Июнь — по-прежнему отстой

Десять лет спустя

В ту среду утром я проснулся от звука ударов. Протирая глаза от сна, я посмотрел на часы — 8:15 утра. Стук продолжался, и я постепенно понял, что он доносится от входной двери. Кто, черт возьми, может стучаться в мою дверь в такое время?

Выскользнув из постели, я накинул халат, переобулся в тапочки и спустился вниз, где стук был ещё громче. Посмотрев в глазок, я увидел на крыльце растрепанную женщину, смотревшую в сторону улицы.

Я открыл дверь, приготовившись задать словесную взбучку, и женщина повернулась ко мне лицом. Она была лет на десять старше, чем в последний раз, когда я её видел, и это было заметно. Она похудела, её морщинистое лицо было бледным и осунувшимся, а в некогда прекрасных волосах появились седые пряди. От нее воняло, а её длинное платье было потрепанным. Увидев её на улице... или скорчившуюся под эстакадой, я легко мог бы принять её за бездомную.

— Дейзи?  — недоверчиво спросил я женщину, бывшую когда-то моей женой.

— Да, Майк, я. Можно мне войти?  — с отчаянием просила она.

Кстати, это именно я — Майк Карпентер.

— Нет,  — сказал я, захлопывая дверь перед её носом. Тут же снова раздался стук в дверь, и я услышал её всхлипывания.

— Пожалуйста, Майк. Пожалуйста! Умоляю тебя! Открой дверь.

Я дернул дверь, чтобы она не стучала, но встал в проеме, чтобы загородить ей вход. Соседи и так считают меня в лучшем случае странным, и мне не нужно устраивать зрелище на площадке перед домом, чтобы привлечь к себе ещё больше внимания.

— Какого черта тебе надо? Ещё десять лет назад я тебе сказал, что больше не хочу видеть твое лицо. НИКОГДА! Что из этого ты не поняла? И какого хрена ты здесь? Я думал, вы с доктором Великолепным живете в Милуоки.

Опомнившись от моей вспышки, Дейзи вытерла с лица слезы и одарила меня самым тоскливым взглядом, который я когда-либо видел у человека.

— Можно, я зайду? Я голодна и устала, и мне нужно в туалет. Пожалуйста. Обещаю, что после все объясню,  — умоляла она, неуверенно переступая с ноги на ногу.

Проработав много лет учителем, я знал, что это — танец человека, который вот-вот наложит в штаны. Меньше всего мне хотелось, чтобы она обмочилась на крыльце моего дома, поэтому я распахнул дверь и отступил в сторону в неохотном... и молчаливом... приглашении.

— Где находится туалет знаешь,  — сказал я с укоризной, поскольку все ещё жил в доме, который мы когда-то делили.  — Поторопись, мать твою.

— Спасибо,  — сказала Дейзи, входя в дом. Она бросила на пол чемодан и побежала в ванную внизу. Я закрыл дверь, поднялся наверх, чтобы тоже поссать, а потом вернулся вниз. Она все ещё была в ванной, поэтому я пошел на кухню, запустил кофемашину и сварил кофе. К этому времени вернулась Дейзи.

— Можно мне чашечку кофе?  — попросила она.

Я с минуту смотрел на нее, не произнося ни слова. Огромная часть меня хотела надрать ей 

задницу, а потом вышвырнуть обратно на улицу. Но никогда раньше я не бил женщин и не собирался начинать это делать, как бы сильно её ни ненавидел. К тому же, из-за этого меня могут арестовать. Это будет один из способов вытянуть из меня деньги, а я не собирался с этим мириться.

Да, я ненавижу женщину, выпрашивающую у меня кофе, как какой-нибудь уличный мальчишка. И не без оснований. Я могу быть кем угодно — ублюдком, даже засранцем. Но я — не невнимательный и не грубый хозяин. И я пригласил... ну, впустил... Дейзи в свой дом. Так что, согласился. Хотя бы для того, чтобы взглянуть на её страдания и удовлетворить затянувшееся любопытство по поводу её обстоятельств.

— У меня нет ничего из того дерьма, что ты обычно добавляешь в кофе,  — сказал я ей.  — У меня есть только молоко и сахар, если хочешь.

— Подойдет и черный,  — проскулила Дейзи.  — Спасибо.

Я поставил перед ней чашку с черным кофе и наблюдал, как она берет её обеими руками. Я видел, как дрожат её руки, когда она отпивала горячую жидкость.

— Почему ты здесь?  — потребовал я.

— Мне... мне некуда идти,  — наконец, сказала она.  — Последние деньги я потратила на такси.

— А что случилось с любовью всей твоей жизни?  — с сарказмом спросил я.  — Доктором Брюсом МакЕблоМордым?

— Ничего не вышло,  — заикаясь, ответила она, не встречаясь со мной взглядом.

— О?  — Если бы мой сарказм был острее, им можно было бы резать кафельную плитку. Я увидел, как она вздрогнула.

— Нет. После того как развод стал окончательным, мы поженились. Какое-то время все было замечательно. Но примерно через пять лет все изменилось. Брюсу предъявили огромный иск за медицинскую халатность, который разорил его, а в конечном итоге и нас обоих,  — сказала Дейзи, и по её лицу побежали слезы.

— Не понимаю. Что значит «вас обоих»?  — спросил я.

— Поскольку я тогда была его медсестрой, меня включили в судебный иск. Мы оба потеряли работу и, в конечном счете, лицензии на работу в медицинской сфере в Висконсине. В итоге мы потеряли все. Наш дом, машины, сбережения... все.

— Мы оказались в маленькой квартире и долгое время могли найти лишь работу с минимальной зарплатой. Для нас это было адом. Потом Брюс изменился и стал физически жестоким. Он винил в нашем крахе меня, хотя виноват был сам. Я просто подчинялась его приказам.

— Он стал оскорблять меня словесно и неоднократно бил. Даже пнул меня прямо между ног. А однажды я пришла с работы рано вечером и застала его в постели с молодой девушкой, что жила в нашем многоквартирном доме.

— Значит, изменили изменщице,  — язвительно вымолвил я. Не смог удержаться. Усмехнувшись иронии судьбы, я живо вспомнил, как она и её давно потерянный любовник унизили меня в вечер празднования нашей десятой годовщины. Карма — это реально.  — Только представь себе.

— Это не смешно,  — пустила слезу Дейзи.

— Полагаю, что нет. Как не смешно было и то,  

что вы с доктором Дерьмоголовым публично уничтожили меня в вечер, когда мы праздновали нашу десятую годовщину. Вы не применяли ко мне физического насилия, но с таким же успехом мог бы это сделать. Оно было бы даже легче. Такого рода шрамы ЗАЖИВАЮТ. А вот эмоциональные и психологические травмы остаются навсегда. Но тебе ведь тогда было насрать, правда? Да, было,  — добавил я, не давая ей возможности ответить.

— А вообще,  — продолжал я,  — ты ведь знаешь, что сегодня — десятая годовщина того самого дня?

— Нет, не знаю,  — тихо сказала Дейзи.

— А ты когда-нибудь заявляла в полицию на этого мудака?  — спросил я, дав волю человечности.

— Нет. Была слишком напугана. Но я развелась с ним. Моя бывшая сестра по сестринству, адвокат по семейным делам, взялась за меня на общественных началах. К сожалению, после развода у меня не осталось почти ничего. Мне хватило лишь на билет на автобус сюда и на такси. Уже два дня как ничего не ела.

— Так, чего же ты хочешь от меня?  — спросил я.  — Сочувствия? Вот что я тебе скажу. Ты можешь найти его в словаре, где-то между сранью и сифилисом.

— Я знаю, что ты, наверное, меня ненавидишь...  — начала Дейзи, по лицу которой текли слезы, но я её прервал.

— Да, я тебя ненавижу. Ненавижу столь же сильно, как любил когда-то,  — прорычал я.  — Ты была для меня всем. Но я был для тебя лишь местоблюстителем. Талоном на еду, пока не вернется «классный парень», и ничем больше. И теперь, когда твоя жизнь развалилась, ты осмеливаешься приползти ко мне. Где твои родители и все твои подруги?

— Все они отреклись от меня,  — плакала Дейзи.

— Ничего себе, интересно, почему?  — беззлобно фыркнул я.  — У вас с придурком были дети?

— Нет, не было. Оказалось, что Брюс бесплоден. Почему-то и в этом он винит меня,  — с горечью сказала она.

— По крайней мере, человечеству не придется беспокоиться о том, что вы оба загрязните генофонд,  — с сарказмом прокомментировал я.  — Значит, из всего этого дерьма вышло хоть что-то хорошее.

Она пришла в уныние у меня на глазах.

— Что с тобой случилось, Майк? Раньше ты был таким милым, таким сострадательным.

Гнев превращался в ярость, и я крепко зажмурился.

— Хочешь знать, что случилось со мной? Посмотри в зеркало, сука. Со мной случилась ТЫ. Благодаря тебе я потерял способность любить, и теперь никому не доверяю. И точка. Последним закончился хороший парень,  — прорычал я.

— Но... Я думала, что ты найдешь кого-нибудь ещё и станешь жить дальше,  — захныкала Дейзи, её глаза расширились.

— Жить дальше? Ты надо мной издеваешься? После того, что ты сделала? Ты ни разу не давала мне понять, что я для тебя — не более чем запасной аэродром. Я думал, что у нас прочные отношения, но ты водила меня за нос. Целых ТРИНАДЦАТЬ ДОЛБАНЫХ ЛЕТ! Десять из них как муж и жена. Неужели думаешь, что я могу кому-то доверять после того,  

что ты со мной сделала?  — Я сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить.

— И как ты думаешь, сколько женщин выстроились бы в очередь, чтобы получить шанс заиметь «испорченный товар», после того как жена бросила его вот так? Не то чтобы я быстро пресекал все попытки,  — добавил я про себя. Тем не менее, за последние десять лет не было ни одной попытки какой-либо «благодетельницы» сделать это.

По крайней мере, я был достаточно оцепеневшим, чтобы это не причиняло мне боли.

— ТАК, неужели ты удивлена, что спустя десять лет я стал отшельником-затворником, зализывающим раны?

— Думаю, что нет,  — призналась Дейзи, стыдливо опустив глаза.

— И вот теперь ты здесь. Какого хрена теперь ты хочешь от меня? Хочешь, чтобы я приютил тебя и заботился о тебе, пока ты будешь ждать, когда в твою жизнь вернется твоя вторая большая любовь? Будь реалисткой, сука.

— Я... надеялась, что ты позволишь мне остаться на некоторое время. Пока я не смогу встать на ноги,  — взмолилась она.

— В центре города есть приют для бездомных,  — заметил я.  — Тебе следует пойти туда. Он для этого и предназначен. По крайней мере, именно за это я плачу налоги: чтобы такие как ты, не попадали на улицу.

— Я ходила туда, но там — полно народу,  — призналась Дейзи.  — Я ходила в YWCA (ассоциация молодых христианок) и даже в ту большую церковь в центре города, но там нет свободных мест. Пожалуйста, Майк. Умоляю тебя. Я сделаю все что ты захочешь. Буду готовить, убирать, полностью обслуживать тебя. Можешь даже трахнуть меня в задницу, если это поможет.

Мне захотелось огрызнуться на этот последний комментарий, но я сжал челюсти. Она заметно вздрогнула от моего взгляда.

— С чего ты взяла, что я вообще захочу к тебе прикасаться? Насколько понимаю, ты заразна. Ходячие опасные отходы. Ни за что на свете я не стану с тобой трахаться,  — прошипел я сквозь стиснутые зубы. И тут меня осенило.

— Ты пыталась... заниматься проституцией?

Она стыдливо наклонила голову, и слезы брызнули на стол, когда она кивнула.

— Дело во внешнем виде. Не нашлось желающих.

Я пристально посмотрел на нее, а затем неприязненно сказал:

— О, как далеко и тяжело пали сильные мира сего.

— Тогда, может быть, мне стоит просто уйти. Может, мне просто свернуться калачиком и умереть где-нибудь в сточной канаве,  — всхлипывала Дейзи.  — Все равно я никому не нужна.

Я смотрел, как она рыдает и всхлипывает за кухонным столом, словно умирающий воздушный шарик, из которого вытекают последние капли гелия. Я подумывал о том, чтобы вышвырнуть её на улицу умирать. Настолько сильной была моя к ней ненависть.

Десять долгих лет я жил этой ненавистью, фантазируя о самых разных и жестоких способах её смерти. Я слышал о «скрытых алкоголиках». Если говорить о Дейзи и докторе Засранце, то я, скорее всего,  — «скрытый социопат». Глубокий, звуконепроницаемый подвал или каменный погреб под сараем в глуши, где только я могу слышать их крики...

Но видеть её 

здесь вот так, после стольких лет...

А ещё есть Брюс, этот кусок дерьма, что украл её у меня только для того, чтобы издеваться над ней. Его я тоже ненавидел, но эта ненависть становилась все сильнее. Меня воспитывали так, чтобы я никогда не подвергал женщину насилию; по моему мнению, любой, кто это делает, заслуживает того, что с ним случится.

Я глубоко и ОЧЕНЬ неохотно вздохнул.

— Слушай, может, сначала поедим чего-нибудь? А потом продолжим. Ладно?  — предложил я.

Все ещё всхлипывая, Дейзи посмотрела на меня, потом кивнула.

— Спасибо. Я так голодна,  — заплакала она.  — Если хочешь, я приготовлю.

— Нет, все в порядке. За последние десять лет я научился заботиться о себе сам. Кроме того, теперь это — моя кухня. Ты просто посиди здесь. Я приготовлю нам яичницу с беконом. Ты не против?

— Это прекрасно, Майк. Спасибо тебе большое.

Я встал, не обращая на нее внимания, и приготовил яичницу, посыпав её сыром, как это делала Дейзи, когда мы были женаты. Затем нажарил полную тарелку бекона и сделал тосты. Её тусклые глаза загорелись, когда я принес ей тарелку.

— Ты не забыл положить сыр на яйца,  — воскликнула она.  — Как раньше делала я. Спасибо!

— Не за что,  — хрипловато ответил я.  — А теперь ешь.

Я поставил свою тарелку и начал есть, наблюдая, как вгрызается в еду Дейзи, будто она давно не ела. Её лицо не отрывалось от тарелки, она запихивала в рот одну вилку за другой, останавливаясь только для того, чтобы взять кусочек бекона или тост. Когда закончила, она едва не вылизала тарелку.

— Как вкусно, Майк, спасибо!  — сказала она, закончив.  — Ты стал неплохим поваром. прости, но я давно не ела.

— Ничего страшного. Ты ещё голодна?  — спросил я.

— Нет, спасибо. Но можно мне ещё чашечку кофе?

— Конечно,  — сказал я и взял её чашку. Когда вернулся, она сделала глоток и поставила чашку на место.  — Тебе уже лучше?

— Немного. Еда очень помогла.

— Хорошо. Душ, наверное, тоже будет к месту,  — сказал я.  — Не обижайся, но от тебя воняет.

— Ой,  — тихо сказала Дейзи, опустившись на стул, снова сдувшись.  — Мне очень жаль. Я уже несколько дней езжу в автобусе. Могу я воспользоваться твоим душем?

— Пожалуйста. Ты знаешь, где он находится,  — сказал я.  — Полотенца там, где лежали всегда.

Я задумался.

— Когда станешь чистой, мой халат будет висеть с обратной стороны двери. Что бы ты ни делала, не надевай обратно эту одежду. После душа сможешь воспользоваться стиральной машиной и сушилкой для своих вещей.

После этого я ворчал, что мне придется отмывать ванную и туалет с отбеливателем. После того как она с чемоданом скрылась в ванной, я убрал и ополоснул посуду, затем поднялся наверх, чтобы почистить зубы и одеться.

•  •  •

Я думал о том, что случилось после того, как Дейзи объявила, что уезжает с Брюсом, любовью всей её жизни, и о том, как это повлияло на меня. Мы были вместе тринадцать лет, десять из которых — в браке. В 

тот момент я был совершенно опустошен. А чтобы ещё больше усугубить ситуацию, она случайно призналась, что на протяжении этих тринадцати лет неоднократно изменяла мне с ним, пока тот был в отъезде и работал над созданием их безбедного будущего.

И что ещё хуже, она намеренно планировала бросить в меня «бомбу» прилюдно на вечеринке по случаю нашей годовщины, и её подруги об этом знали! Ситуация наполнила меня такой яростью и ненавистью, что я даже не представлял, на что способен. Моё сердце должно было просто разорваться, а я — упасть замертво и избавить всех, включая себя, от множества проблем.

Все стало настолько плохо, что директор школы, где я преподавал, очень настойчиво предложил мне обратиться к психологу. Что я и сделал, и это в какой-то степени помогло. Я смог сдержать свою ненависть настолько, чтобы справляться с обычным повседневным общением со студентами и другими преподавателями. Тем не менее, не мог ни с кем сблизиться, ни с мужчиной, ни с женщиной.

Консультант предложила мне написать эссе, чтобы выплеснуть наружу свои сокровенные чувства. По её мнению, таким образом я смог бы изгнать из своего сознания ненависть и недоверие. В какой-то степени это сработало, и со временем я смог общаться с другими. Но так и не смог ни с кем наладить отношения, никогда не был чем-то большим, нежели сварливым коллегой на работе или колючим соседом дома.

Однако к тому времени, как закончил работу над эссе, оно превратилось в рукопись на триста страниц. Мой консультант была впечатлена настолько, что предложила мне опубликовать его. Даже связала меня с кем-то из своих знакомых в этом бизнесе.

Через год книга была опубликована, и хотя так и не попала в список бестселлеров «New York Times», её тираж был достаточным, чтобы обеспечить мне пенсию. Конечно, я изменил имена, но осталась история о том, как меня обманула жена, и о боли, которую она причинила.

Что, вероятно, не в меньшей степени помогло мне сохранить рассудок, так это начало занятий боевыми искусствами. Два сенсея попросили меня уйти, после того как я слишком сильно «развернулся» на занятиях по спаррингу. Потом, в общественном центре, я нашел дважды разведенного отставного морского пехотинца, взявшего меня под своё крыло.

Он не дрогнул в спарринге, когда я представил, что избиваю доктора Засранца до кровавого месива. Однако научил, что дать волю своим эмоциям — верный способ получить пинок под зад. Позволить своему холодному, жесткому мозгу направить ярость в ударную мощь — это навык, на развитие которого ушло много времени. В конце концов, я смог разбивать бетонные блоки, но не раньше, чем получал легион синяков.

Но я не ожидал, что снова увижу Дейзи. Никогда. И не думал, что она будет в столь ужасном состоянии. Она выглядела совсем неважно, и я начал подумывать, не страдает ли она от какого-нибудь заболевания. Я также обнаружил, что большая часть гнева теперь направлена на Брюса МакЕблоМордого.

Интуиция подсказывала, что надо вышвырнуть её 

на улицу, но что-то внутри меня сомневалось в правильности такого шага. Что, если что-то случится, и она умрет? Смогу ли я жить с этим? Потенциальная возможность оказаться в ещё худшем эмоциональном состоянии, чем я уже был, не казалась мне привлекательной.

И смогу ли я понести юридическую ответственность? Я решил узнать второе мнение и позвонил маме.

— Доброе утро, Майк,  — сказала мама, когда я ответил.  — Приятный сюрприз. Что случилось?

— Угадай, кто появился сегодня утром у моей двери?  — спросил я, пропустив все наши обычные любезности.

— Без понятия. И кто же?  — с любопытством спросила она.

— Дейзи,  — сказал я и услышал, как мама ахнула.

— Что случилось? Что ей нужно?  — спросила она.

Я рассказал ей, что случилось с Дейзи, и передал то, что она мне сказала.

— Она выглядит совсем неважно, мама. Моя интуиция подсказывает, что я должен выбросить её задницу обратно на улицу, но...

— ... ты не сможешь жить с собой, если с ней что-то случится,  — сказала мама, закончив мою мысль.

— Нет, не думаю, что смогу. К тому же, Брюсом так жестоко обращался с ней.

— Я знаю, что она причинила тебе сильную боль,  — сказала мама.  — Но, может быть, тебе стоит выслушать, что она скажет. Вот что я тебе скажу. Почему бы мне не прийти попозже, когда закончу здесь?

Я знал, что мама сможет докопаться до сути и, возможно, заставить Дейзи сильнее раскрыться, поэтому согласился.

— Неплохая идея, мам. Мне бы пригодился твой мудрый совет.

— Дай немного времени, и я приду.

— Спасибо, мам. Я ценю это,  — сказал я. Мы закончили разговор, и я закончил свои дела.

Надел футболку и джинсы — свою обычную летнюю одежду — и спустился вниз. Дейзи уже сложила свою одежду в стиральную машину и ждала меня в гостиной, одетая в мой старый халат и тапочки. Я не знал, есть ли на ней что-нибудь ещё, да меня это и не волновало.

Несмотря на то, что халат был плотно натянут на тело, я заметил на её ногах темные пятна. От нее пахло лучше, но здоровее она не выглядела.

— Не хочешь ли ещё кофе?  — спросил я.

— С удовольствием, пожалуйста,  — ответила она.

Я налил ещё чашку кофе и присоединился к ней в гостиной. Она сделала глоток, и я увидел, что её руки снова дрожат.

— Спасибо,  — прошептала она.  — Моя одежда — в стиральной машине. Я уйду, когда она закончит стирку.

— Не стоит торопиться,  — сказал я ей.  — У меня есть несколько вопросов, на которые хотел бы получить ответы, если ты не возражаешь.

— Конечно,  — с облегчением сказала Дейзи.  — Это самое меньшее, что я могу сделать.

— И я так думаю. Ты сказала, что на Брюса подали иск о халатности. Я думал, что таких врачей как он, страхуют от недобросовестной практики. Разве он не был застрахован от этого?

— Был, но одиночный иск превратился в коллективный. А потом появились обвинения в неправомерных действиях. В результате страховая компания отказалась от страховки. Несмотря на то что 

было доказано, что большинство обвинений — ложные, сумма судебных решений против него была слишком велика, а страховое покрытие так и не было восстановлено,  — пояснила Дейзи.

— Большинство обвинений?  — спросил я.  — Имеешь в виду, что некоторые из них были правдивы?

— Те обвинения, что не были доказаны, были сняты из-за отсутствия доказательств,  — сказала она.  — Но к тому времени уже был нанесен ущерб. Нас уволили и лишили лицензии.

— Разве у вас обоих не было 401К?  — спросил я, удивляясь.

— Да, были. На них мы и жили целый год. Мы заплатили за это большой штраф, но ничего не поделаешь. Мы потеряли все. Нас долгое время никто ни на что не брал, а деньги были нужны.

— Чем сейчас занимается Брюс?

— Работает сторожем на автостоянке. Зарабатывает около шестнадцати долларов в час,  — сказала Дейзи.

Я не мог не усмехнуться по этому поводу. Особенно после того, как Дейзи рассказала о том, что он станет «лидером в сообществе».

— Какие у тебя планы?  — спросил я.

— Я подумала, что можно попробовать найти что-нибудь в области медицины. Возможно, я потеряла лицензию медсестры, но все ещё могу работать в офисе,  — тихо сказала Дейзи.

— Удачи тебе. И как ты собираешься передвигаться? Где собираешься жить?

— Я могу ездить на автобусе или ходить пешком,  — уныло ответила она,  — а где жить найду.

— Для всего этого нужны деньги. Я думал, у тебя их нет.

— У меня... нет.

— Значит, ты решила, что я позволю тебе остаться здесь и стану тебя содержать, пока ты не встанешь на ноги. Это так?  — спросил я.

— Я знала, что это рискованно, но решила спросить, да,  — призналась Дейзи.  — Знаю, что ты мне ничего не должен, но подумала, что, может быть, раз уж я отдала тебе все при разводе, ты увидишь возможность проявить ко мне немного доброты. Я была настолько увлечена этим ублюдком, что, честно говоря, не понимала, чем обернулась для тебя моя глупость. Теперь понимаю, что приходить сюда, ожидая чего-то, было ошибкой.

— Ты права. Я ничем тебе не обязан.  — Она выглядела разбитой, но я вздохнул и добавил.  — Но я не совсем бессердечный монстр. Для меня очевидно, что тебе требуется помощь. Скоро приедет моя мама. Она хотела бы поговорить с тобой, прежде чем я приму решение.

— Конечно,  — с облегчением ответила Дейзи.  — Я всегда была наилучшего мнения о твоей матери.

— И она любила тебя как дочь, которой у нее никогда не было,  — ответил я. Потом, сам не зная почему, добавил:

— Даже после всего, что ты сделала, мама все равно любила тебя.

— Любила?  — удивленно спросила Дейзи.

— Да. Поэтому ты должна быть с ней предельно честной. Понимаешь меня?

— Я... понимаю. И обещаю, что буду с ней предельно честна. И, Майк?

— Что?  — спросил я.

— Спасибо тебе за все,  — очень искренне сказала Дейзи.

— Пока не благодари,  — сказал я. В этот момент я услышал звонок в дверь.

Посмотрев в глазок, я увидела маму, поэтому открыл дверь и 

впустила её, обняв.

— Дейзи! Боже мой, девочка, неужели прошло десять лет?  — спросила мама, увидев Дейзи в моем старом халате. Обе женщины обнялись и расцеловали друг друга в щеки.

— Рада снова видеть тебя, Лоррейн,  — ответила Дейзи.

— Майк, милый, почему бы тебе не дать нам, девочкам, немного поговорить?  — спросила мама.

Я понял, что таким образом она просит меня об уединении, и удалился в свой домашний кабинет, закрыв дверь. Я просматривал Интернет, выискивая любую информацию о судебном процессе по делу о халатности против доктора Брюса Уильямса.

Это заняло довольно продолжительное время, но в конце концов, я кое-что нашел. Насколько понял из резюме, за четыре года Брюс осмотрел около двух тысяч пациентов и примерно девяносто семи процентам из них поставил диагноз «эпилепсия». Но оказалось, что некоторые дети страдали от припадков, имея другие заболевания или просто не могли выспаться.

Усугубляя ошибку, Брюс назначал мощные противоэпилептические препараты, вызывающие серьезные побочные эффекты, и советовал пациентам пройти ненужное лечение и процедуры. И мало того, многие истцы назвали Дейзи соучастницей.

Практически каждый ребенок, входящий в их двери, проходил ряд тестов и получал диагноз «эпилепсия», независимо от того, есть она у него или нет,  — сказал один из адвокатов истцов. В некоторых случаях плохие новости сообщала родителям Дэйзи, причем Брюс соглашался с её диагнозом.

Что ещё хуже, больнице пришлось вернуть государству более трехсот тысяч долларов за неправомерное выставление счетов по программе «Меdiсаid». Неудивительно, что больница их уволила,  — подумал я. Штат оштрафовал и Брюса, и Дейзи, а затем аннулировал их лицензии.

После более чем получасового перерыва я откинулся на спинку кресла, качая головой от только что прочитанного. У меня не было никаких сомнений в том, что организатором этой схемы был Брюс, а Дейзи просто соглашалась со всеми его словами.

Я услышал стук в дверь и увидел, что там мама. Жестом пригласил её войти, и она села в кресло рядом с моим столом.

— Что случилось?  — спросил я.

— Думаю, Дейзи нужно как можно скорее показаться доктору МакГрегору,  — сказала мама. Серьезное выражение её лица заставило моё сердце замереть. Терри МакГрегор — наш семейный врач на протяжении многих лет, и мама работала у него, пока несколько лет назад не ушла на пенсию.

— О? И почему?

— Я не могу ставить диагнозы, но видела немало женщин с раком. Я бы поставила на то, что у нее рак, и её как можно скорее нужно показать врачу,  — сказала мама. Но она ещё не закончила.

— Я знаю, что Дейзи сожгла с тобой мосты, и понимаю это,  — сказала мама.  — Поверь, я все понимаю. Но если у нее проблемы со здоровьем, мы должны сделать для нее все возможное. Это будет правильно.

Она одарила меня слабой, кривой «маминой» улыбкой.

— Я никогда тебе не говорила, что быть христианином легко, не так ли? Кроме того, Майкл Джеймс Карпентер, мы с твоим отцом не растили тебя безразличным мудаком, не так ли?

Я поморщился, одарил её маленькой, кривой 

«детской» улыбкой и покачал головой.

— Итак,  — продолжила она,  — я взяла на себя труд позвонить доктору МакГрегору. Он согласился встретиться с ней сегодня и провести все предварительные анализы. Если что-то найдут, то направят её к специалисту и помогут с заполнением форм для «Меdiсаid». Сейчас она переоденется, и я её отвезу.

— Ты не можешь себе этого позволить, мама,  — сказала я.  — Вот, возьми немного денег.  — Я достал две стодолларовые купюры и протянул ей.

— Спасибо, Майк. Ты — хороший сын.

— Спасибо. Я хочу, чтобы было понятно, что я делаю это не ради нее, а из-за того, как ты меня воспитала. И это не значит, что я её прощаю или принимаю обратно,  — со всей решительностью добавил я.

— Понимаю,  — тихо ответила мама.

Наступило неловкое молчание.

— А она говорила тебе, что этот ублюдок Брюс её избил?  — спросил я наконец.

— Да, говорила.  — Её совершенно нейтральное выражение лица и совершенно ровный тон удивили меня.

Я отрывисто кивнул в знак согласия. Этот ублюдок должен заплатить за это,  — подумал я.

Наступило ещё одно неловкое молчание.

— Позвони, если что-нибудь узнаешь,  — сказал я.

— Обязательно,  — заверила мама и поцеловала меня в лоб, после чего вышла из кабинета. Я тоже вышел и увидел Дейзи в другом платье. Оно было чистым, но столь же потрепанным, как и то, что было на ней ранее.

— Спасибо за завтрак,  — робко сказала она.

— Не за что,  — сухо ответил я.

Я держал дверь открытой, пока они выходили из дома, а потом закрыл и запер её, увидев, что они уехали. Я взял ещё одну чашку кофе и направился в свой кабинет, где изучил законы Брюса и Висконсина, касающиеся супружеского насилия.

То, что я нашел, не принесло мне облегчения. На одном из сайтов говорилось, что, хотя штат серьезно относится к обвинениям в жестоком обращении, «многие дела могут быть рассмотрены только в течение трех лет с момента их совершения». Я понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как Брюс напал на Дейзи, но интуиция подсказывала, что власти, скорее всего, мало что смогут сделать.

Я был более чем слегка циничен. Они мало что могли у него отнять, а если его посадят в тюрьму, то государство должно будет оплачивать его медицинскую страховку и трехразовую кормежку в переполненной системе. В лучшем случае — общественные работы. Если государство не хочет наказывать его за меня, то, возможно, мне придется сделать это самому. Но как?

Разочарованный, я выключил компьютер, переоделся в тренировочную одежду и спустился вниз, чтобы наказать себя на новом, самом современном стационарном велосипеде. Я запрограммировал тренажер так, чтобы ехать по пересеченной горной местности, и сосредоточился на пейзажах, отображаемых на широкоформатном мониторе.

Дейзи — не единственная, кто изменился за последние десять лет. Когда мы поженились, я был подтянут, но не в форме. Сегодня я был не только подтянут, но и вполне в форме, и любил заниматься спортом не менее трех раз в неделю, выкладываясь по максимуму.

После тренировки я 

принял душ и оделся, что благотворно сказалось на моем общем настроении, а затем съел легкий обед и стал смотреть новости. Было уже три часа дня, когда я, наконец, услышала звонок от мамы.

— Я уже начала гадать, что с вами случилось,  — сказал я, ответив на звонок.

— Мы только что закончили с доктором МакГрегором,  — устало ответила мама. Судя по тону, я заподозрил, что Дейзи — вне зоны слышимости.

— Что слышно?  — спросил я.

— Он очень беспокоится о Дейзи. Анализы не очень хорошие. Думает, что у нее может быть рак шейки матки, но хочет получить второе мнение онколога.

— Онколога?  — воскликнул я, мысленно представляя себе знаки доллара.

— Она заполнила формы «Меdiсаid» и экстренной государственной помощи,  — сказала мама.  — В пятницу у нее назначена встреча в онкологическом центре. Доктор МакГрегор уже об этом договорился. Он также сказал, что она очень плохо питается и считает, что она подвергалась физическому насилию.

— Мы знаем, что она подвергалась насилию,  — сказал я.  — И она говорила мне, что не ела несколько дней.

— Похоже, он считает, что все гораздо хуже,  — сказала мама и вздохнула.  — Дело не только в количестве еды. Дело в том, что она не получает всех витаминов, минералов и питательных веществ, необходимых для поддержания здоровья.

Я понял, что она волнуется.

— Послушай, Майк. Уже поздно, поэтому я отвезу её перекусить, а потом заеду в ТЦ, чтобы кое-что купить. Мы заедем и заберем её чемодан. Если ты не возражаешь, я думаю, ей стоит остановиться у меня. Нам нужно многое обсудить, и я думаю, ей будет удобнее говорить с женщиной.

— Я тоже думаю, что так будет лучше,  — быстро согласился я, радуяс, что это свалилось с моих плеч.  — Я буду здесь. Спасибо, что сообщила мне.

— Позвоню тебе, когда мы будем в пути,  — сказала мама.  — Люблю тебя, сынок.

— Я тоже тебя люблю, мама,  — ответил я, прежде чем закончить разговор.

Она перезвонила примерно через три часа, чтобы сообщить, что они уже в пути. Я придержал дверь, когда они входили в дом. Мама показала на кабинет, и мы пошли туда, пока Дейзи собирала вещи.

— Прости, что так долго,  — начала мама.

— Ничего страшного,  — сказала я.  — Что происходит?

— Следующие несколько дней мы будем заняты уходом за Дейзи. Многое нужно сделать до её встречи в пятницу. Я знаю, что она тебе безразлична, но она сказала, что все ещё любит тебя и хотела бы знать...

Я взял себя в руки и яростно затряс головой, прежде чем она успела закончить своё заявление.

— Нет, мама. Я ни за что к ней не вернусь. Даже в качестве друга. Только не после того, как она лгала, изменяла в течение тринадцати лет и публично унижала меня. Нельзя так относиться к любимому человеку, и я больше не пойду по этому пути. Я буду с ней вежлив ради тебя, но это и все. У меня ничего не осталось к ней. И вообще, ни к кому-либо,  — 

с горечью добавил я.

— Понимаю,  — сказала мама.  — Я просто подумала...

— Знаю. Ты подумала, что я смогу простить её и начать все сначала. Этот корабль уплыл десять лет назад.

— Я сказала ей об этом, но она думает, что сможет тебя вернуть.

— Не получится,  — решительно сказал я. Я подумал, не является ли одним из симптомов рака заблуждение.  — Кроме того, я — уже не тот человек, которого она бросила десять лет назад.

— Нет, не тот,  — грустно ответила мама.  — Честно говоря, иногда я скучаю по старому Майку. Он хотя бы иногда смеялся и улыбался. Может быть, ты хотя бы придешь поужинать в пятницу вечером? Я приготовлю твое любимое блюдо.

— Лазанью?  — спросил я, внезапно почувствовав надежду.

— Конечно,  — с улыбкой ответила она.

— Приду,  — пообещал я.  — Твоя лазанья всегда вызывает у меня улыбку.

Мы обнялись и вернулись в холл, где нас ждала Дейзи со своим чемоданом.

— Я останусь с твоей мамой, если ты не против,  — тихо сказала Дейзи.

— Это зависит от нее,  — сказал я, когда мама бросила на меня «тот самый» взгляд.

— Как бы то ни было, спасибо за завтрак и за то, что выслушал меня,  — сказала Дейзи со слезами на глазах.

— Не за что,  — ответил я, слегка кивнув.

— Не забудь про ужин в пятницу,  — без всякой необходимости напомнила мне мама.  — Я буду ждать тебя не позже 18:30.

— Приду, обещаю,  — сказал я ей.

Следующие два дня мне удалось провести в делах. Несмотря на то, что школа ушла на летние каникулы, у меня оставались дела: новая учебная программа, которую требовалось пройти, планы уроков, которые нужно утвердить, и так далее. А также дом и двор, которые нужно содержать в порядке. Времени думать о Дейзи у меня не было, и я решил, что она все равно в надежных руках. Мама умела пробиваться сквозь «систему», когда все остальные упирались в кирпичные стены. В своё время она была лучшей в штате медсестрой и специалистом по медицинским счетам.

•  •  •

Наконец наступила пятница, и я вышел из дома после приятного горячего душа, заехав за бутылкой вина к маминой лазанье. Пришел в 6:15, и у двери меня встретила Дейзи, которая пропустила меня внутрь, сказав, что мама занята на кухне. Было видно, что Дейзи о чем-то плачет, но я не стал ничего комментировать.

— Спасибо,  — сказал я, проходя мимо нее и направляясь на кухню. Когда я вошел, мама повернулась, и её лицо озарилось, когда она увидела бутылку вина. Я поставила бутылку и обнял маму.

Мы сели за стол и стали наслаждаться лазаньей. Дейзи выглядела так, будто вот-вот сломается.

— Как все прошло сегодня?  — спросила я наконец.

— Мы получили одобрение заявки Дейзи,  — сказала мама.  — Слава богу, что у них есть эта новомодная система Интернета. Жаль, что такого не было, когда я уходила на пенсию.

Было видно, что она заставляет себя бодриться.

— Значит, медицинские расходы Дейзи будут покрыты?  — с облегчением спросил я.

— Да, и государство станет выплачивать 

ей ежемесячное пособие. Не очень много, но ей все равно много не понадобится, так как она будет жить здесь,  — сказала мама.  — Они также собираются разыскивать Брюса за алименты, которые он должен выплачивать.

Если смогут найти его и выжать кровь из репы,  — мрачно заметил я про себя.

— Это хорошо,  — вслух ответил я.  — А что с онкологом?

Лицо Дейзи помрачнело, а выражение мамы изменилось. Я понял, что какие бы новости у них ни были, хорошими они не будут.

— Там подтвердили, что у нее четвертая стадия рака шейки матки,  — сказала мама.  — И он быстро распространяется по всему телу. Он уже в её конечностях.

— Но ведь его можно вылечить?  — спросил я. Я не знал, что чувствую, кроме дискомфорта.

— Может быть,  — сказала мама. Она посмотрела на Дейзи, как бы спрашивая разрешения сказать ещё что-нибудь. Дейзи кивнула, по её щеке скатилась слеза.  — По их мнению, шансы на выживание составляют менее двадцати процентов. Её могут лечить, но нет никакой гарантии, что она выживет. Все было бы по-другому, если бы это обнаружили три или четыре года назад.

— Три или четыре года? Она так давно болеет?  — удивляясь, спросил я.

— Врачи говорят, что, по их мнению, он у меня уже около четырех лет,  — уныло ответила Дейзи.  — Если бы диагноз поставили тогда, то мои шансы на выживание были бы более девяноста процентов. Сейчас их около девятнадцати.

— Это отстой. А... Брюс... не заметил ничего странного?  — спросил я её. Я заставил себя не сказать «мудак», так как обычно не ругался при матери, если мог.

— Не знаю. Он никогда ничего не говорил. Тогда у нас все было очень плохо,  — объяснила Дейзи.  — Я заметила некоторые... изменения, но решила, что это — из-за стресса, который мы тогда пережили. Я не хотела давать Брюсу повод для беспокойства.

— Что за изменения?  — спросил я.

— Была... боль... когда мы, знаешь, занимались этим,  — сказала Дейзи, смутившись от упоминания о своей сексуальной жизни с Брюсом.  — Было настолько плохо, что на какое-то время мы перестали заниматься сексом.  — Я был рад, что она не стала уточнять. В разговор быстро вмешалась мама.

— Ей могут дать какие-то новые лекарства, которые могут помочь,  — сказала она.  — Доктор сказал, что они могут увеличить её шансы на десять или пятнадцать процентов. Это лучше, чем ничего.

— И что ты собираешься делать?  — спросил я Дейзи.

— У меня нет большого выбора. Либо бороться, либо лечь и умереть. А я ещё не готова к смерти,  — сказала моя бывшая жена с прежним пылом.  — У меня есть то, что я хочу... должна... сделать перед смертью.

Я не стал спрашивать, что это.

— И сколько времени займет лечение?  — спросил я маму.

— Оно может занять до года,  — сказала она.  — Может быть, больше.

Год,  — подумал я.  — За год может многое случиться. Смогу ли я продержаться так долго?

— И все это время Дейзи останется здесь, с тобой?  — сурово спросил я. Я определенно не хотел, чтобы она 

была в моем доме.

— Думаю, так будет лучше. Может быть, я и на пенсии, но все ещё помню, как ухаживать за пациентами. Я все время буду с ней, и знаю, кому звонить в случае необходимости,  — сказала мама.

— Наверное, в этом есть смысл,  — неохотно согласился я.

— А ты с этой задачей не справишься?  — спросила меня мама.

Я посмотрел на Дейзи, обдумывая мамин вопрос. Было время, когда я был готов практически на все ради женщины, сидящей напротив меня. Потом вспомнил, как она бесцеремонно бросила меня на людях ради Брюса. Дейзи увидела, как изменилось выражение моего лица.

— Я знаю, что ты мне не доверяешь, но...  — заикаясь, сказала она.

— Это преуменьшение года,  — сказал я, прерывая её.  — Позволь сказать тебе так. Если ты хоть как-то обидишь мою мать или устроишь какую-нибудь пакость, то, да поможет мне Бог, я лично вышвырну тебя на улицу, с раком или без рака. Ты поняла?

— Да, я поняла,  — тихо сказала Дейзи, и на её глаза навернулись слезы. Она посмотрела вниз, и по её лицу покатились слезы.

— Не думаю, что нам нужно идти туда, сынок,  — сказала мама.  — Давай я уберу посуду и принесу десерт.

— Я тебе помогу,  — предложил я, но мама меня отшила.

— В этом нет необходимости, сынок,  — язвительно ответила она. Затем вздохнула.  — Кроме того, я думаю, что вам двоим сейчас нужно побыть наедине.

После ухода мамы Дейзи снова посмотрела на меня. Прежде чем заговорить, она вытерла лицо.

— На днях я начала читать твою книгу,  — сказала она.  — Кстати, книга хорошая. Я и впрямь была так ужасна для тебя?

— У меня есть видеозапись того вечера с разных ракурсов,  — ответил я.  — Ты не знала, но я нанял видеографа, чтобы тот снял вечеринку, чтобы мы могли показать её нашим детям. Он запечатлел весь инцидент. Некоторые другие гости тоже снимали все на свои телефоны и после того как все закончилось, отдали мне свои видео.

— О, боже,  — простонала пораженная Дейзи.

— Я много раз просматривал эти видеозаписи, чтобы запечатлеть каждое движение и каждое слово, произнесенное в тот вечер. Все это — в книге. У меня все ещё есть эти видеозаписи. Не хочешь посмотреть?  — спросил я. Мой голос был беззаботным, но уверен, что выражение моего лица могло бы заставить заплесневеть буханку хлеба.

— Нет, в этом нет необходимости,  — сказала Дейзи.  — Неудивительно, что теперь ты ненавидишь меня до глубины души. После того, что я прочитала, я даже сама себе не очень нравлюсь. Я никогда не думала...

— Именно так. Ты не думала. Хуже того, тебе было все равно,  — сплюнул я.  — Каждый раз, закрывая глаза, я вижу, как вы с Брюсом на людях унижаете меня, топчете моё сердце, как таракана, которого нужно убить. Годами я представлял себе миллион способов убить вас обоих, каждый из которых был все более жестоким и кровавым, чем предыдущий.

От этого откровения Дейзи начала всхлипывать, с ужасом глядя на меня. Но я 

ещё не закончил.

— Все это есть в книге. Я начал ненавидеть после того дерьма, которое устроили мне твоя семья и подруги. Все они говорили, что я должен просто «смириться», жить дальше и радоваться за тебя. Я сказал, к черту все это. Конечно, им легко так говорить. Не они были тем, кого ударил в спину и столкнул с лестницы в септик человек, которого любил больше всего на свете.

— Дошло до того, что я возненавидел всех вокруг. Мой директор, мистер Смит, отправил меня к психологу. И хорошо, что так случилось. Я был на грани того, чтобы совершить какой-нибудь идиотский поступок. Психолог посоветовала мне записать свои чувства, что я и сделал. В результате получилась эта книга.

— Иоланда также посоветовала тебе начать заниматься спортом, помнишь?  — спросила мама, вернувшись с яблочным пирогом. Видимо, она слушала и думала, что «личное пространство» выходит из-под контроля.

— Так вот почему ты сейчас так хорошо выглядишь?  — спросила Дейзи, торопливо вытирая глаза салфеткой и спеша сменить тему разговора.  — Никогда раньше я не видела тебя в такой форме.

— Спасибо. Да, это так. Я занимался боевыми искусствами и записался в фитнес-центр. Мне это очень помогло.

— Но ты все ещё злишься,  — заметила Дейзи.  — Даже спустя столько времени.

— Сейчас он намного лучше, чем раньше, поверь мне,  — заверила её мама.  — Два года назад ты бы даже в дверь не вошла. По крайней мере, не на ногах. Может быть, только головой вперед.

— Мне очень жаль, Майк. Правда. Я знала, что будет больно, но не представляла, что это настолько разрушит тебя. Вот почему при разводе я отдала тебе все. Думала, что это поможет тебе двигаться дальше. Когда ты не стал сопротивляться, я подумала, что с тобой все будет в порядке.

— По правде говоря, мой адвокат был потрясен, когда прочитал твое соглашение. Сказал, что я должен быстро подписать его, пока ты не передумала,  — признался я.

— Ты встречался с кем-нибудь с тех пор?  — нерешительно спросила Дейзи.

— Не особо,  — отрывисто ответил я.  — Пару раз по пьяни на одну ночь, но и все. Я даже не помню их имен.

Краем глаза я увидел, как взлетели к потолку брови моей матери, а на лице промелькнуло выражение крайнего отвращения. Она прикусила язык, чтобы не высказать мне все что думает. Я знал, что узнаю об этом позже, но в тот момент мне было все равно.

— Боже мой,  — вздохнула Дейзи.  — Не знаю, что и сказать. Наверное, «прости» будет недостаточно, да?

— Нет, недостаточно,  — кисло согласился я.

Мы молча ели пирог, но я видел обиду на лице Дейзи, и мне не хотелось смотреть на мамино лицо. Доев, мы попрощались, и мама проводила меня до двери. Я постарался, чтобы Дейзи не услышала того, что я собираюсь сказать.

— Ты уверена, что поступаешь правильно, мам?  — спросил я.  — А как же её семья? Разве они не могут помочь?

— Я позвонила её родителям. Они переехали 

в дом престарелых во Флориде и отказались с ней разговаривать. Такой же ответ я получила и от её сестры.

— Сделают ли они что-нибудь, чтобы ей помочь?  — спросила я.

— Нет. Ничего,  — тихо сказала мама.  — У нее никого нет, Майк. Ничего.

— Вот такая вот испорченная семья,  — сказал я, покачав головой. Затем посмотрел на нее.  — Даже когда я превратился в старого горького негодяя, ты меня не бросила. Ты была рядом, когда меня нужно было отскребать от тротуара. Вы с папой всегда говорили, что семья заботится о своих членах.

— Не спорю,  — ответила мама со слезами на глазах.

— Каковы шансы Дейзи? На самом деле?  — серьезно спросила я. Мама оглянулась на Дейзи, прежде чем ответить.

— Честно говоря, не знаю, Майк. С тех пор как я ушла на пенсию, в этом добились немалых успехов. И хотя я была медсестрой, последние несколько лет я работала в бухгалтерии и в административном отделе. Тем не менее, я видела, как люди умирали, будучи в лучшей форме, чем она, и видела, как выживали люди в худшей форме. Невозможно сказать наверняка. Мы просто должны подождать и посмотреть.  — Она смотрела на меня, не надеясь и не злясь.  — Многое сводится к желанию жить. Чтобы было ради чего жить.

Это я проигнорировал.

— Я волнуюсь за тебя, мама. Что, если она сделает что-то за твоей спиной?

— Знаю, что ты ей не доверяешь, и понимаю. Спасибо за беспокойство, но не думаю, что оно оправдано. У нее сейчас буквально ничего и никого нет.

— А людям, у которых ничего нет, нечего и терять,  — сказал я.  — Будь осторожна. Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать.

— Обязательно,  — пообещала мама.  — Но не думаю, что тебе есть о чем беспокоиться.

— Надеюсь, что нет,  — сказал я.  — В любом случае, спасибо за ужин. Я буду на связи. Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, сынок,  — ответила она, целуя меня в щеку.  — И пожалуйста... Я знаю, что сейчас ты её ненавидишь, и понимаю тебя, но она близка к концу своей веревки. Пожалуйста, постарайся сдерживать свои эмоции. Не обрезай ради нее ту веревку, за которую она ещё держится.

— Постараюсь, мама.

Я тяжело вздохнула, охваченная тупой, общей болью.

— Это все, о чем я прошу. И обещаю не играть в сватовство.

— Спасибо,  — ответил я и, улыбнувшись ей, ушел.

•  •  •

Следующие два месяца пролетели быстро. Я занимался теми проектами, которые хотел сделать по дому, когда не готовился к приходу в школу нового класса. Занятия должны были начаться в конце августа, и я пообещала себе хотя бы недельный перерыв перед занятиями.

По пятницам я ужинал у мамы и видел последствия химиотерапии Дейзи, делавшей её все более слабой и больной. Я думал, что лечение должно приводить к улучшению состояния, но, видимо, не во всех случаях лечения рака это так. К середине августа она потеряла все волосы и носила стильную бамбуковую шапочку для химиотерапии.

Мои чувства к ней не изменились, но 

я научился быть вежливым с ней, что, похоже, помогало ей чувствовать себя лучше. Это было скорее ради маминого спокойствия, чем для чего-либо ещё.

Дейзи также начала получать деньги, которые вычитались из зарплаты Брюса. Это было пусть немного, но лучше чем ничего. Дейзи открыла расчетный счет в местном банке, и мама следила за тем, чтобы деньги поступали на него. Дейзи настояла на том, чтобы мама оставляла часть денег себе, чтобы компенсировать расходы на еду и электричество. В конце концов, мама согласилась и оставляла себе десять процентов, которые складывала в маленькую коробочку. Я считал, что эти деньги пойдут на покрытие расходов на похороны, если они возникнут.

В пятницу перед началом занятий я, как обычно, поехал к маме и увидел стоявшую на обочине перед её домом старенькую, побитую «Тойоту». Я увидел висконсинские номера, и меня вдруг охватило ужасное предчувствие. Я припарковался у подъезда и, как обычно, вошел в дом.

Мама сидела на диване, а Дейзи лежала в кресле, укрывшись одеялом. Я услышал шум из кухни, потом увидел мамин телефон в руке и понадеялся, что она позвонила в 911. Обе выглядели испуганными, и я понял, почему, когда из кухни вошел Брюс с банкой газировки и недоеденным бутербродом. Часть моего разума, которую я научился держать на коротком поводке, была похожа на волкодава, рычащего в глубине кишечника.

Он все ещё был выше метра восьмидесяти ростом, но его некогда властный вид исчез. Он выглядел неухоженным, волосы нечесаные, а лицо покрывает двухдневная щетина. Он ещё был подтянут, но уже не настолько, как десять лет назад. Вместо дорогого костюма на нем — грязные джинсы и столь же грязная джинсовая рубашка с расстегнутым воротом.

— Ну, кто это, если не мудак-учитель,  — надменно фыркнул Брюс. Моя ненависть к этому человеку достигла критической отметки. За всю свою жизнь я ни разу не участвовал в настоящей драке, но многому научился во время спаррингов на занятиях по боевым искусствам. Одним из первого, что я усвоил, было избегать драки, если это возможно; даже если ты победишь, последствия могут преследовать тебя всю жизнь.

— Чего тебе надо, Брюс?  — холодно спросил я.

— Мне нужны деньги, которые эта сука у меня украла,  — прорычал он.

— Украла? У меня сложилось впечатление, что согласно решению суда ты должен выплачивать процент от своего чистого дохода на её содержание,  — сказал я. Мой тон был ровным, но глаза, вероятно, были змеиными.

— Разницы нет. Они забрали мои деньги, а меня собираются выселить, потому что я не могу платить за квартиру,  — шипел Брюс.  — Благодаря ей.

— У тебя хватило денег, чтобы доехать сюда из Милуоки,  — рассуждал я.  — Ты мог бы использовать их для оплаты аренды.

— Не морочь мне голову, маленький учитель. Может быть, мне стоит просто надрать тебе задницу, как я должен был сделать десять лет назад. Единственной причиной, почему я этого не сделал, была эта сука. Она настояла на том, чтобы я отнесся 

к тебе с уважением за то, что ты заботился о ней все эти годы.

— Почему бы тебе просто не уйти, и мы забудем, что это вообще произошло,  — сказал я, медленно поднимая руки, надеясь остановить потенциально смертельную конфронтацию. Это также давало мне подготовить полдюжины блоков и несколько аккуратных встречных ударов, но он, вероятно, этого не понял.  — Дейзи больна. У нее рак, и ей нужна любая помощь.

— Рак, да? Это её последняя ложь?  — спросил Брюс. Он отложил колу и сэндвич, затем потянулся за спину. Когда он вернул руку обратно, в ней оказался револьвер.  — Так получилось, что у меня как раз есть лекарство от этого,  — добавил он, направив пистолет в сторону Дейзи.

— Не делай этого, Брюс,  — взмолилась мама, указывая на место, где она положила телефон на приставной столик. Вероятно, оператор службы 911, слушает весь этот разговор.  — Пожалуйста. Я уже позвонила в полицию, и сейчас они едут сюда. Майк прав. Ухои сейчас же, и больше ничего не будет сказано.

Я начал двигаться, чтобы встать между Брюсом и Дейзи, но он увидел и быстро направил пистолет на меня. Я видел отчаяние в его глазах, когда он говорил. Я заставил себя мысленно отступить. Не для того я зашел так далеко и столько пережил, чтобы в меня случайно выстрелил офицер полиции.

— Стой на месте, училок. Не шевели ни одним гребаным мускулом,  — прошипел Брюс, в то время как его руки начали трястись. В этот момент мы увидели мигающие красные и синие огни через окна в передней комнате и услышали голос по громкоговорителю.

— Мистер Уильямс, это полиция. Дом окружен. Мы знаем, что у вас есть оружие. Положите оружие и выйдите на улицу, подняв руки вверх,  — приказал офицер.

— Лучше сделай, как они говорят,  — сказал я широко раскрывшему глаза Брюсу.

— Откуда они знают, что у меня — оружие?  — спросил Брюс.

— Это я им сказала. Видела, как оно было засунуто сзади в твои штаны,  — сказала мама.  — И Майк прав. Тебе лучше сделать так, как говорят они.

— Это ваш последний шанс, мистер Уильямс. Бросьте пистолет и выходите из дома,  — скомандовал офицер по громкоговорителю.

Брюс оглядел нас троих, и я понял, что он начинает нервничать. Наши глаза на мгновение встретились, и я увидел, что его решимость исчезла.

— Если бы ты был умным, то сделал бы, как говорят,  — сказал я ему.  — Третьего предупреждения не получишь.

Я услышал, как открылась задняя дверь, и вдруг в комнате появились два офицера с пистолетами наизготовку, направленными на Брюса.

— Бросьте оружие!  — приказал один из офицеров.

Брюс обернулся, и его глаза расширились, когда он понял, что на него смотрят два полуавтоматических пистолета. По глупости он поднял пистолет, чтобы выстрелить в них, но офицеры выстрелили первыми, попав ему в грудь. Он покачнулся и упал на пол, но при этом нажал на курок револьвера, выпустив один патрон.

Сквозь звон в ушах я услышал крик Дейзи и ужаснулся тому, что 

увидел. Пуля, выпущенная Брюсом, попала ей в верхнюю часть груди, рядом с правым плечом. К этому времени в комнату через входную дверь вошли ещё два офицера, отреагировавшие на стрельбу.

Мама бросилась к Дейзи и прижала к пулевому отверстию, из которого, казалось, хлещет кровь, защитный чехол со спинки кресла «Гордость и отрада», доставшийся ей в наследство от бабушки. Я никогда не был в подобной ситуации и замер, не зная, что делать.

Один из офицеров увидел Дейзи и вызвал по рации скорую помощь. Другой проверил маму и взялся сам надавливать на рану, в то время как первые два офицера стояли на коленях возле Брюса. Я увидел, как один из них покачал головой, и понял, что Брюс мертв.

Меня трясло. Часть меня хотела крикнуть: «Этот УБЛЮДОК МЕРТВ! », а другая часть возмущалась тем, что все случилось слишком быстро, и не я его убил.

Ко мне, пошатываясь, подошла мама, и я сграбастал её. Она прижалась ко мне и дрожала ещё сильнее, чем я. Два других офицера были заняты оказанием первой помощи Дейзи. Я давал показания офицеру, когда к подъезду подъехала машина скорой помощи. Прибыл и детектив с группой следователей.

Пока детектив брал показания у меня и мамы, один из врачей скорой помощи быстро определил, что Брюс мертв. Пока они с офицером укладывали его в мешок для трупов, двое других осмотрели Дейзи, положили её на каталку и покатили к машине скорой помощи.

— Я поеду с ней,  — настаивала мама. Однако медики сообщили, что в машине нет мест, и предложили следовать за ними.

— Ты можешь ехать со мной,  — сказал я ей.

Детектив сообщил, что дом теперь является местом преступления, поэтому нам придется его покинуть, пока там будут работать. Он пообещал перед уходом запереть дом и сказал, что, возможно, позже им понадобится поговорить с нами.

— Вот название и номер телефона хорошей клининговой службы,  — сказал детектив, протягивая маме визитную карточку. Она рассеянно приняла её, и мы сели в мою машину.

Пока ехали в больницу, у меня голова шла кругом. Я хотел сам разобраться с Брюсом и был рад, что этот мудак мертв, пусть и не от моей руки. Странно, но я чувствовал себя ужасно из-за того, что пострадала Дейзи, и надеялся, что с ней все будет хорошо. Мои эмоции были, мягко говоря, перепутаны.

Мы приехали в больницу и зашли в приемный покой, где нам сообщили, что Дейзи везут на операцию. После спора об определении понятия «ближайший родственник» и предъявления мамой документов Дейзи по программе «Меdiсаid» и бланка, где мама была названа доверенным лицом Дейзи по медицинским вопросам, медсестра за стойкой проводила нас в зону ожидания, где мы просидели несколько часов.

Наконец, двери открылись, и к нам подошел врач.

— Миссис Карпентер?  — спросил он.

— Да, это я,  — ответила мама.  — Как Дейзи?

— Мисс Уильямс стабильна и идет на поправку. Я думаю, что она выживет после огнестрельного ранения. Пуля прошла сквозь нее, но 

не задела ничего жизненно важного. Ей повезло,  — сказал врач.  — Ещё пара сантиметров или около влево, и ей бы не выжить.

— Слава Богу,  — вздохнула мама.

— Она потеряла много крови, и её ослабленное состояние после рака и химиотерапии не в её пользу. Однако мы нашли кое-что ещё и связались с её онкологом,  — добавил доктор.

— О? И что?  — спросила мама.

— Я знаю, что она проходит химиотерапию, но мы обнаружили в её организме, похоже, следы инфекции. На всякий случай я назначил ряд анализов.

— О нет,  — вздохнула мама.  — С ней все будет в порядке?

— Пока об этом говорить рано. В данный момент она находится под успокоительными. Мы оставим её здесь как минимум мере на три дня.

— Мы можем её увидеть?  — спросила мама.

— Вряд ли. Не раньше завтрашнего утра. Позвольте мне дать вам визитку. Вы можете позвонить по этому номеру в любое время, чтобы узнать, как у нее дела и в какой палате она будет лежать,  — сказал он, протягивая маме карточку.

Мы вышли из больницы и поехали к маме. Оба всю дорогу молчали, но мама почти всю дорогу плакала. Я был погружен в свои мысли. Вспомнил, как рассказывал Дейзи о том, что мечтал убить её и Брюса. Теперь она лежит в больнице и борется за свою жизнь.

Удивительно, но я чувствовал себя слегка не в своей тарелке и делал все возможное, чтобы об этом не думать.

Когда вернулись к ней домой, я увидел, что лента «Место преступления» сорвана и торчит из мусорного бака у дома. На двери висит записка от детектива, что место преступления освобождено, он его запер и отдал ключ соседке. Мама сразу же начала прибираться.

Я увидел остатки стула, на котором сидела Дейзи, когда в нее стреляли, и отнес его в машину, чтобы отвезти на свалку. Когда вернулся, мама стояла на коленях и вытирала с пола кровь. Её слезы, капающие на пол, поливали его почти столь же сильно, как и ведро с тряпкой.

— Я могу чем-нибудь помочь?  — спросил я, некоторое время постояв молча.

— Спасибо, что спросил, но нет,  — ответила она, не поднимая глаз.  — Я убирала и не такое.

— Не хочешь остаться на ночь у меня?  — спросил я. Я знал, что мама у нас сильная, но у каждого есть свой предел.

— В этом нет необходимости,  — ответила мама, вытирая лоб предплечьем.  — Со мной все будет в порядке. Кроме того, мне нужно быть здесь на случай, если позвонят из больницы.

Я подумал об этом и покачал головой.

— В таком случае и я останусь здесь.

Она подняла на меня глаза. Её слова были:

— Ты не обязан, Майк,  — но выражение лица было благодарным.

— Знаю. Но все равно это сделаю. И если ты намерена убирать сама, я буду полезен и приготовлю что-нибудь поесть, прежде чем мы отправимся спать.  — Я выдавил из себя небольшую, кривую улыбку.  — Надеюсь, вино подойдет к яичнице с беконом. Думаю, мы оба не 

отказались бы от бокала, прежде чем пытаться заснуть после такого дня как сегодня.

Она посмотрела на меня, покачала головой и усмехнулась.

— Посмотрим.  — Но я заметил, что, когда она вернулась к уборке, то стала тереть более энергично.

Я беспокоился о кошмарах, но то ли бокал вина, то ли эмоциональное истощение заставили нас спать как медведи в берлоге. Утром мы возились по дому, почти не разговаривая, пока около 10:00 не зазвонил телефон. Я вышел на кухню, чтобы не подслушивать. Через пять минут она присоединилась ко мне и сказала:

— Дейзи все ещё в тяжелом состоянии, но состояние стабильное. Ей делают много анализов, но к середине дня она должна вернуться в свою палату.

Я рассеянно кивнул головой, пытаясь понять, чувствую ли что-нибудь, но кроме оцепенения и растерянности, ничего не мог уловить.

— Не мог бы ты меня подвезти?  — спросила она, отрывая меня от размышлений.

— Без проблем. Во сколько?

— Можем мы успеть туда к 2:30?

— Конечно. Я подвезу,  — сказал я ей. Я уехал немного раньше, чтобы отвезти старое кресло на свалку, выполнить несколько поручений, а затем вернулся за мамой к её дому. Оттуда мы отправились в больницу и узнали, как добраться до палаты Дейзи.

Мы зашли в сувенирный магазин при больнице и купили открытку, вазу с белыми гвоздиками, которые, как я знал, были любимыми цветами Дейзи, и роман Агаты Кристи — тот самый, что она читала перед тем, как ушла от меня к Брюсу. Мама весело смотрела на меня, пока я расплачивался за все.

— Что?  — спросил я, защищаясь.

— О, ничего,  — ответила мама, покачав головой.

Я почувствовал, что моё лицо горит.

— Не надо никаких идей,  — сказал я ей.

— Ага. Она ведь на самом деле тебе небезразлична, не так ли?  — спросила мама.

— Нет, не совсем. Просто подумал, что это может помочь ей почувствовать себя лучше, вот и все.

Я пересчитал сдачу, чтобы убедиться, что кассир не меня обсчитал.

— Конечно,  — ответила мама так, как обычно отвечают мамы. Она похлопала меня по руке и тихо сказала:

— Майк, противоположностью любви является не ненависть, а равнодушие. Когда ненависть умирает, то куче эмоций некуда деваться. И это нормально, что ты все ещё чувствуешь что-то ДОБРОЕ к той, кем ты её СЧИТАЛ. И я сохраню твой секрет.

Оттуда мы отправились в палату Дейзи. Она не спала, но выглядела как выжатое полотенце. Мама поцеловала её в щеку и вручила купленную нами открытку. Её глаза загорелись, когда я показал ей цветы.

— Мои любимые. Ты вспомнил!  — удивленно воскликнула она. Её голос был хриплым и слабым, но тон был довольным.

— Да,  — сказал я, протягивая ей роман.  — Насколько помню, ты читала его, когда уходила с Брюсом,  — добавил я без эмоций, хотя моё нутро слегка подрагивало.

— Да, читала. И у меня так и не было возможности его дочитать. Спасибо,  — тихо сказала она, не глядя на меня и листая книгу в мягкой обложке.

— Есть новости?  — спросила мама.

— Пока что 

нет,  — ответила Дейзи, покачав головой. Она закрыла книгу в мягкой обложке, но не выпустила её из рук. Более того, прижалась к нему, как к плюшевому мишке.  — Говорят, что я, вероятно, не буду ничего знать, как минимум в течение дня.

— Это нормально,  — согласилась мама. Затем медсестра в ней добавила.  — Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно,  — простонала Дейзи.  — Измучена, у меня болит весь бок, и живот болит.

— Они во всем разберутся,  — успокоила её мама.

— А что насчет Брюса?  — спросила Дейзи, по-прежнему не глядя на меня.

— Его признали умершим на месте происшествия,  — сказала ей мама.

— Хорошо,  — твердо сказала Дейзи, наконец-то проявив немного силы.  — Я рада, что он мертв.

На лице мамы появилось мрачное выражение, но она ничего не сказала. Просто похлопала Дейзи по руке и кивнула. Я молчал, пока обе женщины разговаривали.

Отчасти я был рад услышать, что моя бывшая жена настроена против Брюса. Её заявление помогло разрядить ненависть, которую я к ней питал. Но этого было недостаточно, чтобы повернуть вспять последние десять лет. В палату вошла медсестра и посмотрела на жизненные показатели Дейзи.

— Пора принимать лекарства, миссис Уильямс,  — сказала девушка, протягивая Дейзи чашку с таблетками. Дейзи приняла лекарства и запила их водой.  — Как вы себя чувствуете?

— Измотанной,  — вздохнула Дейзи.  — И я бы предпочла обращение «Дейзи», а не «миссис Уильямс», если вы не возражаете. Я не могу притвориться, что этого не было, но могу попытаться оставить его позади.

В её голосе слышалась усталость, но она для последней фразы набралась решимости.

— Передам это остальному персоналу,  — с улыбкой сказала медсестра.  — Может быть, вам пора отдохнуть,  — добавила она. Я предположил, что она намекает на то, что нам пора уходить.

— Когда мы узнаем результаты анализов?  — спросила мама у медсестры.

— Доктор Сэмюэлс консультируется с её онкологом, так что, завтра утром они должны знать что-то определенное,  — ответила медсестра.  — У вас есть наш номер, а у нас — ваш.

Мы попрощались, и я заметил тоскливое выражение лица Дейзи, которое она бросила на меня перед уходом. Я слабо улыбнулась, прежде чем закрыть дверь, отвез маму к её дому, а затем отправился домой, чтобы закончить свои дела на выходные.

•  •  •

На следующее утро мы встретились в палате Дейзи в больнице. Будучи волонтером, работающим в больнице неполный рабочий день, мама приехала за пару часов до меня. Вскоре после меня в палату вошли два врача. Я познакомился с доктором Сэмюэлсом, хирургом, оперировавшим Дейзи, и был представлен доктору Кинкейду, её онкологу. Они старались выглядеть профессионально и уверенно, но даже мне было понятно, что они волнуются.

— Итак, что слышно?  — спросил я, надеясь на хорошие новости, несмотря на выражение их лиц.

Первым ответил доктор Кинкейд.

— По имеющимся данным, мисс Уильямс страдает от сочетания перитонита и дивертикулита, что объясняет некоторые из симптомов, о которых вы говорили нам в прошлом, миссис Карпентер.

Доктор Сэмюэлс взял в руки отчет.

— Наше сканирование выявило несколько огромных очагов инфекции в брюшной полости Дейзи.  

Кроме того, мы полагаем, что её желчный пузырь перфорирован и его придется удалить.

— Как это случилось?  — спросил я, чувствуя, как мама крепче сжимает мою руку.

— Вероятно, причин несколько, но мы считаем, что у нее было скрытое заболевание, которое усугубилось из-за рака и лекарств, используемых в химиотерапии,  — ответил доктор Кинкейд.

— И что теперь?  — тихо спросила мама.

— В конце концов, ей потребуется операция, чтобы удалить всю инфекцию и восстановить повреждения. Но мы бы хотели, чтобы её организм ещё немного восстановился после операции, которую она только что перенесла. Поэтому собираемся оставить её здесь на ближайшие пару недель на антибиотиках и посмотреть, не уменьшится ли инфекция. Конечно, химиотерапия на это время будет приостановлена,  — пояснил доктор Сэмюэлс.

— Каковы её шансы?  — спросил я, стараясь сохранять ровный тон.

Врачи переглянулись, прежде чем ответить. Мне не понравилось выражение их лиц.

— Я не собираюсь приукрашивать ситуацию,  — сказал доктор Сэмюэлс.  — Без операции у нее нет шансов. Её организм сейчас очень тонко сбалансирован. Если давать ей максимально возможные дозы антибиотиков, это, скорее всего, нарушит обмен веществ и ещё больше ослабит её, возможно, даже смертельно. Насколько мы можем судить, та доза, которую она принимает сейчас, остановила распространение и медленно отодвигает инфекции, но даже если все полностью очистится, антибиотики не восстановят повреждений.

— Открытой перфорации стенки кишечника нет, иначе мы бы уже сейчас проводили экстренную операцию с высокой степенью риска. Но, вероятно, она была на грани перфорации, когда мы её обнаружили, и стенка кишки, вероятно, «дырявая» в одном или нескольких местах. Эксплоративная операция, чтобы попытаться увидеть то, что не могут показать аппараты, сейчас почти так же высоко рискована.

— Манипуляции с витками кишечника могут буквально разорвать ослабленные участки и вызвать то, чего мы пытаемся избежать. Нам нужно максимально очистить кишечник от инфекций и устранить все повреждения, когда она будет достаточно сильна, чтобы перенести операцию. Затем ей придется стать ещё сильнее.

— Не скажу, что ей нужно здоровое тело, но она должна быть достаточно здоровой, прежде чем мы попытаемся снова бороться с раком. Недоедание, от которого она страдала в течение нескольких месяцев, опасно ослабило весь её организм. Она не выдержит химиотерапии, если не очистится от инфекций и не наладит работу других систем организма. Перитонит сам по себе опасен для жизни. А в сочетании с раком...  — Он пожал плечами.

— Сама операция рискованна,  — добавил доктор Кинкейд.  — Очень рискованна. По нашим оценкам, с учетом уровня инфекции в брюшной полости и повреждений внутренних органов шансы на выживание составляют 30-40%.

— Значит, без операции у меня нет шансов или меньше, чем с ней. Вы это хотите сказать?  — трезво спросила Дейзи. Её глаза были широко открыты, и я видел, как она вспотела, но голос был ровным.

— Да, боюсь, что так,  — подтвердил доктор Кинкейд.  — Однако, как только вы восстановитесь после операции, то сможете пройти курс химиотерапии без каких-либо проблем.

— Тогда, я полагаю, у нас нет другого 

выхода, кроме как делать операцию,  — тихо сказала Дейзи, опускаясь обратно на кровать.

— Хорошо. Мы сделаем все необходимые приготовления,  — сказал доктор Сэмюэлс. Они вышли из палаты, и Дейзи разрыдалась. Мама прижала её к себе и утешила.

— Не волнуйся, Дейзи. На твоей стороне лучшие врачи больницы. Все будет хорошо,  — говорила она, глядя на плачущую Дейзи.

Мне нужно было многое пережить, а я не мог сделать это здесь. Странно, ещё совсем недавно я бы с радостью отпраздновал известие о кончине Дейзи. Но сейчас... мои эмоции были на пределе.

— Слушай, мне нужно идти. Завтра начинается школа, но время от времени я буду заходить к тебе... если захочешь,  — предложил я.

— Да, я бы хотела, Майк,  — воскликнула Дейзи.

Мама улыбнулась, глядя на меня. Мы вышли из палаты, я проводил маму до её машины и помахал рукой, когда она отъезжала от здания.

Я сдержал своё обещание, и в течение следующих двух недель несколько раз навещал Дейзи. Мы говорили о многом — о моем преподавании, о студентах, о моей книге, о её неудачном браке с Брюсом, о нашем неудачном браке. Также обсуждали наши чувства и все, что привело нас к этому моменту. Во время одного из визитов я затронул тему её семьи.

— Мне кое-что интересно,  — сказал я.

— Что именно?  — спросила Дейзи.

— Что происходит с твоей семьей? Почему они так тебя ненавидят? Мама им звонила, но они, видимо, не хотят иметь с тобой ничего общего.

— Помнишь, я говорила тебе, что они отреклись от меня после того, как против нас подали коллективный иск?

— Да, помню,  — ответил я.

— Чего ты не знаешь, так это того, что они знали о Брюсе с самого начала. Обещали помочь держать тебя в неведении, а в ответ Брюс обещал помогать их содержать, когда они выйдут на пенсию. Даже предложил моим родителям купить билеты в круиз, когда они выйдут на пенсию.

— И вы с сестрой обо всем этом знали?  — спросил я, мой гнев начал нарастать.

Дейзи смущенно опустила глаза.

— Да,  — прошептала она, прежде чем снова посмотреть на меня.  — Это — ещё один нож в спину, я знаю. И мне так ужасно жаль.

— Значит, твоя семья использовала тебя и Брюса так же, как ты использовала меня,  — заметил я.

Мой тон был не холодным, он был ледяным. Она поморщилась и выглядела просто несчастной. Я контролировал себя. Если не хочешь получить ответ, не задавай вопрос.

— В общем-то, да,  — горестно призналась Дейзи.  — Все пошло наперекосяк, когда на нас подали в суд. После того как мы потеряли все, моя семья не захотела иметь со мной ничего общего.

— Это объясняет то обращение, которому я подвергся от них после того, как ты ушла,  — сказал я ей.

Это также объясняет, почему Дейзи считала нормальным использовать меня, пока сама ждала Брюса. Все были в выигрыше, кроме меня. Это также укрепило мою уверенность в том, что я ни за что не смогу с ней помириться — 

не после всего, что она сделала.

Дейзи тоже поняла это и не стала предпринимать никаких усилий, чтобы возродить то, что, как мне казалось, у нас когда-то было. Но все же нам удалось помириться, и я увидел... искры? Вспышки той женщины, в которую несколько раз влюблялся.

В процессе этого я обнаружил, что моя ненависть к ней и Брюсу значительно уменьшилась. С его смертью моя ненависть к Брюсу немного угасла, хотя я все ещё надеялся, что его ожидает довольно суровое вечное наказание за все, что он сделал, и не только со мной и Дейзи.

•  •  •

На время операции Дейзи мистер Смит разрешил мне взять выходной и договорился о замене меня другим учителем. Я приехал в больницу рано утром и поговорил с ней перед тем, как её увезли в операционную. Я безотчетно волновался, но изо всех сил старался этого не показывать.

— Знаю, что наговорила много гадостей и ненавистного после твоего возвращения,  — сказал я.  — И просто хочу извиниться за это. Я очень надеюсь, что ты справишься со всем этим.

Часть меня удивилась, что мне не пришлось притворяться искренним.

— Спасибо, Майк. Это очень много для меня значит,  — со слабой улыбкой ответила Дейзи.  — Я заслужила все что ты говорил, поэтому принимаю твои извинения. И сама хочу попросить прощения за то, что уничтожила лучшего мужчину, которого когда-либо знала. Знаю, что для нас уже слишком поздно, но я действительно тебя люблю. Ты терпел меня, когда у тебя не было на то причин.

Она глубоко вздохнула.

— Пожалуйста, пообещай мне кое-что.

— Что?  — спросил я.

— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты нашел себе любимую. Ты этого заслуживаешь,  — искренне сказала она.

Это меня удивило. Она продолжала смотреть на меня так пристально, что наконец я сказал:

— Обещаю, что постараюсь.

Она слегка кивнула, как бы давая себе небольшое отпущение грехов.

— Нам нужно доставить её в операционную, сэр,  — вежливо сказал санитар.

— Конечно,  — сказал я.  — Одну минуту.  — Совершенно спонтанно я наклонился и поцеловал Дейзи в щеку.  — Ты сможешь это сделать,  — сказал я, когда она улыбнулась в ответ. Я застыл в недоумении. На мгновение она выглядела именно так, как я запомнил её в день нашей свадьбы.

Какая-то глубоко запрятанная часть меня задалась вопросом: были ли времена, когда она на самом деле любила МЕНЯ, и я не был для нее лишь заменителем и кормильцем. Я встал, голова слегка кружилась, и санитар вывез её каталку из комнаты.

— Это было очень мило, Майк,  — нежно сказала мама, когда мы шли за санитаром в операционную. Её завезли внутрь, а мы сели в комнате ожидания. Мы просидели там несколько часов, пока шла операция.

Я пытался смотреть телевизор, висевший на стене, но не мог сосредоточиться на том, что там говорят. Все, о чем я мог думать,  — это события последних десяти лет. В голове бесконечно крутилось все, снова и снова. В то время как мама теребила своим последний вязаный шерстяной платок, я ходил 

взад-вперед, выпивая одну чашку дрянного кофе из автомата за другой. Я попал в бесконечную петлю, заново переживая последние несколько месяцев.

Шесть часов спустя из операционной вышел доктор Сэмюэлс. Выражение его лица мне сразу же не понравилось. Он подошел к нам и попросил пройти в небольшую комнату. Закрыв за нами дверь, он сел за маленький стол напротив нас, протер глаза и тяжело вздохнул. Мне показалось, что сейчас он разрыдается. Мама сжала мою руку так сильно, что у меня заболели пальцы, и я знал, что он скажет, ещё до того, как он это сделал.

— Мне очень жаль, миссис Карпентер, мистер Карпентер. Мы сделали для Дейзи все что могли. Но было слишком много инфекции и повреждений внутренних органов,  — печально сказал он.  — Её организм просто... отключился. Она подписала запрет на реанимацию и форму пожертвования своего тела для исследований рака, если не выживет. Её сердце остановилось, и мы сделали все что могли по этическим соображениям, но так и не смогли запустить его вновь. Ещё раз сожалею о вашей утрате.

Мама тут же разрыдалась, и я почувствовал, что из моего глаза вот-вот вырвется слеза, но не дал ей пролиться. Я обнял маму, пока она всхлипывала, и кивнул врачу.

— Спасибо за все, что сделали,  — сказал я ему. Мы пожали друг другу руки, и я увидел, как из его глаза вытекла слеза.

Когда мама успокоилась, мы в состоянии почти транса вернулись в палату Дейзи. Мы ничего не говорили, собирая её вещи. Да и не требовалось ничего говорить. В ящике прикроватной тумбочки я нашел небольшой конверт с надписью «Майку», сделанной почерком Дейзи.

Я открыл конверт и достал сложенный лист бумаги. Дейзи написала записку на случай, если не переживет операцию.

Майк,— начиналось письмо.  — Ты прочтешь это только в том случае, если я не выживу. Спасибо за то, что был рядом последние два месяца, особенно последние две недели. Ты мне ничего не должен, но ты и твоя мать были рядом, когда все остальные меня бросили. Я знаю, что то, что я сделала с тобой десять лет назад, непростительно, и мне ужасно жаль, что я причинила тебе боль.

Хочу, чтобы ты знал, что даже спустя столько времени огромная часть меня все ещё любит тебя, и я сожалею о том, через что тебе пришлось пройти из-за моего увлечения Брюсом. Я знаю, что ты никогда не будешь относиться ко мне так же, как раньше, и понимаю тебя. Могу лишь надеяться, что после моей смерти ты, наконец, обретешь покой.

С любовью, Дейзи,  — говорилось в конце записки.

Я начал дрожать, глядя на слова, написанные на бумаге. Я увидела, что на записку попали капли воды, и поняла, что плачу. Я почувствовал на своем плече мамину руку.

— Что случилось, сынок?  — спросила она.

Внутри меня словно прорвало плотину, и я заплакал горячими, горькими слезами, показав маме записку. Я плакал впервые, с тех пор как шесть лет назад умер 

папа. Прочитав записку Дейзи, мама снова начала плакать, и в итоге мы плакали вместе, обнявшись.

Я понял ещё кое-что, когда мы успокоились настолько, что смогли собрать вещи Дейзи. Весь гнев, ненависть и горечь, что я нес в себе десять лет, ушли. Целиком. Впервые за последние десять лет я чувствовал себя спокойно. Как будто вместе с Дейзи умерла моя ненависть, как будто я заблудился в мрачном и бесплодном лабиринте, и её смерть заставила рухнуть часть стены, открыв мне путь к выходу. Странно, но её смерть исцелила меня.

Мы закончили собирать её вещи, подписали бумаги и в оцепенении покинули больницу. Я последовал за мамой к её дому и помог занести в дом вещи Дейзи. Мы мрачно поужинали остатками еды, почти ничего не говоря друг другу. После того как я помог ей убрать посуду, она ушла в свою комнату, а когда вернулась, протянула мне что-то.

Я посмотрел на то, что она мне дала,  — маленькую фотографию улыбающейся Дейзи в мамином кресле. Она была сделана вскоре после начала химиотерапии.

— Просто подумала, что тебе захочется что-нибудь на память о ней,  — сказала мама.

— Спасибо,  — сказал я, обняв её.  — Кстати, ты не хочешь позвонить её родным, или это сделать мне?

— А ты мог бы это сделать?  — спросила она.  — Один раз я с ними разговаривала, и мне хватило.

— Конечно,  — сказал я.  — Я позвоню, как только вернусь домой.

Мама протянула мне бумажку с номером телефона, которую я положил в карман. Мы ещё раз обнялись, и я ушел.

Придя домой, я позвонил родителям Дейзи. Её отец ответил после второго гудка.

— Фред, это Майк Карпентер,  — сказал я.

— Чего тебе надо?  — сердито спросил он. Обдумывая свои слова, я гадал, что же заползло в его трусы. В конце концов, это не я отказался от финансовой поддержки и круиза на пенсии.

— Ваша дочь, Дейзи, умерла сегодня во время операции,  — сказал я.

— У меня нет дочери по имени Дейзи,  — прошипел Фред.  — Больше нет. Зачем ты звонишь?

— Просто подумал, что тебе будет интересно узнать.

— Так чего же ты от меня хочешь?  — спросил Фред.  — Хочешь, чтобы мы истребовали тело или что-то еще?

— Нет, своё тело она пожертвовала на исследования рака,  — сказал я, едва сдерживаясь.

— Ну, по крайней мере, её жизнь не прошла впустую,  — прорычал он.  — Больше не звони сюда.

Я услышал, как он выругался, прежде чем завершить разговор. Мне захотелось перезвонить и разорвать его на куски, но я решил, что это будет пустой тратой времени.

Вздохнув, я позвонил домой своему директору и сообщил новость.

— Мне очень жаль это слышать, Майк,  — сказал он.  — Как ты?

— Стало лучше,  — сказал я.  — Но со мной все будет в порядке.

— Послушай, почему бы тебе не взять до конца недели отгул, а я запишу его как оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком. Замену я найду.

— Спасибо, я очень ценю это,  — сказал я.

Мы закончили разговор, и я взял из холодильника пиво. Открыл 

бутылку и долго смотрел на фотографию, которую подарила мне мама.

— За тебя, малыш,  — сказал я и сделал большой глоток.

•  •  •

Июнь следующего года

Я никогда не чувствовал себя на кладбище абсолютно комфортно, чего, наверное, и следовало ожидать. Бесконечные напоминания о смертности могут угнетать человека с обычным воображением. Я припарковал машину на центральной дорожке под широкими ветвями древнего клена и пошел пешком.

На главной дорожке кладбища светило яркое солнце, но, когда я вошел в богато украшенные кованые ворота, все стало каким-то серым. Это — одна из загадок жизни. Я довольно быстро нашел памятник. Он — небольшой, но гораздо новее и чище, чем окружающие камни.

Глядя на него, я вздохнул. Я вспомнил, как мама смотрела на меня, когда я заполнял анкету в компании по изготовлению памятников. Я не хотел хоронить её под фамилией Уильямс, потому что был уверен, что моя бывшая жена вернется и станет преследовать меня.

Но администрация кладбища настаивала на фамилии «Уильямс», так как именно эта фамилия была указана в свидетельстве о смерти Дейзи. Так что, именно эта фамилия и была использована. Пока что призрак не появлялся.

Рядом с памятником стояла небольшая бронзовая гильза для цветов, и я поставил в нее принесенную с собой белую гвоздику. Трава на небольшом участке была ещё не более чем зеленым пухом, а мягкая земля ещё не успела осесть. Когда все закончилось, в медицинском колледже кремировали останки Дейзи и вернули их в простой урне с благодарственным письмом. После того как выпили почти целую бутылку вина, прослезились и посмеялись, мы с мамой решили её похоронить, а не развеивать прах.

Брюс был похоронен в заброшенном и неухоженном дальнем углу участка под небольшим бетонным блоком, увенчанным бронзовой биркой с единственным порядковым номером. могила нищего. Я посетил её лишь однажды, сразу после смерти Дейзи. Вылил на землю бутылку мочи, прямо в том месте, где, по моим расчетам, должно было находиться его лицо. Если бы кто-нибудь увидел, как я мочусь на него, мне, возможно, пришлось бы объясняться.

После нескольких минут молчаливого раздумья я пробормотал своё прощание. На прошлой неделе я выплакал все слезы, когда мы с мамой были единственными, кто присутствовал при её погребении, несмотря на то, что обратились к семье Дейзи и так называемым «подругам».

Наверное, я решил, что если «Джолтинг Джо» Димаджио смог забрать тело Мэрилин после её развода и в течение двадцати лет возлагать к нему цветы, то и я смогу похоронить Дейзи и время от времени оставлять ей гвоздики. Серость вокруг меня исчезла, и я почувствовал себя... не грустным и не счастливым, а как чистая классная доска, ожидающая, чтобы на ней писали.

Возвращаясь к машине, я заметил ещё двух скорбящих в нескольких рядах от меня. Одна из них — женщина в черном платье, консервативном, аккуратном, чистом, но мрачном. Длинные светлые волосы она заплела в косу, доходящую до пояса. К ней прижимался маленький, дрожащий мальчик в джинсах и свободной камуфляжной куртке.  

Волосы у него были короткие и темные.

Не знаю почему,  — и меньше всего мне хотелось вторгаться в личное горе,  — но я подошел к ним сзади и посмотрел на табличку:

Райан Г.  Энглерт, сержант, КМП США,

9 сентября 1990 г.  — 10 сентября 2022 г.

Муж, отец, морской пехотинец

Его будет очень не хватать.

Я увидел символы Серебряной звезды и Пурпурного сердца.

Женщина испуганно посмотрела на меня. У нее были самые голубые глаза, которые я когда-либо видел.

— Простите,  — пробормотал я.  — Я не хотел вмешиваться.

Маленький мальчик поднял голову, прежде чем она успела что-то сказать, и сказал:

— Мне его очень не хватает.  — Его глаза были ещё голубее чем у матери, и я не знал, констатирует ли он факт, ищет утешения или взывает о помощи. Должно быть, его отец был красивым мужчиной, если он походил на него.

Я опустился на колено и порылся в кармане. Достал блокнот и ручку, которыми пользовался гораздо чаще, чем функцией «ЗАМЕТКИ» на телефоне, и протянул ему.

— Вот, сынок. Напиши ему записку и скажи об этом. Можешь очень плотно свернуть её и сунуть в ту трещину в земле рядом с памятником. Уверен, он её получит.

Он обнял меня, взял блокнот и ручку и начал писать. Я встал, а его мать смотрела на меня с нежной и искренней благодарностью.

В этот момент я услышал два тихих, но отчетливых смешка — женский и мужской, по одному в каждом ухе. Затем женский голос прошептал:

Выполни своё обещание.

У меня возникло четкое ощущение, что июнь больше не будет для меня отстойным...