Весенние лекции (глава 5, последняя)

Свет из окна, яркий и горячий, разливается по тетради жидким золотом. Если выглянуть наружу, можно увидеть, как наступает лето - так и идёт по улицам, выталкивает весну, перекрашивает всё под себя. Серьёзно, у кого вообще должно быть желание учиться в такую погоду?

Послушно вожу ручкой по строчкам, рисую закорючки, складывающиеся в слова, которые диктует Алексей Иванович. Слова складываются в предложения, предложения в абзацы. Пишу чисто автоматически, почти не вижу букв, потому что перед глазами лишь лицо Димки.

Последние две недели только и делаю, что прячусь от него. Хожу самыми далёкими коридорами, после пар пользуюсь чёрным ходом. Даже изучил Димкино расписание, чтобы не оказаться случайно рядом с кабинетом, в котором у него пара.

А он всё равно находит меня. Интуиция какая-то или ещё чего. Вылавливает, хватает за рукав, тащит куда-нибудь в сторонку. Всё предлагает быть вместе. Плетёт, мол, всю жизнь шёл к осознанию, что именно это ему нужно. Я говорю постоянно одно и то же:

- А мне не нужно.

- Я же вижу, что хочешь, - отвечает.

Всё-то он видит.

- Даже если и хочу, всё равно тебе нужно поискать кого-нибудь другого.

- Кого?

- Кого-то поневиннее. Знаешь, со сколькими я уже трахался?

- Да это не при чём!

Даже если удаётся ускользнуть от Димки, на следующий день он ловит меня в столовой или на выходе из аудитории после пары. И всё начинается по новой:

- Я правда только с тобой хочу.

Всю жизнь я считал себя выше всех этих ванильных глупостей. Смеялся над фильмами и книжками, где герои ради друг друга всё, что хочешь, сделают. Считал это выдумкой писателей, которую тупые пацаны хавают и превозносят. А оказалось, что просто нужно было встретить однажды Димку, чтобы понять хоть что-нибудь.

Сейчас я вывожу в тетради скучные абзацы, а сам вспоминаю, как сказал ему несколько дней назад:

- У нас всё равно ничего не получится.

А он спросил:

- Почему это?

- Потому что все отношения заканчиваются одним и тем же.

- Не все.

- Да брось. Вот ты наверняка в неполной семье живёшь, скорее всего, с матерью, которая с отцом давным-давно развелась.

Он не нашёл, что ответить, и я понял, что прав. Продолжил:

- И так всегда. Зачем пробовать, если знаешь, что ничего хорошего не выйдет?

Он не унимался:

- Ну бывают же исключения! Бывает, что люди всю жизнь вместе! У меня вон так тётка со своим мужем со школьных лет вместе. Представляешь?! А бабка с дедом вообще сто лет!

Вечером от него ещё смс пришла: "И соседка со своим тоже давно вместе!". Я, как дурак, полчаса улыбался.

Сейчас записываю эти дурацкие лекции, а сам вспоминаю, как едва успел улизнуть, заметив вчера Димку в конце коридора. Он похож на снежную лавину - увидел тебя и накрыл, хрен скроешься. В этом есть какая-то надёжность, от которой крышу сносит ещё больше. И такая хорошая безысходность - понимаешь, что не получится убежать, и сам этому рад.

Я закрываю тетрадь, убираю её в сумку. Вешаю сумку на плечо, встаю и двигаю на выход. Однокурсники поднимают головы от своих конспектов, смотрят на меня с удивлением.

- Никита? - говорит Алексей Иванович, обрывая свою нудную лекцию. - Я что, пропустил звонок на перемену?

- Да нет, - отвечаю, как ни в чём не бывало проходя мимо.

В коридорах пусто и тихо. Солнце заливает бетонный пол, по которому я гулко топаю кедами. Дыхание сбилось ещё тогда, в аудитории, и теперь дышу часто, как запыхавшийся пёс. Сердце колотится о рёбра, будто просится наружу. Редкие зубрилы, сидящие на подоконниках с учебниками, провожают заинтересованными взглядами.

Если бороться с самим собой, в любом случае выйдешь проигравшим. Иногда не нужно сопротивляться происходящему, а нужно просто плыть по течению.

У Димки сейчас нет пары, значит, сидит у себя в комнате.

Выхожу из корпуса, пересекаю парк - тот самый, где мёртвые поэты совсем недавно шелестели страницами, возмущаясь нашим с Димкой шалостям. Теперь тут всё зеленым-зелено, листва сочная и густая, почти летняя. Шумит от ветерка, пахнет каникулами.

Пересекаю дорогу, дёргаю на себя обшарпанную дверь институтской общаги. Старенькая вахтёрша глядит приветливо из-под своих гигантских очков:

- Что, Никитка, пораньше отпустили?

Говорю рассеянно, почти себя не слыша:

- Пораньше, Марьлексевна.

Поднимаюсь по блестящим от влаги, только что вымытым уборщицей ступенькам, а сам думаю, что будет, если не найду сейчас Димку. Куда девать весь этот настрой? Я же взорвусь просто.

Стучусь в его дверь, жду пару секунд, стучусь снова. Жду ещё, опять стучу. Уже теряю надежду на ответ, когда дверь вдруг открывается и на пороге застывает сонный Димка в одних только джинсах:

- О, привет. А ты что...

- Пусти.

Он запускает меня, прикрывает дверь, оборачивается, чтобы спросить что-то. И тогда я делаю то, чего никогда ещё не делал ни с одним парнем, - целую Димку прямо в губы, тёплые и мягкие. Пушистая светлая щетина щекочет подбородок, а я не отпускаю влажный язык, покусываю снова и снова, будто хочу проглотить. Димка неумело ласкает меня, гладит по спине, плечам, шее. Ладони у него большие и горячие, пальцы дрожат от волнения.

- Ты что, пьяный? - спрашивает с робкой улыбкой, когда я наконец отрываюсь.

- Можно и так сказать.

Тащу его за крепкое плечо к кровати, укладываю на спину, забираюсь сверху. Пружины сварливо скрипят под нами. В комнате светло и жарко, открытое окно изливается птичьим щебетом, шумом листвы и негромким говором случайных прохожих.

Димкины ладони набираются уверенности, забираются под мою футболку, гладят по талии. Больше никакой дрожи, только наивная осторожность. Стаскиваю футболку, кидаю на пол, к другим разбросанным Димой шмоткам. Наклоняюсь, целую его в шею. Чувствую каждую жилку, пульсирующую под кожей. Пахнет потом и дезодорантом. Прижимаюсь всем телом, чувствую пульсирующий напряжённый ствол.

- Хочешь? - спрашиваю.

- Даже не представляешь, как.

Джинсы тоже летят на пол, и вот мы в постели совсем голые, он прижимает меня к койке собой, целует в шею, в ключицы. Мурашки расползаются по телу. Глажу руками его грудь, живот, спускаюсь к члену. Исходит смазкой, подрагивает в пальцах.

Димка действует по наитию - закидывает мои ноги себе на плечи, разминает дырочку пальцами. Продолжает целовать куда придётся, обдает кожу горячим дыханием. Я запускаю руку ему в волосы, глажу по голове. Ощущаю эту голову такой родной, будто всю жизнь только за неё и держался.

Член упирается в меня, замирает, а потом медленно входит. Вот Димка весь во мне, мы плотно прижаты друг к другу, прилипли разгорячённой вспотевшей кожей. Пыхтим, как бегуны на финише. Он входит раз за разом, яйца шлёпают по заднице. Кусаю его губы, чтобы не стонать. Ничего вокруг не осталось, только тепло этого тела, придавившего меня к кровати. Так продолжается несколько минут, а потом я чувствую пульсацию внутри и кончаю сам, даже не прикасаясь к члену. Если удовольствие - это гора, то мы на её вершине. И я больше не собираюсь спускаться. Никогда.

Димка лежит на мне, не выходя. Смотрит прямо в глаза, будто всё ещё не верит. Смотрю в ответ, изучаю каждую крапинку в его ярко-зелёных радужках, пересчитываю каждую светлую ресницу. Долго висит тишина, слышно только шелест листьев да этих прохожих, а потом он спрашивает с улыбкой:

- И что, правда с многими трахался?

Вспоминаю Саида, Алексея Ивановича. Вспоминаю соседских парней Кольку и Макса. Вспоминаю своего дядю. Ещё кучу лиц и имён, которые смазались в голове. Потом вспоминаю того тракториста, с которого всё началось. Теперь это так далеко и недосягаемо.

Говорю:

- С многими. Но они ничего не значат.

И он спрашивает:

- А я значу?

И я отвечаю:

- Только ты и значишь.