Весенние лекции (глава 4)

Шелестят страницы. Плавает пыль в солнечных лучах. Кто-то ходит за высокими стеллажами с книгами. Ступает тихо и осторожно, будто обречённый юнец в пещере Минотавра.

Я сижу в библиотеке, переписываю скучные абзацы, похожие на гранитные кирпичи. Переписываю в свою засаленную тетрадь с лекциями по истории. Воздух в библиотеке спёртый и душный. Кажется, что кто-то сжимает твои лёгкие сухими сильными пальцами.

За столом неподалёку сидит стайка первокурсников, три парня и одна девушка. Все прыщавые, тощие и вообще стрёмные. Поглядывают в мою сторону, зажимают рты, давятся хихиканьем. Они бы заржали во весь голос, если бы не боялись получить люлей от библиотекарши.

Так бывает, когда про тебя говорят, что ты гомосек. Мелочь хихикает и тычет пальцами. Мелочь любит чувствовать превосходство над кем-то. Особенно если эта мелочь - прыщавые дрочеры-недоумки, которые и сами бы не отказались от минета даже от парня. Проблема только в том, что минеты им никто не предлагает. Совсем никто.

Что касается более старших, то они относятся к тебе либо с любопытством, либо равнодушно. Когда взрослеешь и набираешься мозгов, понимаешь, что до остальных тебе совсем нет дела. Как и им до тебя. Если они не входят в твой круг общения, конечно.

Библиотечная дверь скрипит, и заходит Димка. Копошится на ходу в своей сумке, вытаскивает несколько книг. Я даже замечаю тот томик с поэзией, которым он мучил меня в парке на прошлой неделе.

Выжидаю, когда Дима отвернётся к стойке библиотекарши, а потом смахиваю свои тетради в сумку и бесшумно двигаюсь на выход, провожаемый только насмешливыми взглядами стрёмных первокурсников.

Я избегаю Диму, да. Потому что слишком часто думаю о нём. Он становится для меня каким-то особенным, а мне этого совсем не нужно. С той нашей встречи в парке мы и словом не обмолвились, потому что я стараюсь не подпускать его к себе ближе, чем на три шага, хотя он всячески пытается до меня дорваться.

Вот и сейчас - он всё-таки заметил меня в библиотеке и мчится теперь по коридору, гулко шагая кроссовками по бетонному полу.

- Постой! - кричит.

Проходящие мимо студенты оглядываются на нас с непониманием, поэтому мне приходится остановиться.

- Чего тебе? - спрашиваю.

Он встаёт передо мной и снова копошится в своей сумке. На Димке сегодня шорты и спортивная майка - наверное, он только что с тренировки. Шея блестит от пота. Вздувшиеся мышцы на руках перекатываются под кожей при каждом движении. Я стараюсь на них не смотреть.

- Я сделал кое-что для тебя, - говорит Дима, продолжая копаться в сумке.

- Мне ничего не нужно, - отвечаю.

- Просто подарок, мелочь.

Это ещё одна причина, по которой я стараюсь избегать мелких, помимо их бесконечной тяги к романтике. Стоит всего лишь отсосать такому, и он тут же влюбляется. Ты тут же становишься для него единственным и неповторимым, суженым и ряженым. Когда тебе восемнадцать, всегда кажется, что жизнь стремительно проносится мимо. Поэтому хватаешься за что придётся, забираешь себе, боишься не успеть и проворонить всё на свете. Суть же заключается в том, что, когда тебе восемнадцать, жизнь ещё не началась толком.

- Вот.

Он наконец вытаскивает из своей сумки то, что искал. Это плетёная фенечка. Красные и жёлтые бисеринки складываются в незамысловатый узор. В зазорах между бисеринами перламутрово поблёскивает рыбацкая леска.

- Сам сплёл, что ли? - спрашиваю я, когда браслет ложится в мою ладонь.

- Да, - кивает. - Хотел, чтобы у тебя было что-то моё. Чтобы ты не забывал.

Представляю, как Димка сидит вечерами у себя в комнате в общаге и нанизывает бисер на леску своими большими руками. Представляю, как язык у него высунут от усердия. Как он сосредоточенно сверяется со схемой, распечатанной из интернета.

Мне становится тепло и смешно, но я сохраняю недовольную мину.

- Это ж бабское украшение, - говорю. - То, что я пидор, совсем не значит, что я ношу всякие цацки.

- Я же носить не заставляю, - отвечает Дима. - Положи в карман просто. Или на полку. Чтобы думать обо мне чаще.

Как будто я слишком редко о нём думаю.

- Спасибо, - я небрежно сую фенечку в карман джинсов. - Это всё, что ты хотел?

- Ну да, - бубнит он. - Тебе хоть понравилось?

Это всё безумно мило. Правда. Мило, как все эти феи и цветочки в журналах для девочек. Но мне кажется, это мне не подходит. Или что я слишком недостоин этого.

- Понравилось, - говорю сухо и официально, как директриса, отчитывающая провинившегося хулигана, продолжаю: - Но постарайся не отвлекать меня не по делу. Я к экзаменам готовлюсь вообще-то. Постарайся лучше совсем меня не отвлекать.

Он стоит на месте, замер растерянно, а я разворачиваюсь и ухожу.

Может быть, я бы и позволил всей этой истории развиться во что-то. Позволил бы себе посмотреть, что у нас с Димкой может получиться. Вот только такое всегда кончается одинаково - разрыв, слёзы, сопли, слюни, истерики. А в мире нет ничего более нелепого, чем парень, плачущий в подушку у себя в комнате из-за того, что его больше не хочет долбить в жопу другой парень.

У меня в башке просто кавардак, огромная свалка из неясных мыслей, поэтому я хочу развеяться самым действенным способом из всех, которые знаю.

Когда вечером к общаге подъезжает тонированная приора Саида, я уже жду на крыльце, намытый и надушенный, как элитная проститутка. Приора мигает мне фарами. Я открываю заднюю дверцу и падаю на сиденье.

На месте водителя Саид. Рядом, на пассажирском, ещё какой-то кавказец, которого я вижу впервые в жизни. На заднем, рядом со мной, сидит третий. Его я тоже не знаю. Все большие и бородатые. Майки чуть не лопаются от мощных, накачанных сисек. Они смотрят на меня с насмешливым удивлением, как будто я только что залпом выдул литр водяры.

- Бля, реально пацан, - говорит тот, что на пассажирском сидении. - Я думал, ты пиздишь.

- Я тебе пиздел когда-нибудь разве? - обижается Саид.

- И чё, реально всё сделает? - спрашивает второй.

- В самом лучшем виде, отвечаю, - ухмыляется Саид.

Он говорит мне:

- Знакомься, Никитос, это Арсен, - показывает на того, что спереди, - а это Мамед, - кивает на того, что сзади.

Я жму их большие тёплые ладони, чувствуя себя ланью, окружённой голодными львами. На секунду становится даже страшно, но я быстро напоминаю себе, что сам напросился. Саид давно хотел познакомить меня со своими дружбанами, но я всё увиливал. А тут этот Димка так расшатал моё внутреннее равновесие, что я, видимо, сам уже не понимаю, что творю.

Машина трогается. Борцы громко переговариваются на своём языке, ржут. Мимо мелькают огни города, светофоры, неоновые вывески. Я сижу, сложив руки на коленях, как выпускница-девственница, которая ещё не добралась до стола с шампанским.

Мамед приобнимает меня за плечо, прижимает к себе. Говорит что-то Саиду и Арсену, все опять ржут. Я чувствую запах пота от Мамедовой подмышки. Его рука лежит у меня на плече. Тяжёлая, как бревно.

Вывески всё мелькают и мелькают снаружи за тонированными окнами. Я вижу, как свободной рукой Мамед спускает с себя спортивки. Нижнего белья под ними нет. В свете фонарей с улицы различаю гнездо чёрной волосни и приподнимающийся хер толщиной с моё запястье. В нос бьёт запах спермы и мочи.

- Ну-ка, покажи, как это - "в самом лучшем виде", - говорит Мамед.

Саид подбадривает:

- Давай, Никитос, не выстави меня пиздоболом.

Арсен смотрит на меня любопытными чёрными глазами в зеркало заднего вида. Я пожимаю плечами и наклоняюсь. Втягиваю в рот смуглый член, разминаю его губами и языком. Мамед стонет. Арсен говорит что-то удивлённо и оживлённо.

Этот хуище вырастает у меня во рту до немыслимых размеров. Он почти не помещается там, но я всё равно давлюсь им, проталкиваюсь вперёд, надеваюсь на большую головку горлом. Слёзы текут из глаз в три ручья, пока я ласкаю мохнатые Мамедовы яйца пятернёй. Он тем временем пробирается рукой мне под джинсы, грубо мнёт мои булки своей заскорузлой ладонью. Вторая лежит у меня на затылке, не даёт мне сняться с торчащего колом здоровенного хера.

Я, впрочем, и не собираюсь сниматься. Горячая твёрдая плоть заполняет мой рот, и нет чувства прекраснее. Я облизываю член Мамеда, целую, засасываю, заглатываю по самые гланды. Машина подпрыгивает на ухабах и лежачих полицейских, и член толчками пробивается в горло. Кавказец стонет и бормочет что-то там на своём кавказском. Матерится, кажется.

Так проходит минут десять, а потом я понимаю, что машина остановилась. Пока я обрабатываю хуй Мамеда, Саид и Арсен выходят наружу, а затем и Мамед вынимает руку из моих джинсов, чтобы тоже выйти.

Следом вытаскивают меня. Мы в гараже, едва освещённом тусклой лампочкой под потолком. Пахнет соляркой, маслом и грязью. По углам валяются инструменты и мусор.

Мамед молча ставит меня на колени и заправляет свою елду мне в рот, пока Арсен и Саид закрывают ворота на засов. Мамед долбит меня в глотку, держа за уши. Голова у него откинута назад, лицо с прикрытыми глазами выражает блаженство. Смуглый член с причмокиванием входит и выходит, по лицу у меня текут слюни, о подбородок шлёпаются яйца.

Саид и Арсен подходят, встают рядом. Оба уже готовы к обслуживанию - штаны приспущены, стоячие обрезы вывалены наружу. Я берусь за них руками, не выпуская изо рта член Мамеда. Чувствую себя порнозвездой.

Они пододвигаются ближе, Арсен с Саидом, и я пробую их члены на вкус. Горячие и солоноватые, они исходят вязкой смазкой, подрагивают от напряжения. Я обсасываю их по очереди, облизываю со всех сторон, трусь лицом о крупные яйца. Кавказцы переговариваются друг с другом, ухмыляются, гладят меня по голове.

Потом сильные руки отрывают меня от пола, укладывают спиной на капот приоры. Стаскивают с меня джинсы и футболку. Я остаюсь совсем голый. Лежу на капоте, раздвинув ноги перед тремя братухами-борцухами со стоячими хуями.

Саид подходит первым. Смачно плюнув на ладонь, он растирает слюну по члену и приставляет его к моей дырке. Я ощущаю горячую пульсацию, а потом тепло и тягучая боль наполняют меня. Закусив губу, я издаю стон.

- Тише-тише, сучечка, - ласково бормочет Арсен, забираясь на капот и суя мне свой елдак в рот.

Заглотив его, я мну руками волосатые шары, пока Саид наращивает темп и дерёт меня так, что вся приора ходуном ходит. Мамед мнётся рядом, лапает меня за грудь и живот, надрачивает свой ствол.

Саид говорит что-то на своём тарабарском. Лицо у него всё потное и красное, мышцы под майкой обрисовываются особенно чётко.

- Даа, и рот тоже лучше бабского, - отвечает Арсен по-русски, вгоняя мне свой хер в горло по самые яйца.

Саид сбавляет темп и выходит из меня. Его место тут же занимает Мамед. Он сплёвывает на мою развороченную дырку и с размаху вгоняет свою башню так, что яйца звонко шлёпаются о мою задницу на весь гараж. Я выгибаюсь, едва не прикусив хуй Арсена.

- Осторожнее с зубками, - говорит он, слезая с капота и освобождая место для Саида.

Тот садится на меня сверху, и моё лицо оказывается прямо промеж волосатых булок. Я высовываю язык, привычно нахожу потную дырку. Яйца Саида лежат у меня на переносице, пока мой язык углубляется в его тёплое нутро. Перед глазами только заросшие густым чёрным волосом ляжки, поэтому я не вижу Арсена и Мамеда. Они переговариваются и, кажется, сменяют друг друга, пока Саид елозит жопой по моим губам. Я уже не понимаю, кто именно меня ебёт. Задница горит от яростной долбёжки. Как будто у этих кавказцев лет сто ебли не было, и вот они наконец дорвались до бесплатной щели.

Саид приподнимается, вставляет хер мне в рот и кончает. Почти одновременно чей-то член - Арсена или Мамеда - разряжается у меня в очке. Меня накачивают горячей спермой с двух сторон, а я прилип вспотевшим телом к капоту машины и не могу даже пошевелиться. Пульсирующие стволы дёргаются во мне почти минуту, а потом Саид слезает с капота, и я вижу, что в жопу кончал Мамед. Арсен стоит рядом и ждёт своей очереди, гоняя шкурку как сумасшедший. Как только Мамед вытаскивает из меня опавший хер, Арсен тут же вставляет свой и почти сразу стонет, выпуская в меня свою порцию спермы.

Я лежу на капоте, выебанный и обессиленный. Лицо в слюнях, слезах и сперме, руки едва шевелятся. Кавказцы снимают меня с капота, ласково шлёпают своими ручищами по заднице, подтягивают свои спортивки.

- Молодца, - хвалит Мамед. - Лучше всех этих шлюх с шараги.

- Он мне почти каждый день жопу лижет, - хвастается Саид. - Даже не ломается, как эти суки.

Я наклоняюсь за своими джинсами, поднимаю их. Димкина фенечка вываливается из кармана на грязный пол. Подбираю её. По ляжкам течёт сперма, скулы от отсоса свело так, что рот едва закрывается, а я стою и смотрю на эту фенечку остекленевшими глазами. На душе погано... Ну вот, хотел развеяться, а сделал только хуже.

- Пойдём, отвезу тебя в общагу, - говорит Саид. - Мне ещё свою шкуру из клуба забирать.

Я молча киваю и убираю фенечку обратно в карман. Подальше от глаз.