Брат стал мужем для сестры. Глава Эротические рассказы брат и сестра

Сырым осенним днём мне на мобильник позвонили, и этот звонок круто изменил всю мою жизнь. Семь лет назад моя сестра Лена покинула наш захолустный городок и отправилась покорять Москву. Получилось не очень. После универа нашла работу за тридцать пять тысяч и радовалась этому. Я, сходил в Армию, при чём сам, чтобы не чувствовать себя ущербным. Отслужил в автороте. По контракту не остался, а поехал вслед за сестрой, решив, что когда кто-то свой рядом, легче будет. У себя закончил училище и стал дипломированным автослесарем.

В Москве меня, однако, не ждали, поэтому денег пока было не густо, но, получше, чем у сестры почти в два раза. Но, речь не о том. Звонок. Номер Ленкин, а голос мужской. Ехала в такси и попала в аварию. Водитель в тяжёлом, а у неё — только порезы и ушибы (пристёгнута была) получила травму головы от бокового удара с её стороны. Примчался, и как оказалось, не зря: козёл, с которым она крутила, узнав про травму головы и амнезию, так и не появился. Все хлопоты я взял на себя. Сообщил родителям, успокоил. Убедил, что не такие серьёзные травмы, а память, врач сказал, что постепенно к ней вернётся.

•  •  •

Ленку я очень любил. Можно сказать, что зациклился на ней. Как-то увидел стройную, со счастливым лицом выходящую голышом из озера после купания на рассвете, и впечатался мне этот её образ в память на всю жизнь. Пусть стрижка не модная, грудки не круглые, чуть вытянутые у ореол сосков, чуть провисшие, и потому торчащие своими вершинками вперёд и немного в стороны. При каждом шаге они колыхались, и на это можно было смотреть бесконечно. Лобок она не брила, так только, подкорачивала волосы, и для меня она стала идеалом.

После этого семейного похода с ночёвкой, я, как ошалевший, выискивал любую возможность подглядеть и полюбоваться старшей сестрой. Ну, думаю, что этот период всем мужикам знаком, кто не импотент и не больной, все подглядывают, у кого сёстры есть. Сначала я просто любовался ею, а после того, как увидел интимный процесс её самоудовлетворения и эмоции на лице — влюбился просто, и стал желать, как женщину. Корил себя, а поделать с собой так ничего и не смог.

•  •  •

К моменту выписки, я уже перебрался на её съёмную квартиру, в каком-то «Кукуеве», за кольцевой дорогой — мне и к работе ближе, и к сестре.

За те месяцы, что я прожил в её квартире, исправно платя за сестру, наши вещи постепенно перемешались. Правда, и я посодействовал тому, роясь повсюду, стараясь выудить информацию о сестре и том, как она жила до аварии, чтобы та помогла ей поскорее вернуться к привычной жизни. Нашёл коробку с вещами из сексшопа: наручники, плётка, трусы с разрезом в пройме, чёрное сетчатое боди с дырками в пройме и на груди. Специальные прищепки с регулировкой силы зажима, и ещё много чего из той же серии.

Стало немного не по 

себе. Сердце защемило: неужели мою любимую сестричку Москва сделала блядью или проституткой! Тогда понятно, почему она жила так тихо, скрытно от родных! Мозг отказывался в это верить. Коробка могла принадлежать подруге, и находиться у неё на хранении, ведь нашёл е ёне в шкафу, а на антресолях! Могла остаться от предыдущих квартиросъёмщиков, которые прятали её от глаз суровой хозяйки, да и збыли забрать. Вон, пол часа мой паспорт изучала и данные свидетельства о рождении, моего и сестры сопоставляла, прежде, чем поверила, что она — моя старшая сестра, и только после этого разрешила мне заселиться.

Колличество вопросов нарастало, когда я наткнулся на старую, развалившуюся записную книжку сестры. Многие телефоны и адреса были перечёркнуты крестом одного и того же цвета пастой, а иногда и целые страницы, видимо, когда она переносила нужное в новую записную книжку. На одной из страниц увидел выделенное красным, в рамочке: Ольга Палычева, и несколько раз преписанные телефоны. Скорее всего подруга, и я набрал последний из номеров.

— Здравствуйте, я — Николай, брат Светланы. Она сейчас в больнице, в аварию попала, память потеряла, а я в её квартире пока, в «Кукуево».

— А-а-а! Понятно, какая Света. Хорошо, что ты объявился, и позвонил, а то я думала, что всё, прибили сволочи девку, и закопали где-нибудь в лесу! Жива! Ну хоть так, пускай, главное, что — жива! Коля, у меня через пол часа конец рабочего дня. Где Светка живёт, я знаю. Приеду и поговорим. Спасать Светку надо!

Спустя два часа она была у нас на квартире. Познакомились и сели на кухне пить чай с бутерами, человек же с работы, голодный!

— Коль, знаешь, я тебе вкратце, чтобы ты ситуацию просёк. Ты ещё звонил кому-нибудь?

— Да, в больнице мне дали на минутку из её вещей записную книжку. Там Юлий такой.

— Ой, зря! И что он ответил?

— Ну, я сказал, что авария, лежит в больнице, память потеряла, назвал куда приехать, чтобы помочь что-то вспомнить. Он сказал, что позже приедет, занят, и с концами.

— И хорошо! С этого всё и началось! Со старой квартиры, которую мы со Светкой снимали, я уехала, когда замуж вышла, а ей одной аренду не потянуть было. Я одалживала, сколько могла, а потом у неё этот Юлик нарисовался. Короче, предложил он ей с ним спать за деньги. Одну ночь в каждые выходные за двадцать тысяч в месяц. Такое удовольствие так дёшево стоит только у проституток вдоль дороги. Но деньги ей были нужны ещё вчера, да и посоветоваться со мной не смогла, я в отъезде была в такой глухомани, где даже сотовые не работают, ну и согласилась она, а куда ей деваться! Приехала я, позвонила. Она рассказала. Я её хуями обложила. Поругались, месяц не разговаривали. Остыла я, позвонила, и охуела, извини за выражение, но иначе не опишешь! Эта дурочка согласилась на то, чтобы за тридцать в месяц не только с 

ним, но и его другом, представляешь! Ладно. Проходит время, и она мне говорит, что теперь встречается с каждым из них два раза в неделю, в разные дни, за пятьдесят тысяч. Она — довольная. Деньги появились. Мне долг отдала и пропала на время. Вернулась счастливая, загорелая — на юг ездила с каким-то мужиком. Он и кормил и поил. Подэкономила. Начал Юлик её сдавать в аренду крутым мужикам, всё за те же пятьдесят тысяч. Думаю, наварил он не хило на ней. А Светка махнула рукой, привыкла к такой жизни. Потом очередной предложил забрать её от Юлика, и она легко согласилась, за восемьдесят, но только с ним. А потом началось: Новый папик стал платить ей сотню в месяц, но каждую неделю подкладывал Светку под нужных ему людей. Так и жила она последние год — полтора. Ну, понятно, что и папик этот её окучивал два раза в неделю, и его два сына помогали, и работала она как шахтёр, лёжа на спине вкалывала, семь дней в неделю. Вот, а когда в аварию попала, я так думаю, что к этому и ехала, или его сыновьям.

После того, что я узнал, во мне появилась растерянность, но скоро прошла. Нет, помогать вспоминать, всё это унижение, Светке никак нельзя! И я попросил пока не звонить Свете и не появляться с пол года, а то вспомнит весь ужас и свихнётся. Сказал, что теперь она в надёжных руках, я буду с ней, а что и как, буду звонить и рассказывать. Ольга меня поняла:

— Пусть начнёт жизнь с чистого листа, где не будет этих Юликов и папиков! Честно сказать, когда Ольгу проводил, сел за стол, и так мне обидно стало за загубленную Ленкину жизнь, что просто слёзы навернулись!

Выписка. Я забираю её вещи из камеры хранения. Сумка, а в ней: упаковка презервативов, противозачаточные таблетки, гель-смазка, и огромный фаллоиммитатор, в прозрачном пакете, толщиной сантиметров шесть, и под тридцать длинной! Гардеробщица Зыркнула брезгливо на сестру, благо та не заметила этого.

Приехали на квартиру. Озирается, не узнавая её, как в первый раз. Вещи свои разглядывает, как чужие. И вдруг спрашивает:

— Здесь один диван стоит, а где ты спишь?

Сердце у меня заколотилось: вот он, шанс всё прошлое переписать!

— Так мы с тобой давно вместе спим!

— Как это? В каком смысле?

— Ну, как муж и жена.

На её лице полное смятение и ужас.

— Как? Ты же мой родной брат! А родители?

— Они не знают.

Сестра вспыхнула лицом и опустила взгляд.

— И давно мы, ну, сошлись с тобой?

— Почти три года назад.

Она присела на диван и, застонав, схватилась руками за голову.

— Голова раскалывается!

Я тут же таблетку ей дал, из тех, что на дорогу в больнице дали.

— Лен, плюнь, не пытайся вспомнить, само всё вспомнится! Не мучь себя. Если у тебя это такие бурные эмоции вызывает, обещаю к тебе пальцем не прикасаться, пока сама не разрешишь! Я 

же люблю тебя, да и нельзя тебе пока любовью заниматься — очень бурный эмоциональный всплеск.

Сестра постепенно успокоилась.

— Лен, пошли с кухней знакомиться! Я специально к твоему возвращению кулебяку испёк, как ты любишь, с тушёной капустой и яйцом.

— Помню, кулебяку помню, мама пекла — впервые улыбнулась сестра.

— Мама мне рецепт по вотцапу переслала. Давай, поставь чайник, поедим.

— Надо маме позвонить, сказать, что меня выписали. Она волнуется.

После разговора с родителями и еды Лена захотела вымыться после больницы. Я достал ей и чистую ночную рубашку, и халатик, и трусишки. Она смотрела на то, как я уверенно, зная, где что из её вещей лежит, собираю, слегка краснела, а лицо выражало ясную мысль: неужели это правда, и мы — любовники! Немного неуверенно Лена при мне начала раздеваться, и вешать на стул одежду. Снять лифчик и трусы она при мне не смогла:

— Коль, прости, я ничего не помню, и пока стесняюсь при тебе, я в ванной разденусь.

— Хорошо, ты только дверь оставь раскрытой, врач сказал, что может в любой момент голова закружиться или плохо станет. Я входить не буду, на кухне посижу. Если вдруг вскрикнешь или позовёшь — я тут же прибегу.

Спустя какое-то время я услыхал, как сестра выключила воду и отдёрнула шторку душа, а после ахнула, как это бывает, когда люди споткнутся и падают. Рванулся в ванную, и поймал в объятия Леночку, повисшую руками на штанге душевой лейки.

— Голова закружилась. Хотела уже вылезать, и вдруг...

Я поднял сестру на руки и отнёс на диван. Усадил, достал махровое полотенце и принялся нежно, осторожно всю вытирать, сушить волосы. Она со смущённой улыбкой даже не пыталась прикрыть свои прелести от моих глаз. Закончив вытирать её тело, коснулся кончика её левой груди лёгким поцелуем, от которого сестра настороженно вздрогнула, насторожившись:

— Ты обещал, что пальцем меня не тронешь!

— А что не буду целовать, я не обещал!

Сестра улыбнулась, отмякнув.

— Ложись. Ноги вытру.

Она послушно легла. Я вытирал её ноги, задирая их поочерёдно, и спускаясь от щиколоток всё ниже, и волнение в сестре нарастало. Я ещё несколько раз целовал её бёдра, но вовремя остановился у лобка. Нежно промакивая его и между ног, улыбнулся:

— Так заросла вся за три месяца!

— Коль, а я брилась?  — встревожено спросила Лена.

— А чего ты так перепугалась?

— Врач сказал, что в моих вещах была пачка презервативов, и врачи сначала думали, что я — проститутка. Зачем девушке презервативы в сумочке! А женщины в палате мне рассказали, что проститутки, это те, которые с мужчинами спят за деньги, при них всегда презервативы, сменные трусики, и они все бритые внизу. Коль я проститутка? Если заросла, значит бритая была, и с презервативами была.

— Нет, успокойся. Я тебя не брил, а только постригал, так, чтобы примерно сантиметр, ну, коротенькие совсем волосы оставались.

— А зачем?

— Чтобы любоваться твоей красавицей между ног, и удобнее было тебя там целовать и языком ласкать. А презервативы 

я попросил тебя купить — у меня друг женился. Знаешь, есть такая шутка: вместо воздушных шариков надувать для них презервативы перед ЗАГСом, и с ними встречать на выходе.

— А зачем тебе меня там целовать?

— Тебе очень нравилось, и мне, тоже. Вот попробуй почувствовать, будет тебе приятно?

Положив ладони сестре на поросшие губы, я развёл их в стороны и нежно лизнул между ними, а после не сильно поцеловал. Сколько раз я мечтал о том, чтобы коснуться её в этом месте, ласкать! Снова провёл языком по внутренней части губ, по клитору.

— Немного щекотно и приятно — весело засмеялась она.

— Нравится?

— Да! Очень нравится.

Я берёг сестру, и боялся сорваться, не сдержаться, а это ей навредило бы, и потому оторвал рот от зовущего меня прекрасно цветка, лишь ещё раз коснувшись не сильным поцелуем.

— Как хорошо!  — тут же отозвалась Леночка на мою ласку.

— Всё, хватит, тебе сейчас большего нельзя. Давай, оденем ночную рубашку.

— Ну её! Она мне так надоела в больнице! Я безо всего хочу спать.

Врач предупреждал меня о том, что могут быть какие-то странности в поведении, и потому Лене выдаёт документы на оформление инвалидности и опекунства. Для прежней Леночки нежелание одеваться — было странностью. Она была теперь наполовину другой человек, неизвестный мне, не такой близкий, как родная сестра, и потому меня не мучили угрызения совести, ведь я был рядом с такой же, как возлюбленная мной сестра, но, другой. Спать я лёг тоже, голышом, сбегав под душ. На последних этажах всегда хорошо топят, а прильнуть, пусть в полудрёме, нагим телом к столь страстно желаемой женщине, для меня тогда уже было что-то.

Проснулись мы в обнимку. Точнее, это Лена обнимала меня, тесно прижавшись. Она трогала мой утренний стояк ладонью, изучая на ощупь то, как устроены мужские гениталии. Точно, как маленький ребёнок, познающий мир.

Я, насколько мог, будучи заключённым в объятия, потянулся.

Лена выжидательно и настороженно смотрела на меня, так и замерев с моим причиндалом в руке. Такого приятного пробуждения я ещё в жизни не знал

— Доброе утро, кисонька! Спасибо тебе!  — радостным полушёпотом обратился я к Леночке — как же приятно снова просыпаться и чувствовать твою ласковую руку!

Я поцеловал её в щёку, и заметил то, как напряжение в ней спало, и тогда поцеловал в губы. Она улыбнулась, и тоже, шёпотом попросила:

— Коль, я ничего не помню. Даже не помню того, какой ты там, внизу. Я хочу разглядеть тебя.

— Смотри, мне только приятно будет. Сестра отбросила одеяло и перевернулась ко мне ножками. Она вплотную приблизила своё лицо к моему хозяйству, я даже её дыхание чувствовал. Она детально изучала мой предмет гордости, из-за размеров, пусть не так много, но, больше среднего и длинной и толщиной. Оттягивала кожицу, и вдруг спросила:

— Коль, а я тоже тебя так целовала, как ты меня вчера?

— Да — я от волнения слегка задохнулся.

— А как?

— Губами легонько пожимала головку, ту, на конце, и 

языком легонько водила по головке. Затем брала головку глубже в рот, и снова языком вокруг неё обводила.

Я даже не надеялся на то, что Лена сделает это, но она сделала, при этом попросив меня, чтобы и я в это время ласкал её, как вчера.

Несколько минут мы дарили друг другу ласку, и сестра начала сопеть возбуждаясь, а после, со стоном выпустила мою головку изо рта, схватившись за голову руками.

Ой, дурак! Забыл, расслабился! Рано же ей ещё!

Я быстро нашёл таблетку и принёс воды. Вскоре Лена улыбнулась мне и произнесла шёпотом:

— Уже почти перестала болеть. Только говори тише, а то в голову всё бьёт, каждый звук.

Начались будни хождения по мукам оформления документов, её, и моих, по уходу. Дни летели быстро. Леночка постепенно привыкала к жизни. Уже на третий день она полностью перестала меня стесняться и по квартире могла ходить целыми днями нагишом, не испытывая никакого дискомфорта. Вечером и утром мы снова и снова ласкали друг друга, но совсем по чуть-чуть. Потом у неё начались месячные, и мне пришлось объяснять что и как делать — в больнице с этим, видимо, всё было кое-как.

Только спустя два месяца с момента выписки мы рискнули сделать приятное друг другу ртом. Голова у сестры конечно, разболелась, но она перетерпела, уж очень хотелось ей испытать сладость от моих ласк. Мылись мы теперь вместе, и даже не из-за эротизма, а из моего опасения нового её головокружения. То, что я время от времени посасывал кончики её грудок она воспринимала как поощрение, ну, как дети, когда их по головке гладят. Вот, поставила на стол тарелку с омлетом, командует, чтобы пробовал. Вкусно. Светится счастливой улыбкой и сдвигает фартук в ложбину между сисечками, подставляя их мне, намекая, что ждёт поощрения. Я рад выразить похвалу сестре, и долго их, поочерёдно, ласкаю, доведя девушку до того, что она шумно дышит раскрытым ртом, и у неё колени подламываются. Чуть придя в себя, она верхом усаживается на меня. Мы долго целуемся, затем я вновь ласкаю её грудки, а мой член так и пытается пролезть в Леночку. Она чувствует это, и трётся раскрывшейся от возбуждения бороздой скользя по нему. И снова целуемся.

Только в начале лета моя кисонька сама, когда я в очередной раз постригал её лобок и губки, сказала мне, что хочет меня. На кануне я поставил ей посмотреть фильм с мягким порно. Странное дело, не она, а я испытывал неловкость за это, словно став неожиданно старшим при ребёнке, которого намеренно развращаю, хотя она на два года старше меня. Фильм мы просмотрели примерно пол часа, и у неё от обилия новой и волнующей информации разболелась голова, но несколько эпизодов в разных позах Лена увидела.

Она впивалась глазами в экран приоткрыв рот, в изумлении и страстном интересе. Ещё неловкость у меня была за то, что она была открыта как ребёнок: она не научилась ещё 

снова скрывать свой интерес и свои желания, и сообщала мне всё так, как есть. Хитрить она тоже, пока не научилась, оставаясь открытой и доверчивой, потому и стыдно мне было, что пользуюсь этим — свободно созерцаю её нагое тело, ласкаю его. Да, ей приятно, нравится, но это не продукт ума, а на уровне животных инстинктов, не через любовь именно ко мне. Хотя, я не специалист, ведь сколько ходим в поликлинику, магазины, она же не заявляет, что хочет чьей-то ласки!

Короче, когда она легла в нашей постели развалив в стороны согнутые в коленях ноги и притянула мою голову к своему возбуждённо раскрывшемуся лону (это было для меня именно лоно, святое место, а не...), я наслаждался не предвкушением того, что последует наша первая близость, а тем, что дарю моей кисоньке радость, наслаждение, и мне было не так важно, своим ртом или всовывая в неё член. Высшим приоритетом для меня было то, чтобы любимой мною женщине было сладостно, радостно, благостно.

Много позже один знакомый просветил меня про то, что есть такая категория мужчин, которые могут только с теми женщинами, которых любят, и которые тоже, любят их, а без любви и «палку кинуть» не могут. Зато, если их любимой сладостно — они становятся неутомимыми в стараниях подарить любимой наслаждение. Он тогда заключил свою тираду словами о том, что только этих он считает мужчинами, а остальных — самцами, дикарями, застрявшими на более раннем этапе развития человечества. Кстати, он тоже, электрик в гараже, просто, на досуге увлекается философией и социологией.

Лена наслаждалась, а после потянула мою голову вверх, к своему лицу и зашептала:

— Милый, я хочу тебя. Не жалей меня, что голова заболит, я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. Ты же очень хочешь свой всунуть в меня. Я знаю, ты любишь меня, и я тебя очень люблю!

Я начал прилаживать головку между губок, и она, на удивление, еле протиснулась, вызвав у Леночки немного болезненный стон. Я замер, а она сама начала притягивать меня на себя, заставляя медленно проникать по тесному тоннелю всё глубже, где я ощутил относительно свободное пространство. Я снова остановился, опасаясь того, что от волнения отстреляюсь раньше времени, и любимая не успеет получить удовлетворения своему желанию.

В постели не было ни брата, ни сестры, были два искренне любящих друг друга, ни кем другими мы себя не осознавали, и, может быть, потому нам было так сладостно. Я двигался медленно, очень осторожно ускоряя ритм, и когда дошёл до обычного для меня, Леночка от тихих ахов перешла на протяжные сладостные стоны, и мне вновь стоило огромных усилий воли не отстреляться раньше срока. Я схитрил, прошептав, что почти за год отвык, и запыхался, надо отдышаться.

Тайм-аут Леночка приняла без недовольства. Она целовала меня, да так страстно желая, что аж всё тело её пробирала крупная дрожь. Когда мой эмоциональный накал немного спал, я продолжил. Нет, я не стремился 

к тому, чтобы поставить свой личный рекорд по продолжительности нашего с ней соития, напротив, я опасался продолжительного времени до финала, заботясь о том, чтобы моей любимой не стало плохо. И когда я продолжил движение, уже заметно более лёгкого, скользящего, ощутил то, как тело Леночки напрягается, словно струна в ней натягивается, настолько все мышцы напряжены, а после мою плоть, когда она углубилась в любимое тело до столкновения нашими лобками, она обвила меня ногами, не выпуская назад, а меня самого внутри неё сдавило, как ладонью и начало до боли изгибать.

От такого ощущения я невольно выстрелил семя, а Леночка, словно чувствуя его в себе, начала выдаивать своим лоном из меня следующие, не такие мощные заряды, а после её таз несколькими волнами заколотила судорога, под грудное рыдание, и после Лена обмякла, отпустив меня и из объятий, и внутри, только внутри более медленно. Она лежала, словно уснув, и мне хотелось ещё немного поласкаться внутри своей милой, но я боялся — не проявление ли это болезни головы и она просто потеряла сознание? Только когда спустя минуту любимая заулыбалась и открыла светящиеся счастьем глаза, у меня отлегло от сердца, и я очень осторожно пошёл на повтор, пока плоть не успела обмякнуть, но она попросила:

— Не надо! Так хорошо! Давай просто полежим, только не вынимай!

Так мы и лежали, пока оба не задремали. Только тогда я покинул свою любимую, и она, полусонная, не возражала против этого, повернувшись на бочок, и благодарно чмокнув меня в щёку.

Началось ежедневное обучение Леночки занятию любовью, благо наглядными пособиями интернет изобилует, во всех позах и видах. А после я учил её разводить ромашку, набирать её в спринцовку с длинным пластмассовым носиком и вымывать моё многочисленное потенциальное потомство из самых глубин её лона. Памятуя об опасности беременности, мы попробовали и в попку, но моей кисоньке не понравилось, и мы забыли такой способ.

После того, как мы стали жить нормально, регулярно, как и подобает мужу и жене, в полном объёме, она начала расцветать на глазах. В ней появилось мощное желание выздороветь, сделаться вновь сильной, не ущербной женой своему мужу. Она даже начала вспоминать отдельные детали из своего прошлого, что меня беспокоило. Впрочем, я прекрасно знал, на что шёл, и понимал, что неведение Леночки когда-нибудь закончится. Я не смел мешать ей в этом, и откровенно отвечал на её вопросы относительно прошлого, если они не касались периода, проведённого с теми упырями. Тогда я молча разводил руками, мол, не знаю.

В середине лета приехали родители. Леночка перед их приездом сама предложила не говорить им о наших отношениях. Она с огромным скрипом, но вспомнила лица мамы и папы, чем заставила их прослезиться. Мама всё восторгалась тем, как нежно и заботливо я опекаю сестру, с которой в детстве постоянно цапался по каждому пустяку.

Родители привезли нам всякой еды, из своих заготовок тушёнки и прочего, а уезжая,  

оставили и денег, что было очень актуально. Сказали, что осенью снова наведаются, и если доктор разрешит перелёт на самолёте, то заберут Леночку домой. Всячески избегали слова инвалидность, опасаясь обидеть дочь. Уехали. Обоим стало грустно. Единственная радость в том, что можно снова разгуливать нагишом и заниматься любовью без ограничений. Наша близость стала повторяться, пусть по разику, но два — три раза в день, и Леночка вновь расцвела.

Мы встречались с её знакомыми и подругами. Просиживая вечера за их институтскими воспоминаниями. У сестры начал накапливаться багаж воспоминаний, и она всё больше возвращалась к своему первоначальному облику, постоянно делаясь всё более прежней, а я опасался того дня, когда она окончательно сделается прежней. Может быть это были только мои страхи? Сладостное ощущение тайны мы испытывали при незнакомых людях, называясь мужем и женой.

Осенью Лена сама попросила родителей повременить с её возвращением домой: здесь она постепенно вспоминает свои последние семь лет жизни, и они согласились с тем, что дочери это необходимо. Я снова вышел на работу, и мы жили тихой семейной жизнью. Размеренной и уютной, в нашем гнёздышке.

Ближе к новому году меня стало посещать навязчивое желание обзавестись ребёнком, стать полноценной семьёй, но это слишком бы укладывалось в термин «воспользовался», а я так не мог. И однажды Лена сама мне сказала, что посмотрела на то, какие дети у соседей растут, и ей сделалось очень грустно на душе, намекая на желание тоже, родить.

Мы преворошили все материалы по близкородственным связям и бракам. К нашему удивлению обнаружилось, что Пушкин, тот самый, А. С., тоже, был рождён от брака между братом и сестрой, правда, двоюродными. А попутно раскопали про то, что жену Александра Сергеевича, фрейлину при дворе, коим положено было утолять любые сексуальные желания императора по их статусу, на любовное свидание под прикрытием бала, к императору отвёз Дантес, так как привезти мог либо муж, который намеренно покинул дом, чтобы не допустить этого, либо — родственник. Дантес был родственником и офицером, и нарушить приказ не посмел. Аргумент с историей рождения великого человека нас окончательно убедил в том, что уродство плода — не более, чем страшилка.

Я напомнил Лене про соседа в нашем Н-ске, паренька из моего класса, про которого поговаривали, будто мать его родила от собственного старшего несовершеннолетнего сына. Парень как парень! А по математике у него вообще весь класс списывал! И после Нового года мы, холодея от страха, решились на этот эксперимент. С первой попытки не вышло, но беременность наступила, позже, в марте. Вскоре, прознав об этом через соседей, хозяйка квартиры потребовала того, чтобы мы немедленно съезжали, и рожали где хотим, опасаясь за свою недвижимость.

Сколько же слёз было пролито Ленкой! Мы прощались, как навсегда. Поминутно она обнимала меня, целовала. То, вдруг доставала груди с начавшими темнеть кончиками, чтобы я их ласкал ртом. То — сама доставала мой и ласкала головку. Это было какое-то безумие, и я начал всерьёз 

тревожиться за её психику. Мы перебрались на мою бывшую квартиру. Условия — не фонтан, и только на три месяца. Мы жили, любились, но прежней радости, ощущения праздника жизни уже не было. И, в довершение всего, моя кисонька начала просто лавинообразно всё вспоминать.

Придя с работы, я застал её букой:

— Ты мне всё наврал! Я всё вспомнила! Мы не жили с тобой, как муж и жена. Зачем? Очень хотелось родной сестре засадить?!

— Кис!

— Какая тебе Киса! Гад! Что мне теперь с ребёнком делать! Поздно!

— Тебе его не жалко? Ты же хотела его родить! Роди!

— А что я родителям скажу?  — уже сквозь слёзы, и снизив ноту, ответила сестра — мама сразу догадается чей он!

К сестре вернулся её извечный практицизм, который в детстве меня постоянно выбешивал, но постепенно она сделалась мягче, добрее, видимо вспоминая счастливо прожитый нами год, а может, наоборот, время жизни проституткой. Спустя несколько дней она неуклюже ткнулась мне в плечо:

— Прости.

Она неуверенно, но, САМА поцеловала меня, и я зашептал:

— Кисонька, я люблю тебя, и всегда любил. Судьба дала шанс быть с тобой, а для меня это — главное, и тебе шанс — вычеркнуть всё то плохое, что было с тобой до меня.

— И как нам быть?

— Родишь. Я приеду тебя встретить из роддома. Первое время поживёшь у родителей, а я деньги буду присылать. Как найду способ сделать документы, что ты моя жена, и мы не родные, заберу тебя в Москву, и будем жить.

В середине декабря Лена родила дочь. Записала её Николаевной — мы заранее так договорились.

Всю неделю мама бурчала себе под нос, и была враждебна по отношению ко мне, когда я приехал.

Вот она присела за стол:

— Ну, опекун, скажешь, будто бы не доглядел? У-у-у! Так бы и убила на месте, если бы Ленка сама могла дочь прокормить, Светлану Николаевну!

У меня аж кровь от лица отхлынула от ужаса того, что мама всё поняла.

— Мать, что ты разбушевалась!  — подал голос немного пьяненький отец — хорошо, хоть внучку родила! Вот то, что Колька в ус не дует — это, да-а! Это плохо! Жениться пора и стругануть внука, да не одного! У тебя девушка-то есть подходящая?

— Есть! Всё у них есть, в ихней Москве!  — не унималась мама — не сомневайся, настрогают дети тебе и внуков, и кого захочешь!

После этих слов Ленка сделалась полностью пунцовой лицом. Благо, что занималась мытьём посуды на кухне, и отец не видел этого, сидя к ней спиной, только мать покосилась на стыдливо опустившую голову дочь.

— Постой, мать, не кипятись! Сын, есть у тебя девушка?

— Есть.

— Любишь её?

— Люблю.

— А она, любит?

— Любит — уверенно ответил я.

— А что ж не женишься?

— Обстоятельства не позволяют.

— Замужем?

— Вроде того.

— Эх, сын! За свою любовь бороться надо! Всех кто мешает вам вместе быть — по боку! Я буду мешать — меня по боку!

Я прямо остолбенел: выходит и отец всё понял или знает, но пытается заступиться 

за нас перед матерью!

— Мать, ты бы лучше поесть на стол собрала, пообедали бы, глядишь, и подобрела бы!

— Да ну, тебя! Зенки залил! Видеть не хочешь, что творится!

— Мать, остынь. Всякое в жизни бывает! Всё я вижу! Сама-то, небось, на Ивана Купалу бегала на реку, праздновала! А чему праздник Ивана да Костромы посвящён? Их любви! Не гневи, если есть там кто! Пусть живут, как им выпало, не мешай счастью молодых!

Вечером мать демонстративно спросила, когда мы остались за столом с Ленкой вдвоём:

— Вам вместе постелить?

— Нет, мне к ребёнку ночью вставать.

— Ну, и то ладно!

Лена прожила у родителей год после рождения нашей дочери. Я наездами приезжал на несколько деньков повидаться. Родители смирились с нашим выбором. Мать стелила нам уже вместе, как мужу и жене. Правда, любились мы не в доме, уходили за огороды. Я ложился на землю, а кисонька моя садилась сверху, озираясь по сторонам. После долгой разлуки все ощущения становились для обоих много слаще и Ленка иногда в голос подвывала, достигая наслаждения.

Такие, наши ежевечерние прогулки родители не обсуждали, только молча вздыхали. А после я позвонил сестре, что всё готово, и есть квартира, можно приезжать. Ленка месяц тянула, отвечая, что с ребёнком сложно. Всё же выдернул её на две недели в один из Подмосковных городов. Ещё до этого переговорил там с нужными людьми, и назад, домой, мы вернулись уже имея штамп в паспорте, свидетельство о браке и о рождении нашей дочери. Понятно, что деньги вбухал не малые, зато жить стали без оглядки на прошлое. Работу я у себя в городке нашёл.

Что до сексуальной стороны, то после родов Киска моя стала попросторней, и заниматься любовью мы теперь можем дольше. Груди у жены немного прибавили, до третьего размера лифчика. Ореолы разрослись, а соски теперь не прячутся, растворяясь в них, а постоянно присутствуют в виде комочков, пока их, сделавшихся боле чувствительными, не начинаешь нежно ласкать. Ленке это очень нравится, аж низ мокреет.

Она перестала стесняться родителей, да и чего уж тут! Когда дочери исполнилось два года, Ленка сама прошептала мне ночью, что всё обдумала и решила, что лучше не тянуть и родить отцу долгожданного внука, и мы начали над этим работать, еженощно скрипя железной кроватью. Родители, конечно, всё слышали, да и жена у меня голосистая в постели, как ни скрывай, но они молчат. Расстроены, конечно, что наша с сестрой жизнь так сложилось. Правда, известие о том, что будет двойня, два мальчика, их порадовало, а как дальше сложится — посмотрим.

Прав был отец: за своё счастье нужно бороться, чтобы не пришлось повторить судьбу утопившейся от горя Костромы, и прыгнувшего в костёр её брата, Ивана Купалы.