Лёка

Часть 1

Лёха был на предновогодней дискотеке, когда вдруг услышал божественный голос.  Громкая музыка внезапно стихла, и кто-то запел без сопровождения. Высокий голос звучал несмело, осторожно и даже слегка дрожал, хотя исполнительница совершенно не комплексовала, если фальшивила, и старательно выводила дальше, да не абы что, а "Аве Мария". Лёха сразу влюбился в этот голос и словно крыса, которая шла в толпе своих хвостатых сородичей на звуки волшебной флейты, пошёл, как зачарованный, прямо к сцене. Он подошёл поближе и увидел вовсе не девушку, а стройного, угловатого паренька, на которого уставился с изумлением, потому что уже сталкивался с ним несколько дней назад.

Лёшка дрыгался на танцполе гей-клуба, когда почувствовал на себе пристальный взгляд. С железного балкона на него внимательно смотрел этот паренёк - высокий, худой, с длинными каштановыми волосами до плеч. Застенчивый Алёшенька успел немного выпить, поэтому смело улыбнулся и помахал ему рукой. Парнишка не понял, кому он машет, и сначала огляделся по сторонам, потом вопросительно вскинул брови и ткнул себя пальцем в грудь. Лёша утвердительно закивал головой, и парень двинулся на спуск в сторону витых железных ступенек. Был он какой-то неуклюжий и даже упал, когда спускался по ступенькам вниз. Все вокруг начали смеяться над ним, и парнишка вовсе не засмущался, а громко засмеялся вместе со всеми. Алёша удивился такому поведению, ему даже стало стыдно за парня, поэтому, не дожидаясь пока тот поднимется и протиснется к нему, сбежал с танцпола.

Наверное, они много значили друг для друга, потому что столкнулись в течение нескольких дней во второй раз. Лёха точно знает, что по законам тонкого мира все случайности - это совпадения или синхронные поступления событий, а любая неизбежность создаётся последовательностью таких совпадений.

Как бы там ни было, а парень стоял сейчас на расстоянии вытянутой руки, поэтому он мог хорошо рассмотреть лицо таинственного незнакомца с прекрасным голосом, в который влюбился. Лицо было совсем несимпатичное - какое-то несимметричное, вытянутое, с большим длинным носом с горбинкой, тонкими губами и тёмными кругами вокруг глаз. Алёша внимательно пригляделся и наконец понял, кого ему напоминает этот юноша - Распутина. Наверное, в молодости выдающийся развратник выглядел именно так.

Здесь, на дискотеке, репертуар парня был до комичного нелепым. Веселящаяся толпа не слышала трепетных интонаций, ей хотелось дрыгаться и трахаться, а смысл и ритм "Аве Мария" никак не соответствовал потребностям толпы, поэтому со всех сторон послышались свист, топот ног и недовольные крики. Лишь Лёха стоял напротив парнишки и не шевелился, потому что по его телу бегали мурашки, так сильно впечатлило его неумелое исполнение.

Закончив петь, парень быстро спустился со сцены, подошёл к Алёше и протянул руку.

- Привет, я - Даниил, можно Даня или Дан, - он широко улыбнулся, и сразу несуразное лицо преобразилось.

Странно, если рассматривать его лицо по частям, то их нельзя назвать красивыми, но при общении все они становились живыми и привлекательными. Может, это из-за его глаз - выразительных, лучистых, с расширенными зрачками, из-за которых они казались не карими, а чёрными.

В тот вечер парни сразу после знакомства убежали из бара, чтобы долго целоваться и обниматься на морозе в соседнем скверике, а когда они расставались, Дан пригласил Алёшу в храм на репетицию хора.

На следующий день в храме Лёша впервые услышал вживую настоящее акапельное пение. Певчие стояли сбоку от алтаря, на возвышении клироса, ограждённого деревянными резными перилами. Их было семеро, и все как один - молодые, симпатичные, румяные, с длинными до плеч распущенными волосами, в светлых просторных одеждах. Как Лёха только посмотрел наверх и увидел знакомое лицо, сразу вспомнил железный балкон в гей-клубе.

В отличие от полуголых бесноватых посетителей клуба, эти прекрасные поющие клирики были воплощением ангелов, они не курили травку, не потребляли алкоголь из горлышка, не дрыгали задницами, а стояли все по стойке смирно и распевались, открывая рты очень широко и соблазнительно.

Юноши сразу оживились, и каждый из них встрепенулся, как только в храме появился высокий голубоглазый мужчина, тоже с длинными светлыми волосами, собранными сзади в хвост. Это был руководитель хора.

- О, ангел Даниил явился! - сказал он густым и очень сексуальным баритоном, проходя мимо Алёши, улыбаясь и глядя прямо на Даньку. Двигаясь в сторону алтаря, он продолжил:

- Наконец-то наше ясно-солнышко показалось, мы рады, что сподобились тебя лицезреть. Где же ты пропадал так долго? Аж три репетиции пропустил, несносный юноша, мы тебя уже совсем потеряли.

Хористы сразу многозначительно захихикали. Реакция певчих и слова их шефа совсем не понравились Лёхе, особенно речь красавца, потому что, когда он говорил "мы", это звучало как "я" - "я так рад", "я тебя потерял".

Шеф хора юношей скрылся за резной деревянной ширмой сбоку от алтаря и через некоторое время появился уже на балконе. Там он поздоровался с хористами, обнимая каждого, а Даньку ещё и расцеловал в обе щеки, потом что-то сказал ему на ухо, и оба весело рассмеялись. Неплохо устроились хористы. Наверное, все они используют простодушного Даню, ещё и усмехаются при этом, называя ангелом Даниилом. На этих мыслях всё первоначальное воодушевление Лёшки испарилось и магия храмового волшебства исчезла, потому что руководитель хора начал гонять хористов по нотам, которые им не давались.

- Стоп, стоп, стоп! - кричал он каждый раз, когда ему что-то не нравилось, и начинал долго нудеть про тона, полутона, кто из хористов запаздывает, а кто вступает раньше времени. И так до конца репетиции. Алёша сидел и злился на этого мудака, который всё только портил, хотя на самом деле руководитель хора очень старался, выполняя свои обязанности, к тому же бесплатно.

По окончании репетиции, когда хор исполнил произведение от начала и до конца, Алёша даже слегка прослезился. Хористы так здорово пели, что внутри у него что-то пело и ликовало, наверное - душа.

Когда репетиция закончилась, все стали расходиться, а Данька остался на клиросе и поманил Лёху к себе. Алёша зашёл за ширму рядом с алтарём и увидел деревянную витую лестницу, по которой поднялся наверх. На балконе никого не было, поэтому он заглянул за массивный деревянный аналой, стоявший почему-то почти у стены, и увидел Даню, который сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и лукаво улыбался. Он снова поманил его пальцем, и Лёша понял, что сейчас здесь должно состояться их первое таинство.

Как только Алёшка присел рядом, Дан опустил руку на ширинку его брюк, смело и уверенно ощупал содержимое, потом осторожно расстегнул молнию и просунул руку под трусы. Данькина холодная рука нежно перебирала и гладила его горячую плоть, затем уверенно схватила член и начала производить привычные движения, но Лёха не получил никакого удовольствия, потому что сразу представил, как эта рука ласкает всех хористов по очереди, начиная с баса и кончая тенорами, а чаще всего, наверное, их руководителя, и когда тому не понравится что-то, он произносит своим сексуальным голосом:

- Стоп, стоп, стоп! Начинать всегда нужно, едва касаясь кончиками пальцев, очень плавно - легато, а теперь смело шарь повсюду и шпарь отрывисто - стаккато. Вот в этом месте почувствуй глубину, внедрись и поработай пальцами бодро и радостно в темпе аллегро! Ну, а концовку все знают, потому что там начинается сплошное дерзкое и агрессивное престо, которое длится, пока волшебная флейта не захлебнётся в собственном апофеозе.

Когда Алёша поднимался наверх по витой лестнице, он обдумывал жестокие и обидные слова, потому что собирался сразу же решительно порвать с Даней, но как только увидел его простодушное лицо, вгляделся в наивные глаза, так сразу же забыл о своих намерениях и всё простил. Однако в храме он почему-то не смог продолжить задуманное Даней. Он осторожно поцеловал Даню в губы, потом взял за руку и повёл прочь от аналоя, клироса, алтаря и вообще подальше от храма.

- Ты - ненормальный! - возмутился Лёшка, как только они вышли из храма. - Как тебе вообще могла прийти в голову такая мысль? Зачем нужно было делать это именно в храме?

- Не знаю, просто давно мечтал сделать это именно в храме с особенным человеком, которого полюблю с первого взгляда - сразу и на всю жизнь, - ответил Даня и своим признанием легко и просто покорил сердце Лёхи, совсем недавно готового расстаться с ним.

А вы смогли бы устоять после таких слов, особенно, когда долго и безуспешно искали и не находили свою любовь? Вот и Лёха не смог.

С самого первого момента их встречи Лёша постоянно сомневался в возможности отношений с таким необычным, слишком открытым человеком, но каждый раз Даня обезоруживал его своей непосредственностью, которая подкупала и заставляла прощать всё.

Вечером у них состоялся такой концерт, такая страсть, какой Лёша никогда не видел даже на экране. Глаза Дани горели, как у ненормального, и был он чрезвычайно сладострастным, а секс с ним - таким же необычным, как и он сам - полностью раскрытым и без ограничений. Одним словом - гений.

Потом каждый раз Данька вкладывал в секс всю свою душу, будто трахался в последний раз. Они стали постоянными партнёрами, но личная жизнь Дани оставалась для Лёхи загадкой. Он знал только, что у Дани есть мама, которая часто звонила ему на сотовый, проверяя: всё ли у сыночка хорошо, покушал ли Данечка и где находится.

В отличие от застенчивого Лёхи, Дан никогда ничего не стеснялся и вёл себя неординарно. Это сначала восторгало, но потом стало раздражать, так как у Дана часто получались переборы с простодушием, и в такие моменты он выглядел не просто глупым, но даже ненормальным или юродивым.

Весной, когда всё вокруг ожило и запело по-настоящему звонко, а воздух пьянил свежестью и заряжал жаждой жизни, у Дана началось обострение, и Лёха наконец узнал правду. За комедией скрывалась трагедия, и вместо беззаботной радости, Дан начинал испытывать душевную боль, которая толкала его на самоубийство. Он не был буйным, поэтому лечился в отделении без строгих ограничений, где пациентов не фиксировали и не запирали в палатах, но все окна были с решётками и у входа в отделение дежурила охрана.

После полуночи Даня как сомнамбула выходил из своей палаты и направлялся к дежурному посту, там он будил медбрата, брал его за руку и заводил за ширму или в туалет, потом он опускался на колени перед дежурным ангелом в белом и привычными движениями рук и губ доводил его до оргазма, разделяя общую радость. В эти моменты Дану казалось, что они вместе вступают в его особенную реальность - наивную и чистую, поэтому он облизывал губы и тихо смеялся.

- Ты самый лучший и самый потрясный из всех, кого я только знал в жизни! - говорил Даня с восторгом всем своим случайным партнёрам, и каждый раз он был совершенно искренним, потому что сам верил сказанному.

Иногда Даньку настолько сильно переполняли чувства, что он исполнял для партнёра песнопения из репертуара своего хора.

Часть 2 (последняя)

Данькину реальность частенько посещал и его лечащий врач, разделяя с ним радость, поэтому, когда Алёша приходил с апельсинами и соком проведать больного, его вежливо отшивали, ссылаясь на очередное обострение у пациента.

- Какое такое обострение? И почему нельзя повидаться, если Даня не буйный? - возмущался Лёха.

- Понимаете, у Даниила не один, а несколько сложных диагнозов. Сейчас у него депрессия. Никого не желает видеть, и вообще, он сейчас спит, - говорил молодой лечащий врач, и Лёшка видел, что тот нагло лжёт, ведь Даня всегда был общительным и добрым, он просто не умел злиться или ненавидеть.

Когда Алёша всё-таки настаивал на встрече, доктор с издёвкой делал вид, что не догадывается, что они партнёры:

- А вы ему кто? - и тут же, не дожидаясь ответа, добавлял. - Сейчас для пациента будет целесообразным видеться только с самыми близкими родственниками. Друзьям нельзя.

- Я самый близкий, можете у Дани спросить.

- Молодой человек, идите домой, - говорил с ехидной ухмылкой доктор, а потом добавлял по-хамски, - у него таких близких - вагон и маленькая тележка. Можете оставить гостинцы медсёстрам, они передадут.

Потом в больнице случился скандал.

В отделении была какая-то проверка, и в самый разгар её работы, посреди рабочего дня, из своей палаты вышел Даня и направился прямо к своему лечащему врачу, стоявшему в окружении нескольких членов комиссии. Что там в голове у Дани замкнуло - неизвестно, но, не обращая внимания на посторонних, Даня привычно опустился перед своим ангелом в белом на колени и попытался действовать по привычному сценарию, однако ангел в белом почему-то оттолкнул его и сделал вид, что они не настолько близко знакомы.

- Тебе ведь всегда нравилось! - искренне удивлялся Даня. - Давай, сделаем это вместе, и потом я исполню для тебя "Аве Мария", а ты будешь плакать, как тогда ночью. Помнишь?

Тут Даня, совершенно не понимая эмоций застывших в недоумении и ужасе окружающих, шустро спустил свои штаны на резинке, достал набрякший увеличившийся член и начал ловко мастурбировать у всех на глазах.

- Давай же! - снова обратился он к изменившемуся в лице, красному, покрывшемуся испариной доктору. - Ну, давай, кончим вместе! Ты же сам говорил: "Окропим скучную реальность фонтаном радости, сбрызнем праздником унылые серые будни!"

Первыми от шока отошли члены комиссии, которым перспектива быть "окроплёнными фонтаном радости" почему-то не понравилась, и они начали громко кричать и возмущаться, тогда главврач сам - лично - оттащил в сторону упирающегося Даню и передал его в руки подоспевших санитаров.

Чтобы оценить масштаб бедствия в отделении и выявить охват им медперсонала, проверяющие дали Дане целую кипу фотокарточек сотрудников отделения и попросили показать тех, с кем он успел "разделить радость". Даня простодушно и честно отделил зёрна от плевел,  выбрав из пачки несколько фотографий - своего лечащего врача и всех дежурных ночных санитаров, кроме одного санитара-сектанта, который всегда плевался на Даню и даже поколотил однажды, когда тот слишком настойчиво приставал к нему. Оказавшиеся в этой могучей кучке без лишнего шума ушли по собственному желанию вместе с главврачом, не обеспечившим порядок в отделении.

А Дан? Он всегда был особенный, просто окружающие не понимали, что у него совершенно иная реальность. Его часто посещали мысли о самоубийстве, поэтому он придумал для себя гениальное правило: нельзя размышлять, нужно просто жить минута за минутой и никогда не думать о будущем. А чтобы заставить себя оставаться в живых, он представлял будто уже давно умер и теперь наблюдает за всеми со стороны. Гениальное изобретение Даньки "жить понарошку", было давно открыто психологом П. Жане как диссоциация - позиция психологической защиты от избыточных непереносимых эмоций. Но Даня не знал медицинских терминов, он просто спасался, как мог, погружаясь в свою воображаемую реальность.

- Такое изменённое состояние сознания кажется ужасным, но если рассуждать чисто гипотетически, то, может быть, Даниилу не так уж и плохо, - успокаивал Алёшу новый лечащий врач, - там, в своей реальности он не знает ни злобы, ни ненависти, ни обиды, а только покой и радость.

Лёша тосковал и даже плакал, он продолжал приходить к любимому, только ему уже не было места в Данькиной реальности, потому что болезнь быстро прогрессировала и через некоторое время он перестал узнавать даже его.

- Даниил почти ничего не помнит, и со временем ему будет только хуже. Простите, Алексей, это больно, но вас он скорее всего тоже никогда не вспомнит. Он вообще сейчас как чистый лист бумаги, - предупреждал врач.

Но Лёха продолжал приходить к Даньке каждый день: то с утра забежит, то в обед вырвется, а чаще - вечерами. Мыл, ухаживал за ногтями, расчёсывал длинные каштановые волосы и читал книжки. Лицо Дани ни разу не оживилось, на нём вообще не отражалось никаких эмоций. Один раз Лёха специально больно дёрнул расчёской по спутавшимся волосам, чтобы заставить его закричать или как-то проявить реакцию на боль. Никакой реакции. И ответов на свои многочисленные вопросы Лёха никогда не получал. Тонкие бледные губы лишь поджимались от прикосновений или ласк, которыми Лёха пытался расшевелить любимого.

Однажды тёплым летним вечером Алёша повёл Даньку на прогулку по саду. Пока они шли по аллее, Лёха рассказывал любимому, как прошёл его день. Он старался шутками развеселить и оживить Даньку, но тот всё время оставался безразличным, и ни один мускул не дрогнул на лице, сильно исхудавшем за время болезни.

Когда они зашли в самую глубь сада, Лёшка прижал любимого к толстому шершавому стволу дерева, порывисто обнял и поцеловал безжизненные губы. Уже стемнело, месяц освещал их лица. Длинные каштановые волосы растрепались и упали на бледное лицо, прикрывая большие карие глаза, в которых не было ничего. Данька смотрел куда-то вдаль поверх Лёхи - тупо и безучастно.

- Данечка, ну, неужели ты всё забыл? Это же я - Лёка! Твой Лёка. Никто и никогда не называл меня так, кроме тебя. Вспомни: Лё-ка, Лё-ка, - долго повторял он по слогам. Потом жалобно всхлипнул и нежно коснулся своими губами его губ, внимательно вглядываясь в глаза напротив. В огромных чёрных зрачках он не нашёл ничего кроме своего отражения.

Алёша припал к губам любимого и начал осторожно играть нижней губой. Тот не отвечал. "Словно труп целую", - пронеслось в голове у Лёхи, но он продолжал снова и снова всасывать в себя безжизненные губы, проникать внутрь языком, сначала осторожно заигрывая, едва касаясь кончиком языка нёба, а потом остервенело вгрызаясь и всасывая в себя его язык и губы.

- Милый, любимый мой, Данечка! Вспомни, как ты любил целоваться. Я же всегда пьянел от твоих поцелуев, просто голову терял, такие они были страстные. Неужели ты всё забыл? Это же я - твой Лёка! Лёка! - повторял он снова, осыпая поцелуями бесстрастное холодное лицо.

Даня стоял, прижатым к дереву пылким любовником, и ни один мускул не дрогнул на его лице, ни стона, ни звука не сорвалось с бледных безжизненных губ. Алёша порывисто распахнул невзрачную больничную пижаму и начал ласкать руками грудь. Он осыпал поцелуями белое тело, покрытое тёмными курчавыми волосами, крутил кончиками пальцев соски, но не добился никакой реакции.

Тогда Лёха опустился на колени и спустил вниз резинку штанов. Большая и красивая плоть висела безвольно и уныло. Лёха взял крупный член в кулак и сделал несколько привычных движений, пытаясь кончиком языка оживить розовую головку. Потом он активно задвигал головой вверх-вниз, глубоко заглатывая плоть, стараясь её возбудить и доставить удовольствие партнёру. Заглатывать огромный вялый член было сложно, слёзы текли из его глаз, смешиваясь на подбородке со слюной.

Долго Лёшка сосал и глотал, но так и не добился никакой реакции от вялого члена. "Не может быть, не верю: не мог Данька забыть всё, что было между ними! Просто его обкололи в больнице всякой дрянью. Ну, нет, я так легко не сдамся!"

Лёшка постелил обе их куртки на траву под деревом и уложил на них любимого.

- Начнём всё заново, милый. Сначала я заласкаю и зацелую тебя до одури. Помнишь, как ты обнимал меня до хруста в костях? Теперь моя очередь настала, и ты станешь маленьким послушным паинькой. Понимаешь? Ты ведь не боишься меня? Доверься мне, милый и всё будет хорошо, - шептал он, нежно поглаживая Даньку по тёмным волнистым волосам.

Он долго ласкал любимое тело - сантиметр за сантиметром. Гладил и целовал волосатые бёдра, грудь, живот, пах, временами подрачивая свой торчащий член. Данька не сопротивлялся, но при этом никак не выказывал заинтересованности, лишь вздрогнул, когда в него проник палец, обильно смазанный лубрикантом. Второй и третий палец он впустил совершенно спокойно, затем позволил массировать и растягивать себя. Когда крепкая головка коснулась подготовленного тугого колечка, мелкая дрожь пробежала по телу Даньки.

- Милый мой, хороший, потерпи, сначала будет немного больно, но потом мы с тобой вместе полетим высоко-высоко, - прошептал Лёха, прервав начатое проникновение, наклоняясь к любимому. Он поцеловал родные губы и порывисто поддался обратно, чтобы продолжить задуманное: развёл ноги любимого пошире и начал проникать в него очень медленно и осторожно.

- Всё хорошо, родной мой, всё хорошо, - шептал Алёша, наклоняясь к самому уху Даньки, когда тот вдруг вздрагивал и протягивал к нему руки. - Обними меня, любимый, ты так давно не обнимал меня, Данечка!

Что произошло в голове у Даньке, где там замкнуло или наоборот разомкнуло, но он вдруг задрожал и прижался всем телом к Лёшке.

- Благодарю тебя, Господи! Он обнял меня! Даня, Данечка, любимый, единственный, ты вспомнил меня?!

Данька прижимался всё крепче и крепче, но продолжал молчать и смотреть куда-то в даль.

Воодушевлённый объятием любимого, Алёша стал входить дальше смелее, и вот он уже проник наполовину. Останавливаясь и вглядываясь в бледное безжизненное лицо, он продолжал движение внутрь. Когда проник полностью, лёг любимому на грудь, задирая вверх его ноги. Тот притих, прислушиваясь к ощущениям и вспоминая что-то очень важное.

Ни единого стона, ни звука не вышиб Алёша из родных губ, пока остервенело вбивался в тело Даньки. Он схватил его большой вялый член и начал дрочить, иногда наклоняясь и посасывая головку. Как Алёша ни старался, но поднять член обколотого разными лекарствами Даньки, ему не удалось, и он всё время остался вялым. Тем не менее через некоторое время раздался громкий протяжный стон, и Данька разрядился, обильно изливаясь застоявшейся спермой себе на грудь. После этого Даня притянул к себе вспотевшего Лёшку и, прижавшись, буквально выдохнул прямо в губы:

- Лёка! Любимый! Где же ты был так долго Лёка? Если бы ты знал, как мне было плохо без тебя!

Ошарашенный Алёша отстранился и внимательно вгляделся в освещённое лунным светом лицо любимого:

- Узнал! Родненький, ты вспомнил меня, Данечка? Ты помнишь нашу любовь?

- Разве я мог забыть тебя, Лёка? - искренне удивился Данька, словно это не он вовсе лежал столько дней бесчувственным овощем, никого не узнавая. - Я тебя никогда не забуду, даже на том свете буду помнить. Можешь не сомневаться, Лёка.

Из горящих глаз Дани текли слёзы, но он не обращал на это никакого внимания, а потрескавшиеся сухие губы всё время шептали:

- Лёка, мой Лёка...

страницы [1] [2]