Сероглазый

1. Виктор

Черт его знает, как он очутился в наших краях, в местах, где мы из-за дня в день появлялись, тыкались узнавающими взглядами в рожи друг друга и с новыми усилиями все искали и искали чего-то незнакомого, загадочного и волнующего. Наши души жаждали новизны и верили, что когда-нибудь появится тот, кто подарит нам любовь, верность и тепло и кому мы безоглядно отдадим свои сердца. И нескончаемой чередой дней мы бродили, пугливые и неприкаянные, окрыленные несбыточной надеждой, что все свершится!

Он просто шел мимо. Он скользнул по мне равнодушными глазами и прошел сквозь нас, не замечая наших потаенных взглядов, буквально пожиравших его стройную ладную фигуру, красивое молодое лицо, копну роскошных волос. Его обаяние влекло за собой, заставляло замереть сердца. И еще долго-долго мы провожали его глазами, понимая, что делать ему среди нас просто нечего.

Кого-то он мне напомнил. Из совсем недалекого прошлого. Когда все было четко, ясно и

понятно. Когда еще не возникло будоражащих душу тревог и сомнений. Еще не совершено поступков, шокирующих не только окружающих, но и меня самого. Когда все еще было не так непоправимо.

Я явно его где-то видел. При обстоятельствах, перевернувших всю мою жизнь. Но где? Когда? Я лихорадочно рылся в своей, еще свежей памяти, выдавливая обрывки образов и событий. Но они не сбивались в откровение, и я в отчаяние бросил это пустое занятие.

Он появился снова на следующий день. Он шел той же дорогой, но в этот раз явно кого-то высматривая. Его взгляд скользил по лицам, оживившимся идиотскими надеждами, в нетерпении переводя глаза с одного на другое. И вдруг уперся в меня. Секунд пять он не отводил взгляда, затем резко повернулся и почти бегом отправился прочь.

На меня напал столбняк. Мир обрушился, и посреди его жалких обломков стоял я, раздавленный и оглушенный. Светом этих серых незабываемых глаз.

2. Саша

Я устал его искать. Нельзя тратить жизнь на несбыточную мечту. Нужно избавиться от наваждения любой ценой. Это место — последнее, и если там его опять не будет, то это — все, даю себе слово! На этот раз твердо!

Его видели здесь три месяца назад. Конечно, вероятность не велика. Это могла быть случайность. Он мог просто проходить мимо. Но это был шанс, последний, и не воспользоваться им было бы преступлением!

Это был парк, такой, какие я люблю: свободный, без дурацких газонов, с лесом и тропинками, с сосной и мхом. Шлялись люди, в основном мужики. За версту было видно, что это геи. Наверное, где-то рядом туалет — он их притягивает, как магнит. Во, засветились масляные взгляды всей этой старой рухляди. Это они меня узрели. Да, нет. Вон и молодые есть.

Здесь-то искать его бестолку. Хотя вон тот, бомжастого вида, очень даже похож.

Стоп! Это он! Голову на отсечение, это он! Господи, сейчас сердце выскочит. Это точно он, но он меня не узнает! Что же делать? Я не могу его узнать в этой компании, даже если он один из них! Он сгорит от стыда. Он мне этого никогда не простит! Куда я иду? Почему я не обернусь, не брошусь к нему, не повисну на шее: — Да вот же я! Я тебя нашел! Не отпускай меня уже никогда!

Ну, вот и все! Закончился этот страшный марафон, вытянувший все силы и истрепавший все нервы. Он здесь, он уже никуда не денется. Днем раньше, днем позже я к нему подойду — разница не велика, но нужно успокоиться и все обдумать.

Ни черта подобного! Я, конечно, ничего не надумал. Как сумасшедший помчался на следующий день туда опять. Я должен его видеть, а там будь, что будет!

Где же он? Не хватает только опять его потерять! Среди какого же хламья он тут обитает! Да, вот он! Смотрит, как на чужого! Нет, вроде что-то начал соображать! Ну, же! Тормоз чертов! Узнал, аж задеревенел весь! Надо уйти, пусть успокоится. Пусть все для себя решит в этой ситуации сам!

3. Виктор

Я все вспомнил. Он был тощим шестнадцатилетним, наголо обритым, парнем. «Девочкой для братвы». Совершенно не интересовавшим меня, девятнадцати летного бугая в форме охранника внутренних войск.

Они появились в колонии для малолеток в один из осенних вечеров. Их было четверо, молодых парней, почти подростков, доставленных под конвоем из централа. Отряды были забиты до отказа, распихивать их было некуда. Пришлось по двое сунуть в разные места.

Всех четверых осудили по одному делу, кража со взломом. Какая-то бестолковщина, мелочевка, откровенная глупость, закончившаяся тем, что всех сразу взяли. Срок был небольшим — год колонии. Среди них выделялся один, явно «маменькин» сынок, худощавый, с большими серыми испуганными глазами, проигрывающий остальным в телосложении и нахальстве. Участь его на сегодняшнюю ночь была очевидна для всей охраны, но дело было привычное, и никто особенно не волновался.

Ночью били всех четверых, но «опустили» только «сероглазого». Остальные, с подтеками крови и фиолетовыми фингалами, гордо прошагали утром в медпункт.

Для «сероглазого» начались трудные дни. Еще не осознавший сокрушительности того, что с ним произошло, он постоянно нарушал «понятия», за что получал не только от мужиков, но и от «девок», среди которых оказался на низшей ступени. Его пользовали все, кому не лень, нагло и беззастенчиво, даже те, кому смели отказывать остальные «девки». Он ничего не знал. Он чувствовал только, что попал в большую беду, что неоткуда ждать защиты, и тоска и отчаяние не покидали его больших безумных глаз.

4. Саша

А он сильно изменился с тех пор, когда впервые я увидел его в колонии. Это было единственное лицо, на котором задерживался взгляд в этой серой массе охранников. Тогда я это только отметил и забыл. Впереди меня ждала ночь, об ужасах которой я был уже предупрежден. Идиоты! Я ждал ее со всем пылом юношеского любопытства. Я и колонию воспринимал, как часть романтической декорации, где разовьется действие, о котором я грезил уже давно.

Я рано развился, и сексуальные фантазии мучили меня уже с восемнадцати лет. Только позднее я отметил их странность: мне нравились мальчики. В восемнадцать мы впервые мастурбировали вместе с другом и он, шутя, начал пристраиваться ко мне сзади. Я начал ему подыгрывать. И как все произошло, не понял ни он ни я. Но он меня трахнул. Мы лежали, растерянно глядя друг на друга. Он впервые осознал, что я могу выступать в неожиданной роли. А я впервые пережил все то, о чем мечтал уже два года. Мы были близки вплоть до моего осуждения, хотя в последнее время начали заметно остывать друг к другу.

Он-то меня и спровоцировал на эту глупость с кражей. Я долго отказывался, но он убедил меня, что хозяева — барыги, обворовавшие других, и взять у них деньги и истратить на аппаратуру для школьного ансамбля — дело святое и, главное, абсолютно безопасное, так как он все хорошо продумал.

Нас вычислили в один момент. Забрали в следственный изолятор, где мы так вчетвером и сидели. Началась новая жизнь, со своей странной романтикой. И если бы не горе родителей, то во всем случившемся можно было найти и своеобразную привлекательность.

Обитатели камеры нас не трогали. Во-первых, нас было четверо, а, во-вторых, среди вожаков случайно оказался мужик из моего двора, хорошо знавший моих родителей. Он то нас и оберегал, хотя много рассказывал о том, что нам предстоит пережить в колонии.