

Из всего выходило, что, не зная всех раскладов вокруг, лучше всего мне прятаться за широкой спиной Адама.

Умел же он быть адекватным. И ещё, судя по тому, как крепко он спит сейчас, мне явно следует подумать, как позаботиться об его сне.

Усмехнулась сама себе: ага, я хочу заботиться о нём. Выспавшийся Адам — спокойная Вика.

Может, у меня даже будут шансы чуток себе мозги подправить. Или убедиться, что с ними полный порядок.

Мне очень не хочется думать, что у меня может быть этот самый шведский синдром, что я жертва, проникшаяся симпатией к похитителю.

Снова поднимаю глаза на Адама. Похитителю или спасителю? Симпатией?

Симпатией, как же. Тут явно не симпатия. Я до одури влюблена в него.

На ум снова и снова приходили слова его неожиданной исповеди. Рыжеволосый ангел, подумать только. И фотография моего авторства — как талисман.

Вздрагиваю, вдруг осознав, что у Адама приоткрыты глаза, и он рассматривает меня из-под опущенных ресниц.

Замечает, что я увидела, дёргает уголками рта, гладит меня по спине.

— Я снова заснул с тобой, — говорит он хрипло.

— Просто я адамово умиротворение, — усмехаюсь я, — иногда, по совместительству. Когда не дерусь и не разбиваю тебе нос.

Адам смеётся, опрокидывает меня на спину, нависает сверху.

— Мне нравится, когда ты пытаешься шутить, — рассматривая моё лицо, говорит он.

Я глубоко вздыхаю, набираюсь сил и всё-таки задаю вопрос.

— Для чего ты меня здесь запер?

Адам устраивается рядом со мной удобнее, вытягивается, подпирает голову рукой.

— Вика, ты сейчас единственное мое слабое место, поэтому спрятал, — говорит он, поглаживая меня рукой по животу, — подальше от всех. Про это место никто не знает. Это старая дача одного из моих дальних родственников, я постепенно оборудовал здесь себе что-то вроде убежища.

Я молча смотрю на него, ожидая продолжения.

— Люблю здесь бывать, — говорит он, — а кабинет… твои фотографии перевозить было хлопотно, а я хотел часто на них смотреть. Вот и сделал себе здесь кусок галереи.

Мне становится тепло внутри. На моих губах появляется улыбка.

— Это очень красиво, Адам. Очень.

Он довольно улыбается.

— Поужинаешь со мной?

Только сейчас понимаю, что давно не ела. Мне хорошо с таким Адамом — миролюбивым, спокойным и осторожным в выражениях и реакциях.

Надеюсь, его в ближайшее время не сорвёт.

Усмехаюсь этой мысли, и Адам тут же спрашивает:

— О чём подумала?

Смотрит внимательно, явно не хочет упустить ни малейшей моей реакции.

Не вижу смысла что-то утаивать. Эта его откровенность, там, в белой комнате с моими фотографиями, создала между нами что-то новое. Открытое и тонкое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мне очень не хотелось это невесомое ощущение упускать.

— Я подумала, что мне с тобой хорошо, — открыто глядя в чуть расширившиеся синие глаза, я говорю как есть, — не хочу ждать от тебя какого-нибудь выверта или подвоха. Я вижу, что ты сдерживаешься и благодарна тебе. Не хотелось бы, чтобы тебя сорвало опять. Конечно, сорвёт, обязательно, но я надеюсь, что не в ближайшее время.

Адам смеётся, гладил меня ладонью по волосам и встаёт с кровати.

— Пойдём поедим, что ли, — распоряжается он. — Я голоден так, что всё содержимое морозилки съем.

Я тоже встаю с кровати, Адам распахивает передо мной дверь, с насмешливо-галантным поклоном указывая мне в проход.

Пожимаю плечом, иду на кухню.

Забавно, но на кухне Адам лезет не в морозилку.

Оказывается, увидев меня на камере в кабинете, он совершил набег на магазин и, явившись в дом, даже разложил всё по шкафам и запихнул в холодильник — я видимо была в такой прострации, что совершенно не слышала, как он двигался по дому.

Следующие полчаса я наблюдаю умопомрачительное зрелище.

Адам готовит.

Я забываю обо всём. О голоде, о нашей дикой истории, о возможной опасности. Обо всём.

Этот мужчина нереален в своей беспощадной неотразимости. Вот правда.

Мне кажется, я наблюдаю танец — редкий по красоте и хищной грации, сквозящей в резких отточенных движениях совершенного сильного мужчины.

М-м-м… Просто пожираю его взглядом, неотрывно слежу за каждым жестом.

Адам священнодействует, танцует и… воюет одновременно, не забывая поглядывать на меня насмешливыми глазами.

Явно позирует ведь, гад. Но чёрт, как же он это делает!

Когда передо мной возникает здоровенная тарелка с сочнейшим отменно-прожаренным куском мяса, с запечёнными картошкой, тонюсенькими ломтиками баклажана, помидорками черри, зеленью — блестящие от оливкового масла и с богатейшим сплетением прогретых специями ароматов… я готова простить этому мужчине всё. Совсем всё.

— Приборы! — объявляет Адам.

Неуловимо быстрым жестом кладёт рядом с тарелкой вилку и нож, усаживается напротив и упирает в меня нетерпеливый взгляд сияющих синих глаз.

— Пробуй, — велит он, приподнимая бровь.

Не могу сдержать улыбку.

Отрезаю ломтик мяса — как он умудрился ещё сделать его настолько мягким и сочным, — поддеваю на вилку помидорку и ломтик блестящего баклажана.

Отправляю в рот. Жмурюсь от удовольствия.

Адам напротив меня сидит, подперев кулаками подбородок, довольно щурится, ну точно кот на солнышке.

Большой такой, хищный и смертельно опасный, а в данный момент вполне себе ручного вида котище.

— Я покорена, — признаюсь я смело. — Это шедевр.

Адам расплывается в улыбке и принимается за еду.

Сама не знаю, как это у нас получается, но мы, за едой, начинаем разговор.

Наша беседа ощущается несколько нарочитой, даже чужеродной, но мы всё равно, через паузы, с заминками и переглядками… разговариваем.

Адам спрашивает про фотографии. Долго ли ползала на животе по земле, пока не сфотографировала снежинку. Не замёрзла ли, когда фотографировала тот горный рассвет.

Я расспрашиваю о том, долго ли он пытался разбираться в настройках фотоаппарата. Где научился готовить. Любит ли он тирамису, как я.

Оказывается, ему нравится готовить, причём всегда чётко по рецепту. Только времени на это никогда не хватает. Но специально для меня он может завтра испечь небольшой кусочек этого многослойного десерта, здесь даже есть все ингредиенты, включая горький шоколад.

Когда я уже пятый раз прикрываю рот рукой, пряча зевок, Адам объявляет, что останется ночевать со мной.

Замечает мой напряжённый взгляд, усмехается и заявляет, что моей добродетели ничего пока не угрожает, во всяком случае, если сама не начну приставать.

Засыпаем в обнимку, и… в самом деле, просто спим в объятиях друг друга.

Просыпаюсь одна. В доме тихо. Я вдруг понимаю, что дико расстроена.

Понятно, что вряд ли он мог бы остаться, но… так хотелось побыть вместе с ним ещё.

Иду в душ, моюсь, чищу зубы. Волосы мыть лень, но я их вчера мыла, и они чистые и пышные, поэтому просто завязываю их на макушке узлом.

Всё-таки мне уже лучше. Вчерашний день что-то починил во мне, дал надежду на благополучный исход всего этого крутого пике, в которое с размаху влетела моя жизнь.

Придирчиво рассматриваю набор косметики в шкафчике. С удовольствием намазываюсь нежнейшим молочком для тела с невесомой текстурой и тонким ароматом. Из этого же набора наслаждаюсь пенкой, тоником и лёгким кремом для лица.

Набрасываю полупрозрачный халат прямо на голое тело, небрежно завязываю пояс, ныряю ступнями в пушистые белые тапочки.

Выхожу на кухню. И только тут, на кухне, понимаю, что что-то не так.

На кухне пахнет кофе и выпечкой. Коржи недорезаны до конца, процесс приготовления тирамису прерван в финальной его точке.

Я застываю на пороге, глядя на мужчину, сидящего за столом и медленно пьющего чёрный кофе из маленькой чашки.

— Здравствуй, Виктория, — говорит он.

47. Сливки

На мужчину за кухонным столом с чашкой кофе в руках я смотрю лишь мельком.

Потому что мой взгляд намагничивается и притягивается к небольшому чёрному пистолету перед ним.

Большой такой красивый стол на большой и красивой кухне, принадлежащей большому и красивому Адаму, и вот это маленькое оружие кажется игрушечным, но я-то точно знаю, что это такое. И он не пластиковый. Если взять его в руки, то он покажется очень тяжёлым, а холод на ладони ясно даст понять — это металл.

— Адам вышел в магазин, — говорит Сергей, тот самый водитель Адама, — до магазина ехать далеко, продукты он любит выбирать долго и тщательно. Поэтому до того, как вернётся, ты успеешь одеться, а потом пойдёшь со мной.

— С какой стати? — прищуриваюсь я.

Под его взглядом, скользнувшим по моей фигуре, я ёжусь, плотнее запахиваюсь в полупрозрачный халат, скрещивая руки на груди, прикрываясь.

— Тебе нужно одеться и поехать со мной, — отвечает он.

— Я никуда не пойду, — говорю я, пятясь.

— Да ладно, брось, — усмехается он. — Тебя же на аукционе купили. Он удерживает тебя насильно. А я тебя отвезу туда, где тебе помогут.

Улыбается, а глаза холодные, как сталь пистолета на столе перед ним.

В моей голове что-то щёлкает. На него же было нападение, я точно помню, Адам говорил, что он и Римма еле выкарабкались.

— Погоди, — тихо говорю я. — Ты брат-близнец Сергея?

Он смеётся, мотает головой.

— Нет, я. Сергей. И ты тратишь время. Поехали. Считай, что я тебя спасаю от злобного похитителя.

— Ты полицейский под прикрытием? — прищуриваюсь я. — Втёрся к Адаму в доверие и…

Вздрагиваю от громкого звука — Сергей с размаху стукнул ладонью по столу. Резко встал и мгновенно приблизился ко мне. Я даже не успела глазом моргнуть.

Он сдавил мою шею рукой, зажал меня между стеной и своим телом. Чувствую запах дорогого парфюма, к которому примешивается кисловатый запах пота, и запах мятной жвачки изо рта.

Меня тошнит, пытаюсь вырваться, но он настолько умело давит на мою шею пальцами, что я застываю, не двигаясь — хватка тут же ослабляется.

— Повторяю третий раз, — сквозь зубы цедит он. — Одевайся.

Он хочет ещё что-то сказать, но у него не получается — его попросту сметает с меня огромным чёрным вихрем.

Мда. Это эпично. Вжух. И никто меня больше не трогает.

Отбегаю к двери, чтобы не меня не задело, потому что на красивой адамовской кухне разворачивается страшная в своей эпичности драка — Адам занимается тем, что калечит Сергея, а тот вяло сопротивляется, иногда даже успешно, но крайне редко, потому что Адам крайне умел — я вижу — в деле калечения людей.

Под оглушительный треск ломающейся мебели к моим ногам скользит по полу пистолет — я тут же накрываю его стопой и ногой проталкиваю его назад, за свою спину, в коридор, как можно дальше.

Всё заканчивается очень быстро. Сергей, сиплым тяжёлым дыханием подавая признаки жизни, лежит без сознания на полу, его руки и ноги стянуты полотенцами, а сам Адам возвышается над ним в полный рост и выбивает стремительный ритм на чёрном браслете на своём запястье.

А я фокусирую взгляд на Адаме, на его руках с разбитыми костяшками и капельке крови на рассечённой губе. Других повреждений не вижу.

Наконец, он прекращает терзать браслет, смотрит исподлобья на меня. Его глаза кажутся черными провалами, меня передёргивает от его взгляда — только сейчас понимаю, насколько его кроет бешенством.

По-моему, он жалеет, что ничего больше разбивать нельзя, да и Сергея он, похоже, опасается ещё раз тронуть, ещё бы, я вообще сомневаюсь, что тот выживет. Хотя, он нужен Адаму хотя бы для допроса, так что выживет. Наверное.

— Я могу к тебе прикоснуться? — вдруг спрашивает Адам. — Не испугаешься?

Вздрагиваю, но… киваю.

Он медленно подходит и крайне осторожно обнимает. Обхватывает меня руками и прижимает к себе.

— Я, когда закупался, взбитые сливки забыл, — тихо говорит он, прижимаясь губами к моим волосам, — вышел купить, чтобы украсить. Я крайне редко меняю свои решения. Исключительно редко. Но в том, что касается тебя, Вика… В общем, я доехал до края посёлка и решил, что к чёрту сливки. Вернулся, чтобы тебя обнять.

Стою, окаменев. Я в каком-то ступоре, реакции на произошедшее пока нет, но она скоро обязательно будет. Пока что я предельно спокойна.

— У тебя что, здесь охраны нет? — спрашиваю я.

— Есть, — усмехается Адам, — Сергей мою систему оповещений перепрошил, а парней повырубал. Надо выяснить, чем его прижали. Серёга не мог так просто меня предать. Не мог. Сейчас Римма разбирается. Скорую и полицию она сюда уже вызвала. Ты сама как?

Его большая ладонь на моей спине. Ощущение тепла от его рук становится тем самым, что разбивает моё оцепенение. Я начинаю дрожать. Вцепляюсь в Адама, со всей силы обхватываю его за пояс и прячу лицо на его груди.

— Очень испугалась, — шепчу я.

— Малышка моя, — обнимает крепче. — Я больше никому не позволю тебя пугать, — усмехается, — даже самому себе.

Я глубоко вздыхаю и… всё-таки слёзы проливаются, запоздалая реакция накрывает меня с головой.

Позволяю себе расплакаться. Адам гладит меня по голове, что-то шепчет успокаивающее.

Откуда-то издалека слышится звук сирены скорой помощи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

48. Списки

От объятий Адама и его успокаивающего шёпота постепенно прихожу в себя.

Чтобы почувствовать почву под ногами, начинаю задавать вопросы.

Адам отвечает. Спокойно. Обстоятельно. И этим тоже помогает прийти в чувство.

— Почему ты Сергея не осматриваешь? — тихо спрашиваю я. — Может…

— Нет, — обрывает он. — Судя по дыханию, реанимация ему срочная не требуется. Мне его лучше не трогать по двум причинам. Первая: я могу не сдержаться и усугубить его состояние. Вторая: даже если сдержусь, могу его повернуть неудачно и этим навредить. Скорая уже едет. Пусть профессионалы занимаются.

Я прислушалась к нарастающему звуку сирены.

— Полицию тоже?..

— Вика, — усмехается он, — у меня нет проблем с правоохранительными органами. Я законопослушный гражданин. Предприниматель. Бизнес у меня такой, на границе, но в пределах. Силовики меня хорошо знают, во многих вопросах привлекают как консультанта. Сейчас в моём доме было нападение. Пистолет надо проверить, там наверняка много интересного обнаружится. К тому же я человека покалечил, нужна скорая. Лучше сразу на все вопросы ответить. Мне нечего скрывать.

Ладно, ему виднее.

— Вика, тебе надо надеть что-то поприличнее, — тихо говорит он.

Киваю, иду в комнату, Адам остаётся караулить Сергея. Выхожу из комнаты в джинсах, водолазке и кофте. Застываю на пороге, провожая взглядом крепких санитаров с носилками и трёх медиков. Ого, скорая, похоже, какая-то особенная.

Полицейские тоже, похоже, особенные. Под внимательным взглядом Адама, они вопросы мне задают вежливо и обстоятельно, всё фиксируют, осматривают коридор и кухню бегло, фотографируют тщательно и уходят быстро.

Затем две быстрые тихие женщины наводят на кухне порядок.

— Будешь здесь оставаться, или хочешь переехать? — спрашивает меня Адам.

Он подходит ближе, рассматривая кофту. Да, мне уже жарко, но расставаться с ней я пока не решаюсь, почему-то кажется, если я её сниму, меня опять накроет ознобом.

— А можно? — уточняю я, — переехать?

— Да, это убежище я считал самым надёжным, — говорит Адам, — но есть ещё приятные места, в которых я уверен. Сейчас поедем?

Киваю. Он берёт меня за руку и выводит к машине. Усаживает меня на переднее сиденье рядом с собой, а сам за руль.

В салоне играет приятная музыка, пахнет свежим дорогим ароматом, сидеть весьма удобно, ремень безопасности не давит, Адам ведёт машину уверенно и плавно.

Следующие дни проходят… однообразно. Мы переезжаем с квартиры на квартиру. Они большие, просторные, стильные. Адам много работает удалённо, еду заказывает из ресторанов, лишь иногда меня обнимает, спим мы снова в разных спальнях.

На мой вопрос, почему так, он отвечает, что не хочет на меня давить. Больше не хочет. И не будет.

Общаемся мы в основном на кухне во время еды. Разговариваем на нейтральные темы.

Адам везде берёт меня с собой. Когда у него встречи, я жду где-то рядом с зашкаливающим числом охраны.

Причём у меня такое чувство, что он специально проводит встречи максимально быстро, чтобы я как можно быстрее снова оказалась у него под боком.

Так проходит недели две. Адам постепенно мрачнеет, но ничего мне не говорит.

На мои робкие вопросы отмалчивается или говорит, что «всё потом».

В один из вечером я не выдерживаю и завожу разговор сама.

Мы только что поужинали, сложили тарелки в посудомойку и с чашками чая собрались расходиться по своим комнатам. Адам в кабинет работать, я в гостиную сидеть и смотреть какой-нибудь фильм, а потом идти спать.

— Какие у тебя дальнейшие планы на меня, Адам?

Он застывает на пороге, разворачивается ко мне, опускает взгляд на чашку, пригубливает и внимательно смотрит на меня.

— Или тебе некогда со мной сейчас говорить? — уточняю я.

Адам думает, а потом пожимает плечом.

— На тебя я всегда найду время, Вика, — отвечает он и усаживается за стол.

Смотрит внимательно на меня.

— Я практически прижал Гришу, — отвечает он, не свозя с меня пристального взгляда, — ещё около трёх дней по моим прикидкам, максимум четыре дня, и его арестуют. Кроме него за решётку пойдёт ещё зверское число людей. Причём с железными доказательствами. Без вариантов. Я же с информацией работаю. Я умею это делать. Никто не отмажется.

Он усмехается.

— Аню твою, кстати, от Гриши тоже освободят. Она на радостях обещала столько компромата на него выкатить, что потом её отдельно защищать придётся. Но, если ты захочешь, можно будет её ещё как-нибудь отдельно наказать.

Я вздыхаю.

— Мне достаточно того, что уже с ней было, и что у неё всё будет нормально, — говорю я и честно признаюсь: — знать про неё больше не хочу.

Адам кивает. Я жду, рассматривая его, жду ответа на свой вопрос.

Он ставит чашку перед собой. Откидывается на спинку дивана, скрещивает ноги на сидушке и прищуривается.

— На тебя у меня планы… — делает паузу, и выдаёт: — когда я буду уверен, что ни одна сволочь ни ко мне, ни к тебе не подберётся больше, я тебя отпущу. Единственное, из Москвы тебе всё-таки придётся переехать, но я дам тебе список больших городов и фотоагентств, где ты сможешь спокойно работать.

Сказать, что я ошеломлена — не сказать ничего. Я… А что я?

Опускаю глаза, пытаясь разобраться в своих чувствах. Я разве не этого хотела? Чтобы отпустил?

— Ты правда это сделаешь? — тихо спрашиваю я.

Адам стискивает челюсти, резко встаёт и выходит. Я уже знаю его повадки, поэтому остаюсь на месте. Жду. Действительно, приходит минут через пять, кладёт передо мной планшет.

Ввожу указанный им код блокировки, открываю названную им программу — что-то вроде виртуальной доски со стикерами, текстовыми надписями, табличками и ссылками.

Там реально список городов, от Владивостока до Новосибирска и Сочи, с несколькими квартирами в разных частях города, от центра до спальных районов, списком фотоагенств — причём с перечнем преимуществ и недостатков, подводных камней. Вплоть до магазинов рядом, парков. Даже списки спортзалов с расписанием, фотографиями и биографиями тренеров, наличием бассейна и числом тренажеров.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Трындец, просто трындец. Вот теперь я окончательно верю, что Адам действительно работает с информацией.

Здесь есть всё для принятия решения о месте жительства. Даже то, как часто на кого-то из тренеров жаловались клиенты, по каким направлениям у них наилучшие результаты, кто бодяжит спортпит и склонен тащить клиенток в постель.

Добивает меня указание на численность клиентов фотостудий с колебаниями за пять лет, кто именно из менеджеров левачит за счёт фотографов, и использует дешёвый кофе в кофеварках.

Ах да. Там ещё есть список кофеен с умелым баристой и заслуживающим внимания тирамису.

— Это круто, — признаю, с уважением глядя на него.

Адам прикладывает ладонь к груди и делает шутливый поклон, но синие глаза следят за мной цепко и неотрывно.

А я… Наверное… нет, совершенно точно, я непроходимая дура. Но… мне не нужно много времени для принятия решения.

Я вдруг осознаю, что я уже давным-давно всё решила.

Пускай у нас не по-нормальному, но я… Я вдруг совершенно точно, со всей ясностью понимаю, что совершенно не хочу расставаться с ним. Не хочу.

Я кладу планшет на стол, прямо встречаю его взгляд и наношу ему предельно выверенный, виртуозно рассчитанный и идеально точный удар.

— Прогоняешь меня? — тихо спрашиваю я.

49. Трофей

Снова жалею, что нет в руках фотоаппарата.

У Адама снова такое лицо, что его снимок можно сразу на всемирный конкурс — призовое место гарантировано.

Причём выражение меняется настолько быстро, что я даже уловить не успеваю, там и гнев, и… радость?.. грусть?.. Тут же снова равнодушие. Возможно, там даже испуг мелькнул. Я не уверена.

Потому что это длится мгновения, и его лицо снова начинает напоминать безэмоциональную маску.

— Что означает этот вопрос, Вика? — спрашивает он. — Ты не хочешь расставаться со мной?

Прерывисто втягиваю воздух. Вопрос я отличный задала, вон как Адам раскрылся.

Теперь, когда моя громадная хищная рыба заглотила наживку, нужно осторожно наматывать трос и рулить к берегу, выводя её на мелководье, потому что в моей лодке это акулище просто не поместится.

— Я так понимаю, расставаться здесь хочешь именно ты, — глядя ему прямо в глаза, говорю я. — Вскрыл все три мои дырочки, завоевал, влюбил в себя. Теперь трофей не интересен. Можно выбрасывать. Позаботиться только как следует, чтобы совесть совсем уж не мучила, — я показала взглядом на планшет, — я впечатлена, забота тотальная.

Адам резко встаёт. Отходит мимо меня к окну.

— Жёстко, Вика, — наконец, после долгого молчания, усмехается он. — Ты специально выражения не выбираешь?

— У меня хороший учитель, — в тон ему отвечаю я. — Нахваталась. У тебя.

— Выгоняют иначе, Вика.

Адам разворачивается, скрещивает свои мощные руки на широкой груди — невольно сглатываю от его вида, красавец, всё-таки этот гад, стоит ему только принять картинную позу, я тут же течь начинаю.

— И как же выгоняют? — заинтересованное переспрашиваю я, изо всех сил стараясь держать лицо спокойным.

— Выгоняют, не глядя в глаза. Просто к тебе приходит водитель, отдаёт тебе планшет, увозит в аэропорт и даёт билеты, — пожимает Адам плечом. — А я с тобой разговариваю.

— Есть опыт? — тут же вскидываюсь я.

— Да. Я опытен, — усмехается он. — Но не в этом контексте. Я женщин не покупал. И не выгонял.

Он ерошит волосы и улыбается — обезоруживающе открытой улыбкой.

— Я хотел тебя отпустить, а потом через полгодика, если ты всё ещё будешь одна, попробовать по-нормальному, Вика, — улыбка искривляется, теперь больше напоминая гримасу. — Я хочу. С тобой, — его резкий вдох. — Хочу по-нормальному.

Мы смотрим друг другу в глаза.

Наши лица спокойны.

А я… медленно перевожу дыхание.

Никуда ты от меня не денешься теперь, Адам.

Потому что в войне, в которую меня втянули, без шансов на победу или удачу, с риском для жизни… чтобы воспользоваться привязанностью Адама к рыжей любительнице фотографировать… я всё же уцелела.

И теперь могу покинуть поле боя.

Только вот я отказываюсь прекращать боевые действия без награды.

Я хочу себе трофей.

Адам, я знаю, что тебя это полностью устроит, и меня это совершенно точно устроит, но я действительно решилась, и я на самом деле хочу, просто обязана захапать себе большой и красивый трофей.

Теперь ты мой трофей, Адам. Никуда ты от меня теперь не денешься.

Я смотрю ему прямо в глаза и… наношу финальный удар.

— Адам, я не хочу расставаться, — медленно говорю я. — Потому что я тебя люблю.

Скоростной он у меня всё-таки.

Я бы точно не успела бы сфотографировать. Я даже не успеваю уловить выражение его лица.

Было ли выражение его лица достойно очередной фото-премии?

Этого я уже не узнаю, потому что Адам срывается с места, грабастает меня, стискивает почти до боли и утыкается лицом в мои распущенные волосы где-то в районе шеи.

Объятие длится несколько мгновений. Он отстраняется, оттирает волосы, упавшие мне на лоб и щёки, ладонями, отводит их в стороны, сжимает в руках моё лицо и вглядывается в мои повлажневшие глаза.

— Любимая моя девочка, — выдыхает он и целует.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

50. Принадлежность

Этот поцелуй не похож ни на один прежний.

Да и много ли их у меня было? Все — принадлежат Адаму.

Как и я сейчас. Принадлежу ему. Вся.

Захватывает, прикусывает губы. Погружается, вонзается языком. Наполняет, ласкает, трогает, гладит.

Присваивает.

Стискивает руками мои ягодицы.

Поднимает легко, я обхватываю его пояс бёдрами, обнимаю за шею, погружаюсь пальцами в его волосы.

Отвечаю на поцелуй. Страстно. Поддаваясь давлению. Принимая его.

Разрешая ему — брать. Присваивать меня. Погружать меня в адамову страсть.

Несёт меня в комнату, не прекращая целовать.

Держит бережно, а губами и языком уже начинает трахать меня прямо на ходу.

Сильно, жёстко, властно, побеждая и утверждая надо мной свою власть.

Мне нравится. Дико нравится.

Трусь о него грудью, сплетаю язык с его, отстраняюсь и выдыхаю в его губы:

— Люби меня. Хочу.

Адам замирает на мгновение, прикрыв глаза. Улыбается широкой, до одури красивой и тотально счастливой улыбкой.

Укладывает меня на кровать — медленно. Расстёгивает на мне одежду — пуговицы и лоскуты в стороны.

Что получается порвать — рвёт, что не выходит, типа молнии, стаскивает.

Всё это с улыбкой и совершенно пьяным блеском в глазах.

Да и я сама чувствую себя странно. Хочу его так, что в висках стучит, а горло перехватывает.

Свожу бёдра, не знаю почему. Ему нравится.

Немного шутливой возьни и борьбы — я пытаюсь увернуться от поцелуев, а он, хрипловато посмеиваясь, дотягивается и умудряется целовать — куда попало, в локоть, бедро, под коленом…

Он сильнее. Возимся недолго — мы наконец-то голые совсем.

Снова выскальзываю из его рук, он хватает меня за щиколотку, дёргает, втаскивает под себя.

Его колено между моих ног, мои руки в его кулаках, его дыхание на моих губах.

— Ты моя хулиганка, — выдыхает Адам в мои губы. — Моя. Драться не разрешаю. Только стонать и кричать.

Резко втягиваю воздух, чувствуя прикосновение его члена к моим мокрым, заждавшимся его половым губам. Адам давит бёдрам, раздвигает, наполняет, проникает.

Похоже, хотел медленно, но сорвало его всё же — с глухим рыком вдавил в меня член до конца, прижал мои руки к кровати над моей головой, накрыл губами мой рот. Нашёл языком в глубине моего рта мой язык, погладил… и снова его резкий толчок бёдрами — глубоко, сильно, на всю длину внутрь меня — вырывая у меня громкий стон.

— Адам! — выстанываю я.

— Ты моя, Вика, — с каждым новым толчком отрывисто говорит он. — Моя. Вся. Люблю. Сегодня. Ты будешь. Кричать.

— Согласна, — выдыхаю я. — Ещё. Хочу. О да…

Двигаю бёдрами с ним. Не сдерживаюсь. Отдаюсь без остатка.

Только он, моя наполненность им, его жадные губы на моей коже…

Наше сплетённое дыхание.

Наша общая, сдвоенная страсть.

Горю под ним. Плавлюсь, осыпаюсь пеплом и снова воскресаю в его руках.

Новые толчки. Мои глухие стоны. Его губы на моей груди.

Напряжение такой силы, что, кажется, я не выдержу, но Адам меня держит бережно, и я разлетаюсь каплями лавы в диком интенсивном оргазме. В глазах темнеет, содрогаюсь всем телом, сжимаю половыми губами его член — ритмично, со стонами…. Совершенно не контролирую себя.

Глажу его по широкой спине, подставляю лицо под нежные поцелуи. Оказывается, мне на отдых нужно так мало времени, ведь я снова сильно-сильно его хочу.

Смотрю прямо в синие глаза. Адам держит меня крепко и бережно, ни на секунду не отводит горящего взгляда от моего лица.

— Какая же ты красивая, — шепчет он. — Хочу смотреть, как ты кончаешь. Часто и много. Но сначала… Оттрахаю тебя по-всякому. Будешь вся моя. До конца.

— Я согласна. Бери, — усмехаюсь я и подставляю губы под новый жадный поцелуй.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

51. Решение

— Прям таки брать? — приподнимает брови он. — Я же тебя прямо драть хочу. Не сдерживаясь, — переводит взгляд на мои волосы, — всё представлял, как намотаю твой огонь огненный на кулак, и сзади тебя. Отжарю.

Меня это заводит до небес.

— А и отжарь! — широко улыбаюсь я. — Хоть узнаю, каково это, а то всё обещаешь.

Смеётся, выпрямляется, гладит рукой по моей груди. Стискивает пальцами мои розовые соски, прикручивает их, играет, рассматривает.

— Хочу тебя так, что в глазах темнеет, — признаётся он.

Приподнимается, разворачивает меня, ставит на колени и локти, касается пальцами моих нижних губ. Вдавливает пальцы внутрь, трёт большим пальцем клитор и надавливает у меня в глубине…

Меня хватает ненадолго, но у самого моего края Адам останавливается. Не даёт кончить. У меня вырывается недовольный возглас, я подаюсь бёдрами к нему, и в этот момент, он пристраивается ко мне членом, накрывает собой, прижимается грудью к спине.

Проникает уверенно и резко. У меня вырывается громкий стон от его уверенного вторжения.

Замирает, прикусывая моё плечо. Его ладонь прижимается к моему животу, затем выше, обватывает одну грудь, другую. Гладит обеими руками по спине, вцепляется в талию и на верх спины рядом с шеей.

Гладит большим пальцем шею, стискивает руки, отстраняется и… новый толчок — сильнее и резче.

Снова не двигается. Гладит спину. Снова отстраняется. Подаюсь ягодицами к нему, когда он выходит из меня, но вздрагиваю от лёгкого шлепка. Не больно совсем, не обидно, но… возбуждает дико.

Адам давит рукой на мою спину, подчиняюсь давлению, падаю на живот. Накрывает меня своим телом, заставляя лечь полностью, раздвигает коленями мои ноги. Стискивает одной рукой мою руку, переплетая пальцы, а вторую кладёт на мою шею. Кусает за ухо, придавливает меня к кровати.

И снова — страстно желаемое мною прикосновение его члена к моим половым губам. Уверенное резкое проникновение, на всю длину, в самую глубину, до конца.

Я распластана, неподвижна под ним. Адам начинает иметь меня не спеша. Медленно выводя член, и резко, сильно засаживая его между мокрых половых губ.

— Ты моя, Вика, — шепчет он, прикусывает и отпускает моё ухо, — вся моя. Слышишь? Ты моя девочка? Отвечай.

— Да…

Быстрее и глубже. Уже несдержанно. Шепчет на ухо пошлости. Мне не двинуться под его тяжестью, да я и не хочу. Замерла под ним, только подрагиваю и вслушиваюсь. Закусываю губу, сдерживая стоны. Кажется, моя неподвижность и молчаливость ещё больше распаляют его.

Ускоряется. Берёт меня сильно и глубоко. Я кончаю внезапно, бурно содрогаясь под ним, уткнувшись лицом в простынь, заглушая этим свой продолжительный стон.

— Обожаю, когда ты кончаешь, Вика, — шепчет Адам. — Бурно. С экспрессией, — слышу в его голосе улыбку.

— Издеваешься? — возмущаюсь, пытаясь восстановить дыхание.

— Ничуть, — смеётся и гладит губами моё плечо. — Твоё возмущение мне тоже очень нравится.

Начинаю ёрзать под ним, бесполезно, тяжёлый, гад, и держит так надёжно.

— Мне очень хочется тебя чем-нибудь стукнуть, — признаюсь я, подставляя шею под новый поцелуй.

— Нет, милая, — усмехается он. — Никаких ударов больше, исключения только от меня для тебя для ласковых шлепков.

— Ласковых? — в моём голосе издевательские интонации.

— Да, моя злюка, ласковых, — довольно выдаёт он.

В следующее мгновение я снова на локтях и коленях — вертит мною как хочет. Он снова внутри. Неподвижен внутри меня.

И я не двигаюсь. Улыбаюсь. Всё ещё подрагиваю, непроизвольно сжимая его член внутренними мышцами. Жду, что будет дальше.

Ласковыми медленными движениями собирает мои волосы в хвост. Наматывает на руку, натягивает… чувствительно, и снова… нисколечко не больно. Обжигает моё бедро ласковым шлепком и засаживает в меня член на всю длину.

Странно, но Адам берёт меня нежно. Скользит медленно в моей глубине, сколько, мокро. Долго. До потемнения в глазах.

Очень скоро я не выдерживаю, падаю грудью на простынь, содрогаясь в новом оргазме, и тогда Адам ждёт, когда утихну, поглаживая меня по спине. А затем снова… продолжает наполнять меня.

Не знаю, сколько прошло времени. Марафон близости кажется бесконечным. Я уже перестаю реагировать, просто лежу и балдею. Адам довольно щурится, рассматривает меня, гладит, ласкает, целует, снова и снова наполняет меня.

В какой-то момент Адам смеётся, называет затраханной, я устало ударяю его кулаком в плечо. Это его ещё больше веселит, перехватывает мою руку, целует мои пальцы и крепко сжимает меня в объятиях.

Засыпать в его руках оказалось, пожалуй, лучшим, что я испытывала в жизни. И… мне нравится так думать. Пусть сейчас всё ещё очень не понятно, но… Пусть пока будет так.

Следующие дни проходят… странно. Живём вместе. Говорим о каких-то пустяках. Трахаемся по несколько раз в день. Готовим вместе еду. Только гулять и работать Адам пока не разрешает, говорит, что ещё рано. Но с этим он тоже скоро разберётся. Соглашаюсь. Пусть пока будет так.

Постепенно я всё больше и больше смотрю со стороны на наши отношения. Начинаю понимать и ценить этого мужчину. Возможно, я даже готова во всём поверить ему.

Только вот странное ощущение не проходит. Состояние какой-то нереальности. Мы, конечно, можем залить это всё сексом, но…

Моё итоговое решение приходит незаметно. Я даю себе ещё несколько дней осознать его до конца.

В итоге, оно выливается тем, что…

В общем, одним утром Адам выходит на кухню, смотрит, как я листаю планшет с выбором городов для моего нового жительства. Потому что тот самый планшет Адам далеко не убирал, я так или иначе везде, в каждой квартире натыкалась на него.

Встречаю его спокойный синий взгляд. Он смотрит на меня. На планшет в моих руках. Приваливается к стене и скрещивает руки на груди.

— Решилась? — тихо спрашивает он с абсолютно бесстрастным лицом.

— Да, — помедлив отвечаю я. — Я хочу воспользоваться этим, — показываю глазами на планшет. — Если можешь, я хочу, чтобы ты меня отпустил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

52. Нормальность

Как он говорил? Выгоняют, не глядя в глаза?

Так вот. Адам меня не выгоняет.

Он… Отпускает. Не сводя с меня холодного пустого взгляда.

В аэропорт меня везёт не водитель.

Сам Адам.

Ведёт машину уверенно и плавно.

Поднимается со мной на борт частного самолёта, стискивая мою руку в кулаке.

Сам заводит меня в салон, скупо кивая стюарду, усаживает меня в кресло.

Тот самый самолёт, на котором мы летели, и на котором, там, за той перегородкой, я стала женщиной.

Его женщиной.

Ада пристёгивает мой ремень, садится передо мной на корточки, положив предплечья на мои колени.

Опускает голову.

Чёрт, Адам, какого хера ты так делаешь? Всю душу же нахрен разрываешь.

Да я вся извелась уже. Нахрена ты вообще это затеял?

Сидит передо мой на корточках. Не двигается. Предплечья его сильные, мощные, на моих узких бёдрах, затянутых в голубые джинсы.

Не двигается. Молчит. И я молчу.

Не, я так-то понимаю, почему он это делает. Он же хочет по-нормальному, типа. Как он сказал? Полгодика я поживу без него нормальной жизнью, а потом, если я никого не найду…

Идея здравая. Я именно поэтому решилась.

Думала, что могу. Попробовать построить ту самую нормальную жизнь без него.

Могу ли я встретить кого-то? А кого? Кто вообще может с ним сравниться?.. Да я же в жизни круче мужика не найду.

Ведь любит ведь меня, зараза такая, любит, я знаю. И верю ему.

И что? Вот он, сейчас, вот этот самый Адам, добровольно меня отпустит? Чтобы я могла встретить какого-то мужика?

Или он хочет, чтобы я помучилась вдали от него, и потом он появился весь такой эффектный? Зная его, устроит ведь мне ещё и выставку в какой-нибудь пафосной галерее. И потом явится, такой красивый, посмотрит, вручит цветы, ну или просто без цветов, подойдёт и взглянет своими синими глазами…

Или у него вообще дури хватит подстроить свою смерть, сделать пластику, и явиться ко мне, чтобы я и знать не знала, что это он. В этом случае ещё ведь наверняка не признается, что это он и есть, когда у меня будет крышу рвать оттого, что этот вот мужик так похож на моего, того самого, якобы погибшего Адама.

Или… Да десятки вариантов! Вопрос в другом. Готова ли я к такому варианту, что он без меня вдруг поймёт… или я пойму… Или… Да иптыть жеж нахрен растудыть всё это налево! Адам! Да пошёл ты!

Не выдерживаю. Зарываюсь пальцами в его волосы. Наклоняюсь к нему, глажу по широкой спине.

— Вика, — глухо говорит он.

Твою мать, Адам. Ну какого хрена?! Какого хрена, Адам, какого нахер хрена!

Мы говорим одновременно.

— Не отпущу, — говорит он.

— Не отпускай, — выдыхаю я.

Отстёгивает мой ремень, хватает мою талию, поднимает с кресла.

Обхватываю его за шею, стискиваю его пояс ногами.

— Зачем надевал на меня джинсы? — шепчу сквозь слёзы. — Неудобно же будет их рвать.

Смеётся. Смотрю ему в глаза. И он замирает. Не сводит с меня сияющего взгляда.

— Я у тебя очень сильно не нормальная, — улыбаюсь я, искривляю губы. — А ещё я плачу некрасиво.

— Ты самая красивая, что я видел в жизни, Вика, — шепчет он и тянется к моим губам.

Целует нежно-нежно… У меня прорывается рыдание, стискиваю его как можно сильнее. Как будто действительно боюсь, что отпустит. Отпускает мои губы, смотрит, смотрит, смотрит… Чёрт, Адам, как же я тебя ненавижу…

— Я так тебя ненавижу, что жить без тебя не смогу, — усмехаюсь я.

— Я так тебя люблю, — отвечает он, — что ненавижу себя за то, что не могу любить тебя сильнее.

Глажу его ладонями по лицу. Рассматриваю. Держит меня трепетно. Легко-легко. Как пушинку.

— Ты мой рыжеволосый ангел, Вика, — шепчет он. — Ты ведь останешься со мной?

Всхлипываю. Щёки все мокрые. Знаю, что я сейчас вся в красных и белых пятнах. Хорошо, что тут нет зеркала. Потому что красивого на моём лице вот совершенно точно совсем-совсем ничего нет, так, мокрое смятое пятно, а не лицо.

А этот дурак не сводит с меня восторженных глаз.

— Останусь, — выгибая губы в кривой дрожащей улыбке, соглашаюсь я. — Только у нас точно не будет по-нормальному.

— Давай не будем по-нормальному? — улыбается он, продолжая меня разглядывать.

Его взгляд скользит по моим щекам, опускается на губы, поднимается на волосы, задерживается на сморщенном лбу, снова спускается вниз, к моим подрагивающим губам.

— Давай не будем, — я киваю.

Молчит. Смотрит. Держит. Я всхлипываю, шмыгаю носом. Промаргиваюсь.

— Ты ещё долго меня так будешь держать? — усмехаюсь я.

— Я жду, когда это станет достаточно ненормальным, — сообщает с улыбкой он.

Меня разбирает смех. Притягиваю себя к нему, прижимаюсь губами к его губам. Он осторожно целует меня. Крайне медленно и бережно ставит меня на ноги.

Обхватывает ладонями моё лицо, растирает большими пальцами слёзы на щеках.

— Сколько тебе нужно ещё времени поплакать? — приподнимает брови он.

— Думаю, за две минуты управлюсь, — хмыкнув, отвечаю я.

— Хочешь отпуск? — спрашивает Адам.

— Очень хочу. Правда я не работала.

— Вообще-то сейчас планировался твой отпуск. От меня, — говорит он предельно серьёзно.

— Ты издеваешься? — возмущаюсь я. — Я тут вообще-то ещё две минуты плакать собралась, а ты их тратишь.

— Мне нужно твоё согласие на поездку туда, куда я хочу тебя сейчас отвезти, — говорит он, всматриваясь в мои глаза.

— Вези куда хочешь. Только вот, чтобы поплакать, у меня ещё есть законные полторы минуты, и ты…

Не получается договорить. Адам обрушивается жадным, властным, жёстким поцелуем на мои губы, просто сминает их напрочь, стискивает меня в ручищах. Я даже чуть пугаюсь этого, но тут же понимаю — вообще нигде ничуть никак не больно, совсем-совсем, даже прикусывает мои губы с жадной осторожностью…

От осознания этого срывает уже меня. Целую его в ответ как бешенная. Прижимаюсь к нему, отвечаю на поцелуй отчаянно, кажется, начинаю рвать на нём рубашку… потому что пуговицы летят в стороны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тихо, тигрица, ты чего? — смеётся Адам, когда я начинаю его беспорядочно целовать по лицу, — а как же полёт?

— Нахер его! — заявляю я. — Меня тут увозить собираются в неизвестном направлении, а даже не отжарили ещё толком. Я всё жду-жду…

Вот теперь Адам смеётся громко и свободно. Любуюсь им. Как-то сразу опускает плечи, расслабляется, выпускает из себя напряжение.

— Ты мой ангел, Вика, — легко целует мои губы. — Отжаривать я тебя буду потом. Садись и жди.

Возмущённо пыхчу. Я-то тут только что хотела его спровоцировать на что-нибудь эдакое, страстно-ненормальное. Но, похоже, у этого синеглазого чёрта лимит на смену планов из-за меня исчерпан.

Усаживает меня в кресло, пристёгивает.

— У тебя ещё минута поплакать, — он касается моего подбородка и выходит из салона в сторону кабины.

Плакать мне, естественно, больше не хочется. Хрен его знает, чем я там думала. Плевать на всё. На доводы разума и прочее. Даже если у нас с ним долго не продлится. Плевать.

Хочу быть с ним. Нормально или не нормально, как угодно. Лишь бы с ним.

От этих мыслей всё-таки слёзы снова проливаются, я пялюсь в иллюминатор, чувствуя, как они текут, а лицо от этого кривится.

По идее мне бы успокоиться, чтобы лицо стало красивым, ведь мне хочется нравиться Адаму, а он когда-то говорил, что ему не понравилось видеть меня плачущей… Да и пошло оно всё. На это я тоже буду плевать.

С ним я могу быть настоящей. Говорить глупости. Даже нос ему могу снова разбить, если вынудит. И при этом отчётливо понимаю — не вынудит. Пожалуй, я сейчас точно знаю, что не во всём мире места безопаснее, чем с ним.

Адам заходит, останавливается на пороге. Хмурит брови.

— Уже пять минут прошло, а ты всё плачешь.

— Мне не хватило двух минут, — пожимаю плечом я, чувствуя странную свободу. — Похоже, тебе придётся терпеть повышенную влажность в салоне весь полёт.

— Кажется, здесь где-то был зонт, — усмехается он, — если зонт не поможет, я хорошо плаваю.

Подходит, садится в соседнее кресло, проверяет на мне ремень безопасности, пристёгивается сам. Берёт мою руку и крепко сжимает её в своих горячих ручищах.

— Хочешь сказать, что я могу топить твой самолёт в слезах весь полёт? — интересуюсь я.

— Можешь, — кивает он. — Если хочешь, я готов.

Почему-то меня это смешит. Кладу голову на его плечо. Адам гладит меня по волосам.

— Любимая моя, — шепчет он в мои волосы. — Спасибо, что остаёшься.

53. Ответ

От этого слёзы текут с новой силой. Не сдерживаюсь. Просто тихо плачу, а ещё… кайфую. Рядом с ним.

Всё-таки успокаиваюсь я быстро. Когда самолёт набирает высоту, Адам отстёгивает ремни и берёт меня на руки. Пригреваюсь на его коленях, уткнувшись в его плечо, наслаждаясь тем, как он медленно гладит мои волосы.

Мы молчим. У меня просто слов нет, боюсь, что если заговорим, скажем друг другу хоть слово, я снова буду рыдать. Похоже, Адам это чувствует. Просто держит меня бережно. Мягкими касаниями перебирает мои волосы. Забавно, но я довольно скоро засыпаю в его руках.

Просыпаюсь от незнакомого запаха и тёплого ветра. Оглядываюсь. Ночь. Вокруг песок, свет прожекторов и пальмы.

Я на руках у Адама, где же ещё. Похоже, у него это входит в привычку — везде меня носить спящую.

— Почему меня всё время вырубает рядом с тобой? — сонно интересуюсь я.

— Потому что ты чувствуешь себя со мной в безопасности, — довольно сообщает Адам. — И меня это полностью устраивает. Можешь спать.

— Вроде выспалась.

— Из рук тебя не выпущу, даже не надейся, — в его голосе непередаваемое довольство. — Проголодалась?

Пожимаю плечом, обнимаю его за шею и утыкаюсь в него лицом.

— Я так разучусь думать и самостоятельно о себе заботиться, — ворчу я.

— Меня это полностью устраивает, — усмехается он. — Мы едем в очень хороший ресторан.

Я как-то даже умудряюсь забыть поинтересоваться, куда он меня привёз. Какая вообще это страна и континент. Вообще всё равно. Абсолютно. Привёз и привёз.

Сон мне пошёл на пользу. Да и постоянный физический контакт с Адамом тоже на пользу. Успокаиваюсь.

В машине даже оказывается небольшая косметичка, которой я тут же беззастенчиво пользуюсь.

— Почему не сказал мне, что я как панда? — возмущаюсь я, стирая растёкшуюся тушь из-под глаз.

— Да ладно, весьма эффектный смоки айз, — смеётся он. — За такой макияж многие топ-модели бы убили. А у тебя всё натурально.

Ресторан шикарен. Огромное пространство, куча стекла и зелени, громадный круглый аквариум в центре зала, вокруг которого расположены столики.

Людей много, звучит приятная живая музыка.

Забавно, что в этот раз мы не уединяемся в кабинке. Официант нас ведёт к красивому столику, среди зелени у окна, откуда хорошо виден зал и площадка для танцев.

Ужин прекрасен. Адам уже изучил, что мне нравится, делает безошибочно чёткий заказ.

— Вкусно, — хвалю я его выбор, опуская вилку на тарелку.

— Ещё вот это вино попробуй, — наливает он мне на дно большого бокала прозрачную жидкость из пыльной бутылки. — Я его заказывал дважды за всю жизнь. По особо торжественным случаям.

Пригубливаю. Великолепно. В жизни подобного не пробовала.

— А что за случай у тебя сейчас? — приподнимаю брови я.

Подмигивает мне заговорщицки, встаёт и протягивает руку.

— Потанцуем?

Я оглядываю себя: на мне кроссовки, джинсы и футболка с принтом полосатой серой кошки с гитарой и в косухе, эдакая рок-киска. Кардинально отличаюсь от пафосной публики на танц-площадке, расфуфыренной в дорогущие вечерние платья и костюмы.

Смотрю на Адама. Тоже в джинсах и белоснежной футболке-поло, как всегда ослепительный.

Пожимаю плечом.

— А и давай, — соглашаюсь я.

Адам собственническим жестом кладёт руку мне на талию, ведёт к площадке. А потом ведёт в танце… Совершенный Адам танцует… безупречно.

Я иногда наступаю ему на ноги, не всегда ловлю его повороты, он усмехается и сбавляет напор, танцует медленнее — и вот тут уже я ловлю его ритм, позволяю вести себя, расслабляюсь и… начинаю получать несказанное удовольствие от танца, музыки, движения, от близости, и нового чувства… пожалуй, лёгкости.

Мне действительно очень и очень хорошо.

Не сразу понимаю, что музыка стихает, а Адам останавливается.

Поднимаю взгляд на него. Он серьёзен, даже мрачен. Отступает на шаг, удерживая мою руку.

Напрягаюсь. Смотрю настороженно по сторонам. Люди вокруг непонимающе оглядываются.

— Не переживай, нам ничего здесь не угрожает, — говорит Адам. — Я просто… Я должен тебе что-то сказать.

— Ты меня пугаешь, — севшим голосом говорю я.

— Похоже, к этому тебе придётся тоже привыкнуть, — усмехается он через силу. — Вика, ты выйдешь за меня?

Пялюсь на него, промаргиваюсь.

— Что? — совершенно тупо переспрашиваю.

Адам достаёт из кармана бархатную квадратную коробочку и раскрывает, показывая мне невероятной красоты изящное сверкающее кольцо.

— Я прошу тебя стать моей женой, Вика, — твёрдо говорит Адам.

Сверкает совершенно невообразимой улыбкой и… встаёт передо мной на одно колено, картинным жестом протягивая мне коробочку.

Слышу вокруг восторженные ахи и вздохи, кто-то рядом вскрикивает «смотри, смотри, я тоже так хочу!».

А я… В очередной раз от него охреневаю.

— Адам, — совершенно серьёзно заявляю ему я. — Ну нельзя же так. Я же до чёртиков перепугалась.

— А как надо? — прищуривается он. — У нас же всё ненормально. Хоть кольцо и предложение около дела, но ты, моя обожаемая ненормальность, хочешь подольше меня подержать на одном колене, да?

Я смеюсь. Киваю.

— Конечно, — широко улыбаюсь я. — Ты не представляешь, насколько ты круто смотришься. Дай полюбоваться-то.

— Любуйся, Вика, — ещё шире улыбается Адам. — Хоть до самого утра.

— Серьёзно? Ты так готов до утра стоять? — смеюсь я уже открыто.

— Да без проблем, — смеётся он и добавляет уже серьёзно: — Выходи за меня замуж, Вика.

Нарочито медлю. Тоже становлюсь серьёзной.

Решаюсь.

Протягиваю ему руку, красноречивым жестом, подразумевающим, что он наденет мне на палец кольцо.

Чуть шевелю пальцами.

Отвечаю уверенно и твёрдо:

— Да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

54. Фантазия

Моё свадебное платье выглядит роскошно. Кружево. Шёлк. Обтягивает вверху. Струится внизу.

Фата — так, один символизм, одно недоразумение на башке.

Мне Адам выбирал платье. Он вообще для меня всю одежду выбирает. Признаться, я кайфую. У этого мужчины — безупречный вкус.

Чёрт, я при всём желании не выбрала бы лучше.

Стою напротив зеркала и любуюсь.

Адам сказал, что мы всё на свете нарушили, все традиции. И раз уж он видел моё платье до свадьбы, поэтому идти к регистратору я буду с ним под руку.

Мне, если честно, глубоко на это дело похрен, на все эти традиции, я только за.

Затаиваю дыхание, а внизу живота сладко сжимается, стекаясь жарким теплом вниз живота.

А почему? А потому!

Просто в огромном зеркале я вижу отражение идущего ко мне упругим хищным шагом самого охрененного мужчины, которого только можно вообразить.

Ух… Как же ему идёт этот костюм, идеально сидящий на его широкоплечем поджаром теле, но особенно ему идёт этот невообразимо-счастливый свет ярко-синих глаз.

Я аж промаргиваюсь, мне реально кажется, что его глаза светятся.

Встаёт за моей спиной, собственническим жестом обнимает меня за талию, прижимает к себе.

Смотрим друг на друга, на себя, на нас вместе. Встречаемся в зеркале взглядами.

Да, мы выглядим идеально. Охрененно просто. Синеглазый брюнет и зеленоглазая рыжая. Чёрное и белое.

Он, высокий и сильный, и я под его рукой — хрупкая, макушкой до его плеча.

— Ты ослепительна, моя Вика, — говорит он своим низким, вкрадчиво-бархатистым голосом, от которого я тут же впадаю в экстаз. — Я могу тебя сейчас поцеловать?

Я широко улыбаюсь, улавливая его лукавый взгляд.

— Для этого тебе придётся перестать пялиться на себя в зеркало и развернуть меня к себе, — со смешком отвечаю я.

Смеётся, разворачивает меня к себе, целует пронзительно нежно и страстно.

Хотя нет, я не права, он не целует, он зацеловывает меня так, что у меня сбивается дыхание, щёки краснеют, и мне уже не нужна никакая свадьба, чёрт, я хочу, мне просто необходимо, чтобы он трахнул меня прямо сейчас.

— Осуществишь одну из моих фантазий? — шепчет Адам мне в губы.

— Какую?.. — выдыхаю я, прижимаясь к нему всем телом.

Жалею, что платье узкое, до колен, и я не могу забросить ногу ему на бедро.

— Очень хотел трахнуть невесту в белом платье. Но если я на тебе сейчас женюсь, ты уже будешь не невестой, а женой.

— Прям сейчас меня отжаришь? — спрашиваю я, вытаращив на него глаза и провокационно облизывая губы.

— Чертовка! — рычит он и резко разворачивает меня.

Кладёт мои ладони на зеркало. Чёткими осторожными движениями задирает юбку. Растёгивает брюки, доставая свой напряжённый крупный член. Поднимает под колено мою ногу, сдвигает в сторону тонюсенькие кружевные трусы и касается пальцами моих губ.

— Как же ты быстро мокнешь, — довольно выдыхает он, разглядывая в зеркальном отражении свою руку на моей промежности. — Искры из глаз.

— Потому я от одной мысли от тебя завожусь, — смеюсь я, подставляя шею под поцелуй, — ты ещё не зашёл, а я уже от тебя что-то эдакого ждала.

— М-м-м… — говорит Адам, наглаживая умелыми пальцами клитор, — ждала, значит. Это приятно. Что ещё ждёшь?

Закусываю губу, сдерживая стон. Смотрю в зеркало на Адама: его глаза сощурены, губы приоткрыты. Я уже знаю, вижу: он возбуждён до небес. Но я знаю, точно знаю, как его сорвать с гарантией.

— Я очень жду, когда ты засадишь в меня свой большой, крупный, красивый, обожаемый мною член. Отжарь меня уже, сколько ещё жда?..

Задыхаюсь фразой, потому что Адам засаживает в меня свой член с размаху, точным длинным движением, прямо в мою мокрую тесноту.

Не могу сдержать гортанный стон, запрокидываю голову, прижимаясь затылком к его плечу.

Адам начинает иметь меня прямо у зеркала, надёжно удерживая за тарию и под колено, разглядывая в зеркало, как погружается в меня.

Я кончаю очень быстро, зажимая свой рот ладонями, чтобы не совсем уж оповещать всех вокруг.

В прострации. Полной. Адам знает меня уже совсем всю, как именно мне сделать хорошо. Балдею. В экстазе полном. Просто плыву.

— Любимая моя, — шепчет Адам мне на ухо. — Хулиганка.

— Давай уже доведём твою фантазию до логического конца, — усмехаюсь я.

Ведь я точно знаю, как именно я могу теперь доставить ему удовольствие. Этого пошляка я тоже успела изучить.

— Это интересно, — отзывается он после паузы. — Расскажи.

Слышу предвкушение в его голосе. Счастлива до безумия, что точно знаю, что ему нужно сейчас.

— Невесту нужно обязательно отыметь в рот, — с непередаваемым удовольствием в голосе заявляю ему я.

Адам смеётся, запрокинув голову. Ставит меня ровно, поправляет на мне трусики, одёргивает платье. Разворачивает к себе, нежно целует в губы.

— Вика, ты невероятна, — со смехом говорит он, откровенно мною любуясь. — Это необязательно.

— Почему же? — улыбаюсь я. — Ты мой любимый. Я очень хочу сделать приятное тебе. Ты ведь хочешь?

Снова его нежный поцелуй и взгляд, переполненный предвкушением.

— Очень хочу, Вика. Да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

Шесть лет спустя.

.

Подхожу к обеденному столу на моей любимой просторной светлой кухне. Поправляю вазу с роскошным букетом цветов. Наклоняюсь и вдыхаю тонкий аромат.

На мою талию опускаются родные руки. Лёгкий поцелуй в плечо.

— Тебе так идёт это светлое платье, я ещё одно подобное присмотрел, закажу, — шепчет Адам, заправляя прядь волос за моё ухо. — Я завёз детей к сестре.

— Она согласилась? — улыбнулась я, прижимаясь к нему спиной. — В прошлый раз они ей чуть дом не разнесли.

— В этот раз Ева позовёт Римму, — с непередаваемым ехидством в голосе, сказал он. — Эти пацанки от одного её взгляда по струнке ходят.

Меня передёрнуло. Да уж. Римма умеет застроить. Хорошо, что Адам быстро просёк мою реакцию на Римму, и отправил её помощницей к своей сестре.

Да-да, оказывается, у Адама есть сестра, Ева. Адам на это сказал, «не знаю, что было насчёт имён в голове у моих родителей, не вникай».

Своих детей у Евы нет, но она души не чает в наших девчонках-близнецах и охотно берёт их к себе на выходные. Чем беззастенчиво пользуется Адам, чтобы, по его выражению, безудержно и без помех как следует отжарить жену.

Вдруг я оглушительно чихаю. Совсем некрасиво хлюпаю носом и ёжусь.

— Простыла? — в голосе Адама сдержанное беспокойство.

— Вряд ли, — пожимаю плечом я. — Вообще я готовить собралась.

— Давай вместе, — говорит он, — я себе сегодня раздвинул день, всех застроил, сегодня никто не должен звонить.

— Ого, да ты просто монстр управления, — уважительно говорю я.

— А то! — горделиво заявляет он, — я ещё и не на такое способен!

Я смеюсь. Адам отпускает меня, погладив по волосам, ставит чайник на плиту.

— Тебе надо горячего попить, — распоряжается он. — И носки надень, вечно босиком.

Морщусь, но плетусь в комнату надевать носки и тапки. В этом плане Адам настоящий деспот. Проще сделать сразу.

Мы готовим вместе еду, потом я доделываю за компьютером фотографии для выставки, пока Адам своим тихим страшным голосом застраивает кого-то по телефону.

Поневоле сочувствую собеседникам Адама, а потом, подумав, перестаю сочувствовать. Видимо, реально накосячили: Адам пускает в ход средства морального устрашения только за дело.

Вообще, я удивлена, как он умудряется находить время на меня и детей. Фирма Адама расширяется, подгребая под себя конкурентов, становясь, по сути, монополистом на рынке информации.

Женившись, он, как объяснил мне, вышел полностью из “сероватой” сферы в “белоснежное” поле, мотивируя тем, что не собирается даже близко рисковать семьёй.

Меня это полностью устраивает. Потому что после свадьбы ещё несколько месяцев Адам имел дело с моими ночными кошмарами. И ни он, ни я, не хотим к этому возвращаться.

Дважды за день созваниваюсь с детьми. Девчонки трещат без умолку, у Евы им очень хорошо.

К вечеру мне уже конкретно так плохеет. Чихаю, насморк, кашель, всё по полной программе.

Адам вызывает врача, даже не сопротивляюсь и не прирекаюсь, одного взгляда на мужа достаточно: бесполезно.

Ну да, ну да. Адамово сокровище изволило простыть, поэтому весь мир должен прогнуться и повернуться нужной стороной, чтобы обеспечить не только выздоровление, но и максимальный комфорт.

Вечер вдвоём мы проводим до жути романтично. На диване перед большим экраном с нашей любимой романтической комедией. Я завёрнута в плед, с бумажными салфетками в носу, а Адам обнимает меня.

— Сорвала тебе романтические выходные, — хриплю я и тут же кашляю.

Он протягивает руку к журнальному столику и даёт мне термо-чашку с горячим малиновым чаем.

— Пей давай, срывщица, — приказывает он.

— Да не могу я уже это пить! — возмущаюсь я.

— Слушай, если ты заболела, чтобы я тебя не трахал, я и так могу тебя не трахать, пока сама не захочешь, но здоровая ты у меня будешь, — хмурится он.

Я смеюсь.

— Да причём здесь это? — улыбаясь, отвечаю я. — Это уже третья чашка с начала фильма, я у тебя пощады прошу!

— Какой ещё пощады? — интересуется он.

— Такой. Пощади меня, о Адам! Заботливый и непреклонный! — и добавляю миролюбиво: — Слушай, ну правда хорош. Я уже просто обречена на выздоровление, ты уже сделал много и даже больше, чем просто много, больше чем максимально.

Обнимает меня крепче, забирает чашку и возвращает её обратно на туалетный столик.

— Я тебя люблю, жена, — серьёзно говорит он. — Тебе, конечно, очень идёт этот бледный вид. Ты, когда болеешь, совершенно невыносимо трогательная, нежная, хочется рассматривать, окружать теплом и заботой. Но я готов пренебречь своим эстетическим чувством прекрасного. Не хочу, чтобы тебе было плохо. Хочу, чтобы тебе было хорошо.

Вздыхаю. Трусь о него щекой.

— Я тоже тебя люблю, муж, — отвечаю я. — Постараюсь побыстрее поправиться. Надеюсь, я детей не заразила. Да и тебя тоже.

— Мы с тобой вместе звонили Еве, они в полном порядке, — отвечает он. — Если хочешь, болей сколько влезет. Все твои заказы подождут. Я не заражусь. Зараза к заразе не липнет.

Устало смеюсь и прижимаюсь к нему щекой. Гладит меня по голове. Не хочу с ним спорить.

Я знаю, что я поправлюсь очень быстро. В окружении адамовой заботы просто невозможно иначе.

Так и засыпаю в его объятиях, не досмотрев фильм. Сквозь сон чувствую, как он бережно несёт меня в спальню и укладывает на кровать.

В следующие дни я выздоравливаю очень быстро. Адам, как и обещал, остаётся здоровым. Дети тоже в порядке. Планируем семейный отпуск.

— Хочу от тебя ещё детей, — заявляет Адам как-то за ужином, когда дети уже спят. — Ты хочешь?

Смотрю в его глаза. Смотрит на меня выжидающе, прищурившись. А я… Вот как он вечно догадывается, что именно я хочу?

Смеюсь, встаю и иду к нему. Усаживаюсь верхом на его колени, обнимаю за шею, чувствуя, как его сильные руки надёжно держат меня за спину.

— Я думаю, самое время, Адам, — улыбаюсь я и тянусь к его губам. — Конечно, да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

.

.

.

Дорогие читатели, спасибо вам за то, что дошли с героями до конца!

Приглашаю вас подписаться на обновления в моём профиле, чтобы не пропустить новинку.

litnet.com/ru/tatyana-pokrovskaya-u11447057

Благодарю вас! Ваша, Татьяна.

Конец