Пятнадцать минут

Старые электронные часы на руке показывали без пяти шесть. Это значит, что уже через несколько минут старый ПАЗик тронется от не менее старой АТП, и, грохоча крышкой радиатора, помчится к первой остановке. Я сладко зевнул, осмотрелся по сторонам. Слева и справа было поле, сплошное поле аж до горизонта, лишь слева и чуть сзади виднелись одноэтажные бараки скотобазы, от которой я возвращался с ночной смены. Впереди, метрах в пятидесяти от меня, маячила полуразвалившаяся будка, по факту являющейся остановкой. Это была именно та остановка, которая является первым пунктом прибытия старого ПАЗика, который уже минуту назад должен был отбыть от не менее старой АТП.

Было у меня времени до прибытия автобуса примерно пятнадцать минут. По факту, ПАЗик обязан был выезжать с АТП без пятнадцати шесть утра, чтобы ровно в шесть ноль, ноль быть у первой остановки, но водитель на это клал, да и пассажиров в такую рань, кроме, конечно меня, и еще парочки неудачников — сторожей со скотобазы, почти не было. А мы, сторожа то бишь, особо не возражали. Подходя к остановке, я уже было хотел рухнуть на скамейку и слегка эти пятнадцать минут вздремнуть, но планы мои слегка поменяло тело. Тело это было женское. Лица, я, увы, не видел, так как оно было повернуто к стене, но, по анатомическим пропорциям мне без труда удалось понять — передо мной женщина. Это самое тело спало. Развалившись в неудобной позе, она слегка похрапывала, подергивая босой ножкой.

Другая конечность, к слову, была обутой в какую-то дешевую босоножку и капроновый носочек. Я вышел на дорогу, осмотрелся, пытаясь найти товарищей этой дамы, так как, судя по запаху, и пятнам грязи на платье, а так же свезенным локтям и коленкам, данное тело было, мягко говоря, не трезвое, и в таком состоянии вряд ли могло проделать столь длинный путь самостоятельно. Почему длинный? Да потому что первое, что я предположил, увидев ее, это то, что сегодняшнюю ночь данный социум провел в клубе, что в поселке. К нам в район часто приезжали молодые, и не очень с соседних деревень, дабы покуражиться в злачных местах, на подобии вышеназванного клуба. А идти от туда до этой остановки пешим ходом займет минут тридцать, а может и все сорок. Автобусы то еще не ходят. Так же можно было бы предположить вариант, что данная гражданка дрыхнет тут еще с вечера. Перебрав алкоголя, она так и не дождавшись заветного ПАЗика, уснула прямо на остановке. Но вот свежие, еще не засохшие пятна грязи на подоле потертого платьица отметали данную теорию.

Внезапно я осознал, что стою один посреди дороги, пытаясь играть в Шерлока. Еще раз оглядевшись по сторонам, я заметил валяющуюся босоножку чуть дальше остановки. Подойдя, я поднял обувь и направился обратно к остановке. Возможно, моя первая теория была не верна, и девушка реально добралась до сюда сама. Подойдя к ней, я надел босоножку на 

ее ступню. Тело в ответ, что то фыркнуло и начало шевелиться. Я молча наблюдал, как она пыталась повернуться, ерзая на скамейке. Та босоножка, что я вежливо ей вернул, и, даже надел, слетела и упала на землю. В итоге, спустя полминуты, девушка затихла. Она улеглась на спину, и я смог лицезреть ее пухлое от перепоя лицо. Лицо это, кстати, особо привлекательностью не пахло. На вид ей было примерно лет двадцать восемь, может тридцать. Широкие скулы, узенький лоб, едва различимые черные усики над верхней губой... Я вздохнул, пожал плечами, мол, не за что, всегда пожалуйста, больше не теряйте, и присел на свободный край скамейки.

Времени на часах было четыре минуты седьмого. Спать после ночной смены мне уже, почему то не хотелось. Да даже если бы я и попытался это сделать, громкий храп черноволосой гражданки не позволил бы мне сомкнуть глаз. Да, черноволосая... Тут я поймал себя на мысли, что рассматриваю свою соседку по скамейке. Черные волосы, собранные в пучок, длинная прямая челка, закрывающая почти отсутствующий лоб, загорелая, я бы даже сказал, очень загорелая зона декольте. Пухлое пузико, короткие ножки. Взгляд сам как то вернулся к загорелому треугольнику. Он то и дело цеплялся за кусочек бюстгальтера, выглядывающий из под ткани платья. Я заставил себя отвернуться и думать о чем то отрешенном. Не то, чтобы у меня давно не было женщины, но, как бы так сказать, у меня ее не было вообще.

Да, да, я был гребанным двадцатилетним девственником, которому никто не дает. Хотя, я даже не пытался брать. И вот сейчас я сижу ранним утром на остановке около выпившей и спящей дамы с внешностью поварихи из детского садика, и посещают меня в этот момент очень, ну просто очень дикие и непотребные мысли, о которых воспитанный мальчик даже и не посмел бы думать.

«Одним глазком... «— Шептало мне на ушко нечто, голосом Горлума из Властелина Колец.  — «Одним... глазкооом... »

Я резко встал со скамейки и снова вышел на дорогу. Ни единой души. Быстрым шагом я вернулся к остановке и громко сказал:

— Гражданочка!

В ответ невнятное мычание и попытка поднять свисающую со скамейки руку.

— Гражданочка!  — Повторил я попытку, уже толкая женщину в плечо.

Поняв, что все это безрезультатно, и данное тело просто не в состоянии прийти в себя, я, с удивительной для самого себя решительностью, схватил даму за грудь. Что-то во мне взорвалось. И не от ощущения настоящей женской груди у себя в ладони. Сама ситуация взбудоражила мою кровь, будто я снова, как в детстве, держа в руке скомунизженный с рынка персик, бежал с друзьями по дороге, ощущая нереальный прилив адреналина от совершенного. И вот сейчас, я, так же как и тогда, держу в руке запретный персик, а внутри меня будто бьет адреналиновый фонтан, ну, и еще писька встала. Дрожащим дыханием я продолжал мять в руке грудь пьяной женщины, а мысли в 

голове были такие, что мама не горюй, лет семь точно дадут. Наплевав на мораль, а потом и на закон, я схватил обе лямки платья вместе с лифчиком и стянул их с плеч вниз.

Из чашечек бюстгальтера вывалились желеобразные дойки с большими темными сосками. Я чуть не кончил от увиденного. Дрожащие ноги вновь понесли меня к дороге. Беглым взглядом осмотрев окрестности, я бегом вернулся обратно и обеими руками вцепился в дряблые груди спящей женщины. Это было блаженство. Потеряв все нормы осторожности, и, казалось бы, абсолютно не боясь внезапного пробуждения безвольной дамы, я щипал ее за соски, крутил их, хватался за молочные железы так, что на них оставались следы от пальцев. В какой то момент, я наклонился над грудью и буквально всосал торчащий ниппель в рот вместе с ореолом. Поиграв с ним язычком, я переключился на второй. Ощущая во рту теплый сосочек, мне дико хотелось укусить его, вцепиться зубами в этот затвердевший у меня во рту кусочек плоти. Кое как оторвавшись от сладких грудей, я вновь помчался на дорогу. Вокруг было все так же пусто. Я глянул на часы — табло показывало десять минут седьмого. В голове крутилось множество мыслей, а адреналиновый поток все не стихал, громко ударяя мне в виски.

«Довольно! Ты и так слишком много себе позволил! », «Да, да, сворачивайся! Автобус скоро приедет, тебе надо замести следы! », «Не слушай их, у тебя есть целых ПЯТЬ минут, и, еще многое, чего ты не успел... »

Змей искуситель с голосом известного персонажа опять взял волю надо мной. Я подошел к женщине, все так же что-то бормочущей себе под нос. Трясущимися руками я натянул лямки бюстгальтера обратно на плечи, запихал дряблые титьки обратно в чашечки, поправил лямки платья, и... одним движением откинул подол платья до пояса. Ощущение того, что от заветного женского лона меня отделяет лишь тонкая черная ткань трусиков, не давала мне покоя. Своим телом управлял уже не я, а мой готовый за секунду кончить писюн. Пальцы сами стащили трусы вниз, хватая их за тугую резинку. Кружевная ткань нехотя сползла, застревая между задницей и скамейкой. Я смог лицезреть лобок и половые губы этой дамы.

Неаккуратно выбритая, с красными прыщиками, она манила меня, тянула к себе невидимыми руками. В очередной раз поддавшись своему писюну и еще каким то демонам у меня в голове, я взобрался на женщину, игнорируя ее булькающее ворчание. Кое как закрепившись на узкой скамейке, я направил член в район влагалища, но не все было так просто. Спущенные не до конца трусы не позволяли мне шире раздвинуть ноги женщины, поэтому мне пришлось слезать обратно и стягивать гребаные трусы. Резко рванув их на себя, я стащил их с ног, скинув единственную босоножку. Раскинув ноги женщины в стороны, и слегка сдвинув ее таз со скамейки, я попытался войти в нее стоя. Головка моего члена уперлась в мягкие губы и 

дальше, видимо, никуда не собиралась. Громко чертыхнувшись, я собрал во рту всю слюну и плюнул в ладонь. Быстро размазав ее по всему члену, я повторил попытку. Головка, под сильным давлением моего тела, сначала вновь уперлась в волосатые губы, побагровела, после чего резко скользнула чуть вниз и исчезла в недрах женщины. Последняя дернулась, но звуков никаких не издала.

Я замер, прислушиваясь к окружающему. Время показывало четырнадцать минут. Значит, у меня есть целых шестьдесят секунд. Медленно, не торопясь, я подался вперед, ощущая, как горячая плоть туго сжимает мой член. В глазах слегка потемнело, в какой то момент, я подумал, что потеряю сознание. Все мое тело наполнилось теплом, а головке члена стало так хорошо, что мне едва удалось сдержать стон. То, что в тот момент я испытывал оргазм, мне стало понятно не сразу. Крепко схватившись за ляжки, я начал усердно вбивать свой кол в пьяное тело, которое в ответ издавало подобие хрюканья. Странно, но в тот момент я не испытывал характерной боли в головке, которая обычно бывает после того, как ты кончил. Наоборот, желание возросло в десятки раз и я с новой силой продолжал влетать внутрь спящей женщины, чьи хрюканья уже переросли в подобие стонов. В тот момент я потерял счет времени. Казалось, я долбил эту свинюшку целую вечность. Но по факту прошло не больше минуты с того момента как я вставил и тут же кончил, и до нынешнего. Второй оргазм был настолько ярким, что я не мог сдерживать эмоций. Издав брачный крик тюленя, я дернулся в последний раз, изливая очередную порцию семени в свою партнершу.

Выставив одну руку вперед к стене для опоры, я переводил дыхание. Мысли постепенно приходили в порядок, и где то там за пеленой еще не до конца угаснувшего сексуального возбуждения был слышен разочарованный голос: «Что же ты творишь? »

— Да что жы ты творишь!?  — Раздался еще один очень четкий и очень громкий голос. Я даже не сразу понял, что этот голос был не из моей головы. Я развернулся и увидел бабку, стоящую рядом с автобусом. Двери ПАЗика были приветливо открыты, и через одну из них на меня глядела кондукторша Светка.

— Ну, Ваня, ты даешь!  — Протянул Петр Иванович, водитель автобуса, который выглядывал из бокового окна.

— Развелось алкашни! Уже на остановках шпекаются!  — Разъяренная бабулька подняла вверх свою трость.  — Пошли вон, кому говорю!

Я, трясущимися руками заталкивая свое хозяйство обратно в штаны, попятился с остановки подальше от злобной старухи. От ее криков, очнулась, казалось, непробиваемая женщина, с которой мне посчастливилось провести незабываемые пятнадцать минут своей жизни. Увидев злобное нечто с палкой в руке, она промычала что то невнятное, и кое как встав со скамейки, поспешила ретироваться с зоны поражения бабулькиной трости.

— Ну Ваня, ну красава!  — Одобрительно махнул мне Иваныч, заливающийся смехом на пару со Светкой. Бабулька прокричала еще что то про алкашей, идиотов, тварей, после 

чего забралась в автобус, где кондукторша Светка каталась со смеху от увиденного.

— Алкаши и наркоманы! Вот вам новое поколение!  — Ворчала старуха, считая мелочь.

Я молча стоял перед автобусом рядом с этой женщиной, которую, к слову, от резкого пробуждения и проведенной ночи, не очень способствующей здоровому образу жизни, начало тошнить прямо рядом с остановкой. Подол платья был опущен не до конца, и было видно как по внутренней стороне ее бедра бежит белая струйка. Не долго думая я нырнул в автобус, и, усевшись рядом с Иванычем на место Светки, сказал:  — Петр Иванович, погнали скорее а?

— А что? Даму сердца тут оставишь?  — Он глянул мне через плечо, где моя недавняя знакомая выблевывала, казалось, остатки кишечника.

— А ее друзья заберут. Нам не по пути.

— Ну и правильно, нечего нам тут салон заблевывать, правильно Светка?

Кондукторша продолжала смеяться и лишь кивала головой, соглашаясь с водителем.

— Ну, Ванька, ну ты Казанова! Прямо на остановке!

— Пристегнись, Казанова!  — Хлопнул меня по плечу Иваныч, после чего автобус тронулся, звонко шлепнув крышкой радиатора. Сгорбленная фигура женщины, блюющей у остановки, начала постепенно удаляться, и спустя минуту мы скрылись за лесополосой. В салоне все еще разливался смех, а водила Иваныч не забывал меня подкалывать, и даже пытался расспросить меня об этой женщине. Я лишь отмахивался, предательски краснея. Внутри меня не было ни тревоги, ни страха. Я был полностью умиротворен. Несмотря на то, что еще некоторое время назад я был застукан за преступлением, и уже представлял, что ближайшие несколько лет проведу в местах не столь отдаленных, сейчас я был спокоен. Ту женщину я больше не видел. Возвращаясь с работы и приходя на ту остановку, я, как и всегда, проводил пятнадцать минут в одиночестве, после чего катил вдаль с Иванычем и Светкой. И лишь один вопрос не давал мне покоя очень долгое время... как я не смог услышать этот гребаный, бренчащий на всю округу своей крышкой радиатора ПАЗик?