Я выбираю жизнь (Жизнь проституток)

Часть 1

Я задираю голову вверх. Луна золотым рожком повисла над головой, и первые, еле заметные звёзды причудливыми узорами начали проявляться на вечернем небе. Эта картина особенно привлекательна, когда стоишь на крыше шестнадцатиэтажки. Напоминаю себе в очередной раз, что это будет не больно. Один шаг вперёд - и всё будет кончено. Мне не нужно внутреннего монолога, не нужно оставлять записку или ждать, пока тишина, отдающаяся у меня в голове, сведёт меня с ума... И поэтому я подхожу к парапету. Мысли, все до единой, пропадают. Вопреки ожиданиям умиротворение не приходит. Зато я не испытываю ни страха, ни горечи - только внутреннюю тошноту вкупе с внутренней тяжестью. Меня ведёт вперёд, словно от усталости. Я замираю... И тут звонит телефон. Врезается в тишину пустой мелодичной трелью.

- Блядь.

Выуживаю из кармана толстовки смартфон, который приятно щекочет подушечки пальцев из-за вибрации. С экрана на меня смотрит чёрно-белая фотография с надписью "Илья". Та самая, которую я сделал шесть лет назад. На память... О тебе...

Молча прикладываю телефон к уху.

- Арс? - раздаётся голос Ильи, перекрывающий шум оживлённой автострады на заднем фоне.

Как и всегда, его речь звучит с интонацией безумно спешащего человека. Странно, но я всё ещё помню это, хотя в последний раз он звонил мне шесть лет назад.

- Мне нужно, чтобы ты срочно подъехал ко мне домой. Понимаю, мы не общались шесть лет... но это очень важно, Арс. Я в полной заднице! Мне нужно, чтобы ты посидел с моим сыном, Мишкой. Няня, которая за ним приглядывает, заболела, а мне больше некому доверить его. Один на ночь он никогда ещё не оставался...

Я хочу выбросить телефон, разбить его, отключить... Но привычка во всём соглашаться с Ильёй, даже если мы не общались долгое время, не даёт этого сделать.

- Алло! Арсений, ты меня слушаешь? - с усталым вздохом уточняет Илья и, не дождавшись ответа, продолжает говорить: - Вышлю тебе адрес по смс. В вестибюле тебя встретит консьержка. Представишься и покажешь ей документы, и она отдаст тебе ключ от квартиры. Арс, я тебя очень прошу, пожалуйста, окажи услугу...

Я отстраняю телефон от уха и смотрю на дисплей. Десять часов вечера. Я не планировал дожить и до полуночи.

- Деньги, при необходимости, возьмёшь на комоде в прихожей, - продолжает звучать безапелляционный голос Ильи. - Звони только в крайнем случае. Я вернусь завтра к двум часам...

И, стоя на крыше в этот момент, я понимаю, что мне должно быть всё равно и на Илью, и на его сына, но продолжаю слушать уверенный голос мужчины.

- Если выйдешь прямо сейчас, то доберёшься до места за полчаса, если живёшь всё там же, где я помню, - он наконец-то вставляет паузу для моего ответа. - Ты приедешь?

В голове пусто. Все мысли улетучились. Но, наверное, я смогу подождать...

Квартира Ильи просторнее и в раз двадцать дороже, чем моя однушка на окраине города. Три комнаты, просторный холл, огромная кухня-студия и его кабинет, оформленный в кричащем ампире. Мне становится неуютно среди всего этого бархата и тяжёлых портьер, бесчисленных статуэток и антикварных мелочей, щедро усыпавших все комоды и журнальные столики. Замечаю за собой, что мне тяжело сфокусировать своё внимание на чём-то одном, всё плывет перед глазами, и я вспоминаю, что с прошлого утра вообще ничего не ел. Во рту - привкус желчи, от которого подташнивает. Ладони потеют, потеет спина, и футболка противно прилипает к телу.

Мишка, пацан с копной чёрно-угольных волос и ярко-синими глазами отца, смотрит на меня со смесью сомнения и неодобрения, когда я, тяжело вздыхая, сажусь на стул в кухне и спрашиваю, можно ли здесь курить.

- Папе бы это не понравилось, - отвечает мелкий, присаживаясь напротив.

Да, папе, как я подозреваю, многое бы не понравилось. И порезы на моих запястьях, которые я так тщательно прячу под рукавами толстовки. И тот факт, что он оставил своего сына на парня, который пропах безнадёжностью насквозь.

Я поднимаюсь с места, чтобы открыть окно. Вынимаю из пачки одну сигарету и закуриваю, присаживаясь обратно за стол.

- Куда сбросить пепел? - спрашиваю у Мишки с лёгким намеком на любезность.

Тот подвигает мне стеклянный стакан из-под сока, стоящий посередине стола.

- Подойдёт?

Одобрительно киваю и продолжаю молча курить. Механически.

- У тебя смешные волосы, - глядя на меня, говорит Мишка, неосознанно касаясь своих локонов, провожает взглядом пепел, соскочивший с кончика сигареты. - Такие белые, как будто ты седой.

- Я и есть седой.

- Правда?

- Да.

Тушу сигарету о край стакана. И в тот момент, глядя в лицо Мишки, не могу понять, знает ли он, что люди не седеют так рано. Двадцать пять не рубеж старости. Чего не скажешь о смерти: для неё не существует норм.

- Тебе не пора спать? - уточняю, рассеянно проводя пальцами по экрану смартфона.

Илья по-прежнему не отвечает на сообщения.

Мишка самодовольно улыбается.

- Папы нет дома. Завтра выходной. Зачем?

- Справедливо, - разглядываю черты его лица: густые брови, чёрные длинные ресницы и полные алые губы.

В нём слишком много от отца и слишком мало от матери. Слишком много... В последний раз я видел его совсем крохой, тогда ему и трёх недель не было. Сам Мишка точно не может помнить этого, а Илья не упомянул, наверное.

- Ты знаешь, почему я здесь?

- Потому что больше со мной сидеть некому, - пожимает плечами мелкий и тут же ехидно добавляет: - Если бы было кому, папа ни за что не разрешил бы тебе приходить и курить здесь.

Да уж, в отца он пошёл не только внешностью. Я ухмыляюсь. Оглядываюсь будто бы между прочим на холодильник. Живот снова скручивает спазмом, вызвав приступ тошноты. Пытаясь отвлечься, я спрашиваю:

- А где твоя мать?

После того как мы с Ильёй расстались, упоминание об этой женщине вызывает у меня острую неприязнь, граничащую с ненавистью.

- Ушла, - отзывается Мишка очень спокойно и перехватывает мой взгляд, метнувшийся к холодильнику, - когда я родился. Папа говорит, она была ещё девчонкой, ей надо было саму себя вырастить для начала... Ты хочешь кушать?

Молча киваю головой. Да, в тебе действительно слишком много от твоего отца.

Мишка поднимается, открывает холодильник, демонстративно показывая изобилие продуктов. Немного неуверенно поворачивается ко мне и говорит:

- А ты умеешь готовить?

- Умею, - решительно поднимаюсь к нему и становлюсь рядом. - Чего бы ты хотел?

- Блины, - лукаво смотрит он на меня снизу вверх и смеётся.

- Блины? - переспрашиваю, улыбаясь. - На ночь?

- Ну, папы ведь нет, - а в глазах так и бегают чёртики.

Да, в тебе определённо много от твоего отца...

Мы раскрашиваем рисунки цветными карандашами, выдаём самые смешные шутки и играем в лучшие игры. Так говорит Мишка. Паренёк смеётся, ластится ко мне, словно котёнок, которому отчаянно недостаёт ласки, и моё сердце против воли начинает стучать быстрее. В той опасной манере, когда кажется, что мне не хватит сил бросить эту жизнь. Несмотря ни на что - ни на долги, ни на боль расставания с тем, кого считал смыслом своей жизни, ни на бедность и отчаянье. Потому что смех Мишки и его радость стоят того.

Илья присылает сообщение: "Как вы там?"

Я отвечаю: "Читаю ему сказку. Собираемся спать".

Спустя несколько страниц истории про царевну-лягушку приходит ещё одно сообщение от Ильи: "Я очень по тебе скучал... Прости, что решился позвонить спустя только шесть лет. И что для этого мне понадобился такой повод... Прости".

Я непроизвольно улыбаюсь, и эту улыбку замечает Мишка. Он почти уже спит, укутавшись одеялом до подбородка. Сонно ворочается и что-то бормочет себе под нос.

- Что? - наклоняюсь робко, чтобы расслышать.

Мишка трогает мои "смешные" волосы и тихонько шепчет:

- Ты ведь теперь не уйдёшь от нас?

И мне хочется верить в это. Так сильно, что перестаю дышать, сжимаю руку в кулак, чтобы не выдать своего волнения. Сильно хочется... И поэтому я отвечаю:

- Да, Мишка. Не уйду.

- Спокойной ночи, - умиротворённо улыбается мелкий, закрывая глаза.

- Спокойной ночи, папин принц...

- Почему ты мне не сказал? - этим вопросом я встречаю Илью, когда он, уставший, появляется на пороге, вопреки всем ожиданиям, в три часа ночи. - Почему ты мне не сказал, что Эльвира сбежала тогда? Почему ты не позвонил и не сказал, что твои слова "не приближайся ко мне больше никогда" - ложь?

Илья поднимает на меня свой взгляд. В ярко-синих глазах отражается горечь и сожаление, но вместе с тем и затаённая радость встречи. Он снимает свой плащ, кладёт рабочий дипломат на комод и скидывает туфли на коврик.

- Прости!

- Что? Что это значит?

Я, не чувствуя под собой ног, хожу за Ильёй, пока он моет руки, пока достаёт из холодильника графин сока и наливает себе в стакан. Садится за стол и запускает руку в тёмные волосы, устало прикрывает глаза. Я сажусь напротив, осторожно, выжидающе глядя на него. Украдкой вдыхаю запах: тонкий шлейф парфюма и его запах. Родной запах родного человека, который так и не смог разлюбить. Спустя шесть долгих лет. Шесть грёбаных лет, прожитых как в тумане.

- Мы были ещё такими юными и глупыми, - выдыхает Илья, открывая глаза; крутит стакан, водит его туда-сюда, катая дном по столешнице. - Я испугался. Поддался влиянию родителей и их запрету быть с парнем... с тобой. Согласился на отношения с Элькой, на первом курсе.

Илья досадливо морщится, закусывая нижнюю губу.

- Но и с Элей я жить не смог, слишком любил тебя. Через полтора года порвал отношения с родителями... Но тебе сказать так и не решился. Мне было страшно и противно... До сих пор противно от собственной слабости... Арс, - имя он произносит с особенной нежностью. - Прости меня!

И я чувствую, как внутри меня разрастается целая буря чувств, и во главе их, как исходная точка всех бед, гремит протяжное эхо боли. Боли расставания и шести лет, которые сделали несчастными всех троих... Я поднимаюсь с места и подхожу со спины к Илье, кладя свои руки на его напряжённые плечи. Такое долгожданное касание... И чувствую, будто десять сердец бьются у меня в груди, сдавливая всё моё нутро. И поэтому я говорю:

- Пойдём, тебе нужно в постель. Ты устал.

Часть 2 (последняя)

Илья с молчаливой благодарностью идёт за мной следом. Позволяет раздеть себя. Одеть в просторную футболку, в которой я узнаю часть моей хоккейной формы.

- Всё-таки сохранил, - сдерживая слёзы, улыбаюсь.

Укладываю его в прохладную двуспальную постель и наклоняюсь, чтобы легонько поцеловать его на прощание в податливые мягкие губы. Он уже почти спит, но отвечает на поцелуй, слабо улыбается.

- Останься, - хватает меня за руку так сильно, когда я отстраняюсь, будто боится, что я ему снюсь. - Хотя бы на ночь.

Я ложусь рядом и привлекаю его к себе, трепетно обнимаю со спины. Прижимаюсь лицом к его лопаткам. Чувствую, как отступают отчаянье и тупая закостенелая боль. И поэтому я говорю:

- Если позволишь, я останусь навсегда, - прикрываю глаза.

Илью начинает мелко сотрясать. И я знаю, что сейчас он сжимает свои руки в кулаки так сильно, что тонкая кожа на его суставах натягивается добела на всех фалангах. Он прижимает руки так сильно к телу, что лопатки оттопыривают футболку, словно срезанные крылья ангела, проступающие через тонкую ткань. Сердце бьётся, раздвигая рёбра. И тихий, еле слышный всхлип доносится до моих ушей. И в этот момент я не выдерживаю...

- Повернись, - тяну его за плечо и тут же наседаю на него, запуская свои руки ему под футболку.

Аккуратно, не спеша задираю её вверх... скидываю на пол. Наклоняюсь, лицом к лицу, и кажется, что даже сейчас, в полумраке комнаты, я вижу, насколько бездонно-синие его глаза.

Его губы обжигают мою шею. Он проводит языком от мочки уха к ключице, оставляя влажную дорожку. Сжимает своими сильными руками мои бёдра так, что я непроизвольно закусываю кулак, сдерживая стон. Осознаю, что мог лишиться всего этого, стоя там, на крыше грёбаной высотки.

- Сними, - умоляюще указываю на своё белье.

И тут же чувствую тепло его тела. Его отчётливый стояк, так явно пробивающийся сквозь трусы. Нетерпелив. Ёрзаю на этом самом "нетерпении". Тянет на себя, схватив меня за затылок. Разглядывает мой член с блестящими выступившими капельками. Пытается обхватить его ладонью, но я не позволяю, перехватив за запястье, сцепив в замок наши пальцы. Привстаю немного и, пальцами зацепившись за край его боксёров, тащу их вниз. Помогает мне, приподняв бёдра и опершись на руки. Осторожно опускаюсь, стараясь расслабиться, но всё равно едва не вскрикиваю, когда он буквально врывается в моё тело, преодолевая сопротивление тугих мышц. Замираю. Откидываюсь чуть назад, снова ниже, пытаюсь принять его полностью. Прикрываю глаза, замирая, на ощупь нахожу его ладони и, стиснув его запястья, начинаю двигаться. Осторожно раскачиваюсь на нём, потихоньку увеличивая темп. Отчаянно, заранее зная, что не выйдет, он старается не стонать, сдерживает себя. Подавшись вперёд, целую и, отстраняясь, срываюсь на рывки, и пошлые шлепки моих бёдер о его заводят ещё больше.

Стараюсь не замечать своего желания, не обращать внимания на требования организма скорейшей разрядки. Отвлекаюсь, жадно вглядываюсь в лицо Ильи, впитываю взглядом каждое его движение, каждое малейшее изменение его мимики. Дёргается, вырывает пойманные мной кисти и обхватывает меня за талию, плотно прижимая к себе. Тёплый... такой тёплый. Стонет сдавленно, лбом упирается в моё плечо, прижимая меня к себе, стискивая в объятьях. Порывисто обнимаю за шею, продолжая двигаться. Уже быстрее... куда быстрее. Куда приятнее. С каждым рывком внутри что-то сладко взрывается, до ярких кругов перед глазами, обжигая нервные окончания удовольствием. Мой член трётся о его голый живот, пачкая смазкой, усиливая желание, приближая разрядку. Немного, ещё совсем чуть-чуть. И это "чуть-чуть" так болезненно, так приятно, таким недоступным кажется... Шепчет что-то. Не могу разобрать. Шепчет, прижимает так, что я почти не могу двигаться. Будто слышу хруст собственных рёбер.

Я кончаю первый. Буквально сдуваюсь, растекаясь бесформенной массой в его крепких руках. Илья - следом, прижимается ко мне вплотную, горячо дыша мне в грудь. Внутри так мокро, так хорошо... как давно уже не было. Устраиваюсь на его плече и даже не думаю отстраняться, впрочем, как и он. И в этот момент я понимаю, что всё плохое осталось за пределами этой квартиры, за пределами семьи, в которой меня ждали так долго...

Мне нравится смотреть, как в моих глазах отражается радость, чистая, невинная. Только что Мишка плёлся по двору, придерживая за лямку свой зелёный рюкзачок, и озирался по сторонам, озадаченно хмурясь, и спрашивал: "Вы моего папу не видели?" Как вдруг повернулся и, заметив меня, улыбнулся так, что моё сердце уже привычно защемило. Бежит навстречу: шнурки развязаны, лицо красное после физкультуры, футболка от пота липнет к тельцу. Я торопливо выкидываю сигарету в урну и развожу руки в стороны. Раз - и Мишка в моих крепких объятьях, как в домике. Тепло, хорошо. Свой, не родной, но до дрожи свой, сынишка, Мишка. Пахнет спелыми яблоками, сладковатым потом и сырными чипсами.

- Опять в столовой всякую дрянь покупал? - тяну еле-еле за ухо.

Мишка вырывается, смеётся и трётся ухом о плечо.

- Па, отстань, я немного... Я с Маринкой поделился чипсами... это была её идея.

- Ох, как Илья разозлится... - пытаюсь играть в строгость.

А самого так и распирает от улыбки. Дурацкая она такая, широкая.

Я учился улыбаться заново. День за днём, постепенно. И в какой-то момент мои лицевые мышцы, тянувшие уголки губ в угрюмую гримасу, сдались в угоду новым привычкам.

- Не разозлится, - заявляет Мишка уверенно.

- Нет? Это ещё почему?

- Ну, как, - Мишка хитро улыбается и трёт кончик носа. - Папа начнёт ворчать, а ты его раз - руку на плечо положишь, посмотришь на него... Он сразу... успокоится.

Я смеюсь, смеюсь уже в голос.

- Хороший у тебя план. Сам придумал?

- Это не план, па. Это стратегия, - отзывается важно мелкий - и тут же добавляет: - Но я больше не буду есть чипсы до обеда. Не хочу расстраивать папу.

Я мягко улыбаюсь, треплю его волосы и беру маленькую ладошку в свою руку.

- Вот и молодец!..

На постоянную работу по-прежнему не брали. Мне приходилось зарабатывать на дому: переводить технические тексты и получать деньги на карту. Платили хорошо, я не жаловался. Не брали по медицинским показателям. Но причина моего домашнего затворничества была больной темой для Ильи. Он боялся за меня.

Мои шрамы на запястьях воспалились и начали гноиться, но то, что ситуация запущена, я понял лишь тогда, когда сильно поднялась температура и пришлось вызывать скорую.

- Злишься? - слабо спросил я, лёжа на кровати и наблюдая за Ильёй, собирающего мне вещи в больницу.

Голова гудела, всё тело налилось нездоровым пульсирующим жаром. Суставы ломало.

Илья искал необходимое в жуткой спешке: домашние штаны, несколько футболок, зубная щётка, тапочки. Со стороны коридора тоже слышался шорох - Мишка выбирал, какого медведя из своей коллекции запихнуть в мои вещи.

Илья замер с полотенцем в руках и обернулся. К его поджатому подбородку, сорвавшись вниз, скатилась крупная слеза. И мне впервые стало стыдно за то, что я творил с собой. Стыдно за ржавые лезвия бритв. Стыдно за то, что упивался одиночеством и собственным ничтожеством. За острый металл, бороздивший кожу запястий. Стало стыдно за некогда привлекательное желание умереть. И противно.

- Ну, что ты? - мягко улыбнувшись, спросил я. - Теперь всё будет хорошо. Ты мне веришь?

Илья молча подошёл ко мне и лёг рядом, поцеловал в плечо, а потом посмотрел на меня своими бездонно-синими глазами и очень серьёзно и жёстко произнёс:

- Чтоб я больше такого не видел. Чтоб ты больше о таком никогда не молчал. Понял?

Тогда я пообещал не только Илье, но и себе, что такого не будет. Никогда больше не будет.

Из больницы меня выписали довольно быстро. Капельницы, антибиотики и кормёжка по расписанию, хороший и вежливый врач, одноместная палата - Илья никогда не скупился на здоровье.

Выписку праздновали в "Макдональдсе", по настоянию Мишки. Мы с Ильёй посмеивались и многозначительно переглядывались, вспоминая юность. Могли позволить любой ресторан, но для Мишки верхом роскоши был "хэппи мил" с пластиковой игрушкой внутри и апельсиновый сок, который можно тянуть через трубочку.

- Мы с твоим папой часто бегали сюда после пар, - сказал я, откусывая кусок курицы; маленький "Макдональдс" на отшибе города был выбран не случайно. - Наскребали мелочь на рожки с мороженым и еле его вон там.

Я показал на огороженную беседку возле спуска на парковку.

- Арс у моего вафельного рожка всегда откусывал дно, - улыбаясь, добавил Илья. - Оно таяло, и мне приходилось подъедать рожок снизу. Таким вот он был жадным до мороженого.

Мишка рассмеялся. Радостный, что мы снова все вместе обедаем, пусть и в полупустой забегаловке. Под мерный перестук дождевых капель об оконные стёкла.

- Знаешь, я благодарен твоим родителям, - сказал я, когда мы спустились на парковку.

Мишка запрыгнул в машину и, захлопнув дверь, принялся распаковывать игрушку, а мы с Ильёй стояли под козырьком той самой пластиковой беседки. Я курил, а Илья жался ко мне, будто не столько чтобы погреться, сколько чтобы снова ощутить, что он не один. Теперь уже никогда не будет один.

- И Эльке благодарен, что она с тобой встречалась.

Илья вопрошающе глянул на меня.

- Почему?

- Как почему, - я потёрся носом о его плечо. - Они все вместе подарили нам Мишку.

- Верно. Ты чертовски прав, - согласился Илья.

Мы постояли ещё какое-то время, глядя на стену проливного дождя и дымку сизого тумана, скрывающего ломаную линию массивных высоток вдалеке. Я думал о том, что умирать слишком просто, когда нет ничего, что было бы дорого. Но теперь у меня были мои парни. Моя семья. Мой дом, полный любви и счастливого смеха. И поэтому в тот момент я себе сказал: "Я выбираю жизнь!"

страницы [1] [2]