Домогильный поезд. Из сборника Эротические рассказы в поезде

Посвящено моему любимому времени - 60-м годам

ХХ века - и моей любимой рок-музыке.

Небходимое предисловие.

Вся история выдумана. Реальными являются только процитированные песни и то, что послужило источником вдохновения для данного рассказа. Использование этих песен в тексте согласовано со всеми исполнителями :). С уважением - автор.

Сан-Франциско. "Авалон". Лето 1968 года.

В душном концертном зале, словно туман марихуаны, растекались первые аккорды грустного, слегка неровного "электрифицированного" южного блюза. Три гитары - бас, ритмическая и соло - при легкой, но точной поддержке ударных скупо, но единодушно выполняли один и тот же ритм, создавая ощущение необыкновенной насыщенности звука, окутывающего слушателей и музыкантов, объединяя их в целостность. То, что пытались достичь другие сан-францисские группы с помощью световых эффектов, бесплатного распространения ЛСД и долгих гитарных импровизаций - единства, - эти новички, выглядевшие как провинциалы из Техаса, незаметно для всех добивались через простой трехаккордный блюз, воздействующий не на мозг, глаза и уши, а на душу и чувства.

Коренастый невысокий 23-летний парень с широким, нескладным лицом в клетчатой рубашке, расстегнутой на две верхние пуговицы, и в потертых джинсах стоял у микрофона и запел низким, резким голосом с необычной для него тембром негра. В его голосе были почувствовать усталость до смерти и сломленность. С одной стороны, это было необходимо по правилам жанра: блюз исполняется только на пределе сил. Настоящий блюз - это боль. С другой стороны, усталость объяснялась просто: парень уже вторую ночь не спал, страдая бессонницей и отвлекаясь от нее игрой на гитаре, сочинением новых песен и совершенствованием старых. Кроме того, прошлой ночью был дождь, в старом бунгало, которое группа арендовала почти у самого побережья, протекла крыша и парень слегка простудился, несмотря на мягкий климат Калифорнии. Сейчас его горло чувствовало дискомфорт. Но он пел; он должен был петь...

На шоссе тридцать человек потеряли жизни.

На шоссе тридцать человек потеряли жизни...

Каждую строку разделяла другая, яростная и бескомпромиссная игра на гитаре. Парень всегда знал, что его гитара - это живое существо со своей душой и чаяниями, и сегодня она поддерживала его в его страданиях.

У меня было несколько слов для крика "И моя Рози уехала"...

Никто из слушателей, пораженных искренностью песни, не знал, что это было не просто почитание великого американского стиля. Никто не знал, что это была исповедь...

Лаудэйл, Калифорния, 1967 год.

Звали ее не Рози, а Кэтти. Только на днях ей исполнилось 18 лет, и она была прекрасной такой, как только бывают прекрасные девушки американского Запада в этом возрасте полном надежд и мечтаний. Только на днях в школе состоялся ее выпускной бал, где она по праву стала "первой королевой". Она была дочерью местного шерифа. И его девушкой - первой, любимой и единственной, как и всегда в этом возрасте. И сейчас она стояла перед ним в гараже, где он, сидя на крыше старого "Форда", который, вероятно, помнил времена Великой Депрессии, играл на гитаре "Хорошая Молли", еле сдерживая слезы, говорила

ему:

- Уезжаю, Джонни...

Джон положил гитару и мрачно посмотрел на нее:

- Все-таки решила?

Молчаливое кивание в ответ.

- А отец не возражал?

Девушка вздохнула:

- Возражал... Но знаешь, меня поддержала мама. Она закрылась с ним в комнате и они долго разговаривали. Ссорились. Но он согласился. И даже обещал присылать каждый месяц по пятьдесят долларов.

— Это прекрасно, — вздохнул Джон. — Может быть, тебе не придется искать подработку...

Они обсуждали это с прошлого года. Еще осенью Джон понял, что наступает последний год их совместных встреч, прогулок и прослушивания любимой музыки. Он знал, что после окончания школы Келли отправится учиться в Беркли. Она всегда мечтала о получении образования и стать журналистом.

Джон был рад за нее, но эта радость скрывалась где-то в самой глубине его души под тягостным чувством горечи и возможно даже немного зависти. Впереди у нее открывался широкий, благополучный мир студенческой жизни, большого города, новых открытий, новой музыки, знакомств... может быть даже новой любви... Последнее он боялся больше всего. Но что ей делать здесь, в этом спокойном городке? Здесь до сих пор есть люди, которые игнорируют Мартина Лютера Кинга, когда его показывают по телевизору, и когда байкеры проходят через город на своей ежегодной встрече, закрывают двери и окна. Даже отец Келли, шериф, страшный и ужасный для всех хиппи в радиусе сорока миль, предпочитает оставаться дома. Что ждет эту хрупкую, темноволосую, такую милую и немного наивную девушку здесь? И что он может ей предложить — молчаливый и застенчивый парень, работающий на заправке? Да, у него есть группа. Да, иногда они выступают в близлежащих кафе и клубах — иногда за оплату, часто за еду...

Келли присела перед парнем на корточки, взяла его руки в свои и тихо спросила:

— Джон... Почему бы тебе не отправиться со мной?

Парень смотрел в сторону до этого момента, а затем перевел взгляд на нее:

— И с тобой... А что я там буду делать? В Беркли?

— Ну, что же, — заговорила Келли убедительным шёпотом. — Ты найдешь работу. Будешь заниматься написанием песен и исполнением... Но мы будем вместе — неужели это не здорово?

Джон прикусил губу и глубоко вздохнул:

— Кел, детка... Знаешь ли ты, сколько людей таких, как я? Ты думаешь, кто-то будет слушать меня?

— Будут, — уверенно ответила девушка. — Я знаю — поверь мне. Ты найдешь свою аудиторию. А я буду рядом. Мы будем жить вместе, арендовать квартиру...

— Я... А что насчет ребят? Ты думаешь, они со мной поедут?

Келли запнулась от смущения. Под "ребятами" имелись в виду трое других участников группы Джона — его старший брат и двое одноклассников. Они были лучшими друзьями с самого детства. Их объединяло не только общее времяпровождение, учеба и интересы. Казалось, у них была общая душа.

— Ты думаешь, они пойдут со мной? — повторил Джон. — Вот Дик будет учиться на юриста у отца, он уже стажируется в его фирме. У Тима уже есть семья... И они просто бросят все свои дела и отправятся вместе с нами?

— А ты думаешь, им нравится здесь задерживаться? — горячо заговорила девушка. — Джонни, дорогой, посмотри вокруг! Мир меняется — вспомни песню Боба Дилана! Он реально меняется. И мы его меняем — ты, я, Дик, Тим, Харви! Все мы меняем его своей музыкой, любовью, поступками... Ты же даже не разговаривал с ними! Как ты можешь знать, чего они хотят и чего нет?..

— Мне и разговаривать с ними не нужно, — медленно произнес парень. — Брат не бросит свою семью и не переедет куда-то на квартиру со своим маленьким ребенком. Мы просто поссоримся с ним, если я даже упомяну об этом... И есть еще что-то. Я не хотел говорить тебе об этом, чтобы не испортить твой праздник...

— Что случилось? — Келли смотрела на Джона, сжимая его руки, в ее глазах читалось огромное волнение.

— Недавно видел отца твоего, — медленно произнес он. — Пару дней назад. Он сказал мне... что может прийти повестка. В ближайшее время. Может быть через неделю или две. Сказал не уезжать... Просто на всякий случай...

— Повестка... куда? — Келли была в замешательстве.

— Во Вьетнам, — Джон указал головой на Тихий океан.

В гараже воцарилась тишина.

— Боже мой! — Келли прошептала, слабость охватила ее, и она опустила голову. — И... что ты решил? — ее голос донесся из-под колен.

— Здесь есть выбор? — парень иронически улыбнулся. — "Два пальца показали на тебя", - процитировал он песню группы "The Seeds", - "и топает Джонни на войну", - закончил цитатой из Кантри Джо.

— Джон, это несмешно! — Келли резко подняла голову и вскочила с места. — Это война... И ты собираешься туда идти? Ты хоть знаешь, за что ты будешь воевать? — В ее голосе послышалась истерика.

— А что мне еще делать? — парень возмущенно ответил, спрыгнув с капота. — Ты, дочка шерифа, скажи мне, что я должен сделать, чтобы все были довольны и чтобы все было правильно, как любит твой папочка по закону? Зачем мне оставаться здесь? Ради тебя? Но тебя здесь не будет!

— Но я вернусь! А ты...

— Думаешь, после окончания Калифорнийского университета ты захочешь вернуться сюда, в Лоудай? Келли, когда же ты вырастешь?

— Не считай меня незначительной! Я также что-то понимаю, а иногда даже больше, чем ты!..

— Конечно, никто не спорит!..

Они оба одновременно умолкли и замолчали, отводя глаза в разные стороны. У каждого было свое мнение, и они сейчас почувствовали это с полной ясностью. Их эмоции были переполнены, они могли бы сказать друг другу многое, но слова не находились. В конце концов Келли повернулась и без слов вышла из гаража. Она надеялась, что Джон ее позвал обратно, но этого не произошло. Зайдя за угол дома, девушка остановилась и расплакалась, скрывая лицо в руках.

Остальной день Джон бесцельно ходил по дому, игнорируя беспокойные взгляды родных и неторопливые вопросы типа "что случилось?" Тим попытался удержать его у стены как старший брат простой физической силой, но Джон освободился, посмотрел на него с яростным взглядом и молча вышел на улицу. Дом ему уже не хватало. Но после двух часов блуждания по городу ему стало тесно даже в городе. Было давящее чувство.

Джон вышел за пределы города и до темноты бродил около полей местных фермеров, пытаясь физической усталостью заглушить свои мрачные мысли. С виду он напоминал потерявшегося человека, который только сейчас осознал, что он "что-то" потерял, и сейчас отчаянно пытается найти это потерянное. Где-то в глубине его души была надежда... на что? На то, что эта дорога, которая как река впадает в Тихий океан, что-то изменит? Что перед самым отъездом Келли передумает и забудут о таком рекруте, как Джон Фармер, 22 года? Что под медленный шаг, напоминающий шаг тюремного надзирателя, возникнет какое-то решение - для случая, если Келли не передумает и о нем не забудут на призывном пункте? Но какое может быть другое решение в таком взрослом мире, где люди, оказывается, не всегда выбирают свою судьбу?... Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ? Что? Делать? ЧТО? ДЕЛАТЬ? Ч-ТОДЕ-ЛАТЬ? Ч-ТО? ДЕ-ЛАТЬ?.

Он вернулся домой уже ближе к полуночи. Естественно, никакого решения в голову не пришло. Разумеется, никаких чудес не произошло. Конечно, это было невозможно - чудо... Несмотря на целый день, проведенный на свежем воздухе, и уставшие ноги, Джон не хотел идти спать. Голод его также не мучил. Тихонько открыв дверь гаража, он зашел внутрь; без включения света подошел к капоту, где лежала его гитара одиноко, сел на него, взял ее в руки и начал тихо перебирать струны - без связи аккордов друг с другом. Постепенно расстроенная мелодия самопроизвольно превратилась в старую известную всем печальную песню Нины Симоне, которую Джон недавно выучил вместе с ребятами. Он гордился ею: обычную трехминутную соул-композицию на четыре куплета они превратили в энергичную рок-балладу продолжительностью в семь минут, оставив только два куплета в начале и в конце. Всю середину песни занимала гневно-пронзительная, душевная, трогающая до дрожи сольная партия Джона - с резкими переходами из минора в мажор и обратно, с колебаниями струны на одной ноте, с частым перемещением по ладам. Но сейчас он не думал о своем мастерстве. Он исполнял на гитаре простой начальный ритм и бормотал:

I put a spell on you...

"cause you"re mine...

- Джонни... - услышал он тихий шорох и прервал песню наполовину аккорда.

Она стояла снаружи возле входа, так далеко, что он услышал ее шепот только интуитивно, как это свойственно всем влюбленным людям. Он положил гитару и подошел к ней. Она всегда одевалась очень скромно, просто, и теперь на ней был только надетый поверх футболки обычный комбинезон из джинсовой ткани - такие же, как носят автомеханики - и кроссовки. Длинные темно-каштановые волосы были собраны в

"хвостик". Во всем этом было столько уютного, столько родного, милого, прямолинейного и долгожданного, что Джон почувствовал, как от вновь нахлынувшей тоски его сердце сжимается. "Келли, Келли", - подумал он, - "зачем тебе эта учеба, зачем тебе эта журналистика? Разве я не смогу обеспечить нашу семью? Разве мы не можем быть счастливыми?..." Но вместо этих любовных фантазий он только спросил:

- Ты не уезжаешь?

- Завтра в 11 часов, - ответила она.

- Некомфортабельный рейс, - автоматически заметил он. - Жарко, а потом еще целый день провести в салоне... И рейс, наверное, транзитный?

Келли кивнула.

- Когда же ты планируешь уехать?

- Уже все упаковано, - ответила она и шагнула к нему на грудь. Джон машинально обнял ее за плечи и прижал чуть сильнее и вдруг осознал, чего ему так не хватало весь день. Вот этих объятий - нежно-горьких, трепетных в своей хрупкости... Парень погладил девичьи плечи, отчего Келли еще сильнее прижалась к нему, затем его ладонь несколько раз потрогала задорный "хвостик". Девушка подняла голову и нежными губами нашла его губы.

Они долго целовались - сначала нежно, неуверенно, затем все увереннее; страсть начала пробиваться в их ласковых поцелуях. Джон гладил спину Келли, а она в ответ ласкала его шею и ухо. Наконец, прервав поцелуй, девушка потянула парня к "форду":

- Пойдем...

У Джона сердце забилось сильнее.

- Келли, - прошептал он с пересохшим горлом, - я еще ни разу...

- Я тоже, - пунцовым шепотом ответила девушка и снова потянула его к машине. - Пойдем... Я хочу этого...

Взявшись за руки и спотыкаясь от незнакомости, они добрались до автомобиля. Джон открыл заднюю дверь, подождал, пока Келли войдет в машину, и сам залез. Внутри, уже не скрывая своих эмоций, они снова прижались друг к другу в теперь страстном, неистовом поцелуе. Пальцы Джона расстегнули лямки комбинезона, Келли пожала плечами, освободившись от одежды. Она одним движением сняла футболку и бросила ее на переднее сидение. Парень глубоко вздохнул и прикоснулся губами к нежной сосочке. Девушка сильно притянула его голову к своей груди и прошептала: «да, да... дорогой... дорогой... хороший мой, любимый...» Её пальцы быстро прошлись по его волосам, потом ласково скользили по спине и раздевали его рубашку. А Джон прильнул губами к нежной сосочке и осторожно ласкал его языком, время от времени сосущего. Шершавые руки нежно гладили искусительно белющие на черном, потрепанном фоне сиденья девичьи бока, бедра, пробегали по ноге до колена и обратно. Отводя трусики в сторону, Келли слегка раздвинула ножки, насколько позволяло маленькое пространство, и Джон начал ласкать внутреннюю сторону бедер, все ближе к заветному месту. Девушка извивалась, стараясь как можно быстрее коснуться губками его робких пальцев, но каждый раз парень в последний момент отводил руку от ее лона, словно опасаясь сделать чем-то неуклюжее или грубое движение и причинить боль своей возлюбленной. Он знал, что боль все равно неизбежна и хотел задержать этот момент, несмотря на то что его плоть уже требовала и почти "стучала" изнутри.

В движениях девушки, в ее ласках и поцелуях заметно проявлялось нетерпение. Уступая ему, парень наконец-то прикоснулся к пальцами влажной интимной зоне. Келли мгновенно отреагировала, закрыв их своей рукой. Парню не оставалось ничего другого, кроме как гладить внешние половые губы. Дыхание девушки стало прерывистым. «Будь смелее, Джонни... бойся», — шептала она между короткими вздохами. Оба задыхались, им обоим не хватало воздуха. Келли стала помогать Джонни, направляя его руку. Наконец-то один из его пальцев... скользнул во влажную женскую щель, а другой нащупал клитор и начал массировать его. Девушка тихо застонала, прижавшись к парню плечом и более активно двигая бедрами от нетерпения. Свободной рукой она наконец-то достигла его члена и освободила его из джинсов. Джонни просто обожгло от этого прикосновения, и ему едва удалось сдержаться, чтобы не кончить прямо на ее руку. Борясь с искушением, он немного отстранился. Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга с безумными глазами.

— Подожди, Кел... — прошептал парень.

Темные глаза девушки магнетически притягивали к себе, умоляли, кричали, горячее, чем все слова вместе взятые. Ее пальцы нетерпеливо вцеплялись в его плечи, по лбу и возле носовых отверстий появились капельки пота.

— Я... скоро... — тоже прерывисто ответил Джонни.

Келли с легким недоумением посмотрела на него, но почти сразу же на ее лице появилась стыдливая улыбка полного понимания. Уже не страстно и нетерпеливо, а нежно она привлекла парня к себе и стала целовать его, лаская его волосы. Пальцы второй руки осторожно коснулись возбужденного члена, словно приручая его, и начали гладить его, слегка оттягивая кожицу, ласкать головку и обнажающуюся плоть под ней. Теперь Джонни начал тихо стонать от невыносимого удовольствия. Поймав его нетерпение, девушка поднялась над ним и соприкоснулась своей промежностью с его половым органом. Несколько раз она потерлась о него и, наконец, вздохнув глубоко, осторожно начала опускаться на него. Сначала член очень легко проник в ее мокрую жаждущую плоть, но вскоре столкнулся с естественным преградами девственности.

Они оба остановились. Еще можно было отойти назад... притвориться, что все произошедшее - всего лишь результат дневного разговора, эмоций и желания побаловаться... Но никто не хотел отступать, просто оба боялись сделать решительный шаг.

Но колебания продолжались менее минуты: Келли закрыла глаза, выдохнула и резко насадилась на член, одновременно спрятав лицо на плече Джона. Парень был полностью поглощен ураганом страсти, который бушевал в его душе и потрясал его новыми эмоциями. Он даже не заметил тихого приглушенного вскрика, который раздался из-под его плеча. Почти сразу его член окутала узкая мягкая влажность, и парень, осознав происходящее, посмотрел на девушку: она уже выпрямилась и с любовью смотрела на него. "Джонни", - ее голос доносился как шепот южного ветра, - "не бойся... Будь смелее, дорогой. Мне не больно, мне хорошо... мой дорогой...". Поверив ее шепоту, парень, обхватив руками предплечья своей возлюбленной, более уверенно начал двигаться бедрами. Девушка ответила на его движения, откинув голову назад, и подбодрила Джона легким поцелуем. Джон стал смелее: в его движениях, на которые Келли откликалась как гитара, гибкая и стонущая своими эмоциями - сначала робкими и тихими, а потом страстными и безудержными - появилась некоторая жестокость и властность. Он полностью понял, что это тело и эта душа принадлежат только ему... Поэтому для него не было ничего удивительного в том, что вскоре его член пульсировал, впервые выпуская свое семя внутрь девушки. Это было так же естественно, как первый весенний дождь наполняющий землю своим семенем... Он почувствовал, как его тело внезапно стало легким, его глаза покрылись кругами от избытка ощущений, и на краю сознания он услышал крик счастья девушки и почувствовал ее дрожание в ответ. "Вот и все", - без сил подумал он и положил голову на хрупкое плечо девушки. То же самое машинальное движение сделала и Келли...

— Ты собираешься меня проводить?

Истощенные и покрытые капельками испарившегося пота, они лежали, обнявшись, в тесном салоне старого «форда», который стал для них самым дорогим и запоминающимся местом. Их обнаженные тела - крепкое и компактное Джона и хрупкое, даже воздушное, с небольшой, но очаровательной свежестью грудью Келли - выглядели на потертом сидении как модели для картины европейского Ренессанса на тему «Адам и Ева в раю». Если подумать, это было не так уж далеко от правды: в эту ночь скучный гараж Калифорнии превратился в маленький райский сад. И новоиспеченные любовники не сожалели о том, что никто не может запечатлеть их для потомства. Они не думали об этом, так же как Адам и Ева на самом деле не задумывались об этом - они просто наслаждались друг другом.

Келли полусидела в объятиях Джона, оперевшись спиной о его грудь и положив голову на его плечо. Джон обнимал ее; его рука легко и уверенно лежала на животе девушки, время от времени гладя его. В ответ на вопрос парень сильнее прижал Келли к себе и поцеловал ее в волосы:

- Я бы хотел... Но завтра у меня работа. Сомневаюсь, что Дэн сможет заменить меня. И не факт, что захочет...

- Подай ему намек, - игриво пошутила Келли, - что ты провожаешь свою девушку.

- Он уже об этом знает.

- Нет, ты не понимаешь, - Джон не видел этого, но предположил, что глаза Келли заблестели озорным смехом маленького шалуньи. - Ты должен намекнуть ему, что ты искренне провожаешь свою девушку...

Джон, не веря своим ушам, отстранился от девушки и слегка повернул ее к себе. Глаза Келли сверкали озорным смехом маленькой шутницы.

— Слушай, он никогда не прекратит допрашивать меня! — сказал парень. — Кажется, ты забыл, что мы его знаем... А потом все в Лоудае будут говорить о том, что Джон Фармер наконец-то испортил дочку старого Слипсона. Ты понимаешь, что будет потом?

Келли громко засмеялась и поцеловала ошарашенного парня:

— Джонни, Джонни... Ты думаешь, старый Слипсон не знает, где находится его дочка?... Конечно, он давно и отлично об этом знает! И поверь мне, через пару недель он сам пригласит тебя выпить пару стаканчиков в Шервуде. Ему нужно лучше познакомиться со своим будущим зятьем...

— Как будущим «зятьем»?

Теперь уже Келли отодвинулась от Джона и серьезно посмотрела ему в глаза. Парню показалось на мгновение, что в ее глазах промелькнула тень неуверенности.

— Джон... — запинаясь произнесла девушка, — это что, для тебя все несерьезно?... Мы же собираемся быть вместе?

Джону наконец-то стало ясно, что Келли все это время также мучилась сомнениями, как и он. И вдруг ему стало настолько легко на душе, что он без слов рывком обнял девушку и притянул ее к себе. Свежие упругие груди Келли приятно скользнули по его телу.

— Ты... ты же сладость! — В голосе Келли опять прозвучала игривая радость, она шутливо вырвалась из объятий. — Ты такой странный сегодня, Джонни. Порой кричишь на меня, порой не понимаешь, а сейчас чуть не задушил...

— Кел, я глупый, прости меня, — смущенно проговорил Джон.

— Ну конечно же, не обходится без этого, — произнесла девушка с видимой важностью. — Но все можно исправить... Я обязательно займусь тобой, Джон Фармер.

Неожиданная улыбка промелькнула на лице Джона, но вскоре он смутился:

— Рано мы думаем о таких вещах, Келли...

Девушка сделала серьезное выражение лица.

— Джон, - тихо произнесла она, - я уверена, что все разрешится... Ведь есть много способов избежать призыва.

— Ну и каких?

— Пойдем со мной...

— Келли...

— Джонни... - девушка изобразила парня. - Твои друзья не исчезнут никуда, поверь мне! А если все же... - Келли помолчала минуту, собравшись с мыслями. - В конце концов, всегда можно начать все заново...

— Ты хочешь сказать... - начал было парень, но девушка продолжала говорить, будто не слыша его:

— Моя подруга рассказывала... Хотя не знаю, правда это или нет... Один парень в Эл-Эй наглотался ЛСД до такой степени, что у него подскочило давление. И он стал говорить непонятно. И в таком состоянии он пошел на призывной пункт и заявил, что он гомосексуалист. Представляешь? - Келли засмеялась.

— Возможно, он действительно какой-то странный тип, - хмыкнул Джон...- Так что, ты предлагаешь мне наглотаться ЛСД? А потом явиться к твоему отцу в объятиях с Дэном?

Келли ударила его легким кулаком в грудь:

— Ты серьезно не понимаешь шуток?... И еще слышала, - продолжила она почти сразу же, - что многие просто сжигают повестки... Убегают в Сан-Франциско. В хиппи коммуны... - Почти закрыв глаза, девушка мечтательно запела: - "Если ты отправляешься в Сан-Франциско, заплети цветы в свои волосы..."

— Слушай, Келли, — медленно произнес Джон, — я вот слушаю тебя и не могу поверить, что ты, дочь шерифа, который получил обморожение в Арденнах, говоришь мне это...

Девушка снова замолчала. Когда она наконец заговорила, парень даже не узнал ее голоса – строгое выражение с серьезными чертами и отчетливыми следами обиды:

— Джон Фармер... Мы скоро поссоримся, запомни!... Почему ты все еще пытаешься меня обвинять в отцовстве? В чем моя вина, что его назначили шерифом после демобилизации? Это было до нашего знакомства!... Ты думаешь, он сам этого хотел?... Он бы с радостью остался простым лесорубом в Монтане, если бы не эта зима в Арденнах!... Знаешь ли ты то, что рассказывала мне мама?..

— Ты меня не понимаешь, Келли!... Я просто удивляюсь: твой отец сражался за Америку, а ты сейчас так легко рассказываешь мне о том, как избежать призыва...

— Тогда были другие времена, Джон, — серьезно продолжила девушка. — Да, мой отец герой. Я горжусь им и люблю его. Но я также люблю и тебя. И я понимаю, что он сегодня не прав. И наша страна не права. А у тебя есть возможность поступить иначе. Ведь мы живем в свободной стране – разве ты об этом забыл?..

— Нет, я не забыл... Но откуда мне знать, что моя страна не права? Ведь все вокруг не могут быть неправыми...

— А как ты сам чувствуешь, Джон? Не думай, а чувствуй? — внезапно спросила девушка. И пока парень собирался с мыслями, она словно отвечала на свои собственные сомнения: — Ты же не думаешь, что только странные типы из Чайна-таун уклоняются от повестки?... Мир огромен, Джонни. И в нем есть не только твоя свобода. Но и другие свободы тоже. И если твоя страна не права, а ты все же любишь ее – в чем заключается твой долг? Может быть, открыть ей глаза на это?..

Парень не смог найти аргументы для возражений и вместо этого снова прижал девушку к себе. Своими губами он нашел ее мягкие, слегка влажные губы. Она откликнулась на поцелуй, немного закрыв глаза. Затем, когда им уже не хватало воздуха, она отстранилась от его губ и тихо произнесла: "Правильно, Джонни... Мы потеряли столько времени зря...". Она легко оттолкнула его на изношенное сидение "форда"...

Как предполагал Джон, его напарник не согласился оставаться одному на автозаправке хотя бы на двадцать минут, несмотря на то, что работы почти не было в этот день. Флегматичный Джон назвал его "скотиной" в сердцах, но не стал распространяться подробнее, несмотря на приставания Дэна и его попытки выяснить, что произошло и зачем ему понадобилось уйти в город.

В окрестностях одиннадцати часов услышался звук "Грейхаунда" и Джон, сам того не желая, снова представил себе, как он останавливается на остановке, где под палящим калифорнийским солнцем одиноко стоит хрупкая девушка... Как Келли садится в задушный автобус... Как выбирает место (лучше было бы около окна)... Как автобус плавно отъезжает, унося девушку в прекрасное неизвестное... Он представил - и его сердце снова стиснуло от предчувствия чего-то окончательного и необратимого.

Ближе к полудню на заправку заехал автомобиль шерифа. Пока Дэн заправлял машину, шериф Слипсон угрюмо глядел на Джона и почти безразлично сообщил ему, что Келли проспала дневной рейс и уедет вечером. Затем он развернулся, сел в машину и уехал.

Весь день Джон летал как на крыльях. Нет, он радовался не потому что девушка проспала и таким образом задержалась в Лоудее еще на день. Он радовался тому, что ей не придется целый день ехать в жаре, что она сможет выспаться хотя бы за ночь - даже если в некомфортных условиях на дороге. И еще он радовался тому, что сможет проводить ее.

Однако, его ожидания не осуществились: к вечеру на заправку нежданно-негаданно заехал рабочий, чтобы заправить баки топливом. Джон и Дэн трудились до наступления темноты, наполняя баки до краев. В добавок, неожиданно начался проливной дождь. К концу работы оба были промокшими до нитки; даже старые плащи, найденные в подсобках, не помогли им сохранить сухость. В суете срочных дел Джон пропустил автобус со светом фар и только случайно глянув на часы, понял, что он уже проехал. Это значит, что Келли уже уехала... Парню оставалось только вернуться домой. И только после возвращения он почувствовал свою усталость. Не поужинав, Джон отправился спать.

Перед тем как погрузиться в глубокий сон, он услышал рев мотоциклистов, проезжающих по мокрому городу и заметил себе: "Странно... Почему они ездят ночью? Обычно они катаются днем, на виду у всех..."

Утром его разбудил шум полицейской машины, пронесшейся мимо его дома. Так как в их городе редко случалось, чтобы полиция выезжала с включенной сиреной, это предвещало что-то необычное. Быстро одевшись, парень поспешил следом за ними.

Путь пришлось идти долго. Но каждая дорога имеет свой конец...

Мотоциклисты... Конечно, это были они. Те же самые - с татуировками, кожаными куртками с заклепками и некоторыми нацистскими символами, хотя они не осознавали значение этих символов... В общем, это были ребята из "Адских Ангелов", которые никому не мешали жить так, как хотят они сами, и желали того же для себя.

Как потом выяснилось, они отправились в эту ночь на новую вечеринку. Они выбрали абсолютно новое место для проведения мероприятия, чтобы не пугать местных жителей своим видом днем. По крайней мере, так они договорились с мэром.

Как обычно, они мчались по дороге в огромной группе, заставляя все встречные автомобили замедлить и уступить им дорогу. Даже ливень не смущал этих настоящих байкеров, которые шли прямо к своей цели в компании таких же отвязных ребят.

Водитель автобуса "Грейхаунд" тоже заметил их. Но вместо того, чтобы свернуть на обочину, он продолжал ехать со своей скоростью, напряженно сигналил. Но никто не обратил на это внимания.

Когда колонне оставалось всего немного до них, водитель все-таки резко затормозил и попытался выровняться, но из-за мокрого дорожного покрытия его автобус развернуло и он столкнулся с кюветом.

Байкеры проехали мимо. В конце концов, им всегда уступали дорогу...

Джон узнал об этом позже. А сейчас он стоял возле оцепления и наблюдал за полицейскими и медиками "скорой помощи", как они суетятся, переносят страдающих, плачущих и ругающихся пассажиров, а санитары из морга выносят тела погибших... Он не думал ни о чем. Он не мог думать. Поэтому он даже не заметил, как к нему подошел шериф Слипсон. И только услышав его голос, Джон вздрогнул и посмотрел на него безразличным взглядом.

- Уроды... - произнес шериф.

Джон молча посмотрел на него минуту, видя, но не осознавая, как его опустившиеся плечи и постепенно в его голове начинало пробуждаться ужасное предчувствие. Он пытался от него отмахнуться, спорить с этим чувством... Но предчувствие распространялось в его мозгу словно змея, заполняя все скрытые уголки и заражая все свое присутствие. Наконец, запинаясь от страха задать вопрос и услышать ответ, парень спросил:

— А как Келли? Ее уже увезли? Она сильно пострадала?

Шериф с грустью взглянул на Джона, и он понял, что ответ будет негативным. Все было очевидно – Слипсон никогда не выражал такую подавленность, даже когда терял много людей во время битвы в Арденнах. Но Джон не хотел об этом думать.

— Ее нет, Джонни… – парень даже не заметил, что Шериф обратился к нему по имени. – Ее не удалось спасти… Было слишком поздно. Она только один раз позвала тебя… и все… – Шериф отвернулся.

Джон почувствовал слезы наполнять его глаза. Он старался сдержаться, но это было невозможно. Он хотел уйти, но его ноги словно приросли к полу. Где-то глубоко в его душе промелькнула последняя надежда: может быть это ошибка… может быть они перепутали… Но жестокая реальность разбивала эту надежду своими аргументами и фактами. Слезы начали катиться из его глаз.

И в этот момент парень почувствовал знакомый шелест у своего уха – легкий, словно дыхание. С отчаянной надеждой он обернулся – никого. Но он был уверен, что услышал голос Келли, ее слова, которые она сказала всего лишь недавно в гараже, когда они были близки: "Мне не больно, Джонни… мне хорошо..."

Через несколько дней Джон получил письмо от Военной Службы. Однако, к его облегчению, это было освобождение от службы в армии. Видимо, власти решили, что Джон Фармер, страдающий от бессонницы, не является лучшим кандидатом для достижения мира и демократических свобод в развивающейся стране. Получив это письмо, парень впервые улыбнулся со времени трагической новости о смерти Келли.

На следующий день он собрал свои вещи, встретился с остальными членами группы и без лишних объяснений коротко сообщил им, что он уезжает в Сан-Франциско. Пусть каждый делает то, что ему кажется правильным. Если кто-то захочет присоединиться, он передаст адрес через Тима.

Вечером того же дня Джон уехал.

В Сан-Франциско он арендовал небольшую комнату в Хэйте, районе, где собиралась богемная молодежь Калифорнии. Он написал письмо Тиму с новым адресом, хотя не особенно надеялся на его приезд. Но к своему удивлению через неделю все трое - Тим, Дик и Харви - появились у него на пороге. Тим, как самый старший по возрасту, спросил: "Ну что, парень? Где будем репетировать?"

За неделю они полностью перебрались в новое место, перевезли инструменты и арендовали старый бунгало на побережье. Они начали активно репетировать, не упуская ни одного концерта в городе - в то время группы выступали почти каждый день.

Они совершенствовали свое искусство. Их заметили. Их начали приглашать в большие концертные залы. Они записали свой первый альбом. У них появились поклонники. Особенно они полюбились сан-францисским диджеям за то, что они поддержали их во время стачки в январе следующего года.

А Джон продолжал писать новые песни. И одной ночью, вспоминая картину аварии, он создал "Поезд смерти" - трогательный блюз о смерти и горе. Когда он подбирал мелодию к словам, ему показалось, что гитара оживает и становится теплой в его руках. В пустой темной комнате он услышал знакомые слова: "Мне не больно, Джонни... мне хорошо..."

И это стало первым случаем, когда он улыбнулся привычной улыбкой — смущенной, неуклюжей, но такой милой, что Келли однажды призналась ему, что полюбила его именно из-за этой улыбки. После ее смерти он даже начал улыбаться по-иному.

С того времени его гитара всегда была теплой. И Джон ощущал ее на каждом концерте, на каждой репетиции. Он понимал, что это не просто инструмент. Мысленно он обращался к ней по имени: «Келли...» И она отвечала ему.

А о Лоудай, которая так и не смогла уехать из любимого города, он тоже написал песню. И о Вьетнаме, куда он должен был попасть, но не смог. И его песни распевала вся молодежь на антивоенных и противоправительственных демонстрациях. И выкрикивала в лицо разъяренным полицейским, ведущим студентов в участки: «Не для меня! Я никогда не стану солдатом...»