Летом в деревне. Порно рассказы в деревне

Часть 1

Несколько лет назад мои родители купили дом в деревне. Там жили наши дальние родственники, они-то и помогли нам приискать подходящий дом. Лето в деревне было отличной возможностью изменить жизнь. Дело в том, что зимой я не просто начал заниматься онанизмом, но и ничем другим, кроме этого, заниматься не мог, дроча до пяти в день, разглядывая картинки в Hustler, рыская по инету или просто пялясь в зеркало на самого себя голого. Хотя обычно я представлял, что раздеваюсь в бане и что ко мне пристаёт кто-нибудь из пацанов постарше, мы затеваем возню, падаем на пол...

Школьный год я окончил хуже обычного. Родаки отнеслись к этому с пониманием. Между собой они, наверное, обсуждали мой восемнадцатилетний возраст. Дома появились книжки по половым вопросам, мне стали давать карманные деньги; в туалете ресторана отец однажды показал мне, как пользоваться автоматом по продаже презервативов.

Моё состояние постепенно начинало меня тяготить. Я пытался взглянуть на себя со стороны - и видел пацана с блуждающим взглядом, зацикленного лишь на одном. Мне это не очень нравилось. Даже волнение, связанное с неизбежным знакомством с новыми ребятами (как меня примут? как отнесутся ко мне?), целиком перекрывалось этим недовольством. Тем более что в деревне жили мои троюродные братья-близняшки, Петя и Лёша.

В общем, я торопил с переездом, и в июне родители, бабушка и я перебрались в новый дом.

Речка находилась через поле и перелесок от нас; бегом до неё было минут пять, и я купался в ней раза три за день. Ещё там были лес, озеро, поля, и я гулял до умопомрачения. За первую неделю жизни в деревне я ни разу не подрочил! Я думал о природе, о себе, о книгах, о школе; новые впечатления меня захлёстывали.

Через неделю я решил, как обычно, прогуляться перед сном и за перелеском увидел просвечивающий между деревьями костёр. Я пошёл на огонь. Судя по разговорам, там были ребята примерно моего возраста. Я подошёл к костру, сказал:

- Привет!

Со мной поздоровались и спросили:

- А, это вы тут дом купили? - не было никакой неловкости, моих братьев знали и уважали.

Деревенские сверстники показались мне какими-то более мелкими, что ли, неразвитыми, поэтому на их фоне особенно ярко выделялся странный тип, Гена, возраст которого я никак не мог определить. Ему могло быть с равным успехом и 30, и 20, и 18. Он был таким сельским дурачком-переростком, у него были спутанные длинные волосы и незнакомая с искусством парикмахера бородёнка - даже не бородка, а пух. Гена принялся меня опекать, но, судя по реакции других пацанов, его никто не принимал всерьёз.

Я спросил, почему никого днём не видно на речке. Тут выяснилось, что все купаются в другом месте, у островов, на километр ниже по течению; мы договорились встретиться на следующий день.

Днём я пришёл к островам, там были мои прежние ночные знакомцы и ещё трое или четверо незнакомых мне ребят. Мы дурачились, брызгали друг в друга водой, потом поплыли на острова, до которых было метров триста.

- Это наши острова, - сказал, выбираясь на берег, Андрюха - один из ночных ребят.

- Чьи - наши? - не понял я.

- Ну, пацанов. Девчонки сюда не заплывают.

В качестве доказательства Андрюха снял трусы (у меня в глазах потемнело, когда вот так вот запросто он снял свои намокшие трусики, в которых безуспешно пытался спрятаться довольно крупный членик), зачерпнул грязной глины у берега и в минуту разрисовал себя под индейца, в завершение повесив спереди лист кувшинки и выкрикнув:

- Йо-хо-хэу-йи-у!

Индейский крик получил отклик с другой стороны острова, оттуда выбежало двое пацанов постарше, в таком же виде. Сбоку мне было отлично видно их хуйки и яйца, и я обрадовался, что плавки надёжно удерживают мой начинающий подниматься член.

- Это твои братья, - сказал Андрюха.

Братья были на пару лет старше меня и абсолютно неотличимы на вид.

Игра в индейцев захватила всех пятерых или шестерых пацанов на острове, кроме меня. В финале одного привязали к дереву и обстреляли стрелками из листьев дрока. Я обратил внимание на то, что некоторые старались попасть пацану между ног. Но меня привлекали не мои сверстники, а парни чуть постарше, и во время расстрела я старался разглядеть, встаёт ли у кого из них хуй (мой же взлетел под тканью плавок почти под резинку). В общем, нет. У моих братьев - точно нет. Разве что у Андрюхи - но, может, мне это показалось.

Мы поплыли к берегу. Моего возбуждения никто не заметил.

На берегу сидел дурачок Гена, без рубашки, но в закатанных до колен брюках, и отмахивался от слепней. К моему удивлению, Гена начал расспрашивать нас об игре и о том, кого расстреливали, и о том, много ли стрел попало в стрелку, и как стрелка на это реагировала. Но, в общем, Гена однозначно был определён мною как странный старший парень - что ему было до моих дел?

Тем более, вскоре выяснилось, что в индейцев играют не так часто. У всех ребят есть дела в огороде, на практике, в поле; у моих братьев Пети и Лёши были ещё серьёзные отношения с девушками:

- Подурачиться не часто выходит, - сказали простодушно они.

Костры в ночи жгли тоже не часто, и я вскоре остался опять один, встречая Гену куда чаще, чем всех остальных. Непонятно было, учился он или работал, на какие деньги жил и с кем жил. Он то сидел на корточках возле клуба, то возле магазина - деревенский юродивый, всегда охотно рассказывавший мне истории про всех деревенских пацанов.

Так я узнал, что у Андрюхи в друзьях был в прошлом году пацан из городского лагеря, за что местные хотели его побить, ибо с лагерными традиционно враждовали до драк; что Лёшке его девчонка дала, а Петьке ещё не дала, но даст; что Минька (тот самый расстрелянный индеец) спит со своей старшей сестрёнкой в одной постели; что пацаны есть тёпленькие и холодненькие - что это значит, я не понял, а Генка сказал, что вот узнает, какой я, тогда и объяснит всё.

- Ну так узнай, - ответил я Гене.

- Ты что, прям здесь нельзя! - отреагировал он.

Понять его я особенно не стремился. Мне хватало прогулок, купаний. Я не онанировал, и ночью мне нередко снились возбуждающие сны (ну, например, что Лёша и Петя женятся, а потом в брачную ночь берут меня с собой, где меня ласкают они и их жены, лиц которых я во сне никак не мог разглядеть), и тогда я просыпался с мокрыми трусами.

Игра в индейцев повторилась лишь раз. Я тоже разделся догола, стараясь, чтобы хуй не вскочил, и намазался краской. В плен мы захватили пацана Федю; расстрелу предшествовали пытки. Когда Андрюха предложил вставить Феде стрелу в попу, я возбудился, однако ещё больше возбудился сам Андрюха, и ребята загоготали:

- Да тебе бы только вставить!

В этот вечер я отступил от обещания, данного самому себе, и подрочил, представляя, как мы играем в индейцев с Андрюхой и как я проигрываю, и как он тычет в меня своей стрелой. Спермы было столько, что намокли и трусы, и майка.

На следующий день вечером я разыскал у клуба Гену и предложил ему пойти в клуб. Там шла убогая дискотека, две или три девчонки танцевали, ещё десятка два человек лепилось по стенам. Мы с Геной присели на корточки, он положил мне руку на плечи. Мне было не очень приятно, что он делает это, но я вдруг вспомнил, что он всегда куда-нибудь кладёт мне руку: на плечи, на колено, на бедро.

- Андрюха в жарки этой зимой играл, - сказал Гена.

- Это что такое?

- В карты, а проигравшего жарят.

- В каком смысле?

- Ну, в попку жарят. Можем попробовать...

Я поднялся, довольно грубо сбросив с себя Генину руку. С кем-с кем, но с ним играть в жарки мне не хотелось.

Я вышел из клуба, размышляя над тем, что услышал. Хуй ныл и требовал разрядки. Я пошёл к островам, разделся на пустынном берегу догола и поплыл на середину. На островах я намазался грязью, упал на берег и, не обращая внимания на комаров, стал дрочить. Луна плыла надо мной. Свободной рукой я нащупал дырочку между ягодиц и попробовал войти в неё пальчиком. Было приятно. Кончая, я изогнулся и застонал, не скрываясь. Ещё приятнее было потом смывать с себя грязь и плыть обратно.

Часть 2 (последняя)

Я не сразу заметил Гену на берегу. В руках он держал мои трусики. Гена тяжело дышал.

- Отдай!

- Ты тёпленький, - сказал Гена.

- Отдай, бля! - я рванул трусы из рук Гены, заметив, что он нюхает их, сунул в карман, одел кое-как брюки и кроссовки и, не оглядываясь, побежал к деревне.

В ту ночь мне снился Гена. Мы купались с ним вдвоём, и он всё повторял:

- Я сделаю всё для моего тёпленького.

Самое противное было в том, что, хотя Гена мне абсолютно не нравится, во сне мне отчаянно хотелось, чтобы он меня обнимал. Я буквально вылетел на улицу, чтобы удержаться от соблазна утреннего онанизма.

Начинался сезон грибов, я стал ходить в лес, читать книги, готовиться в школе, помогать в огороде, а с ребятами виделся лишь в магазине или, что бывало совсем редко, на речке. Гену я обходил стороной.

- Нужно взять себя в руки, - говорил я сам себе.

Иногда я брал сам себя в руки - в буквальном смысле, но всё же не так часто, как это бывало в городе.

Затем прошли дожди, и вообще похолодало. Начался сезон урожая. Я сходил пару раз в клуб и даже потанцевал там с той девочкой, с которой спал мой брат Лёша. Её звали Марина. Я прижимался к ней, рассчитывая на то, что если она спит с одним, то, может, как-то отреагирует на другого; но она была далека от меня, похоже, она любила Лёшу.

Андрюха один раз позвал меня в кино в соседнее село. Мы сходили на невероятно тупой индийский фильм, и я впервые увидел кинопередвижку. Обратно шли по тропинке через поле. Падали звёзды. Андрюха говорил о том, что уедет в город, женится, родит шестерых малышей, - это у нас был такой нежный пацанский разговор.

Затем он упал прямо на поле, раскинув руки, я сделал так же, упав с ним рядом, но повернулся на бок. Его майка задралась, так что мне был видел плоский крепкий живот парня. Не знаю почему, но мне захотелось вдруг погладить этот живот. Я и погладил. Андрюха поймал мою руку, засмеялся:

- Не будь как Гена.

- А что Гена? - спросил я.

Но Андрюха как отрезал, сказав:

- Ничего.

Тогда же он сообщил, что в конце недели пацаны собираются в ночное. Я представил себе лошадей и всё такое, но оказалось, что это не то: будет просто костёр, ночёвка в стогах за рекой, выпивка, которую каждый должен раздобыть сам.

В ночное меня отпустили легко. Толпа человек в пятнадцать собралась у клуба, на другой берег перешли по деревянному наплавному мосту. С нами были Марина с подругой, что меня расстроило, ибо убивало мужскую романтику события. Были мои братья, были Андрюха, Федька, Минька, ещё пацаны. Увязался с нами, разумеется, и Гена - меня это убило совсем.

Распалили костёр, стали травить анекдоты; рядом действительно было несколько больших стогов. Я быстро захмелел, заметив лишь, что мои братья исчезли и обе девочки тоже. Когда я отошёл пописать, мне всё стало ясно: из стогов до меня доносились шорохи, сдавленное дыхание. Я вернулся, возбудившись.

Минька предложил всем прыгать через костёр.

- Прыгать, так голыми, - сказал я. - Как лешие.

Отчего-то это предложение всем понравилось, и все - кроме Гены - стали раздеваться.

Вскоре я стоял голый среди таких же голых пацанов и обнимал за плечи Андрюху и ещё одного пацана, Мишку. Все смеялись. Костёр был не так уж и велик, чтобы не перепрыгнуть его. Шутки были понятные: "опалишь жопу", "не запеки яйца"...

Мы прыгнули по два или три раза, и Мишка сказал, что больше не хочет:

- Вот у Андрюхи хуй маленький, ему летать легко, а у меня он вниз тянет!

Андрюха обиделся на "маленький", и пацаны стали показывать друг другу члены. Я сказал, что меряться надо вскочившими, тем более что мой член вниз было уже не уложить. Самые большие хуи оказались у Мишки и у меня. У Миньки член оказался на втором месте. У Андрюхи же был не очень большой, к тому же изогнутый вскочивший хуёк.

Мы ещё выпили водки, и всё показалось мне таким возможным, что я предложил на ухо Андрюхе:

- Андрюх, пожариться не хочешь?

- Ты же не девочка, - резко ответил он и стал одеваться.

Я протрезвел, но предпринял вторую попытку, теперь уже с Мишкой:

- У тебя попа болеть будет, - рыгнул он пьяно.

Мне стало стыдно своих предложений. Ночное складывалось как-то не так, и, похоже, я сам всё испортил.

Я оделся и неслышно пошёл к стогам. Там было тихо. Наверное, парочки уже спали. Я понял, что лучше вернуться домой.

Голова кружилась. Я попробовал определить, где мост, и побрёл к нему. Выпала роса, ботинки намокли. Я снял их и, как и положено индейцу, бесшумно пошёл босиком.

Наверное, я заблудился, потому что вскоре вышел опять к стогам. Один из них был не до конца заскирдован, и я его сразу не заметил. Я на ходу расстегнул брюки, чтобы упасть в него и подрочить, однако донёсшийся до меня ломающийся шёпот остановил мой порыв:

- Давай, сука, давай! Яйца, блядь!

Вдруг выкатившаяся из-за туч луна осветила невозможную картину: Андрюха со спущенными штанами ебал в рот привалившегося к стогу Гену. Гена заглатывал тонкий Андрюхин хуй, выплевывал его, брал в рот яйца, а потом облизал свой палец и вставил его Андрюхе между ягодиц, не переставая сосать.

Это длилось минут пятнадцать. Должно быть, Андрюха был изрядно пьян, раз не мог быстро кончить. Я мял свой член, не решаясь ни подойти к этой парочке, ни сбежать куда подальше.

Наконец, Андрюха вскрикнул, оторвался от Гены и ударил его, сказав:

- Сука, хуесос! Ты уже Мишке, мне... Сколько ж тебе надо?

- Тёпленького всегда, - сказал Гена.

- Хуй тебе! - сказал Андрюха и пошёл от стога прямо на меня, не разбирая дороги.

Я не успел отпрянуть, и он в меня врезался.

- А... - и, увидев мои приспущенные штаны и торчащий хуй, сказал: - Ты тоже... Значит, вот так... Ну, словишь кайф. Гена - мастер...

- Не хочу с Геной. Давай с тобой, - сказал я ему.

- Нет, не со мной. Иди к Гене.

И странная вещь! - не желая никакого секса с Геной, я, тем не менее, подошёл к сидевшему. Он ждал, точно зная, что я приду.

Гена не просто сосал. Он водил шершавым жарким язычком по всему венчику и головке, он водил пальцем и одновременно раскрывал языком дырочку на конце. Он пролезал пальцем в мою попку и языком в моё ухо. Он измучил меня так, что я готов был взорваться, но кончить он мне не давал. Я называл его блядью, я шёпотом приказывал ему сосать, он всё выполнял, но не давал мне кончить!

Прошёл, казалось, целый час, прежде чем он оторвался от меня и выдохнул:

- Тёпленький...

И после этого он как-то по-особому сжал губы и вдавил мой хуй внутрь себя, а свой палец - внутрь меня. Я брызнул, как прорывает трубу под напором, и, дёрнувшись пару раз, соскочил с Гены, затем подтянул штаны, схватил кроссовки и бегом рванул к деревне, надеясь на то, что всё это - только сон. "Почему-то он сам не кончает, почему-то он сам не кончает, - звенело в ушах. - Почему-то Андрюха не хочет со мной, почему-то Андрюха не хочет со мной"...

На следующее утро похолодало ещё сильней, а дожди зарядили уже не переставая. Мы подождали пару дней, а потом уехали в город.

Пустота, образовавшаяся во мне после того, как дурачок Гена меня выпил, заполнилась лишь в октябре, когда я первый раз в жизни влюбился - в новенького паренька, переведённого в нашу гимназию. Это было такое сильное, такое нежное чувство, что я на время и думать забыл про онанизм, лишь изредка мучаясь мыслью о том, как же я приеду следующим летом в деревню, и можно ли мне будет приехать туда с моим новым другом.

Но всё разрешилось само собой. Отец получил повышение, и мы купили новую дачу в дачном посёлке, а дом в деревне продали. Самое интересное, что дача моего нового друга находилась недалеко от нашей - минут десять езды на велосипеде.

Но это, как пишут в тех случаях, когда не знают, чем завершить рассказ, уже совершенно другая история.

страницы [1] [2]