Хороший (глава 3, последняя)

Часть 1

Подкатегория: без секса

Утром во дворе Данил обнаружил, что место под навесом, где обычно стоял белый джип, пустует. Как выяснилось, тётя Катя, дядя Миша и Радмир спозаранку уехали закупать продукты. На даче остались только Никаилика с Григорием Афанасьевичем.

Данил заскучал. Пробовал возиться с Эльбой, но собака не хотела играть. Постоянно крутилась возле сарая, обнюхивала землю, скулила, звала кутят. Девчонки с куклами заняли беседку, говорили между собой на немецком - не подступиться. А Григорий Афанасьевич читал в саду: задремлет, потом очнётся, перелистнёт страницу, и снова седая голова клонится на грудь.

Ближе к полудню Данил услышал знакомый шум двигателя. Бегом спустился со второго этажа, кинулся открывать ворота. Вот бордовые створки разошлись, вкатил долгожданный джип.

Дядя Миша заглушил мотор. Хлопнули дверцы. Радмир, груженный пакетами, выбрался из салона. Кивнул назад:

- Дань, поможешь перетаскать на кухню?

Едва открыли багажник, Данил выхватил оттуда, сколько мог унести. Вслед за Радмиром потянул продукты в дом. При каждой новой ходке с нарастающим любопытством разглядывал угощения: фрукты, овощи, подложки с мясом и конфетами, бутылки вина и золотистого масла, зелень, прозрачная коробка с красивым тортом внутри. Яркие восточные салаты даже сквозь пакеты пахли так пряно, что Данил мигом проголодался.

Вдвоём с Радмиром они носили и носили покупки, тётя Катя пыталась уместить все это в холодильнике. Места не хватило. Часть запасов пришлось временно разместить на кухонном столе, на стульях.

Притащив последний пакет, Данил отщипнул оттуда с тяжёлой виноградной грозди одну ягодку, наспех сполоснул под краном. Её прохладный шарик лопнул во рту сладким соком. Даня с уважением оглядел съедобные завалы на кухне. Спрятал виноградные косточки под языком, чтоб не мешали говорить. Обратился к тете Кате, суетившейся на кухне:

- Вы столько берете, и ничего не пропадает? Мы так закупаемся только на праздники. Ну, в Новый год или на дни рождения.

Тётя Катя убрала вино в шкафчик:

- Так и мы на праздник! Отец ведь с Радмиркой уедут скоро.

- Куда?

- Ну как же? Сначала в Москву поездом. Там вещи заберут и уже самолётом без пересадок в Мюнстер полетят. Но перед этим провожать будем. На отвальную надо есть и пить до отвала!

- А... когда?

- Стол завтра накрываем. Ближе к вечеру, чтоб не в самую жару. А поезд у них послезавтра в полдень. До станции все вместе доберёмся - это рядом тут, в паре километров. Посадим их, и назад. Слава богу, машину успели переоформить, а то бы я сама с этими бумажками не справилась.

Тётя Катя продолжала говорить. Данил в оцепенении разглядывал пакеты. Через минуту машинально отступил в сторону, когда на пороге появился дядя Миша. Тогда паренёк, не поднимая глаз, побрёл по лестнице на второй этаж в свою комнату. Что-то мешало, назойливо мешало под языком. Он судорожно раскусил помеху. Тотчас рот наполнился терпкой горечью. Это были виноградные косточки.

Богатый стол ломился от угощений. Запечённое мясо, соусы, тарталетки с икрой, причудливо нарезанные фрукты. Вот только есть не хотелось. Даже восточные салаты, раньше казавшиеся такими аппетитными, теперь стали просто яркими пятнами на скатерти. Данил что-то набрал в тарелку, лишь бы не привлекать внимания и не обидеть тётю Катю. Поддевал вилкой крошечные кусочки. Будто вату жевал.

Даня опомнился лишь раз, когда дядя Миша налил водки. Удушающий жар, потёкший по горлу в грудь, заставил ненадолго вернуться в происходящее. Потом опять все сделалось безразличным.

Тётя Катя снимала застолье на фотоаппарат. Много и шумно говорили о планах, что надо сделать по приезду в Мюнстер. Нарезали торт. Радмир с Никойиликой стали запускать фейерверки. Из газона на дымных стеблях в темнеющее небо с треском потянулись огромные огненные цветы. От их света задрожали тени деревьев и кустов на земле.

Данил не смотрел на разноцветные вспышки. Только на рослый силуэт, который стоял спиной. Неужели это последний вечер? Ведь так ясно представлялся приезд родителей! Как дядя Миша скажет папе: "Парень у тебя - во!" и покажет большой палец. Как Радмир, стоя рядом, обнимет Даню с уважением. Да только в воображаемой картине изначально крылась ошибка, обидная до боли: уже завтра поезд увезёт Радмира, а родители вернутся через три дня. Давно придуманное будущее сбыться не могло.

Наконец стали убирать со стола. Данил все сидел, стискивал незаметно краешек скатерти. Словно над бездной держался за него.

Радмир вышел из коттеджа с полотенцем. Сказал матери:

- Мы с Даней сходим на речку. Хочу напоследок искупаться.

- Возвращайтесь поскорее, ладно? Завтра же вставать рано.

Данил отпустил скатерть и поднялся. Вслед за парнем вышел из ворот.

Дорогу освещала полная луна. Виделся отчётливо каждый камешек. Но лес за рекой казался аппликацией из чёрной бумаги. Вот уже веет в ночи свежестью, слышится плеск, шелест рогоза.

Радмир постелил полотенце на берегу. Они сели плечом к плечу, на пороге лунной дорожки. Даня отстранённо замечал, как все переменилось: прежде с каждым летним днём в сердце ширился простор. Теперь же он раскинулся так всеобъятно, что Данил потерял в нем себя. Вроде бы нужно сказать Радмиру много-много важных слов на прощание. Но зачем? Зачем, если по-настоящему всего не выразить?

Даня даже удивился, когда тот заговорил вполголоса:

- Уезжать навсегда - так странно. Будто часть души отделяется, - Радмир покачал головой. - Хотя отделяться нечему, конечно. Ведь места, к которым я так привязался, частью меня самого никогда не были. Я - только я.

В звуки близкой реки влился его надломленный смех:

- Повторяю это, повторяю! И не помогает. Я же вырос тут. Каждое лето на даче. Ещё друзья, город родной, школа, универ, зал тренажёрный - столько в них было событий разных! Неужели всё это здесь останется? - Радмир порывисто обнял Данила, потёрся виском о его висок и тотчас отпустил. - А ты для меня особенный. Будто всё, от чего я уезжаю, в тебе одном собралось.

Прошелестел рогоз. У берега плеснуло, лунную дорожку пересекли круги.

- Столько всего держит здесь. Видимо, я за прошлое не расплатился ещё. Дань. Скажи, чего ты хочешь? Что мне тебе отдать? Возьми любую вещь!

- Мне вещи не нужны.

- А что тогда?

Данил перебрался вперёд. Сел перед Радмиром совсем близко. Положил руки на его широкие плечи. Молча ждал, глядя в глаза.

Парень медлил. Потом кивнул.

В ночной темноте их губы соприкоснулись. Вначале это было робкое движение: ни тот, ни другой не решались двинуться навстречу. Ещё немного, и нить поцелуя прервётся. Но Даня чуть потянулся вперёд, и тогда парень открылся ему. Обнял сильными руками, прижал к себе. Без ложного стыда стал отвечать - прямо и честно.

Даня почувствовал вкус Радмира. По-мужски жаркий, он нёс в себе чистоту, искренний напор. Действовать с ответным напором было так естественно, так приятно, что парнишка понял: происходящее сейчас верно по самой своей сути. Для Дани это - правильно.

Вот весь Радмир. Распахнутый настежь. С поцелуем в Данила щедрым потоком вливается его сила, его доброта, признание. Уже заполнился простор в душе. Столь желанное равенство меж ними, наконец, достигнуто! Но даётся ещё больше, и Даня с благодарностью принимает. Обвивая руками шею Радмира, знает: даже много лет спустя он будет мыслями возвращаться в этот миг на берегу реки - черпать уверенность и радостное мужество жить полно, смело брать своё предназначенное.

Даня сам закончил поцелуй. Счастливый, сытый, смотрел на Радмира. Изобильная реальность была лучше любого придуманного будущего.

Радмир, улыбаясь, погладил по щеке:

- Я ошибся: ты не просто хорошенький. Ты хороший.

Данил покивал, и тогда Радмир со смехом повалился спиной на полотенце, увлекая за собой. Принялся тискать, ерошить ему волосы. С восторгом сказал в звёздное небо:

- Блин, никогда бы не подумал, что в меня пацан влюбится!

- Да запросто, - Даня зафыркал. - Лично я не понимаю, как вообще с тобой другие люди дружат и не влюбляются.

Часть 2

Теперь, когда меж ними установилось равенство, говорить стало легко. Данил свободно прикасался к парню: водил пальцем по линии грудных мышц, гладил его руки, с удовольствием тёрся носом о плечо.

- Даня-Даня, так только кажется. У меня ведь куча недостатков есть.

- Например?

- Ну... я слишком часто тревожусь, - Радмир произнёс это задумчиво, будто обращаясь к небу. - Вот поедем. Если маму, деду, Лику или Нику кто-то обидит, как мне защитить их оттуда? А в Мюнстере нам с папой подниматься нужно, обустраиваться, чтоб забрать их поскорей. Я на любую работу пойду! Честное слово, хоть посуду мыть, хоть мусорщиком. Буду спать меньше, если потребуется. Даже тренировки могу отложить временно - потом, когда все уладится, пойду в зал. Я готов, но...

Парнишка выжидающе молчал.

- Дань. Мне страшно.

Быть на равных - означало не только дотянуться до вершины, но и соответствовать ей в дальнейшем. Поэтому Данил долго думал. Готовился, прежде чем ответить.

- У меня дома есть энциклопедии. Целая серия: "Я познаю мир". Про охоту, про корабли, динозавров. Мне всегда больше нравилось картинки разглядывать, но кое-что я всё-таки прочёл. В одной из книг было про ершей. Это маленькие рыбки, которые обитают в самых разных местах на планете. Даже в самой грязной воде, где все остальные рыбы погибают, ерши способны выжить. А у тебя фамилия Ершов. Ты точно выживешь.

На минуту Радмир прижался к нему головой. Выдохнул.

С лёгкостью поднялся:

- Раз так, айда плавать. Умеешь?

- Да не особо.

- Пойдём, не бойся - я умею. Взбодришься заодно.

Данил смотрел, как парень раздевается. Вот он - нагой, весь в лунном свете - разбегается по травянистому склону и с ловкостью ныряет. Надо или следом, или остаться на берегу. Но времени у них - побыть вдвоём - так мало. Переборов стеснение, Даня медленно снял футболку, потянулся к шортам. В большой спешке принялся скидывать одежду. Быстрее, в воду, пока Радмир не обернулся, не увидел, как тело откликнулось на его наготу.

От погруженья захватило дух. Внезапный речной холод едва не заставил Даню хлебнуть воды вместо воздуха. Он вынырнул, отплёвываясь, принялся судорожно искать ногами глинистое дно. Радмир тотчас подплыл ближе: ухватив за подмышки, приподнял.

- Спокойно, я держу.

Даня задышал ровнее. Они сместились к берегу. Скоро ступни коснулись камня, на котором можно уверенно стоять. Даня привык к воде, перестал дрожать. Больше не боялся течения. Радмир плавал неподалёку: то разбегутся круги на лунной дорожке, то покажется его голова, раздастся смех и плеск. Данил стоял в реке по грудь и улыбался, наблюдая за ним. Вдруг оказалось, что важнее всего - это не выразить простор души в маленьких словах. А просто знать: Радмир есть. В реке ли, на берегу, на даче или в далёком Мюнстере. Он есть на свете...

Белый джип Ершовых припарковался у вокзала. Едва дядя Миша открыл багажник, как оттуда выпрыгнула Эльба. Следом Радмир вынул сумку на колёсах, два больших рюкзака. Данил помог. Тётя Катя шуршала пакетом с едой, а девочки уже вели под руки Григория Афанасьевича к лестнице.

Было солнечно, жарко, прогуливались отъезжающие. В привокзальном кафе играла музыка, трепетали разноцветные флажки на высокой ограде. Откуда- то пахло лимонадом, как на празднике.

Вот под неразборчивые бормотания серебристых громкоговорителей подошёл поезд. Дядя Миша с Радмиром показали билеты проводнице, оставили вещи в купе и снова вышли на перрон.

Григорий Афанасьевич, обнимая по очереди сына и внука, пробормотал:

- Когда не станет меня, похороните рядом с бабушкой. Я на этой земле родился - мне здесь быть, с ней рядом. А уж потом Катю с девочками в Германию к себе забирайте. Благословляю.

Ершовы зашумели. На разные лады старику принялись расписывать будущее: как сам он ещё приедет в Мюнстер и будет удивляться городу и новой жизни, как Никаилика станут помогать в изучении языка. Но Григорий Афанасьевич только кивал, а на все доводы твердил своё "Я вас не задержу".

Когда эта волна оживления спала, Радмир обнял маму. Говорил тихо-тихо.

- Конечно, Радмирка, конечно. Все будет хорошо.

Она отпустила сына, чтобы попрощаться с мужем. Тем временем Никаилика отодвинулись в тень поезда: складывая ладошки рупором, по очереди шептались друг с дружкой на ухо, хихикали. Готовились.

Радмир воспользовался этой минутой - крепко пожал Данилу руку.

- Не забудь о том, что я тебе сказал. Лады?

Даня мелко закивал, улыбнулся в ответ. Хотелось произнести хоть слово, но стиснутые зубы никак не разжимались, никак. А тут Никаилика, переглянувшись, звонко грянули в унисон:

- Hoffentlich bis bald, lieber Bruder!

Радмир чмокнул сестрёнок:

- Увидимся гораздо быстрее, чем вы думаете.

Вновь ожили серебряные громкоговорители. Проводница поторопила отъезжающих. В поднявшейся суете Радмир всё-таки опустился на корточки перед Эльбой. Заглянул ей в глаза, потрепал по тёмной холке:

- Эльба, мы тебя тоже заберём, обязательно. А пока охраняй всех наших.

Собака обрадовалась вниманию хозяина, завиляла хвостом.

Дядя Миша и Радмир скрылись в поезде. Только в окне вагона появились снова: укладывали рюкзаки на верхнюю полку, стучали в стекло, улыбались.

Поезд тронулся. Тётя Катя шагнула за ним, ещё раз помахала. Никаилика опять взяли Григория Афанасьевича под руки, чтобы вести к машине.

Тут забеспокоилась Эльба. То смотрела на движущийся состав, то на оставшихся людей. Как же так? Ведь сейчас двое хозяев совсем уедут.

- Пойдём, Эльбушка. Домой пора.

Та заскулила. Прянула в сторону. Вдруг сорвалась вдогонку за поездом.

- Эльба! Ко мне! А ну вернись! Эльба!

Испуганно замерли девочки. На крик тёти Кати стали оборачиваться прохожие. Данил встрепенулся. Задушенно бросил за спину:

- Я приведу, - со всех ног кинулся следом.

Данил мчал по перрону, едва не наскакивал на людей. Перепрыгнул чью-то сумку. Вровень с поездом, набирающим ход. Быстрей надо, быстрей! Эльба летит стрелой впереди, вспугивает голубей. Хлопают крылья.

Овчарка так близко к поезду, что может упасть под стучащие колеса! Может потеряться, не найти дороги назад! Но не слышит команд, не слушается - всем поджарым телом стремится вперёд. И такая жгучая, смертельная досада взяла на собаку, что Данил расплакался на бегу.

- Да постой ты! Стой! Ну куда!

Закололо в груди от надрывного дыхания. Даня размазывал слезы, чтоб не мешали, гнался изо всех сил.

Перрон закончился пологим спуском. Под кроссовками заскрипела щебёнка. А поезд был уже далеко, Эльба на путях виднелась тёмным пятнышком. Вот они скрылись из виду.

Даня - взмокший, загнанный - остановился на краю насыпи.

Зной. Полуденное солнце печёт голову, в траве по обочинам скрипят кузнечики. Ни людей рядом, ни голосов. Пахнет мазутом, рельсы блестят и колеблются впереди в летнем мареве.

Время шло. Дыхание Дани выровнялось. Он поочерёдно поднял руки, чтобы утереть испарину с висков о короткие рукава футболки. Думал, как теперь рассказать тете Кате о пропавшей собаке. Шмыгал.

Далеко- далеко впереди на путях показалась тёмная точка. Если сощуриться, то видно, что это Эльба трусит по шпалам. Возвращается.

Овчарка остановилась в нескольких шагах от Данила. Глядела виновато. Чуть вильнула хвостом. Он с горьким смешком бросил:

- Что? Не догнала?

Эльба подошла ближе. Ткнулась лбом ему в ноги. Не догнала, мол, прости. Даня опустился на колени, хотя щебёнка больно врезалась в кожу. Обнял собаку за шею. Гладил. Успокаивал.

Вечером тётя Катя постучалась в комнату Дани.

- Я там сливы собрала. Перебрать надо, компот сварить, а девчонки куксятся, не хотят ничего делать. Поможешь?

Часть 3 (последняя)

Хотя было ещё светло, в беседке зажгли лампу. В большом тазу на столе громоздились плоды - лиловые, синие от налёта. Данил с тётей Катей разрезали их, бросали косточки в эмалированную чашку. Готовые сливы отправляли в другой таз поменьше.

- Радмирка сказал, ты можешь забрать вещи из его комнаты. Любые, какие захочешь. Я тоже считаю, так будет правильно.

- Нет, я не возьму ничего. Спасибо.

Тётя Катя продолжала перебирать сливы. Поглядывала на понурого гостя. Косточки одна за другой звякали о чашку.

- Ты, Данилка, уже достаточно взрослый. Думаю, можно с тобой об этом говорить. Вряд ли поверишь, конечно... Переживания улягутся, правда. Станет легче. Встретишь хорошего человека и потом сам удивишься, как всё замечательно складывается. Хотя сейчас это кажется невозможным. Верно?

Пальцы Данила, перемазанные соком, дрогнули.

- Так вы... вы...

- Первая влюблённость обычно такая. Счастливой бывает редко. Но без этого опыта не понять, что тебе нужно на самом деле.

- Вы меня ненавидите?

- Да ну брось, Данилка! Что за глупости!

- Почему?

- Мы ж в Германию собираемся. Там это дело обычное. А со своим уставом в чужой монастырь не лезут, - тётя Катя мягко усмехнулась. - Ну, не стой же столбом, сливы сами себя не переберут.

Даня схватил сразу несколько плодов, сложил кучкой, принялся торопливо резать. Прятал взгляд под соломенной чёлкой. Тётя Катя проследила за ним, потом тоже продолжила работать.

- Я своего сына знаю. Он бы тебя не обидел. А вот, что меня по-настоящему беспокоит: Мариша своего сына - знает?

Данил помотал головой.

- Хочешь, я с ней поговорю?

Стало страшно. Представился осуждающий взгляд родителей. Пронзающий до самых костей и дальше. Насквозь. Можно потом уехать в общежитие, в другой город, в какую-то другую страну и жизнь. Но пораненной душа останется, куда ни беги.

Радмир говорил: "Это не самая высокая плата за право быть настоящим".

Эта - самая.

Тётя Катя не торопила Данила с ответом. Брала сливы из одного таза, резала, половинки бросала в другой. Когда остался последний целый плод, Даня кивнул.

Родители вернулись загорелые, весёлые. Мама первым делом зацеловала Даню, сказала, что подарки ждут дома. А папа не смог поднять его на вытянутых руках. Пообещал вместе записаться в тренажёрный зал.

Из Малайзии они привезли кучу сувениров: редкий сорт мёда, забавные деревянные башмачки, коробочки из бамбука с сушёными фруктами. Никуилику было не оторвать от гостинцев. Тётя Катя охала, все предлагала заплатить за подаренный шёлк. Но никаких денег с неё, конечно же, не взяли.

Вечером было застолье. Тётя Катя на разные лады расхваливала Даню, привела целый перечень дел, которые они с Радмиром выполнили на даче. В глазах родителей засветилась гордость. Только Данил не мог в полной мере разделить их радость от встречи. Каждый знак внимания - кусочек рыбы, подложенный в тарелку, объятия - все тревожило, казалось незаслуженным. С горечью думалось: а завтра, после откровенной беседы с тётей Катей, мама с папой будут также добры, также заботливы? Или уже нет?

Настало утро отъезда. Попрощавшись с Григорием Афанасьевичем и Никойиликой, Данил вышел за ворота. Родители задерживались: на втором этаже разговаривали с тётей Катей. Он знал, о чем именно.

Даня стоял на солнцепёке возле машины, держал тяжёлый рюкзак. Было бы гораздо проще закинуть ношу в салон, но теперь ему будто бы требовалось для этого разрешение. Он даже не позволял себе отойти в тень каштанов. Чёрный рюкзак пачкал в пыли длинные лямки, тянул к земле все сильнее. Данил так запутался в гнетущих видениях возможного будущего, что не понимал уже, то ли он держит рюкзак, то ли этот противовес в руках не даёт ему самому свалиться на дорогу. Кружилась голова.

Первой вышла мама. Окинула Данила новым взглядом. Вдруг подбежала. При виде её поднятых рук он дрогнул, едва не отшатнулся. У мамы заблестели слезы, однако она сдержалась. Тогда совсем осторожно, будто извиняясь, потянулась снова. И вот обняла:

- Сына...

Даня уронил рюкзак в пыль. С трудом дышал прерывисто в её светлую блузку. Потом зажмурился, чтобы не видеть больше ничего вокруг. Было жарко, так нестерпимо жарко, словно само Солнце стало ближе.

Данил престал жмуриться, когда услышал отцовские шаги. Тот с мрачным лицом прошёл мимо, ни на кого не глядя.

- Садитесь в машину, - устроился за рулём, хлопнул дверцей.

Тётя Катя как ни в чем ни бывало расцеловала маму, всучила той пакет абрикосов. Обещала наведаться.

- Мы через два дня тоже в город вернёмся. Позвоните, как доберётесь!

Прощаясь с Даней, шепнула:

- Если дома будет трудно, приезжай. Адрес знаешь.

Когда вся семья разместилась в авто, мама внезапно перебралась назад к Данилу, хотя обычно ездила на переднем сидении.

- Так соскучилась, что отпускать не хочу!

Она улыбалась, голос её подрагивал.

Под шум мотора начала отдаляться дача Ершовых, бордовые ворота, заросли калины, река. Прочь уплыл весь дачный посёлок.

В дороге папа молчал. Посматривал порой через зеркало заднего вида в салоне на Данила. Но едва встречал его взгляд, как тотчас снова принимался следить за движением на трассе. Мама склонилась к Дане, сказала украдкой:

- Это трудно не только тебе. Дай ему время, - и взяла за руку.

Через несколько часов машина подкатила к родному многоэтажному дому. Остановилась на парковке. Все трое сидели неподвижно. Папа хмуро смотрел сквозь приборную панель. Наконец произнёс:

- Если тебя хоть кто-нибудь тронет... - руки его сжались на руле. - Сразу мне говори, понял? Я своего сына в обиду не дам.

- Понял. Хорошо, пап.

- Все. Тогда выгружаемся. Багажник я сейчас открою. Не давай маме тяжёлое таскать. Пускай вон лучше абрикосы несёт.

С сумками зашли в лифт, поднялись в квартиру на восьмом этаже. Из прихожей мама с папой пошли на кухню, а Даня возился, будто бы распутывал шнурки на кроссовках. Вот щёлкнул электрический чайник, зазвенели чашки. Данил выпрямился: сгрёб одежду родителей на вешалке в охапку, прижался к ней лицом и отпустил.

В его комнате все было как раньше. Та же постель, золотистые шторы, компьютер, плакат с героями любимой MMORPG. Даня прошёлся, примеряясь к знакомым вещам. Прислушиваясь к тому, что внутри.

Так вот каково это - чувствовать поддержку родителей! Их фигуры незримо рядом: мама с папой вздымаются за спиной добрыми исполинами. Любят тебя настоящего. Ободряют. И уже никакой злой силе не сломить Данила. Потому что свет главных людей сильнее.

Даня увиделся с друзьями в последние дни лета, когда общая суета с вузами и документами улеглась. Встретились на привычном месте у канала.

Было солнечно, плакучие ивы полоскали ветви в зеленоватой воде. Один курил в тени деревьев. Другой подкрался сзади, повис на спине:

- Попался?! Ого! Че с тобой? Стероиды жрёшь?

- Э, Даньчик, кубики на животе есть? А если найду?

Со смехом и привычными подколками они осыпали Даню новостями, своими достижениями. Первый так и не поступил на физтех, потому устроился на работу барменом. Второй готовился к переезду в Казань.

Наговорившись досыта, расселись на холме. По траве пробегал ветер, летали стрекозы. Отсюда открывался вид на канал и далёкие многоэтажки.

- Даньчик, ты-то как? Поступил? Ха-ха! Или ещё думаешь?

- Всё, буду здесь учиться, на курсе станковой и монументальной живописи.

Даня сам себе кивнул. Приёмная комиссия - строгая до жестокости в фантазиях - на деле оказалась компанией уставших за день преподавателей. В рисунке готического замка ему указали на ошибки перспективы. Попеняли на плохое композиционное решение с нимфой. Воин им не понравился пропорциями. А портрет Радмира и вовсе никто комментировать не стал. Зато, когда вывесили списки, Даня обнаружил: его приняли на бюджет.

- Художником что ли? Главное, не дизайнером.

- А то мы боялись. Вдруг.

Данил обвёл приятелей взглядом:

- Я хороший. Мне сказал это человек, которого я уважаю. Ясно?

Насмешки смолкли. Стало слышно машины на далёкой трассе.

- Ну... Конечно хороший. Это, мы же прикалываемся.

- Ты не подумай, да? Я так, чисто.

- Норм. Не парьтесь, - Данил отвернулся к воде.

Друзья чиркали спичками, подкуривали. Переглядывались. От Дани - обычно мягкого, покладистого - никто не ждал отпора.

Только после некоторого молчания они справились с замешательством.

- То, что на художника пошёл - круто.

- Да, красавчик, Даня. Это твоё.

- О, надо, чтоб меня нарисовал! Лет через десять-двадцать Даньчик прославится, а я его картину на аукционе за пару лямов продам.

- Ха! Кому нужна твоя рожа за такие деньги?

Они продолжили гомонить, но Даня больше не слушал. Серьёзный, из-под соломенной чёлки наблюдал внимательно, как бежит вода в канале.

страницы [1] [2] [3]