Побег из клетки. Глава Рабыня в клетке

Предмет в моей руке небольшой и кажется совершенно безобидным. Он меньше двенадцати сантиметров в длину, чуть больше пяти сантиметров в ширину и около шести миллиметров толщиной. Он изготовлен из пластика и имеет стеклянную поверхность. Внутри него, находится набор микрочипов для выполнения возложенных на него функций. Казалось бы, невинный предмет и, тем не менее, величайшая угроза частной жизни, которую когда-либо знал мир. Мы называем их сотовыми телефонами и добровольно носим их с собой повсюду, чтобы любой желающий мог шпионить за нами. Джордж Оруэлл кажется скучным пророком, когда смотришь на нынешнюю реальность. Двадцать лет назад, они были новинкой. Теперь, мы воспринимаем эти маленькие игрушки, как необходимость. Мир меняется, даже когда мы спим.

Я знаю, что вы думаете: "Существуют правила и встроенные средства защиты". Но просто подумайте об устройстве в моей руке прямо сейчас. Оно принадлежит моей жене, с которой я прожил более девятнадцати лет. Она никогда не была никем, кроме как любящей и поддерживающей. Она — доминирующий супруг, но не строптивая. Со своей стороны, я верил в святость брака. Обязательства, взятые на себя, не должны нарушаться. Я был уверен, что мы состаримся вместе и что она будет держать меня за руку на смертном одре. Я заключил эту сделку много лет назад. Я обменял свою молодость и свободу, на удовольствие от её тела рядом со мной в постели. Я обменял свою жизнь, на её любовь и преданность. Это обязательство со мной, крепче любых стальных прутьев. Я не какой-то романтичный идиот, я далек от этого. Брак — это то, к чему я отношусь серьезно. На моей стороне была не любовь, а рациональное решение. Дорис, моя жена — романтик, возможно, в этом и заключается проблема древней несовместимости, которая наконец-то дает о себе знать.

Вот я с iPhone моей жены, в два часа ночи в маленьком кабинете внизу, который мы обычно делим. Я одолжил телефон со столика у её кровати, на нашей супружеской половине. Это единственное время, когда он был доступен. Она никогда не расстается с ним. Она, как и большинство современных женщин, никуда не выходит без телефона. Она тратит на него больше времени, чем на любое другое занятие. Он находится в пределах её досягаемости, двадцать четыре часа в сутки. Он находится в её сумочке или сумке, когда не в её руках. Он лежит рядом с кроватью, когда она спит. Мне пришлось ждать, пока я удостоверился, что она спит, чтобы взять его.

"Зачем брать её телефон?" — спросите вы. Я спрашиваю себя: неужели я сошел с ума? Как я могу подозревать свою любящую жену? Да что со мной такое? Я виню во всем свою профессию. Она отупила меня, сделала подозрительным. Я вижу только темную сторону, зло, которое творят люди, а не добро. Говоря прямо, я адвокат. Там, кроме милости Божьей, есть и ты. Поэтому я подозреваю её, без веских причин и оснований.

Это была 

мелочь. Я вошел на кухню, когда моя жена Дорис — на самом деле Делорис, но никто не использует её полное христианское имя — разговаривала по телефону. Во всех предыдущих случаях, она бы продолжала игнорировать моё присутствие, но в этот раз, она сразу повесила трубку и, казалось, занервничала. Позже вечером я попросил у нее телефон, чтобы позвонить за пиццей, которую я уговорил её съесть на ужин. У нас больше нет домашнего телефона, когда девочки уехали в университет, это стало частью стратегии экономии денег любым способом. Обычно она против еды на вынос, поскольку очень следит за своим весом, но сегодня она быстро сдалась и легко отдала свой телефон. Почему бы и нет, она очистила телефонный журнал и текстовые сообщения. Несомненно, будучи непрофессионалом, она подумала, что это хорошая идея, но это не так, на самом деле, это кричит об обмане.

Я подозреваю, потому что очистка журнала — это попытка скрыться, так что же она скрывает? Вот что мне нужно выяснить. Я достаточно хорошо информирован, и знаю, что легче прослушивать мобильный телефон, чем более традиционный телефон. Не верите мне, зайдите в Интернет и наберите "Жучок" для мобильного телефона" и посмотрите, что появится. Я даже купил небольшую книжку онлайн за $0.99, в которой объясняются все основы. Большая проблема iPhone — это "JAILBREAK" (взлом, перепрошивка). Что это такое? Ну, это необходимость изменить основной операционный код Apple, чтобы он позволял вам устанавливать программное обеспечение, не принадлежащее Apple. Мои любящие дочери, сломали программную блокировку телефона своей матери, когда она только получила его. Девочки очень гордились своей способностью сделать это.

Держа в одной руке телефон жены, а в другой — маленький кабель, который подключается к планшету, я колеблюсь. Тот ли я теперь человек, хочу ли я это делать? Осмелюсь ли я это сделать? Реальность такова, что это может положить конец девятнадцати годам брака, очень хорошего брака. Почему я ищу выход? Мы счастливая пара. Нет ничего такого, о чем бы я мог попросить её, чего бы она не сделала для меня. С другой стороны, она редко просит что-то взамен. Я неохотно вступил в наш брак, но никогда не жалел об этом. Думаю, я должен это объяснить.

Я Дэвид П. Лэндон, младший. Я был на вечеринке братства. А теперь забудьте все, что вы знаете о братствах. Братья из Sigma Chi — это братство, которое не соответствует шаблону. Они были самым большим братством в университетском городке, потому что все, что нужно было для вступления — это доброе сердце. Именно так, братья не уважали ни деньги, ни положение. Все дело было в братстве и в том, чтобы поступать правильно. Качки смешивались с ботаниками, академические звезды с парнями, постоянно находящимися на испытательном сроке. Нередко можно было увидеть группу, пьющую пиво в подвале, в то время как наверху, проходили длительные занятия с репетиторами для тех братьев, которым нужна была помощь. Все расы и религии смешивались 

вместе, мы были братьями. Чтобы стать одним из нас, достаточно было быть хорошим человеком. Звучит просто, но это не так — когда ты не смог соответствовать стандарту, ты подвел всех. Чувство вины — вот что самое трудное, осознание того, что ты подвел своих братьев. Быть Сигмой, означало нести все обязанности, связанные с тем, чтобы быть хорошим братом.

Ежегодная встреча первокурсников, была одной из таких обязанностей. Старшие братья были сопровождающими. Мы приглашали всех первокурсников, юношей и девушек. Девушки приглашали юношей, чтобы мы могли заранее посмотреть на потенциальных братьев. Женщин пришло больше, чем мужчин, потому что все знали, что в доме Сигмы ты в безопасности — мы все были джентльменами. Я был студентом второго курса юридического факультета и обычно был хорошо изолирован от вечеринок в кампусе, но сейчас была моя очередь вместе с девятью другими братьями, наблюдать за новичками. Это была ответственность, если ты Сигма, ты не уклоняешься от ответственности.

Дорис пришла на вечеринку со своими подружками. Я не знаю, чем они занимались, но они были очень счастливы, когда пришли. Конечно, я узнал ее — она была старшей дочерью лучшей подруги моей матери. Когда я поступил в университет, мне ещё не было восемнадцати. Дорис была худенькой, с плоской грудью. С тех пор я неоднократно видел Дорис, но мои воспоминания о ней, были подпорчены более ранними воспоминаниями. В моем сознании она оставалась ребенком. Теперь это было не так, она была изящной молодой женщиной, хотя все ещё очень юной, но определенно больше женщиной, чем девушкой.

У меня не было выбора, кроме как подойти и поздороваться. Дорис была на шесть лет моложе меня, как и друзья, с которыми она была. Моим намерением было поздороваться и оставить все как есть. Она была под кайфом, я надеялся, что это всего лишь марихуана или алкоголь, и я не хотел её смущать. Дорис встретила меня с энтузиазмом и крепко поцеловала в губы. Она всегда была приветлива, с ней было приятно находиться рядом, но было очевидно, что ей нравилось показывать меня как старшего студента, которого она случайно знала. Тот факт, что я был членом братства и одним из официальных хозяев, был для нее бонусом.

В итоге, я присматривал за ними весь вечер и отвез их домой после вечеринки. Дорис воспользовалась случаем и назначила мне свидание на следующую неделю. Мы подружились и встречались до конца семестра, ничего серьезного. Она была первокурсницей, а я аспирантом, так что это не были серьезные отношения, по крайней мере, с моей стороны. Она разорвала отношения. Она хотела встречаться с другими людьми. В то время я был не против, но быстро впал в депрессию. Мне казалось, что я скучаю по ней. Я не знал почему, она не была красивой, в классическом смысле этого слова. У нее был такой молодой, свежий и невинный взгляд. Она была очень миловидной, при росте метр шестьдесят два и весе около 

пятидесяти килограммов. В её внешности не было ничего впечатляющего, но один взгляд в её мягкие карие глаза — и я был на крючке. Это не было любовью с моей стороны, скорее глубоким влечением. У Дорис была замечательная жизнерадостная личность, когда она ушла, осталась большая дыра.

Я умный — нет, проницательный — но интроверт и немного застенчив. И склонен замыкаться в себе. Дорис общительна и, если ей дать шанс, подружится с каждым в комнате. Она первая, кого все приглашают на вечеринку, и последняя, кого хотят видеть уходящим. Но она порвала со мной, чтобы встречаться с другими парнями. Я принял это. Мне было больно, я остался с уязвленным самолюбием, но именно это и делает с тобой расставание.

И вот наступил июль, после второго года обучения в юридической школе. Мне нужна была летняя практика. Летняя работа на втором курсе — это практически необходимость, если вы хотите закончить школу с перспективой получить работу. Я искал работу в Нью-Йорке, Чикаго, Вашингтоне и во всех крупных городах, но все остальные тоже искали. В конце концов, я нашел работу в нашем маленьком сонном университетском городке, в старинной юридической фирме, которая специализировалась на Еminеnt Dоmаin — я объясню, что это такое, чуть позже.

Квартира, которую я делил с двумя другими, была арендована только до июня. Мне нужно было найти жилье на лето, к счастью, университет открыл общежитие для студентов летней школы, и им нужен был помощник, ответственный студент постарше, который мог бы выступить в роли суррогатного родителя. Арендная плата была бесплатной в обмен на то, что я буду приходить по мере необходимости. Мне это подходило, и это означало, что скудную зарплату клерка-юриста, можно было использовать с большей пользой.

Дорис ходила в летнюю школу и жила в общежитии, которое я курировал. Я делал все возможное, чтобы избегать её, пока однажды не поднялся по лестнице, а она была на целый пролет впереди меня. Когда я дошел до своего этажа, Дорис спускалась с другой стороны. Довольно странно, подумал я, но она пришла, чтобы преградить мне путь наверх.

— Я хочу поговорить,  — сказала она.

— О чем?  — спросил я, пытаясь пройти мимо нее.

— О нас и о том, какую глупость я совершила.

Как выяснилось, она сожалела о разрыве и была полностью раскаяна. Она попросила о втором шансе. Я не был уверен, но не видел причин не начать встречаться и держать свои эмоции в запасе.

На этот раз Дорис не стала шутить, а надавила на меня. Её день рождения — 15 августа, тем летом ей исполнилось восемнадцать лет, и когда я спросил её, чего она хочет на свой день рождения, она сказала:

— Хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Я девственница, и я хочу, чтобы ты был моим первым.

Я был поражен, мы занимались всем, чем угодно, кроме орального и полового акта, но я не был готов идти дальше и сказал ей об этом. Она не приняла отказа,  

и, как это стало правилом за многие годы нашей совместной жизни, что Дорис хочет, то и получает. На следующий день после того, как ей исполнилось восемнадцать, была суббота. Дорис была волонтером в женском приюте, которым руководило местное отделение NOW (американская феминистская организация).

Ранним субботним утром, Дорис отправилась помогать в приют. Я понятия не имел, чем она там занимается, и местонахождение приюта держалось в секрете. У нее не было машины, поэтому я должен был забрать её у студенческого союза в кампусе, около четырех часов дня. Это было в нескольких минутах ходьбы от общежития, в котором мы жили ещё несколько дней. Новый осенний семестр должен был начаться через десять дней, но у нас ещё оставалось несколько дней в наших нынешних комнатах в общежитии.

"Юнион" — это большая кофейня/кафетерий в центре кампуса. В четыре часа дня в субботу, здесь было немноголюдно, но никогда не было пусто. Когда появилась Дорис, она была в джинсах и футболке NOW, но с собой у нее была сумка на ночь. Очевидно, мы собирались провести ночь вместе, но зачем ходить с сумкой, если мы жили в одном здании, по крайней мере, временно? Когда мы с Дорис встретились в "Юнион", она подарила мне глубокий страстный поцелуй. Она объявила всему миру или, по крайней мере, студентам кампуса, что мы собираемся заняться сексом. Она делала заявление. Но что это было за заявление и почему мы рассказывали миру о том, что мы делаем?

Мы вошли в мою комнату в общежитии. Как у PA (Резидент-консультант), у меня не было соседей по комнате, были только мы. Я зажег свечи и достал бутылку хорошего шампанского. Она нервничала как черт, да и я был не лучше. Я не Дон Жуан. У меня было всего две девушки, и ни с одной из них, я не провел больше двух ночей — Дорис оказывала на меня сильное давление.

Мы немного выпили, затем я медленно раздел её. Я начал исследовать её тело руками, а затем губами. Когда она была возбуждена, я разделся для нее. Когда я снял шорты и бросил их ей, она хихикнула — я был твердым. Но прежде чем я смог продолжить, она остановила меня.

— Мне нужно, чтобы ты помог мне со спермицидом,  — сказала она.

— Я думал, что ты принимаешь таблетки,  — ответил я.

— Я принимала, но это не 100%, особенно в начале, я люблю тебя Дэвид, но я не хочу твоего ребенка прямо сейчас,  — сказала она.

В середине своего соблазнения, я наполнял пластиковый стаканчик пеной и вставлял его ей во влагалище. Затем она нажала на поршень, чтобы впрыснуть спермицид в её матку. Во всех отношениях, это был очень несексуальный опыт. С этого момента, Дорис взяла управление на себя, она говорила об этом с другими женщинами и знала, как все должно происходить. Мне нужно было опуститься на нее. Я не хотел, так как мы только что ввели пену 

в её влагалище.

— Я хочу, чтобы ты был не там, а здесь, у моего клитора,  — указала она.

Я был более игрив, чем думал. Я опустился на нее. Через две минуты она уже почти кончила, это было видно по её стонам и дыханию. Остановившись, я раздвинул её ноги. Затем вошел в самую тугую и горячую пизду, которую я когда-либо знал. Она была как печь, и я едва успел войти в нее, как она закричала и яростно кончила на мой член. Она залила мою кровать своими выделениями. Когда я отпрянул, она схватила меня и прижала к себе. Так начался самый странный секс в моей жизни до этого момента. Она схватила меня с такой страстью, какой не было у тех, кто кончал до нее. Секс стал, своего рода, битвой, в которой я не мог понять, трахаю ли я её, или она меня. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы кончить, и я думаю, что она кончила пять раз, против одного моего. Но мы только начали, у Дорис была запланирована ночь.

Через тридцать минут после первой схватки, Дорис чувственно вытерла нас влажной салфеткой, а затем взяла мой оживший член в рот. Она быстро заставила меня напрячься, а затем села на меня, и начался медленный трах, который, казалось, продолжался вечно.

— Это не то, чего я ожидал от девственницы,  — сказал я.

Смеясь, она сказала:

— Я все изучила и задавала вопросы — хотела, чтобы все было идеально.

— Я так взволнована,  — сказала она,  — все это так ново и прекрасно.

В итоге, Дорис была сверх хороша. Секс с ней, менял жизнь. Она любила его и не могла насытиться им, и она не боялась показать свой энтузиазм. С Дорис я научился расслабляться и наслаждаться сексом, это был совершенно новый опыт для меня. То, что у меня было раньше, не было даже бледной имитацией, но постель с Дорис не была тяжелой или интенсивной. Дорис делала секс веселым. Секс был частым, но она следила за тем, чтобы я всегда хотел его. Серьезной частью отношений между нами было то, что мы были вместе как пара. Мне следовало бы принять это к сведению, но сейчас я был безнадежно влюблен в эту молодую женщину. Дорис знала это и вскоре использовала секс со мной, чтобы получить то, что хотела — парня, которого она могла бы носить, как новое зимнее пальто. Мы везде ходили вместе, и Дорис ни у кого не оставляла сомнений в том, что мы пара. Я никогда раньше не был частью настоящей пары и обнаружил, что мне это нравится. Наверное, я был тем, кого называют "мужчиной одной женщины".

Дорис решила, что пришло время рассказать о наших отношениях её семье, которая состояла из Маргарет и Лоуренса Босвелл, её родителей, младшей сестры Мэриэнн и младшего брата Ларри-младшего. Это была вполне благополучная семья. Ларри-старший был старшим вице-президентом в Национальном банке Шамонта, а Маргарет преподавала в Общественном 

колледже Шамонта. Они были привлекательной и впечатляющей семьей. Они относились ко мне, как к королевской особе. Они были впечатлены моим статусом студента-третьекурсника юридического факультета. Более того, её мать Маргарет была родом из Шамонта. Она училась в средней школе вместе с моей мамой, в Академии Святого Сердца для девочек. Она стала преподавателем, а моя мать — медсестрой.

Маргарет Босуэлл была чрезвычайно привлекательной женщиной. Она выше моей Дорис и не так сладострастно сложена, но в ней есть патрицианская грация. Она обладала той статной красотой, которая хорошо старит. Её муж был высоким сереброволосым бизнесменом, который прекрасно выглядел в костюме, но у него появились небольшие признаки среднего возраста. Он выглядел старше своих сорока пяти лет в отличие от своей жены, которая в свои сорок лет, выглядела на тридцать пять. Младшая дочь Мэриэнн, в свои шестнадцать лет только начала округляться, но, похоже, по росту и внешнему виду была похожа на свою мать. Маленькому Ларри было всего одиннадцать, но он был высок и демонстрировал обещание, что со временем, у него будет крепкое телосложение. Мы с ним стали большими друзьями, и сейчас он мой лучший друг.

Мои предки полюбили Дорис задолго до того, как мы начали встречаться, поэтому она быстро стала фактическим членом моей семьи. Даже моя младшая сестра Пола, была сторонницей Дорис. Мой брат был слишком мал, чтобы иметь своё мнение. Моя семья не была такой обеспеченной, как семья Дорис. Отец, Дэвид-старший, управлял семейным бизнесом по аренде оборудования, вместе с моим дядей Джоном. Мой дядя — старший брат на десять лет и немного тугодум. Под его строгим руководством бизнес идет хорошо, но именно общительный характер моего отца и его способность заводить друзей и работать с кем угодно, включая людей, которых он ненавидит, по-настоящему построили бизнес. Моей маме нужно было работать, потому что бизнес приносит скромные деньги, а мой дядя очень консервативен в отношении прибыли.

Я очень близок с моей матерью Агнес, высокой симпатичной женщиной, которая в сорок один год, была на восемь лет младше моего отца. Она, как и я, возвышается над моим отцом, ростом 164 сантиметра. Самый эффектный атрибут мамы — её светлые волосы, в наши дни им помогает не только парикмахер. Она дипломированная медсестра, которая регулярно работала по ночам. Когда я был ребенком, у нее был график работы четыре смены в неделю. Это не были одни и те же смены каждую неделю, они чередовались. Так было, пока я рос, но с годами, она получила степень магистра сестринского дела и теперь является старшей медсестрой в больнице, где она работает. Ей всегда нужно было работать, и она приносила столько же или больше дохода, чем мой отец.

Мои отношения с отцом более сложные, чем с матерью. Мой отец всегда пытался заставить меня и мою застенчивую интровертную личность раскрыться. Он дружелюбный общительный парень, который, кажется, знает всех и верит, что со всеми нужно ладить. Папа 

верит в то, что нужно подставлять другую щеку, и никогда не начнет драку, если этого можно избежать. В большинстве случаев, мы с ним смотрим на вещи по-разному, но Дорис он, конечно, очень одобряет.

— Это девушка для тебя, сынок — она умна и красива, как её мать.

В детстве мне больше всего нравилось ждать маму, если она работала с четырех до полуночи. Папа разрешал мне не спать по пятницам и субботам, а потом я нянчился с братьями и сестрами, пока он ходил забирать маму с работы. Они приносили домой гамбургеры и коктейли, и я лакомился ими вместе с родителями. Иногда мама очень поздно возвращалась домой одна, и она целовала меня на ночь, когда я лежал в постели, прежде чем она шла в душ и ложилась в свою кровать. Когда она наклонялась ко мне, я улавливал запах её духов, "Шанель № 5", которые она наносила, когда одевалась. Иногда я просыпался, слыша, как работает душ, а затем шепот между моими родителями и характерный мамин смех, после чего их кровать начинала скрипеть. Это был любящий дом, даже когда дела шли медленно, денег становилось все меньше, и мама брала больше часов.

Моя мама и мама Дорис, были практически неразлучными подругами. Семьи, в целом, хорошо перемешались и с нетерпением ждали объединения домов. Мама подытожила чувства семьи, по отношению к Дорис.

— Это замечательная девушка, Дэви. Не испорти её. Мы все с нетерпением ждем свадьбы.

Мама при всей любви ко мне, как к своему старшему ребенку, иногда считала меня вечно двенадцатилетним. Со своей стороны, я думаю, что иногда бываю довольно упрямым и незрелым. Когда дело дошло до Дорис, возможно, что-то из этого и проявилось. Мне нравилась вся эта история с девушкой, но именно на этом уровне, на свободном и легком, я и хотел её оставить.

У Дорис были другие идеи, на этот счет. Она переехала ко мне в сентябре. Я пытался закончить свой третий и последний год обучения в юридической школе без особых проблем, но она настояла на том, чтобы мы съехались. Это напрягало наши финансы, поскольку я старался быть не слишком большой обузой для родителей. Дорис просто позволила несколько намеков своей маме, которая увеличила её пособие. Но это, похоже, дало повод ожидать, что наши отношения станут серьезными.

К началу мая, все вышло за рамки ожиданий и превратилось в "чего ты ждешь". Дорис ясно дала понять, что я лишил её девственности и что я у нее в долгу. Странно, ведь это была её идея выдвигать такое требование, но я мог понять это и с её точки зрения. Мне предстояло закончить юридический факультет. Мне было бы двадцать пять, я был бы холост и гордым обладателем билета в профессиональную карьеру. Я был очень желанной добычей для многих одиноких женщин, живущих в реальном мире за пределами университета. С другой стороны, она как раз заканчивала второй курс, набрав 

достаточно кредитов, чтобы пропустить семестр, но до окончания учебы оставалось ещё больше года. Более того, она была специалистом по английской литературе и нуждалась в степени магистра, чтобы преподавать в средней школе. С её точки зрения, я оставлял её позади со всем тем, что она для меня сделала.

Вся эта ситуация, должна была стать, своего рода, предупреждением. Дорис смотрела на вещи с точки зрения того, что хорошо для Дорис, хорошо для нас. Самое ужасное, что она была права, как бы эгоистично это ни казалось. Нам было хорошо вместе, то, чего хотела она, почти всегда было лучше, чем мои цели. С ней я был, каким-то странным непостижимым образом, завершен как человек. Так что если она хотела кольцо на палец, прежде чем я выйду в широкий мир, почему я колебался?

Я не любил Дорис. Вот я и сказал это. Я был уверен, что люблю её, и мне было комфортно в наших отношениях. Она скрашивала мои дни и оставляла меня в вечном колебании, между вожделением к её телу и полным сексуальным удовлетворением. Иметь Дорис в моей постели, означало не иметь места ни для какой другой женщины. Я знаю, что мужчины скажут вам, что они не могут видеть красивую девушку, не задаваясь вопросом, какова она в постели. С Дорис, я не мог даже фантазировать о другой женщине. Мой разум переходил от вида другой женщины к образу Дорис, от вида которой, я боролся с эрекцией. Но жениться на ней и до конца жизни быть связанным ответственностью за другого?

Я испробовал все возможные предлоги, чтобы оставить Дорис и избежать брака. Моим главным оправданием было то, что она была слишком молода — всего восемнадцать лет, тогда как мне в июле исполнилось двадцать пять. Это была отличная причина, хотя и не совсем настоящая, но моя мать, как никто другой, отвергла её.

— Дорис очень зрелая для своего возраста, в то время как ты — полная противоположность, кроме того, я была студенткой медфака и мне было всего семнадцать, когда я вышла замуж за твоего отца. Дело не в возрасте, а в зрелости. У нее она есть, а твои колебания, после совместной жизни в качестве виртуальных мужа и жены, показывают, что у тебя её все ещё нет.

Мама хотела, чтобы я стал мужчиной, но я колебался и в ретроспективе пророчествовал.

— Я не знаю — ей восемнадцать, что будет, когда она однажды проснется и решит, что упустила свою молодость, выйдя замуж слишком рано,  — сказал я.

— Похоже, что мы говорим о том, что это ты упустил. Ты получишь профессиональную степень и уедешь в закат, оставив бедную девочку,  — сказала мама, видя меня насквозь.

В конце концов, Дорис имела слишком большое влияние на меня и слишком много союзников, чтобы я смог удержаться, поэтому я проглотил свои сомнения и связал себя узами брака через неделю после экзамена на адвоката. Мальчишника не было, хотя я слышал,  

что был дикий девичник. У меня не было ни достаточного количества друзей для вечеринки, ни необходимого времени. Я занимался по двадцать часов в день, чтобы сдать Нью-Йоркский экзамен на адвоката, самый сложный в стране. Только 41% выпускников Гарварда сдают экзамен, и, за исключением Бруклина и Олбани, которые представляют собой не более чем трехлетние курсы по изучению адвокатуры, средний процент сдачи составляет 40%. К тому времени, когда я узнал, что сдал экзамен, Дорис была на третьем месяце беременности.

Теоретически беременность была случайностью, но если вы в это верите, то вы явно не слишком умны. Дорис укрепляла свою позицию. Мы знали, что это близнецы за три дня до того, как стали известны результаты экзамена. Я потел над этими результатами. К тому времени, у меня уже была должность адвоката в фирме, в которой я работал тем летом, когда мы с Дорис встречались, но она достанется мне только в том случае, если я сдам экзамен. Это означало значительное повышение зарплаты, но с деньгами по-прежнему было туго. Мне приходилось работать по шестьдесят часов в неделю и надрывать задницу, чтобы у нас были "памперсы", когда появятся дети.

Дорис никогда не позволяла нашему шаткому финансовому положению или беременности, повлиять на нее. Она сдала последний экзамен на младших курсах всего за час до того, как у нее отошли воды. Через пять часов, она без единого стона родила двух девочек, весом по 2, 8 кг. Они были прекрасны, совершенны и абсолютно идентичны. Для меня, это была любовь с первого взгляда. Восемнадцать лет спустя, я все ещё любил этих девочек, но уже не так, как раньше. Поначалу нам с Дорис приходилось нелегко: денег было мало, и мы жили в маленькой квартире. Она никогда не жаловалась и не заставляла меня чувствовать вину за то, что я не мог обеспечить её лучше.

Быть отцом было очень тяжело. С одной стороны, это было страшно, а с другой — грудь болит от любви, которую ты испытываешь. Я никогда не забуду радость чтения девочкам перед сном. "Дорогу утятам", "Кот в шляпе", "Паутина Шарлотты", затем "Маленький домик в большом лесу", "Анна из Зеленого фронтона" и, наконец, "Записки Вашингтона Ирвинга" и "Сказки Альгамбры". Мои две любви, которые, казалось, обожали меня и верили, что я могу сделать все, решить любую проблему, починить каждую сломанную куклу и заставить солнце светить в каждый дождливый день. Мне было очень тяжело жить, но это приносило огромную награду, в виде объятий и поцелуев.

Не все было так радужно и цветочно. Были и мрачные дни. Мы с Дорис вместе переживали все кризисы. Я развалился на части, когда дети заболели пневмонией и были госпитализированы. Только Дорис оставалась сильной и говорила мне, что Бог не заберет у нас наших девочек.

— Дэвид, посмотри на меня — им станет лучше. Верь в это и в то, что, что бы ни случилось, я всегда буду любить 

и поддерживать тебя.

В те первые годы Дорис была той скалой, на которой был построен наш брак. Она была опорой, которая поддерживала меня. Без нее, я бы не справился. Она была мне бесконечно благодарна, и я хотел обеспечить её и наших девочек. Мне нужно было добиться успеха для них больше, чем для себя. Я довольно ленивый и неамбициозный человек. Женитьба на Дорис, её любовь и наши дети, изменили все это.

Я был полон решимости добиться успеха для своей семьи, и для достижения этой цели, пошел на некоторые компромиссы. Те первые годы были тяжелыми. Моя работа требовала постоянных усилий, но вознаграждение было мизерным. Мне пришлось поступиться своими принципами и использовать свою смекалку, чтобы подняться над стаей юридических волков, которые преследовали одну и ту же добычу.

Дома Дорис и маленькие Патрисия и Элизабет (Пэт и Бэт), делали каждую жертву стоящей. Дорис заканчивала школу по вечерам, оставляя меня дома заниматься офисной работой и присматривать за детьми. Я не мог быть счастливее. В конце концов, когда они начали ходить в детский сад, она получила докторскую степень. Дорис Босвелл, доктор философии, начала преподавать в муниципальном колледже, но уже через три года, стала полным профессором шекспироведения в университете. Её доход был ниспослан Богом, но к тому времени, для меня это было уже слишком поздно — я уже стал партнером, менее чем благородными способами. Мой доход был настолько же высок, насколько низка была моя мораль. У меня была семья, о которой нужно было заботиться, и я был юристом, а значит, мог рационально объяснить продажу своей души.

•  •  •

Я обещал обсудить тему Еminеnt Dоmаin, и сейчас самое время. Большинство американцев, непоколебимо верят в святость частной собственности. Они рассматривают домовладение, как цель и право. Мысль о том, что правительство может прийти и произвольно отобрать их дом, невероятна, и именно в этом случае, в дело вступает отчуждаемая собственность.

Когда правительству нужна собственность для общественных целей, например, для строительства шоссе, моста, школы или больницы, оно проходит через процесс, который обычно называют конфискацией. Это просто изъятие правительством собственности, необходимой ему для общественных целей, и выплата владельцу стоимости изъятой собственности. Проще говоря, теоретически это прискорбно, но необходимо. Мы, юристы, называем этот процесс Еminеnt Dоmаin от латинского: Suрrеmе Lоrdshiр — причудливый способ сказать, что государство имеет право забрать вашу землю.

Теоретически, они должны заплатить вам стоимость того, что она стоит, но если вы достаточно глупы, чтобы полагаться на справедливое отношение правительства к вам, то вы заслуживаете того, чтобы её забрали. Вот тут-то и приходят на помощь юристы. Еminеnt Dоmаin — это сложная система, с набором заранее определенных шагов. Хороший опытный адвокат, способен разыграть эти шаги так, чтобы получить максимум денег. Никто никогда не пожалел о том, что нанял хорошего адвоката для представления своих интересов, в процессе по делу об отчуждении собственности. Беда в том, что большинство людей не получают представительства или получают неопытного адвоката.  

Так что ключ к успеху, в качестве юриста по вопросам отчуждаемой собственности — это донести своё имя и своё предложение (а именно — гораздо больше денег) до потенциальных клиентов.

Своим успехом я обязан своей удачной фамилии, потому что при зачислении в юридическую школу, Лэндон оказался прямо перед Лэндрю. В течение трех лет, по алфавиту я сидел рядом с Джеймсом (зовите меня Джимми) Лэндрю, молодым республиканцем, членом республиканского комитета штата, а после окончания учебы — стажером по юридическим вопросам в сенате штата Нью-Йорк. В конце концов, он стал помощником адвоката, а затем адвокатом законодательного комитета по корпорациям и ассоциациям. Это был большой прорыв для меня. Мы с Джимми были близки, поэтому к кому бы он мог прийти, если бы попал в беду, как не к своему другу.

Теперь вы в полном замешательстве, потому что какое отношение Джимми имеет к моему успеху? Ну, это был тот самый Комитет по корпорациям, который важен тем, что в нем рассматриваются все вопросы, связанные с эминент-доменом. Почему это может быть полезно? Ответ прост, потому что, как бы ни начинался процесс вступления в наследство, сейчас это отличный способ для сильных мира сего, обокрасть слабых. Изъятие собственности для фактического общественного использования, в настоящее время составляет лишь малую часть изъятия собственности государством, в большинстве случаев, государство действует от имени какого-либо частного интереса. Термины используются разные, но чаще всего это называется некой формой "перепланировки". Не верите мне, тогда в следующий раз, когда будете в Нью-Йорке, посмотрите на штаб-квартиру газеты "Нью-Йорк Таймс", это красивый величественный небоскреб рядом с Тайм Сквер. Земля, на которой он стоит, была захвачена по праву международной собственности, одна из самых ценных в мире, в результате выгодной сделки, которая, как утверждается, сэкономила Тimеs почти восемьдесят миллионов долларов. Само собой разумеется, газета не указала на это своим читателям.

Моя работа заключается в том, чтобы добиваться справедливости как можно лучше. Я буду использовать все возможные уловки. Сторонние оценщики, которые скажут все, что я попрошу, и оценщики от государства, которые иногда работают на меня. Я хорошо плачу своим оценщикам, тем самым гарантируя своим клиентам исключительно справедливое отношение. Стратегия заключается в том, чтобы добраться до того, кого скоро обдерут, раньше других, и тут в дело вступает мой друг Джимми. Все началось довольно невинно — с туманного предупреждения о том, что нужно быть начеку, в связи с крупным отъемом собственности вдоль Гудзона, который расчищает путь для строительства элитного комплекса, но вскоре это превратилось в игру "деньги за деньги". У Джимми проблемы с лошадьми, а также с игровыми автоматами и индейскими казино. Ему часто нужны деньги. Не подарки, а просто кредиты, которые никогда не возвращаются.

Партнеры в моей фирме, были поражены моей способностью замечать новые потенциальные бизнесы. Моё острое восприятие было хорошо вознаграждено, и в течение многих лет, все так и оставалось. Ничего противозаконного, просто немного предварительных знаний и немного работы с 

моей стороны, чтобы выбивать двери у людей, которым было бы гораздо лучше, если бы я был их адвокатом. На самом деле, это была общественная работа, но если вы переступили черту, её легко перескочить. Подробнее об этом позже, а сейчас вернемся к телефону моей жены.

Я загрузил на телефон Дорис, свою порочную программу. Она предназначалась для создания аудиофайла каждого телефонного разговора моей жены и переброски его на мой планшет. Она отправляла все текстовые сообщения, которые она посылала или получала, на мой телефон. Но это также давало мне возможность прослушивать её разговоры. Я мог делать это в режиме реального времени или установить жучок, которым стал её телефон, на запись на срок до двух часов и отправить то же самое на мой планшет. Теоретически, Дорис не могла сказать или услышать ничего такого, чем не могла бы поделиться со мной. Практика оказалась несколько иной.

В первый день, моя жена провела в телефоне почти пять часов. Было бы непосильным трудом, просто просмотреть её телефонные разговоры. Она провела сорок пять минут с подругой, не делая ничего, кроме разговора о платье, которое она видела в торговом центре, но не купила. В течение трех недель я продирался сквозь этот бред, и мне казалось, что я стал довольно хорош в этом деле. Я убедился, что страдаю паранойей. Я уже был готов завязать с этим делом, когда пришли проклятые сообщения.

Я был на встрече с новым клиентом, когда мой телефон издал характерный звон, сообщив, что мне пришло новое сообщение. Я игнорировал его, но через несколько минут раздался ещё один звон, а затем третий. Я редко отправляю или получаю сообщения, и Дорис была такой же — я бы сказал, вопрос возраста. Тексты не являются частью ДНК моего поколения. Когда я закончил конференцию с клиентом, то проверил свой телефон — три новых сообщения были переданы шпионской программой на телефон Дорис.

"Помни, что у нас два дня. Марк"

"Я так сильно скучаю по тебе, когда и где? ты будешь. Дорис"

"Купер в 12:30. Люблю тебя".

Мне понадобилось время, чтобы понять, что у Дорис было обеденное свидание с человеком по имени Марк, по которому она скучала и который сказал, что любит её. Ресторан был простым "У Купера" — маленькое, очень интимное заведение к северу от транспортного кольца и, следовательно, совсем в стороне от дороги, именно то место, которое бы вы выбрали для уединенного свидания. Было уже после двенадцати. У меня не было возможности добраться туда так быстро, но у меня был туз в рукаве, который я мог подслушать. Я активировал жучок на её телефоне, использовал свой планшет для прослушивания и непринужденно сел в машину.

Сначала до меня доносился только шум машин. Дорис была в своей машине. Когда она подъехала, я услышал слабые звуки ресторана и приветствие хозяйки.

— Добрый день, я могу вам помочь?  — сказал приятный женский голос.

— Я встречаюсь кое с кем — о, вот он.

Затем 

послышался звук их объятий, а затем, возможно, и поцелуя.

Дорис сидела, и они обменялись приветствиями. Они немного поговорили о работе. Очевидно, они вместе работали в университете. Он звучал молодо, сильно и очень уверенно. Вскоре он перевел разговор на нее. Посыпались комплименты по поводу её прически, платья и общей ошеломляющей красоты и молодости. Я слушал соблазнение. Это было бы интересно, если бы это не была моя жена.

Когда принесли еду, разговор перешел на меня, какой я старый и толстый, какой я серый и скучный. Холодная рыба, которая не заслуживает красивой, энергичной молодой женщины, и, наконец, его потребности — как сильно он хочет её и как счастливы они могли бы быть.

— Но я не могу, я замужем. Я намерена состариться с Дэвидом. Пожалуйста, пойми.

— Разве ты не видишь, что он уже стар? Ты ещё молода, живи, пока можешь. Если ты не можешь его бросить, тогда мы будем вести себя осторожно.

— Нет, я не буду обманывать, я никогда не была ни с кем, кроме моего Давида. Я люблю своего мужа. Но я хочу тебя и нуждаюсь в тебе, чтобы быть полноценной. Мне нужно, чтобы Дэвид увидел это. Должен быть способ. Просто дай мне время, ради всеобщего блага.

— Пожалуйста, я уже так долго ждал.

— Я знаю, но мне нужно время.

— Хорошо, но, пожалуйста, не очень долго.

Тема вернулась к обыденным вещам, когда я приехал на стоянку Купера. Я занял место далеко в глубине парковки, вне поля зрения того, что я узнал как машину моей жены, но с видом на дверь.

В какой-то момент они вернулись к разговору о том, что им нужно быть вместе и что Дорис попытается найти способ, который не будет рисковать её браком, ибо в конце концов:

— Я все ещё люблю Дейва. Мы так долго были вместе. Я обязана попытаться скрепить все это вместе.

— Вот почему я так люблю тебя. У тебя такие глубокие чувства. Я просто должен показать тебе, что жалость — это не любовь,  — сказал он, этот раздутый мудак.

Когда они выходили, они попали в поле моего зрения. Дорис, как я заметил, была в убийственной одежде, и я готов поклясться, что в то утро она не выходила из дома в таком виде. Он был высоким, может быть, 190 или 193 см, стройным и спортивным. У него была черная кожа, не очень смуглая, скорее темно-кофейная, но черная. Был ли он красив? Думаю, это вопрос предпочтений, но он был молод, может быть, не больше тридцати. Когда они расстались, они поцеловались. Он обнял её и прижался к ней, пока она, наконец, не отстранилась.

Я не был настолько ревнив, как мог бы себе представить. Мне хотелось убить его, конечно, избить до полусмерти. Но для этого, мне понадобились бы какие-то средства. Скажем, бейсбольная бита и немного сюрприза. Нечестно, но тогда нет ничего честного в соблазнении чужой жены. Меня не обманули. Он просто хотел 

залезть в её штаны, не более того. Вся эта любовная чепуха, была только этим. Он был гладким манипулятором, он использует её до тех пор, пока она ему не надоест и он не пойдет дальше. Почему-то я подозревал, что для Дорис это не будет сюрпризом, она умная женщина. Моя жена играла в опасную игру не со своим любовником, а со мной. Могла ли она поверить, что я буду это терпеть?

Наш с Дорис брак, можно назвать типично американским. Может быть, пять процентов американских мужчин — властелины своих владений. Они правят своими домами. Остальные 95%, вынуждены довольствоваться тем, что есть. В моем случае, я многое уладил. Я никогда не выигрывал в спорах с Дорис. Даже когда мне казалось, что я выиграл раунд, и она выглядела раскаявшейся и извиняющейся, реальность была такова, что, в конце концов, она добивалась своего. Она, конечно, знала это с самого начала, но мне пришлось это усвоить.

В спальне, как и большинство мужчин, я получал то, что моя жена хотела мне дать. Секс был на её условиях. Эти условия соответствовали тому, чего следовало ожидать от хорошей жены и матери. Дорис любила секс, но это не мешало ей на протяжении многих лет, устанавливать ограничения. Мы делали это так, как хотела Дорис, что было правильным способом. Если она получала лучший результат, больше оральной стимуляции, больше времени на удовлетворение и меньше тебе, то это было исключительно потому, что так было лучше. Однако это несправедливая точка зрения. Дорис, в первые годы нашей совместной жизни, была сексуальной динамо-машиной, что требовало усилий. Я никогда не испытывал недостатка в сексе. Я не мог сказать, что хотел его и не получал. Когда она начала сбавлять темп, это было небольшим облегчением.

Дорис умеет воспринимать свои желания, как наши потребности. Она добивается своего, путем вытеснения. Она изматывает вас. Тем не менее, она отличная жена и лучшая мать. Все время нашего брака она либо училась, либо работала полный рабочий день, но она готовила, убирала и вела дом. Я участвовал, но Дорис была "львицей". Она управляла всем, и если она и манипулировала мной, то только потому, что, по её мнению, это было необходимо. Я возмущался её махинациями лишь в тех редких случаях, когда замечал, как ей нравится управлять мной. Любой честный и проницательный женатый мужчина признает, что его жена любит манипулировать им, это, должно быть, элементарная часть женской сущности.

Но Марк был совсем другим. Я понимал его притягательность. Он был новым, другим и запретным. Он был неотразим для такой женщины, как Дорис. Для него, она могла играть роль плохой девочки. Он давал свободу выйти за рамки жизни, которая стала предсказуемой и менее насыщенной. Он предлагал альтернативу, опустевшему гнезду и старому усталому мужу. Тот факт, что он был чернокожим, возбуждал. Новизна и различия усиливали секс. Это не продлится долго, но так и не должно было случиться. Марк 

был лишь первым мужчиной вне нашего брака, но не последним.

Я стал очень подавленным, потому что ясно видел, что если Дорис захочет сделать меня рогоносцем, то так оно и будет. Альтернатив на моей стороне было немного. Остаться с Дорис или уйти от нее. Последнее было трудно. Мы прошли через все это вместе. Я был, и мне было неприятно это признавать, очень зависим от Дорис. После стольких лет совместной жизни, я не мог представить себе жизнь без нее.

Но потом, "А ЧТО ЕСЛИ?" — спрашивал я себя.

Когда я вернулся домой в тот вечер, я изо всех сил старался быть если не веселым, то хотя бы нейтральным. Дорис знала мои настроения и видела моё притворное спокойствие.

— Что случилось, Дейв?  — спросила она.

— Ничего, наверное, я устал от работы,  — ответил я.

— Ты слишком много работаешь, тебе следует сбавить обороты и лучше заботиться о себе, может быть, записаться в спортзал,  — сказала она.

После этого, я посмотрел на нее пристально и очень критически. Видите ли, я записался в спортзал в прошлом году. Я знаю, что уходил каждое утро задолго до её пробуждения, но разве она могла не заметить результатов? Я сбросил тринадцать из восемнадцати килограммов, которые набрал с тех пор, как мы поженились, и у меня было много мышц, поскольку я занимался с персональным тренером три дня в неделю. Её новый парень был не из-за того, что я не в форме или скучный — все дело в её восприятии меня. Я — старая удобная пара тапочек. Новые сексуальные — это то, что она хочет примерить, но в основном, она будет носить старые, хотя уже не ценит их. Я не принял близко к сердцу её нерешительность, потому что Дорис нужно было поработать над собой. В конце концов, она купила то платье, на которое смотрела и о котором говорила. Она была женщиной, которой нужно много времени, чтобы принять решение. Она все ещё обсуждала с собой, стоит ли примерять своего нового мужчину.

На следующий день, меня ждал ещё один сюрприз. Телефонный жучок засек разговор, который я почти пропустил мимо ушей. На самом деле я слушал только потому, что мне было любопытно узнать, будет ли моя жена хотя бы намекать на что-то своей матери.

— Привет, мам, я хотела уточнить у тебя насчет Дня благодарения. Ты принесешь сладкий картофель, запеченный в бурбоне, и салат из брокколи?

— Конечно, дорогая, но скажи мне, как прошел обед с Марком?

— О, мама, он просто великолепен, но он хочет пойти дальше, а я не могу.

— А почему нет? Я понятия не имею, почему ты не исправила своего мужа много лет назад. Теперь ты потеряла преимущество. Дети выросли. Ты не можешь использовать их, как рычаг.

— Мама, я бы никогда так не поступила. Может, я и плохая жена, но я не могу быть плохой матерью.

— Ерунда, ты отличная жена. Жаловался ли когда-нибудь Дэвид? Я отвечу, что 

НЕТ. Ты держишь идеальный дом, прекрасно готовишь, вырастила двух замечательных молодых женщин и сохранила своего мужчину удовлетворенным в спальне. Я даже не буду упоминать тот факт, что ты вносишь больший финансовый вклад в домашнее хозяйство, чем твой муж.

— Да, но теперь я подумываю о неверности.

— Нет, это не так. Это измена только в том случае, если мужчина не дает согласия. Дэвиду нужно дать понять, что женщины физически отличаются от мужчин. Наше либидо повышается с возрастом, а их — снижается. Мы нуждаемся и жаждем разнообразия в спальне, в то время как они, хотят только секса. Мы можем удовлетворить множество мужчин, в то время как наши мужчины, ограничены своей выносливостью. То, что у тебя будет другой мужчина, никак не отразится на Дэйве. Он прекрасный человек, и он может доказать это, дав тебе немного пространства. Убедись, что он знает, что он будет на первом месте и к нему будут очень хорошо относиться.

— Я не знаю. Дэвид — маленький мальчик в некоторых отношениях, неужели ты думаешь, что он будет делиться? А если не поделится, что он тогда сделает? Я не хочу рисковать потерять его.

— Послушай, твоего отца нельзя назвать широко мыслящим, но я встречаюсь с другими мужчинами уже почти три десятилетия. Он не бросил меня, и он не жалуется. Ему потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться, но когда он это сделал, у нас все было более чем хорошо. Ты должна это знать.

— Да, но Дэвид — не папа. Я не вижу, чтобы он принял то, что у меня появится дополнительный любовник.

— Хорошо, позволь мне поговорить с Агнес, в конце концов, она справилась с его отцом, и она знает своего сына, как никто другой. Помнишь, она заставила его жениться на тебе в самом начале. Посмотрим, что она думает,  — сказала моя свекровь, а затем ещё несколькими несвязными словами закончила разговор, который выбил меня из колеи.

Что она имела в виду, говоря о моих матери и отце? У меня было ужасное чувство, что я знаю — на самом деле, я всегда подозревал, но не позволял себе в это верить. Подслушивать телефон Дорис было ошибкой. Прослушивание, заставило меня почувствовать себя неполноценным. Это было выяснение того, что люди думают о тебе, и это было не очень много.

Следующие несколько дней я ждал развития событий, но их не было, а потом ей позвонила моя дочь Бет.

— Привет, мам, мы с Пэт будем дома во вторник поздно вечером на отдыхе, но нам нужно вернуться в субботу. У нас есть горячие свидания с двумя парнями из футбольной команды, на воскресенье после их игры.

— О, хорошо, я сообщу твоему отцу, но я думала, что Пэт встречается с тем парнем Риком, который занимается плаванием?

— Ну, она встречается, но ему приходится довольствоваться тем, что она ему дает,  — хихикнув, сказала Бет.

— Думаю, времена изменились, если парни готовы позволить своим девушкам, встречаться с другими.

— 

О, мама, ты такая древняя, но расскажи мне, как идут дела с Марком?

— Никак — я замужем за твоим папой, что мне делать с Марком?

— О, пожалуйста, мама, не будь такой вчерашней. Папа — толстый старик. Он не может ожидать, что ты откажешься от небольшого секса с таким жеребцом, как Марк, из-за каких-то устаревших традиций. Ты должна пойти на это. Папа поймет. Он любит тебя, и у него действительно нет выбора. Кто захочет такого старика, как он?  — сказала Бет.

На заднем плане я услышал, как Пэтти добавила "прямо сейчас". Затем, очевидно, Пэтти схватила телефон.

— Мама, ты хочешь, чтобы мы поговорили с папой? Мы можем объяснить ему это и напомнить обо всем, что ты для него сделала. Я знаю, что он любит тебя, а кто бы мог не любить, и ты горячая штучка, он не может рассчитывать на то, что ты будешь однолюбом. Это нечестно по отношению к тебе.

— Я не знаю, твой отец никогда не перечил мне, и, видит Бог, когда он был моложе, у него была такая возможность. Возможно, он не увидит этого по-нашему. У мужчин есть эго, а твой отец может быть очень чувствительным.

— Но мама, мы знаем, что папа любит тебя, и я не вижу, чтобы он тебе в чем-то отказал, если ты объяснишь, как сильно ты хочешь и нуждаешься в отношениях с Марком. Просто убедись, что он понимает, что ты всегда будешь ставить его на первое место. Я так и сказала Рику, и он не против,  — сказала Пэт.

— Ну, девочки, ваша бабушка сказала, что поговорит с бабушкой Лэнгдон. Я уверена, что между ними двумя все решится. Я просто надеюсь, что ваш отец сможет понять, что Марк не представляет для него опасности, и то, что есть у нас с Марком — лишь тень того, что есть у нас с вашим папой.

Сказать, что я был шокирован и обижен, услышав, что мои дочери говорят обо мне, значит не передать всю глубину той боли, которую я чувствовал. Возможно, мне следовало бы утешиться тем, что моя жена и дочери по-прежнему утверждали, что Дорис все ещё любит этого толстого старика, но я этого не сделал. Я был потрясен, и прошло несколько дней, прежде чем я смог прийти в себя настолько, чтобы оценить своё положение.

Я позволил себе представить, как я должен выглядеть в глазах других. Да, я занимался спортом и был в хорошей физической форме, но я ничего не сделал с сединой в волосах или с немодной одеждой, которую я носил. Адвокат должен выглядеть консервативно, но я позволил себе выглядеть древним. Первым моим шагом, был поход в один из новых открывшихся салонов. Мне убрали часть седины и уложили волосы. Говорят, что это мужчины ничего не замечают, но Дорис даже не прокомментировала. Следующим моим шагом, была поездка в Нью-Йорк для покупки одежды. Я практически полностью сменил свой гардероб 

и старался демонстрировать своё новое стройное тело. Нет, я не выглядел снова на тридцать, но и не старше своих сорока пяти лет.

Ни Дорис, ни мои дочери этого не заметили. Когда девочки приехали домой на День благодарения, я ожидал комментариев. Но получил те же обычные поцелуи в щеку, которые, как я понял, получал уже много лет. Моя семья воспринимала меня как должное, ожидая, что я просто буду рядом, когда это необходимо, и не буду мешать, когда это не нужно. У них были другие заботы, не связанные со мной. По правде говоря, у меня было мало общих интересов с женой или дочерьми. Мы были чужими людьми, живущими в одном доме. Сейчас я знал о них больше, чем они могли знать обо мне. Я всегда был замкнутым и никогда не был открытым. Соответственно, у них сложилось обо мне ошибочное мнение.

Наступил День благодарения, а вместе с ним и семьи. Приехали Босвеллы и Лэндоны. Гостями были различные бабушки и дедушки, внуки, братья и сестры и соответствующие супруги, всего двадцать один человек собрался вокруг нашего обеденного стола, накрытого по всем правилам. Они пришли пораньше, чтобы посмотреть по телевизору парад из Нью-Йорка, а после — футбол.

Женщины, в основном, собрались на кухне, а мужчины — в гостиной. Я удалился. Быстро заглянул в семейную комнату, где за маленькими детьми присматривали моя невестка Мэриэнн и жена Ларри-младшего, Энн, вместе с моей дочерью Бет. Я направился в кабинет и заперся там. Вставив наушники, я устроился поудобнее и стал слушать разговор на кухне, через телефон жены.

— Он ушел в кабинет и закрыл дверь,  — я узнал голос моей дочери Пэтти.

— Хорошо, теперь кто-нибудь объяснит мне, что не так с моим сыном?  — услышал я голос моей матери.

— Что ты имеешь в виду, мама?  — ответила моя жена.

— Ну, у него новая одежда, новая стрижка и, если я не ошибаюсь, немного меньше седых волос.

— По правде говоря, я кое-что заметила, но не могла понять, что именно,  — сказала Дорис.

— Если я не ошибаюсь, он также похудел, по сравнению с прошлым годом,  — сказала моя сестра Пола.

Они с мужем и дочерью жили в Калифорнии и не видели меня с прошлого Рождества.

— Да, это может быть,  — сказала мама.

— Я не знаю. Последние две недели он был очень подавлен, я подумала, что у него опять проблемы на работе,  — сказала Дорис.

— Ты же не думаешь, что он знает о Марке. Правда?  — предложила моя свекровь.

— Я не могу понять. Но откуда, да там и не о чем ему знать. Я ничего не делала с Марком,  — сказала моя любящая жена.

— Возможно, у него кризис среднего возраста — он в этом возрасте, и девочки ушли из дома. Возможно, так оно и есть,  — сказала моя мать.

— Да, это объясняет прическу, потерю веса и одежду,  — предложила мать Босвелл.

— Тогда нам нужно действовать осторожно. Его нужно постепенно приводить в чувство, если 

у него кризис среднего возраста,  — сказала моя мама.

— Может, мне стоит отложить Марка на потом?  — предложила Дорис.

— Ерунда, Дэви нужен хороший, но аккуратный пинок под зад. Мы должны вывести его из этого состояния и в процессе, заставить его выполнять программу. Это не поможет, если ты тоже будешь в депрессии,  — предложила моя мама.

— Так ты думаешь, что мама должна сообщить ему, что она хочет взять любовника, да бабушка?  — спросила Пэтти.

— Ну, не так прямо, дорогая. Я думаю, что мы лучше попросим мужчин смягчить его, пусть он поговорит с папой и Ларри. Они могут успокоить его и поделиться своим опытом. Они оба счастливы и хорошо приспособились к ситуации. Нет причин, почему ваш отец, не может быть таким же. Но если он вдруг почувствовал, что стареет и жизнь проходит мимо него, то не время сразу сообщать ему, что его жена завела молодого любовника. Сначала нужно приучить его к этой мысли,  — сказала мама.

— Быть рогоносцем?  — хихикнула Пэтти.

— Конечно, нет! Твой отец — гордый человек, хороший муж и отец. Его нужно вести осторожно, и его потребности должны быть тщательно обеспечены. Я никогда не оставляла своего мужа без помощи. Я никогда не занималась сексом с другим, не заботясь при этом о своем муже. Он мог быть на вторых ролях, но в моем сердце, он всегда был на первом месте. Дэйв-старший знает, что он — любовь всей моей жизни. Это зависит от нас, и я имею в виду всех нас, чтобы мой сын чувствовал себя любимым. Дорис, ты первая в очереди, но мы тебя прикроем. ПРАВИЛЬНО?  — спросила мама, при общем согласии.

В таком духе, женщины продолжали препарировать меня и планировать, как меня следует воспитывать. Как и когда Ларри и мой папа, должны были ознакомить меня с фактами семейной жизни с "горячей женой". Они не использовали этот термин. По их мнению, они удовлетворяли естественные влечения и законные потребности Дорис. Таким образом, брак был бы крепким, и обе стороны были бы удовлетворены. В конце концов, Дорис вышла замуж молодой и принесла много жертв. Теперь, когда детей не было, она могла расслабиться, обеспечивая своего мужа. Моя мать была главной движущей силой и, очевидно, обладала наибольшим опытом. Они говорили обо мне так, как будто я был ребенком, которого они пытались заставить вести себя хорошо и правильно.

Я слушал, пока не смог больше этого выносить, а потом взял себя в руки и вышел из дома. Шел я до тех пор, пока не решил, что пора идти на праздник в честь Дня благодарения. Когда я вернулся в дом, Дорис была обеспокоена. Никто не заметил, как я ушел, и моё возвращение заставило их задуматься. Поздно вечером, когда мы остались в доме одни, кроме девочек, Дорис поинтересовалась, что меня беспокоит.

— Не знаю, кроме того, что я чувствую, что все должно измениться, и, возможно, я не хочу отправляться в неизвестность.

— 

Детка, знай, что несмотря ни на что, я всегда буду любить тебя, и что ты всегда был и будешь для меня, самым важным человеком в мире,  — сказала она, прижимаясь ко мне в постели.

Я ничего не ответил, да и что я мог на это сказать. Её слова, заставили меня почувствовать себя виноватым. Она всегда заставляла меня чувствовать себя виноватым.

В первую субботу декабря, я оказался на стадионе "Гигант" с отцом и тестем. Ларри купил билеты и очень хорошие места. Мой старик оплатил лимузин туда и обратно и спиртное для поездки. Ларри купил пиво и закуски на стадионе. Оба мужчины были очень хорошо подготовлены. После неловкого начала, когда они пытались перейти к теме о том, как здорово быть рогоносцем, они задели все основные пункты моей матери.

Главные аргументы сводились к тому, что женщинам определенного возраста, нужен молодой любовник и возможность исследовать свою сексуальность. Если вы любите свою жену, вы даете ей возможность исследовать себя и получаете от этого большую пользу. Я промолчал, не говоря ни слова, пока не наступило то завидное растянутое искривление времени, которым являются последние две минуты каждого профессионального футбольного матча. Снова вспоминаю, как мне нравилось играть в футбол в юности, и как и почему я ненавижу его смотреть.

— Я, конечно, не знаю всего, но знаю точно, что если я когда-нибудь застану Дорис с другим мужчиной, то это будет конец брака, без всяких "если" и "но".

Я произнес это так, чтобы это были мои последние слова на эту тему.

Мои старшие провели последние две минуты игры, которая длилась около двадцати минут, безуспешно пытаясь отговорить меня от моей позиции. Я просто повторял, что любая неверность Дорис приведет к тому, что я уйду.

— Кому нужна шлюха в жены? Потому что именно такой женщиной, она и будет,  — сказал я, и оба старших назвали меня незрелым и фанатичным, прежде чем отправиться в мужской туалет.

Их долго не было, и стадион, в основном, был пустым, прежде чем они вернулись ко мне, и мы отправились домой в молчаливом лимузине.

Позже вечером я обнаружил, что это была не просто очередь в мужской туалет. Они звонили домой. И моя мать, и свекровь позвонили Дорис до того, как мы вернулись домой, чтобы обсудить ситуацию. Необходимо было предпринять дальнейшие шаги. Не прошло и недели, как Ларри и папа снова потащили меня в джентльменский клуб, где были только обнаженные танцовщицы и буфетчицы. Ларри и папа попеременно предлагали мне напитки по завышенным ценам и танцы на коленях. Я ограничивался безалкогольными напитками, а мои колени были свободны от посторонних утех. Слова мудрости, от моих гедонистически настроенных старших, были о преимуществах зрелого и открытого брака.

— Я не могу представить себя, обменявшим верность жены на танец на коленях,  — сказал я перед тем, как выйти.

Я поймал такси и уехал по своим делам.

Впоследствии ничего не было сказано о том, что я бросил этих 

двух старых дураков.

Когда мы приближались к Рождеству, разговоры, как я слышал, были более напряженными. Марк ухаживал за моей женой и добивался свидания на школьных каникулах. Это было идеально для любовников. Они были свободны весь день, а я теоретически работал. На самом деле, если бы кто-нибудь внимательно присмотрелся ко мне, он бы заподозрил, что все не в порядке. Наверное, пришло время исповеди. Видите ли, я из тех, кого некоторые называют теневыми или изворотливыми. В течение многих лет, я осторожно переступал черту, пока, поддавшись искушению, не оставил черту далеко позади.

Это началось с участков с "замочной скважиной" для тех, кто не очень хорошо осведомлен: участок с "замочной скважиной" — это участок, который имеет лишь небольшую часть дороги. На таком участке может быть трудно строить, потому что доступ к основному участку земли ограничен. Мы создаем такую ситуацию в этой части страны, из-за наших архаичных законов о зонировании. Сельская земля, может продаваться участками по пять акров, без требований к разбивке на участки. Многие фермеры, чтобы выручить деньги, начинают распродавать участки по пять акров вдоль дорог. Когда основная ферма выставляется на продажу, может остаться лишь небольшая часть дороги. Таким образом, вы получаете большие участки, с так называемым доступом через замочную скважину.

Вблизи шоссе штата Нью-Йорк, было десять участков с замочными скважинами, все они были благоустроены передвижными домами или сборными домами с двумя спальнями. Они находились в глуши. Они находились в двадцати милях по некачественным окружным дорогам, от развязки на шоссе. Это была очень нежелательная и, следовательно, недорогая недвижимость. Пришел крупный национальный ритейлер, которому нужен был склад, с хорошим доступом к межштатной системе. Все, что им было нужно — это десять участков с замочными скважинами и новый въезд на шоссе. Никаких проблем, и мой приятель Джимми был там с информацией задолго до того, как она просочилась наружу.

Когда я стучался в двери, чтобы продвинуть свои услуги, я увидел это. На ветхом столбе забора, висела маленькая табличка "Продается". Это оказалось двести пятьдесят с лишним акров низкокачественного пастбища. Остатки старой молочной фермы, находящейся далеко за пределами зоны перепланировки, но расположенной на старой окружной дороге. Эту дорогу, скоро нужно будет заменить на хорошую дорогу штата, которая приведет прямо к шоссе. Это была земля, которая стоила в лучшем случае пятнадцать сотен за акр и скоро станет в двадцать раз дороже. Нужно было быть святым, чтобы устоять, а я не был святым.

Покупка земли опустошила мой 401-к и все сбережения, которые у меня были. Я остался без денег. Мой бизнес стал денежной воронкой, для уплаты налогов и развития земли. Я вложил их в вайомингскую корпорацию Stuуvеsаnt Ltd., которую один сомнительный тип, продал мне за семь тысяч долларов. Он создал её пять лет назад для таких, как я, которым нужно было скрыть то, что они делают. В штате Вайоминг требовалось не раскрывать ни должностных лиц, ни директоров, ни 

акционеров. Ничто не связывало меня со Stuуvеsаnt. Мне оставалось объяснить Дорис, что мой бизнес находится в затруднительном положении, и я почти не участвую в расходах по дому. Я не мог сказать ей, почему мои финансы пошатнулись, поэтому я солгал. Я винил экономику и жесткую конкуренцию.

Любая другая жена рассердилась бы или, по крайней мере, дала бы мне понять, какой я неудачник. Дорис поцеловала меня и сказала:

— У нас все будет хорошо, Дэви, пока мы все здоровы и вместе, какая разница.

Дорис работала на дополнительных занятиях и урезала все, кроме того, что было нужно девочкам. Она обходилась без всего. Думаю, она не купила себе ни одного нового предмета одежды за те полтора года, что я боролся. Я обещал, что компенсирую ей все, когда придет время. Но почему-то этого, так и не произошло.

Через два года после покупки я продал последний акр, средняя цена, которую я получил, была двадцать две тысячи за акр. После этого, я уже занимался скупкой перед государством, чуть дальше того места, где они покупали. Возникли вопросы. Инсайдеры, привыкшие делать то, что делал я, были подозрительны. Требовалось провести расследование, но большие шишки не хотели убивать гуся, несущего золотые яйца. Я был маленьким и не мешал им.

Я не трогал деньги. Я сказал себе, что это на нашу старость — мою и Дорис. К тому времени люди все забудут, и я смогу придумать для своей семьи, какое-нибудь правдоподобное объяснение того, как были честно заработаны мои грязные деньги. Меньше всего мне хотелось, чтобы Дорис и наши семьи узнали, какой я на самом деле человек. Любой ценой, я должен был защитить свой секрет. Я и подумать не мог, что буду посвящать в грязные секреты свою семью.

•  •  •

Сочельник мы провели у родственников, как это уже вошло в обычай, но день Рождества, был большим праздником в доме моей семьи. Мы приехали рано, так как мама и Дорис договорились между собой. Как обычно, Дорис приготовила огромную жареную индейку с начинкой. Мама Босвелл готовила коронное жаркое из баранины, а моя мама ставила в духовку окорок. Было около часа дня, когда я поднимал фаршированную индейку в тяжелой железной сковороде для жарки, из багажника нового "Мерседеса" Дорис. Машина, за которую был внесен большой аванс, была подарком на день рождения от её родителей.

— Дэвид, когда ты закончишь с индейкой, я бы хотела поговорить с тобой в кабинете,  — сказала моя мама.

Это не было просьбой, но в её тоне не было враждебности, если не сказать больше, он звучал сочувственно.

Кабинет был небольшой комнатой в передней части дома, немного изолированный. Когда я вошел, мама сидела на диванчике или кресле, в комнате было ещё несколько стульев, но она указала, что я должен сесть рядом с ней. Я сел рядом с ней, когда она повернулась ко мне, наши колени почти соприкоснулись. Она взяла обе мои руки в свои, и я почувствовал 

прохладный комфорт этих рук, так хорошо знакомых мне в молодости.

— Дэвид, что происходит — ты не похож на себя. Если у тебя проблемы, я и все остальные члены этой семьи, готовы помочь тебе.

Она сказала это, наклонившись ко мне, глядя мне прямо в глаза, ожидая ответа, возможно, просьбы о помощи или руководстве. Мать разговаривает с проблемным сыном, надеясь дать ему утешение, в котором он нуждается.

— Что может быть не так, у меня любящая и поддерживающая семья — ВЕРНАЯ жена и две ПРЕДАННЫЕ дочери.

Я позволил словам, которые я использовал, сделать акцент. Моя мама не глупа, она услышала то, что не было сказано.

— Давид, честный человек, поддерживает свою жену в том, в чем она нуждается. Быть хорошим мужем — это часть того, что ты идешь на жертвы, как твоя хорошая жена так часто жертвовала ради тебя, последние двадцать лет.

Моя мать была очень умной женщиной. Она сразу поняла, что я не такой уж невежественный дурак, за которого меня принимали, и придумала своё ответное слово. Это был умный призыв к доброте и справедливости, которые она привила мне в детстве, к тем ценностям, которые мы перенимаем от наших родителей и культивируем своим личным поведением. С её точки зрения, я понял, что речь идет о приверженности мужчины своему браку и семье. Это был странный случай, когда она совершенно неправильно оценила своего сына, и в этой ошибке, был полностью виноват я. Я так долго вводил всех в заблуждение, что они уже не знали меня. Это был не тот хороший надежный человек, за которого меня принимали. Я носил костюм незадачливого мужа и отца, человека, которым можно воспользоваться из-за его собственной доброй и любящей натуры. Её подход, никогда не мог подействовать на человека, которым я являюсь, но она не могла знать, что спящий проснулся в новом мире, где технология раскрыла все секреты, а человеческая коррупция преобладает.

— Дело в том, что я не считаю, что иметь шлюху в качестве жены — это почетно. Конечно, все вещи продаются — мы продаем себя за то, что хотим, и это не всегда деньги. На самом деле, это редко деньги, даже когда они переходят из рук в руки. Тем не менее, не все сделки бесчестны. Некоторые, мы заключаем перед Богом. Мы даем обещание и просим благословения. Правда, мы не всегда держим своё слово, но старание должно быть. Иначе женщина может закончить тем, что поцелует своего сына на ночь губами, ещё теплыми от её неверности.

На последней фразе мама отпрыгнула назад, как будто я дал ей пощечину, до этого момента, она была готова продолжать спор. Я видел, как в её глазах играли эмоции: удивление, стыд, гнев и, наконец, боль.

— Дэвид, что ты сказал?

— Я сказал, что твои поцелуи, когда ты возвращалась домой после прелюбодеяний, были мерзостью.

Она выпустила мои руки и выбежала из комнаты. Мне не нужен был телефон, чтобы услышать слова страдания 

Дорис, когда моя мама выбежала из комнаты.

— Мама, что случилось?  — заплакала Дорис.

Она, должно быть, ждала кивка моей матери, чтобы устроить мне засаду, очевидно, это было запланированное вмешательство, возможно, все члены семьи планировали ударить меня в течение дня.

Когда я вышел из комнаты, рядом никого не было, мама, очевидно, убежала на кухню, прихватив с собой другого свободного члена семьи. Я решил, что для меня стратегическое отступление было в порядке вещей, и вышел через парадную дверь так тихо, как только мог. У меня все ещё были ключи от "Мерседеса" Дорис, поэтому я поехал в Государственный парк на смотровую площадку Хендрика Хадсона, дорожку влюбленных из моей юности. Мне потребовалось до конца выпускного класса, чтобы найти здесь девушку, и тогда я не продвинулся дальше первой базы. Я не был и не являюсь Казановой. Но когда мне исполнилось двадцать пять, и я только что закончил юридический факультет, женщины стали смотреть на меня совсем по-другому, к сожалению, к тому времени я уже был на крючке. Дорис завладела мной и не отпускала.

Если посмотреть на мою ситуацию, то это были две стороны одной медали. Когда Дорис хотела меня, от меня ожидалось, что я буду подчиняться. Теперь, когда она искала другого, меня попросили и ожидали, что я снова стану в строй, позволив ей получить свободу, в которой мне было отказано. Странно, но я мог видеть логику. Дорис пожертвовала гораздо большим, чем я, ради нашего брака. Она заставила его работать. Она вырастила следующее поколение, и если бы я предоставил это мне, мы бы, вероятно, никогда не завели детей, не купили дом, не планировали пенсию и вообще ничего не внесли бы.

Теперь Дорис хотела немного, как она считала, безобидного веселья. Немного того, чего ей так не хватало. Она не отказывала мне в этой возможности, просто не верила, что я смогу воспользоваться предложением. Видите ли, я старый и толстый.

Добрые намерения моей мамы сегодня заключались в том, чтобы заставить меня увидеть мои ограничения, но убедить меня в том, что все они по-прежнему любят меня и сделают это, как можно легче для меня. Они были добры, как им казалось, а я вёл себя как эгоист. В каком-то смысле я все время знал, что до этого дойдет. Я не слепой и не глупый, но мама и Дорис во многом правы — я до сих пор ребенок. К сожалению, я не остался в детстве. Я испорчен. Я видел, как играют в эту игру, и опустился в грязь, чтобы играть. Обманывая себя, что делаю это ради других или что это было необходимо. Это не так. Я жульничал, потому что хотел выиграть, и больше ради выигрыша, чем ради денег. Уступить Дорис было бы проигрышем, а я проигрывал Дорис уже двадцать лет.

Припарковавшись на парковке, я достал свой планшет и открыл программу-шпион.

— Его нет нигде в доме, и маминой машины нет,  — услышал я 

слова моей дочери Бет.

— Если повезет, он не вернется,  — услышал я комментарий Энн, жены моего шурина Ларри.

Я всегда знал, что Энн меня недолюбливает, но теперь у нее была причина. Энн — настоящая горячая штучка. Её нельзя назвать красавицей, но она излучала сексуальность, и у нее был так называемый "голос спальни", а также флиртующие манеры, которые к нему прилагались. Я понял, почему Ларри-младший, который не самый острый инструмент в сарае, женился на ней, но это был глупый шаг — эта женщина, фактически, транслировала свои неверности. Ларри игнорирует не слишком тонкие сплетни и довольно вопиющее поведение своей жены. Мой шурин работал вице-президентом, в банке своей семьи. Это было явное кумовство, но вполне приемлемое в той отрасли. Его жирная зарплата и социальное положение гарантировали, что, как бы тяжело ни играла Энн, она всегда возвращалась домой за комфортным образом жизни.

У Энн и Ларри был пятилетний сын, у которого были такие же светлые волосы и голубые глаза, как у его предполагаемого отца. Как пара, они, казалось, всегда ладили. Теперь, пока я слушал, моя мать вынашивала план.

— Мой сын, более чем упрям. Он, практически, в лицо, назвал меня шлюхой,  — сообщила мама своим слушателям.

— Я в это не верю,  — сказала моя свекровь.  — Дэйв слишком хороший человек для этого.

— Мне трудно в это поверить, но я слышала то, что слышала. Похоже, он как-то все знает. Должно быть, старики были небрежны в своих словах, а он вырвал все из контекста,  — объяснила дорогая старая мама.

— Что же нам делать, я не хочу потерять своего мужа,  — сказала Дорис.

— Мы должны быть хитрее. Если он не захочет пойти добровольно, мы должны использовать какую-нибудь уловку,  — сказала моя мама.

— Я не знаю, мы не должны недооценивать моего брата. Он всегда был хитрым. Не самым умным, но самым хитрым. Вспомни, что он сделал с дядей Джеком во время игры в покер, он может быть очень хитрым,  — услышал я слова сестры.

Она имела в виду то время, когда, будучи подростком, я обнаружил, что мой дядя довольно часто жульничал в наших покерных играх, которые проходили раз в две недели. Все об этом знали, но ничего не предпринимали, поскольку мы играли на копейки. Тем не менее мне было неприятно, что меня обманывают, поэтому я выяснил, как он складывает колоду, когда тасует, и обманул его в ответ. В течение нескольких недель он постоянно проигрывал, но не мог разоблачить меня, не разоблачив себя. Игры резко закончились, и дядя перестал со мной разговаривать. Моя сестра вспомнила об этом, потому что спросила меня, в чем проблема дяди Джона, и я рассмеялся, сказав ей.

— Да, но у него есть слабость, которой мы можем воспользоваться,  — сказала моя мама.

Затем она изложила свою схему. Слабостью, о которой она говорила, была моя неспособность переносить алкоголь. Я не пью, но я счастливый пьяница, пока не засну. Дайте мне достаточно спиртного, и 

я отключусь.

Мамин план был прост — напоить меня на семейной вечеринке, в канун Нового года. Пока они будут подливать мне напитки, Энн будет подбираться ко мне. Когда я буду счастлив от выпитого, она начнет делать откровенные предложения, которые я обязательно запомню, когда протрезвею. Когда я буду настолько пьян, что не буду понимать, что происходит, и, следовательно, не буду помнить, они отведут меня наверх в спальню и разденут. Делали несколько фотографий обнаженной Анны и меня, а утром... Я бы проснулся и обнаружил, что нахожусь в чужой постели, а передо мной стоит разъяренная жена.

Когда мне предъявят доказательства моей неверности, я едва ли смогу возразить на предложение жены, открыть наш брак для других. Конечно, открытие нашего брака означало бы, что Дорис будет иметь право играть, пока я остаюсь дома. Камнем преткновения, стало нежелание Энн заниматься сексом с тем, кого она называла старым толстяком. Всеобщим мнением, было отсутствие у меня сексуальной привлекательности. Энн была лучшим выбором. Поскольку Ларри был моим хорошим другом, фактор вины был бы усилен. И, в конце концов, ей не нужно было ничего делать, просто получить несколько фотографий, чтобы помочь в этой схеме, поэтому они выбрали жену моего брата Сэмюэля, Элейн. Она была робкой крошкой, которая боялась своей тени. Её втянули в план, из-за её желания соответствовать. Она также была идеальным свидетелем, будучи самым новым членом семьи, замужем за моим братом всего два года и в данный момент, беременной.

С переднего сиденья дорогого автомобиля моей жены, я смотрел на Северные Катскиллы, где Вашингтон Ирвинг поставил Рип Ван Винкль. Это странный вид в зимнем тумане, пробивающемся сквозь темные горы. На востоке серебрится река Гудзон. Это хорошее место для народной сказки Ирвинга, но не место для того, чтобы слушать, как умирает твой брак.

Но тут заговорила Дорис.

— Мы должны дать Дэйву ещё один шанс — больше времени,  — сказала она.

— А как же Марк, он будет ждать?  — спросила её мать.

— Марк очень волнуется. Мы оба не работаем на этой неделе, и это идеальное время для того, чтобы, как он выразился, снять комнату. Однако мне нужен мой Дэвид, он моя первая и настоящая любовь. Я собираюсь поговорить с ним. Он никогда ни в чем мне не отказывал, и я не могу представить, чтобы он полностью отказал мне в этом. Мы с ним, должны прийти к взаимопониманию,  — сказала она.

— Послушай, мой план сработает. Он суров, но твой муж заслужил это своим отношением. Я предлагаю тебе ещё немного поговорить, но будь осторожна, не заставляй своего любовника ждать из-за моего глупого сына,  — сказала моя мать.

— Я дам Дейву ещё одну попытку, чтобы он сделал шаг вперед,  — сказала Дорис, завершая разговор.

Мне ничего не оставалось, как вернуться и сидеть за рождественским ужином с семьей. Я получил очень прохладный прием от всех, кроме Энн, которая, очевидно, смирилась с необходимостью флиртовать со старым толстяком. Дорис схватила 

меня и потянула за дверь к своему "Мерседесу".

— А как же Рождественский ужин?  — спросил я.

— Мы не вернемся туда. Нам нужно поговорить,  — сказала она.

— Есть ли о чем поговорить?  — спросил я.

— Да, но не в машине,  — лукаво улыбнулась она.

Она поехала в "Хилтон". Она позвонила заранее и забронировала номер, и когда мы приехали туда, бутылка шампанского уже ждала нас.

— Ты вспомнила,  — сказал я.

— Как я могла забыть, это же, в конце концов, был мой первый раз.

— Это последний раз?

— Нет, если этого можно избежать — пожалуйста, Дэйв, поговори со мной.

— О чем тут говорить?

— Об этом,  — сказала она, придвигаясь ко мне, обвила руками мою шею и притянула меня в затяжной поцелуй.

Оттуда был короткий шаг, до огромной королевской кровати.

Она опустилась на меня, что не было обычным явлением в эти дни. За годы совместной жизни, она научилась пользоваться языком и ртом, чтобы делать минет. Когда я попытался ответить ей взаимностью, она снова прижала меня к себе.

— Это твое время,  — сказала она.

— Но...

— Никаких "но", я ублажаю своего мужа, человека, которого люблю больше всех на свете,  — сказала она.

Она намеревалась высосать меня досуха, и ей это удалось. После того как я кончил ей в рот, и она проглотила все до последней капли, она не теряла времени, чтобы снова сделать меня твердым. Она села на меня и начала мучительный медленный трах. Она знала моё тело, она могла буквально держать меня на грани оргазма так долго, как ей хотелось. Она доводила меня почти до конца, а потом сдерживала. Я знал, что она наслаждается своей властью, но получал мало сексуального удовлетворения от медленного темпа.

Когда, наконец, она отпустила меня, и я испытал умопомрачительный оргазм, она захотела поговорить.

— Что не так, любимый?  — спросила она.

— Что может быть не так?

— О, пожалуйста, остановись, это не мы, я люблю тебя и всегда буду любить. Я хочу быть с тобой всегда, пока смерть не разлучит нас, как мы и обещали.

— Отказавшись от всех остальных?

— Ты знаешь, что я никогда не смогу полюбить другого. Использовать да — любить нет,  — сказала она.

— Есть ли разница?  — спросил я.

— Конечно! Я пытаюсь убедить тебя, что мы навсегда останемся вместе и неразлучны,  — сказала она.

— Ты можешь держать птицу в клетке, но не оставляй дверь открытой.

— Что это значит? Я предлагаю каждому из нас свободу, потому что мы любим друг друга, это то, что нас связывает — я не улечу,  — сказала она.  — Пожалуйста, ты мне не веришь?

— Верю, но ты ошибаешься.

— Нет, поверь мне, я могу любить только тебя,  — сказала она.

У меня не было ответа, она упустила момент, не сумев понять другую сторону.

— Пожалуйста, не позволяй мужской гордости ранить нас. Мы говорим только о телесной функции, это ничего не значит.

— Дорис, пожалуйста, поверь мне, это тот спор, который ты не можешь позволить себе выиграть. Будь счастлива с тем, что у тебя есть,  

а я останусь при своем мнении. Только не открывай дверь.

— Не упрямься. Ты знаешь, что я всегда буду заботиться о тебе, как и раньше. Я нужна тебе, не будь глупцом,  — сказала она.

Я обнял её, понимая, что будущего у нас может не быть. Она не могла понять, что мы, в основном, все лгали. Да, ложь была упущением с моей стороны, неспособностью или неумением говорить непривлекательную правду. Я девятнадцать с лишним лет, избегал главного вопроса в нашем браке, пока Дорис не поверила в изначальную ложь, которую она говорила сама себе и которую я никогда не оспаривал.

— О, я люблю тебя, все будет хорошо, поверь мне,  — говорила она, не понимая, что проблема не в ней.

— Нет, поверь мне, я никогда не приму то, что ты предлагаешь. Я выполнил свою часть сделки,  — сказал я и закончил разговор.

•  •  •

В среду следующей недели, Марк пригласил мою жену к себе на обед. Я слушал достаточно долго, чтобы убедиться, что они совершили поступок, положив конец моему браку. Видимо, по какому-то взаимному соглашению, любящая пара не упоминала о муже-рогоносце. Как будто меня не существовало.

В пятницу, был канун Нового года. Я начал пить в своем любимом заведении "Ирландский туман". Это ресторан-бар. На выпивку я пригласил всех своих старых друзей, но никого из членов семьи. Сам я остался строго с безалкогольными напитками. Я приехал в дом Ларри-младшего только в 8 вечера, и то на такси. Моя старая Ноndа, была припаркована ранее в тот день, на некотором расстоянии от дома Ларри и, надеюсь, осталась незамеченной. Когда приехал, от меня пахло баром, в котором я пробыл большую часть того дня, и вел я себя немного хуже, чем обычно.

Вскоре мне принесли очень крепкий напиток. Они начинали медленно, но быстро повышали уровень алкоголя. Мне было чертовски трудно избавиться от них, но, к счастью, Энн и Ларри верят в комнатные растения. Они и несколько походов в туалет, позволили мне оставаться трезвым, пока я вел себя как пьяный.

Энн пригласила меня на танец и, не дожидаясь ответа, подняла меня на ноги и принялась тереться об меня. Я позволил ей делать все, что она хочет, и через некоторое время ответил настолько пьяно, насколько мог. Судя по всему, это произошло, примерно, через полчаса после падения шара на Таймс-сквер, к тому времени, я уже притворялся полностью опьяневшим. Должно быть, это было убедительно, поскольку Энн и Элейн взяли меня за руки и стали помогать подниматься по лестнице.

Дойдя до спальни, которую я принял за гостевую, они бросили меня на кровать.

— Сними с него одежду, пока я раздеваюсь, а потом ты сможешь сделать фотографии,  — сказала Анна Элейн.

Я позволил Элейн начать, она довольно неуверенно расстегнула пуговицы на моей рубашке и сняла её.

— Ты знаешь, он не очень толстый — на самом деле, он довольно спортивный,  — сказала Элейн.

— Неважно, просто сними с него штаны,  — сказала Энн, аккуратно опустив 

платье на стул и распустив волосы, стоя в своем сексуальном шелковом белье.

Пока Элейн пыталась расстегнуть мой ремень, я заговорил.

— Не думаю, что я хочу, чтобы ты это делала, если, конечно, Энн не собирается заняться сексом с этим старым и не очень толстым мужчиной,  — сказал я.

Элейн отпрыгнула назад, с выражением удивления на лице.

— БЛЯДЬ-БЛЯДЬ-БЛЯДЬ,  — завизжала Энн.

— Моя сестра предупреждала тебя, но кто слушает в этой семье,  — сказал я.

— А теперь вы двое, спускайтесь вниз и отправьте сюда пизду-изменщицу, которая называет себя моей женой.

— Сейчас же, пока я не трахнул вас обоих, к чертовой матери,  — сказал я.

С этими словами они выбежали из комнаты, причем Энн остановилась только для того, чтобы схватить своё платье.

Прошло, казалось, много времени, пока я сидел и прислушивался к суматохе внизу. Было слышно несколько повышенных голосов, но я даже не пытался подслушать — подслушивающая часть этой маленькой драмы, была закончена. В итоге, Дорис появилась в дверях спальни.

— Ты хотел меня видеть?  — спросила она.

— Да, входи и садись,  — сказал я настолько мягким и дружелюбным голосом, насколько это было возможно в данных обстоятельствах.

Дорис села, и слезы начали течь. Водяной поток закончился, когда у нее началось истечение из носа. Ей было так жаль, что она совершила ужасную ошибку, слушая других.

— О чем ты сожалеешь, Дорис, о том что хотела другого мужчину или о том, что трахалась с ним в прошлую среду в его квартире?

Она вскрикнула, и я впервые увидел страх.

— Нет, наверное, просто схема моей матери не сработала, и теперь ты попалась?

— Пожалуйста, Дэвид, я люблю тебя, это ничего не значит, ты должен в это поверить. Я знаю, что ты любишь меня и простишь,  — сказала она, возможно, она была немного обманута тем, как я был спокоен.

— Нет, Дорис, не люблю.

— О, пожалуйста, Дэвид, прости меня и позволь нам забыть об этом.

— О, я прощаю тебя, Дорис, на самом деле не за что прощать, кроме небольшого обмана. Проблема в остальном. Видишь ли, я не люблю тебя, никогда не любил и, наверное, никогда не смогу.

— Ты не это имеешь в виду, Дэвид, это говорит твой гнев.

Я не мог удержаться, но рассмеялся.

— Разве я кажусь злым? Позволь мне заверить тебя, что это не так. Я провел последние девятнадцать с лишним лет в этом браке. Все было не так уж плохо. Это была, своего рода, позолоченная клетка, но теперь дверь открыта, и я выхожу через нее с благодарностью к тебе за то, что ты, наконец, освободила меня.

— Дэвид, пожалуйста, ты не это имел в виду. Я не позволю тебе развестись со мной из-за такой мелочи, после стольких лет любви и преданности, которые я тебе дала.

— Делай, что хочешь, я ухожу. У меня все получилось, ты держала меня на привязи из-за чувства вины, а теперь у меня его нет. Ты хотела открытого брака, и я даю тебе самый 

открытый брак, который только может быть. А именно, брак без обременения в виде мужа,  — с этими словами я встал и начал уходить.

— Что ты скажешь нашим дочерям?  — спросила она, начиная злиться.

— "Прощайте" — это все, что я скажу этим шлюхам. Хотел бы я верить, что они не мои, но, учитывая, какие они и какая моя мать, у меня нет сомнений. Так что "Прощайте" — это все, что у меня есть для них, и ничего больше.

Потом я остановился и подумал, что это неправда.

— Мои девочки — это малышки, которые всегда будут у меня. Они заперты в моем сердце, там они так и не выросли. Им все ещё интересно, перейдут ли утята через дорогу,  — сказал я.

С этими словами, я оставил плачущую жену и спустился по лестнице. Конечно, мама, поддерживаемая отцом, попыталась остановить мой уход.

— Куда ты идешь?  — потребовала мама.

— Хороший вопрос, на который у меня нет ответа, но я предполагаю, что в те места, которые я уже двадцать лет не посещал,  — сказал я.

— Так ты просто собираешься сбежать, потому что жизнь пошла не по твоему плану,  — сказала она.

— Нет, я уезжаю, чтобы найти жизнь, ту, которой мне не хватало.

— О, пожалуйста, Дэвид, будь благоразумен, все, что у тебя есть — здесь, все, кто тебя любит — здесь. Все, что мы когда-либо делали, было для тебя, не позволяй глупой мужской гордости разрушить твою жизнь. У тебя нет жизни без нас. Как ты будешь жить? Кто будет заботиться о тебе?

— Если ты уйдешь, назад дороги может не быть, сынок. Подумай, что это значит. Дорис была добра к тебе. Мы все знаем, как ты зависим,  — сказал мой отец.

— Извини, но я уже ушел, ты просто не заметил. Ключ был в замке, его просто нужно было повернуть,  — сказал я.

С этими словами я нежно поцеловал маму в щеку и ушел, широко помахав рукой остальным и твердо попрощавшись. Я оставил свою жену, дочерей, братьев и сестер, родителей. Я был свободен. Был один, но на самом деле, внутри я всегда был один, но мне недолго оставалось быть одиноким. У пожилого, но не толстого мужчины был величайший афродизиак в мире — деньги, исчисляемые миллионами, физическая привлекательность. Я обналичивал деньги и отправлялся в самые отдаленные места, которые только мог найти. Я менял одну старую шлюху на столько молодых, сколько мог вынести. Я вышел из тюрьмы после двадцати лет заключения, и меня ждал новый, другой мир.