Эликсир Вофхомото

Тимофей Коллинз пробирался к зданию концертного зала через толпу, густую, как непроходимые чащобы. Боже мой, эти организаторы должны быть демонами: почему бы им не устраивать концерты по выходным? В будни Чикаго напоминает муравейник, если его пнуть лопатой. Шесть вечера и все его туфли уже износились...

— Проклятье! — прокричал он, когда на его ногу снова упала чья-то шпилька. — Ты что, парень... — и замолк, увидев, что самый виновный получил повреждение.

В толпе протискивалась какая-то старушка в очках, толкаясь влево и вправо, а ее локтями создавались штормовые волны по всей толпе.

— Эй, женщина! В вашем возрасте... — Замри, глупый человек! — хладнокровно ответила женщина и локтем ударила кого-то в живот.

Она была одета в старомодную потертую одежду. Тимофей видел таких старушек, энергичных и предприимчивых, несмотря на свою старость, — но эта была особенно агрессивной.

— Стой, ведьма! — вдруг послышалось сзади, и старушка начала толкаться еще с большей силой.

Тимофей вытянул шею: примерно в трех футах от него какой-то гигант толкался так же, как она, — только он разбрасывал людей, как бульдозер, и двигался намного быстрее. Он был краснокожим и массивным, словно Франкенштейн из мультфильма.

Когда старушка догнала Тимофея и оказалась рядом с ним, раздалось: — Стой, старая крыса! — Она быстро оглянулась, достала что-то из-за пазухи — и внезапно протянула Тимофею.

Сбитый с толку Тимофей автоматически схватил то, что ему подали, не успев разглядеть это — а старушка уже растворилась в толпе. В этот момент его преследователь догнал его и локтем ударил под ребра...

Когда Тимофей немного отдышался и выругался — они уже были далеко. — ... Проклятье! — в тринадцатый раз повторил он и поднес к глазам то, что старушка ему передала.

Это была маленькая флакончик мутно-зеленого стекла, очень старый по виду, без этикеток, с смятой пробкой. Внутри находилась какая-то жидкость, которая шевелилась.

«Что это за странность?» — думал Тим, крутя флакончик в руках и вглядываясь в него, сколько позволяла толпа людей. «Лекарство? Наркотик? Яд?»

Неудержимое любопытство овладело им. Вырвавшись к более свободному месту от толпы, Тим попытался извлечь пробку. «Просто понюхаю», подумал он, «должен же я узнать, чего она преследовала старуха...»

Пробка не отдавалась. Тим потянул еще сильнее — и в этот момент его все-таки толкнули.

Пробка выскочила со звуком и бутылочка разбилась на куски о тротуар. Несколько капель попали на щеку Тима, что-то разлилось по асфальту, а что-то попало на девушку, выходившую из машины рядом с Тимом — прямо в ее неглубокое, аккуратное декольте.

Девушка прикоснулась к верхней части груди, куда попали капли, и удивленно посмотрела на Тима.

Тим почувствовал, как его охватывает стыд: девушка была чрезмерно красивой. О черт возьми!..

— Извините, мисс... Ой, простите! Это все из-за толпы. Простите!... Не беспокойтесь, это не... Простите!.. — Ничего страшного, — улыбнулась девушка, подняв удивленные брови.

Толпа, внезапно появившаяся неизвестно откуда, унесла Тима в сторону и он повернул шею назад, пытаясь запомнить черные глаза девушки и ее удивленную улыбку. В его сердце остался след ее красоты, смешанный со стыдом.

Прикоснувшись к щеке, Тим приложил пальцы к носу. Они пахли какой-то травяной настойкой, похожей на корвалол. «Фу! Старинная ерунда. Вещи времен Уилсона...» Тим так разозлился, что

Тим преодолел трудности, напрягаясь как старушонка, и через три минуты оказался у входа в концертный зал. В вестибюле толпа казалась неизменной, а на самом деле только возросла. Весь Чикаго, вся Америка безумно восхищались Дженни Уайет, яркой звездой нового поколения. Было очень сложно пробраться в зал, подобно тому как найти место в переполненном поезде метро.

Тим не был поклонником современной музыки, фолк-синглов, рок-н-роллов или ритм-энд-блюзов. Он предпочитал классическую музыку Гленна Миллера и считал себя человеком, прожившим на свете уже достаточно долго, хотя ему было всего тридцать два года. Тим ни разу не слышал Дженни по радио или по телевизору, но все вокруг говорили о ней: о ее песнях с ангельским голосом и о ее выступлениях в защиту чьих-то прав. Говорили о том, как она сидела в тюрьме и была освобождена под давлением хиппи, а также о попытках разрушить ее концерты и посрамить ее. Интерес к ней усиливался тем, что ей было всего двадцать лет, но за пару лет ей удалось прорваться на вершину успеха с ее тихими гитарными песнями. Поэтому, увидев афишу с ее концертом, Тим решил, что Дженни заслуживает его внимания. Впервые за много лет он купил билет на концерт. Цены на билеты варьировались от двадцати до пятисот долларов, и Тим решил порадовать себя: он приобрел билет за двести долларов на место в партере, третий ряд.

"Посмотрю-ка я на нее", подумал он, продвигаясь к своему месту. Толпа задержала его так долго, что он не успел проверить свой вид перед зеркалом, поправить галстук или выполнить другие дела; "может быть успею сходить в туалет во время антракта..."

Тим опоздал на последнюю минуту: как только он сел, свет погас, софиты зажглись, и прямо перед ним открылся золотистый пустой экран.

В глубине сцены появилась хрупкая фигурка с гитарой. Зал взорвался приветственными криками. Дженни подошла к краю сцены, улыбаясь неповторимой улыбкой, поражающей своей неопытностью и стеснительностью, будто она впервые на сцене и рада и стесняется того, что ее так любят... Но Тим не аплодировал.

Прежде всего, он узнал ее: эту улыбку и черные индейские глаза невозможно было перепутать с чем-либо другим. Во-вторых, она как будто вонзилась в его душу как нож, и Тим чуть не заплакал от комочка радости и тоски, который давил ему горло.

Дженни исполняла одну песню за другой, улыбаясь залу своей стеснительной улыбкой... А у Тима происходило что-то невероятное. Каждая песня была для него откровением, словно из уст царя Давида, каждая улыбка била в его нервы, вызывая зуд в горле, и каждый ее взгляд пронзал его сердце. Тим не мог понять, что с ним происходит.

Он даже не мог насмехаться над собой; "я влюбился в звезду как юноша", думал он, "я не могу жить без ее улыбки, без ее черных волос и песен. Что со мной? Да, она красива, я признаю это; таких девушек можно встретить нечасто, но... Нет, нет и нет! Есть только одна такая, она - единственная своего рода, она просто чудо! Она..."

Тим казалось, что она поет только для него. Она исполняла свои песни с такой силой словно лучом направленным в чью-то душу. Если бы он мог видеть кого-то помимо нее, то заметил бы слезы на многих лицах; но он не видел никого и размышлял о том, какое она удивительная и какой он глупец.

«Я всегда буду для нее просто одним из бездарей, запачкавших ее своим грязным мусором», думал Тим. В его голове шевелились останки разума: «Кто я такой – и кто она? Это бессмысленно, смехотворно... И как теперь жить? Преследовать ее, ждать ее выступлений, как если бы это было смыслом жизни? Черт, черт, черт, черт...»

Двухчасовой концерт пролетел мгновенно. По обе стороны сцены уже толпились поклонники с цветами... «Почему я не купил цветы? Я мог бы подойти к ней. Может быть, даже прикоснуться к ней... Идиот!»

Внезапно он был подброшен вверх и без устали матерясь самого себя, потащился за своими ногами, которые несмотря на все его возражения тащили его к сцене - без цветов и без видимых поводов. «Идиот!... Я скажу ей то, что она... Нет, я ничего не скажу – только подойду-посмотрю ближе... Может быть, оттуда видна ее грудь... Ее нежная маленькая грудь... Спрячусь за спинами проклятых продавцов цветов, она и не заметит... Ну и ну! Сколько тебе лет, мальчишка?» - он насмехался над собой, взбираясь на сцену.

Его тело само направлялось к чужим спинам и букетам, избегая открытого пространства. «Боже!.. Ведь она может понять, что я влюблен в нее...»

Эта мысль так ужаснула Тима, что он даже не успел хорошенько рассмотреть объект своего увлечения и прятался за задом какого-то мужчины, стараясь слиться с ним, со стеной и с воздухом.

Зад выходил поздравлять Дженни. Их разделяло всего несколько футов. Нескладно извернувшись, Тим наступил ему на ногу, и тот, выставив руку с букетом вперед, неожиданно потерял равновесие и размахнулся им в воздухе.

Раздался крик. Незнакомец отдернул руку и отскочил назад, будто букет вдруг превратился в змею; из связки, упавшей на пол, поднялся столбик прозрачной жидкости - и попрыгал на грудь Тима...

Его охватила невыносимая боль. В его глазах наступила тьма, и Тим вскрикнул, пытаясь выбраться из пиджака, который внезапно загорелся огнем; все вокруг начало качаться, и Тим рухнул, ударившись головой о угол сцены.

Он не слышал шума и Дженниных криков. Боль в голове и груди обволокла его со всех сторон, сжала его как тиски - и вытолкнула прочь.

• • •

... Сквозь голубоватую дымку проступило белое, а в нем были линии и углы; появился объем, ослепивший мозг яркой точкой света - слева от поля зрения. Тим хотел повернуть голову в ту сторону - и закричал от боли. Головная боль сжала его, так же как что-то еще, обхватив его полностью, словно призрак-невидимка в кошмаре.

— Мистер Коллинз... Мистер Коллинз? Вы пришли в себя? — до него донесся голос, незнакомый, но одновременно странно знакомый. — Он очнулся! — эхом прокричал голос куда-то, и над Тимом возникли хрупкие плечи в белом, а сверху на темном лице - глаза. Индейские, завораживающие и пылающие. Они смотрели на него. — Вы не слышите...

Мистер Коллинз! Как вы себя чувствуете? Вы... я...

Тим не мог понять. В его сознании отсутствовали несколько важных элементов. "Бред?..."

— Не бойтесь. Врачи сказали - два процента... это не опасно для жизни, хотя, конечно, потребуется лечение... хорошо, что ваш пиджак был застегнут и у вас была жилетка... Боже мой!

Она вытащила из-под кучи простыней пальцы Тима и сжала их.

Самое невероятное в этой ситуации было не она сама, а ее глаза: страстные, влажные и полные любви.

— ... Вы спасли мне жизнь. Почему? Прости меня, я говорю чепуху. Ерунда... Вот что говорят у нас в Сан-Диего. Я... я не понимаю, что со мной. Ты, наверное, плохо себя чувствуешь и думаешь: вот дура, она ничего не понимает... Нет? Так не думаешь? Я никуда не поеду. Я отменила все свои концерты - и в Ричмонде, и в Цинциннати... Я буду здесь с тобой, буду делать все... Ты... это странно, да? — я совсем не знаю тебя, не знаю сколько тебе лет, что ты любишь... Весь вечер я пела для тебя. Только для тебя. Мне даже казалось, что у тебя есть какое-то колдовское зелье, потому что как бы иначе ты мог понять то, что этот человек желает...

«Напиток» — укоренился в сознании Тима.

— ... Вы, вероятно, удивительный человек. У вас лицо, подобное моему отцу. Я... я желаю вам счастья.

Ее рука коснулась плеча Тима и нежно ему погладила.

Тим внезапно осознал, что он обвязан бинтами по шее, и что они символизируют призрака-невидимку из его снов; а Дженни неожиданно приблизилась к нему — и приникла своими губами к его лбу. Легко и страстно, словно ветерок южного бриза.

— Простите меня... мне... мою... я женщина, а все женщины эмоциональны... просто я благодарна вам, и... — прошептала она, лаская губами кожу на виске.

Больше это было невыносимо.

— Дженни,— услышал Тим свой голос, едва узнавая его.

Его рука обняла гибкую спину и притянула ее к себе. Дженни была влажной, дрожащей и близкой, до края слез и комка в горле; пальцы, ласкавшие его, проникли под простыню, дотронулись до кожи, сжигая ее... и нашли там возбуждение, наполнившее штаны.

Тим всхлипнул... а Дженни, откинувшись назад, посмотрела ему в глаза. Долго, внимательно, как перед сражением... и медленно, осторожно сняла простыню.

Он не мог дышать. Медленно распустив полы пижамы, Дженни обнажила ему живот и перевязанную грудь, затем — так же медленно спустила штаны с трусами... Возбуждение выскочило наружу, дрожащее как ручка коробки передач; а Дженни продолжала тянуть тряпки вниз, обнаруживая мошонку и ноги до колен. Показав Тиму все интимное ощущение стеснения у него налицо она посмотрела на него — красного лица, пораженного — и склонилась к открытому предмету.

Нежная кожа щекотнулась волосами, упавшими мягкой волной на пол. Нервно откинув их, Дженни сделала прикосновение к яичкам, облизала их, проникла языком в уголок... затем оглянулась, снова посмотрела в глаза... И взяла член в рот.

Тело внезапно пропиталось разноцветными оттенками, растворилось, расширилось, засверкало - и Тим вскрикнул от нестерпимой боли. Язык, обволакивавший головку, замер:

- Невероятно? - прошептал Тим. - Ох... Ах... И вдруг он испугался, что она не поймет и прекратит.

Но она не остановилась - снова взяла головку в рот, покрывая ее безумной влагой. Тим стонал и дрожал, а Дженни вылизывала и сосала его инструмент, перемещаясь от головки к яйцам, от яиц к складкам у основания, и обратно к головке, которая тонула в ее кисловатой слюне. Она ритмично двигала головой - и между ног Тима возникали и лопались радужные фейерверки, распускались гирлянды из сладости, а сам Тим бодал своим "рогом" сладкие губы Дженни...

Вдруг она подскочила. Тим лежал на спине со своим инструментом направленным к потолку, смотря, как обнажаются плечи, гибкий загорелый живот, небольшие почти детские груди, твердые и упругие с маленькими коричневыми сосочками - его захотелось проглотить, измождать, высосать до последней капли влаги - узкие бедра и большая выпуклая женская интимная зона, покрытая черной жесткой шерстью, раскрытая и скользкая от влаги...

- Прости... - пробормотала Дженни, освобождая свои длинные гибкие ноги от трусиков. - Ты простишь меня? Я не знаю что со мной... Она забралась на кровать голой, загорелой и стремительной и оседлала Тима своей влажной сердцевиной продолжая говорить: Я не такая. Я не развратная... Может быть у тебя есть жена или подруга...но... я умру если этого не будет...

Быстрые и легкие пальцы схватили член размером с руку и ввели его в сладкую липкость. Головка была окружена влагой, тело инструмента проникло в мошонку и ягодицы... «Ох...» - стонала Дженни, опускаясь ниже, глубже - до самого основания, до полного погружения в яйца, охватывая все складки - и наконец она села на Тима плотно, словно настоящий чулок.

Она покачивалась на его теле, сжимая ноги – изящная, гибкая, словно хищник, смуглая, почти бронзовая, с нежными сосками, пухлыми как ранние почки, с изящными плечами и руками – и вглядывалась в Тима. Стыдливо, страстно, виновато, дико и безумно влюбленно… и только Бог знает как еще...

Черные волосы были прямыми и блестящими, развевались по ее плечам. Ее лицо напоминало индейское – овальное, нервно-тонкое, с большим чувственным ртом и огромными глазами, слегка раскосыми и темными – словно у зверя. Она глядела пристально в лицо Тиму:

– Думаешь я такая похотливая?

Тим резко пригнул ее к себе за волосы – и начал ласкать каждую частичку ее тела от грудей до ягодиц.

Он не думал ни о чем другом. Он просто подчинился своему желанию двигаться в такт с ее пружинящим телом, ощущая каждое ее дыхание на своих губах, на своих глазах и ушах – и погружался в самое горячее и влажное место, словно в кипящий тигель. Дженни обволакивала его член, стискивала его, окружала его пленкой блаженства, наполненной острыми ощущениями, словно соль на ее губах – и Тим полностью погружался в нее.

На краю зрения Тим заметил любопытный нос в двери; но он уже не обращал на это внимания и продолжал наслаждаться Дженни, словно конфету, жестоко проникая в ее мягкость...

– ... Опомнись, дорогой! – раздался голос из коридора.

Голос был хриплым и трескучим, как старый фонограф.

Дженни приподнялась, но было уже поздно: массивная фигура загородила дверь.

– Простите-простите, ребята... Работа есть работа. Я осмотрю вас сейчас, мистер "герой", а потом можете трястись от страха. Я не смотрю на тебя, дорогая, успокойся – произнес фонограф Дженни, обнаженная и румяная как помидор. – Она сидела здесь со мной все это время, мистер. У меня у ног, словно преданный пес. Она даже не пошла есть...

Пухлая медсестра с седыми усиками на верхней губе наклонилась над Тимом. Ее лицо было значительно шире лица Дженни.

— ... Журналисты к вам тут наперебой ломятся... А вы еще слабый, изможденный, прости Господи, призрак призраком... — Журналисты? — Ну! Ведь вы человек недели. Все газеты о вас пишут. Вот! — в Тима ткнули газетой, и Тим послушно взял ее:

«ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОДВИГ» — кричал заголовок. — «ПОКЛОННИК ПОТРАТИЛ СЕБЯ РАДИ ИДОЛА. Страна должна знать своих защитников! Обычный американец Тимоти Коллинз спас звезду Дженни Уайет, закрыв ее своим телом, когда нападавший облил ее кислотой. Дженни не пострадала, нападавший задержан, мистер Коллинз с серьезными ожогами груди доставлен в больницу Сент-Кристофер. Выступления Дженни Уайет против расизма вызывают ревность сторонников старых традиций. Это уже вторая попытка увечить Дженни, и скоро ей придется выступать под охраной полиции, что, безусловно, придаст интересности ее... »

— Итак, что у нас тут с повязками... Так... Так... — бормотал медработник, тяжело шествуя вокруг Тима. — Так... Как хотите, ребятки, а через полчаса надо на процедуры. Все, я ушла. Ушла! Я не обращаю на вас внимания! Только не изматывай его, детка! Ты такая проворная, груди так и горят, а он почти умер из-за тебя...

Дверь захлопнулась. Тим и Дженни посмотрели на нее, затем друг на друга... халат полетел на пол с разогретых плечей — и снова поток темной влаги затопил Тима, и снова жгучий язык щекотал его горло...

Они так жаждали друг друга, что разразились на десятом или двенадцатом ударе. Дженни выла и расплывалась мягкими комками по Тиму — а он обстреливал ее залпами жидкого огня, долгожданными, как вода в пустыне. Они трогались щеками, царапались, хрипели, кусались — и долго, мучительно достигли оргазма, поглощая друг друга ртом и половыми органами.

Потом плотная, вязкая волна удовлетворения, густая как суп, заполнила их насыщенностью - и лишила сил. Дженни была теплой, близкой и родной... Она выросла из Тима, прямо из половых органов, вросших в ее тело, и у нее было его, Тима, сердце, его душа и нервы. Это было удивительно, невыразимо, необычно и блаженно, как в раю.

Наполненный до краев Дженний кубок Тим закрыл глаза - и мягко погрузился в сон.

• •  •

Его разбудили удары, резкие, грубые, словно забивали сваи.

Они били по виску, пульсируя яркой пронизывающей болью - «Где! Где! Ирр... »

— Где? Где? — кричал кто-то в ухо Тиму...

Веки дрогнули и пропустили жесткий свет.

Дженни уже не было. Вместо нее над Тимом появился краснокожий гигант из толпы и тряс его за плечо, выкрикивая:

— Где? Где? Где эликсир? Куда ты его девал, кусок тряпки? — Ка... какой эликсир? — переспросил Тим, хотя сразу понял, о чем идет речь. — Эликсир Вофхомото! Старуха дала его тебе. Великий Эликсир индейцев, дающий секретную силу и... Где он? — Кто вас впустил? — Какая разница! Где Эликсир, чертова кишка? — Эээ... видите ли...

Тим, хотя и сам чувствовался как чертова кишка - нашел силы более-менее ясно рассказать о судьбе зеленой фляжки, умолчав о том, что произошло с ним и с Дженни.

Гигант выслушал его; потом, молча, притянул носом - и изуродовался:

— Не-ет, парень. Старый Мэтью не проведешь. Он где-то здесь. Я чую его. Тебе придется отдать его, иначе... — Послушайте. Я никогда не воровал ничего у кого-либо. Есть свидетели, в конце концов... — Ебал я твоих свидетелей в их чертовы потроха. Эликсир здесь, и завтра я приду за ним. И если ты не...

Когда Тим пришел в сознание, громилы уже исчезли. "Проклятая миссис Патефон, она же пускает любого за деньги..." подумал он раздраженно. Нужно было вызвать полицию. Тим осторожно попытался встать и к своему удивлению, ему удалось это сделать. Его тело послушно реагировало на команды, хотя в его ушах все еще звучала грохотная песня, словно он находился в шумном метро.

Под кроватью Тим обнаружил свои туфли. Он надел их и сделал пару шагов к двери, но замедлился при скрипе под ногами. "Что-то попало в подошву", подумал он, "камень или стекло". Вернувшись к кровати, он поднял ногу и увидел осколок зеленого стекла, застрявший в подметке.

Осколок был покрыт слоем высохшего осадка. Тим сразу узнал его происхождение. Немного колебавшись, он приблизил руку к подметке, но потом отдернул ее. Он сидел, глядя перед собой, затем его взгляд упал на пинцет, лежащий на тумбочке. Он взял его и аккуратно вытащил осколок стекла. Понюхав его, он утвердительно кивнул - это был запах того самого настоя из клопов.

Посидев еще некоторое время, Тим снова встал и направился в коридор.

"Алло, Фредди? Да, это я... Живой и здоровый. Да, да... Слушай, Фредди, я расскажу тебе все подробности позже, но сейчас... У меня есть кусок стекла с осадком. Ты можешь приготовить раствор? Мне нужно до вечера. В двух шприцах без иголок... Нет, это не наркотики. Ничего противозаконного... Посмотри только на меня - я когда-нибудь обманывал тебя? Вот именно... Буду очень благодарен. Да. Жду курьера через час. Спасибо большое." Он положил трубку и замер, увидев Дженни в дверях, сумка висела на ее плече.

"Ну зачем ты встал? Зачем?" сказала она нетерпеливо. "Я не знала, что тебе нравится, поэтому взяла все, что могла. Вот бананы, авокадо... тебе нужны витамины..."

Она беспокойно разговаривала, а Тим не сводил глаз с хрупкой фигурки, переполненной всякими лакомствами.

• • •

Когда в дверях появился старый Мэтью, Тим громко воскликнул:

— О! Появился — не запылился!

Это было сигналом для Дженни, которая сидела в коридоре.

Мэтью достал пистолет и сказал:

— Посчитаю до трех. У меня нечего терять. Раз... — Слушайте!... Вы скажите, что дает этот Эликсир? — Я не знаю, и это не ваше дело. Ему больше лет, чем костям вашего прапрадеда. Предания индейцев потаватоми говорят о том, что в нем находится дух Вофхомото, бога плодородия. Говорят, что он придает большую силу и власть. Я являюсь наследником великого народа, умершего в вашей резервации, и у меня больше прав на Эликсир, чем любому из вашего безжизненного железного племени... Достаточно болтать! Раз...

Два...

Но за дверью уже слышались шаркающие шаги миссис Патефон.

— ... Ну что, дорогой? Тебе что-то нужно или почему ты меня вызвал?..

Мэтью спрятал пистолет в карман пиджака, кусая губы.

— Почти. Дорогая миссис Пат... то есть... подождите... сейчас будет... сейчас, сейчас будет... ШУТКА!!!

Тим и Дженни одновременно выстрелили из шприцов тонкими струями: Тим — в бесчисленные щетинистые подбородки миссис Патефон, а Дженни — в угрюмое лицо Мэтью.

— Что это за шутки? — возмущенно прошипела Патефон, протирая рукавом. Тим и Дженни хохотали, изображая наигранную комедийность. — Дорогой, тебя тоже задело, мой бедняжка, — обратилась она к Мэтью. — Вот какая молодежь пошла... Совсем нет уважения к старшим... Никакого! — Внезапно ответил Мэтью, пристально глядя на миссис Патефон. — Бедняжка... Проклятые вы такие!... Вот вас! Накормишь ты душевно, детка, но у тебя, видимо, и мозгов нет совсем, как и у твоей собачки... Извините, мистер, мой бедняжка, я протру эту гадость, — миссис Патефон достала платок и заботливо вытерла небритую щеку. — И у вас... тоже... — внезапно произнес Мэтью, глядя сверху вниз на нее словно огромная собака на ребенка. — Вот здесь... Можно? — и он торжественно прикоснулся к морщинистому виску миссис Патефон.

Дженни и Тим обменялись взглядами, открыв рты.

— Пойдемте, мистер... — Драм. Мэтью Драм. — Пойдемте, мистер Драм, я угостю вас... У меня здесь что-то специальное для особых гостей... Вот это да! — она улыбнулась Тиму и Дженни, выходя из комнаты с Мэтью за ручку. — А вы сразу видно почтенного и культурного человека, в отличие от... — они услышали удаляющийся голос со скрипом.

... Дженни смотрела на Тима широко раскрытыми глазами; затем оба одновременно начали смеяться - Дженни бросилась к Тиму в объятия.

— Невероятно... — прошептала она, прижимаясь к нему. У него болели грудь и голова, но он не мог перестать смеяться. — Теперь понятно, почему мы... И это разведено раствором, а ты облил нас концентратом! Забавно, будет ли это долго продолжаться... - Я думаю, что навсегда. - Почему? - А что, тебе не понятно? Послушай...

Дженни замолчала, внимательно прислушиваясь к приятной энергии, проникающей в нее из Тима, словно горячий сироп.

- ... Да. Ты прав. Ты прав... И что мы будем делать с этим? - Что делать? - Тим держал Дженни за бедра, прижимая ее к себе. - Тебе действительно не ясно, что нам делать с этим? А с этим что делать? Вот с ЭТИМ? - Тим стиснул тугой шов блузки. - И с ЭТИМ? - бормотал он, цепляясь за влажные губы...

В следующую минуту уже не было двух отдельных фигур, а только один клубок рук, разорванных друг от друга одеждой и ног, запутавшихся в узел. Минута – и оголенные бедра раскрылись, плоть вошла в плоть, лобки соединились.

Тим оказался в ней раньше, чем последняя тряпка упала с ее тела; он возился и двигался, засовывая кричащую Дженни на кровать, долбясь в горячей тесноте, колкая тело, надетое на него...

Они соединились лобками, лишившись всякой опоры, и извивались на постели, словно клубок осьминогов; яростно сучащиеся и выгибающиеся ноги, пушистые, розовые — и темно-коричневые, матовые, как боулинговые кегли — беспрерывно двигались в воздухе, разметывая простыню, пространство и друг друга, стремясь оттолкнуться от невидимого центра для еще более сильного столкновения...

Прозвучал грохот: темные ноги стучали по кровати, так как у их хозяйки жестоко высасывали соски. Затем они изогнулись подковой и запутались вокруг пушистых ног как лианы, игнорируя законы анатомии; послышался стон "оооууу!... " — и матовая нога снова резко двинулась в воздухе, скидывая на пол сверток газет.

Тот развернулся на полу и раскрылся на страницах:

"СТОИМОСТЬ ПОДВИГА! Поп-звезда Дженни Уайет занималась ЭТИМ с ее спасителем Тимом Коллинзом прямо в больнице! Она не стеснялась никого и ничего, отдаваясь страсти на глазах у всех. Каждый раз, когда персонал заходил в палату Коллинза, Тим и Джейн занимались Этим!... КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ О САНТА ДЖЕЙН! Искушение святой Джейн! Падение святой Джейн!...  — вскрикивали заголовки, сопровождаемые полуцензурными картинками, которые никак не отражали девушку, кричащую под настырными толчками Тима.

— ... Страшно подумать, что мы могли бы так и не встретиться, дорогой мой голубчик,  — бормотал за дверью скрипучий голос.  — А что же это наши засранцы там делают? Неужели опять... Верно! Просто как кролики, без шуток! Ай да поют птички!... А давай-ка заглянем к ним... незаметно так... полюбуемся на голубчиков...

Дверь бесшумно распахнулась, и две пары любопытных глаз уставились в щель.

Их взглядам предстала ужасная сцена: обнаженная, прекрасно загорелая женщина была запрессована в угол кровати, а на ней неистово дергалось тело, завернутое в повязки. Дженни выпрямилась, вытягивая грудью к потолку и стуча пятками по кровати, цвет которых напоминал карамельный шоколад. Вокруг вихрем летели простыни, повязки и газеты, разбросанные по всей комнате...

— Вот эти подонки! — прошептала миссис Патефон и опиралась на дверь, чтобы устроиться более удобно. Мэтью молча храпел, обнимая ее пышную талию.