Лёшкины университеты (глава 12)

Часть 1

"Что нас не убивает, то делает инвалидами!", - думал "Татарин", когда воспеты втолкнули его в мрачное помещение подвальной камеры. После того как металлическая дверь, скрипя и ухая, закрылась за его спиной, он на секунду замер и осмотрелся. Это была другая камера, а не та, в которой ему пришлось сидеть в последний раз. Здесь, в противоположной от входа стене, было полноценное зарешеченное окно, сквозь мутное, грязное стекло которого виднелись расплывающиеся силуэты царящей на улице ночи. Была ещё одна приятная новинка. Прямо над "тормозами" проливала свой жидковатый свет одинокая жёлтая лампочка. Правда он был настолько скудным и тусклым, что его едва хватало, чтобы разглядеть находящиеся в камере предметы: табуретки, кровати, стол. "Дежурное освещение", включённое ночью, было совсем недавним нововведением администрации, сделанным по просьбе воспетов, которые в кромешной тьме не могли наблюдать через дверной глазок, что происходило в камерах в тёмное время суток. "Татаринская" кровать со свёрнутым матрасом и брошенным на её угол старым, застиранным постельным бельём стояла в глубине камеры у серой шершавой стены. На другой же кровати, той, что находилась ближе к дверям, сидел разбуженный появлением "Татарина" пацан и тёр кулаком сонные глаза.

Осмотревшись, "Татарин" вразвалочку прошёл к своей кровати. Проходя мимо пацана, он бросил на того демонстративно-оценивающий взгляд и, не сказав ни слова, подойдя к своей койке, раскатал рукой матрас. Затем, забравшись на него с ногами и прижавшись спиной к стене, он снова посмотрел в сторону своего соседа.

"Татарину" достаточно было всего лишь одного взгляда, чтобы определить лоховатость своего сокамерника. "Пряник", - решил он, глядя на усыпанное веснушками лицо с слегка косящим левым глазом и немного оттопыренными ушами. С несколько вальяжно-пренебрежительным тоном в голосе "Татарин" представился:

- Я "Татарин"! Ты кто такой?

- Я "Вася", - сказал пацан и умолк.

- Погоняло есть?

- Так это и есть погоняло, - ответил пацан, опуская глаза, - зовут меня Вова.

- Ггг, - усмехнулся "Татарин", - "здравствуй, Вася, я снялася". Это кто ж тебе такое погоняло дал?

Хотя точнее прозвища в данном случае придумать было сложно. Вова имел настолько простой и нелепый вид, что "Вася" было, наверное, единственно верным его определением.

- На тюрьме дали.

- На тюрьме? Хм... Ты что, недавно здесь?

- Ага. На той неделе заехал.

- Кто по жизни? Не мастевой?

- Нет, ты что?! - вспыхнул тот. - У меня всё ровно. Я пацан.

- Обоснуешь себя за пацана? - усмехнулся "Татарин" уголком рта.

"Вася" промолчал. Появление в камере "Татарина" и разговор, который тот начал, его явно тревожили.

- Чё стух? - переспросил "Татарин". - Так обоснуешь или нет? А чего тебя сразу на подвал закинули, пацан, а не на карантин? Дерзкий, что ли?

"Вася" помялся и вздохнул.

- Да нет. Воспеты маляву нашли. Мне пацаны маляву дали передать тут одному бугру, а воспеты нашли. Перетрясли всего, когда приехал. Сдал меня, наверное, кто-то. Ждали меня уже тут, походу. Теперь из-за этого сюда вон и залетел.

По "Васе" было видно, что он полностью осознавал, какой косяк допустил, и теперь смертельно боялся неминуемых последствий.

"Ага, так это ты и есть - тот пряник, про которого "Мюллер" рассказывал, - вспомнил "Татарин" свой недавний разговор с заместителем директора по воспитательной части и, рассматривая "Васю" всё пристальнее, вполне соглашался с определением последнего. - Действительно лох. Ну, тогда пришёл тебе пиздец, чувачок".

Он поднялся, сунул ноги в ботинки и, шаркая ногами по полу, спокойно подошёл к "Васиной" кровати, после чего внезапно со всего размаху врезал тому оглушительную пощёчину.

- Так вот, сука, из-за кого я здесь с пацанами чалюсь! Вот кто нас мусорам слил!

"Вася", прикрываясь руками, хотел было ещё что-то сказать в своё оправдание, но "Татарин" силой стянул его с кровати и прямо в трусах и майке кинул на холодный бетонный пол, после чего начал, матерясь, избивать ногами.

- Сука... Пидор ёбаный... Чухан вонючий, - матерился "Татарин", нанося удары один за другим по извивающемуся "Васиному" телу. - Сдал, сука, всех правильных пацанов. Да тебя, блять, в параше утопить за эту хуйню надо. Тебя, блять, пацаны в тюрьме что просили сделать? Ты, сука, лох, был единственной для них возможностью передать важную информацию, а теперь из-за тебя всех на кичу покидали.

Какое-то время "Вася" пытался прикрываться от обрушившихся на него ударов, однако видя, что удары не прекращаются, он выбрал момент и укатился под свою кровать. Это стало для "Васи" приговором. Забившись под "шконарь", он сам определил свою дальнейшую судьбу.

- Вылезешь теперь оттуда, когда я тебе скажу, - сказал "Татарин", возвращаясь на свою койку.

Нащупав припрятанные в брюках несколько сигарет и пару спичек, он долго пытался найти огрызок тёрки от спичечного коробка, после чего подкурил сигарету и с нескрываемым удовольствием выпустил дым в потолок.

"Татарин" был доволен. Сходняк прошёл, как ему казалось, на отлично. Немного жалко было бухло и хавчик, к которому пацаны практически не успели притронуться, но, с другой стороны, разрешилась тема с "Туристом", который сам влез в качели с губительными для своего авторитета последствиями. "Татарин" понимал, что основная работа была сделана - общак найден, сходняк организован, "Турист" устранён с пути и что теперь с помощью "Мюллера" он заслуженно получит столь желанную корону. То, что ещё недавно казалось невозможным, теперь обретало вполне реальную законченную осмысленность. Оставалось сделать совсем немногое, и это уже не казалось "Татарину" трудным.

Докурив, "Татарин" поднялся с кровати и, подойдя к стоявшей в углу, рядом с "тормозами", отделённой от остальной камеры небольшой кирпичной перегородкой параше, кинул окурок в очко, после чего помочился и слил воду. Проходя мимо койки, под которой лежал не подававший признаков своего существования "Вася", он ударил по ней ногой и приказал:

- Вылазь, чухан. Или ты собираешься там до конца жизни валяться?

"Вася", стараясь не смотреть в сторону "Татарина", выполз из-под койки и медленно, превозмогая боль в правом боку, стал подниматься. От страха и холодного пола его била мелкая, до постукивания зубов, дрожь. Некогда новая и чистая "Васина" майка стала грязной от пыли и с тёмными следами, оставшимися после "Татаринских" ботинок. Он стоял, сжавшись, ожидая дальнейшего избиения от превосходящего его по возрасту, силе и авторитету "Татарина", а тот, развернувшись, подошёл к нему и, резко замахнувшись, рукой почесал себе затылок. "Вася" интуитивно закрыл голову руками.

- Не ссы, чушок, - успокоил его "Татарин", - будешь вести себя правильно, всё будет ровно. Место своё, надеюсь, ты уже понял?

"Вася" молчал.

- Иди застели мне постель, - кивнул "Татарин" в сторону своей койки.

"Вася", как был босиком, аккуратно, стараясь ступать только пальцами ног, подошёл к кровати "Татарина" и, достав простыню, тряхнул ею и стал заправлять матрас. Когда он нагнулся, чтобы заправить дальний угол кровати, серые короткие трусы обтянули его ягодицы. Это не ускользнуло от взгляда сидевшего на "Васиной" кровати "Татарина". В ту же секунду он почувствовал прокатившуюся внизу живота тёплую волну и через брюки сжал начавший вставать член. В одно мгновение у "Татарина" пересохли губы, и ему мучительно захотелось пить. Он подошёл к умывальнику, открыл кран, набрал в ладонь воды, втянул её в рот, однако пить не стал, а только сполоснув рот, выплюнул её обратно в раковину.

"Вася" же в это самое время почти заканчивал заправку и, натянув наволочку на комковатую, ватную подушку, безуспешно пытался её взбить, после чего опустил на кровать обратно и посмотрел в сторону "Татарина". "Татарин" всё так же вразвалочку подошёл к своей кровати, рукой слегка отодвинув "Васю" в сторону, и начал расстёгивать курточку. Видя, что тот раздевается, "Вася" хотел было уже вернуться обратно на своё место, но "Татарин", заметив это, спросил:

- Ты куда, блять, собрался? Я тебя что, отпускал?

"Вася" обернулся в сторону "Татарина" и снова в страхе вжал голову в плечи. А "Татарин" между тем снял брюки и, завалившись поверх одеяла на живот, приказал:

- Давай массажик мне запиздячь. А то я чё-т в напряге из-за тебя и всех этих мусорских движений.

"Вася" стоял и не двигался. Он чувствовал, что катится в тёмную, бездонную пропасть, возврата из которой уже не будет никогда. Ещё тогда, когда воспеты нашли у него ту злополучную "маляву", переданную "Цваном", Вова отчётливо понял, что его хорошей жизни за забором пришёл конец и что ему навряд ли дадут спокойно провести остаток срока, так как объясниться с блатными будет практически невозможно. Но, находясь в подвале в одиночестве, он старался гнать от себя эти невесёлые мысли и даже в какой-то момент сумел убедить себя в том, что ничего страшного не произошло, а неприятности последнего времени, свалившиеся на его голову, есть не что иное, как просто небольшое недоразумение, до которого, по сути, никому уже нет дела. И вот теперь реальность снова наваливалась на него всей своей угрожающей безысходностью.

- Я не понял, сука! - "Татарин" приподнялся и развернул в сторону "Васи" голову. - Ты чего, чухан, ахуел? Ты, блять, хочешь, чтобы я встал? Так если я встану, ты до утра у меня тут хуй доживёшь.

Понимая, что он бессилен перед сложившимися обстоятельствами, "Вася" подошёл к койке "Татарина" и, присев на краешек, тихо проговорил:

- Я не умею массажи делать.

- Хули их там делать? Давай, блять, задери мне майку и мни спину. Только, сука, нежно, чтобы больно не было. Постукивай там, легко пощипывай. "Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы" делали в лагере летом? Давай приступай, а то выбешивать меня уже начинаешь.

Часть 2

"Вася" подкатал "Татаринскую" майку почти тому на плечи и, стараясь всё делать как можно мягче, стал мять тому спину. "Татарин" закрыл глаза и расслабился. По телу волнами стала прокатываться приятная истома, которая, опускаясь всё ниже и ниже, наливала силой сжатый трусами и койкой член. Спустя какое-то время это стало уже просто невыносимым, и "Татарин", перевернувшись на спину, поправил майку. "Вася" вздохнул с облегчением, так как его неопытные пальцы стали уставать и он боялся, что это разозлит "Татарина" ещё больше и тот снова начнёт его бить. Выгибавшийся в "Татаринских" трусах член тоже не ускользнул от его взгляда. Какая-то смутная и неприятная догадка вдруг пришла "Васе" в голову. Его моментально обдало жаром ужаса, и он попытался подняться, однако "Татарин", перевернувшись и видя намерения парнишки, схватил того за руку и потянул на себя.

- Слышишь, - зашептал он быстро, - тебе всё равно пизда. Ты и дня не проживёшь в отряде. Тебя пацаны на части разорвут за твой косяк. Вся твоя жизнь превратится в реальный пиздец, ты и сам это понимаешь. Давай по-шустрому отстрочи мне, а я запрет на тебя кину. Будешь только моим личным пидором.

"Вася" дёрнулся, но "Татарин" держал его крепко.

- Хули ты дёргаешься, чухан?! Ты чего, не понимаешь, что я тебе расчехляю? Я тебе реальную тему предлагаю. Ты мне отсосёшь, а я тебе жопу твою чуханскую спасу от разрыва на немецкий крест. Хули ты ломаешься? Тебе всё равно пиздец, а размеры этого пиздеца только в твоих руках.

Говоря это, "Татарин" возбуждался всё сильнее. Он уже чётко знал, что обязательно завафлит "Васю", чего бы ему это не стоило. Но "Татарин" хотел, чтобы "Вася" сам это сделал. Это было меньшее западло, да и подниматься, чтобы снова пиздить "Васю", было "Татарину" откровенно лень.

"Вася" же готов был разреветься от ужаса происходящего. Его взгляд был намертво прикован только к члену "Татарина". Паренёк отказывался верить в то, что всё это происходит именно с ним и сейчас. И хотя где-то глубоко в подсознании "Вася" понимал всю справедливость слов "Татарина" о том, что жизни у него теперь не будет, но перешагнуть через себя и сделать то, чего хотел "Татарин", он не мог.

Не зная, как поступить, "Вася" продолжал сидеть не двигаясь. "Татарин" же, видя "Васино" замешательство, внезапно нанёс ему удар кулаком в бок и, схватив железной хваткой за шею, с силой потянул его голову к своим трусам.

- Сука, блять! Ты что, совсем нихуя не раздупляешься, что я тебе говорю? Так, блять, я тебе устрою уже завтра весёлую жизнь. Сейчас выебу, а завтра пацанам по камерам пущу. С воспетами я договорюсь, можешь даже не сомневаться. Ты из этого подвала уже хуй куда выйдешь. Тут и останешься навсегда...

"Татарин" зло шипел и с силой тянул "Васю" к члену. "Вася" оказывал вялое сопротивление, и в какой-то момент, чувствуя, что сила того почти ослабла, "Татарин" буквально впечатал "Васину" голову себе в трусы. В нос "Васе" ударил запах несвежего белья. Собравшись с силами, он в последний раз попробовал как можно сильнее дёрнуться, но "Татарин" крепко удерживал его голову своими руками.

- Куда ты, блять, дёргаешься?! Всё уже! Законтаченный! - сказал довольно "Татарин".

Оставив одну руку "Васе" на голове, он другой рукой стал нетерпеливо стягивать с себя трусы, вываливая поверх них свой толстый, опутанный венами и волосами член с крупными яйцами. После чего, сдавив "Васе" пальцами скулы, "Татарин" стал проталкивать член тому в рот.

- Не вздумай зубами, петух, тронуть!

"Татарин" почувствовал, как головка члена, коснувшись "Васиного" нёба, скользнула дальше, проникая всё глубже и глубже в его горло. Он взял "Васю" за голову двумя руками и как можно сильнее постарался прижать её к своему паху. "Вася" начал давиться, чувствуя позыв на рвоту. Слёзы унижения и обиды хлынули из его глаз, но "Татарин" хватку не ослаблял. Чувствуя, как в горле "Васи" начинаются спазмы, он спросил:

- Ну чего, петух, дальше сам? Или разорвать тебе пасть?

"Вася" послушно закивал головой. "Татарин" отпустил его голову и, сложив свои руки в замок, положил их себе за голову. "Вася", воспользовавшись моментом, тут же избавился от постороннего предмета во рту и тяжело задышал, обтирая рукой перепачканное слезами и слюной лицо.

- Давай приспусти мне трусы ниже и язычком поработай сначала, - приказал "Татарин", - яички поласкай.

"Вася" дрожащими руками потянул "Татарину" трусы ниже на бёдра, после чего, превозмогая отвращение, стал облизывать яйца.

- Класс, - "Татарин" зажмурился, - ещё давай... Вот так... Пососи их слегка... Вот так, да... Ещё.

Опустив руку на член, он стал его слегка надрачивать. Второй рукой он водил "Васиной" головой себе по паху, стараясь протолкнуть её как можно ниже себе в промежность. В какой-то момент он перестал это делать и сказал:

- Бери в рот и соси. Только сначала оближи его хорошенько.

"Вася" провёл языком вдоль "Татаринского" члена, дошёл до головки и, облизав её несколько раз, стал теребить уздечку кончиком языка.

- Да, сука... Да... - спёртым голосом вздыхал "Татарин", забыв от удовольствия обо всём на свете, в том числе и про то, что ему запрещено по положению и "понятиям" получать удовольствие от секса с "петухом". - Нравится конфета? А, сука? Нравится? Давай сожми губы и в рот бери.

"Вася", не понимая, что конкретно требует от него "Татарин", взял его член рукой, засунул себе в рот и стал сосать, просто водя по нему головой, и тут же получил подзатыльник.

- Я что тебе сказал сделать, петушок?

"Вася" испуганно поднял на "Татарина" влажные глаза.

- Тебе что, никогда не сосали?! - спросил "Татарин"; "Вася" отрицательно покачал головой. - Я так и знал, что ты пидор рождённый. Смотри на меня. Губы на зубы, потом ими член сжимаешь крепче и сосёшь, двигая головой. Иногда уздечку языком тереби. И не вздумай обнажать зубы - выбью к хуям.

"Вася", сделав так, как требовал "Татарин", снова взял член в рот и стал сосать. Сначала у него это получалось плохо, но через какое-то время он поймал ритм, и "Татарин", снова схватив "Васю" за голову, стал двигать бёдрами в такт его движениям.

- Да... Да, блять... Вот так петух... Да, блять... Да... Ахуеть.. Давай, Василиса, - бормотал тот, проталкивая член "Васе" всё глубже и глубже в рот.

В какой-то момент "Вася" почувствовал, что "Татаринский" член буквально распух у него во рту. "Васе" перестало хватать воздуха, он стал дёргать головой, боясь задохнуться, но "Татарин" крепко держал того за голову. По "Татаринскому" телу волной прокатилась судорога, и член задёргался, выбрасывая толчками сперму "Васе" в рот. "Вася" стал давиться.

- Глотай... Глотай... Давай, а то постель мне всю законтачишь.

"Вася" стал глотать, мечтая только об одном: чтобы всё это побыстрее закончилось. "Татарин" же, дождавшись, пока вся сперма вытекла "Васе" в рот, отпустил его голову, после чего расслабленно вытянул руки вдоль своего туловища. "Вася" моментально вытащил член из своего рта, сглотнул слюну и стал хватать ртом воздух.

- Кто, блять, разрешил доставать?! - "Татарин" влепил тому пощёчину. - Не видишь, не всё отсосал. А ну давай к аппарату.

Он снова потянул "Васю" за голову к своему опадающему багровому члену, в лобковых волосах которого запуталось несколько белых бусинок спермы.

- Отсоси всё и вылижи хорошенько, - приказал "Татарин", после чего, обтерев член "Васе" об лицо, подтянул трусы и заправил его туда обратно.

- Ничо так, - резюмировал он. - Не старался, сука, но, думаю, научишься со временем. Так бы ещё раз навалял тебе, но время позднее и спать охота. Давай вали к себе на койку, завтра повторим.

Еле сдерживая рыдания, "Вася" хотел было подойти к крану, чтобы ополоснуть рот, но "Татарин" тормознул его.

- Куда ты, блять, пошёл?! Ты ахуел кран трогать?! Полотенцем своим оботрись, к крану чтобы больше не прикасался, - не хватало ещё, чтобы я с зашкваренного крана умывался. С параши вон воду бери.

"Вася" подошёл к своей койке и, взяв полотенце, обтёр им лицо. "Татарин", довольный удачно сложившимся днём, повернулся на живот и, подогнув ногу, тут же провалился в глубокий сон. "Вася" же, чувствуя лёгкое подташнивание и характерный привкус сырого яйца во рту, натянул одеяло на голову и, отвернувшись к стене, беззвучно заплакал.

Утром, когда всех пацанов из камер погнали на зарядку, даже несмотря на то, что спать пришлось лечь поздно, "Татарин" испытывал небывалый прилив сил и пребывал в отличном настроении. Пацаны выходили на территорию внутреннего дворика и поёживались, жмурясь от яркого утреннего солнца. Дежурный воспет, вооружившись резиновой дубинкой, время от времени прикрикивал на пацанов, постукивая этой самой дубинкой их по задницам. Пацаны пытались роптать, но без особого энтузиазма. Поэтому когда последовала команда бежать, то все нехотя двинулись трусцой по кругу.

Изучая "Васю", один из блатных вопросительно посмотрел на "Татарина". Тот, поймав взгляд своего приятеля, улыбнулся и, подняв кулак ко рту, сделал им характерное движение, при этом ткнув себя несколько раз языком в щёку. Пацан заулыбался, одобрительно закачав головой.

Зарядку закончили быстро. Дежурный воспет был с бодуна, поэтому долго задерживаться с воспитанниками явно не входило в его планы. Разогнав всех по камерам обратно, он ушёл отсыпаться к себе в кабинет.

Обмывшись кое-как под вялотекущей струёй крана, "Татарин", обтираясь жёстким вафельным полотенцем, посмотрел на "Васю", который после ночных событий боялся даже поднять на него глаза, и, сжалившись, сказал:

- Я оставлю кран открытым, возьми шлёмку, набирай в неё воду и мойся на параше, - кивнул он на стоявшую на полке около умывальника металлическую миску. - И чтобы хорошо мне помылся. Жопу помой тоже... У меня на тебя грандиозные планы на сегодня, ггг...

"Вася" вмиг похолодел, но возражать не стал, а поднявшись, пошёл к умывальнику.

Часть 3

В это же самое время в комнате "приежки" проснулся "Храп". Сладко потянувшись в кровати и почувствовав влетающий в открытое окно прохладный утренний ветерок, мягко колыхавший казённую оконную занавеску, он набросил одеяло себе на голову и только решил продолжить спать дальше, как почувствовал слабый позыв в туалет. Вставать ужасно не хотелось. Было как-то томно и по-особенному хорошо. Прямо как дома, когда в серую ноябрьскую субботу на улице идёт снег вперемешку с дождём, приятно щёлкают тёплые батареи и не надо собираться в школу, а можно проваляться в кровати хоть до полудня.

"Храп" покрутился, надеясь, что желание пройдёт само по себе, но организм требовал своего. Поняв, что вставать всё-таки придётся, он решительно откинул одеяло в сторону и, поднявшись, сунул ноги в тапочки. Затем тихо, чтобы не разбудить спящую мать, открыл двери и вышел в коридор. Настроение у "Храпа" было отличное. Вспоминая, как он вчера наелся "от пуза" и сколько ещё продуктов осталось, "Храп" мысленно представлял, как, обожравшись с утра, будет целый день валяться на койке и смотреть телевизор.

Сделав свои дела, он вышел из кабинки туалета и пошёл мыть руки. Там же в соседней раковине незнакомый "Храпу" пацан набирал воду в ведро.

- Чо, шнырь, шуршишь? - кинул "Храп", открывая кран.

Пацан промолчал. "Храп" был ему явно неприятен, но проклятое ведро набиралось так медленно, что приходилось стоять и слушать последнего.

- Чего язык в жопу засунул? - продолжал "Храп". - Отвечай, когда тебя люди спрашивают. Ты чё, презираешь меня?

Пацан отрицательно покачал головой.

- Так хули морозишься? Чё там интересного за сутки случилось?

Пацан пожал плечами и нехотя выдавил из себя:

- Говорят, "сходняк" повязали. Сегодня, вон, ни одного блатного с утра в отрядах не было.

От услышанного "Храпа" будто пронзило молнией. Он опустил мокрые руки и под журчание текущей из-под крана воды замер, ошеломлённо глядя на пацана. Медленно приходя в себя, "Храп" с трудом процедил:

- Хули ты, сука, можешь знать про сходняк?

- Да все уже знают, - пацан, видя реакцию "Храпа", решил во избежание неприятностей уйти из туалета как можно быстрее.

Поэтому, не дожидаясь, пока ведро наполнится полностью, он закрыл кран и потянул его из раковины на себя.

- Куда, блять?! Я тебя что, отпускал? - "Храп" кинулся к пацану, пытаясь ударить того по рукам, чтобы тот отпустил ведро обратно.

Но парнишка всё же успел вытащить ведро и поставить его на пол, после чего шмыгнул носом и, посмотрев умоляюще на "Храпа", проговорил:

- Мне идти надо. Воспет дежурный сказал, что на подвал закроет меня, если я за десять минут ему кабинет не вымою.

- Не закроет. Да и хуй с ним. Расскажи, что ты про "сходняк" знаешь? Я "Храп", смотрящий, я должен знать!

Пацан перепуганно снова посмотрел на "Храпа" и в одну секунду вывалил ему всё, что знал про то, как блатные собирались ночью, и про то, как "Мюллер" с преподами накрыли весь сходняк, и про то, что среди пацанов идут разговоры о том, что сходняк вроде кто-то слил.

Услышав последнее, "Храп" ощутил, что его буквально бросило в жар. Он хоть и был жестоким беспредельщиком, но не дураком и отчётливо понимал, в каком положении оказался и к кому сейчас ведут все стрелки. Пацан, видя, как оглушённый новостью "Храп" замер, воспользовался моментом и, схватив ведро, быстро выскользнул из туалета.

"Пиздец! Мюллер сука, подстава! - пульсировало в голове "Храпа". - Сука! Сука! Сука!". Его состояние было близким к истерике. В один момент "Храпу" показалось, что всё рушится: стены, пол, потолок. С каждой следующей секундой мысль о происшедшем просто взрывала ему мозг. Он знал, что ему никто не поверит, да и вообще вряд ли будут слушать и дадут возможность объясниться. Теперь он уже отчётливо понимал то, что ещё совсем недавно никак не могло прийти ему в голову, а именно: для чего "Мюллер" выдернул его из подвала и подарил свиданку.

"Храп" проклинал себя за то, что, как последний лох, повёлся на такой простой развод и смалодушничал, купившись на домашние пирожки. Что делать дальше, он не знал. Оставаться здесь было равносильно добровольному самоубийству. "Бежать?! Но куда? Мать здесь. К бабке? У неё истерика начнётся, будет провода обрывать. К пацанам? Они на даче где-нибудь пристроят..." - соображал "Храп" лихорадочно. Ему было страшно и по-особенному одиноко.

Понимая, что больше нельзя терять ни секунды, он вышел из туалета и, беспокойно оглядываясь по сторонам, пошёл к себе в комнату. Стараясь всё делать как можно тише, он открыл двери и вошёл внутрь. Мать продолжала спать. "Храп" снял казённые брюки и облачился в привезённый матерью спортивный костюм. Постояв с секунду в раздумье, он понял, что ботинки навряд ли подойдут под спортивные брюки, и переоделся в форменные брюки обратно. Подойдя к столу, он взял лежавшую на нём прикрытую плащом сумку матери и, открыв её, достал кошелёк. Вытащив денежные купюры и пересчитав их, он хотел было часть вернуть обратно, но потом передумал: "Доберётся как-нибудь. Не девочка! Мне вон надо петлять х. з. куда". Он кинул пустой кошелёк обратно в сумку и, завернув в газету пару пирожков и котлет, которые стояли тут же, на столе, прикрытые тарелкой, вышел из комнаты в коридор.

Прокравшись аккуратно вдоль стенки, он выскочил на первый этаж и, выйдя на улицу, стараясь двигаться как можно незаметнее, проскользнул за обратную сторону здания, где кустами стал пробираться к забору. Хоть забор и был высокий, опутанный несколькими слоями колючей проволоки, но ушлые пацаны всегда находили пару мест, через которые можно было легко перекинуть на свободу или принять по эту сторону забора необходимые послания или вещи. К одному из таких мест и направлялся "Храп". Он знал, что есть места, где проволока заметно прохудилась. Более того, в одном из таких мест растёт старый орех, ветки которого переходят на сопредельную сторону. Орех давно хотели спилить, боясь побега, но в череде последних событий о нём постоянно забывали. И теперь "Храп" с его помощью и хотел осуществить свой план.

Однако только он вынырнул из пыльных кустов сирени, которыми был засажен задний двор здания, где находилась так называемая гостиница для приезжих, он замер, словно вкопанный. Тот самый орех, который ещё минуту назад казался спасительной лестницей на волю, валялся разрубленный на части и брошенный около забора. Спиленный совсем недавно, он ещё не успел даже потускнеть и просто валялся в хаотичном состоянии, разобранный на крупные пеньки. "Блядь!" - выругался "Храп".

Оставалась, правда, ещё труба теплотрассы, которая шла рядом с забором, но до неё надо было отмахать почти через всю территорию в промзону, а сделать это незаметно было практически невозможно. Поразмыслив с секунду и оценив своё положение, "Храп" решил прорываться здесь, через эту стену.

Подойдя к забору, он осмотрелся по сторонам, затем положил свёрток с едой в траву и принялся складывать пеньки один на другой. Конструкция хоть и была неустойчивой, но лишнего времени для обустройства чего-то более прочного у "Храпа" не было. Его могли заметить в любую секунду. Поэтому, подобрав обратно с травы свой свёрток, он кинул его себе за пазуху и, взяв ветку побольше и поветвистее, кинул её таким образом, чтобы та упала и придавила собой колючую проволоку. Кое-как взобравшись на пеньки, он задержал дыхание и под бешеные скачки своего сердца подпрыгнул. Вся конструкция, которую он с таким трудом выстраивал, обрушилась в один миг, однако "Храп" сумел схватиться пальцами за край бетонного забора. Неимоверными усилиями, собирая остатки всех своих сил и сдирая кожу на ладонях, он стал подтягиваться и уже через секунду оказался на самом заборе, где по ветке стал пробираться через "колючку". Сделать это без последствий было трудно. В итоге с разодранными в кровь руками и порванной штаниной "Храп" буквально свалился с огромной высоты забора на противоположную сторону и, тут же вскочив, хромая на правую ногу, которую он подвернул во время неудачного падения, стал быстро убегать в глубь городских улиц.

Пока "Храп" петлял дворами, стараясь убежать как можно дальше, чтобы где-нибудь в загородных посадках пересидеть до наступления темноты, отряды проснулись, и пацаны, заправив кровати, в ожидании завтрака слонялись по территории без дела. Воспетов было мало, все отдыхали после бурной ночи, которая не ограничилась исключительно чествованием "Мюллера" в кафе. После того как сходняк накрыли и блатных перетаскали в подвал, именинник, собрав со стола в каптёрке всё спиртное, предложил продолжить отмечать день рождения уже у себя в кабинете, что и было с одобрением воспринято остальными членами педагогического коллектива.

Расходились под утро, изрядно выпившие, так что пацаны остались на какое-то время без присмотра и фактически предоставлены сами себе. Только единожды, почти сразу после оглашения "подъёма", дежурные воспеты собрали председателей совета внутреннего порядка на вахте, где с ними провели небольшой инструктаж относительно плана на выходной день, и больше никто никого уже не беспокоил. После всех происшедших событий и связанных с ними "закручиваний гаек" это было настолько необычно, что пацаны даже не верили в свою иллюзорную свободу. Можно было свободно передвигаться по территории в любом направлении, курить и даже смотреть телевизор и плейер, которые разрешали включать исключительно в вечернее время, после ужина. Некоторые шутили, смеялись, дурачились. Происходившее стало напоминать больше пионерский лагерь, нежели исправительное учреждение.

Часть 4

Послонявшись какое-то время без дела по территории, Лёшка попробовал повисеть на турнике и, отметив, что рука хоть и не болела, но всё-таки была ещё слабоватой для физических нагрузок, вернулся к общаге, пошёл в курилку. Там сидели несколько пацанов, один из которых рассказывал старый и знакомый Лёшке анекдот про Ивана-Царевича и Змея Горыныча.

- Ну, стоит он, короче, у входа в пещеру и орёт: "Змей, сука, выходи, драться будем! - пацан смешно жестикулировал, видимо, стараясь жестами сделать анекдот ещё смешнее. - Пидор, блять, говорю, выходи, драться будем! Хуйня ссыкливая, давай выходи!" Орал, орал. Час орал, два орал, после чего ускакал, а змей повернулся и обиженным голосом отвечает: "Ну пидор, ну сука, ну хуйня ссыкливая, а в жопу-то зачем кричать?"

Пацаны засмеялись, и тут же другой парнишка спросил:

- А про гонца из Пизы слышали?

Пацаны отрицательно покачали головами, и он стал рассказывать...

- Привет, малой! - окликнули Лёшку, он обернулся и увидел стоявшего рядом Артёма.

- Привет! - поздоровался Лёшка.

- Отдыхаешь?

- Да вот втыкаем, ждём, когда на завтрак позовут строиться. Преподов чё-т сегодня вообще голяк, не видно и не слышно.

- Перебухались наверное, - предположил Артём, - вчера ж у "Мюллера" днюха была.

- Ааа, - протянул Лёшка, - тогда верняк, что бухали всю ночь. Учитывая, что ещё и выходной день.

- Угу, и директора нет. В общем расслабуха. Слушай, а ты, оказывается, у нас Эйнштейн?!

Лёшка смущённо покраснел. Он понял, что имел в виду Артём.

Дело в том, что его накануне сильно хвалили в школе, так как у него были самые высокие показатели по алгебре и геометрии. Да это было и неудивительно; многие из воспитанников и писали-то с трудом, не говоря уже о том, чтобы решать сложные математические задачи и уравнения. Так что на общем фоне легко можно было получить звание выдающегося в этих стенах математика. Однако при всех тех плюсах, которые такая похвала в себе таила, Лёшке в тот самый момент хотелось провалиться сквозь землю от стыда прямо в классе. Всё происходившее отдавало больше каким-то рвачеством, нежели конкретным достижением, да и к тому же хорошая учёба считалось среди пацанов "западлом". Большинство из них видело себя правильными "бродягами", а значит учёба им по жизни нафиг не нужна была, потому что всё необходимое для себя они в дальнейшем планировали либо красть, либо отбирать у других.

- Чего краснеешь? - улыбался Артём.

- Да хуй его знает, - пожал Лёшка плечами, - как-то непривычно. Я-то в школе не очень хорошо учился. Прогуливал, да и вообще не любил её.

- Да и пох, - уже серьёзно сказал Артём, - вопрос не в том, кто и как учился, а в том, есть ли в голове мозги или нет. Ты ж посмотри, настоящая братва не грабит сумочки по подворотням, они реально придумывают схемы, отжимают предприятия, крутят бабками через банки там всякие. Это ж реально надо бошку иметь. Времена сейчас другие. Хули с отмороженного наглухо взять-то? Ну порежет кого-то. Ну лопатник подрежет, пробухает, залетит на нары. И так всю жизнь, пока от туберкулёза где-то не накроется. Другое дело бизнес. Так что ты красавчик и не втыкай. Я вон даже хотел тебя просить, чтобы ты мне некоторые моменты прояснил, а то я нихуя не могу въехать.

Лёшка вопросительно посмотрел на Артёма, и тот, поняв, что кроется в этом Лёшкином вопросительном взгляде, засмеялся.

- Не, малой, ты не понял, я не собираюсь тебя припахивать. Я по-дружески, чтобы ты мне, если чо, расчехлил непонятные темы.

- Да я без базара, - улыбнулся Лёшка, - чем смогу, как говорится.

- Эх, - вздохнул Артём после некоторой паузы и, меняя неприятную тему беседы, сказал: - Скучно, наверное, сегодня будет. Пацанов на подвал загребли, чё они там нарешали, хуй его знает.

- Так, я думаю, это ненадолго. Смысл их там держать? - заметил Лёшка.

- Так-то оно, может, и так, но, считай, всех авторитетных пацанов повязали. А "Татарина" вон вообще в какой раз закрыли.

Упоминание Артёмом "Татарина" вернуло Лёшку в коридор здания администрации, где он оказался случайным свидетелем памятной беседы последнего с "Мюллером". "Вот за него-то как раз и нехуй переживать, - подумал он. - У этого всё ахуенчик будет. А вот что с другими будет, там реальный вопрос".

- Директора ж всё равно нет. А у "Мюллера" днюха. Да и потом, их же просто повязали, что они кучкой бухали в каптёрке. Не первый раз такой залёт. Опять же, зону без блатных не оставишь. Это же равносильно тому, что её в беспредел погрузить. Так что погоняют на физо для профилактики и выпустят.

- В том-то и дело, что блатные; с них и спрос особый.

Артём обернулся и увидел, как пацаны гурьбой выходят из дверей общаги и начинают строиться по отрядам на улице.

- Всё. Строятся, пошли, малой, завтракать.

Лёшка поднялся, отряхнул брюки от случайно упавшего на них сигаретного пепла и, выйдя из курилки, пошёл вслед за Артёмом.

После завтрака расслабление продолжилось, однако ближе к десяти часам дня в воздухе появилась некая тревожная нервозность. Стали собираться воспеты. Они заходили в отряды, строили пацанов, устраивали перекличку, пересчитывали их, после чего сгоняли всех в комнату отдыха, где приказывали оставаться смотреть телевизор до особого распоряжения. Пацаны недоумённо пожимали плечами, не понимая, что происходит, списывая всё на ситуацию вокруг ночных событий и неудачного "сходняка".

Однако реальной причиной происходящего был, конечно же, побег "Храпа".

Проснувшись и не обнаружив сына, а также некоторых его вещей, мать "Храпа" ещё какое-то время думала, что он вышел по своим делам и вскоре вернётся обратно, но когда она взяла кошелёк, чтобы ещё раз проверить билеты домой и не обнаружила в нём денег, то серьёзно забеспокоилась и подняла тревогу. Дежурные воспеты, конечно же, сразу определили место, через которое "Храп" перелез забор, и об этом моментально доложили "Мюллеру".

Тот появился спустя какое-то время, небритый, помятый и в жутком расположении духа. Сухо переговорив с матерью "Храпа", он сказал, что, скорее всего, теперь "Храп", когда будет пойман, уедет на тюрьму, после чего закрылся у себя в кабинете и долго разговаривал с кем-то по телефону. Ещё где-то минут через двадцать на территорию учреждения приехало два милицейских "Уазика", и "Мюллер", сев в один из них, уехал и не возвращался почти до вечера. Вечером он вернулся уставший, заварил себе кофе и стал дёргать на беседу сидящих в подвале "блатных", после чего, к удивлению многих, отпускал их обратно в отряды. Хотя в данном случае расчёт "Мюллера" был прост: всё шло по-обкатанному заранее сценарию, и лишний раз забивать подвал воспитанниками не было никакого смысла. К тому же, в отличие от актива с их мордобоями и беспределом, "блатные" реально могли повлиять на дисциплину и подзатянуть гайки, что, безусловно, было "Мюллеру" сейчас на руку. "Татарина" он решил не отпускать пока - почему, и сам не знал. Он даже не стал вызвать его к себе. Руководствуясь исключительно интуицией, "Мюллер" решил продержать "Татарина" чуть дольше остальных, чтобы тем самым приподнять его авторитет ещё больше, - "мол, вот администрация его реально боится, поэтому и держит в подвале". Да и сходняк был на территории "Татарина", а значит и разгребать всё придётся именно ему, что, безусловно, добавило "Татарину" веса в глазах своих подельников.

Выходя из здания администрации, "Сиплый", несмотря на конвоировавших их воспетов, сумел договориться с остальными "блатными" о встрече в курилке перед "отбоем", чтобы обсудить с пацанами план их дальнейших действий.

Оставшийся же на подвале "Татарин" тоже не видел особых причин для уныния.

Дождавшись, пока баландёр соберёт посуду и за ним закроется дверь, он выкурил припрятанную с утра половину сигареты и подошёл к кровати "Васи". Тот лежал, отвернувшись лицом к стене, и делал вид, что засыпает. "Татарин" постоял какое-то время, прислушиваясь к тишине за дверями камеры, и, не услышав ничего подозрительного, пнул койку "Васи" ногой, приказав:

- Переворачивайся давай!

"Вася" нехотя стал переворачиваться от стенки и, когда повернулся лицом к "Татарину", увидел, что тот как-то медленно и даже в чём-то демонстративно начинает расстёгивать свои брюки.

- Садись на койку, - сказал "Татарин", и "Вася", свесив ноги с койки, опустил их на пол.

"Татарин", в это же самое время справившись с пуговицами на брюках, приспустил штаны и, взяв рукой "Васю" за затылок, начал подтягивать его к своим трусам, через которые отчётливо выступали очертания набирающего силу члена. "Вася" снова попробовал было вяло сопротивляться, но, разумеется, без особого успеха, и "Татарин" стал тереться тому об лицо трусами, после чего расстегнул курточку и, разведя её полы в сторону, сказал:

- Давай снимай мои трусы.

"Вася", взявшись аккуратно за резинку "Татаринских" трусов, потянул их вниз. "Татарин", оголив головку уже практически вставшего члена, взял член у основания и постучал им "Васе" по губам, затем неожиданно размахался и дал "Васе" членом несколько звонких пощёчин, после чего ткнул пунцовой головкой тому в губы и сдавленным, погрубевшим голосом приказал:

- Соси!

И "Вася" задвигал головой...

Часть 5

Как и было договорено, по просьбе "Сиплого" перед самым "отбоем" в курилке собрались блатные и смотрящие за отрядами.

- Времени у нас мало, - начал тот, не ходя вокруг да около. - "Храп", сука, подосрал нам всем, спалил наш сходняк, поэтому предлагаю решить сейчас относительно "Татарина".

- Не факт, что "Храп" спалил, - попытался было заступиться за своего кореша "Турист", но "Сиплый" оборвал его.

- Хорош, "Турист", волну гнать, подутомил, реально. Надо дела решать, а не просто порожняково истерить. Ясно ведь, как божий день, что "Храп" слил, получил за это свиданку, а когда понял, что лоханулся, свалил. Если бы это был не он, то, думаю, "Храп" сумел бы с "братвой" объясниться, что к чему, чтобы мы его не послушали, так? - присутствующие пацаны одобрительно закивали головами. - А так мало того, что он стуканул, так ещё и побегом своим головняков нам накидал. Сейчас менты совсем озвереют, начнут пизды вламывать через одного, этот свой актив собачий подстёгивать. И чтобы как-то эту ебалу пережить всем вместе, чтобы нас по одному не перекоцали менты, я предлагаю всё-таки поставить "Татарина" на место "Цвана". Он парняга толковый, подмутки там всякие, темы вывозит толковые, опять же братву греет, то есть реально, думаю, сможет рулить, а мы ему, если что, поможем.

- Может, подождать? - робко предложил "Мехей", отчётливо видя, как в темноте побледнело лицо его друга "Туриста".

- А хули ждать-то? - возразил "Сиплый". - Все уже знают, у кого общак, и не факт, что у кого-то не зачешутся руки его пощупать. Опять же, надо греть пацанов, мусоров, разгребать весь тот блудняк, в который нас тут пытаются погрузить. Так что нехуй ждать, я думаю.

- Блять, "Татарин" - это же пиздец, неужели вы не понимаете?! - с отчаянием в голосе сказал "Турист". - Вы же такую проблему вешаете, что мы потом хуй будем знать, как от неё избавиться.

- "Турист", слушай, - обратился к нему "Сиплый", - ну, блять, есть тебе что предъявить - предъяви. Нет? Тогда и базар этот гнилой разводить нехуй. Ты же пацан вроде, не лох, мы давно друг друга знаем, но сейчас эти твои голимые предъявы просто нахуй никому не нужны. Не надо. Если "Татарин" облажается, мы его так же и утопим, как приподняли, делов-то, но сейчас он реально, мне кажется, это всё сможет вывезти. Тем более он хочет этого. Мне, например, оно в хуй не упирается, в том геморе тем более, в который нас мусора загнали. Может, ты хочешь?

"Турист" молчал. Он, конечно, хотел занять место "Цвана", но большинство было не на его стороне, а идти на открытый конфликт со своими корешами он не видел никакого смысла. Тем более что доля справедливости в словах "Сиплого" всё-таки была, и предъявить "Татарину" сейчас ему было нечего. Видя замешательство "Туриста", "Сиплый", подводя итог, поднял руку:

- Значит на том и порешили. Пусть "Татарин" рулит. Завтра отобьём ему маляву на подвал, пусть братан порадуется, а то его менты, думаю, щимить за нас всех будут, ведь у него в отряде всех повязали. И да, этого чувака с общаком надо предупредить и проследить, чтобы не щиманул его никто. В общем, голосуем.

Пацаны подняли руки "за", и даже "Турист", понимая, что в данный момент сделать что-то бессилен, небрежно махнул рукой вверх.

- Вот и чудненько. Пошли по отрядам, сейчас "отбой" будет.

И блатные вышли из курилки.

Утром, после зарядки, баландёр, разносивший кашу, незаметно для дежурного воспета сунул "Татарину" в руку небольшой кусочек тетрадного листа. Когда посуду забрали и двери в камеру захлопнулись, "Татарин" достал полученную "маляву" и, подойдя к окошку, где было светлее всего, развернул её аккуратно, чтобы не повредить, и стал читать. Сердце его учащённо забилось от волнения.

"Привет, "Татарин"! - начиналась она. - Братва желает тебе скорейшего освобождения с трюма и сообщает, что нами было принято решение вверить тебе руль над зоной. Соответствующий прогон по пацанам мы уже пустили. Будь всегда здоровым, бодрым и хладнокровным для решения наших проблем. Не забывай ни про пацанов, ни про порядочных арестантов. Не унывай, будь добр к людям, удачи тебе и фарта во всех начинаниях. С братской теплотой..." - дальше стояли подписи всех авторитетных пацанов, среди которых "Татарин" увидел и подпись "Туриста".

Перечитав "маляву" ещё несколько раз, "Татарин" ощутил нечто похожее на эйфорию. Его буквально трясло от возбуждения и удовольствия. В одну секунду размеры камеры ему показались нереально тесными, и он стал ходить из угла в угол, чтобы хоть как-то унять своё взвинченное состояние. "Вася", видя, что с "Татарином" происходит что-то необычное, испуганно забился к себе на койку, поджал колени и замер, боясь шелохнуться. Но "Татарину" в эту минуту было не до него.

"Получилось... Получилось... Получилось..." - пульсировало в его мозгу.

Мог бы когда-нибудь обыкновенный хулиган Андрей Татаринов подумать, что жизнь его приведёт к такому успеху и откроет перед ним невиданные до сих пор перспективы. "Это ж общак мой! - продолжал думать "Татарин" восторженно. - Бабки, все подогревы... Я могу делать со всеми, что захочу... Похуй менты и разные чуханы... Этой "братве" так называемой вместе с "Мюллером" бошки поскручиваем к хуям. Так всех запрессуем, что будут очковать ебало поднимать без разрешения... Ох, ебать, масть пошла!" Он завалился на койку и, забросив ноги на её спинку, закрыл глаза. Чего ему только не казалось в тот момент, какие только возможности не открывались!

Но, собрав всю свою волю в кулак и давя восторженно-хаотическую пляску мыслей в своей голове, "Татарин" постарался успокоиться. То, что пацаны ему отдали корону, было, безусловно, приятно, но также он понимал, что всё только начинается и предстоит ещё очень многое сделать, чтобы эту самую корону удержать.

"Первое - общак! - размышлял он. - Надо кого-то ставить на "общак". Кого? Своего кого-то из корешей? Ну его нахуй. С него потом хуй спросишь. А если даже и спросишь, то жалеть будешь. С одной стороны, конечно, прикольно своего чувака на бабки посадить, а с другой сегодня кент - завтра мент. Как, вон, с "Храпом" получилось. "Турист" подвязался и попал в качели. Надо кого-то левого искать. Верняк. Толкового и неприметного. Как вон "Цван" черепаху свою подтянул на это дело. И хуй кто мог догадаться. Теперь "Ерёма". Возможности у него есть, и нехуёвые. Если я буду рулить всем, надо его поставить над отрядом, и пусть обеспечивает гревом... Замутим каких-нибудь тем с общаком, заработаем лаве... Но, сука, чтобы не слился. Может заднюю включить, очкануть... Хотя "Муслим" обещал помочь. Развести "пряника" на бабки, а там он сам ко мне на коленях приползёт просить крыши. "Муслим", думаю, слово сдержит. Я вписался за него на сходняке, ему теперь петлять, нахуй, не нужно. Он мой на сто процентов..."

Размышляя таким образом, "Татарин" почувствовал, как глаза его закрываются, и ему очень захотелось спать. Опустив ноги со спинки кровати, он позвал "Васю":

- Давай на стрём на ушное. Чтобы мне фильтровал всё, что в коридоре делается. Если воспеты будут в "хату" ломиться, буди. Проебёшь - лучше выламывайся с хаты сразу, иначе ночью тебе пизда будет.

После чего "Татарин" развернулся лицом к стене и моментально уснул. А "Вася" тихо подошёл к "тормозам" и, приложив ухо к металлической двери, стал внимательно прислушиваться к происходящему в коридоре. Там было всё пока тихо...

Уже где-то на третий день пребывания в подвале "Татарин" стал терять счёт времени. Да и, по большому счёту, ему на него было наплевать. Здесь было тихо, никто не грузил, не командовал, не пытался подавлять. "Вася" втянулся в исполнение своих новых обязанностей: исправно и без лишних напоминаний мыл в камере пол, заправлял постели, стирал вещи, насколько позволяли условия, и, конечно же, удовлетворял "Татаринскую" похоть. С утренними "баландёрами" братва тайком передавала "Татарину" сигареты и прочие незначительные кунштюки, а преподы, видя, что в камере чистота и спокойствие, перестали заглядывать в неё без надобности, что позволяло "Татарину" практически целый день валяться на кровати. Единственное, что мешало ему в полной мере ощутить всю прелесть своего расслабления, так это жажда деятельности. "Татарину" не терпелось поскорее выйти в отряд, получить в руки бабки и начать рулить. Притом хотелось этого настолько сильно, что вынужденное безделье казалось для него мучительной пыткой. Однажды, на исходе очередного длинного, пустого и однообразного дня, за несколько часов до ужина, когда "Татарин" лежал на кровати, рассматривая небрежно окрашенный потолок и представляя, как он ночью будет вафлить "Васю", соображая, что бы заставить его сделать ещё такого интересного, двери в камеру открылись, и вошёл дежурный воспет.

- Ты хули развалился, "Татарин"? - пробурчал он. - Хочешь тут весь срок отсидеть?

"Татарин" нехотя поднялся и сел на койку.

- Поднимайся, поднимайся! - велел воспет. - Нехуй рассиживаться. Пошли.

- Куда? - лениво посмотрел на него "Татарин".

- Нихуя себе! Ты, "Татарин", реально попутал, видать, берега.

Воспет только собрался было подойти к "Татаринской" койке, чтобы взять парня за шиворот и силой принудить его выполнить требуемое, как "Татарин", видя, что дело обретает неприятный для него оборот, решил не обострять на ровном месте отношения без нужды и стал обуваться.

- Ша, - сказал он, проталкивая ноги в ботинки, - чё дёрганый такой? Встаю уже. Иду.

- Ахуевший ты, "Татарин", пиздец, - проворчал воспет, возвращаясь к дверям. - Надо заняться твоим воспитанием.

- Ага, - саркастически ухмыльнулся тот уголком рта, - давай, блять, дерзни! Удачи.

Когда он поравнялся с воспетом, тот всё-таки не удержался и, схватив "Татарина" за плечо, с силой вытолкнул его из камеры.

- Пиздуй давай, а то реально уже заебал!

Двери в камеру закрылись.

Часть 6

Ещё поднимаясь по ступенькам, "Татарин" уже ни на секунду не сомневался, что ведут его к "Мюллеру". Единственное, что его беспокоило: выпустит тот его сейчас или оставит торчать в этом подвале дальше. Но когда "Татарина" доставили в кабинет заместителя директора по воспитательной части, "Мюллер" по-деловому и даже где-то сухо поздравил "Татарина" его с новым статусом, после чего потребовал жёсткой дисциплины и велел возвращаться в отряд обратно. Сказать, что "Татарин" удивился такому бессодержательному и быстрому разговору, было неправдой. Он понимал, что "Мюллер" и без его участия знает уже обо всём, что происходило в вверенном ему учреждении, и поэтому, стараясь особо не задерживаться, попросил лишь отправить вместе с ним в отряд и "Васю".

- Влюбился? - пошутил "Мюллер".

"Татарин" покраснел.

- Да нет. Шнырь годный.

- Хорошо. Забирай. Я распоряжусь.

Вернувшись в подвал, "Татарин" велел "Васе" привести себя в порядок и собираться.

- Будешь со мной в отряде жить. Я тебе обещал, что щимить никто не будет, я за базар отвечаю. Будешь моим шнырём и хуесосом. Но, сука, блять, если начнёшь петлять или не будешь держать себя в чистоте и порядке, нахуй, на хор пущу, а потом вон пацаны утопят в параше.

"Вася" сник. Его глаза моментально стали влажными.

- Ебать, - брезгливо заметил это "Татарин", - ты ещё, сука, расплачься здесь. Ты чё, тёлка голимая?! Ты же пацан, хоть и пидор, а значит должен понимать, что за все свои косяки надо отвечать, иначе порядка нихуя не будет. Вот ты вломил нас. Нас повязали из-за тебя. Сорвались наши движняки, чуть было всё не погрузилось в пизду, кто-то должен за это ответить? А если бы ты не ответил за свой косяк, то подумал, что похуй и можно творить всё, что хочешь, начал бы дальше косяки пороть. А там и другой такой же, как ты, и третий... И чё б тогда было? Пиздец. Мрак полный. Так что секи тему, "Василиса", и радуйся, что я тебя на хор пацанам пока не кинул, иначе бы даже хуй спать давали. А так личняком пропетляешь срок и поедешь дальше в колхоз коров пасти.

Закончив свой монолог, "Татарин" пошёл к кровати и стал собирать в пакет свои нехитрые пожитки. Вскоре за ними пришёл дежурный воспет и, выведя пацанов на улицу, повёл их в отряд.

В самом же помещении отряда царило оживление. Пацаны, ожидая построения на ужин, болтались без дела и ходили кто из комнаты отдыха в спальное помещение, кто обратно. Когда старые деревянные двери в отряд открылись и вовнутрь зашли "Татарин" с "Васей", на плече которого висела большая клетчатая сумка с личными вещами, всё движение сразу же прекратилось и наступила полная тишина.

- Давай пиздуйте, приводите себя в порядок и готовьтесь к ужину, - сказал воспет. - Всех касается! - уже громче повторил он, обращаясь ко всем находящимся в коридоре, после чего ушёл, а "Татарин" кивнул "Васе", чтобы тот следовал за ним, и под молчаливые взгляды пацанов пошёл по направлению к каптёрке.

Подойдя к двери, он увидел, что на месте выломанного дверного замка уже находился новый, а само место взлома было аккуратно заделано и обито металлическими пластинами. "Татарин" уверенно рванул двери на себя и вошёл внутрь. В каптёрке находился только "Ганс". Он сидел на кровати в одной майке и увлечённо оттирал щёткой какое-то белое пятно на своей курточке. Увидев входящего "Татарина", "Ганс" расплылся в широкой улыбке и, отбросив курточку в сторону, поднялся.

- Нихуя се, это откуда? - вместо приветствия показал "Татарин" пальцем на отдающий фиолетовой желтизной синяк под левым глазом "Ганса".

- Ааа, - махнул тот рукой. - "Турист" с пацанами за то, что я тогда "Мюллера" с мусорами завтыкал.

- Ого! И чё, сильно пизды вломили?

- Да не. Терпимо, - засмущался "Ганс", - для порядка больше, хотя я реально не пойму, как я завтыкал. Они как из-под земли появились, я даже ахуеть не успел. Да и физрук мне ладонью рот зажал.

- Да хуй с ним, - махнул рукой "Татарин", - что было, то было. Теперь чо уж. За косяк свой ответил, жизнь дальше идёт. От этого не умирают.

- Ага, - согласился "Ганс" и обрадованно добавил: - Я тебя поздравляю, "Татарин". Мы все прогон получили, я даже представить не мог, что когда-нибудь в нашем отряде будет рядом такой чувак. Я...

"Ганс" хотел ещё что-то добавить, но "Татарин" в одну секунду стал серьёзным, глаза его наполнились злобой, и, сверля "Ганса" уничтожающим взглядом, он спросил:

- То есть ты хочешь сказать, что я нихуя не способен рулить зоной? Не произвожу такого впечатления?

Тот похолодел. Глядя на "Татарина", Ганс быстро-быстро заморгал глазами, а "Татарин" между тем продолжал:

- Типа, я лох такой голимый, который не имеет вообще никакого авторитета среди пацанов?

Говоря это, он почти вплотную приблизился к "Гансу" и, смерив того взглядом, всем своим видом показал, что ждёт ответа. На самого "Ганса" в это время было жалко смотреть. Понимая, что он сказал что-то лишнее, "Ганс" мысленно проклинал себя за свой язык и неумение промолчать. Он стоял, несколько осунувшись и в то же время напрягшись в ожидании неминуемой расплаты за свою глупость. Помолчав несколько секунд и не дождавшись от "Ганса" каких-либо внятных объяснений, "Татарин" взял рукой того за майку и медленно потянул на себя. "Ганс" в ожидании удара крепко зажмурил глаза, а "Татарин", уже не в состоянии больше сдерживаться, громко рассмеялся:

- Что, на измену выпал?! Хахахахаха! Ну ты, "Ганс", пиздец, совсем, блять, нервный какой-то стал. Я же пошутил! Ахахахаха! Ну и видос у тебя! Обосрался поди?

Тот облегчённо выдохнул и, улыбнувшись, начал мямлить в своё оправдание, что дохуя всяких событий вокруг в последнее время, которые ушатали его окончательно, и, чтобы поскорее соскочить со скользкой для него темы, посмотрел на стоявшего в дверях и переминавшегося с ноги на ногу "Васю", затем спросил:

- Новенький?

"Татарин" обернулся и кивнул головой.

- Да. Положенец. Тёлка моя. Ггг. Да, "Василиса"? - "Вася" опустил голову. - Ты, "Ганс", место для его шмотья определи. Вату ему там дай с бельём. Думаю, на койку того пидора ляжет пока, как его там?

- Вадя, - напомнил "Ганс".

- Угу, - кивнул "Татарин". - Кстати, чё он там?

- Да хуй его знает. Как к лепиле тогда сломился, так больше его никто и не видел. Вещи его тут пока, в отряде.

"Ганс", подойдя к стеллажам и отодвинув фанерную дверцу в самом нижнем, пыльном и грязном углу, кивнул на него "Васе", небрежно велев:

- Туда вон кидай, мыльно-рыльные забирай и жди. Я сейчас тебе вату дам и бельё. Сам не прикасайся ни к чему.

"Вася" нагнулся и стал искать в сумке пакет с туалетными принадлежностями. "Ганс" оценивающе посмотрел на обтянутую брюками "Васину" задницу, повернулся к "Татарину", одобрительно закивал головой:

- Рабочая, хорошая!

- Я те, блять, дам рабочая! Сказал же, мой личный. Так что слюни не пускай тут.

В этот самый момент дверь в каптёрку отворилась, и в неё буквально влетел расплывающийся в широченной улыбке Артём.

- "Татарин"! Ебать! - распахнул он объятия. - А мне говорят, что в отряде уже, а я не верю.

- Здарово, "Ерёма"! - обнял "Татарин" своего кореша. - Так у мусоров хуй поймёшь, что в голове. Никакой логики. Сам не ожидал, что отпустят. Да ещё и под вечер. Думал, неделю ещё минимум на подвале сохнуть буду.

- Так ахуенчик же?! Нахуй тот подвал! Тут такие движняки сейчас начинаются, что нехуй по тем подвалам сидеть.

- Это да, - согласился "Татарин", - дел пиздец.

"Вася", достав необходимое, поставил сумку в указанное "Гансом" место и посмотрел на "Татарина". Тот, поймав его взгляд, сказал "Гансу".

- Давай ему уже постель и пойди покажи "Вадину" койку, пусть заправляется, а то на ужин скоро. После ужина покажешь ему дальняк и объём работ.

"Ганс" кивнул и, вытащив грязный, в жёлтых пятнах матрас, кинул на него сероватое постельное бельё, приказал "Васе":

- Давай бери вату, пошли за мной, шконарь твой покажу.

И они вышли.

- Кто это? - кивнул Артём в сторону закрывшего за собой двери "Ганса".

- "Вася", - усмехнулся "Татарин", садясь на табуретку, - чушок. На подвале познакомились, с ним прежний смотрящий маляву передал, его менты тут попалили. Короче, долгая история. Факт, что ему не повезло... Я ему предъявил, так он у меня той же ночью и отсосал. Теперь будет за щеку принимать до конца срока. Парашу чистить, шмотьё мне стирать.

- Ой, блять! - оживился Артём. - Слушай, может, он и мне постирает, а то у меня пиздец уже трусам с носками.

- Да не вопрос, чего только для кореша не жалко, - засмеялся "Татарин" и, посмотрев на часы, висящие на стене каптёрки, разочарованно заметил: - Помыться бы... Сука, заебался... Провонялся весь этим подвалом. Но это ж сейчас на ужин гнать начнут.

И тут же, словно в подтверждение его слов, раздался крик дневального, сообщавший пацанам, что начинается построение на ужин. Послышался топот многочисленных ног и стук часто закрывающейся двери.

- Эх, идём, "Ерёма", пожрём, что ли. Чё там сегодня опять? Наверное, рыба с картошкой?

- Х. з. Вчера капуста тушёная была, - пожал Артём плечами, и они вышли из каптёрки.

Часть 7 (последняя)

После ужина, когда пацаны кучковались на крыльце столовой, ожидая, пока подтянутся все остальные, чтобы строиться для возвращения по отрядам, к "Татарину" по очереди подошли сначала "Сиплый", суховато поздравивший его с освобождением из трюма, на что "Татарин" поблагодарил его за прогон, за доверие, пообещав, что уже с завтрашнего дня займётся всеми движениями, а затем "Муслим", который, наоборот, настолько искренне радовался появлению "Татарина", как будто это был его старый, добрый приятель. Обнявшись с корешем, он стал рассказывать тому и про общение с "Мюллером", перед тем как их выпустили с подвала, и про то, как тот пытался грузить и запугивать пацанов, про встречу в курилке, когда было решено ставить "Татарина" на место Цвана, ну и про последние движняки в целом.

- "Турист" сука конечно, гнал на тебя, но, правда, уже не так сильно, как на сходняке. Попустился немного. К тому же "Сиплый" его обломал нехило. "Мансур" "Сиплого" поддержал тоже, я пробивал потом. Но смотри, "Татарин", нехорошие качели. "Турист" реально не в восторге. Слышал, пацанов кучкует.

- Да похуй, маляву же все подписали, и "Турист" тоже. Будет быковать, ему же и предъявят. Закон один для всех.

- Это да; поэтому и подписал, потому что раздупляется, что не может братве не подчиниться. Хочешь сам по себе тащить, вали нахуй с блатных и живи вне закона. Хотя ты ж знаешь, вне закона только суки да пидоры живут, так что "Турист" будет терпеть, но делать, что скажут. Но при первой же возможности, думаю, серанёт тебе конкретно.

- Да и хуй с ним. Разберёмся. Чо у тебя в отряде-то интересного?

- Нормально. Как и договаривались тогда, троих пидоров вычислили. Двое потом ещё сами определились. Пацаны, конечно, пизды им вломили, что тихушничали. Потом мыло всех хавать заставил - обрыгали, блять, весь дальняк, но нихуя, заставил всё схавать, до последнего кусочка. Теперь вот бьются за положение. Приподнял себе пацана. "Фёдор" погоняло. Помогает мне. "Шрам" ещё - ну, тот мой кореш, с которым ты меня видел. В общем так как-то. Бабок чуть собрали.

- Красавчик. Видишь, я в тебе не ошибся. Сегодня отдохну, завтра общак отожму, бабки на общее скинешь. Потом надо будет каких-то сигарет подмутить пацанам, да и поляну повторно накрыть в благодарность, ведь мусора в прошлый раз так и не дали посидеть по-пацански, душевно.

- Ага, мы, когда с подвала вышли, "Гансу" твоему прописали, - усмехнулся "Муслим" и, словно извиняясь, что помяли "Татаринского" каптёра, добавил: - "Сиплый" сказал, что для порядка надо по-любому ему пизды вломить.

- Вломили и вломили, хуй с ним. Чего уж теперь. Считай, выгреб профилактических пиздюлей. Чтобы жизнь мёдом не казалась, ггг... Ладно, пошли, "Муслим", строиться... "Ерёма", ты где там? - окликнул "Татарин", ища своего приятеля.

При упоминании "Ерёмы" "Муслим" снова вспомнил о "Татаринской" просьбе. Понимая, что тот не просто так позвал "Ерёму", а как бы намекая тем самым "Муслиму", что тот всё ещё является его должником, он решил больше не тянуть с обещанным и решить вопрос "Татарина" в ближайшее время.

Вернувшись к себе в отряд и обмывшись хорошенько под краном в умывальнике, "Татарин", усердно обтираясь насухо большим махровым полотенцем, велел дневальному построить отряд в расположении. Услышав команду, пацаны нехотя отрывались от просмотра телевизора и, бурча, шли строиться на продоле, между кроватями. Возражать "Татарину" не смел никто. И потом, несмотря на то, что хоть это и считалось их личным временем, но всем по-своему было интересно, что скажет новый "смотрящий".

Когда все собрались и в расположении наступила полная тишина, "Татарин" сел перед строем на табуретку и, вертя чётки между пальцами, сказал:

- Начинаем жить по-новому. По-справедливому. "Ерёма", выходи.

Артём вышел из строя, и "Татарин" показал ему рукой встать около себя.

- "Ерёма" будет смотрящим над отрядом, и я с него буду спрашивать за все ваши косяки. В свою очередь, он будет спрашивать со всех вас. Это всех касается, понятно?

Пацаны закивали головами.

- От вас зависит порядок, учёба, промка и прочие мусорские мероприятия, исполнение которых будет контролироваться активом. "Ерёма" будет контролировать актив. За каждый снятый с отряда балл будете получать пизды все вместе от меня и от актива. Мне по х., и я не буду разбираться в тонкостях, буду ебашить всех подряд. Это тоже, надеюсь, понятно. Про меня все уже слышали, так что наш отряд должен быть первым и только первым, нихуя остального я не приемлю. Теперь второй вопрос: пидоры, обиженные, рабочие и не рабочие, те, кто по беспределу был опущен или сам загасился, предлагаю выйти из строя и самим обозначиться. Вы все знаете, что это надо было сделать сразу, но поскольку до сегодняшнего времени тут творилось хуй проссышь что, то я даю вам ещё один шанс. Убивать за такой косяк вас никто не будет.

Строй не шелохнулся.

- Недоходчиво объяснил. Поясню популярно, - встал с табуретки "Татарин". - Сейчас, учитывая все эти мусорские подлянки, в которые нас всех втянули, даю некоторое снисхождение, так как с таким беспределом мы ещё не сталкивались, поэтому у вас есть возможность честно обозначиться самим. Раз тебе обозначили твоё место по жизни, ты должен его занимать. Если и сейчас кто-то решил пропетлять, то он должен просекать, что рано или поздно мы всё равно вас вычислим, потому что вы один хуй среди нас тёрлись и кто-то вас по-любасу узнает, тайный вы там или не тайный. Вот тогда уже пеняйте на себя и просите лёгкой смерти, потому что пиздить вас уже никто не будет, а просто утопят в вонючей параше. Можете в этом даже не сомневаться.

"Татарин" смолк, и через несколько секунд после того, как он замолчал, из строя вышли двое пацанов и опустили глаза в пол.

- Это уже что-то, - одобрительно кивнул головой "Татарин". - Ещё! Я не верю, чтобы только двое было. "Вадя" на больничке. Новенького я привёл, он только мой шнырь и сейчас на параше. Смелее. Даю ещё тридцать секунд.

Через какое-то время, когда наступила тишина, из строя неуверенно вышел ещё один пацан.

Лёшка же стоял в первом ряду и старался даже не смотреть на вышедших. Он глубоко дышал носом, пытаясь унять волнение и успокоить учащённо бьющееся сердце. Выходить он, конечно же, не собирался, но страх быть разоблачённым просто сводил его с ума. В данный момент он хотел только одного: чтобы всё побыстрее закончилось и пошло дальше по-старому. И ещё он очень в душе надеялся на то, что "Цван" всё-таки сдержал своё обещание и никому ничего не рассказывал.

Внезапно "Лёшкины" глаза встретились с Саниными. Они давно не общались - времени не было, да и тем особых для разговоров тоже. Теперь же тот смотрел на Лёшку долгим, вопросительно-умоляющим взглядом. Лёшка едва заметно отрицательно покачал головой, давая понять тому, что выдавать его не собирается. Это было не только в силу Лёшкиной доброты, но и в знак благодарности за то, что именно Саша спас его, забив тревогу, когда Лёшка вскрывался в подвале.

"Татарин" же, подождав ещё немного, посмотрел на часы и сказал:

- Всё. Раз больше желающих обозначиться нет, я предупредил. Вы свою работу знаете, - обратился он к вышедшим, - кран ваш крайний в умывальнике, очко ваше ближе к окну, параша, расположение, мусор, стирка - всё ваше. Пиздить вас для развлечения не будут, если только, конечно, вы не будете косячить и отказываться делать то, что должны делать по положению, это я вам гарантирую. Беспредела у нас не будет. Сейчас пиздуйте на дальняк - там "Вася" шуршит, он расскажет, что к чему.

Пацаны повернулись и понуро побрели в сторону туалета.

- Остальные, учитывая зашквар и то, что пидоры тусовались среди вас, будут хавать мыло, чтобы очиститься. Так решила братва. "Ерёма", организуешь после отбоя.

Когда всё закончилось и пацаны, проблевавшись в туалете, поедая противное, скользкое мыло, разошлись по своим койкам, а опущенные навели везде окончательный порядок и отряд устало погрузился в глубокий сон, в каптёрке собрались "Татарин", "Ерёма" и "Ганс". Они пили крепкозаваренный душистый чай со сгущённым молоком и курили в открытую форточку.

- "Ганс", а ну сходи проверь, чё там на параше и в спальном творится, чтобы не было беспредела, - сказал "Татарин", и тот, понимая, что "Татарин" просто хочет, чтобы он вышел и не мешал разговору, с готовностью поднялся.

Как только дверь за "Гансом" закрылась, Артём посмотрел на "Татарина" и поблагодарил:

- Спасибо!

- За что? - удивился тот.

- За смотрящего.

- Ааа, не стоит, - усмехнулся "Татарин". - Ты пацан правильный, с понятиями, хоть я тебя по беспределу чуть было и не того, бггг...

Вспомнив, как он заехал на подвал, Артём вспыхнул и покраснел.

- Да уж, сука, вспоминаю наше знакомство в подвале и даже не верю, что мы скорешились. Я думал, убью тебя там к хуям.

- Ну уж убьёшь. Киллер, бля. Не гони. И потом, что было, то было. У меня, кстати, всегда так по жизни. Если я с чуваком пересекаюсь и сразу на конфликте, то потом мы с ним лучшие друзья. А бывает, что наоборот - вроде чувак толковый, с понятиями, авторитет, а по сути гниль, и через какое-то время начинает из него эта гниль лезть со всех щелей. Качели, рамсы идут, и заканчивается это всё, как правило, очень хуёво. А ты вон толковый, да и подгоны у тебя серьёзные. Завтра общак заберём, вообще бизнес мутить будем с твоими возможностями.

- Есть идеи?

- Да, блять, как у дурака фантиков, - снова засмеялся "Татарин", а затем, в одну секунду став серьёзным, задумчиво произнёс: - Но есть в этом всём одна проблема.

- Какая? - тихо спросил Артём, обернувшись на дверь, словно боясь, что их кто-то может подслушать.

- На общак надо кого-то ставить. Считать бабки, вести кассу. Своих не хочу никого подтягивать, потому что если блудняк какой-то будет, то хуй с кореша спросишь, да и другие кинут предъяву, что, мол, твой кореш, за него и тащи. Так что нахуй надо, и теперь хуй его знает, что делать дальше, а кандидатура мне нужна уже в ближайшие дни.

- А старого оставить? - предложил Артём.

- Не. Не вариант, - отрицательно покачал "Татарин" головой. - Во-первых, он раскрыт, его вся братва знает, а значит может щимить в любой момент, тот же "Турист" например. Во-вторых, он "Цвановский", а хуй его, "Цвана", знает, что у него там на уме в тюрьме. "Туриста" же, кореша его, тут задвинули, и как он к этому отнесётся, х. з. Я так понимаю, он рассчитывал, что "Турист" встанет у руля и будет греть его там. Теперь же вот обломилось ему. К тому же такой чувак, на общаке, должен быть всегда под рукой, то есть в нашем отряде. Притом он не должен выделяться, бросаться в глаза, не должен быть блатным или - не дай боже! - мастевым, а просто нормальным - короче, толковым незаметным парнягой. Хуй его, короче, знает. Так на них смотрел сегодня - все на одно лицо, короче, даже пока не знаю, с кем и поговорить. Надо каждого пробивать, кто чем дышит. Тема ж серьёзная, хуй проссышь кого на неё не подпишешь.

Артём на секунду задумался, и вдруг его лицо просияло.

- Слушай, "Татарин", а малой?

- Какой малой?

- Ну тот, который тебя приволок, когда я с тем чёртом на подвале схлестнулся.

"Татарин", пытаясь вспомнить Лёшку, пожал плечами.

- Хуй его знает, а кто он?

- Да Эйнштейн, пиздец! - Артём, радуясь тому, что ему в голову пришла отличная идея, с горящими глазами смотрел на "Татарина". - Ты пока на трюме засыхал, его тут преподы чуть ли не в гении математики записали.

- Серьёзно?

- Ага. И потом опять же, он вроде пацан толковый и неприметный. Всё, как ты хочешь. С блатными не тусуется. Сам по себе такой.

- Хм, - задумался "Татарин", - может быть, может быть. Интересная тема, "Ерёма", только надо будет его пробить хорошенько, чтобы не сука был и не пидор. И потом, надо его обязательно проверить в деле. Пару подстав ему кинуть, чтобы проявил себя. Завтра этим и займёмся. А вообще ничо, спасибо, что идею подкинул. Красава.

Артём расплылся в довольной улыбке и только собрался было что-то ответить "Татарину", как дверь в каптёрку открылась, и в неё влетел взволнованный "Ганс".

- Чё случилось опять? - спросил "Татарин", видя его перевозбуждённое состояние.

- "Храпа" поймали вроде, сюда везут, - выпалил "Ганс", беря свою кружку со стола и большими глотками допивая остатки остывшего чая.

"Татарин" глянул на Артёма, но промолчал. Несмотря на неожиданную новость, он уже знал, что надо делать дальше.

страницы [1] . . . [5] [6] [7]