Легенда о Восьмом Марта. Часть 1

Продолжаем серию фантастической эротики. Уважаемые дамы, этот текст для вас ;) И снова прошу прощения за то, что секс будет не сразу, а ближе к концу первой части. Зато во второй будет множество интимных сцен :)

• • •

В Маруджо, нынешнем популярном курорте, который раньше был тихим городком на юге Италии рядом с Таранто, каждый уличный ребенок знает легенду о местных святых - Атранио и Камилла.

Атранио и Камилла стали символом этого городка. Восьмого марта, в день их памяти, церкви звонят колоколами, перед храмами стоят очереди из молодоженов, желающих пожениться именно в этот день. Женихи повторяют невестам историю любви Атранио и Камиллы, которая окутана загадочностью.

Эта история трогает сердца всех посетителей. Местные жители уже привыкли к ней, как к треснутому колоколу на Дуомо. Мы попробуем рассказать ее как документальный фильм, избавив от мифов.

• • •

Марк Афраний, который раньше был старшим офицером в Македонском легионе, но был отправлен в отсталую глушь из-за убийства пьяного солдата, последнее время не мог оторваться от чаши с вином.

Бывший военачальник, проливший столько крови в Дакии, что ее хватило бы на все римские ванны, Афраний считал себя бесчувственным и безжалостным. У его сослуживцев он получил полумистическое прозвище "Хладнокровный Убийца" и тайно гордился этим. Однако служба здесь, в глухой деревне, не приносила ему удовольствия.

Афраний, конечно, осознавал, что христиане несравненно хуже варваров и что они подрывают власть великого кесаря Диоклетиана. Поэтому они заслуживают безжалостного уничтожения, если они настойчиво придерживаются своей ложной веры. Афрания не могло не быть известным этой истине и не прислушаться к ней. Но...

Афранию отвращали сотни распятых тел, и это отвращение было тем сильнее, чем больше он презирал свою работу. Битва с даками - одно дело, а другое - ежедневное безопасное убийство, убийство со спокойной душой. Внутренний голос, который Афраний подавлял алкоголем, все громче говорил ему о том, что его роль - роль труса. Его подчиненные наслаждались безнаказанностью, и Афраний ненавидел их за это, наказывая их за малейшую провинность розгами и ночными дозорами.

Сам Афраний тайно не верил в никаких богов, ни римских, ни варварских. Он верил только в свой ум и силу. Но это не было его делом, его делом было выполнять приказы, и Афраний все чаще думал о смерти в бою как о благословенной мечте, которую он навсегда потерял.

Раньше Афраний общался с кратером вина только по ночам, являясь на службу собранным и бесстрастным. Но в последнее время его все чаще видели с покрасневшим лицом. Стражники шептались за его спиной, испуганно замолкая при первой же близости к нему. Афраний знал об этом, но ему было все равно. "Неужели я настолько подустал от этого отвратительного места, - задавал он себе вопрос - что потерял всю свою душевную силу?"

Он знал, что пьянство размягчает разум. Все чаще его одолевала странная холодная дрожь в груди, противная и вызывающая тошноту. И все чаще у него закружилась голова, как у старика.

Он скрывал от себя самого причину своей тревоги, хотя понимал ее очень хорошо.

Мучения и казни обычных христиан вызывали у него неприятные ощущения, но он не чувствовал себя равным плебсу и рабам, которые составляли основную массу. Однако ситуация изменилась недавно: в его казематах появился пленник другой категории – Камилла Плацидия, шестнадцатилетняя дочь местного патриция Киллиана Камилла Плацидия.

Конечно же, арест Камиллы был следствием интриг против ее семьи. Если бы у ее отца не было врагов, то никто бы не тронул Камиллу, даже если бы она молилась туалетной чашке – но она действительно исповедовала христианство. И это было самое страшное, потому что христиане никогда не отказывались от своей веры – что гораздо хуже и труднее пережить, чем просто кончина.

Афраний видел Камиллу несколько раз. Однажды она вышла из носилок на городской площади, подошла к фонтану, и Афраний замер, словно статуя, смотря на высокую девочку-девушку, легкую и стремительную, как струя прозрачной воды. Она наклонилась и ее одежда приоткрыла верхнюю часть груди с упругим соском...

В другой раз он решил заговорить с ней, осуждая самого себя за то, что его страх перед черными глазами Камиллы был сильнее, чем перед дакийским копьем. Он презирал патрицианок и считал их безмозглыми барышнями – что вполне соответствовало действительности – и опасался подтверждения этому. Но первый же ответ убедил его в обратном:

– Не повредит ли вашему цветочку свежий воздух? Не боитесь ли вы обветрить свой нос? – Чей нос, месье? Из нас двоих слово "бояться" больше подходит вам, потому что я спокойна, а вы дрожите словно перед тигром.

Неутомимый Афраний задохнулся, но сумел справиться с собой:

— Попробуйте сравниться с тигром! Вы так же остры на язык — но только словами. Я не привык вести словесные баталии. Меч для меня более привычен... — Да, слово не меч, его не удержишь за рукоятку. Слово — странная и непривычная вещь, правда? Особенно для воина...

Их общение было как лавина, стирающая годами накопившуюся пыль в душе Афрания. Камилла была умна и образована, а Афраний тосковал по глубоким разговорам, как по риску и отваге прошлых сражений.

Единственный человек, перед которым Афраний мог быть самим собой — трезвым и ясным циником без иллюзий — жил неподалеку, но теперь между ними была пропасть. Это был Гай Грациан, обедневший наездник и поклонник древних свитков. В прошлом он попал в беду при Галлиене (*римский император — прим. ав) и оказался на волоске от смерти. И вот Афраний, преданный слуга кесаря, совершил тяжкий грех. Он укрыл старого друга в своем доме, а солдат направил на ложный след. С тех пор он разорвал все связи с Грацианом и заявил ему, что больше не желает общаться с врагом кесаря.

Грациан ушел от него тогда со сложными чувствами: благодарностью за спасение жизни и горечью за потерянную дружбу. Он сказал, что Афраний, когда попадет в беду (он так и сказал "когда", а не "если"), всегда может рассчитывать на его помощь. Афраний молча кивнул... После убийства Галлиена Грациан поселился неподалеку от места ссылки Афрания, живя в одиночестве на своей усадьбе — но они так и не увиделись.

... Разговоры с Камиллой были редкостными случайными встречами. Афраний ждал этих встреч, как хорошей погоды. Он не знал, интересен ли он Камилле, прочитавшей столько трактатов, сколько и Грациану не снилось. Он ничего не знал, кроме того, что Камилла — единственный ум в этой глуши, равный его собственному; что она невероятно прекрасна, и ее глаза сверкают как агаты, режущие сердце; и что у него нет никаких надежд на большее, чем случайные встречи.

Время от времени к нему приводили местных девушек - обаятельных, грустных и робких. Иногда они приходили в сопровождении матери или свекрови. Афраний лежал на кровати, а девушка, раздеваясь полностью, ласкала его пенис языком. Иногда мать учила ее этому делу, иногда они ласкали его пенис вдвоем - и головку, и яйца. Затем девушка, испытывая стыд и презрение к себе самой, садилась на него, надевала его пенис и двигалась на нем вверх-вниз, а мать помогала ей, лаская яйца и анус Афрания. Девушки редко достигали оргазма, чаще всего Афраний был первым, кто впрыскивал в них горячую жидкость, наслаждаясь их сладким лоном - его пенис проникал внутрь как в сочный персик. Иногда, если девушка была красива, Афраний ласкал ее, целовал соски и обнимался с ней, представляя, что это Камилла... Потом девушка уходила, получив свою награду. На улице ее ждал возлюбленный, она отдавала ему свои деньги и рассказывала о впечатлениях - и они шли домой, обнимаясь, а Афраний смотрел на них из окна, размышляя о Камилле...

И вот Камилла - в его казармах. Камилла, ЕГО Камилла...

• • •

Как и все солдаты легиона, Афраний привык к мукам и смерти как к воздуху. Для него они были связаны с войной, походами и последнее время - с казармами. Но обычная жизнь людей вокруг него со всеми ее повседневными делами, привычками и мелочами не сочеталась в его голове с пыткой и кровью. И теперь Камилла, нежная и юная Камилла, практически ребенок, была обречена на страдания только при мысли об этом он чувствовал тошноту.

Он не решался зайти к ней. Впервые он ясно осознавал, что испытывает страх, что он не сможет не только разговаривать с ней, но даже взглянуть ей в глаза - и презирал самого себя, затравляя это презрение тройными порциями вина. Он также знал, что он не нарушит свой долг, и значит Камилла была обречена.

Тем не менее, он наконец не смог устоять. Когда он услышал, что она должна пройти через бичевание ремнями, он решил спуститься к ней. Это было очень больно, но не смертельно и даже не вызывало серьезных травм. Конечно же, Камилла не отказалась от своей веры - и ей грозило то, о чем лучше не думать. Ему нужно было предупредить ее об этом до того, как было слишком поздно.

Известие о предстоящем бичевании Камиллы заставило Афрания затрепетать от ужаса. Отмахиваясь от шума в ушах, он вошел в комнату и осознал, что только что потерял сознание...

Когда Афраний вечером вошел к ней в камеру и увидел ее - он не мог сдержать возглас.

Прежде всего, это был его первый раз видеть Камиллу голой.

Она была привязана к перекладине в форме креста и ее распущенные волосы обвивали ее тело до самых ног. Ее фигура плавно изгибалась, словно волна. Талия была тонкой, почти такой же, как ноги любого легионера, но бедра наполнялись сочной силой, которая расширяла их в стороны, а на ее половых губах был пушистый пушок; грудь поднималась упругими плодами, а соски - маленькими выпуклыми бутонами...

Это было самое изящное и подвижное тело на свете, уже готовое к любви, но такое трогательное, что вызывало не похоть, а благоговение - как только-только пробуждающаяся к жизни полудетская и полувзрослая природа.

... И это нежнейшее тело было покрыто густыми синеватыми ссадинами - от ножек до плеч. Лиловые полосы и царапины украшали кожу Камиллы, словно рисунки на шкуре зебры. Афраний видел все возможное - но увидев распятую Камиллу, обнаженную и порезанную, он опять ощутил холодок в груди.

Увидев Афрания, Камилла почувствовала, что ее измученные глаза немного оживились. Она была удивлена:

— Вы? — слабым голосом проговорила она. — Кажется, я еще не разговаривала с вами в таком виде, господин воин.

Она попыталась насмешиться, хотя губы едва шевелились. Ее голос звучал надрывно и напоминал треснувший колокольчик.

— ...Я уверена, что вы недавно были готовы... ну, скажем, прочитать все диалоги Платона наизусть... чтобы увидеть меня такой. Верно? Я бы умерла от стыда... но сейчас мне не до этого. Кстати, косметика, которой меня разукрашивали ваши сильные мужчины, наверное, не в вашем вкусе... Между прочим, я была поражена услышать от них о том, что вы местный правитель... — Камилла!..

Афраний провел с ней три часа. Он убеждал ее и молил и требовал и тряс ее израненными плечами, кусал губы и ругался так, что в животе звучали рычания. В конце он рассказал ей то, что ее ожидает, запинаясь и холодея от своих собственных слов. Камилла слушала, и в ее глазах отразился ужас.

Наконец, когда Афраний выдохся и замолчал, она произнесла:

— Так вот... Значит, это так...

Ее губы не подчинялись ей. Афраний видел, насколько она напугана до смерти, дрожащая и готовая упасть в обморок — и умолял:

— Откажись от своей веры, Камилла! Поклонись старым добрым римским богам, пока не слишком поздно!

— ...М-м-м... — Губы Камиллы попытались что-то сказать, и Афраний скорее понял, чем услышал «нет». Через мгновение Камилла пришла в себя — и тихо и ясно произнесла:

— Нет, Афраний. Я знаю: вам это непонятно. Я... я не виню вас. Я... Скоро я умру, и поэтому можно сказать все, что думаешь. Вы хороший человек. Я была рада знакомству с вами. Я думала о вас много. Сейчас вы меня не понимаете, но у вас острый ум и доброе сердце, и когда-нибудь вы поймете. Когда-нибудь вы присоединитесь к свету христианской веры, потому что...

Внутри вас есть свет...

Извергая проклятия, Афраний выскочил из комнаты. Это было самое страшное - пропаганда стражей порядка. Камилла, вероятно, говорила то же самое с "геркулесами"...

Он бежал, не оглядываясь на свет, и по пути почувствовал что-то знакомое: неприятный холодок распространился по его телу, ударил в голову... Афраний упал. Его глаза затянул красный туман, в ушах раздался звон... "Что со мной, черт возьми? И зачем она сказала, что у меня доброе сердце? Тысяча чертей ебала ее мать в рот и в задницу и прямо в ее отвратительные внутренности..."

В тот вечер он напился как свинья и затем жестоко изнасиловал молодую, невинную крестьянскую девочку, проданную отцом - и в узкую, еще неспелую матку и в задницу, которая чуть не лопнула от его большого фаллоса. Девочка плакала, хотя ее кишки были полны его семени, и пьяный Афраний не отпускал ее, мять рукой израненную матку, выталкивая из нее новые и новые потоки. И девочка изливалась второй и третий раз, хрипела от любовной казни, а Афраний продолжал мучить ее, называя ее Камиллой, хотя она была Децией, и задаваясь вопросом, что делать.

• • •

Он ничего не сделал. У него было достаточно сил остановить пытку, но для этого нужны были веские основания - как признание осужденного, приказ легата или самого кесаря - а Афраний не умел лгать. Его все еще преследовал кошмар - он стоял перед самим кесарем, и кесарь спрашивает его смотря прямо в глаза: "Марк Терции Максимилиан Афраний, где твой друг-предатель Грациан?"

Если рабам и простолюдинам приходилось просто распять христиан как воров и убийц, то благородные христиане из патрициев должны были быть мучены до тех пор, пока они не отрекутся от своей веры или не умрут. Распятие было слишком бесчестной смертью для знатного класса - их казнивали другими способами. Особенно женщинам отрезали части тела. Сегодня пришла очередь Камиллы, и Афраний знал, что ей уже отрезали уши, а потом отрежут нос, нижнюю губу...

Этот особый день — 9 марта 1042 года (*292 года н. э. по нашему календарю — прим. ав) — стал самым ужасным в жизни Афрания. Весь этот день он провел в плотном кровавом тумане, который цепко обволакивал его. Он не мог есть ничего и каждый глоток вина вызывал отвращение. Афраний пытался собраться с мыслями, оставить позади свои страсти, как предписывал Сенека, но у него не было возможности думать о чем-либо, кроме изуродованного тела Камиллы, окрыленного кровью. Зайти к ней причиняло ему больше страха, чем быть пленником у даков, которые обвивали вокруг головы пленных свои кишки,  — но Афрания все равно тянуло туда словно за преступником на место преступления.

В полдень он не выдержал и подошел к ее комнате,  — а затем выбежал оттуда, содрогаясь от зверского вопля Камиллы, которую резали на части живьем, и затем полчаса держал голову под струей ледяной воды из фонтана. Но к вечеру его ноги сами привели его обратно к ее комнате. Дрожащими руками он открыл 

дверь — и сжал зубы, чтобы не закричать. На поперечине висело усеченное тело без ушей, носа, нижней губы, грудей, интимных губ, пальцев на руках и ногах. Глаза у тела были закрыты, но кровавые следы на месте груди продолжали подниматься вверх: то, что было Камиллой лишь недавно, все еще жаждало жизни.

Афраний почувствовал, как мрачный туман поглощает его. Он упал на пол и стиснул голову руками, забивая ее о пол. В клубках тумана, скрывающего свет, перед ним внезапно возникла странная мысль, и Афраний схватился за нее с последней надеждой отчаянного человека. «Выслушай меня, божество Камиллы!» - кричал он,  — если ты действительно обладаешь способностью к чудесам, о которых говорят, верни ее! Она отдала тебе свою красоту и жизнь — исцели ее, верни ей тело, верни ее! Верни... ее!... »

Он молился перед запретным христианским богом, угрожал ему, унижался перед ним, пока не ослабел и его разум не погрузился в бездну темноты.

• • •

Когда он очнулся в своей комнате, первые мгновения он просто сидел неподвижно, а затем взметнулся и помчался к подвалам, держась за стены.

Открывая дверь проклятой камеры, он знал, что либо сейчас умрет, либо сошел с ума - но войдя туда, он застыл от изумления.

На перекладине перед ним висела голая Камилла - живая и нетронутая - даже ремнями не обрушенная.

Оцепеневший Афраний смотрел на нее с раскрытым ртом, а затем бросился к ней - забыв обо всем на свете, начал трогать ее руками, обнимать ее и целовать. Камилла была связана и чувствовала глубокое удивление, но не могла противиться. Афраний ничего другого не видел и не слышал, кроме ее нежного и податливого тела - целого, неизувеченного и практически нетронутого.

Постепенно он успокоился. Камилла не могла не откликнуться на его страсть, хотя и не понимала причину. Она пригибалась к Афранию - тогда он развязал ее от перекладины, и она рухнула у его ног.

Он прижимал ее к себе, мять и гладя ее, бездумно действуя. Прекрасность голой Камиллы, слабой, но желанной, ослепляла его разум; уже Афраний целовал ее полные губы, заставляя Камиллу выпячивать грудь и отталкивать его слабыми руками. "Нет, не нужно...", стонала Камилла, чувствуя, как ее тело против воли обвивает Афрания словно лиана - "Нет! Афраний... АФРАНИЙ!!!".

Вздрогнув, он остановился. Камилла тяжело дышала в его объятиях. Ее полуприкрытые губы дрожали.

- Нет, Афраний... Не потому, что я... не потому что ты мне противен. Нет. И не потому, что я горда. Видишь, я откровенна с тобой. Ты тюремщик, я в твоей власти, но ты не противен мне... Ты сам видишь это, правда?... Афраний, мы... нас должно соединить высшее существо. Наше чувство должно быть благоприятным для бога. Иначе я не могу... - "Наше"? Ты сказала "наше"? - внезапно крикнул Афраний. - Да... А что? Разве это не очевидно? - тихо спросила Камилла. Афраний боялся даже вздохнуть, не веря своим ушам - а Камилла в подтверждение своих слов вдруг обняла Афрания и поцеловала его в щеку. - Зачем скрывать? - прошептала она мягко

сказала она.

Вдруг Афраний ВСПОМНИЛ. И понял...

— Камилла! Ты говоришь — «угодно твоему богу»?! Ты знаешь, что сделал твой бог? Ты помнишь, какой ты была вчера, девятого марта?  — Вчера? Вчера было седьмое марта... или я уже потеряла счет дням?  — СЕДЬМОЕ?! Что... Еби меня сатир!

Афрания вдруг переполнил мистический ужас. Он упал на колени.

— Афраний! Что с тобой?  — Камилла! Камилла! Ты права, и твой бог прав! Вы правы, а я дурак! Я глупец! Я жалкий, ничтожный варвар! Беги, Камилла, беги, стражники режутся в кости, они не увидят тебя, беги!  — причитал Афраний, позабыв, что Камилла совершенно голая. Гадкий холодок снова растекался по его жилам.  — Беги! А мне незачем жить! Какой позор, Камилла! Вся жизнь — сатиру в зад! Вся жизнь!..  — Афраний!!!

Но было поздно. Афраний достал меч, воткнул в земляной пол и, оттолкнув Камиллу, бросился на острие.

Его пронзила черная молния, слившаяся с воплем Камиллы. Молния мгновенно разлилась по телу, окутывая его ватным туманом, и тело переставало существовать, отходя в никуда.

Ум Афрания, плавающий в тошнотворном тумане, стал вдруг подниматься кверху, к потолку камеры — и Афраний, не чувствуя уже ни боли, ни своего тела, видел, как Камилла рыдает и бьется над скорченной фигурой, плавающей в луже крови.

Он видел это сквозь багровую завесу — как сон, отходящий все дальше в туман; он видел, как рыдающая Камилла встала на колени, сложила ладони и запрокинула голову кверху, не видя его; он услышал ее голос — издалека, будто сквозь глухую стену:

— Боже мой! Верни его, подобно тому, как Ты вернул Лазаря! Прости его глупое прегрешение и верни! Верни его...

Через туман он заметил, как Камиллины глаза закрылись, и она упала лицом вниз. Ее раздавленное тело еще некоторое время крутилось перед ним; затем Афраний погрузился в туман и все исчезло...

• • •

Когда он очнулся — он снова находился в своей комнате. Стены были освещены бледным молочным светом: настало утро.

Афраний лежал на полу, опасаясь даже шевельнуться. Наконец-то он встал, хрипя, на слабые, непослушные ноги.

«Камилла... Камилла... голая... не пострадала... я умер... она любит меня... она не возражает... она умрет... Камилла... Камилла... христианский бог... чудо... я глупый... Камилла...» — звучало в его голове. Мысли и образы перемешались без должной связи, и Афраний подумал, что сходит с ума.

Были ли кровавое тело на кресте и черная молния в его теле результатом одурманивающего бреда или реальностью — он не знал. Его неудержимо тянуло в комнату к Камилле — и, хотя он боялся увидеть изуродованное тело снова, ноги сами привели его к комнате. Закрыв глаза, Афраний вошел и остановился на пороге...

— Здравствуйте, господин воин! И знаете ли вы, я даже рада видеть вас! — услышал он слабый голос.

Открыв глаза, он увидел Камиллу на кресте — голую, целую и невредимую.

Приблизившись к ней, он развязал ее и осторожно поддержал ее слабое тело, прижал ее к своим коленям и без слов поцеловал ее губы.

Он уже знал, что она не помнит его самоубийства; что на дворе снова третье утро 8 марта — благодаря действию христианского бога, алкогольных паров или чего-то еще... И он не хотел тратить время на разговоры и объяснения.

Камилла была поражена; однако нежные ласки Афрания не имели ничего грубого или принуждающего в себе. Они были страстными и заботливыми, он ласкал ее подобно ребенку, при этом возбуждаясь до безумия. Скоро Камилла начала отвечать на его ласки. Она легко целовала его, кусала губы и нос, дразнила кончиком языка и затем аккуратно лижет его как кошка маленького котенка, обнимает его руками и ногами, завитой шевелюрой и всем своим телом...

Они прекратили свои игры только тогда, когда Афраний уже был близок к входу в Камиллу, а его рука сильно мяла складки ее влажного женского органа. Камилла извивалась в объятиях Афрания, словно угорь, но все же отталкивала его с детским ужасом смотря на огромный член:

- Нет, Афраний... АФРАНИЙ!!! - она стонала и кричала. Ее глаза стали безумными от ярости, губы дрожали... - Афраний! Я не отталкиваю тебя потому что ты мне противен. Нет. И не потому что я горда. Ты видишь сам, не так ли? Афраний, мы... Бог должен нас соединить. Наше чувство должно быть угодным Богу. В противном случае я не могу - продолжил Афраний, который знал этот монолог наизусть. - Правильно? - Да. - Камилла удивленно смотрела на него. - Ты уже все знаешь. Я... я хочу этого. Марк!... Я хочу быть с тобой как муж и жена, как заповедал Христос. Глупо стесняться и бояться говорить об этом – ТЕПЕРЬ. Ведь мне осталось жить всего несколько дней... - Нет! Камилла, нет! Нет! Но я не понимаю... - Если мы сделаем это сейчас... Это будет грехом, понимаешь? А так мы будем вместе и после смерти. Тогда умирать уже не страшно. Ты не понимаешь, Марк Афраний, честный мой вояка, но ты же умный! Ты умный, ты должен понять...

Афраний был в полной неведении, кроме своего желания иметь Камиллу и любви, которую она испытывала к нему. Он понимал, что христианский бог вернул ему Камиллу и поэтому хотел поддерживать хорошие отношения с этим богом, который мог легко изменять время. Мысль о том, что этот бог может отнять у него Камиллу, даже после смерти, была для него непереносима.

- Объясни мне, Камилла, и я все пойму... Я сделаю все так, как ты скажешь и как хочет твой бог. Объясни мне...

Вскоре стражник отправился за христианским священником, который проводил тайные обряды в городке. Другой стражник принес бочку воды и амфору вина.

Стражники без лишних вопросов выполняли приказы Афрания. Священника - старика до смерти напуганного - привели через полчаса. Он потребовал, чтобы голое тело Камиллы было прикрыто, а Афраний разделся до гола.

Афраний обмотал Камиллу своим плащом, снял тунику, встал ногами в бочонок и священник окропил его водой, крестя его. Затем он заставил Афрания одеться, поставил их рядом и положил свои иссохшие руки на их головы, произнося непонятные молитвы для Афрания.

Камилла плакала, а Афраний ждал окончания обряда - в его душе смешались нетерпение и трепет перед могуществом бога, к чьей юрисдикции он теперь переходил. В конце старик поднес к губам Афрания и Камиллы амфору с вином, тихо и торжественно объявив их мужем и женой, после чего было разрешено уйти.

• • •

Дверь захлопнулась - наступила тишина. Афраний и Камилла стояли напротив друг друга. Камилла смотрела на Афрания своими глазами цвета агата - изумленно, недоверчиво так же, как он смотрел на нее, ожившую из смерти. По ее щекам текли слезы. Внезапно она бросилась к нему на шею, сжала его сильно и прошептала бессвязные слова:

— Мой супруг... Супруг и жена... Мой, мой... Теперь навсегда... Теперь нет страха... Я не могла вынести мысли о том, что умру и не смогу видеть тебя в раю. Каждую минуту я думала о тебе... Как ты узнал? Ведь я скрывала. Мне было стыдно... Это Бог подсказал тебе!..

Афраний, опьянев от неожиданных признаний Камиллы, внезапно снял с нее одежду, поднял ее легкое тело за ягодицы — и насадил ее на эрекцию, выпиравшую из-под его плаща. Эрекция проникла во влажную промежность — и немедленно проникла в половую щель наполовину.

Камилла вскрикнула.

— Потише, Камилла, потише, девочка,  — шептал Афраний, мягко вводя ее на себя,  — выдержи немного. Пусть это будет последний раз для тебя, больше нет страданий для тебя,  — говорил он, проникая своими упругими бедрами внутрь Камиллы. Он ощущал, как его эрекция проникает все глубже во влажную полость, раздвигая упругие стенки,  — и наконец окунулась полностью, а Камилла насадилась на нее до основания.

Она держалась на нем, сидя на его эрекции, словно ножны на мече, крепко обхватывала его руками, прижималась лицом к его шее и притискивалась к нему всем телом. Ее длинные ноги обвивали Афрания словно стебли. Афраний крепко сжимал ее ягодицы, а она сама крепко держалась за него и трепетала от плача, боли и любви, постепенно двигая бедрами и привыкая к твердой эрекции в себе...

Они продолжали такое состояние минут десять или даже больше. Сначала они прошептали друг другу какие-то глупости, потом замолчали и только слушали свое внутреннее возбуждение. Афраний жаждал Камиллу до безумия, а его эрекция, облепленная мякотью влагалища, кричала и требовала сладости... но Афраний тянул и тянул самое главное.

Наконец-то пришло время для полного наслаждения. Камилла начала двигаться вверх и вниз, проникая глубже и глубже в себя, и Афраний осторожно убрал ее с пениса. Послышался звук поцелуя, и на пол упали капли жидкости.

— Вот и всё, Камилла, — сказал Афраний, аккуратно опуская ее на пол. — Вот и всё. Так это бывает. Сначала боль и кровь — а потом...

Он прильнул к ее груди.

Афраний заплатил слишком дорого за ее тело, чтобы не наслаждаться каждой его частью. Он сдерживался до последнего момента — и молил своего нового бога так же, как раньше молил Приапа, чтобы помочь ему контролировать свое возбуждение. Он сдерживался от эякуляции, которая стремилась вырваться из яичек, и лизал каждую складочку на Камилле: облизывал ее грудь, промывал ротик, страстно целовал ее губы, щекотал мочки ушей и стимулировал соски, которые были твердыми, словно камушки. Он массировал пальцем сжатое кольцо ануса и аккуратно вылизывал каплю девственной крови из ее лона...

Камилла двигалась под его языком. Афраний целовался с ее лоном так же, как только что целовался с губами: он кусал складочки, погружал язык в соленую глубину, играл с клитором — и Камилла испытывала огромное блаженство, щедрое, как весенний дождь. Камилла плакала и смеялась, улыбалась и всхлипывала, протягивала руку к жесткому приподнятому члену Афрания, обнимая его длинными ножками, которые были испачканы в красной пыли... Вихрь страсти охватил ее тело — каждая часть ее тела радовалась и изнывала от счастья. И Камилла сама радовалась и глотала слезы... Она хотела лопнуть от этой радости и стать роскошным дождем, полностью раствориться — и она сжималась, сжималась, открываясь перед Афранием и этому блаженному проникновению, которое заливало ее словно сладкое вино...

— Ух! — вырвалось изо рта Камиллы, которая улыбалась отчаянно. — Ох! Ох! Ох! — она стонала, а затем Афраний схватил ее ноги, поднял их вверх и положил на свои плечи — поза, характерная для антического секса, прим. автора). Камилла горела, умирала и шептала сквозь стоны: "Марк! Ты меня убил? Ты?" Афраний продолжал двигаться в ней ритмично, не думая ни о чем, кроме того, что он занимается сексом с Камиллой, своей Камиллой, и больше ничего нет и быть не может в жизни. Приятное покалывание забрало все мысли из его головы. Афраний был сатиром, Приапом, жаждущим выразиться внутри матки Камиллы словно обильный ливень на засушенные поля.

Они еще долго танцевали соединившись так тесно, что уже не могли понять где он заканчивается и где она начинается. И после этого, когда оплодотворенная Камилла ощущала, как радужный океан разливается в ее матке, а тело становится легким и прозрачным, словно воздух — после этого они еще долго лежали, и Афраний дышал Камилле в ухо...

Продолжение следует.