Крик больной души. Как фишка легла. Глава 1. Баба легла под коня

Как сейчас помню восторг первого месяца пребывания на с трудом завоеванном месте в универе. Да еще в другом городе. В общежитие меня запихивать мои беспокойные родители побоялись, уж не знаю почему. Поэтому сняли мне совсем малюсенькую однокомнатную квартирку в одно лицо, чтобы меня в моей самоотверженной учебе ничего не напрягало.

Ха-ха. Остался я с моей квартиркой один на один, счастливый до безобразия. Кто сам в таком возрасте «дорвался» до хаты и почти неограниченной свободы, мое состояние поймет — можно ж каждый день такое закатывать, что стены в гармошку будут складываться, соседи вопить и окна дребезжать. Правда, к такой роскоши одного дополнения не хватало — тех, с кем это можно было делать. То есть друзей, собутыльников и прочих корешей, а вместе с ними и особей женского пола. Я так и видел каждое утро на другой половине дивана взъерошенную девичью голову, которую с вечера преклоняла сюда очередная моя партнерша.

Так что ринулся я в студенческую жизнь как бумажный кораблик в ручей. Конечно, с деньгами было туговато, но какой я без этого буду студент? И так как я общительный до ужаса, приятелей-корешей набралось достаточно, чтобы у меня в квартире устраивать вполне приличный ералаш. Вернее, неприличный, если уж быть точным.

И в головах на подушке недостатка не было, я товарищ вполне себе даже ничего, без дурниных бицепсов, но на телосложение не жалуюсь. Даже знаю, как парой мускулов удачно «взыграть», если, конечно, вспомнить спьяну, где они у меня находятся...

Компашка наша институтская была совершенно стандартно-студенческая — с пивом, приколами, шляниями пешком по городу и пропиванием стипендии в первые полтора часа гулянки у меня или в общаге. Жить в тот момент каждое утро хотелось все больше, даже если череп был в полтора раза больше нормы из-за страшнющего бодуна.

И столько у меня было крутых бесшабашных приятелей, что о нем я тогда как-то вообще не думал. Он — не самый лихой и заметный парнишка среди нас, веселый, даже немного вертлявый, темненький, с искорками в умненьких черных глазах, — про таких англичане говорят lovely. Нет, женоподобности в нем не было, скорее какое-то юношеское озорство, шутовинка. Выражение лица, когда он смотрел на человека, у него все время было такое, будто человек штаны наизнанку надел, или во все лицо чернильное пятно посажено, но он ему это ни за что не скажет, а будет тихо хихикать, поганец этакий.

Звали его Славиком. Причем не Вячеславом, а Мстиславом, по паспорту. Так что впоследствии я все время изобретал ему маленькое имя и даже Миськой раз назвал, а он надулся — «ты б еще Писькой!» Так что почему-то я его потом на Стаську исправил. Так и до сих пор зову.

Стаська не очень-то к нашему кругу прибивался, знал, что не слишком дюж для наших пьянок-гулянок. Хотя ростом не маленький вообще-то был, чуть только ниже меня. (Я может и не небоскреб, но комплексов уж точно не имею со своими 180 в вышину).

Просто что-то в нем котеночье было, несерьезно-смешливое, а мы, гусары двадцатого века, на тот момент пупки надрывали, чтобы строить из себя зверей. Вот и получались вылитые звери, только голые и без хвоста.

Не буду долго утомлять подробностями моей разгульной жизни. Скажу только, что иногда Стаську на наши вечеринки задувало попутным ветром, и ничего особенно плохого никто о нем сказать не мог. Да и в первой студенческой самодеятельности он себя проявил лучшим образом. Один не побоялся сыграть в сценке самого злобствующего препода и хорошенько над ним постебаться. Вот за это он и схлопотал от него такой здоровский «втык» (моральный, естественно), что ему припомнились все пропущенные лекции, неотвеченные семинары и даже какие-то там неточности в конспектах.

Препод теперь на семинарах своими вопросами так отчетливо ставил Стасика раком, что парнишка не смог бы ответить, даже если бы с трех лет начал изучать эту проклятущую высшую математику. А он в ней и так соображал не очень хорошо, хоть и старался.

И вот однажды изнемогший от прессинга Стаська подошел ко мне после семинара и простонал вполне правдиво и натурально:

— Паш, я не могу больше... Ты вот соображаешь кое-что в этой лабуде, а меня хоть об дорогу бей...

— Да хватит, и ты не дурак, я бы от такого и сам загнулся.

— Я вот и загинаюсь. Слушай, ну помоги мне хоть чуток раскидаться с конспектами, а то этот кошмар меня с дерьмом съест.

Стаська так замучено выглядел, что я не смог отбиться и поехал с ним к себе домой. Там он сразу грохнулся на мой раскладывающийся диван, который мне все время было лень убирать, и навалил на себя целый Монблан из моих конспектов (препод этот был, как водится, один такой на весь институт — заставлял в узел завязываться с этой его чертовой математикой).

Я накатил нам со Стаськой по пиву, уселся с ним рядом и начал просто тупо таращиться на то, как он переписывает мои конспекты. Он ерзал-ерзал, потом в конце концов не выдержал:

— Паш, ты б хоть телевизор посмотрел, небось дохнешь тут от скуки.

— Да че-то как-то... — я поскреб башку и поймал себя на том, что мне и не скучно совсем глядеть, как он, раскидав по коленкам листки, корябает своим размашистым почерком эти садистские вероятностные ряды и всякие прочие матрицы.

— Тебе не помешает?

— Ничего, у меня в первом классе по списыванию четверка только за кляксы была, — усмехнулся он.

Я включил телевизор, и так мы досидели до самого вечера. Проводив Стаську, я улегся спать.

На следующий день он опять напросился, теперь уже потребовал разъяснять ему всякие непонятки, и так продолжалось недели две, пока он на паре не умудрился отбить наконец одну из самых свирепых атак преподавателя. Тот, правда, тут же завалил его на новом материале, но рожу удивленную скорчил.

И тут, проводя странно одинокий вечер у телевизора (вечеринки не намечалось) я почувствовал, что чего-то мне тут в моем жилище явно недостает. Проверив наличие полной бутылки пива в холодильнике и забористой порнухи на компе, я задумался. Выходит, мое сегодняшнее счастье не в этом. А в чем?

Вот все вроде есть. Даже бумага туалетная почти целая висит. И что мне, дураку, еще от жизни надо? Заснул в раздумьях.

На следующий день от расстройства даже не пары не пошел — напала на меня хандра и хоть ты тресни. Ходил-блудил по квартире, пиво пил, даже полы с горя помыл и пыль по полкам тряпкой разбросал. Не помогло. Думал — девчонке что ли какой позвонить... но тут представил, что надо будет усиленно изобретать, о чем бы там с ней поболтать и чем накормить-напоить, и не стал напрягаться — положил трубку стационарного телефона обратно на рычаги и аж подскочил, когда мой мобильник загромыхал по столу, как будто его пинали.

Звонил Стаська.

— Ты чего это дома волынишь?

— Воспаление хитрости, — пожаловался я. Как это ни странно, а вот Стаськин голос я был сейчас до странности рад слышать. Просто-таки даже очень сильно доволен!

— Ага... Чем занимаешься?

— Туплю усиленно. Пузом кверху тут валяюсь.

— Компанию составить? — без особого расчета на согласие спросил Стаська.

— А давай, мети сюда, — неожиданно согласился я. — Только пивка прихвати, я уже все высосал.

— Момент! — Стаська отсоединился. А я задумчиво уставился на мобильник. И с чего это он мне позвонил? У нас универ — не МГИМО, просирай хоть все кроме «вышки», никто и ухом не моргнет. А тут интересуется... Ишь, заботливый какой.

Явно напрашивается в друзья, в компанию хочет просочиться. Впрочем, не буду сам себе врать, я и не против. Я, оказывается, до того привык к тому, что он у меня тут в куче бумаг на диване рассиживался, что аж заскучал! Выходит, это сегодня я тут из-за его отсутствия какие-то мысли дурацкие мыслю? Вот оно мне надо. И вообще, что это я в конце концов?

Когда Стаська явился на пороге моей хаты, я уже так заколебал себя подобными вопросами, что встретил его почти в штыки.

— Заваливайся, — буркнул довольно недружелюбно....