Варя деревенская. Часть 4

Варенька закрыла глаза, обеими половинками зада ощущая, как между ними влезло горячее лицо Степана. Почуяла его небритую щетину в своей промежности. И скребла щетина, конечно, как наждак.

Но так сладко было Варе, так приятно, что и словами не высказать. И его язык...

Едва влажное тепло проехалось по губкам щели, как Варе снова стало дурно. Из глаз девицы брызнули слезы, и она, завыв от наслаждения, до боли стиснула пальцы деда Еремея своими.

— Держи меня!  — провыла она — Держи!!!

— Вот так, внученька, вот так милая. Да, так оно, так!  — приговаривал старик, надежно держа её руки.

Варю трясло как хворую, тело шло ходуном, груди болтались, вывалившись из-под платья. По тяжелой заднице Варечки гуляли волны, будто в шторм по морю.

Видел Еремей её полный, белый зад, трясущийся в судорогах наслаждения.

Смотрел старик поверх девичьей спины строго, и хмуро, пристально следя за тем, как Степан мычит, вылизывая мохнатую и скользкую промежность Варечки.

— Так милая, так! Так моя хорошая!  — успокаивал девицу старик, пока она хрипела и выла от пика удовольствия, уткнувшись лицом в его рубаху на паху — Я бы тебя сам приласкал, солнышко ты наше, если бы вмоготу мне было — утешал её дед — Не стоит у меня, хорошая моя. Отжил я своё, отрадовался ужо. Теперь ты, цветочек наш потешься, полюбись.

Валю свело судорогой от оргазма.

В лицо Степана ударили крепкие струи секрета и мочи. Отплевываясь, тот шарахнулся назад, протирая глаза руками и хватая воздух мокрым ртом.

Варечка выдернула руки из пальцев старика Еремея. И истошно стеная, да плача, девица забила ладонями по земле старого двора.

— Маменька... Маменька!  — плакала она, дрожа всем телом от высшего наслаждения в своей жизни — Мамочка родненькая...

Тяжело и понимающе вздохнув, старик мягко погладил её белую изящную спину до стыка талии с широким тазом, и помял тяжелые ягодицы. Меж них хлюпало и ворчало.

— Так, милая, так!  — утешал Еремей, в душе радуясь за Варю — Так, моя хорошая... Любись вволю.

Варечка стонала, уткнувшись ртом в пах старика, продолжая трястись от удовольствия и брызгая струями в сторону Степана, сидевшего перед её голой задницей.

Еремей с нежностью мял тяжелые ягодицы Вари, склонившись над девичьей головой, рыдающей от неистового наслаждения, в его паху.

— Сейчас ещё будет, девочка наша — вздыхал Еремей — За всю свою боль женскую, за всю тоску получишь хорошего. А ну!  — рявкнул он на Степана — В зад ей язык сунь!

Покорно подползши к разгоряченным и мокрым ягодицам Варечки, Степан развел их руками в стороны и сунул язык в Варин анал. На язык легла мякоть дырочки и её томный, густой запах.

Сглотнув слюну, Степан выдвинул язык на всю длину, и вставив его в темное, пахучее колечко, с причмокиванием вылизал изнутри.

— Дедушка Ерёма!  — снова сорвалась на плач Варя, сгребая ногтями землю.

— Всё хорошо, миленькая наша, всё хорошо, родненькая!  — утешал старик, держа руками вспотевшие пряди её светлых волос.

Он касался, сухими от старости пальцами, нежного лица и румяных щек Вари, ласково поглаживая и успокаивая её.  

Та приоткрывала алые губки, горячо и часто дыша.

Отстонав, отбрызгав, Варечка лежала щекой на паху Еремея, приходя в себя.

Степан язык из неё вынул. Теперь он снова сидел у обнаженных бедер Вари, молча глядя, как по блестящим девичьим ляжкам льются тягучие струи соков.

Пролежав ещё пару мгновений, Варечка вдруг резко подняла голову, и поглядела на деда Еремея растерянным, наивным взглядом.

— Дедушка, миленький, ты не болеешь?  — с тревогой спросила она.

— Спина болит, золотко — по-доброму улыбнулся ей Еремей — А чего спросила?

— Дедуль...  — Варечка потрогала его за пах — У тебя твердое там, чего это, а?  — хлопая русыми ресничками, спросила она.

Еремей сменился в лице... Поглядев на Варю ещё миг, он опустил взгляд на свою ширинку и торопливо, как сумасшедший, вскочил.

Сдернув с себя штаны, старик безмолвно уставился на свой вставший инструмент, размером с добрый огурец забытый по осени.

«Огурец» качался над головой Варечки всё ещё стоявшей на коленях.

Не в пример вчерашнему, Степановому, стояк у деда Еремея был отличный. Топорщился его тугой прибор на всю длину в пол-локтя, пульсируя раздутыми жилами. А набалдашник и вовсе был раздут как крупная, сладкая виктория.

— Ебучие ворота, Варюха!  — ошарашенно выдохнул старик — Двадцать лет не поднимался ведь!  — почти закричал он.

— Чего там? Ась?!  — встревоженно окликнула Фрося, не выпуская из рук обреза.

— Встал у меня, Фросьюшка!  — счастливо затряс руками дед — ВСТАЛ! Поняла, глухомань ты моя родимая?! Хрен мой колом торчит, хоть коромысло вешай!

— Ба-тюш-киии...  — потрясенно выдохнула старушка — Чудо, не иначе, Еремеюшка! Чудо ведь!

— Чудо, мать!  — сияя от искреннего счастья, тряхнул могучими ручищами старик, мотая над двором здоровенным стояком — ЧУДО!

Сияя от радости за близких, Варя смотрела на деда Ерёму блестящими от счастья глазами. Забыв и про Степана на цепи, и про свои наслаждения, просто глядела, искренне радуясь вместе со стариком.

Чистый она человек была, прозрачный как слеза и нежный как перина с гусиным пером.

На радостях, старик подскочил к Фросе и выхватив из её рук обрез, снова побежал к Варечке.

— Нагибайся внученька, никто лучше меня не отлюбит!  — хохотнул он, предусмотрительно направив стволы обреза в лоб хмурого и грязного Степана.

На миг замешкавшись, Варя улыбнулась, и развернулась сочными ягодицами к деду Еремею.

Присев, он взялся рукой за крепкий шланг и пристроил головку к разбухшим донельзя губкам, меж ягодиц Варечки. Коснулся их концом, и закрыв глаза, простонал от удовольствия.

— Бабья жопа...  — выдохнул старик, пошатнувшись, но устояв на ногах — Сладкая, да промокшая! Горячая, что печка, жопа бабья!  — торжествовал и восхищался старый Еремей — Как-хорошо-то с ней, а! КАК ХОРОШО-ТО ЖИТЬ!

Держа обрез одной правой, он влепил пятерню в тяжелую ягодицу Варечки, и она с улыбкой ойкнула, держа подол руками у коленок.

Степан смотрел на Варечку в упор, сидя на цепи.

Только нежной девице уже наплевать было на него. Она готовилась жить и любить своей драгоценной, скользкой мохнаткой. Сколько радости ей принесла эта щель разбухшая, сколь мук доставила.

А пришел день её счастья всё-таки, пришел ведь...

Старик сделал всё так, как 

и должен идеальный мужик сделать.

Без церемоний засадил Варечке стояк под задницу, крепко держа её за сочную ягодицу. Варя вскрикнула громко, глаза её распахнулись, трепеща ресничками.

Еремей тут же выдернул обратно, и рукавом обтер мощный стояк от соков и крови.

— Пока отдохни, малеха, милая!  — по-доброму посоветовал он, осторожно усаживая Варечку на завалинку — Минуток пять обожди, и отлюблю тебя как следует. Принято так, чтобы боль-то отошла!

— Ой...  — шикнула Варя, пытаясь улыбаться через силу — Дедушка Еремей, шибко больно...  — простонала она, усаживаясь голым задом на завалинку, и держась за низ живота.

— Пройдет сейчас, пройдет милая!  — заверил старик, и не сводя двух стволов обреза со Степана, подошел к Фросе.

Взял её сухонькую руку, обтянутую прозрачной кожицей, и положил пальцы старушки на свой стояк.

— Приласкай, Фрось — погладил её по косынке дед Еремей — Соскучилась небось?  — ухмыльнулся он, с теплым вздохом.

Сглотнув слюну, старушка взяла его большую «клубнику» в тонкие губы, и закрыв от наслаждения невидящие глаза, проехалась языком по уздечке. Отодвинулась, с громким «чпок» вытащив инструмент изо рта, и блаженно, счастливо улыбнулась.

— Сладко, Ерема...  — улетая в воспоминания горячей молодости улыбнулась она — Ох как сладко...  — снова накрывая ртом прибор старика, прошептала она.

Ласково погладив её по косынке, старик притянул голову Фроси к себе, постукивая инструментом о гортань старушки. Та, только иступлено мычала, жмурясь от удовольствия и приговаривая ласки вперемешку с русским матом.

Еремей прищурился насмешливо и обернулся к Степану.

— Дойки полижи Варечке!  — потребовал он, тряхнув обрезом — Пусть намокнет шибче, сейчас подойду!

Насупившись, и стиснув зубы от обиды, Степан шагнул коленями вперед, по холодной земле двора.

Варя, равнодушно глядя на него, вывалила обе груди из ворота платья и подставила к его рту.

Степан молча высунул язык и задвигал им, теребя кончиком соски Варечки. А она плыла и наслаждалась. После таких струй и окончаний, теперь ей прикосновения эти уже не доставляли прежней радости.

Но приятны были. Ох как приятны.

По ляжкам Вари текло ручьями, соски её затвердели как резина, глазки девицы то и дело подергивались, закатываясь под шелковые реснички. Груди ныли от соков, но она не жалела их больше, сжимала как вымя Буренки на утренней дойке.

Теперь она знала. Теперь — всё понимала.

— Вставай задом Варюша, руками в бревна упирайся!  — торопливо окликнул Еремей, и с хлюпаньем вытащив инструмент из жадного рта Фроси, вернулся.

Отняв соски у губ Степана, Варечка снова задрала подол над задницей и повернулась лицом к кладке бревенчатой стены. Уперлась надежно, и зажмурилась, ожидая, что снова больно будет.

Мазнув рукой по её промежности, старик окатил своё хозяйство скользкими Вариными соками. Горячо дыша, дед примерился инструментом к её горячей щели, протекающей как худое огородное ведро.

— Любись, милая!  — шепнул старик на ухо Вари, покрывая её увесистую задницу и белую спину мурашками.

Крепко зажав свой мощный шланг в руке, Еремей загнал его в густую, распаленную влагу Варечки. Вытащил и загнал опять, под ворчание щели, внимательно глядя на её румяное ушко.

Варенька задрожала всем телом, чувствуя как горбатый 

прибор старика, покрытый жилами и буграми, пропахивает её скользкую промежность.

— Дедушка Ерёма! Дедушка Ерёма!  — почти теряя сознание, всплакнула от наслаждения она.

Тем временем, старик перешел к главному.

Он знал, как бабу порадовать, а потому задвигал жилистым задом, звонко шлепая бедрами о Варечкины ягодицы. Долбил от души, чтобы она чувствовала, как он хлещет, как входит на всю глубину.

И она чуяла.

Нутро Вари скользко и горячо раздвигалось с каждым движением, конец «огурца» долбил куда-то под позвоночник. От щели к аналу плескались волны неистового удовольствия, сводя дырки так, будто в кулак сжимая.

Ещё мгновение и Варечка обмякла, не выдержав, и рухнув в обморок от наслаждения.

Соскользнув задницей со шланга Еремея, нежная девица без чувств упала на землю двора.

Тело её всё ещё дергалось, по сочной ляжке вытекало из разбухших губ мохнатой щели. Рот Варечки был безвольно приоткрыт, с края нежного рта стекала струйка слюны.

Не останавливаясь, и не трогая её больше, Еремей закатил глаза к небу и быстро двигая рукой доделал начатое.

Накопленная за долгие годы сперма хлестанула бело-желтой струей заливая бревна стены. Выматерившись от наслаждения и головокружения, старик пошатнулся, и схватился за перила крыльца.

Стоя, будто пьяный, он с минуту приходил в себя. Затем, перевел мутный взгляд на Степана.

— Слышь, залетный?  — окликнул дед затравленного и испуганного мужика.

Степан молча поглядел в ответ, с горечью и обидой.

— Сейчас отстегну тебя — тяжело и хрипло добавил Еремей — Но запомни, ещё раз твою рожу увижу,  — выстрелю не раздумывая. Ясно тебе, хмырь заезжий?

— Ясно...  — отвернулся Степан и устало закрыл глаза...

•  •  •

Той же ночью, выбравшись из-под вдоволь отскакавшего на ней Еремея, Варечка села на краю кровати.

Лохматая, растрепанная и счастливая. Румяная как каравай.

Взгляд Вари невольно упал на фото родителей. С печальным и светлым вздохом, она взяла фото в рамке с комода, и вышла пошептаться с мамой.

Задернула штору, чтобы не будить деда Ерему светом, и включила лампочку на кухне. Как была обнаженной, и с мокрым от соков задом, так и села на табурет.

С улыбкой взглянула на фото родителей.

Посмотрела всего пару мгновений и вдруг побледнела, остановив взгляд на запечатленном лице Степана.

— Папка, ну ёптвою мать...  — впервые в жизни сматерившись, выдохнула девица, глядя на старое фото отца.