Маменькино утешение. В гостях у тёти Али. Глава В гостях у тети порно Часть 3

Тётка выпрямилась, потёрла поясницу:

— Бляяя! Спина совсем затекла с этими ебучими грядками. Нет, хорошую работу беречь надо. Танька, Колька, бросайте всё на хер. Завтра будет день, будет и пища. Я не нанималась негрой на этом огороде сдыхать. Нашли Изауру, бля!

Маманя рассмеялась:

— Алька, ты говоришь так, будто это не твой огород.

— Мой. Кто спорит? Мой, конечно. Только ебла я его в рот, огород этот. Никакой личной жизни. Этот козёл прохлаждается где-то, рыбак херов. Доченька, сучка ебливая, умотала, а мне больше всех надо? Жрать все здоровы, а въёбывать одна Алька должна. Всё, хватит, баста, пузатики! Колька, ты бы, что ли, тётку пожалел.

Офигеть! Я точно так же стоял раком над этими грядками. Я что, не устал? К тому же тётка — сельская жительница. Для неё эта работа привычна с детства, а я как-то больше по другим делам. Я все эти морковки-картошки предпочитаю в готовом виде потреблять. Тут ещё и жалеть кого-то надо. Меня кто бы пожалел.

— Тёть Аль, и как тебя пожалеть? Посочувствовать, что долюшка женская тяжела на Руси? Так Некрасов давно про это написал. В школе учили.

В полном разгаре страда деревенская...

Доля ты!  — русская долюшка женская!

Вряд ли труднее сыскать.

Тётка едва слезинку не выронила из глаз своих ясных.

— Да уж, точно сказал мужик. Эх, доля моя женская! Колька, паразит, жалеть тётку будешь или как?

— Так ты скажи как тебя жалеть?

Мама вздохнула, посмотрела с укоризной. Ну что с несмышлёныша взять?

— Коль, дурку выключи. То ты не знаешь, как нас жалеть надо. Раком поставил и пожалел от всей своей широкой души.

Тётка руками замахала:

— Нет, раком я не согласная. И без того спина замлела. Вот еслиф полежать, так я согласная. Коль, в тенёчек отойдём. Чо это мы на солнце жариться будем.

Мама смеётся:

— Ага, Коль, в тенёчке её отжарь.

Мы с тёткой под деревом привалились, а мать к дому пошла:

— Вы тут пока жалейтесь, а я пойду. Не буду мешать.

Тётка ахнула, едва вставил, промычала матери вслед.

— Иди, иди, да не просто иди. Колька, шевелись давай, чо замер?

Командовать ещё будет, зануда такая. То ей "глыбоко", то ей мелко. Ебут тебя, так молчи и просто подмахивай. Видать до неё дошло, что и самой надо активность проявить, задом задвигала, заохала.

— Ох-хо-хо! Пожалел племяш от всей души.  — Тётка встала на четвереньки, потом на колени. Опёрлась на дерево и поднялась на ноги, протянула мне руку.  — Пошли, жалостливый ты мой, жопы мыть будем. Мать, поди, в бане уже. Быстро мы сегодня.

— Жарко у тебя там, вот и кончил быстро.

— Да уж, нагрелась на солнышке, ажник пизда закипела. Охлаждать пошли.

После уличной жары в бане показалось не так уж и жарко. Честно сказать и топили не для пара, лишь бы помыться. Но для порядка на полок всё же влезли. Перед этим тётка подмылась.

— И откудава у Кольки чего берётся? Наспускал, ажник потекло по ляжкам. Таньк, он тебе тоже 

так заливку делает?

Маман лениво развалилась на полке.

— А я что, особенная? Если уж кормит маму, так от всей своей широкой души, глотать не успеваю.

Тут уж возмутился я на такую откровенную ложь:

— Мам, ты чего городишь? Сколько там той спермы? Ложечка чайная, не больше.

Мама, подражая голосу Винни-Пуха пропела:

— Даже немножечко — чайная ложечка — это уже хорошо.

Тётка влезла на полок, меня позвала:

— Кольк, к нам лезь. Хоть погреться об мужичка.

Я на полок полез, втиснулся в серединку между женщинами. Мама заворчала:

— Ну да, а то в бане замёрзнуть можно. Вроде не шибко топили, а пот выжимает.

Тётка на спину завалилась, ноги расшиперила:

— Кольк, пока у тебя не стоит, так хоть так мандёнку потискай. Тебе не трудно, а мне приятно.

Мама тут же повторила тёткин манёвр:

— Сын, я тоже приятно хочу.

И как им откажешь? Тискаю две манды, глажу, клиторами играю. Прикольно, когда две женщины разом начинают реагировать на твои ласки, отвечая на них стонами, выгибанием тел. А уж про тверковые танцы их задниц ваще молчу. Ласки принесли результат. Первой высказалась мать

— Бля! Сын, у тебя пальцы, что червяки, такие же гибкие. Су-у-ка! От руки кончила, как малолетка какая.

— Тётка ей вторит.

— И я успела. Колька, паразит ты эдакий! До чего тётку довёл: в день по сколько разов кончаю, а всё наебаться не могу.

Мама в ответ:

— Это ты, Аль, с голодухи. Вот поживём у тебя с недельку, так ещё от Кольки бегать станешь, прятаться. Я почему не запрещаю ему других баб шмурыгать? Потому, что до мозолей всё натирает.

— И не ревнуешь?

— Да ну,  — мама отмахнулась,  — не изотрётся. Лишь бы заразу не приволок какую. Да не притащит. Сын у меня разборчивый, на всякую мандавошку не кинется.

Тётка повернулась, за конец ухватилась, потянула в рот:

— Кольк, дай пососу, авось встанет.

— А если нет?

— Тогда просто приятно себе и тебе сделаю.

— Тёть Аль, а тебе-то какой кайф от этого?

— Приятно просто. Возьмёшь в рот чего-то мягкое, маленькое, сосёшь, а оно вырастает, толстым становится, твёрдым. Будто шарик надуваешь.

Мама засмеялась:

— Дура ты, сеструха! Это нас мужики словно шарики надувают этими штуками. И вообще подвинься, дай и мне пососать.

Женщины устроили шутливую свалку, а я испугался. Им шуточки, а мне до смехуёчков: вдруг в пылу схватки оторвут. Еле как вырвался и вниз. Ну нах, сами пусть у себя ищут чего занятного. А не найдут, так пусть отращивают. Даже заржал, представив мать с тёткой, у которых спереди, чуть повыше муньки, болтаются хоботки концов. Сюр голимый.

Едва в дом зашёл, следом женщины идут, чему-то радуются, хохочут, ржут даже, словно кобылицы стоялые. Хоть бы для приличия прикрылись чем-нибудь. Всё же тут молодой парень, можно сказать почти невинный отрок, а они его своим внешним видом совращают. А что сам голый, так дитя в силу своей неразумности сраму не имет. А кто я есть, если не дитя? Не взрослый же мужик. Интересно,  

по какой такой причине взрослым считать принято с восемнадцати лет? Это у нас сейчас. Тогда возникает вопрос: А почему тогда спиртное продают с двадцати одного года? Ну да это всё лирика, а вот для мамы я был, есть и буду всегда дитя. И потому прочь всякие инсинуации. Сказано дитя, значит так и есть. Именно по этой причине могу засупонить тёте и маме, потому как в силу своей инфантильности не разумею, что это вроде как и не совсем правильное поведение.

Тётка с мамой развили бурную деятельность по подготовке к обеду. На стол метали всё, что попадало из продуктов. И венцом стала бутылка виски. Тётка, в ответ на недоумение мамы, пояснила, что купила попробовать, да всё случая не было. Одной не в кайф, а компании не было. Не с мужем же распивать такой дорогой напиток. Он и палёнку сожрёт — не поморщится.

Попробовали забугорный самогон, закусили русскими продуктами. Потом попробовали ещё. Потом бутылка как-то незаметно опустела и мы дружно решили, что своё, родное, разработанное товарищем Менделеевым, не уступает ни капли этому самогону. И незаметно, по капельке, по чуь-чуть набрались. И если у трезвых дурь пёрла через кай, то у пьяных эта субстанция прорвалась фонтаном. И чего мы только не творили — по трезвянке вспоминается с краской стыда. Уж раком-то женщины настоялись вдоволь.

Надо заметить, что это весьма пикантная и одна из самых удобных поз для ебли. Во-первых, есть возможность лицезреть весь процесс входа-выхода елдака в женскую плоть. Как он лезет, растягивая в тонкие ниточки половые губы, как выходит, а они, крепко его обняв, стараются задержать, не выпустить. Во-вторых, можно сравнить похожесть и разницу маминого и тёткиного пирожков. Видать бабка, когда замешивала тесто для этих пирожков, отошла от рецептуры, потому и получилась разница. Вышли разные по цвету, по размеру, по расположению. У мамы светлее, чуть тоньше, что ли, расположилась ближе в сторону пупка. Мы как-то пробовали еться, когда мама лежала на спине, сведя ноги, а я лёг на неё сверху. Получилось, даже не пришлось особо ноги раздвигать. Тёткин пирожок дольше расстаивался и потому получился пышнее, но и в печи дольше был, бабка не усмотрела, потому и запёкся сильнее, став тёмным. И расположился ближе к анусу. Вот это расположение и натолкнуло на мысль сунуть конец не в пизду, а в задницу. А чего было так верещать, будто её на кол посадили. Ей даже мать помогла, помазав сраку вазелином. А потом тётка навалилась на мать, прижала её и потребовала прочистить духовку уже матери. А мне что? Да и маме не в первый раз приглашать трубочиста. А потом мы просто заснули, полностью обессилев.

Заснули там, где нас застал сон.

Мы спокойно спали, сладким сном младенцев, и не знали, не ведали, что Серёга пришёл с рыбалки. Заглянув в комнату, увидел натюрморт из голых тел, расположившихся кто где. Возмущаться было не перед кем, потому как 

выговаривать что-то пьяным вусмерть занятие полностью бесполезное. И потому он удовлетворился недопитой нами водкой. А в бутылке оставалось ещё прилично. Вот ему точно компания не нужна. Он и сам с собою может тихо вести беседу. Причём душевную. И потому к нашему пробуждению он был в том состоянии, когда все женщины — Василисы Прекрасные, все люди — братья, все моря по колено. То есть полностью благодушен и любил всех и всё. Тётка даже ворчать не стала, что Сергей вылопал в одну харю столько водки. Лишь приглядывалась с интересом, будет её муж как-то реагировать на увиденное или нет. И мама чуток притихла, стараясь пока не задевать тонкую душу шурина. Даже чего-то на себя накинула из одежды. А тётка особо и не заморачивалась. Перед кем стеснение показывать? Муж её всякую видел, племяш тоже, а сестра так вовсе баба. Я-то это не видел, со слов сужу. Сам в это время давил харю. Мало того, что взрослые тётки, закалённые многолетней битвой с зелёным змием, наливали новобранцу-салабону вровень с собой, так ещё и высосали всё до капельки, вычерпали все запасы.

Мать наклонилась над грудой пакетов, которые так и не удосужилась разобрать до конца, разыскивая что-то ей одной ведомое, забыв, что юбочка весьма коротенькая, а жопа совсем голая.

Впрочем дядьку этим натюрмортом было не смутить. Его больше заинтересовало позвякивание чего-то стеклянного, что мать задела, шаря в пакетах. ОН аж крякнул: неужто ОНО? И шумно сглотнул слюну. Окликнул свояченицу

— Таньк, а Таньк!

Мать резко выпрямилась, развернулась. Она-то подумала, что родственник обратил внимание на её прелести, а тот с пакета глаз не сводит, пытается что-то спросить, да слова не даются, не покидают вмиг пересохшее горло. А тот пальцев в сторону пакетов тычет. До мамы дошло.

— Ой, я совсем из головы выпустила. Я же вам подарок привезла. Серёж, попробуешь?

И протягивает родственнику литровую бутылку с вожделенной жидкостью. Да для него этот напиток ценнее и дороже живой и мёртвой воды. Тётка перехватила бутылку, на стол поставила. Шлёпнула по протянутым дядькиным рукам.

— Погоди, закуску приготовлю.

Тот еле дождался, пока накрыли на стол. Тётя сама откупорила бутылку, наклонила горлышко над дядькиной стопкой. У него руки так трясутся, что того и гляди расплескает или вовсе уронит. Наклонила, но пока не наливает, говорит

— Серёж, а я ведь Кольке дала.

И смотрит на реакцию мужа. А му до того признания, как пешеходу до планеты Марс. Разливай давай, а дала/не дала — твоё личное дело, поскольку пизда твоя и не мужское это дело в бабьи заморочки лезть. А тётка, не видя реакции мужа, продолжает

— Серёж, я Кольке дала.

Тот вздохнул — Вот же пристала!  — оторвал взгляд от бутылки:

— Ну дала. И что из того? Дрюкнул, что ли?

— Да.

— Ну так чего стоишь, наливай. Племяшу же дала. И как он тока на тебя обзарился?  — Тут же испугался своих слов.  — Я не про тебя, Алечка. Ты во всех отношениях самая 

замечательная женщина. Колька молодец, знает кого драть. Аль, да наливай ты уже в конце концов!

Таким образом тётя и я получили от дядьки если не благословение, то разрешение еться в любое время и в любом месте. Всё одно не пользуется, так чего жадничать. А взамен выторговал себе дозволение на некоторую долю так им любимой водочки. Все разошлись довольные договором, каждый получив то, что хотел. Вот бы все договора в мире проходили так ладно и быстро. И потому утром, когда я засупонивал тёте, стоящей раком на травке, дядя прошёл мимо, сделав вид, что ничего не заметил, даже тактично отвернулся в сторону, чтобы не мешать. Ещё бы не отворачиваться, если ему обещано по стопарю утром, в обед и вечером. И пивко в перерыве в виде десерта.

Тётка, выловив меня во дворе, зажимая себе рот, чтобы не сказать чего-нибудь вслух, молча тащила меня в дом. Там заставила встать на цыпочки и мы, словно шпионы в самом хреновом детективе, прокрались и замерли, не в силах поверить своим глазам. Маман лежала на спине, задрав вверх широко раздвинутые ноги, а на ней усиленно пыхтел Серёга. Он, паразит, то ли не успел, то ли не захотел снимать носки и на нас с тёткой смотрели его пятки, просвечивающиеся через дырки в носках. Тётка зашипела

— Паразит! Позорить меня вздумал. Люди скажут, что в чёрном теле его держу, даже носки не покупаю. Скотина! Ну я ему ужо задам. Потом. После. Пошли отсюдава, не будем мешать.

На цыпочках, как и заходили, вышли во двор. Тётка на меня смотрит:

— Чо, мамку приревновал?

— Нет. А с чего ты так решила?

— Так на себя бы глянул.

— Да офигел просто. Ты же говорила, что Серёга импотент.

— Кто? Я? Я так говорила? залезет иногда.

— Ну да.

— Да ты чо! Встаёт у него иногда. Вот на Таньку встал. Да ты не думай чего такого, у них старая любовь, давняя.  — Тётка толкнула меня в бок, засмеялась.  — Вы вот уедете, а он вдруг Таньку вспомнит, у него и встанет, а тут я под боком. Глядишь и залезет на меня иногда, порадует. Коляш, а пошли мы тоже поваляемся маненечко.

И потащила меня, как трактор Кировец тянет плуг на двенадцать лемехов, не замечая сопротивления. И тянет в свою спальню. Я ей толкую, что, мол, в соседней комнате твой муж мою маманю напяливает, как бы не помешать друг дружке, а она в ответ, что ничего страшного не будет. Им хорошо и нам неплохо. И скромно так потупив глазки, чего от неё никак не ожидал, просит

— Коль, ты мне как-то там целовал. Ну, муньку мою.

Ясно, куни просит. Мне не жалко. Толкнул её на кровать, она враз ноги в потолок и как можно шире. И даже руками их прихватила, чтобы, на дай бог, не вовремя не случилось чего с ними, не придавили бы мальчика.

Пиздень у тёти ещё та, в 

смысле размера. Враз и не оближешь, стараться надо. Этот бы пирожок да на стол. Думаю, что семью накормить можно было бы. Я её целовал, лизал, даже грыз. Тётка орала, визжала, дёргалась и так текла, словно кран в ванне сорвало. Не заметил, как сам завёлся, захотел тёте всандалить. А та уже не орёт, хрипит.

— Всё! Коля, всё! Миленький, больше не надо! Не могу!

И отталкивает меня от такой вкуснятины. Ну и не надо. А вот ноги могла бы и сдвинуть. А раз не сделала это, я не виноват. И с размаху всадил, да так, что тётя ахнула. Краем глаза заметил, что, вроде бы, а может и просто блызнуло, в дверях какое-то время стояли мать с дядькой. Постояли, посмотрели да пошли по своим делам. А я всё терзал тётю, всё никак не мог кончить. Вроде вот-вот приход, а как вспомню мамину задницу, которую вдавливал в диван Серёга, так и всё желание кончать пропадает. Но, сколь верёвочка не вейся, всё равно укоротят. Кончил. Да так, что и сам не ожидал. Залил тёткину муньку.

Спущёнкой словно сгущёнкой всё залил. Бери кусок хлеба, макай да ешь, водичкой запивая.

Серёга, выпросив у тётки дневную дозу враз, засунул пузырь в карман, подхватил удочки, схватил пакет с какой-то едой, которую ему собрала тётя, равнул на ставок, успев крикнуть:

— Вечером жарёха будет. Я там прикормил местечко, рыба точно будет.

Тётка лишь рукой махнула:

— Иди уж, рыбак-ебак. Рыбу он принесёт. Себя бы не потерял. Целый пузырь взял.

А я у тёти поинтересовался

— Тёть Аль, ты говорила, что вы на ставок отдыхать ходите. А ещё обещала, что я с...

Тётка себя по лбу ладошкой хлопнула:

— Вот дура старая! Всё, завтра девки должны вернуться, вот и пойдём на ставок, отдохнём.  — Толкнула в бок.  — Ты, Коляша, главное там не теряйся, девок раком ставь да вставляй.

— Ты чо несёшь? И как это сразу их раком ставить? А по морде?

Тётя отмахнулась, как от чего-то несущественного:

— Да они ебстись хотят, шибче, чем я. Ты смотри, как бы они сами тебя не разложили. У нас девки не ваши городские, манерные. У нас, если захотела, так и спрашивать мужика не будет.  — Хихикнула.  — У нас мужики по позднему времени и на улицу не показываются. Поймают и отъебут. Изнасилуют.

Я не понял: как это можно сделать, если мужик не хочет. Тётя пояснила

— А чего там сложного? Надрочат, перетянут да и потешатся, сколь им надо. Да ты не боись, мы же тоже пойдём, в обиду не дадим.

Успокоила. Осталось лишь дождаться сестричку с подругой да выхода на природу. Держитесь, молодайки, обрыдло мне уже старушек пялить.