Чертовщина по-одесски

Эту историю я слышал от моего дяди Миши. К сожалению, не так просто передать всю атмосферу его рассказа, но я постараюсь.

• • •

— И что вы хотите услышать от меня? Вы понимаете, что это очень личная история? Ее можно рассказывать только после второй чаши, а мы еще первую только начали? Вы уверены?

Ох, что вы можете знать об этом, мой молодой друг! Вы представляете себе, сколько времени прошло с тех пор? Нет, паспорт - это одно дело, а то, что происходило на самом деле - совсем другое. И внутри меня все так же двадцать пять! Да.

В общем-то, когда это произошло со мной, мне было двадцать пять - и внутри меня и снаружи и в паспорте тоже. Тогда правил товарищ Андропов, а дядя Миша был обычным портовым инженером. Он только что закончил институт и еще не привык работать. Хотя никто из нас не был привык работать и все было замечательно: утром пиво, днем портвейн, вечером что-нибудь еще. Шучу-шучу.

Но в тот вечер я был очень пьян. Я уже не помню чем именно, но я забрел в дальний угол порта. Было лето, самый июнь! Еще было светло. Я залез в груду мусора, хотел... извините за подробности... найти культурный сортир. Но хотелось так сильно, что просто текло из ушей. Залез и раздвинул штаны. И...

Боже мой!!! Вижу: там сидит большущий чертенок под этой грудой. Как только я перед вами! Черный до блеска, да еще с рожками. А глаза белые, они на меня смотрят.

Извините, от страха я так перепугался, что забыл вытащить "это" и почти обоссался. Трясусь, глаза выпучил, а сам думаю: должен же быть зеленым! Ведь это правило? И если черный - значит... он настоящий? Ой-ой-ой!

Я ощутил себя вполне трезвым. И, знаете ли, это было интересно! Раньше никогда не видел чертей наяву.

Вижу – чертенок убегает от меня. Я преследую его. Хоть задница и потеет, но я же комсомолец! Мне нечего бояться чертей, мне косморг это не позволяет! Продолжаю следовать за ним. А с него капает адская смесь и пахнет густой нефтью.

Странно подумалось мне, почему не серой, а нефтью. Какой-то странный черт, подумал я.

И вижу, что у этого чертенка как бы женская фигура. О Господи!

— Кто ты? — спросил я.

Он смотрит на меня и отвечает:

— Света.

Красивый, нежный голос, только испуганный.

— А я Миша, — говорю я. — Очень приятно.

Молчим и смотрим друг на друга. Он на меня и я на него.

— А почему у тебя рога? — спросил я наконец то, что мучало меня. — Рога? — черт поднял черные руки к черной голове и потрогал свои рога, которые тут же упали набок. — Это не рога, это волосы. — Черт засмеялся. — Признавайтесь, за кого вы меня приняли? — А... а ты кто? — спросил я сначала. — Я Света, я же сказала. Меня так зовут. Имя у меня такое, — терпеливо объяснил мне черт. — А почему ты такая... чёрная? — Какая "такая"? — Такая... чёрная... Эээ...

Долго объяснять. И вообще вы, по-моему, пьяны, вы не поймёте. — Я пьяный?! Я не пьяный! — Я почувствовал себя абсолютно трезвым. — Я не пьяный! Я всё пойму! - А милицию вызывать? - Не буду! - Правда? - Правда.

У черта был низкий бархатный голосок, как велюровый комсомольский уголок.

— В общем... даже не знаю с чего начать. Ну в общем дурацкая история, вы будете смеяться. Просто смехота... Нет, не буду рассказывать! Не буду! Не могу!

Она говорила, запнувшись и закрывая своими темными руками черную морду. Самое интересное, что я уже на тот момент видел, какая она милашка - хоть и становилось темнее быстро, и вся она пропитана этой гадостью, как нефтяной танкер.

Она рассказывала долго; а потом, когда мы шли ко мне в мою однушку, чтобы мыть ее - она все рассказывала, а я держал ее за липкую ладонь...

• • •

Это замечательное создание училось в консерватории. В подготовительном отделении. Родом оно было из прекрасного города Ильичевска и жило в общежитии. Создание было, как оно сказало мне, "колоратурным меццо-сопрано" - но я был умным парнем и понял, что создание учится петь.

И вот это создание возьми да влюбись в какого-то грузина. До полного безумия разума. Грузин приезжал сюда петь, а между делом привел наше создание к себе в постель. И разбил доверчивому созданию не только само собой разумеется, но и всю душу напрочь. А потом ушел к себе в Тбилиси. Понимаете? Вы меня понимаете? Буря аплодисментов, цветы, преданные взгляды - и влюбленная милашка на сахарок. Семнадцать лет, кстати. Да...

И скажите мне, что сделала бы обычная девушка на ее месте? Одно из двух: либо ревела две недели, либо не ревела. Зачем реветь, если и так все понятно? Но тут... Как так получается: уехал - и не объяснились, не пошли в ювелирный магазин за обручальными кольцами, не испекли пирог семейного благополучия?

И решила наша Света отправиться на другой конец света - в Грузию. За своей любовью, понимаете ли. Бросить учебу, бросить все - и к грузину в его распростертые кавказские объятия. Простите меня за выражение. Только вот проблема - нет денег на поездку. Энтузиазма - море, а денег - нет. Что делать?

Заяц не смог проникнуть незамеченным, но наше создание оказалось не таким уж испуганным. Оно успешно проскользнуло в грузовой порт, заметило корабль до Сухуми и спряталось в цистерну. Увидев, как туда загружаются цистерны, оно поняло идею и влезло туда. Однако, оно не учел, что никто не будет загружать пустую цистерну.

И вы уже поняли все, верно? Мне можно не продолжать, да? Вы правильно подумали, мой юный друг: все происходит по сценарию "Джентльмены удачи", только гораздо хуже. Потому что цемент быстро смылся, а этот каштан - нефть или мазут или что-то еще более экзотическое... Он не только отказывался слезать с нашего создания, но и окрасил его весьма интересными оттенками. Наша Света стала настоящей гражданкой Зимбабве... Еле удалось все отмыть. Хотя я уже загадываю дальше без разрешения, извините за это! Почему? Ну, а почему?

Но я скажу вам: сейчас мы улыбаемся, но мне девочке тогда не до смеха было. В конце концов, она осталась живой благодаря одному идиоту, которому Бог да поправку за это. Он не закрыл люк в цистерне. И она выбралась. Вы представляете, что пережила эта девочка? А ведь в цистерне остались ее сумка с бутербродами и кефиром. Интересно, какая химическая реакция произошла...

Она выбралась оттуда, пропитанная всем этим гадостным содержимым. И что же делать? Море ледяное, несмотря на июнь - такое бывает у нас в Одессе. А как вы вымоетесь без мыла?

И так она сидела под грудой мусора и могла бы сидеть неизвестно сколько времени, если бы не дядя Миша. Я привел ее к себе домой и осветил светом... О Господи! Представьте нежное создание, покрытое густым черным мазутом без единого чистого пятнышка, все черное - лицо, ушки, руки-ноги и вся нежная кожа, одежда... Ресницы склеены, а вместо волос какая-то смоляная масса. Просто страшно смотреть.

И как вы смотрите на меня? Лучше слушайте! Проверил я горячую воду — и говорю:

— Иди, чертик, скорее мойся, пока удача благосклонна к нашему котельному помещению!  — А в то же время думаю: пропала моя возможность принять ванну.

Она ушла. Закрыла дверь. А я стараюсь удалить со своей одежды все то, что прилипло к ней — сам уже полностью погружен в этом, понимаете ли. И слушаю, что там происходит.

Проклятый театр эротики, его отца в таблицы Excel! Ну, что еще сказать? Ее платье, пропитанное мазутом, так обтягивало ее — и сверху, и снизу, и повсюду там, где нужно... А она сейчас в моей личной ванной как Ева. Вы понимаете? И замка у меня нет... А я такой благородный человек, разбитый трамваем!

Слышу — похоже на всхлипывания. Подошел ближе, прислушиваюсь — точно: она плачет негромко.  — Что случилось?  — спрашиваю через дверь.  — Ничего,  — слышу угрюмый голос.  — Точно ничего?  — Верно!  — И через две секунды:  — Я всегда такой буду!  — Какой?  — Такой! Не могу! Не могу смыться! Не получается!  — А ну не плачь! Попробовала мылом?  — Дааа!..  — И что?  — Уууу...  — Вот именно, подожди. Сейчас придумаем. А вода горячая?  — Уууу... — Что это «ууу»? Здесь нужно использовать разум... — Ууу... — Но хватит уже! Я сейчас к тебе зайду, помогу. Можно? — Нееет! — Да не бойся, я вообще не будут смотреть на тебя... — Не надо! УУУУ... — "Не надо"...Нужно, Федя, нужно! Будешь всегда ходить как негритоска! Так я захожу? — Неееет!" - Как это нет? Надо! В общем...

Потоптался, потоптался — и открыл дверь.

Сердце — буквально в животе бьется, вы понимаете? Никогда так не колотилось, даже когда у замдиректора на ковре... Захожу — и одним глазом смотрю в сторону,  — "не смотрю", значит. А другим — понятно куда...

И вот... И вот!... Я даже неприлично захихикал, если не сказать ещё сильнее,  

извиняюсь, конечно. Вся ванна погружена во тьму, и стены, и даже потолок, словно облако серого пара парит по комнате, а посреди всего этого стоит Она — такая же темная, как и была. Обнаженная, разумеется. Одной рукой прикрывает самое интимное место, а другой трет глазки.

— Не трет глазки, ты же запоминаешь все это!  — кричу ей.

Тоненькая фигурка с легкими выпуклостями на местах нужных уже привлекательна и стройна. И всё черное.

— А зачем у тебя всё черное?  — спрашиваю я.  — Ты же носила платье. Под платьем должно быть розовое.  — А оно всё промокло здесь,  — всхлипывает она.  — Вот видите, я испортила вам ванну...  — Да почему ж ты меня все время вы? Теперь двигайся! И не реви! Сейчас мы тебя быстро помоем. Будешь привлекательная, нежная и розовенькая. Как маленький поросенок...

Думаете, легко снимать нижнее бельё, когда Она вас наблюдает? У меня уже давно всё там выступает, извиняюсь, стоит, а здесь такая прелестница обнаженная... словно маленькую веточку окунули в мазут, правда!

Именно здесь и началось, как говорится, самое интересное!... Понимаете? Нет, вы не понимаете! Вы совершенно не понимаете!

Не понимаете вы, как это — мыть её, обнаженную, нежную кожу гладить сверху вниз по всему покрытому пеной телу её, прикасаться к ней за все подряд, за её женские груди маленькие и чувствительные как персики и за задницу и даже за то место, которое очень щедро покрыто растительностью и вызывает стыд... потому что оно тоже было черным словно у африканца... Затрагивать её своим напряженным стояком... И при этом изображать себя благородным рыцарем, да? Потому что...

Выебать, извиняюсь, по пьяни нежную лапочку-консерваторку? Да я бы сам себя в мазуте утопил за это! Но ëксель-моксель, как же мне хотелось... И ей тоже. Что ж я, слепой, что ли? Пьянь из меня давно выветрилась вся, и я старался Светочку «просто мыть». Но почему-то она от моего «просто мытья» пыхтела, как паровозик, и вилась юлой, и губки приоткыла, и сосочки ее выпирали твердыми орешками, почти как мой дрын. И глазки блестели и маслились, будто тоже мазутом смазаны. Эх...

Но я вас не понимаю. Нет, я не могу понимать вас! И почему вы не закусываете, вы скажите мне? Это что тут, все для красоты стоит? Посмотрите, какая колбаса! Такой колбасы в вашей Москве не было со времен Адама...

•  •  •

Когда мы выпили с дядей Мишей за Одессу, за любовь и за то, чтобы все моряки вернулись к своим миленьким, дядя Миша продолжил свой рассказ:

— И что вы думаете? Отмыл я ее. Сошла с нее эта дрянь — расползлась вся по моей ванной, по стенам, и по мне тоже. И волосики я ей отмыл, они рыжие оказались, настоящие медно-золотые, всю спинку ей накрыли, ну просто деликатес! Мммм!  — дядя Миша чмокнул кончики пальцев.  — Она уже чистенькая, розовенькая, любо-дорого смотреть, а я все тру ее, и мажу мылом, и тру,  

и мажу, и трогаю и мну, как родную...

А вот вы попытайтесь, мой юный друг, представить себе такую картину: стоят в ванной двое. Голые. Мальчик и девочка. И хотят, я извиняюсь, ебаться так, что из ушей лезет. И при этом мальчик моет девочку, девочка уже чистая, а мальчик все моет ее, моет, моет и не может перестать ее мыть. Потому что если перестать, то надо что-то решать?

И ужасно страшно: парень выглядит очень достойно, а девушка еще больше. Она влюблена, причем не в нашего парня. И при этом - не будем замалчивать - она желает его, так как никогда раньше в своей девичьей жизни никого не желала, понимаете?

Ой-ой-ой!... Моя малышка завывала от мартовской кошки, пока я смывал с нее грязь из того самого места!... Между всеми складочками с мыльной губкой - по самому обнаженному, по раздвинутому - а она завывала и приставала ко мне. Нельзя такое делать! Трамвай у меня на языке! Поэтому я и мыл ее... и если мытье может напоминать половой акт, то это был именно тот случай.

И я бы продолжал мыть ее, вероятно, до полного удаления кожи со всех костей, если бы внезапно не... угадайте что? Она поцеловала меня? Ага, конечно! Убежала? Нет так нет, мой юный друг. Давайте подумаем: Одесса, 1981 год... И что? А то, что свет погас!

Вообразите: вдруг на ровном месте - полный, как говорят, мрак. Как в бассейне, где она плавала. Конечно же, сразу - ух ты... А меня вдруг как кувалда ударило: я схватил ее, мокрую, горячую, прижал к себе - и начали целоваться.

Полсекунды, нет, даже меньше - четверть секунды она отталкивала меня, а потом... Как она укусила меня за губы! В два раза сильнее, чем я ее. А сама расслабилась... Представляете? Сделай со мной что хочешь, сказало мне ее тело. Понимаете? Я подскочил как Гагарин к самому потолку, я умер и родился одновременно, я... да что там говорить!

Если бы вы только знали сколько мы тогда ничего не понимали. Давай скорее помоемся мылом, шепотом я ей сказал; начали лопаться друг на друга и тренировать друг друга; потом в панике ищем полотенца и вытираемся... Ничего не нашли, перевернули вверх дном половину ванной - и побежали, извиняюсь, мокрые. В спальню.

Я веду ее за руку. Сердце стучит, а мой дрынь болит так сильно, что пробил бы стену. Думаю: скоро, скоро я удовлетворю свою милую, скоро мы... и почти не кончил по пути, проклятый трафик его отца!

Мы разбросали половину квартиры на дороге, как обычно... Я уложил ее на кровать - и сразу раздвинул ее ножки. Некогда было делать предварительные ласки - сразу, понимаете ли, СРАЗУ... она даже не успела произнести ни слова. Я проник рядом, не попав... только с пятой попытки - и вошел до середины, а потом перестал двигаться и дал ей освоиться на моем члене.

Её киска свежая, только что открытая, и до меня в неё забрался всего один член. Ну я не хвастаюсь конечно,

но грузинский по сравнению с моим был как труба от Запорожца по сравнению с пароходом! Никогда в этой киске не было ничего подобного и бедная милашка стонала от того, что в неё впервые вставили ТАКОЙ. Она стонала и извивалась подо мной! Но, видно, девочке нравилось то, как её раздвинули... и она постепенно начала насаживаться на меня. И тогда я начал двигаться. Раз, и еще раз! И снова, и снова!..

Я ударил ее пять раз - и полностью отключило тормоза. Как мне такой жесткий хуй долбить эту нежную киску, как не долбят 30-летних шлюх; я засовывал его туда, где только дети лезут, когда они еще не родятся. А она...

Вы понимаете это - засунуть член размером с эту колбасу в тонкую, юную киску? Вначале было больно конечно, но потом... Как она двигала бедрами! Как обхватывала меня всем своим благодарным центром... А как она кричала!... Сначала тихонько - "ааа,... ааа...", потом громче, выше, выше, словно переключили фильмный проектор. И в конце... Она изогнулась, впиталась в меня, хочет поглотить мои яйца... А я знаю, что делаю: одной рукой ласкаю ее ягодицы, стискиваю их как канюк, а другой проникаю в щель, трогаю ее мокрую, горячую норку...

Здесь она и погибла. Поистине, таких воплей никогда не слышал. Это был какой-то ужасный крик — извините за выражение, рев бензопилы на лесопилке! "Ну, певица!" подумал я, а сам почувствовал, как из нее вытекает что-то горячее... И тут же из меня тоже полилось, сами знаете что! Я ору вместе с ней, глаза выпрыгивают из орбит, мое сердце словно экстремальный театр...

• • •

Мы продолжаем наслаждаться друг другом до последней капли — и не можем оторваться. Не хотим. Лежу на ней, мы оба стонем, у меня член твердый — хоть он уже конченый — и я целиком в ней. Она сжимает его внутри себя, не отпускает, привкус ее наслаждения пропитывает мое существо. Мы оба безумны от удовольствия: она стонет так, будто кот в курятнике; мы прижимаемся друг к другу. Шепчу ей: как жизнь? Она мне отвечает: ааа! И потом говорит: никогда раньше не было ТАКОГО... А я говорю ей: ты кончилась, моя крошка, мой рыжий лисенок! Никогда еще не кончала? Она отвечает: вероятно, нет... Что же, подумал я, что-то не так с Грузином? С Грузином скучнее? Но конечно же я не сказал этого вслух, чтобы не обидеть девушку — только целую ее, целую и облизываю...

Да что тут говорить! Она стонет в темноте, стесняется, а затем не выдерживает — начинает отвечать мне. Ее руки ползут по моему телу, она обнимает меня так нежно, что хочется умереть! Мы быстро разгораемся — и вот уже я снова проникаю в нее, а она извивается подо мной. Она шепчет: ааа! Я не знала, что я такая... Какая же?, спрашиваю я — и продолжаю двигаться. Ты самая лучшая, говорю ей, самая нежная, самая удивительная. Я обожаю тебя...

И тут она вздыхает особенно громко и говорит: да что там, если ТАК... И прижимается ко мне!

С этого момента началось нечто такое, что словами не передать.

не поворачивается вам это говорить. Ведь она отбросила все свои сомнения, сожаления и прочее и предалась мне настолько полностью, что я увидел не только луну, звезды и солнце, но и всю Одессу, включая Ильичевск. Такой страсти я не видел даже на самых шумных вечеринках в общежитии. Есть такое слово: "отдаваться". Но немногие способны на это. Ведь нужно дарить себя целиком, как подарок, понимаете? А Света...

Она обнимала меня со всей своей силой, прижимаясь к телу так, что слышно было хруст костей; она ласкала меня языком так нежно, будто я самый вкусный мороженое после столетнего поста; ее язык проникал до глотки и это было сладко до безумия, словно мускатный орех с медом. А там, между ног... Она окружала мой член своими губами, стискивала его и наслаждалась им так нежно и страстно, что я просто растекся в ней словно роса!

Да... Мы достигли оргазма в эту ночь, скажем так, несколько раз! Я даже не могу встать с этого кресла!

А наутро... Раздвинули глаза и видим, что оба покрыты мазутом, от ног до головы! И я, и она, и вся постель, и даже кусок стены. Все из-за того, что на пути в спальню задели ее мазутное платье.

Мы бежим в ванную - а там... А там! Естественно - нет горячей воды! Такая типичная одесская история.

И тут она стала грустной. Стала опечаленной. Заплакала... Смотрит на меня и говорит: это была ошибка, так делать нельзя. Ты просто выпил и подумал, что любишь меня. А я не знала, что я такая. Я всегда считала себя чистой и преданной. Прости меня, говорит, я должна уйти. Я предала Гиви, но я исправлюсь и очищусь.

Представляете? Она произносит все эти слова, а сама выглядит как полумертвое существо со слезами, текущими из глаз, словно из крана на моей кухне. Она вмазала мое футболка и штаны и подвернула их до колен... Ушла! Как была - грязная, запачканная, словно рабочий. Запретила провожать. Запретила искать ее.

А я...

Да что там про меня сказать! Я просто сказал ей: ты вернешься. Очень скоро. Нет, она говорит. Не вернусь.

Вот так...

И что? Думаете, здесь история закончилась? Признавайтесь: думаете? Все плачут, чувства текут рекой, и все так возвышенно-грустно, как в книгах, да? А вы забыли главное, мой молодой друг! Главное – это то, что все это произошло – где? Правильно: в Одессе. В Одессе не бывает такого, как в книгах. В Одессе бывает только по-одесски.

Она ушла. А я стою. Смотрю перед собой в зеркало и вижу там, извините за выражение, обнаженного неряху. Ты идиот, говорю я ему. Такой идиот, как ты, достоин только испачкать унитазы. Иди в свой неприятный туалет и опорожняй кишечник; больше на тебя надежды нет.

И ушел я. Сижу на унитазе – и вылезает из меня, извините, все как из слона. Я с детства был впечатлительным.

И вот тут – в самый ответственный момент... звонок в дверь!

Я вскочил – да так, что чуть не потерял, извините, продукт. Знаю наверняка, что это либо соседка Зоя Абрамовна просит картошку, либо сосед Гоша Зильберман просит велосипед, или еще кто-то просит что-то... знаю, но все равно думаю: «это ОНА вернулась!»

Я бросился, понимаете ли, быстро – расстаиваю свое богатство, одеваю мундир, то есть трусы, бегу к двери...

А там... А там!..

Ну и кого бы вы подумали? А? Думаете, хрупкую, нежную, блондинку ОНУ прекрасную как образ мимолетности? А? Плохо думаете мой молодой друг! Вы забываете о том, что вы в Одессе!

Потому что передо мной стояло чудовище такого рода я еще не видел. Понимаете? Зеленое, отвратительное и блестящее... да еще и с рогами.

— Ух ты, ай-яй-яй! — кричу я. «Вот и зелененькая», думаю. «Теперь все в порядке. Все как надо. Хотя я уже трезвый, похоже?»

А монстр мне говорит:

— Ты был прав. Я вернулась.

Я стою, с открытым ртом, и смотрю на нее. А она на меня.

А потом мы просто начали хохотать! И она бросилась ко мне на шею, начала меня толкать своей зеленой головой, пачкать меня и повторять: вот тебе, вот тебе, вот! Соблазнил меня — будешь теперь таким же зеленым и противным, и никогда не вымоешься! Никогда! Никогда! И давит меня своими объятьями.

Ну что сказать... Это была судьба! После этого я ей говорил: если бы ты не произносила слова "никогда не вернусь", то маляр не пролил бы на тебя свое ведро. Вам скажу, молодой человек: Бог есть! Потому что кто же не выпустил ее тогда из моего двора? И кто же не пустил ее в Сухуми? А? Расскажите мне!

Мы обнялись, испачкались как черти в этой зеленой гадости от ног до головы и побежали в ванну. Я проверяю горячую воду. А что вы думаете? Она льется, родная! Льется как раз сейчас!

Итак, мы под душем... повторение номер два, можно сказать. Мытье уже не только я ее мыл, но и она меня... и опять наше мытье превратилось божественно знаете во что! Это уже у нас такая приятная традиция, говорю я ей: вымыться, потом помыть...

И тогда я ее при свете!... Я обнимал, ласкал и поцеловал ее, как самое большое счастье, потому что не верил, что она действительно вернулась. И... Да, мой юный друг, я разобрался с ней по-мужски! Я не стеснялся перед ней! Я удовлетворил ее полностью! Я возбудил ее девичью страсть так сильно, что они были красные, как вишни! Я заставил ее стонать и извиваться на кровати, словно рыжую кошку, царапать мне спину и испытывать блаженство! Я показал ей, что значит быть настоящим мужчиной! Она подчинялась моей воле! Она была моей послушной рабыней! Она принадлежала только мне... Я ее...

Внезапно прозвучал звонок входной двери. Дядя Миша, резко вскочив, надел свои очки и быстро направился к коридору.

—

Светочка! Столько цветов! Как прошло выступление? — услышал я за стеной тихий, льстивый голос.