Неверная. Часть 2

— Так что, в бюро по трудоустройству юридического колледжа сказали, что я должна просить 25 долларов в час,  — сказала Ребекка Флинн. Она была последней претенденткой на вакансию летнего стажера, которую я разместил в юридическом колледже. И была единственной, кого стоило рассматривать.

Ребекка была местной, но училась в Корнеле. Не теряя времени, она рассказала мне, что была включена в юридический обзор и получила предложение о летней работе в известной манхэттенской фирме. Её планы на летнюю стажировку в большом городе нарушили обстоятельства. У её отца случился сердечный приступ, и Ребекка предпочла своей карьере отца. Мне это понравилось, а также то, что она — из семьи среднего класса. Ей нужен был летний заработок, чтобы финансировать последний год обучения в юридическом колледже.

С момента моего назначения специальным прокурором прошло три месяца. Работу по поиску и определению целей выполняла Тара. Я же, напротив, в основном занимался разбором оставшихся дел. Мне нужно было освободить себя для того, что предстояло. Теперь я был готов к следующим шагам.

Двадцать пять в час — вот что просили колледжи для летних стажеров. Я не был уверен в мотивации этого. Никто, кроме крупных фирм, не мог платить такую зарплату, и лишь немногие фирмы любого размера нанимали сотрудников. Средний одиночка, каким я и являюсь, будет работать шестьдесят часов в неделю, пятьдесят недель в году, чтобы заработать шестьдесят тысяч долларов. Посчитайте сами... шестьдесят тысяч делим на три тысячи часов и получаем двадцать долларов в час. Стажеры второго года работы хотели получать больше, чем хозяевам.

— Я предлагаю 17,5 долларов в час,  — сказал я.

— О,  — разочарованно сказала она.

— Но предложу вам сделку. Двадцать пять за каждый оплачиваемый час и пятнадцать за все не оплачиваемые.

Она весело посмотрела на меня, как будто я пытался её обмануть. По её мнению, все часы являются оплачиваемыми. О, наивность молодости. Однако в данном случае мой трюк был спланирован так, чтобы обогатить нас обоих. Я намеревался выставлять штату счет за её услуги по 125 долларов в час, получая по сто долларов каждый раз, когда она записывала в счет оплачиваемый час. В этом и заключалась прелесть того, что моим клиентом был губернатор.

Обратная сторона этой ситуации заключалась в том, что губернатор был клиентом... или, в частности, мисс Уилсон. Я уже три месяца работал специальным прокурором, а она сидела у меня на хвосте с конца первой недели.

Губернатор хотел бы получить отчет о проделанной работе,  — написала мне мисс Уилсон.

Я только начал работать, а она уже хочет результатов.

Простите, независимый прокурор. Сделаю отчет в конце,  — ответил я.

На следующий день она позвонила.

— Губернатор хотел бы получать ежемесячные счета,  — сказала она.

— Обычное — через шестьдесят-девяносто дней,  — ответил я.

— Нет, если назначающий орган решит, что необходимы ежемесячные счета,  — сказала Кэрри Уилсон своим самым авторитетным голосом.

Я подозревал, что кто-то из старших, более опытных сотрудников сообщил ей, как следить за тем, что я делаю. Чтобы получить оплату, мои счета 

должны были показывать обычную и необходимую деятельность и, более того, быть достаточно подробными, чтобы раскрыть, чем я занималась.

Более того, при желании она могла поставить под сомнение каждую запись и потребовать объяснения, для чего это было нужно. Другими словами, она могла отслеживать каждый мой шаг через выставление счетов.

— Вы требуете ежемесячного выставления счетов?  — спросил я.

— Да, требую. То есть, требует губернатор.

Она мне нравилась. Была достаточно умна, чтобы настороженно относиться ко мне, и, как и я, чувствовала, что что-то не так. К этому времени я прочитал все документы в объемном досье Комиссии по исправлению наказаний, и был уверен, что мисс Уилсон тоже. Это не складывалось в хорошее дело против кого-либо. Политически — позор для губернатора, но не более того.

Я навел поверхностные справки о Кэрри Уилсон. Она училась в Йельском университете и Уэлсли. Недавно окончила юридический факультет, но не была допущена к практике. Губернатор, несомненно, держал её слишком занятой, чтобы сдать экзамен на адвоката. Она отказалась от должности секретаря во Втором округе, чтобы работать на губернатора и была одной из многих, кто надеялся последовать за ним в Белый дом. Она была дочерью Уилсонов из Вестчестера. Папа был представителем Уолл-стрит, а мама принадлежала к обществу де Во. Они были старой нью-йоркской элитой. Кэрри была богата и имела хорошие связи. Совсем не в моем вкусе, и не доверяла мне с первого взгляда. Впрочем, в последнем я не мог её упрекнуть.

— Ладно, я принимаю,  — сказала Ребекка, прервав мои мысли.

— Хорошо. Начинаешь в среду,  — сказал я.

Мы были на третьем месяце моего пребывания в должности специального прокурора, и пока мне нечем было похвастаться, как неоднократно говорила мисс Уилсон. Тем не менее, у нас была зацепка. Подруга Тары, адвокат-феминистка, подсказала нам путь через молчаливую стену тюремной охраны.

В тюрьме Ван Паттен был офицер Роберт Лебок. Он был совершенно обычным человеком, за исключением одного маленького факта. Боб переживал развод со своей второй женой. У пары было по двое детей, но ни одного совместного. Боб был немного белкой. Он откладывал каждую свободную монетку, и нынешняя миссис Лебок хотела получить свою долю. Единственным препятствием для развода были деньги, и борьба стала ожесточенной.

Боб мог отчитаться за все активы, кроме снятых пяти тысяч долларов наличными. Это была операция, которую он не мог или, что более вероятно, не хотел объяснять. Мы получили ордер на прослушку, которая должна была появиться в конце месяца, но пока это был секрет, известный только судье, Таре и мне. Моя новая секретарша должна будет порыться в тюремных архивах, пока я сосредоточусь на том, что нас действительно интересует. Надеюсь, подозреваемые и мисс Уилсон будут одурачены друг другом.

Моя личная жизнь продвинулась не дальше, чем моё расследование. Мы с Симоной дважды в неделю ходили на консультации к Анне Свенсон. Первые несколько сеансов были направлены на то, чтобы доказать, что Симона совершила проступок и глубоко раскаивается. Анна 

была довольно строга к моей жене, но это делалось для того, чтобы показать, насколько она беспристрастна. Консультации быстро превратились в замысловатый танец. Симона просила прощения, я должен был её простить, а затем мы должны будем пройти через процесс восстановления наших отношений. К сожалению, я застрял в части прощения.

Наконец Анна затронула эту проблему.

— Дело не только в неверности, Джим, не так ли?  — спросила она.

— Нет, думаю, что проблема шире,  — ответил я.

— Тогда скажи, в чем дело,  — потребовала Симона.

— Ты бросила нас, девочек и меня, и сделаешь это опять,  — сказал я.

— Как ты можешь так говорить?  — спросила Симона.

— Давай попробуем разобраться. Чувства таковы, каковы они есть,  — предупредила Анна Симону.

Это было больше двух месяцев назад, а мы так и не смогли разобраться друг с другом. Я все больше убеждался, что консультации не помогут. Секс тоже сошел на нет. Мы все больше отдалялись друг от друга. Мне было больно, а она злилась... и с каждым днем все больше. Симона считала, что я должен принять её извинения и что мы должны жить дальше. Я не понимал, как извинения могут помочь.

Танцы в пользу педиатров состоялись в последнюю субботу июня. Председателем танцевального вечера была Симона Редмонд, новый директор педиатрической службы Мемориальной больницы. Моя жена вернула свою девичью фамилию. Я узнал об этом, увидев приглашения. Сопредседателем был доктор Эше Фараджи.

Ради этого случая я был в смокинге, взятом напрокат. В происхождении моего официального наряда ошибиться было невозможно, как и проигнорировать сравнение с моей женой, выглядевшей в своем скупом черном платье на миллион долларов. Она была звездой вечера, если отбросить красивого доктора Фараджи, монополизировавшего мою жену в качестве своей партнерши по танцам.

Единственной, кого, казалось, меньше всего расстраивало внимание Фараджи к моей жене, была её подруга Клэр, которую на мероприятие сопровождал её муж. Но Дек казался лишь временным гостем. Клэр была одета по высшему разряду, слишком сексуально для матери троих детей. Однако кто я такой, чтобы возражать? Моя жена была одета как одинокая женщина, находящаяся в поиске.

По сравнению с их модным и элитным стилем Фараджи и Куросо выглядели как потрепанные подражатели. Мы с Деком конкурировать не могли, и было очевидно, что никто, включая наших жен, не обращал на нас ни малейшего внимания. Было исключение: меня разыскала Анна Свенсон.

— Как дела, Джимми?  — спросила Анна.

— Лучше некуда,  — ответил я.

— Мой папа всегда говорил, что соль лучше держать в открытой руке,  — сказала она.

— Я это запомню, когда в следующий раз буду держать соль.

— Она любит тебя, и у него нет шансов,  — сказала Анна.

— Это правда, но она в принципе неверна, и мы оба это знаем.

•  •  •

Мой первый визит в пенитенциарное заведение Ван Паттен давно назревал, но я знал, что ответ на свой вопрос я там не найду. Тем не менее, в первую неделю июля я поехал в тюрьму и сделал требуемый звонок начальнику. Тюрьма представляла 

собой не более чем набор жилых корпусов, окруженных забором высотой три метра шестьдесят шесть сантиметров, увенчанным бритвенной проволокой и извилистой стальной лентой, украшенной через каждые несколько сантиметров бантиком из металлических лезвий.

Внутренний забор разделял объект на четыре сектора. Я направился в административный, но сначала мне требовалось пройти через главные ворота. Это было не что иное как квадратная бетонная коробка, со стороной шесть метров, разделенная пополам металлоискателями. Охранников у ворот было трое: двое мужчин и одна женщина. Сначала они были холодны, но стали ещё холоднее, когда я назвался. Меня провели через металлодетектор, задержали и обыскали.

Двадцать минут спустя я шел по дорожке к административному зданию. Офис суперинтенданта находился в нескольких минутах ходьбы от входа в здание. Её секретарша ждала меня у двери и показала дорогу. Кабинет суперинтенданта был просторным, но обставлен со вкусом. Мебель — марки Соrесrаft, уродливая тюремная мебель, по закону продававшаяся только правительству.

Суперинтендант Камилла Блейк была женщиной среднего роста, ей было около пятидесяти лет. У нее были седеющие темные волосы, а одета она была в сине-серый парадный костюм, который вполне был уместен у директора школы. У нее было привлекательное, но строгое лицо со строгими чертами. Она встала из-за стола, чтобы поприветствовать меня, и провела к небольшому столу для совещаний. Обстановку комнаты дополняли её стол и небольшой диван со стульями.

Стол для совещаний был небольшим, но достаточным, чтобы разместить восемь или около человек. Когда мы сели за стол, я заметил, что её лицо мне знакомо, хотя и не смог припомнить, чтобы когда-либо встречался с ней.

— Рада была услышать, что назначили именно вас,  — начала она.  — Мы случайно знаем друг друга. Мои внуки ходят в школу с вашими дочерьми.

Побуждаемый этим, я вспомнил, где видел её раньше. Её дочь была высокой светловолосой женщиной, а сын и дочь той, как мне показалось, были старше моих двоих.

— Мне показалось, что я вас знаю,  — сказал я.

— Да, ваши дочери прекрасны, как и ваша жена. Она, конечно, вызывает моё восхищение и восхищение моих сотрудников, особенно медицинского персонала. Мы используем Мемориальную больницу, где работает ваша жена, для внешнего медицинского обслуживания наших заключенных. Ваша жена — замечательная женщина. Вы, должно быть, очень ею гордитесь.

— Да, горжусь, как и нашими дочерьми. Мы — счастливая семья,  — ответил я.

— Как я уже говорила, я приветствую ваше назначение на эту должность. Мы здесь одна семья, и, как и ваша жена, служим гуманной цели. Наше занятие не слишком ценится, но приносит пользу. Вы, как я поняла, хороший человек, чей характер идет изнутри. Вы не носите его словно мантию, чтобы судить других,  — сказала она.

— Ну, вы расценивает мои заслуги, больше чем я заслуживаю. Не надо приписывать мне добрые дела моей жены. У меня здесь работа, и я буду выполнять свою функцию в меру своих возможностей, что может причинить некоторую боль,  — сказал я.

— Я о вас сужу по той заботе, которую, как 

я видела, вы проявляете по отношению к своим дочерям. Все, о чем я прошу, это беспристрастное и понимающее отношение к моим людям,  — сказала она.

— Я полностью намерен быть справедливым и беспристрастным как к вашему персоналу, так и к заключенным этого учреждения. Я высокого мнения о пенитенциарном учреждении Ван Паттен, как и моя жена. Она часто говорит о том, насколько предан своему делу ваш медицинский персонал. Думаю, что медицинская помощь, оказываемая заключенным, часто удивляет людей. Я знаю, что это не всегда легкая задача. Женщины-заключенные, в частности, часто нуждаются в более рутинных услугах, которые может предоставить только внешний медицинский персонал,  — сказал я.

— Да, проницательное наблюдение. Наши внутренние службы женского здоровья адекватны, но гинекологические и хирургические услуги предоставляются извне,  — признала суперинтендант.  — Мемориал — не самая большая больница в этом районе, но обеспечивает адекватный уход за нашими женщинами".

Я не пропустил слово «адекватный» и не знал, что в региональном медицинском центре гораздо больше возможностей, чем в Мемориале.

— Что ж, перейдем к причине моего визита. Чтобы помочь в расследовании, я нанял юридического секретаря, молодую студентку юридического факультета. Я отправлю её сюда для проведения предварительного расследования. Ей понадобится место для работы, и она будет просматривать определенные записи... в основном, записи о назначении и времени работы персонала, а также записи о размещении заключенных. Я знаю, что вы можете строго придерживаться протокола и затруднить сбор необходимой нам информации, но надеюсь, что мы сможем работать в тандеме, чтобы сделать все быстро.

— Вы получите моё полное содействие в выдаче всего, что не защищено законом, а что касается закрытых документов, мы их выявим, чтобы вы смогли получить судебную повестку,  — сказала она, и я увидел, что она почувствовала облегчение от того, что я действую в такой обыденной и скромной манере.

Я не чувствовал ни малейшей вины за то, что она неверно оценила мой характер или была не в курсе фактического метода моего расследования. Пока я, казалось, перекладывал бумажки, Тара подслушивала разговоры своих сотрудников. Как и любой другой успешный прокурор, я намеревался, насколько это было в моих силах, вторгнуться в частную жизнь её сотрудников и побудить их настроиться друг против друга. Я продавал свою душу за золото губернатора, и к тому времени, когда суперинтендант и мисс Уилсон это поймут, я планировал иметь товар на кого-нибудь.

Пришла очередь Симоны забирать девочек, но она написала мне, что отвезла их к матери, чтобы мы смогли провести ночь наедине. С моей женой что-то случилось. Когда я вернулся домой, зеленого кружева не было, только несчастная женщина.

— Нам нужно поговорить,  — начала Симона.

— Я думал, что именно этим мы занимались на наших консультациях с Анной,  — сказал я.

— Мы женаты десять лет, а вместе были ещё дольше. Я знаю тебя, Джимми. Ты не открытый человек. У тебя изворотливый ум, который любит скрывать и обманывать. Мне никогда не было легко быть твоей любовницей, зная, что я 

не могу полностью пройти сквозь этот занавес, за которым ты прячешься. Но я всегда знала, что твое сердце истинно, и ты был прекрасным мужем и отцом,  — сказала Симона.

— Я не знал, что ты относишься ко мне так,  — сказал я.

— Ты не слушаешь. Я люблю тебя. Ты хороший человек и муж. Заботился обо мне и все делал для меня. Но ты никогда не позволял мне войти в тебя до конца. Анна только сейчас приходит к пониманию того, что ты не был честен во время наших сессий. Я знаю, что это не так. Обман для тебя естественен, но если мы хотим иметь хоть какой-то шанс залечить рану в наших отношениях, ты должен хоть раз быть честным со мной.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Скажи, что я могу сделать, чтобы ты меня простил. Я совсем не хотела причинить тебе боль. Пожалуйста, давай оставим это позади.

— Можешь начать с того, что расскажешь мне об Эше Фараджи,  — сказал я.

— Черт, какое отношение он имеет к нам?

— Он охотится за тобой, а ты держишь его в напряжении. Поцелуй тут и там. К чему это?

— Ладно, он привлекательный мужчина и как раз в моем вкусе. Женщине нужен мужчина, по крайней мере, мне. Мой муж держит меня на расстоянии. Так что, да, возможно, я держала его в резерве. Я позволяла ему украсть поцелуй или пощупать, но никогда не делала ничего больше. У него нет шансов, если мой муж вернется ко мне,  — сказала Симона, в то время как слезы начали смачивать её щеки.

Я знал её так же хорошо, как она знала меня. Через мгновение у нее текло из носа, и она отворачивалась, чтобы выплакать своё горе. Это было реально лишь отчасти. Симона была зажата между горем и гневом. Она хотела, чтобы все это осталось позади, чтобы она смогла вернуться в семью без последствий от своих действий. Я не боялся доктора Фараджи. Да, он был сексуально привлекателен для моей жены, но она была не из тех женщин, что поддаются сексуальному влечению. Я и раньше видел, как она флиртовала с мужчинами, когда чего-то хотела. Вопрос был в том, чего Симона хотела от Фараджи?

С Симоной нужно было нечто большее, чем просто ловкость и сексуальность. Она искала мужчину, способного дать ей больше. Она хотела и нуждалась в сильной эмоциональной связи. Именно это подвело её в Африке, эта потребность быть с мужчиной. Быть в его объятиях и под его защитой. Она была такой сильной женщиной, но все же, женщиной. Я прожил достаточно долго, чтобы знать, что женщины жаждут мужского общения, а секс — самая малая часть этой жажды. Так вот, что означал её поцелуй с доктором?

— Ты пообещаешь больше никогда этого не делать, если мы сможем восстановить наши отношения?  — сказал я.

— Конечно,  — без колебаний ответила она.

— Это означает, что больше никаких «Врачей без границ» 

или других гуманитарных эскапад,  — сказал я.

— Что?

— Ты меня услышала. Больше никаких приключений вдали от семьи. Ты — моя жена, а не спасительница мира.

Я видел конфликт внутри нее, и думаю, что, возможно впервые, она оказалась перед реальным выбором. В конце концов, она должна выбрать между семьей и своим призванием. Это был выбор между мной и многими. Быть с одним мужчиной или служить человечеству. Симона могла вернуться домой, но это было не всегда и не навсегда. Она намеревалась снова уехать, независимо от того, озвучивала она этот факт или нет.

Симона ничего не ответила. Она немного посидела, задумавшись, а затем медленно поднялась и направилась к лестнице. Я дал ей немного времени, а затем последовал за ней. Когда я дошел до нашей спальни, то обнаружил, что дверь заперта. Я не был уверен, ответ ли это на мой ультиматум или она все ещё размышляет над ним. В ту ночь я крепко спал на диване в гостиной. Я принял решение.

•  •  •

Рано утром в моем офисе была Тара. Её ухмылка Чеширского кота говорила о том, что охота была успешной.

— Она принесла мне одну из тех больших полосатых сумок, в которых прячется направленный микрофон. Мы с одним из моих людей играли влюбленную пару в гостинице «Белый хвост». У нас была кабинка в задней части, из которой открывался беспрепятственный вид на комнату с баром, в то время как мы притворялись, что целуемся. Бобби Лебок все выложил,  — объявила она с таким ликованием, какого я не видел в ней с тех пор, как она ушла из полиции.

Положив диктофон на мой стол, она включила запись. Она поставила её на запись разговора.

В баре было шумно, и Лебок начал говорить шепотом, который он, должно быть, считал шепотом, но на пленке он звучал отчетливо.

ЛЕБОК: У тебя нет выбора. ДНК выдаст тебя, даже если у нее будет выкидыш, а если она родит? Ну, не так уж трудно будет вычислить, кто из офицеров африканского происхождения занимался этим с симпатичной белой заключенной.

ВТОРОЙ ГОЛОС: Но риск! Я не хочу влезать глубже, чем уже влез. В конце концов, она умоляла об этом, и я заплатил за таблетки. Вы все говорили, что это безопасно.

ЛЕБОК: Это и было безопасно, но несчастные случаи случаются, и это окончательное исправление. Ты платишь пять тысяч за врача, и она идет на больничный, жалуясь на спазмы после месячных и продолжающееся кровотечение. Док позаботится об остальном.

ВТОРОЙ ГОЛОС: Но что, если все пойдет не так?

ЛЕБОК: Ничего не пойдет не так, а если и пойдет, то ради Бога, она будет в больнице.

— Так и продолжается с черным парнем, скулящим какое-то время, но ты понял,  — сказала Тара, выключая диктофон.

— Мы знаем, кто этот черный офицер?

— Я попросилf своего человека проследить за ним до дома. Это Чарльз Вашингтон, приехал из Нью-Йорка. В настоящее время живет один в Лэтхэме. У меня будет больше информации после 

того, как мы его проверим,  — ответила она.

— Хорошо, задокументируй запись и подготовь аффидавит для ордера на прослушку офицера Вашингтона,  — сказал я.

— Боже, ты крут. Это совершенно новая банка с червями, да?

— Нет, на самом деле это — крючок, бывший там с того момента, как Стэн Катсарос предложил наживку, на которую мы клюнули.

— Не понимаю,  — сказала Тара.

— Поймешь, едва узнаешь, кого миссис Катсарос видит в качестве гинеколога,  — сказал я, отправляя Тару выполнять свои обязанности. Это была не совсем догадка. Я знал, что Тара посмотрит, но мне это было не нужно. Иногда один плюс один — больше, чем два.

Со своей стороны, я позвонил на мобильный телефон моей новой секретарши и сказал ей проверить рабочие задания офицера Чарльза Вашингтона и принести мне имя, возраст и фотографию каждой белой женщины, размещенной в любом подразделении, где он работал.

— Начни с сегодняшнего дня и иди в обратном направлении. Чем быстрее, тем лучше,  — сказал я довольно озадаченной молодой студентке-юристу.

Затем выписал ордер на слежку за офицером Вашингтоном, после чего позвонил своему хорошему другу Деку Хадсону и пригласил его на обед.

•  •  •

Закусочная «Путь 9» находится к югу от города на западном берегу реки. Это не так далеко от 32-й трассы и развязки. Мимо проезжает много дизельного транспорта, и это хорошее место для механика-водителя, чтобы пообедать рядом со своей мастерской. Закусочная совсем не похожа на традиционную. Это — большой сарай, построенный из сборных секций. Я уже сидел в кабинке и пил кофе, когда пришел Дейк.

— Рад, что ты позвонил, Джим. Я как раз хотел собраться вместе,  — сказал Дейк, присаживаясь напротив меня.

Когда Дейк сел, официантка уже была рядом, чтобы получить его заказ на напитки и рассказать ему о фирменных блюдах. Она одарила его дружелюбной улыбкой знакомой. Это была его родная территория, и он чувствовал себя комфортно... очень расслабленно, как я и хотел.

— Прошло слишком много времени,  — сказал я,  — и я не хотел так уж сильно на тебя обижаться, когда мы разговаривали в последний раз. Дело в ситуации. Я знаю, что вы с Клэр просто пытались помочь.

— Я не обижаюсь. Это — эмоции. Нужно слегка привыкнуть,  — сказал он.

— Как Клэр? Все ещё много работает?  — спросил я.

Он бросил на меня слегка подозрительный взгляд, но быстро отбросил его и отнесся к моим словам, как к чему-то доброму.

— Ну, это хорошие деньги. Не пойми меня неправильно, мастерская работает хорошо, но мы зависим от её работы ради всех льгот и стабильного чека. Стоимость ведения малого бизнеса в наши дни просто невероятна, но ты должен это знать,  — сказал он.

— Да, ты прав. Со всеми этими налогами на зарплату и страховыми взносами, страхованием на случай потери трудоспособности и медицинской страховкой, остается совсем немного,  — сказал я.

— О, не забудь про страхование ответственности, налог на самозанятость и налоги с продаж,  — добавил он.

— Так вот почему ты позволил Клэр завести роман с Эше Фараджи? Потому что 

я никогда не считал тебя куколдом,  — сказал я, вываливая на него свои подозрения.

Если у меня и были какие-то сомнения, то они быстро развеялись. Дейк замер, выглядя так, словно я его ударил. И, наверное, в каком-то смысле так оно и было. Но он пришел в себя и попытался все отрицать.

— Не понимаю, о чем ты говоришь,  — сказал он.

— Да ладно, все ты понимаешь. Клэр, как всегда утверждала моя жена,  — лучшая хирургическая медсестра в этой части штата. Следовало ожидать, что доктор Фараджи, заведующий хирургическим отделением, захочет видеть её в своей операционной, пока не будет Симоны. Фараджи — сексуальный маньяк. И он, конечно, не из тех мужчин, что отказываются от привлекательной медсестры.

— Но тебе, наверное, интересно, кто сказал мне, что Клэр поддалась его чарам. Как ни странно, это была сама Клэр при содействии моей жены. Дело не в том, что они сказали, а в том, как они это сделали. Во-первых, когда я спросил Клэр о докторе Фараджи, она колебалась. Не сильно, признаю, но достаточно. Затем Фараджи подвез мою жену домой очень поздно и украдкой поцеловал её, когда та выходила из его «Порше».

— Я спросил её о том, с чего это она была с Фараджи, и представь моё удивление, когда она сказала, что о поездке договорилась Клэр и сама поехала домой на «Порше» доктора. Возможно, с другим мужчиной это была бы невинная поездка, но не с Фараджи, и уж точно не в том случае, если учесть, что вы живете в двадцати милях не в том направлении.

Дейк выглядел слегка озадаченным, и я его просветил:

— По записям автоинспекции я узнал, кому принадлежит «Порше» и где живет хозяин. Фараджи не высаживал твою жену у вашего дома; он высадил её у своего кондоминиума, по дороге ко мне. Он живет всего в нескольких милях от меня. Она провела с ним ночь, пока ты был дома с детьми.

Дейк с минуту колебался, а потом выдал:

— Ты должен понять. Такой парень как я, никак не может конкурировать с богатым доктором. У этого парня есть все: внешность, деньги и, как мне сказали, большой член. А у меня только счета и три мальчика, о которых нужно заботиться. Так что, я смотрел в другую сторону, и, ну, Клэр... она делает это стоящим того.

— Со мной хорошо обращаются, а Эше, он не будет в кадре вечно. Я позволил ей завести свою интрижку. Ну и что. И ты должен знать, что следующим он придет за твоей женой. Вопрос, который ты должен себе задать, заключается в том, приведет ли тебя борьба с ним к чему-нибудь? Ещё ни один мужчина не добился успеха при разводе, если есть дети. Я могу потерять все, как и ты,  — закончил он.

— Возможно, ты прав, но опять же, эта игра может иметь забавный поворот,  — сказал я, как раз когда официантка принесла нашу еду. Я попросил 

её собрать для меня коробку и оставил Дейка спокойно есть.

•  •  •

Я не ожидал, что в тот день, когда я надавил на Дейка, ко мне в офис зайдет Лиза, но она зашла.

— У меня есть информация о клинике по лечению бесплодия,  — начала она.

— О, хорошо,  — ответил я.

— На данный момент нет никаких обязательств. Они просто хотят проверить твою сперму как потенциального донора.

— Нет проблем, но я занят, так что, чем скорее, тем лучше. Готова стать матерью?  — спросил я, улыбнувшись.

— Думаю, да. Я знаю, как сильно хочу попробовать. Но как справится с этим Симона?

— С ней все будет хорошо,  — заверил я.

— Надеюсь, между вами все налаживается. Я знаю, что вы очень любите друг друга, и ваши девочки так нуждаются в вас обоих,  — сказала Лиза.

— Ты говоришь так, будто у тебя какая-то большая проблема,  — сказал я.

Прежде чем ответить, Лиза посмотрела себе на руки.

— Я узнала тебя лучше, Джим. Ты лишь немного похож на свою сестру. Не такой открытый и всепрощающий. Не нужно быть юристом, чтобы понять, что в твоем браке есть проблема, и причина может быть неожиданностью только для того, кто на самом деле невиновен в том, как устроен этот мир, в котором мы живем.

Закончив, она подняла глаза и посмотрела на меня.

Я уже давно знала, что моя сестра — счастливица. Лиза не только красива душой и телом, но и удивительно умна в совершенно женском понимании. Она точно знала, какая проблема стоит между мной и Симоной, и никому не нужно было говорить ей об этом.

— Не волнуйся, все получится,  — сказал я.

— Я молюсь об этом ради Вики и Бет. Я люблю их так, как надеюсь полюбить своих собственных детей, и мне бы не хотелось, чтобы им стало больно.

Я взял карточку, которую она дала мне для клиники, и положил её в угол своего рабочего стола.

— Позвоню при первой же возможности,  — сказал я.

— Спасибо, и подумай об этом, пожалуйста. Подумай о том, что лучше для твоих дочерей, прежде чем делать что-то,  — сказала она.

Я не упустил двойного смысла и понял, что она пришла, отчасти умолять меня забыть о проблемах с женой ради моих дочерей, которых полюбила.

•  •  •

У Поллианны Рэнделл, она же Анна Рэнд, она же Анна Рэнди, она же Алая Рэнди, были каштановые волосы и карие глаза. Её рост составлял метр пятьдесят семь. У нее была сексуальность Мэрилин Монро и невинная внешность школьницы. Она выглядела достаточно взрослой, чтобы учиться в младших классах средней школы, хотя в её тюремном деле значилось, что ей девятнадцать.

Ребекка, мой адвокат, хорошо выполнила свою работу. Она свела число возможных кандидатов на роль любовницы офицера Вашингтона всего к трем. Остальные две кандидатуры я отсеял по чисто мужским соображениям. Я ставил на то, что это будет невинная Полли, как её предпочитали называть. У девушки было две судимости за непристойности, и обе были связаны с её профессией танцовщицы. Её 

нынешний приговор был вынесен за хранение героина, но в отчете об испытательном сроке говорилось, что она его не употребляла. Её поймали за хранение, но для кого — неясно. Это был человек, которого она боялась больше, чем тюрьмы.

— Понимаете ли вы эти права?  — спросил я.

Мы сидели в одной из комнат в тюрьме для совещаний с адвокатом. Со мной была Ребекка в качестве свидетеля и диктофон для записи. Я закончил зачитывать ангельски красивой Поллианне её права. Необходимая мера предосторожности против того, что она может сказать.

— Как думаете, мне требуется адвокат?  — спросила Полли.

— Выбирайте сами, но поскольку вы — жертва, я бы так не думал,  — сказал я.

При слове «жертва» её глаза слегка дрогнули.

— Никто из заключенных не может дать согласие на секс с одним из своих опекунов,  — объяснил я.

— Секс?  — спросила она.

— Если будем откровенны, то сможем поладить гораздо лучше,  — сказал я.

— Я просто спросила, о чем вы говорите.

— Офицер Вашингтон и ваша беременность,  — сказал я, придав своему голосу резкость. Я видел, что слегка потряс её.  — Нужно ли мне требовать принудительного анализа мочи?  — спросил я.

Она задумалась и, видимо, решила отказаться от этого.

— Что мне за это будет?  — спросила она.

— До конца срока у вас осталось два года. Думаю, мы сможем уговорить губернатора смягчить оставшийся срок.

— Я все равно выйду через год при хорошем поведении. Ван нужно сделать больше. Я была не только с Чарли Вашингтоном и могу сдать вам других,  — сказала Поллианна.

— Больше?  — спросил я, когда мой мозг перегрузился.

— Выключите диктофон и отправьте отсюда девушку,  — сказала она, хитро ухмыляясь.

Я колебался, не желая оставаться наедине с этой ведьмой. Я не питал иллюзий. За невинным лицом скрывалась злая душа.

— Что случилось, боитесь маленькой меня?  — поддразнила она.

Я повернулся к Ребекке:

— У тебя есть часы?

— Нет, я пользуюсь телефоном, его забирают, когда я прихожу в тюрьму,  — ответила Ребекка.

— Вот, возьми мои,  — сказал я, протягивая ей свои наручные часы. Часы были хорошие, хотя и не очень дорогие. Подарок жены, когда та была студенткой четвертого курса медицинского факультета. Симона работала в больнице в дополнительные смены, чтобы купить мне этот подарок. Я дорожил этим старинным способом определения времени.

— Возьми часы и выйди ровно на две минуты,  — сказал я Ребекке.

Когда за моей помощницей закрылась дверь, Поллианна, не теряя времени, приступила к делу.

— Такой крупный адвокат как вы, наверняка знает кого-то, кто мог бы помочь мне найти хороший дом для моего ребенка,  — сказала она, положив одну руку на живот.

Меня не смутила внезапная забота о ребенке, в отношении которого она готова была сделать аборт.

— Какой именно вид помощи вы ищете?

— Ну, знаете, помощь в частном усыновлении с подходящей парой.

— Богатой, подходящей парой?

— Предпочтительно богатой.

— Ребенок смешанной расы может оказаться не таким уж желанным,  — сказал я.

Она рассмеялась:

— Чарли Вашингтон слишком высокого мнения о себе. У меня есть несколько лучших кандидатов. Просто обвинить его было легче всего,  — 

сказала она.

— Хорошо, вы выйдете раньше, а я найду адвоката для частного усыновления,  — сказал я.

— Хорошо, я все расскажу, когда увижу адвоката,  — сказала она.

Сделка была заключена. Я попросил суперинтенданта поместить Поллианну Рэнделл под охрану, пока я не смогу завершить сделку. Следующим шагом было переманить на свою сторону Вашингтона, а затем Лебока. Как оказалось, на это ушло всего два удара сердца, когда офицер Вашингтон ознакомился с заявлением Поллианны и понял, что его сослуживцы делают из него козла отпущения. Лебок пал, едва Вашингтон перевел все на него.

Лебок сдал мне человека, который был мне действительно нужен, но я знал, что слова шлюхи и грязного командира не будут достаточно весомы, чтобы уничтожить настоящую цель. Мне требовался уважаемый свидетель.

•  •  •

Я видел на лице суперинтенданта Блейк недовольство. Мы были в её кабинете. Она сидела за своим столом, а я стоял.

— Полагаю, повестка ясна,  — сказал я.

— Но вам нужны медицинские записи?  — ответила она.

— Да, и ордер подписан судьей Клементом из суда штата, после того как я предоставил ему разрешения от каждого пациента.

Мой секретарь Ребекка потратила две недели на сбор этих разрешений от нынешних и бывших заключенных. Имена были предоставлены Лебоком. Обещания, которые дала Ребекка в обмен на освобождения, должны были выполнить я и губернатор. Некоторым сократили сроки заключения, других внесли в список на рассмотрение на помилование. Но у меня были освобождения и постановление судьи.

Суперинтендант Блейк понимала, к чему все идет, и уже наверняка до нее дошли слухи, что офицеры Лебок и Вашингтон доносят на своих товарищей. Камила Блейк вздохнула, покачала головой и сняла трубку служебного телефона. Через сорок минут её сотрудники раскладывали папки на столе для совещаний, а я отдавал приказы их копировать. Я забирал оригиналы и оставлял копии, внимательно следя за процессом, хотя и знал, что найду. Суперинтендант и её сотрудники молча занимались своей работой.

Я взял с собой Тару и двух её сотрудников, чтобы те помогли обеспечить сохранность записей. Меньше всего я хотел, чтобы сейчас произошел срыв задержания. В общей сложности в грузовик Тары мы перенесли шесть банковских коробок с документами. Теперь все зависело от следующего шага.

Я видел, что моя сестра все ещё настроена скептически.

— Не доверяешь своему брату?  — спросил я.

Она вела машину, и я мог смотреть на её лицо, в то время как она смотрела на дорогу.

— Похоже, многое зависит от того, какие даст показания сообщница,  — сказала Тара.

— Мы знаем, как это работало, и это поможет. Мы знаем, что гинеколог отправлял женщин на лечение в больницу. Каждую пациентку принимал один и тот же врач, и была назначена и подписывала своё имя в каждой записи одна и та же медсестра.

— Да, но без медсестры у тебя есть лишь слова преступниц о том, что они были беременны, а врач изменил это состояние. Эти записи говорят совсем о другом. Думаешь, присяжные не поверят врачам?

— Рассчитываю на медсестру,  — сказал я.

•  •  •

— 

Вы понимаете эти права?  — спросил я Клэр Хадсон.

— Джимми, почему ты так со мной поступаешь?  — потребовала Клэр.

Я приказал дорожному патрулю окружного шерифа арестовать её по дороге на работу. Посадил лучшую подругу своей жены в тюремную камеру на несколько часов, а потом ещё на два оставил её в комнате для допросов. Я знал, что к этому времени она была напугана... и, надеюсь, готова к разговору.

— Ты совершала преступления,  — сказал я.

— Что? Ты не можете в это верить.

— Ты помогала делать незаконные аборты и фальсифицировала записи.

— Зачем тебе говорить такое?

— У меня есть записи с твоей подписью. Твое имя и имя Фараджи есть во всех операционных картах.

— Значит, это обычная процедура, и аборт в этом штате законен.

— Но не тогда, когда его делают без согласия.

— Никого не принуждали.

— Женщины были заключенными в тюрьме и не могли свободно давать согласие. Если ты не знали, что это неправильно, почему это скрывала?

— Я просто медсестра. Я выполняю инструкции.

— Старшая медсестра, без помощи которой вся схема рушится. Ты забыла, что я знаю правила вашей больницы. Им требовалась твоя помощь с медицинскими процедурами и твоя подпись в протоколах, подтверждающая сделанное. Я знаю, что то, что ты сказала, что они сделали, и то, что произошло на самом деле, не одно и то же. Ты покрывала Куросо и Фараджи. Но в основном, Фараджи, который был твоим любовником.

— Ты не можешь доказать все это,  — сказала она, но без убежденности.

Я показал ей показания, которые собрал у офицеров и заключенных. Это было все, что мне было нужно. Она сломалась и начала плакать.

— В том, что ты была любовницей Фараджи, мне признался Деклан. Ты действительно сделала это с ним.

— Нет, ты не понимаешь. На самом деле мы никому не причиняли вреда. Дек меня любит. Он все понял. Женщинам нужна была помощь. Эше просто оказал услугу Тони Куросо.

— Прочитай показания. Они получали деньги под столом, чтобы скрыть доказательства изнасилования.

Клэр опустила голову на стол и просто плакала навзрыд.

Тара поджидала меня, чтобы сыграть роль хорошего полицейского. Я передал Клэр ей, и она выудила из нее показания, которые поджарили Куросо и Фараджи.

Их схема должна была казаться надежной и безопасной. Кто станет сомневаться в том, что врач лечит своего пациента? Женщины просто приходили в больницу, жалуясь на женские проблемы, и власти были вынуждены отправлять их к гинекологу, который работал по контракту с государством. Этим врачом был Куросо. Если он говорил, что ей необходимо хирургическое вмешательство, никто не мог оспорить его решение. Фараджи проводил операцию с помощью соблазненной им медсестры Клэр Хадсон.

Куросо и Фараджи занимались двойным бизнесом: за одну операцию они получали деньги от государства, а другую — за наличные под столом. Сначала это казалось небольшой схемой, но к тому времени, когда закончила говорить Клэр, все стало гораздо масштабнее. Аборты были не единственной оказываемой услугой. Они лечили венерические заболевания, назначали 

противозачаточные средства и скрывали все и всяческие свидетельства незаконного секса.

Я был достаточно наивен, чтобы полагать, что этим все и ограничивается, но, век живи — век учись.

•  •  •

Домой я вернулся поздно; предстояло проделать огромную работу по представлению дела большому жюри. По телевизору это выглядит так просто, но в реальной жизни требует подготовки. Первая проблема — собрать присяжных, если таковых нет. В небольших округах не бывает постоянного заседания большого жюри. Назначение присяжных может стать значительным административным процессом. Но у Стэна Катсароса присяжные были уже сформированы, как будто он ждал только меня, и, конечно, так оно и было.

Когда я пришел, Симона и девочки уже ужинали. Симона приготовила суп и купила в пекарне свежий хлеб. Я занял своё место и слушал, как мои дочери обсуждают свой день. Со стороны жены за столом царила жуткая тишина. Я знал, что к этому времени она должна была знать, что я арестовал Клэр, но не говорила об этом в присутствии наших дочерей.

Симона уложила девочек спать и, что было необычно, читала им сказки на ночь. Я был в маленькой комнате внизу, которую мы используем в качестве кабинета. В основном, это место Симоны, но я сидел там, пытаясь составить расписание на следующие несколько недель. Они будут для меня напряженными. Я думал о том, что сделает Кэрри Уилсон, увидев мой последний набор временных записей. Она хотела действий... теперь получит их сполна.

— Зачем тебе делать что-то настолько жестокое?  — с порога спросила Симона.

— Просто выполняю свою работу,  — ответил я, даже не глядя на нее.

— Свою работу? Клэр и Дейк — наши лучшие друзья, а она просто выполняла свою работу. Она — медсестра, черт бы тебя побрал.

— Она покрывала своего любовника Эше Фараджи и помогала ему в преступлении, что делает её соучастницей.

— Ты с ума сошел? Она — наш друг, медсестра, выполнявшая обычные медицинские процедуры.

— Я не могу обсуждать это дальше.

— Это какая-то месть?  — потребовала она.

— Нет, по крайней мере, не с моей стороны. Мне было поручено преследовать тех, кто занимается сексуальной эксплуатацией заключенных в тюрьмах, и именно этим я и занимаюсь.

— Арестовывая моих подруг.

— Да, потому что они оказались преступниками.

— Это говоришь ты!

— И надеюсь на большое жюри.

На этом дискуссия фактически закончилась, и она ушла.

Следующие две недели мы не разговаривали, но я этого почти не замечал, так как был занят.

•  •  •

Это был вечер, перед тем как я должен был начать представлять своё дело большому жюри. Я провел весь день, собирая доказательства. Вернувшись домой поздно, я отпросился у Лизы, которая была достаточно добра, чтобы приехать и позаботиться о моих дочерях.

— Спасибо,  — сказал я Лизе, убедившись, что девочки спят.

Она сидела в моей гостиной и смотрела по телевизору конец старого слезоточивого голливудского фильма. По её лицу текли слезы. Повернувшись ко мне, она вытерла их тыльной стороной ладони.

— Обычно мне не бывает настолько плохо,  — сказала она.  — Это из-за лекарств. На конец недели у меня 

назначено осеменение. Я воспользуюсь твоей спермой, если ты все ещё согласен с этим.

— Для меня это будет честью, и я буду молиться за твой успех,  — сказал я, поцеловав её в мокрую щеку.

— Надеюсь, это не усугубит твои проблемы с Симоной,  — сказала она, хватая пальто и направляясь к двери.

— Нет, мои проблемы не имеют к тебе никакого отношения.

— Мне очень жаль. Вы были самой счастливой парой, которую я знала. Я буду молиться, чтобы у вас все наладилось. Кажется, два хороших человека должны уметь прощать друг друга,  — сказала она.

Я проводил её за дверь, размышляя о том, что она сказала напоследок. Скандал охватил и больницу, и соратников Симоны. Орудием этого скандала был я. Это причинит боль моей жене, но я не сделал ничего такого, за что мне следовало просить прощения. Я не был сестрой Терезой, готовой простить изнасиловавших меня официальных лиц. Я стремился наказать провинившихся. Это было то, для чего меня назначил губернатор, и, что более важно, это было то, за что мне платили. Однако в глубине души я понимал, что в этом деле есть один аспект, не имеющий ничего общего с добром и злом, виной и невиновностью.

Завтра мне предстояло, если повезет, убедить суд присяжных предъявить обвинения двум врачам, медсестре и полудюжине сотрудников исправительных учреждений. Возможно, это случится позже, но начало послужит хорошим скандалом, который попадет в местные новости и, надеюсь, порадует губернатора, различные заинтересованные группы и Кэрри Уилсон.

Моя жена вернулась домой только около полуночи и выглядела уставшей. К тому времени я уже лежал в постели и читал книгу, потому что был слишком возбужден, чтобы заснуть. Она приняла душ и забралась в постель. Она наклонилась ко мне и выключила свет. Я подумал, что это сигнал, что она хочет спать. Но ошибся. Она скользнула по моему торсу и стянула с меня шорты.

Она взяла мой член в рот и принялась отсасывать, как будто завтра не наступит. Когда я был эрегирован, она села на меня и продолжила втрахивать в матрас. До двух часов ночи она доставила мне три оргазма, но не сказала ни слова. Она была сексуальной тигрицей. В ней не было любви, только секс. Кончив, она перекатилась на свою сторону кровати и заснула.

•  •  •

Томас Эверетт Паркер-младший был высоким, представительным мужчиной лет пятидесяти. Он был выдающимся адвокатом в этом районе. Паркер был известен своими выдающимися успехами в суде и мелодичным баритоном. Он был сыном Томаса Эверетта Паркера-старшего, до самой смерти бывшего легендой местной адвокатуры. Младший... и живой... Паркер был адвокатом доктора Куросо.

Всего за два дня мне удалось добиться того, что большое жюри предоставило мне все обвинительные заключения, о которых я просил. Первым результатом этого стал звонок от Тома Паркера с просьбой о встрече. Великолепный адвокат и его хорошо одетый клиент заняли места в моем скромном конференц-зале для переговоров о признании вины, которые, как я предполагал, должны были 

состояться.

Паркер начал излагать суть моего дела и то, что он считал безупречным характером доктора. По мнению Паркера, Куросо был святым, помогая бедным женщинам в их репродуктивных правах. Когда Паркер замолчал, свою речь начал Куросо. Доктор изящно, хотя и довольно отрепетированно, попросил о пощаде. Я видел, что адвокат и клиент одержали победу над моим секретарем Ребеккой, присутствовавшей на встрече.

— Простите,  — сказал я,  — у меня есть обвинительное заключение по трем уголовным делам, и я не вижу причин для того, чтобы оставить их без внимания.

Я не стал говорить, что Куросо был жадным ловеласом, у которого не хватило мозгов держаться подальше от жены окружного прокурора. Но это было бы жестоко, и это навело бы их на мысль, что я знаю, что привело в движение эти странные события.

Куросо посмотрел на Паркера, поднявшего брови и пожавшего плечами, как бы говоря: «Я же вам говорил». Куросо кивнул Паркеру, и адвокат начал говорить почти шепотом:

— Моему клиенту есть чем поторговать.

— Поторговать?

— Он может дать вам обвинение против кого-то более важного,  — сказал Паркер.

Мои мысли переключились на начальника тюрьмы, но я был далек от правды.

— Я могу сдать вам комиссара Абрузо,  — сказал доктор.

Я надеялся, что скрыл удивление, которое испытывал, а также предвкушение. Я повернулся к Паркеру и спросил:

— Это законно? И насколько серьезно?

Адвокат изложил предполагаемую информацию туманно, но убедительно. Похоже, что Куросо заплатил за назначение, чтобы следить за состоянием здоровья заключенных пенитенциарного учреждения Ван Паттен. Назначение стоило сто тысяч в год за то, что составляло не более трех дней в месяц. Откат составлял двадцать тысяч в год. Кроме того, подразумевалось, что Куросо позаботится о том, чтобы в мир не попали нежелательные дети, за которых нельзя будет отчитаться.

Мое дело только что взлетело в стратосферу, и все, наконец, обрело смысл. Наконец-то появился тот недостающий кусочек, который, как я знал, был где-то рядом, и теперь я обрел просветление. Паркер видел меня насквозь, и мне было интересно, как много он понимает. Сделка, которую мы в итоге заключили, позволила Куросо избежать тюрьмы, но он признал себя виновным в тяжком преступлении.

Доктор лишится лицензии, но получит её обратно к тому времени, когда отработает три года условно. Он покинул мой кабинет счастливым. Когда они уходили, я все ещё был ошеломлен и слегка удручен собственной наивностью. У Ребекки было другое мнение.

— Надо же, я думала, что это лето будет скучным,  — сказала она.  — Я узнала больше, чем за все время в колледже.

— Ну, не слишком радуйся. У нас просто стало больше работы.

Я составил новое расписание. Позвонил Таре и рассказал ей о новом повороте в нашем расследовании, а затем отправился домой. Мне требовалось отдохнуть в тихом месте и обдумать то, что только что случилось.

Машина Симоны на подъездной дорожке сказала мне, что она дома в середине дня. Второй машины не было. Несмотря на то, как обстояли дела между нами, я ожидал, что 

не застану никого на месте преступления. Но обнаружил, что моя жена собирает вещи.

— Ты собиралась сказать мне, что уезжаешь?  — спросил я.

Она слегка подпрыгнула, не ожидая увидеть меня в это время суток, но вернулась к сбору чемодана.

— Да, конечно,  — сказала она.  — Сегодня вечером я собиралась сказать Вики, Бет и тебе.

— Могу я спросить, почему?

— В Нигерии новая вспышка лихорадки Эбола. Мне позвонили на работу. Им нужна любая помощь, которую они могут получить.

— Хорошо, новый вопрос: почему ты?

— Не будь таким. Я должна ехать. Если не я, то кто?

— Может быть, кто-то без семьи, которая в ней нуждается.

Она рассмеялась и повернулась ко мне лицом.

— Мы оба знаем, что девочкам я не нужна, когда у них есть ты, а ты меня не хочешь.

— Моим дочерям нужна мать,  — сказал я.

— Нет, у них есть суперпапа. В большом мире он — настоящий мудак, но дома он — все что нужно девочкам. Проблема в том, что у него есть жена, которая уже не помещается в его доме. Так что, так будет лучше для всех. Может быть, когда я вернусь домой в следующий раз, мы сможем собрать все обратно.

— Так это все? Ты уезжаешь.

— Да, но мне нужна услуга. Я хочу взять с собой Клэр. Ты можешь договориться, чтобы её отпустили, чтобы она могла делать то, для чего Бог поместил её на эту землю?

— Думаю, это можно устроить. Это может занять несколько недель.

— Спасибо.

•  •  •

Ресторан «У Энджи» — одно из многих сочетаний ресторана и бара, которых полно вдоль Западной авеню у кампуса государственных учреждений и университета. Майк Тиллман, председатель Комиссии по исправительным учреждениям, сидел в кабинке в дальнем углу. Время обеда большинства государственных служащих было уже далеко за горами, поэтому место было относительно пустым.

Когда я попросил о встрече, Майк пригласил меня на обед. Он выбрал время и место. Обстановка была непринужденной, где государственный служащий не был не в своей тарелке; это поддерживало иллюзию того, что независимая комиссия и независимый прокурор на самом деле не сговариваются. В этот момент, если бы мы встретились официально, у людей могло сложиться неправильное впечатление. Некоторые могли бы заподозрить, что все произошедшее подстроено, но никто не стал бы высказывать свои подозрения без веских доказательств.

— Сэндвич с курицей пармезан хорош, но возьми луковые кольца, а не картофель фри,  — сказал Майк, когда я сел за стол.

Когда я занял своё место, подозвали скучающую официантку, и я принял рекомендацию Майка, сделав заказ.

— И кофе,  — сказал я, протягивая официантке меню.

— Итак, о чем ты хотел поговорить?  — начал Майк, едва девушка ушла.

— Ну, на самом деле у меня только один вопрос,  — сказал я, стараясь смотреть ему прямо в глаза.

Майк лишь улыбнулся моей попытке контролировать разговор.

— Только один?

— Да, я прекрасно понимаю, что сыграл в этой игре роль пешки.

— Ц-ц-ц, не пешки. Хотя бы коня. Может быть, не белым ночью, но все же конем.

— 

Фигура речи для стороны, которой манипулируют,  — сказал я.

— Теперь мне любопытно. Откуда ты видишь, что тобой манипулируют?  — сказал Майк с улыбкой, давшей мне понять, что ответ он уже знает.

— Стэн Катсарос — человек, который на двадцать лет старше своей жены. Это то, что может заставить мужчину нервничать, особенно не очень привлекательного невысокого греческого адвоката, женатого на очень красивой даме. Но когда он — окружной прокурор и подозревает свою жену в неверности, в его распоряжении оказывается много ресурсов,  — сказал я, внимательно наблюдая за Майком.

Тот лишь кивнул, чтобы я продолжал.

— Так вот, когда Стэн узнал, что у его жены роман с гинекологом, он расстроился. Но когда узнал, что гинеколог имеет дело с заключенными, у него возникла очень большая проблема. Он раскрыл преступления в пределах своей юрисдикции, но сделал это с помощью незаконного наблюдения. Он попался. Если он станет действовать в соответствии с тем, что ему известно, его обвинят в злоупотреблении служебным положением, не говоря уже о том, что выставят рогоносцем. С другой стороны, если выяснится, что он знал и ничего не сделал?

— Интересная проблема,  — сказал Майк.

— Да, очень, но решение ещё более интересное. Видите ли, Стэн знает кое-кого, кто может провести расследование, не требующее ни достаточных оснований, ни даже объяснений. Агентство, созданное как раз для этой цели. Поэтому, естественно, Стэн отнес свою информацию туда, где её можно использовать.

— Проблема решена,  — сказал Майк.

— Но,  — сказал я.

— Но?  — спросил Майк.

— Ну, у человека, которого он видел, были свои планы, небольшая месть за то, что его обошли. И этот человек знал кое-что, чего не знал Стэн.

— Например?

— Как доктор получил свою работу и как работает система,  — сказал я.

— Я ещё не услышал вопроса,  — ответил он.

— Почему я? Вы могли бы выбирать. Зачем выбирать малоизвестного адвоката с не самой лучшей репутацией, чтобы взорвать Департамент исправительных учреждений?

Майк широко ухмыльнулся и сказал:

— Джимми, ты все ещё не понял. Как я уже сказал, конь. Такой парень, который будет драться с тремя парнями из братства, чтобы спасти пьяную сокурсницу, но драться так грязно, как это только возможно. Парень с красивой женой, к которой приставали мудаки-врачи. Чертовски проницательный урод-адвокат, которому больше ничего не нужно, кроме того, чтобы его направили в нужную сторону.

Он сделал паузу, когда официантка принесла еду. Когда та ушла, он продолжил:

— Здесь победили хорошие парни. Стэн получит назад свою жену и хорошую месть. Губернатор получает возможность навести порядок в крупнейшем агентстве штата и поставить своих людей, а ты получаешь хорошую зарплату. Конечно, если бы ты был менее эффективен, ты бы получил больше, но я уверен, что никто не будет жаловаться, если в конце ты немного потянешь время.

— А что получите вы, Майк?

— Удовольствие от того, что эти уроды, воткнувшие мне нож в спину и оттолкнувшие меня, пошли ко дну. Плюс благодарность общественности и действующего губернатора,  — сказал он, очень довольный собой.

— А 

когда пройдет буря, когда из-под камней вылезут друзья Абрузо?  — спросил я.

— К тому времени меня уже не будет в живых, а ты, как сам сказал, будешь малоизвестным адвокатом. Нам не о чем беспокоиться.

В последнем я убежден не был. У политиков долгая память, а мы лишились значительного куска пирога покровительства. Но еда была превосходной, и компания Майка была хорошей, хотя он и был сукиным сыном. После обеда я отправился обратно в офис, зная, что меня использовали, но, по крайней мере, понимая причину этого.

•  •  •

Я сидел в баре в бальном зале отеля «Гидеон». Это было ежегодное собрание коллегии адвокатов «Защитники». Само собой разумеется, что моё короткое пребывание в качестве специального прокурора не принесло мне друзей в коллегии адвокатов защиты. Меня избегали, как изгоя, которым я и был.

— Не угостите даму выпивкой?  — спросил женский голос.

Я повернулся и увидел стоявшую позади меня Кэрри Уилсон.

— Не знал, что здесь есть дамы. Думал, здесь только адвокаты.

— Это то, что считается юмором среди специальных адвокатов?  — спросила она.

— Ну, мы стараемся улыбаться, если можем.

— Бедный Джимми, потерял всех своих друзей, сажая людей в тюрьму.

— Это не совсем точно. Абрузо получил условный срок, а мне пришлось отмазывать доктора Куросо, Клэр Хадсон и большинство офицеров,  — сказал я.

— Похоже, единственной рыбой, которую ты поймал, был доктор Фараджи, наименее виновный из всех,  — обвинила она.

— Теперь мне можно выпить?

Она пила джин с тоником и со стаканом в руке подвела меня к пустому столику.

— Губернатор считает, что мы должны отпустить Фараджи,  — сказала она.

— Почему?

— Как я уже сказала, он не так уж и виновен, и это кажется немного несправедливым... и как будто его наказывают за что-то другое, а не за несанкционированные процедуры.

Она подняла брови. Я знал, о чем все говорят. Моя жена сбежала в Африку в самый разгар скандала. Ни для кого не было секретом, что доктор Фараджи добивался её. Некоторые говорили, что у Симоны и Фараджи был роман. Истинность этих слухов не имела значения, потому что подозрений хватало.

— И что же?

— Я слышала, твоя жена вернулась в Африку.

— Да, уже около трех месяцев как.

— Наверное, тяжело в браке?

Мне пришлось рассмеяться.

— Ты же знаешь, что так, ведь мы теперь живем раздельно по закону.

— Так что, заключай сделку с Фараджи, прекращая этот скандал и приходи ко мне ужинать,  — сказала она.

— Ужинать?

Кэрри Уилсон предлагала мне выход. Отпустив Фараджи, губернатор получал то, что хотел. Власти предержащие не будут возражать против того, что моё обвинение фактически не привело к заключению кого-либо в тюрьму.

— Да, ужинать. Специальные прокуроры едят?

— Возможно я — не лучшая компания для помощника губернатора.

— О, ты справишься. Ты — сноб из университета штата, свысока смотрящий на выпускников Лиги плюща, но выглядишь неплохо, и, кроме того, я хотела бы услышать, кто отец ребенка жены твоей сестры,  — с очаровательной улыбкой сказала она.

Лиза была беременна. Показывая мне УЗИ, Тара сказала, что 

ребенок — мальчик. Новоиспеченная супружеская пара была очень счастлива, но об отце ребенка ходили слухи.

— Откуда мне знать, что я могу доверять тебе такую конфиденциальную информацию?  — спросил я.

Она рассмеялась и ответила:

— Потому что я — не леди... Я — юрист,  — затем, взяв за руку, вывела меня в холодную декабрьскую ночь.