Мишкино наказание (Анальное наказание клизмой)

Собираясь в командировку в Н-ск, я позвонил своему университетскому приятелю, попавшему в своё время по окончании нашей alma mater в этот город, да так и осевшему там. Зная, что он женат, хотя и бездетен, напрашиваться к нему на постой я не собирался. Тем более, что необходимости в том никакой и не было: в городе имелись нормальные гостиницы, попасть в которые не составляло труда.

Мишка, а именно так звали приятеля, предложил мне все же остановиться у них, тем более, что жили они в центре города, совсем недалеко от того места, куда я, собственно, и направлялся. В конце концов мы сговорились на том, что, приехав, я поселюсь в гостинице, а к ним приду если не в первый же вечер, то во второй обязательно, поскольку у Мишиной жены, Татьяны, в этот день как раз случились именины. А дальше — по обстоятельствам.

Так и получилось. Приехал я в Н-ск ближе к обеду, забросив сумку в гостиницу, отправился к нашим контрагентам, и засиделся с ними в этот день допоздна. Зато на следующий день я оказался свободен: следующую встречу они мне назначили не ранее, чем через два дня, поскольку быстрее никак не могли справиться с намеченными нами переделками.

Прекрасно выспавшись и погуляв по новому для меня городу, ровно в шесть вечера я позвонил в дверь Мишкиной квартиры. Открыла мне сама именинница, оказавшаяся очаровательной маленькой брюнеткой лет двадцати пяти, с огромными карими глазами, белизной кожи и изяществом форм более всего напоминающая фарфоровую восточную статуэтку. Женщины такого типа были вовсе не в моем вкусе, но не оценить её привлекательность по достоинству я не мог, что и было засвидетельствовано дежурным комплиментом, вызвавшим, после ответного оценивающего взгляда, пока ещё чуть настороженную улыбку. Судя по всему, я произвел благоприятное впечатление, но не более того.

Имениннице были вручены традиционные цветы, торт и литровая бутылка мартини в подарочном исполнении, специально по такому случаю привезенная мной из столицы. Наибольшую радость, как я и предполагал, вызвал именно этот подарок. Впрочем, Миша заранее предупредил меня, что такой мартини — самый любимый напиток его жены, так что угодить имениннице мне было несложно.

Следом в прихожей появился и сам Мишка, чуть располневший, что вовсе не испортило его несколько чрезмерно худощавую в юности фигуру. Мы обнялись, и, после довольно бурных выражений дружеских чувств, я был препровожден в гостиную.

Гостей было человек десять. Впрочем, описывать застолье вряд ли есть смысл, поскольку мероприятие было абсолютно типовое. Компания собралась весьма разношерстная, приглашения были направлены не по признаку приятности людей в общении с хозяевами и между собой, но по признаку их нужности в этой сложной жизни. Отдав должное умеренной выпивке, Татьяниной стряпне, принесенному мной торту и, главное, убедившись в том, что и хозяева, и прочие гости, а столичный эмиссар (то есть я) в особенности, относятся к их регалиям с должным почтением, приглашенные уже через пару часов потянулись к выходу, что, на 

самом деле, устраивало всех. Хотя и сопровождалось положенными в этих случаях церемониями, вовсе не предполагавшими буквальное понимание провожаемыми просьб хозяев остаться ещё хотя бы ненадолго.

Наконец, дверь за последним гостем была закрыта, и Мишка, посмотрев на меня, выпустил из груди воздух. А вместе с ним — и восторженно-официозный стиль.

— Блин, Леха... Ну что за жизнь, а? Будь моя воля, я бы никого из этих козлов к себе на пушечный выстрел не подпустил!

Скинув пиджак, стянув с шеи галстук и расстегнув на снежно-белой рубашке все пуговицы, он упал на диван.

— Танюх! Ты куда спряталась?

Ответа не было, и Лешка крикнул чуть громче. В туалете зашумела вода, и из коридора раздался звонкий смех Татьяны:

— Миш, ну и зачем ты меня перед Лешей смущаешь, а?

Мишка махнул рукой: «Да брось, что естественно, то не безобразно! », Татьяна в ответ опять засмеялась вдалеке. Ещё раз зашумела вода, теперь уже в ванной, и на пороге комнаты появилась хозяйка дома, вытирающая руки полотенцем. Внимательно посмотрела на меня и, выйдя на секунду в коридор, принесла две пары уютных на вид тапочек.

— Так, мужики... Нужников разогнали, теперь можно и посидеть по-нормальному. Только туфли свои пижонские скидывайте сразу. И ты, Леш, меня не стесняйся. Пиджак и галстук — геть!

Сказано это было ласково, очень по-домашнему, с чуть заметным украинским акцентом, и я, под теплым Таниным взглядом, тут же расслабился следом за хозяевами. С удовольствием освободился от официальной сбруи, сунул ноги в тапки, и впрямь оказавшиеся весьма уютными, и уселся рядом с Мишкой на диван.

А Таня, уперев кулачки в миниатюрные, но крутые бедра, рассматривала стол.

— Поможете, ребята?

Мы подскочили, как двое из ларца, одинаковы с лица. Под чутким Таниным руководством посуда была быстренько унесена на кухню и загружена в мягко загудевшую посудомойку, стол был свернут и отставлен к стене, перед диваном водружен на своё законное место журнальный столик, и на нем воцарилась бутылка принесенного мной мартини в окружении трех тарелок с легкой закуской. После чего верхний свет был потушен, а вместо него включен торшер в углу, и в комнате сразу воцарился уют.

А уже после первого стаканчика действительно вкуснейшего напитка пошел и совершенно ненапряжный, совсем как в студенческие времена, треп. Благо, общих тем оказалось более, чем достаточно — Таня училась в нашем же универе, хотя и на несколько лет позже нас, и на другом факультете. Довольно быстро я совершенно оттаял, и, как будто скинув с плеч несколько послеуниверситетских лет, начал травить не совсем приличные анекдоты, вызывавшие поначалу чуть смущенный, а спустя некоторое время уже и совершенно естественный смех Татьяны.

Мишка же ржал от души с самого начала, нимало не опасаясь за то впечатление, которое я произвожу на его жену. Был в нашей студенческой жизни случай, который твердо уверил его в том, что я до чужих женщин не охотник. Хотя бы потому, что мне своих хватает, причем, иной раз, с избытком.

В какой-то момент 

Таня, воспользовавшись недолгой паузой в нашем трепе, включила музыкальный центр, и из углов комнаты раздалось нечто вполне ритмичное. Ухватив нас обоих за руки, она вывела нас на середину, и мы с удовольствием размяли уже немного затекшие от сидения конечности. Следующим номером программы оказался медленный танец, и Мишка немедленно ухватил жену за талию, притянув к себе.

Оставшись не у дел, я, поглядывая на хозяев, побродил по комнате, добравшись до стойки с аппаратурой. Увидел внизу, на полочке, вполне качественную, хотя и непрофессиональную видеокамеру. Взял её в руки, кинул взгляд на Мишку: тот кивнул, и я включил аппарат на воспроизведение. Показал Мишке издалека маленький экранчик, на котором, судя по всему, была какая-то корпоративная пьянка. Он махнул рукой,  — мол, ерунда, стирай,  — и я, поднеся к глазам видоискатель, занялся делом, к которому сильно пристрастился в последние несколько лет.

Объектов для съемки в комнате было немного, и я сосредоточился на танцующей паре. Кадры мне понравились, но танец быстро закончился, и Татьяна с Мишкой остановились, обнявшись. Я обернулся к музыкальному центру, наобум выбрал следующую композицию и нажал «рlау»: опять зазвучало нечто медленное, и Таня, на мгновение высвободившись из объятий мужа, благодарно мне улыбнулась и потянула Мишу за собой, чему он с удовольствием подчинился. А я продолжал снимать, чувствуя, что, несмотря на плохое освещение, получившееся меня должно устроить. Бывают такие моменты, когда ты вдруг, ни с того ни с сего, ловишь кураж, и тогда у тебя получается все именно так, как надо.

Музыка стихла, и Татьяна, оставив Мишку в одиночестве, убавила громкость почти до нуля. Мы опять расселись вокруг журнального столика: хозяйка на диване, мы по сторонам, в креслах. Разлили по последней, выпили, и Татьяна вышла на кухню, вернувшись с бутылкой вермута, торжественно врученной Мишке с целью открытия.

Я тем временем проглядывал на экранчике видеокамеры отснятый материал, довольно хмыкая, и Татьяна, заинтересовавшись, подошла к моему креслу сзади, щуря чуть близорукие глаза, наклонилась поближе, давая мне почувствовать слабый, будоражащий запах её духов. Немного посмотрев через моё плечо, ойкнула:

— Леш, а ведь красиво... Ребят, давайте на большом экране посмотрим?

Отобрав у меня видеокамеру, она, элегантно присев, подключила её к телевизору и, усевшись на диван, включила его. Я ожидал, что на экране сразу появятся мои труды: однако Татьяна быстро побежала по каналам, мимоходом объяснив мне, что кнопка переключения на внешний источник у них на пульте уже давненько не работает, а злодей Мишка все никак не соберется её починить.

Телевидение у них было кабельное, с каналами самого разнообразного содержания. В какой-то момент на экране мелькнула вполне порнушная сцена с негром, жестоко дерущим толстую белую женщину. Таня тихонько сказала «Ой! », покосилась на меня и хихикнула, тут же пробежав дальше. Но и на следующем десятке каналов было нечто похожее, и больше ойкать она не стала. На одном, самом, похоже, безвредном канале две девушки снимали друг с друга трусики, вертясь вокруг 

шеста, и тут Таня даже задержалась ненадолго, потом недовольно фыркнула и пошла перебирать картинки дальше.

Наконец, она дошла до нужного места, и мы запустили просмотр отснятого. Прихлебывая вермут, я с удовольствием слушал одобрительные охи друзей. Впрочем, мне самому тоже понравилось, и я как должное воспринял последовавший за этим тост «за нашего талантливого оператора». Не преминув, разумеется, заметить, что оператор в таком вопросе даже не полдела, главное — талантливые артисты, за что и был дополнительно вознагражден чуть раскрасневшейся к тем порам от выпитого хозяйкой звонким поцелуем в щеку.

Осмелев после этого окончательно, я с интересом посмотрел на друзей.

— Тань... А ты чего на этих девиц в телевизоре фыркнуть изволила?

Чуть смутившись, Татьяна отвела глаза и немного промедлила с ответом. В результате за нее, смеясь, ответил Мишка:

— Так понятно, что изволила... девки-то никакие, танцевать совсем не могут, а Танюха у меня, считай, балерина. Двенадцать лет танцами занималась!  — Мишка явно гордился такими способностями жены.

Я засмеялся:

— Что, и стриптиз тоже?

Таня чуть растерянно подняла на меня глаза. И вдруг, обернувшись к мужу, ухмыльнулась:

— А, Миш?

Но Мишку смутить было не так-то просто.

— Ну, а чего «а»? Ты стриптиз точно лучше этих двух танцуешь...

И вдруг глянул на жену ехидно:

— Хотя... не уверен. Танюш, а Танюш?

— Чего?  — Таня, скосив глаза на меня, насторожилась.

— Только не обижайся, ладно?

— Ну?

— Тань, ты видела, что Леха сейчас наснимал?

— Ну?

— Понравилось?

— Ну?

— Тань, а может...

— Чего?

— Ну, станцуешь сейчас... А Лешка снимет, а? Ты представляешь, какая память останется?

— Сдурел?

Но в решительном, вроде, голосе Татьяны слышалась предательская слабина, да и я уже заразился Мишкиной идеей. Там, под Таниным платьем, угадывались такие сокровища, что их снимать и снимать... А посему, чуть прокашлявшись, я вступил в разговор.

— Тань, ну чего такого? Это ж как на пляже. Ну, топлесс, не больше... Неужели самой не хочется?

— А тебе, Лешенька, вот прям не терпится на жену друга в неглиже посмотреть,  — ехидно огрызнулась она.  — Вот летом приезжай, на пляж сходим, и посмотришь...

Мишка тихонечко добавил:

— Ну. На наш с тобой любимый, нудистский...

Татьяна только хмыкнула и улыбнулась, что добавило мне энтузиазма.

— Танюш, а мне не посмотреть. Мне заснять хочется,  — виновато сказал я.  — Ну, вот такой я и есть, уже года три, как по видеокамере фанатею... И потом, тут же танец интересен, а на пляже что — так, голое тело,  — дополнил я, постаравшись отразить голосом моё максимальное безразличие к обнаженному женскому телу и, одновременно, великий интерес к Таниному танцевальному таланту.

Таня, опустив глаза, молчала, и я прибавил:

— Тань, представляешь, память какая? Я ведь сегодня в ударе, ты же видела. Красиво сделаю, потом... ну, я не знаю... даже и внукам показать не стыдно будет...

Вскинув на меня вытаращенные глаза, Татьяна изумленно повторила: «Внукам? » И прыснула в кулачок.

Мы с Мишкой переглянулись и тихонько выдохнули. Кажется, развеселили, теперь никуда не денется.

Таня посидела ещё немного, глядя в стол. Потом усмехнулась чему-то, выпрямилась, гордо выпятив 

грудь, обвела нас вызывающим взглядом и встала.

Посмотрела на мужа:

— Ладно, Мишенька. Хочешь стриптиз — будет тебе стриптиз. Только, чур, потом не обижаться. И не упираться,  — с загадочным видом добавила она, наклонилась, чмокнула мужа в щеку. Не садясь, сама налила себе полстаканчика вермута, выпила его в два глотка, благосклонно приняла из рук Миши услужливо поданный им кусочек копчености, сунула его в рот. Выбираясь из-за столика, обернулась к нам, изучающе посмотрела сначала на меня, потом на мужа, сказала: «Подождите... » И вышла из комнаты.

Не было её, наверное, с полчаса. Мы с Мишкой тревожно переглядывались, прислушиваясь к звукам в глубине квартиры: вот зашумела вода в ванной, вот перестала, хлопнула закрывающаяся дверь в комнату, и опять тишина... В какой-то момент Мишка попытался встать, похоже, что он, не зная, что и думать, уже и сам был не рад своей идее: но я его мягко удержал. Почему-то у меня была полная уверенность, что Таня, подготовившись, придет. И свербел где-то в глубине червячок, подсказывавший: вполне возможно, что намерения дамы от наших намерений даже и несколько отличаются. Идут дальше? Ну, не знаю, не знаю...

Одно я, ещё по студенческому опыту, знал твердо: женщин я чувствую почти идеально, отчего их у меня вечный избыток, приносящий немало проблем. А вот Мишке в этом плане слабо, его, наоборот, дамы всю жизнь за нос водили... И Мишка это знал, а потому — подчинился без звука.

Наконец, Татьяна появилась. На ней был чуть свободный джинсовый костюм, брючки заужены к щиколоткам и эффектно подчеркивают бедра, коротенькая, чуть ниже талии курточка не менее эффектно подчеркивает грудь и шею, на ногах — туфли на высокой шпильке. Волосы, до этого свободно спадавшие до плеч, собраны сзади в тяжелый даже на вид хвост, прихваченный разгибающейся скобкой. В руке — зеленая флэшка.

Остановившись на пороге комнаты, она оглядела нас и усмехнулась.

— Так, мальчики...

Пройдя к музыкальному центру, она воткнула флэшку в порт и чуть поколдовала над кнопками. Потом подошла к Мишке, подняла его с кресла и поставила посреди комнаты. Мишка стоял, растерянно хлопая глазами, и Татьяна, загадочно улыбнувшись, объяснила: «Ты мне, родной, будешь вместо шеста. Стой и не дергайся, что бы я не делала, понял? » Мишка, чуть успокоившись, ухмыльнулся и кивнул.

Отступив на шаг, Таня критически осмотрела результаты подготовки. Обернулась ко мне и в упор глянула блестящими, возбужденными глазами:

— Ну что, Лешенька? Готов?

Я показал ей видеокамеру в своих руках, одобрительно улыбнулся и кивнул. Татьяна сделала шаг вперед, оказавшись ко мне вплотную, и, приподнявшись на цыпочки, тихонько сказала: «Снимай все! Все, понял? До самого конца! » Резко отвернувшись, подошла к музыкальному центру. Ещё секунду подумала, выдохнула и нажала на кнопку. Зазвучала тихая поначалу музыка, и я поднял камеру.

Первую минуту Татьяна, стоя лицом ко мне, довольно далеко от Мишки, закрыв глаза, чуть закинув голову, загадочно улыбаясь, просто раскачивалась в такт музыке на нешироко расставленных ногах, опустив расслабленные руки вдоль тела. Ритм музыки 

медленно, почти незаметно ускорялся, и вот уже руки пошли вверх, сняли застежку, и освобожденные волосы упали на плечи. Сначала чуть заметно, а потом уже и мощно, до упора заработали бедра, Таня чуть приостановилась, прижав ладони к шее, как будто бы её что-то душит, и потянула молнию на груди вниз до середины, показав нам самый верх темно-синего лифчика. Но тут же, открыв глаза, сыграла испуг, стянув горловину и отвернувшись: короткий, кокетливый взгляд в камеру через плечо — и волнообразное движение всего тела возобновляется, как бы сама по себе куртка сползает чуть вниз, обнажая белые плечи. Вдруг, в такт музыке — взрыв, бешеное вращение вокруг Мишки, я едва успеваю поймать камерой тот момент, когда сброшенные туфли летят в угол комнаты. Ритм опять замедляется, и Татьяна медленно, сверху вниз проходит по телу мужа, касаясь его грудями в лифчике, будто выпрыгнувшими из повисшей на отведенных назад руках куртки. Мишка от первого касания жены вздрагивает, краснеет, как школьник, и прикрывает глаза, млея: я беру крупный план его лица, а Таня в это время, сидя перед ним на корточках, проводит ладонями по его телу, от паха до самой шеи, подняв лицо вверх, загадочно улыбаясь, и двигает руки вниз. Возвращаюсь на общий план, и вижу, что она чуть задерживается на талии мужа, вытаскивает полы его расстегнутой рубашки из брюк, умудрившись и эти, вроде, совсем бытовые движения сделать так, что они никак не нарушают рисунка танца. Обходит Мишку, дважды по дороге обернувшись вокруг своей оси, и, уже у него за спиной, остановившись с широко расставленными ногами спиной к камере, делает несколько движений бедрами. Бросив в объектив дразнящий взгляд, скидывает куртку окончательно. Мишка пытается повернуть голову назад, но Татьяна уже повернулась лицом к его спине и ладонью решительно возвращает его голову в прежнее положение. Потом прижимается грудью к мужу, чуть трется ей об спину, и, отходя, снимает белую рубашку с его плеч, тут же отбросив её в сторону. Полуголый теперь Мишка удивленно охает, но поворачиваться уже не пытается, хотя вся его фигура уже напряжена донельзя. Я усмехаюсь про себя: «Так, кажись, с Мишки решили стребовать плату за стриптиз той же монетой. Ну, от него не убудет... »

Татьяна, танцуя, перемещается перед ним и, подняв руки вверх, пускает волну по всему своему телу, глядя на мужа с завлекательной улыбкой. Немаленькие груди, удерживаемые лифчиком, плавно двигаются в такт музыке. Медленно спускает бретельки лифчика сначала с одного плеча, потом с другого: изображая недоумение, удивленно смотрит на свои руки, чья подвижность теперь ими ограничена, сокрушенно качает головой и поворачивается спиной к мужу. Дразня, несколько раз подходит к нему почти вплотную, тут же, будто в испуге, отбегая на несколько шагов вперед: наконец, прижимается спиной к его груди, закидывает руки вверх, обнимая его за шею, и, подняв лицо, с улыбкой что-то шепчет, тут же отойдя на шаг вперед. Почти 

остановив танец, качает лишь бедрами, Мишка нерешительно смотрит на спину жены, перечеркнутую лифчиком, потом на камеру у меня в руках и вдруг, залихватски усмехнувшись, протягивает две руки и резким движением расстегивает застежку. Но Таня не дает лифчику упасть сразу: прижав его руками к груди, она поворачивается к камере и немного танцует, глядя прямо на меня, с игривой улыбкой несколько раз якобы чуть не выпуская его из рук. Потом поворачивается к нам спиной, опять игривый взгляд через плечо, сначала на мужа, потом в камеру — и лифчик улетает куда-то в угол комнаты. Прикрыв груди руками, Таня медленно поворачивается и, только оказавшись лицом к мужу, резко бросает руки вверх, опять показывая змейку всем телом. Но груди теперь свободны, и качаются куда как завлекательнее, вроде и не очень связанные с остальным, ещё полуодетым, телом.

Мишка, глянув на меня, говорит «Вау! » и протягивает к жене руки, но она небрежно шлепает по ним ладошками и грозит пальцем: стой, где сказано! И, все так же пританцовывая на месте, берется за пуговицу на джинсах. Медленно, очень медленно, дразня нас танцем, вроде бы почти невозможным в таком положении, освобождается и от них, В самом конце, переступив через лежащие уже на полу штаны, элегантно подбрасывает их ногой, отправляя в угол. Оставшись в одних пляжных трусиках-бикини с завязочками на бедрах, начинает танцевать вокруг стоящего, как столб, тяжело дышащего Мишки, мимолетно касаясь его обнаженной кожи то ладонью, то возбужденными сосками, то попкой.

Так продолжается около минуты, а потом Таня, прижавшись грудями к спине мужа, приподнимается на цыпочки и, не переставая тереться об него лобком, улыбаясь, что-то шепчет ему на ухо. Мишка молчит, только закрывает глаза и дергает кадыком. Таня, танцуя, заходит с другой стороны и опять что-то спрашивает, и Мишка, наконец, судорожно кивает, открывая глаза. И Таня, улыбнувшись пошире, начинает опускаться вдоль его спины вниз, лаская его теперь уже расплющенными о тело мужа грудями, протягивает руки вперед и расстегивает Мишке сначала ремень, а потом и брюки. Брюки падают, Мишка, с направляющей помощью жены, переступает через них, и они тут же отправляются следом за джинсами Татьяны. А я крупным планом снимаю недюжинный Мишкин стояк, отлично видный под белыми трикотажными плавками в обтяжку.

Татьяна опять перемешается перед его глаза и, повернувшись к Мишке спиной, начинает танцевать в основном нижней частью тела, держась руками за веревочки трусиков с двух сторон бедер и поглядывая на мужа через плечо — про камеру и оператора она, похоже, на какое-то время забыла. Наконец, веревочки на бедрах развязаны одним ловким движением, и трусики с минимальными задержками вытаскиваются из промежности вперед. Таня радостно раскручивает их над головой, танцуя, на глаза ей попадается объектив, она на секунду замирает, потом, улыбнувшись, засовывает пальчик свободной руки в рот, изображая задумавшуюся маленькую девочку, и немного танцует специально для камеры, используя трусики в качестве предмета, то прикрывая ими груди, то 

заводя их, растянутые в веревочку, в промежность и вытягивая оттуда. Лобок у Мишкиной супруги эпилирован начисто, и трусики глубоко ныряют между полными нижними губками Татьяны, но ей это, кажется, нравится: уловив, что я взял именно это место крупным планом, она, ещё больше раскрасневшись, пару раз повторила движение, будто на «бис».

Отбросив трусики в сторону, она приближается к мужу вплотную и запускает ладони глубоко под резинку его плавок. Медленно, через четыре такта музыки, спускает их вниз до щиколоток, на свободу вырывается Мишкин елдак, а Таня, подняв ноги мужа по одной и поцеловав ступни, отправляет плавки все в тот же угол. Я беру Мишин инструмент крупным планом, пройдясь от подтянутых вверх яичек до головки с выступившей на самой вершинке капелькой: а Татьяна, тем временем, уже прижалась к мужу сзади, и опять что-то ему нашептывает... Опять крупный план, их лица: глаза у обоих закрыты, Мишка тяжело дышит и чуть дергает кадыком и бровью, Танино лицо, совсем раскрасневшееся, с нервно дрожащими крыльями точеного носика, полуприкрытыми, сияющими от возбуждения глазами... И вдруг она, оттолкнувшись от мужа руками, хватает ближайшее к себе кресло и выкатывает его на середину комнаты, перед Мишкиным лицом. Падает в него, поднимает вверх плотно сомкнутые ноги с оттянутыми в струнку носочками, а потом медленно их разводит в стороны почти на шпагат, раскрывая розовую раковинку внизу, запускает туда ладони, раздвигая себя окончательно, а потом кладет большие пальцы на клитор и начинает с ним играть...

Я на секунду опускаю камеру. «Вроде, договаривались на стриптиз, а сейчас уже не стриптиз будет... », но Татьяна, заметив моё движение, делает зверское лицо и кивает на камеру: снимай! Я опять вскидываю аппарат к глазам. И вижу, что напоминание о моем существовании пошло все же на пользу: теперь в Татьяниных движениях уже не столь заметна та откровенная похоть, что была в них всего полминуты назад. Желания в них все равно более, чем достаточно, но все же это опять танец женщины, а не грубо соблазняющей самца человеческой самки.

Впрочем, хватило этого ненадолго. Я, увлеченный съемкой интимнейших подробностей красивого женского тела, не видел, какой знак подал Тане Мишка и подавал ли он ей какие-либо знаки вообще, но она вдруг радостно вскинулась, сделала один шаг до по-прежнему стоящего перед ней со вздыбленным членом мужа и, упав на колени, схватила любимую игрушку руками. Мишка посмотрел в камеру глазами, в которых я чуть было не увидел осуждение, дававшее мне возможность тихонько уйти. Но тут Татьяна пустила в ход язык, и он, застонав от удовольствия, прикрыл их веками.

А я, приглядевшись к сцене, решил: ну, ребята, ладно. Если вам хочется иметь домашнюю порнографию — сделаем и это. В конце концов, такого я ещё не снимал, а Мишка с Татьяной модели вполне удачные. И взялся за дело, поначалу не очень увлекаясь крупными планами гениталий, но потом, поняв, что ребятам совсем не до меня,  

начав снимать уже без оглядки то, что мне казалось наиболее сочным.

Закончили они уже в спальне, минут через сорок, я даже начал беспокоиться, что в памяти камеры не хватит места. Татьяна обессилено сползла с мужа, вытянулась на спине, открыла глаза. Увидела меня, стоящего в ногах кровати и снимающего крупным планом их довольные лица. Сначала, вроде, чуть удивилась, потом устало, довольно улыбнулась и лениво потянула на себя простыню, прикрыв лишь лобок.

Выключив камеру, я положил её на тумбочку рядом с Мишкой, наклонился, поцеловал Татьяну в лоб, щелкнул лежащего трупом приятеля по голому пузу. Тот приоткрыл глаза, виновато посмотрел на меня, сказал шепотом: «Увлеклись... », Татьяна нервно хихикнула, послала мне воздушный поцелуй и спрятала покрасневшее лицо под рукой мужа.

Я улыбнулся им на прощание и тихонько закрыл дверь.

Звонить Мишке с Татьяной на следующий день я не стал, и больше мне в Н-ск пока ездить не приходилось.