Первая ночь в казарме или Моя первая секс училка

Часть 1

В казарме стоит густой дух солдатских портянок, гимнастерок, пропитанных крепким потом молодых самцов, и еще чем-то таким, что тревожит и заставляет учащеннее биться сердце Евгения.

Карантин подошел к концу, и их раскидали по настоящим солдатским казармам. Он не попал в одну роту с Генкой и особенно не сожалел об этом. За минувшую неделю его дружка чуть ли не каждую ночь требовали на выход, и тот охотно отзывался, а потом через час-другой возвращался, чем-то шелестел впотьмах и мирно засыпал.

Евгений не лез к нему с расспросами, а тот не спешил раскрывать перед приятелем душу. Так прошел карантин. Сегодняшняя ночь для него первая в настоящей казарме. Здесь, в первой роте стройбата, Евгению предстоит жить и служить вместе с "молодыми", "стариками", "дедами" и такими же, как он, "салагами".

Ему определено место во втором ярусе, койка впритык с точно такой же, на которой развалился парень, отслуживший год.

Парень как парень. Ничего особенно пугающего в нем Женька не заметил. Он даже ободряюще подмигнул Евгению перед самым отбоем: не тушуйся, мол, все будет ладушки. И Евгений успокоился. Сосед со странным именем Рауль, расспросив его о том-о сем, уснул. Закрыл глаза и Евгений, послав про себя к чертям собачьим Ваську с его жуткими росказнями. Но тут из глубины казармы донесся сдавленный вскрик.

Вздрогнув всем телом, Женька насторожился. Проснулся и сосед, зевнув со сна. Скоро крик повторился, но уже приглушеннее, постепенно перерастая в тихие и жалобные стоны...

– Что это? – испуганно шепчет Евгений.

– Салагу делают, – равнодушно поясняет Рауль.

– Как это?

– В попку или в ротик. Скорее всего в попку, потому что когда в ротик, не до стонов, – опять зевает солдат. – Да ты спи себе...

Через полчаса стоны прекратились, однако из соседнего угла послышались странные шорохи, затем глухие удары. И уже после этого, будто по команде, по казарме поплыли какие-то удивительные звуки, словно кто-то не расчитал, заглотив, не жуя, большущий кусок мяса, и тот застрял в глотке – ни туда, ни сюда.

– Во дают! – фыркнул Рауль. – В первую же ночь решили дружно обработать салажат. А что? – словно сам с собой рассуждает он. – Вы же первый призыв после нас. С этой долбаной дерьмократией не смогли сделать толковый набор. Вам же теперь и отдуваться. Не все нам пыхтеть. Парнишки соскучались по свежаку.

Странные звуки между тем не затихали. Теперь Евгению казалось, будто кто-то там, в темном углу, захлебывается и вот-вот отдаст Богу душу.

– Это что? – вырывается у него.

Он, кажется, и сам уже догадался, что означают эти звуки. Но ему хочется поддержать беседу с незлобливым Раулем из славного города Казани, как он представился Евгению еще с вечера. Он не хочет, чтобы Рауль уснул. Евгению страшно и чудится всякое...

– Как что? Отсасывать заставили.

– Что отсасывать? – совсем одурел от страха Евгений.

– Ты чо, головой вниз с печки падал? – хмыкает Рауль. – Ты чо, салага, не знаешь, что такое вафля? У нас, в Казани, каждый пацанчик знает...

Женька сжался в жалкий комок, чтобы унять дрожь в теле. Он боялся показать Раулю свой страх, но больше всего опасался разбудить нижнего соседа "старика", который наверняка не станет с ним церемониться и в миг успокоит.

Кажется, совсем рядом послышались резкие удары. В кромешной темноте, поглотившей казарму вместе с ее обитателями, ничего нельзя было разглядеть. Однако и по звукам можно было легко распознать, что кто-то кого-то дубасит.

– Во пенек! – зашептал в женькино ухо Рауль. – Еще и сопротивляется. Его же сейчас бляхами засекут до полного отрубона, а потом все равно сделают...

"Сделают... сделают..." – эхом отозвалось в голове Евгения, и он шмыгнул носом.

– Не бойся, салажонок! – Рауль погладил его по вжатому животу, – Ты мне приглянулся. Держись меня и тебя никто пальцем...

– Спасибо! – Евгений благодарно сжал его руку.

– Кушай на здоровье! – хмыкнул тот.

Рауль взял руку Евгения и, положив к себе на живот, стал ее гладить. Затем, придвинувшись ближе к дрожащему парню, сдвинул его доверчивую ладонь ниже, одновременно сжав ее.

Евгений ощутил возбужденный член Рауля. Должно быть, с перепугу член показался громадным и ужасно твердым, как изогнутые дуги на спинках солдатских коек.

– Не надо... пожалуйста, – умоляюще зашептал Евгений. – Ты же не такой, как они..

– Конечно, нет, – прижался к нему Рауль. – Он упирался твердым членом в отощавший за карантинный месяц женькин живот. – Не бойся. Я не стану бить тебя бляхой солдатского ремня по голой спине, потому что знаю, как это больно.

– Мне же будет стыдно, как ты не поймешь...

– Я все понимаю. Но я же сказал, что не стану бить. И им, – кивнул он в непроглядную темень казармы, – ни за что тебя не отдам, если станешь меня слушаться во всем. Я ведь старше тебя на год и еще на целую жизнь...

Распухшая головка члена с силой уперлась в женькин пупок и мешала дышать. Евгению было больно, стыдно и очень страшно.

Часть 2 (последняя)

"Одно дело по пьянке с Васькой трахнуться и совсем другое по трезвянке..." – промелькнуло в затуманеном мозгу Евгения.

Обреченно-лихорадочно цепляясь за крохотную надежду, расчитывая, что, быть может, Рауль еще передумает, он спросил его:

– На год – это понятно. Но почему ты старше меня еще и на целую жизнь?

– Чудак-человек! Потому что я ее прожил. А тебе лишь предстоит через это пройти. И это будет или целая жизнь – долгая, мучительная и жуткая, или очень короткая... Но это уже смерть. Потому что короче смерти ничего не бывает.

– Вот как?

– Да. Так что ты выбираешь?

"И моли Всевышнего, если... найдешь двух-трех старичков, которые хоть и будут с тобой играть, но возьмут под свою опеку и никому другому не отдадут. Если, конечно, сумеешь приглянуться...", – словно из потустороннего мира дошли до него Васькины напутствия. И, обреченно вздохнув, он сказал:

– Жизнь...

"Сучий хвост, алкаш поганый! – крыл Евгений Василия последними словами, словно тот был полностью повинен в его бедах. – Надо же, точно в воду глядел, сучара. Накаркал! Вот я, кажись, и приглянулся этому Раулю из славного города Казани. Хорошо хоть не троим раулям сразу. Ну и мудак я, что не послушал Гешку. Надо было с ним держаться до конца. Предлагал же в одну роту... Нет, рыло задрал, не захотел дел иметь с гомиком. Теперь до утра сам стану первоклассным геем. Этот тип, как пить дать, опедерастит... Ну гад, как ластится. Убил бы! Да только ведь бляхами засекут, стоит слово поперек сказать. К тому же я, кажись, согласился, выбрав ЖИЗНЬ. Будь она неладна, такая жизнь..."

– Вот и чудненько, – как ни в чем не бывало, ворковал Рауль. – Ты с виду такой малохольный, что я, грешным делом, чуть было не подумал, будто ты решишься на подвиг и предпочтешь смерть. Но ты оказался не таким уж чокнутым и быстро врубился, что к чему. В свое время я тоже врубился, поэтому выжил...

– Да, конечно, – отозвался Евгений, с трудом сдерживая закипающие слезы.

Он не знал, что должно произойти дальше. Точнее предполагал, но довольно смутно. Того опыта, который он приобрел, трахаясь с Васькой в лесополосе, было явно недостаточно. Да и к тому же Евгений давно списал тот случай на пьянь и не придавал ему большого значения.

– Ну а теперь ползи ко мне! – Рауль сжал тонкую женькину шею сильной рукой...

Скоро Евгений, умываясь безмолвными слезами, принял в широко открытый в немом вопле рот довольно солидных размеров член невозмутимого Рауля и старательно, на совесть, как и учил его около двух месяцев назад Васька, стал посасывать толстую "конфетку".

Из рассказов Васьки Евгений помнил, что бывалые солдаты любовно называли свои члены "конфетами" и под настроение предлагали: "Может, конфетку изволит принять салажонок?"

При этом они нахально глядели на замордованных и насмерть зашуганных новобранцев. И те неуверенно кивали в знак согласия, потому что тоже выбирали жизнь, покорно бредя туда, куда указывали им "старики".

Это мог быть туалет или каптерка, умывалка или пустырь за казармами, а то и хозчасть со свинарниками и теплицами. В одном из таких укромных мест салагу уже поджидало пять-шесть самцов, держа наизготовку свои бестыдно-жуткие "конфеты".

Вволю напоив бедолагу щедрыми соками, которые так беззаботно могут расточать лишь отупевшие от ничегонеделанья двадцатилетние парни, они отпускали горемыку до следующего раза.

Но об этом Евгений знал из васькиных рассказов да домыслов своих приятелей по карантину, которые сейчас наверняка, как и он, Женька, давятся этими "конфетами", проходя жуткое крещение в солдатских казармах.

Евгений давился последней порцией спермы из обильных запасов неугомонного Рауля, который был старше его на какой-то год и еще на целую жизнь. От жуткого испуга и унижения, Евгений не ощущал ни вкуса спермы, ни запаха. Единственно, о чем он сейчас молил Всевышнего, чтобы эти муки поскорее закончились.

– Ну как? – деловито поинтересовался Рауль.

– Голова кружится и тошнит, – едва слышно прохрипел Евгений.

- Так всегда бывает в первый раз. Привыкнешь. Предупреждаю, в следующий раз без пререканий. Только мигну и – к ноге! Иначе придется глотать по литру за сеанс. А когда этого добра много принимаешь, портятся зубки и пучит животик... Усек?

– Да, – отозвался Евгений, горько усмехнувшись своей наивной доверчивости. Ведь поначалу он принял этого парня за порядочного...

***

Под утро, когда казарма храпела без задних ног, Евгений проснулся от дикой боли, пронзившей его тело от пяток до ушей. Хотел было закричать, позвать кого-нибудь на помощь, но нос и рот были предусмотрительно запечатаны сильной рукой Рауля.

– Не дергайся, не мешай старичку любить тебя, не серди старичка. Иначе он шибко обидится и даже руки не станет о тебя марать: кликнет подмогу и тут же сорвутся с коек полтора десятка бравых дедов и стариков, чтобы показать салажонку крутой порноспектакль про крепкую солдатскую любовь. Кто исполнит главную трагическую роль? Разумеется, мой сладенький, горяченький со сна парень с мягонькой попочкой, которого пока что любит один старичок. Будь справедливым, я же люблю тебя тихо – не на потеху другим. Цени, неблагодарный! Есть возражения? Нет! Отлично! Продолжим нашу трудную любовь.

С этими нарочито вычурными словами Рауль целиком вошел в тело Евгения.

"Расслабся, дурак, доносились откуда-то васькины слова, – тебе же легче будет. Не то очко порвут..."

И он, до боли сжав зубы, покорно расслабился, отдавшись на милость самцу...

Из углов казармы доносились шорохи, возня, скрип ржавых пружин, сдавленные стоны, всхлипы, чмоканье... Это бравые солдаты занимались нехитрой любовью с салагами. А те, "неблагодарные", стонали. дергались, молили о пощаде и плакали в их немного грубых, но таких горячих объятиях.

И без того тяжелый запах казармы настаивался на густом аромате обильной спермы.

Подходила к концу первая ночь в солдатских казармах...

страницы [1] [2]