Наваждение

Вокзал Свердловска (по-новому Екатеринбурга) встретил меня пронизывающим ветром и мелким, противным дождём. Поезд прибыл точно по расписанию, в 4—30 утра, было по-осеннему хмуро, темно, на душе противно от недосыпа, и только одна светлая мысль билась в голове: «Я приехал к доченьке, Наташеньке, я не видел её целый год и сильно соскучился, я люблю её, как никого на этом свете». Настроение приподнялось, и, проходя мимо украшенных цветными огоньками киосков, я зашёл в неказистый павильон и получил вокзальный завтрак — 150 граммов водки и два разогретых пирожка с картошкой. Сел за стол, выпил палёную, но неплохую водку и не спеша, благо до первых автобусов ещё в распоряжении целый час, начал вспоминать о прошлом, как дошёл до жизни такой.

В принципе, я был успешным человеком: начальник строительного участка, крепкая профессия, большая квартира, семья — красивая жена, дочь, сын. Разница в возрасте у них была 10 лет, а потому Наташка была маминой помощницей и по дому, и за братиком следила, ума на будущее набиралась.

Всё началось, когда она закончила выпускной класс, после её дня рождения — восемнадцатилетия, которое славно отметили дома, с кучей своих и Наташкиных друзей. Водка лилась рекой, тосты следовали каждые 10 минут, и к концу вечера, когда разошлись последние гости, я уже был тяжеловатый, а жена вообще отрубилась и мирно сопела в спальне, на супружеской кровати. Именинница собирала со стола грязную посуду и намеревалась её перемыть, не смотря на поздний час, но я отговаривал её от этого.

— Доча, завтра утром всё почистим, суббота ведь, на работу не идти, успеем. Пойдём лучше в зал, Генка (коллега по работе и друг), мне новые видеокассеты принёс, посмотрим, что за фильмы.

Теперь немного о Наташе. Брак у нас с женой был ранний, как говориться «по залёту», и Наташка родилась, когда я ещё учился в техникуме на последнем курсе. Сходил в армию, дембельнулся и вернулся домой к семье в составе мамы, жены и дочери двух с половиной лет. Сначала она привыкала ко мне, но уже через месяц не слазила с рук и стали мы с ней лучшими друзьями. Я устроился на хорошую работу в крупную строительную организацию, и через два года въехали в собственную «двушку». Мы с дочерью были «не разлей вода», а вот с матерью у неё что-то не заладилось. Лена на неё и накричать могла по пустякам, а то и шлепка больного отвесить. Когда Наташе было 10—11 лет, начала моя благоверная Нина к бутылочке прикладываться: работала на заводе, коллектив женский, а в таком обществе очень часто то день рождения, то родины, то в отпуск кто-то уходит, проставляется, в общем, что не неделя, то 2—3 раза с работы «под мухой» приходила, а то и подруги домой притаскивали.

На этой почве стали мы с ней скандалить и, если поначалу старались это делать один на один, без присутствия дочери, то постепенно это переросло во 

вселенский шухер со слезами, соплями, битьём посуды и самыми отборными матюгами со стороны дрожайшей супруги. Подумывал я тогда плюнуть на всё и уйти от неё куда глаза глядят, да дочка удерживала. Года три назад Елена моя наконец-то за ум взялась — пить стала мало и редко, хотя срывалась иногда, постепенно прекратились ссоры, улеглись страсти, и мы зажили с ней более-менее дружно, хотя без прежних глубоких чувств, но зато к радости дочери. Наташа те скандалы матери не простила и вела себя с ней подчёркнуто вежливо и холодно, чем бесила Елену по полной. Со мной же, наоборот, ластилась, обнималась и старалась провести как можно больше времени.

Я воткнул в видик кассету, оказалась неплохая мелодрама, уселся на диван, Наташа примостилась рядом, а потом улеглась головой мне на колени и вытянув ноги, внимательно уставилась на экран телевизора. Коротенький халатик задрался ещё выше, показывая мне розовые узенькие трусики с кружавчиками, а в вырезе халата полностью открылась и матово белела в темноте, освещаемой только «ящиком», грудка с крепеньким, торчащим сосочком. Я купал свою дочь до восьми лет, смывал ладонью мыло с самых интимных и сокровенных мест и никогда не рассматривал её, как объект сексуальных мечтаний, даже когда из угловатого подростка она превратилась в прекрасную лебедь с шикарной фигурой (спорт, гимнастика), обалденными женскими прибамбасами (ноги, попка, грудь). Максимум, что мог — это приобнять, потрепать по попке, а тут чую, от увиденного дружок мой в шортах зажил своею жизнью и, ощущая на себе давление девичьей головы, стал вырываться наружу. Я заёрзал задницей, стараясь сдвинуть в сторону это безобразие, а Наташа, как ни в чём не бывало, наоборот ещё сильнее прижала бойца, затем развернулась ко мне лицом:

— Тебе удобно, папочка?

— Ну, как тебе сказать? Не совсем.

— Ты не об этом ли?  — Она улыбнулась и потрогала пальцем через ткань мой писюн.  — Нормальная реакция, как и у всякого мужика.

— Я не всякий, а твой отец.

Я удивился словам дочери, потому что Наташа моя была девочка скромная, при редких откровенных разговорах краснела, как первоклашка, да и парня у неё постоянного не было, насколько я знаю, а тут ни шока, ни ступора, лежит спокойно на моём восставшем члене и ещё рукой к нему тянется.

— Наташа, ты что это надумала?

— Папа, я через 2 дня уезжаю поступать в Свердловск, ты знаешь. Я девочка уже взрослая, а в отношении интимных отношений между полами и всего, что с этим связано — дура дурой. Нет, конечно, читала кое-что, картинки, фото смотрела, но это не то!

Дочь ещё поёрзала на диване и внезапно крепко схватила меня за писюган.

— Папочка, ну кто ещё, как не ты, покажет мне его? Не буду же я у одноклассников бывших просить!?

Я, честно говоря, опешил и потерял дар речи. С одной стороны в её словах есть логика, но с точки зрения морали — это полная жопа!!

— Я не думаю, что это 

хорошая идея. Ты сама говоришь, что уже взрослая девочка, а значит должна понимать, что это — табу!

Папа, близкие отношения между отцом и дочерью — это табу, но мы же не будем заходить далеко.

Я машинально гладил Наташу по пышной причёске, почёсывая за маленьким розовым ушком, и то ли винные пары сделали своё дело, то ли действительно я внял голосу разума, подумал, и согласился.

Наташка мигом соскочила с дивана, одним толчком повалила меня на спину и резко опустила мои шорты до колена. Мой дружок подскочил и резко распрямился, покачиваясь, как берёзка на ветру. Глаза у Наташки вспыхнули, губы растянулись в улыбке, а рука крепко обняла ствол и стянула кожицу с головки до уздечки.

— Ой, папочка, как интересно! Ты мне расскажешь про него что-нибудь? Это большой размер? А как всё происходит между мужчиной и женщиной?  — выпалила она на одном дыхании, а ещё сто вопросов застыло в глазах. Ладонь нежно поглаживала член, вторая робко касалась яичек.

— Размер у него средний,  — начал я повествование,  — Когда ему кто-нибудь нравится из женского пола, он превращается из мягкой сосиски вот в такую палку сервелата.

Наташка хихикнула, одним движением развязала поясок халата, сняла его, оставшись только в трусиках, и прилегла рядом, вжавшись твёрдыми, нежными титечками в мою волосатую грудь.

— Несправедливо,  — объяснила она мне,  — ты лежишь голый, а я одетая. Давай, рассказывай дальше,  — и снова обхватила хуй руками.

— А что дальше? У мужчины — член, у женщины — вагина, когда они одно целое, то оба получают удовольствие, но если не предохраняться, могут быть дети.

— А ещё я читала и видела на фото, что член берут в рот или в попку. Это мера предохранения?

— В каком-то смысле. Но ещё люди получают от этого незабываемые ощущения.

— А что такое оргазм?

— Это высшая степень наслаждения. Это не объяснишь, это нужно испытать.

Дочка внимательно посмотрела мне в глаза, улыбнулась и упала губами на мой торчащий ствол.

— Наталья,  — как можно строже попытался сказать я,  — вот это уже перебор, мы так не договаривались.

Я попытался оторвать её голову от своего паха, но бесполезно, она, как приклеилась к нему. Мягкие губы неумело обволакивали головку, язычек пытался что-то там облизывать. Дочь оторвалась от своего занятия шумно и глубоко вдыхая воздух.

— Наташа, нельзя!  — Словно маленькому щенку дал я команду.  — Маму разбудим и... нельзя нам это делать!

— Как же! Она сегодня так набралась, что завтра вряд ли к обеду проснётся. А насчет нельзя... Мы же с тобой не тычимся друг в друга, не собираемся заводить детей,  — с какой-то опустошенностью зашептала она.  — Я уже взрослая, а ничего не знаю. Выйду замуж, меня супруг на второй день выгонит такую неумёху! И разве ты не можешь преподать мне урок, как что делать? Ты, самый хороший и любимый, ты, который всегда мне был и отцом и другом. Ну, папочка!

И что мне было делать? Поломался я поломался, и сдался: стал обучать дочку азам 

минета, да так здорово это было — не передать! Раздрочила она ротиком моего петуха, чувствую, сейчас кончу. Хотел ей голову приподнять, чтобы не испугалась в первый раз спермы во рту, а она не поняла, ещё глубже насадилась. Не смог я удержаться, стал ей в рот спускать, смотрю, а она глотает, но спермы много, и жемчужные капли падают с губ. Выдоила доча меня до конца, подняла голову и говорит:

— А вкус неплохой, непривычный, но приятный. Вот и попробовала, а то девчонки из класса рассказывали, а я как дурочка, слушала только и удивлялась. Спасибо, папочка за урок,  — и поцеловала меня крепко, да не в щёку, а в губы, ещё и язычком в рот залезла. Не удержался я, взял в ладонь тёплую грудку, стал её поглаживать и мять, а Наташка задышала прерывисто и потеснее ко мне прижалась, и ваш покорный слуга уже дочь родную по голой спинке гладит, норовит в трусики, к нежной попочке забраться. И тут в голове как щёлкнет: «А что я делаю? Так ведь и до поебушек недалеко! Нельзя, никак нельзя! » Отстранился я резко от Наташеньки, только смотрю, поплыла она: глаза полузакрытые, ртом воздух хватает, а на трусиках пятно мокрое, хорошо его на розовом фоне видно, и надумал я её поблагодарить за минет. Шепчу:

— Доча, ты про оргазм спрашивала, хочешь?

Она молча кивнула.

— Ну, тогда ничему не удивляйся...

Зацепил я пальцами резинку трусиков, Наташа попочку приподняла, и полетел розовый лоскуток на пол, на ковёр. Разложил дочку на диване, раздвинул и согнул ей ножки поудобнее и припал ртом к писечке молоденькой. Так у неё там всё было нежно, влажно и пахуче — нераспечатанная пизда пахнет по особенному, не так, как у больших тёток. Начал я соки вылизывать, прошёл языком по большим губкам, захватил их ртом и стал посасывать, а язычок уже заветную дырочку нашёл и затанцевал внутри лезгинку, ощущая, между тем, девичью преграду. Долго трудиться не пришлось, уже через три минуты выгнуло Наташу дугой, стала она сама на мой язык насаживаться, а ещё через мгновение зажала подушку зубами и застонала в голос. Мне же на лицо прыснул целый фонтан пахучей девичьей жидкости. Потом мы долго лежали рядом, уже одетые, и я выслушивал слова благодарности от дочери, вяло отвечал на её жаркие поцелуи, и было ужасно стыдно перед собой за всё происшедшее с нами. В оконцовке разошлись по своим комнатам, и я забылся тяжёлым похмельным сном рядом с похрапывающей женой. На следующий день, оставшись с дочкой вдвоём, мы договорились, что больше таких сумасшествий не будет, а произошедшее забудем, как сон, поцеловались в щёчку и разошлись по своим делам.

Летели дни, месяцы, Наташа поступила в Уральский политех, и мы с супругой, посовещавшись, сняли дочке комнату в коммуналке на двух хозяев, недалеко от места учёбы. Соседка ей попалась прекрасная — бабушка-пенсионерка, бывшая учитель русского и литературы, тихонькая и аккуратная, так 

что в этом смысле всё было здорово. При редких встречах, мы с дочкой обнимались, целовались, как положено, но какой-то барьер, после того ночного случая, существовал и от этого никуда не деться. То ли стыдно было обоим за ту слабину в семейных отношениях, то ли что другое, но я стал замечать при редких интимных близостях с женой, что представляю на её месте Наташу, и оргазм мой от этого был просто запредельным. У дочери появился бой-френд, как это сейчас называется, и в редких звонках домой она уверяла родителей, то бишь нас, что всё хорошо и в учёбе, и в личной жизни. Два дня назад она позвонила и каким-то безжизненным, севшим голосом попросила меня приехать срочно и обязательно.

Шёл 96-й год, даже в таком большом городе, как наш Новосибирск, стройки «замораживались» одна за другой, и в данный момент я был безработным, живя на то, что жена зарабатывала на рынке, завозя шмотки из Москвы, а то и из Польши. Собрали быстро посылку для дочки, выделили энную сумму из небогатого бюджета, и вот я здесь.

Выпив ещё 50 грамм, я подхватил свою большую, спортивную сумку и вышел из кафешки в промозглое утро. Сонные автобусы медленно подплывали к остановке, сбоку от помпезного памятника рабочему и танкисту — визитной карточке свердловского вокзала. Я дождался свой и вот уже стою около 4-х этажного дома старой постройки, влетаю на второй этаж и осторожно стучу в дверь, дабы ранним звонком не разбудить Наташину бабушку-соседку. Дочь открыла сразу, словно уже стояла в коридоре и ждала, взвизгнула, повисла на мне крепко-крепко обнимая и зашептала на ухо:

— Папочка приехал, папулечка мой! Как я соскучилась, если бы ты знал!

Из глаз Наташи лились слёзы, а я гладил её по голове и успокаивал:

— Ну, что ты, дочка, радуйся, а не плачь, я тоже ужасно соскучился.

Так мы и стояли минут пять посреди коридора: Наташа в коротенькой ночнушке в голубой цветочек и я в мокрой куртке. Оторвавшись друг от друга, прошли в её комнату, небольшую, но очень уютную — маленький шкаф для одежды, стол, кресло, разложенный диван со смятыми простынями.

— Ты, наверное, кушать хочешь?

— Нет, на вокзале перекусил. Вот только устал здорово. В купе семья с грудничком ехала, он всю ночь такие концерты выдавал, спать невозможно было.

— Так давай, ложись! Время ещё раннее, сегодня выходной, можно поспать подольше. Только дверь на ключ прикрой. Я два раза повернул ключ в замке, разделся до плавок и нырнул под одеяло, где уже лежала Наталья. Она доверчиво положила голову мне на плечо и, целуя его, зашептала:

— Как я соскучилась, как я тебя люблю!

— А где твой Саша?

Мы с женой из звонков дочери знали, что она живёт со своим другом вместе, но всё у них по уму, предохраняются, и я был удивлён, не застав его в комнате. Наташка затихла и вдруг разревелась, громко всхлипывая, орошая меня солёными 

слезами.

— Он бросил меня! Попользовался полгода и ушёл к какой-то шалаве,  — дрожащим голосом, сквозь слёзы, доложила мне дочь. Я повернулся к Наташе, стал гладить её, как маленькую по голове, целовать мокрые глаза.

— Да не расстраивайся ты! Найдёшь ещё себе друга настоящего, который полюбит тебя больше жизни и не будет предавать. Ты из-за этого позвонила, глупенькая?

Всхлипы помаленьку прекратились, она крепко прижалась ко мне всем телом, давая ощущение теплоты родного женского тела, крепких титичек со стоящими сосками, голеньких, гладких ножек.

— Из-за этого тоже, но я просто хотела увидеть тебя. Я знала, что мама занята, и приедешь ты один. Папа,  — она перешла на шёпот,  — я люблю тебя и любила всегда, ты знаешь, а здесь, в Свердловске, какое-то наваждение со мной творится. Лежу с Сашкой, а представляю тебя, он меня трахает, а я глаза закрываю и фантазирую, что это ты берёшь меня, что это твои руки гладят, твои губы целуют, и ничего не могу с этим поделать. Папочка, как мне быть?

Её ладонь, как бы невзначай заскользила по моей груди вниз и остановилась на вздыбленном, дымящемся члене, поглаживая его сквозь ткань плавок.

Да, я — сволочь, я — развращенный тип и не стал убирать эту родную ручку со своего хуя с лицемерными возгласами: «Что ты делаешь?! Так нельзя! », потому что всеми фибрами души хотел свою Наташеньку после той памятной ночи, потому что меня тоже преследовало наваждение — ебу жену, а представляю под собою дочку, и это не закончится никогда, если только сейчас не предпринять конкретных действий. Но первая заговорила Наташа:

— Папа, мы оба понимаем, что долго так продолжаться не может и нужно что-то сделать. Я знаю, что тоже нравлюсь тебе, как женщина, а как дочь ты меня любишь. Уже три месяца я пью противозачаточные таблетки, и с этой стороны нам ничего не грозит.

— Ты хочешь сказать...

— Да, я предлагаю нам с тобой переспать по-настоящему, стать любовниками, иначе я так и буду страдать от любви к тебе,  — выдохнула Наташа, глядя мне в глаза и запуская руку под резинку моих плавок. Я не опешил, не потерял сознание, потому что где-то предполагал такое развитие событий и хотел этого не меньше.

Я осторожно перевернул Наташу на спину и чуть-чуть приподнял ей ночную рубашку, вопросительно посмотрев в глаза. Дочка всё поняла, подняла руки вверх и одним движением сняла её, а потом так же быстро избавилась от трусиков. Настала моя очередь, и плавки улетели в другой конец комнаты. Я хотел свою Наташку, но, то ли от нервов, то ли от необычности ситуации, дружок мой не реагировал и оставался в состоянии полнейшего покоя, несмотря на то, что девичье тело белело матово в нескольких сантиметрах. Дочка вопросительно посмотрела на меня, на безвольно опущенный член, а ваш покорный слуга только пожал плечами в недоумении.

— Папочка, я всё понимаю, предложение несколько откровенное, ты перенервничал. Дай, я сама всё сделаю, всё-таки 

уже полгода, как не девочка и кое-чему научилась.

А научилась она классической позе 69. Я и опомниться не успел, как хуй оказался в тесном плену мягких губок, а передо мной нарисовалась гладко выбритая писечка дочери и тёмный, сморщенный кругляшек анального отверстия, прелюдия началась. Я с жадностью облизывал мокрые губки, кусал клитор, вводил язык на всю длину в дырочку, а Наташенька с не меньшей яростью сосала, лизала, мяла яички нежной ладошкой, и вот — случилось! Хуй начал подёргиваться, выпрямляться и уже через минуту стоял столбом, с обслюнявленной головкой. Доча перевернулась на спину и гостеприимно развела ноги, открыв вход в свои райские сады, а я не заставил себя ждать и с размаху влетел туда. Это было что-то! Писечка узенькая, мокренькая внутри, как же хорошо было в ней двигаться, как сладко было, одновременно с этим, посасывать и слегка покусывать возбуждённые сосочки, а руками гладить это обалденное, податливое, разгоряченное тело.

Наташа яростно летала мне навстречу, насаживаясь на хуй до самого упора, содрагаясь при каждом касании головкой матки. Она тяжело, со стонами дышала, на верхней губе блестели жемчужинки пота. Всё хорошее рано или поздно заканчивается, и почувствовав, как бешеный поток спермы устремился на выход, я ещё крепче вонзился в дочку и стал кончать, а она ощутив горячую струю внутри себя, разродилась таким мощным оргазмом с всхлипами, сдавленными криками, что я испугался, но успокоился, когда дочь обмякла и, не выпуская моего бойца из себя, стала лихорадочно целовать папу и благодарить его за подаренное счастье.

Минуты через две мы лежали рядом, отдыхали и неторопливо обсуждали новости Наташиной учёбы и моей жизни в родном Новосибирске. За это время писюн отдохнул и опять рвался в бой, встав вертикально и осматривая окрестности, в какой бы окоп запрыгнуть.

— Мне так хорошо с тобой,  — шептала дочь в ухо, щекоча его губами.  — Дура была, что отдалась Сашке, а не дождалась папочку, чтобы был первым мужчиной! Но всё равно я сделаю тебе подарок,  — она хитро улыбнулась и поцеловала меня в губы.  — У меня есть ещё одна дырочка в которой никогда и никто не был, и она сегодня будет твоя, только осторожно, папулечка, говорят, что это поначалу больно.

— Тогда, может быть не надо?

— Надо!  — отчеканила дочь, соскочила с дивана, сверкнув голой попкой, и взяла что-то с подоконника. При пристальном осмотре это оказался тюбик с интимным гелем.

— Так ты что, готовилась к моему приезду?

— А как же! Я хитрая и давно надумала соблазнить папочку!

— Тем более, что и не надо сильно стараться, я сам ужасно хотел тебя и сейчас хочу, и буду хотеть теперь всегда.

Наши губы снова слились в долгом поцелуе, руки опять начали путешествие по самым потаённым местам тел друг друга. Наташа перевернулась на животик, призывно приподняв попочку, мне же оставалось только выдавить на палец гель и обильно помазать им внутри. После этого я запустил два пальца и осторожно 

пошевелил ими разрабатывая отверстие, а дочь в это время наносила смазку на член. И вот головка коснулась морщинистых стенок сфинктера, я чуть-чуть надавил и стал постепенно погружаться, чувствуя сопротивление узкого канала. Процесс шёл медленно, с трудом, но, наконец весь член до самых яичек пропал в Наташиной попке, и я начал аккуратные, поступательные движения. Дочка стонала, сжав зубы.

— Наташенька, больно? Я сейчас...

— Нет, продолжай не вытаскивай, просто непривычно и немного неприятно, но это должно пройти,  — и она подалась попкой ко мне навстречу. Так мы изображали маятник минуты четыре, а потом я опять обильно кончил (откуда только сперма взялась?) вытащил член и краем глаза наблюдал, как из Наташиной дырочки сочится белая субстанция. Дочь прогнулась, легла на спину, я — рядом, и мы спокойно уснули под грохот трамваев и шелест колёс машин за окном.

Потом были два сумасшедших дня и две волшебные ночи, когда мы с дочкой покидали кровать только для того, чтобы что-нибудь перекусить или сходить в душ. На вокзале Наташенька обняла меня и прошептала на ухо:

— Я думаю, наваждение наше прошло?

Я тоже так думаю.