Усадьба

Часть 1

12 июля 1784 года я впервые въехал в Боброво как хозяин. Сия усадьба была отстроена с размахом, но с совершенно обнищавшими, по причине самодурства бывших владельцев, крестьянами, коих в двух близлежащих деревеньках насчитывалось девяносто семь душ мужского полу.

История этой усадьбы началась в 1762 году, когда император наш Петр III издал указ об освобождении дворян от обязательной государственной службы. С тех пор мы, дворяне, можем выбирать, посвятить себя службе или заняться хозяйством. Многие предпочитали последнее и уезжали на жительство в родовые имения или строили новые. Одной из новых усадеб и стало Кумысаево, ныне Боброво.

Дорога сделала ещё один поворот, и мой экипаж въехал в деревню, располагающуюся на некотором отдалении от господского дома. Плохонькие, нередко покосившиеся от старости избы стояли вдоль единственной улицы, а огороды сбегали от домов к речке. Я не увидел ни одного дымохода - значит, местные топили только по-чёрному. Естественно, что стены и потолок в таких помещениях были покрыты слоем копоти. Не люблю я этого... Оконные рамы были затянуты промасленной бумагой и бычьим пузырём. Стекла не было и в помине.

Большой барский дом я увидел ещё издали. Он был деревянный, но отделанный под камень. Длинная тенистая аллея, обрамлённая липами, вела к нарядным воротам, въезду на территорию усадьбы. Перед домом находился парадный двор, украшенный цветниками различных форм. Вход в дом лежал через нарядный портик, фронтон которого пока пустовал, но совсем скоро он будет отмечен моим вензелем. Здание венчалось круглой беседкой с колоннами, с которой открывался прекрасный вид на окрестности. С двух сторон к барскому дому примыкали одноэтажные флигели, в которых размещались хозяйственные помещения и жилые комнаты для прислуги. Они соединялись с домом галереями. В отдалении от жилья располагались многочисленные хозяйственные строения: конюшни, скотные дворы, мастерские, погреба, псарни, амбары и пасеки.

Перед крыльцом столпились встречающие меня, кланяющиеся в пояс крепостные. После господства жестокого Кумысаева они ждали от меня перемен в лучшую сторону.

- Барин, кормилец, - обратился ко мне старик в серых штанах и белой рубахе-косоворотке навыпуск, подпоясанный кушаком, - ты уж сделай милость, властвуй холопами своими, приведи хозяйство в порядок.

- Батюшка, - вторила ему старушка в зелёном сарафане, - что ж делается, капуста второй год не квашена, мочи нет!

- Матрёна, барин устал с дороги, отдыхать желает, погоди ты со своей капустой! - осадил её дед. - Как звать тебя, барин?

- Бобров Дмитрий Иванович, - представился я. - А ты кто, управляющий?

- Яков я, барин. Староста. Управляющий прежний, подлец, сбежал. Приказывай, батюшка, Дмитрий Иванович, - и старик опять поклонился мне в пояс.

- Собери всех деревенских перед домом, а я покамест его осмотрю.

- Будет сделано, барин.

Я зашёл в двухэтажный барский дом и осмотрелся. Первым помещением здания был просторный и светлый вестибюль, который служил хозяевам прихожей. Центральное место в доме занимал парадный зал для званых обедов и балов. Он находился за стеной вестибюля и был оформлен белым и золотым цветом, а обилие зеркал зрительно увеличивало его размеры. Я подошёл к одному из них. На меня взглянул среднего роста статный мужчина сорока лет со светло-серыми глазами и тёмными, коротко стриженными волосами, посеребрёнными на висках сединой. Я с пристрастием себя осмотрел и поправил костюм, состоящий из белой рубахи, бежевых кюлот до колен с подвязками и белых же чулок. Камзол я скинул ещё при входе. Окна выходили в парк с красивым пейзажем. Я прошёл дальше по дому.

К залу и вестибюлю по сторонам примыкали комнаты. Стены комнат были драпированы штофом разных цветов. Я нашёл Голубую, Малиновую, Зелёную, Синюю и Сиреневую гостиные. Обивка диванов, кресел и другой мягкой мебели соответствовала цвету стен. Комнаты в доме были проходными и располагались в ряд, составляя анфиладу. Когда все двери были открыты, создавалось впечатление их бесконечности.

Наконец я добрался до столовой. Это была светлая зала, стены которой украшали росписи и масляные живописные полотна.

А вот и туалет нашёлся. Удобство представляло собой небольшое помещение-чулан, где стояло кресло с отверстием, под которым помещалась ночная ваза. Помещение сие находилось недалеко от хозяйской спальни. А в самой спальне обнаружился ночной горшок.

Осмотрев дом, я вернулся на двор, где уже собрались деревенские мужики. Яков стоял на крыльце и ждал, пока я обойду пустой дом.

- Яков, а дворни нет?

- Нет, батюшка, Дмитрий Иванович, дворня вся с прежним барином уехала, и скатертью им дорога!

- Рассказывай, как жили, как живёте! - приказал я и присел на широкий каменный вазон с какими-то маленькими синими цветочками.

- Батюшка, - всплеснула руками Матрёна, - что ж ты на грязь садишься, портки запачкаешь! Дай я тебе хоть передник свой подстелю!

- Уймись, жена! - прикрикнул на неё староста. - Барин знает, где ему сидеть! Да что говорить, барин, бедствуют холопы! Оброк душит, барщина шесть дней на неделе, на своих наделах ночами работаем, чтобы прокормиться. Летом-то ещё терпимо, а вот зимой лютой голодно. Нам только посадка отведена на дрова и сбирания, а в барский лес ходить не велено, - Яков переминался с ноги на нону.

- Да, довел вас до крайности прежний барин, - сказал я сочувственно, а сам порадовался, что они ещё не устроили бунт и не спалили усадьбу; случаи такие уже бывали. - В лес барский ходите, не бойтесь, собирайте и грибы, и ягоды. Какие деревья можно будет срубить, позже с егерем обсудим.

- И егеря нету у нас, батюшка, - осторожно вставил старик.

- Значит будет! Барщину сократим до трёх дней. Насчёт оброка посмотрю бумаги и потом скажу.

Все крестьяне начали вразнобой меня благодарить и кланяться... Странный этот Кумысаев был. Выбивать из крепостных последнюю копейку просто невыгодно. Ладно, будем разбираться. А потом, может, и производство какое организуем. Например, в другом моём имении уже работает небольшая суконная мануфактура, которая приносит неплохую прибыль.

- Расходитесь по домам, - я встал с вазона. - На барщину завтра не выходите. Я разберусь с делами и сам определю дни. Яков, придёшь ко мне утром, только не очень рано, не с петухами.

- Хорошо, барин, - он опять поклонился.

- Батюшка, отец родной, - снова заголосила Матрёна, - а кто ж тебе поесть приготовит? Дом же пустой, слуг нету! Давай хоть я, старая, останусь, пока ты кого не определишь!

- Хорошо, - устало согласился я. - Приготовь что-нибудь на скорую руку и возвращайся в деревню.

Старушка поцеловала мне руку и пошла на кухню, которая располагалась во флигеле, чтобы запахи и чад не беспокоили господ.

Крестьяне разошлись по дворам, а я поднялся в кабинет и сел разбираться с делами. Сначала хотелось решить вопрос со слугами. Держать большой штат дворовых мне не хотелось, но дом и близлежащее хозяйство надо было обслуживать. Совершенно необходимы были кучер, лакеи, горничные, кухарка, конюхи... Одним словом, дворня. Театры с художествами я разводить не собирался, ибо, являясь человеком практичным, я считал это довольно бессмысленным вложением средств, особенно здесь, в глубинке. Вообще к искусствам такого рода я отношусь ровно, без особых восторгов, хоть наш век и свет требует к ним любви.

Вопрос со слугами я решу так же, как и в первом моём имении - пройдусь завтра по дворам и отберу тех, кто мне понравиться. Хотя зачем ждать до завтра, когда можно сделать это прямо сейчас? Солнце клонится к земле, и большинство крестьян уже сидят по избам.

Выйдя на просторный двор с античными статуями и цветниками, я направился к лежащей чуть поодаль деревеньке в сорок четыре дома.

Первые пять дворов у меня никакого интереса не вызвали. Я познакомился с живущими там семьями, бегло осмотрел их хозяйство, подметил, что надо поправить в первую очередь, и направился к следующему двору, который, как оказалось, принадлежал Якову.

Как и все другие дома, изба была под одной соломенной крышей, объединяющей тёплый сруб, клеть и сени, их соединявшие. Сени не имели потолка, и из них вела лестница на чердак. Печь находилась в одном из углов. Вдоль стен неподвижно закреплялись лавки и полки, а по диагонали от печки, в "красном углу", где висели иконы, стоял стол.

Семья старосты состояла из него самого, жены Матрёны, трёх взрослых сыновей и двух маленьких внучек. Все они были дома и повскакивали с лавок при моём появлении. Старшему, Степану, было тридцать пять, жена его скончалась три года назад. оставив двух девочек. Средний, Иван, был на восемь лет моложе брата и холостой, так же как и младший, двадцатилетний Митрий. Именно этот парень мне и приглянулся. Он имел хорошо сложенное тело, волосы пшеничного цвета и голубые глаза на гладком скуластом лице. "Вот тебя-то мне и надо, красавчик", - подумал я.

- Яков, - я присел на лавку, - а скажи-ка мне, почему так много тут неженатых мужиков и девок на выданье?

- Дык, барин наш прежний почитай как пять лет жениться никому не велел. Вот и вырождаются потихоньку твои холопы.

- Да, натворил дел Кумысаев. Надо всё исправлять! Поп-то у вас хоть есть?

- Как не быть, батюшка, есть, через два дома от нас живёт. Тяжко тоже ему. За службы ничего почти не имеет. На наделе трудится, чтобы семью прокормить.

- Большая семья?

- Большая, барин. Он, жена, пятеро ребятишек, родители жены, старые совсем, и его мать Пелагеюшка, девяносто шестой годок ей пошёл.

- Митрий, - обратился я к пареньку, - ты что умеешь делать?

Он посмотрел на отца, прежде чем ответить.

- Отвечай барину, сын!

- За конями могу ходить, и в поле, и починить что-нибудь, лапти опять же...

- Грамоте обучен?

- Нет, барин, сей премудрости я не знаю.

- Яков, заберу я у тебя Митрия в дом, - поставил я отца перед фактом.

- Воля твоя, барин, забирай; чай не в Сибирь.

Простившись с домочадцами, Митя вышел из избы вслед за мной. Я решил не обходить оставшиеся дворы, а поскорее вернуться в особняк, чтобы начать наслаждаться новой игрушкой.

Часть 2 (последняя)

Солнце ещё не село, и я решил бегло осмотреть парк, начинающийся прямо у ступеней барского дома. Очевидно, Кумысаев, как и его предки, чтил французскую моду во всём, и зелёные насаждения не были исключением. Он превратил природу в живую театральную декорацию. Посыпанные каменной крошкой дорожки были проложены словно по циркулю или проведены как по линейке. Ни одно дерево не оставалось в своём первозданном виде - все подстригали и подрезали, придавая им форму зверя или птицы. Все газоны были старательно выровнены. За стеной из стриженого кипариса обнаружилась уходящая в глубь парка целая система круглых прудов, окружённых деревьями, стоящими рядами или правильными группами.

На берегу второго пруда стоял живописный белый каменный грот, к которому вела дорожка, уставленная статуями античных героев по краям.

- Нравится тебе парк, Митрий? - спросил я, кладя руку ему на талию и следя за реакцией.

- Не серчай, барин, не люб мне твой сад, - казалось, он не обратил особого внимания на моё прикосновение. - Не настоящий он, не живой. Вот хоть бы деревья - стоят все одинаковые, как солдаты.

- Да, ты ценитель естественности природы, - засмеялся я.

- Я, барин, холоп твой и ничего в этом не смыслю, - парень смутился и отвёл глаза.

- Почему же? Вот, например, есть такой человек, Николай Львов, архитектор. Он полностью разделяет твои взгляды на этот вопрос. Львов считает, что симметрия, ножницами "изуродовав мирты, пальмы, даже самый кипарис, превращает деревья в медведей, в пирамиды, в дельфинов и наполняет сады наши зелёными неподвижными уродами, которые стали ни пень, ни дерево. По её аршинному закону половина сада представляет собой не что иное, как повторение другой половины, так что, увидев первую, другую никто и смотреть не пожелает". Так, Митя?

- Тебе, барин, виднее, - парень окончательно смутился.

Да, зашуганный парнишка, сопротивляться мне точно не будет, разве что заплачет по первости.

Мы обошли пруды и повернули к речке, что текла справа от особняка. Там находился барский сад и огород, который частично отделялся от парка цепочкой оранжерей, в коих росли апельсины, миндаль, лавр, гранаты, бананы, персики и кокосовые пальмы. По причине лета, некоторые деревья были вынесены из зданий в огромных кадках.

Сад, переходящий в парк, имел весьма стандартный набор деревьев: яблони, груши, вишни и сливы. Огород тоже не отличался оригинальностью. На нём росли картошка, морковь, свёкла, тыквы, огурцы, редька и другие овощи. На их фоне выделялись фасоль, горох, укроп, подсолнухи, дыни и арбузы. А чуть подальше виднелись кусты белой, красной и чёрной смородины, за которыми зеленело море капусты.

Вернувшись в дом, мы сразу прошли в кабинет, и Митрий завертел головой, рассматривая богатую обстановку.

- Митя, подойди ко мне, - я сел в кресло около дубового стола, - сними одежду, я хочу посмотреть на тебя.

- Что-то не пойму я тебя, барин, - он приблизился, но раздеваться не спешил.

- Митя, я добрый, но до определённой степени. Если ты не будешь меня слушаться, засеку на конюшне, - припугнул я парня.

Испуганно на меня посмотрев, он начал раздеваться и, когда скинул портки, попытался загородиться руками.

- Не смей закрываться!

Я дотянулся до его руки и поставил парня перед собой так, что он упёрся задом в край стола. Таким образом, его яйца и лежащий на них член в окружении чёрных волосков оказались на уровне моего лица. Подняв взгляд, я наткнулся на ничего не понимающие, испуганные глаза Митрия.

- Ты знаешь, чем занимаются женатые люди? - спросил я его, поглаживая по бёдрам.

- Знаю, барин.

- Сам пробовал?

- Нет, не женатый я.

- Ты ласкал себя тут? - я вскользь коснулся пальцами его члена, и Митрий вздрогнул.

- Да... Барин, отпусти! - Митя моргнул, и у него из глаз покатились дорожки слёз.

- Успокойся. Никуда я тебя не отпущу. Это по первости тебе страшно. Скоро привыкнешь, самому понравится. С мужчиной никогда не был? - на всякий случай уточнил я.

- Нет, барин, как можно! - он продолжал всхлипывать.

- Значит, теперь будешь.

- Батюшка, я же жениться хочу! - Митя отёр слёзы ладонью и жалобно на меня посмотрел.

- И что? - я не выдержал и рассмеялся. - Это если девку попортить, заметно будет, а ты-то мужик! Растянуть чуток я тебя, конечно, могу, но всё равно задница твоя жене без надобности.

- Дмитрий Иванович, не делай греха! - кажется, паренёк испугался ещё больше.

Он упал на колени и начал целовать мои руки, прижимая их к мокрому лицу. Я не стал отталкивать Митьку и ласково гладил его по голове, пока тот не успокоился.

- Митя, - я приподнял его лицо за подбородок, - я всё равно сделаю то, что хочу, хоть плачь, хоть не плачь. Не бойся, это ты по первости робеешь. А на ком же ты жениться собрался?

- Да, покамест, не знаю.

К этому времени я уже порядком возбудился, и орган всё сильнее требовал ласки и разрядки, поэтому я поднял слугу с колен и, развернув к себе задом, нагнул его над столом.

- Поставь ноги шире, - я несильно шлёпнул его по внутренней стороне бедра.

Он тяжело вздохнул, но подчинился. Сначала я хотел обследовать его дырочку и добиться того, чтобы он тоже кончил, но мне уже было невмоготу терпеть, и я решил отложить эти планы до завтра. В конце концов, парень от меня никуда не денется.

Высвободив свой член, я сунул левую руку между бёдер Митрия и обхватил его яички.

- Ай, барин, не надо! - он опять захныкал, но отстраниться не пытался.

- Митька, помолчи пять минут, а то накажу! - с этими словами я довольно сильно потянул его за яйца.

- Ай! - опять коротко взвизгнул парень и затих.

Прикрыв глаза, я начал ласкать свой член и одновременно с этим мять, перебирать и легонько оттягивать нежный кожистый мешочек слуги, который теперь только изредка шмыгал носом. Почувствовав приближающийся оргазм, я взял носовой платок и накинул его на готовую выпустить струю головку. Вовремя. Сделав ещё пару движений, я оросил семенем подставленную ткань.

- Одевайся, - я провёл рукой по ягодицам Митьки и привёл себя в порядок.

Слуга быстро оделся и теперь стоял возле меня, не понимая, что ему делать дальше и как себя вести.

- Пойдём на кухню, - я нехотя поднялся из уютного кресла.

Мы молча пошли во флигель, где Матрёна, мать парня, состряпала довольно много разнообразных блюд. Было тут и мясо, и рыба с картофелем, и ветчина, и яйца всмятку. К чаю же было приготовлено варенье, сливки, печенье и кренделя.

Я сел за большой дубовый стол и указал Мите на соседнее место. Он немного поколебался и несмело опустился на край стула.

- Барин, - Митька, наконец, осмелился поднять на меня глаза, - ты что со мной делал-то?

- Уже интересно? - я не смог сдержать улыбку.

На самом деле они почти все так. Сначала льют слёзы и пускают сопли и слюни, а потом сами ластятся, как кошки, требуя любовных утех.

- Я получал удовольствие от твоего тела. Ты тоже будешь его получать, если не будешь бояться и плакать.

- Ох, барин, странно всё это... - он опять вздохнул. - А на какую работу поставишь?

- Будешь всегда подле меня, в личном услужении, а коль мне ехать куда придётся, так и кучером послужишь. Спать в другом флигеле будешь, там комнаты для прислуги имеются.

- Воля твоя, барин.

Вот оно, вот крепостное право! Для меня оно несомненное благо, ибо мне посчастливилось родиться и вырасти в дворянской семье. А Митрий? Он не знает ничего, кроме тяжёлой крестьянской жизни, кроме поля и работы. Он родился и вырос для того, чтобы быть послушным рабом, вещью и игрушкой в руках господ. Раздаются изредка голоса о реформах, но они душатся на корню. Видимо, ещё не время. А ведь сколько умных и одарённых людей живёт в этих отсталых крепостных деревнях, чей талант никогда не увидит свет! Есть и исключения, но их слишком мало. Пожалуй, самый яркий пример такого исключения - крепостной художник графа Шереметьева Иван Аргунов. Я сам видел его парадные портреты, столь любимые уходящим веком. Запомнилось мне полотно, на котором изображён граф Петр Борисович Шереметьев с собакой, на шею которой он положил правую руку. А лет десять назад я впервые увидел портрет калмычки Аннушки, воспитанницы жены Шереметьева, к тому времени уже умершей. На картине Аргунов изобразил смуглую девочку с чёрными раскосыми глазами в красном платье с белыми кружевами на рукавах; в руках она трогательно держит портрет свой покойной благодетельницы, показывая его зрителю. Сейчас живописцу пятьдесят пять, и, насколько я знаю, в данный момент он пишет портрет крестьянки в традиционном русском костюме, который я, может быть, увижу во время следующего визита к Шереметьевым.

Аргунов стал известен благодаря покровительству своих господ. А сколько ещё таких живописцев, архитекторов, мастеров, о которых мы никогда не узнаем и не увидим их работ! Я опять рассуждаю как предприниматель, ставя во главу угла то, что они создают, то есть выгоду, а ведь они в первую очередь люди, и у них тоже есть чувства... Банально, но непостижимо для большинства помещиков...

Митя убрал со стола, зажёг свечу и пошёл во флигель, где располагались меленькие комнатушки для слуг. В каждой из них находилась лишь узкая кровать с одеялом и простой сундук, чтобы кинуть туда скудные пожитки или поставить на крышку свечу. Я поднялся в свою спальню и тоже лёг.

Разбудили меня петухи, коих я просто ненавижу. Мерзкие громкие птицы, но в хозяйстве без них нельзя. Потянувшись, я сел на кровати и позвонил в колокольчик, что было довольно глупо. Слуг в доме ещё не было, а Митьку я отослал во флигель. Но, к моему величайшему изумлению, за дверью началась какая-то возня, и в спальню заглянул сонный Митя.

- Чего барин изволит?

- Ты откуда здесь? - я так и замер с колокольчиком в поднятой руке.

- Так вдруг барину что понадобится, - растерянно пробормотал он.

Вот те на! Вчера слёзы лил ручьём и просил отпустить, а теперь под моей дверью в коридоре спит. Видимо, быстро у него в мозгу произошла переоценка ценностей... Что ж, дело молодое. Небось, вспоминал ночью, как я его трогал, и член во флигеле себе полировал, а потом сюда пришёл, поближе к источнику запретных удовольствий.

Вскоре после моего подъёма пришёл Яков. Оказалось, доведённые до крайности жадностью Кумысаева, мужики постепенно склонялись к бунту, но сейчас все успокоились и готовы работать и на себя, и на благодетеля-барина, избавившего их от прежнего лихого помещика. Так что благодаря нехитрым начальным реформам в деревнях я стал героем в глазах своих крепостных.

С барщиной разобрались, сократив её вполовину, что было вполне достаточно, учитывая количество земли, отведённой под огород и зерновые. Разводить огромное хозяйство я не собирался, так как почти всё, что растёт у меня, растёт и у моего соседа, следовательно, девать остатки продуктов будет некуда, и лучше двигаться в другом направлении. Оброк я тоже снизил, но не сильно, а то на шею постепенно сядут доброму барину.

Разобравшись с делами, я пошёл смотреть работы в поле и мастерских, а заодно прикидывал, кого бы ещё записать в дворню. Митрия я взял с собой в качестве проводника. Неприязнь, которую я у него вызывал поначалу, постепенно ушла, и он больше не напрягался, когда я к нему обращался. Так, в хлопотах, и прошёл весь день.

Когда мы вернулись в дом, я сразу повёл парня в спальню. На этот раз мне хотелось зайти дальше. Помогая ему раздеться, я с удовольствием заметил, что член у него уже начал набухать и принимать нужное положение. Митрий сразу же этого застеснялся и опять попробовал было загородиться ладонями, но я ему не дал это сделать.

Скинув последнюю одежду, я встал почти вплотную к нему, положив левую руку на талию парня, а правую на его почти вставший член.

- Митька, признавайся, трогал себя вчера, когда я тебя спать отпустил? - спросил я, ритмично сжимая и поглаживая его орган.

- Прости, барин, не сдержался. Вспоминал, что ты вчера делал, и рука сама в портки просилась, - Митя потупил взгляд.

- Это нормально. Ты же молодой и здоровый мужик, - я коротко поцеловал его в губы и лизнул их.

Неожиданно Митрий сам потянулся к моим губам, но первый коснуться их не решился, замерев в сантиметре от моего рта и молча прося ещё поцелуя.

- Пойдём в постель, - я поцеловал парня и сел на кровать, откинувшись спиной на подушки. - Давай, потрогай его, как себя трогаешь, - я кивнул на свой член.

- Барин, грех-то какой делаем... - тихо повторил Митрий свою любимую фразу, а сам уже вовсю ощупывал мой ствол и яйца.

Если мне больше всего нравились яички, то Митьке, похоже, понравился член. Хотя кто знает, задницу и что с ней делать, я ему ещё не показывал.

А в следующую минуту мой крепостной опять меня удивил. Он ловко нагнулся, лизнул головку и хотел отстраниться, но я положил руку ему на шею.

- Мить, ты всё правильно делаешь, продолжай. Возьми в рот насколько сможешь.

Он с энтузиазмом взялся за дело, и через пару минут уже начало что-то получаться. До мастера ему было далеко, но это дело опыта.

Подняв его голову, я уложил парня на подушки и, сев между его широко раздвинутых ног, стал с чувством сосать небольшой, жаждущий ласки член.

В отличие от многих моих университетских товарищей, с коими мы практиковались в любовных утехах, я больше всего люблю члены размером меньше среднего, или, по крайней мере, не толстые, ибо сам я поворачиваюсь к партнёру задом не очень часто, и маленький орган гораздо легче входит и помещается в моём тугом отверстии. Что же касается всех остальных ласк, то тут для меня размер не так важен - главное, чтобы человек нравился.

Молодость и неопытность Митрия в деле любви сыграли свою роль, и он кончил мне в рот уже спустя две-три минуты. Дав парню немного полежать и насладится оргазмом, я поставил его на колени у кровати, а сам расположился на краю ложа, тоже на коленях, несильно раздвинув бёдра.

Митрий сразу сообразил, чего я хочу, и плотно обхватил губами мой ровный член с влажной блестящей головкой, но на сей раз мои желания заключались не только в этом. Хорошо смочив слюной его средний палец, я ввел его себе в анус. Не переставая сосать, Митрий поднял на меня удивлённый взгляд.

- Делай всё то же самое и одновременно с этим двигай пальцем вперёд-назад и по кругу, - я провёл рукой по его мягким светлым волосам.

Идея с пальцем парню явно понравилась, и он ввёл его в меня настолько глубоко, насколько смог при таком не слишком хорошем доступе.

В порыве страсти мне захотелось развернуть Митьку задом к себе и войти в него, резко, чтобы он закричал, начать быстро и сильно его трахать, заполнить его своими струями глубоко внутри, а потом вытащить член и смотреть на то, как из уже не девственного, растянутого прохода потечёт моё семя. От этих мыслей я тут же кончил в горячий ротик, сильно сдавив задом палец любовника.

Обессиленно упав на подушки, я подтянул Митрия к себе, и он лёг рядом.

- Уже не боишься меня? - улыбаясь, спросил я парня.

- Нет, люб ты мне, барин, - Митя доверчиво на меня посмотрел и уткнулся носом мне в щёку.

Я уже давно не влюбляюсь в тех, с кем делю постель, но тут со мной что-то произошло. Этот парень с наивными глазами воскресил во мне давно забытые чувства. И я начал целовать его, долго и нежно.

страницы [1] [2]