Снимок. Часть 6

— Я не знаю, что сказать сейчас. Тебе действительно так нравится моя киска?

Я всегда знал Синт как непредсказуемую девушку, и вот она лежала голая передо мной на своей кровати. Но, то с какой интонацией она произнесла слова: "Моя киска", по какой-то причине, черт возьми, чуть не довело меня до крайности. Я даже никогда раньше не слышал, чтобы девушка произносила это слово, не говоря уже о том, чтобы улыбаться мне так, как она. Синт прочистила горло кашлянув и немного подвинулась на кровати.

— Я думаю, что тебе лучше сделать свой кадр, пока это ещё возможно. Потому что у тебя такой вид, будто ты вот-вот упадешь в обморок, Джимбо.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы установить камеру в нужное положение. Я хотел сделать это правильно, под углом в сторону и немного вниз. Я ничуть не торопился и почти со вздохом сожаления щелкнул затвором. Последний снимок был сделан, вся кассета израсходована. Я перемотал пленку обратно и повернул рукоятку, чтобы убедиться, что она в безопасности. Выполнив эту важную технологическую деталь, я поднял глаза и обнаружил, что Синт все ещё находится в том же положении, в каком была в момент фотографирования.

— Это был последний кадр,  — сказал я с почти обреченной интонацией.

— Я поняла.

— Я отнесу это в нашу фотолабораторию, и когда мой папа пойдет на обед, проявлю негативы.

Я почувствовал что-то в ней по тому, как она посмотрела на меня в ответ.

— Не волнуйся, Синт, ты получишь негативы. Боже, ты сейчас невероятно прекрасна.

Она немного приподнялась, опустив подбородок почти на грудь.

— Я не беспокоюсь о негативах. Я знаю, ты бы не сделал ничего, что могло бы причинить мне боль. Но я хочу, чтобы ты пришел сюда ко мне.

— Что?  — спросил я рефлекторно, хотя слишком хорошо слышал и понял её фразу.

Кажется, я вспомнил ещё в этот момент, как прикоснулся пальцем к груди.

— Я?

— Да, именно ты,  — ответила она.  — Теперь твоя очередь делать то, что я говорю. Снимай свои шорты. Ты не бросишь меня вот так. Боже, ты зажег во мне огонь, и ты не выйдешь отсюда, пока я тоже не посмотрю на тебя.

Я шагнул вперед, все ещё держа камеру в одной руке. Она села и одним рывком стянула с меня шорты с нижним бельем. Я был так напряжен, что, казалось, застыл в параличе неподвижной статуей с опадающим напряжением члена. Но я стоял там, позволяя ей рассматривать себя во всех подробностях, снова чувствуя, что нахожусь в каком-то туманном сне. А потом я увидел, как она подняла руку, и почувствовал, как она коснулась меня.

— Ложись на кровать и поцелуй меня,  — властно сказала она.  — Я весь день делала именно то, что ты хотел. А теперь ты будешь делать то, что я скажу.

Она даже не стала дожидаться, пока я подчинюсь. Просто схватила меня за руку и потянула вниз. Я помню, как она стягивала с меня 

рубашку, но я не помню, как снимал обувь. Я помню, как лежал на ней сверху, обнаженный, её кожа, влажная от пота, прижималась к моей. Я помню её губы, её грудь, эти соски, как я жаждал их и как именно каждый из них ощущался у меня во рту. И эти её нижние губы со свисаюшими разбухшими лепестками. Я прикоснулся к ним и Синт позволила мне просунуть пальцы внутрь, все время целуя и поглаживая меня. И я помню, как моё возбуждение так быстро овладело мной, и я кончил, потеряв контроль, даже когда пытался войти в нее. Но, похоже, это не имело никакого значения.

Мгновение спустя, все ещё тяжело дыша, с пылающим лицом, она поцеловала меня, а затем прижалась ко мне всем телом. Меня затрясло, просто затрясло, когда Синт пошевелилась и перевернула меня, наклонившись надо мной на одном локте и глядя на меня сверху вниз. Эта улыбка нисколько не расстроила ее — на самом деле она выглядела довольной, даже мило польщенной.

— Медленнее,  — сказала она.  — Двигайся медленнее, Джимбо. Позволь своему волнению нарастать постепенно.

Я кончил всего несколько минут назад и мой член все ещё был у нее между ног. Я знаю, что был мокрым, и все же на самом деле даже не слишком сильно смягчился. Потому что она была здесь, такая красивая, с этим зеленым огнем в глазах, и говорила мне: "Иди медленнее". Медленнее! Как будто такое вообще возможно? Боже, она была так прекрасна. Признаки ещё одной эрекции уже начинали нарастать. Она поцеловала меня, долго и медленно, её губы скользили по моим так чувственно, что я не мог думать ни о чем другом. Затем она откинулась назад и посмотрела мне в глаза.

— Теперь ты сделаешь то же самое для меня. Поцелуй меня. Поцелуй меня так, как я только что поцеловал тебя.

То, как она наклонилась надо мной, твердые кончики её сосков дразнили меня, слегка касаясь моей груди всякий раз, когда она двигалась. Я повел глазами вниз. Мне просто нужно было увидеть, и, увидев её грудь с этими невероятными розовыми сосками, щекочущими мою кожу. Я почувствовал, как меня охватывает такой же дикий румянец, как и раньше. Она рассмеялась, просто тихим обезоруживающим звуком веселья, с моим полным очевидного удовольствия.

— Я вижу, что нам придется делать это поэтапно. Просто откинься на спинку и делай то, что я тебе говорю.

Она выдвинула локоть и легла, положив голову на сгиб моей руки, прижимаясь ко мне, пока вся передняя часть её тела не прижалась ко мне. Я чувствовал её киску на своем бедре, и да, моя сперма была там.

— Теперь поцелуй меня,  — сказала она.  — Теперь твоя очередь делать так, как я говорю".

Я поцеловал её, просто наклонив голову вперед, пока наши губы не соприкоснулись. Она не позволяла мне сильно давить, каким-то образом умудряясь помогать мне контролировать свою страсть с помощью тонкостей её прикосновений. Мало—помалу мы вошли 

в ритм, нарастая в нем, напряжение, то, как медленно она открывала губы и двигала языком; она приглашала меня и в то же время удерживала на расстоянии заманчивым обещанием страсти, которая должна была наступить. Благодаря её вкусу на моем языке, запаху её дыхания и пульсирующему теплу, пробегающему по нашим молодым телам, мы прижались друг к другу, и сой член стал таким твердым, как никогда раньше. Глубоко внутри каждая клеточка меня была заряжена, напряжена и стояла прямо. И она знала, эта девушка знала это!!! Её глаза были закрыты, как и мои, и её рука потянулась, чтобы прикоснуться ко мне, легко, нежно; но все же я вздрогнул от её первого контакта с моей эрекцией, как будто молния прошла через моё тело.

— Хорошо,  — прошептала она, на мгновение отрывая губы.  — Будь спокоен. Теперь моя очередь. Ложись на спину. Позволь мне прикоснуться к тебе.

Она была такой нежной, но в то же время такой настойчивой, просто скользила и скользила по кончику моего набухшего пениса кончиками пальцев, затем снова скользила вниз и вверх, двигаясь по бокам и изгибу моего изогнутого ствола, используя свою ладонь и даже мягкость тыльной стороны ладони. Все это время она поддерживала меня в здравом уме благодаря прикосновению наших губ, зная, когда и как переключать моё сознание между прикосновением её пальцев к моей эрекции и игрой её губ с моими. Это сводило с ума, но в то же время приносило такое абсолютное удовлетворение. Захваченный этим, как сном, который просто продолжается и продолжается, я протянул свою руку и обхватил её левую грудь, проводя большим пальцем по её соску, взволнованный, обнаружив, что она была такой же напряженной, как и я. Синт отстранилась от нашего поцелуя, позволив своему языку задержаться на мгновение, затем открыла глаза.

— Все правильно, Джим,  — выдохнула она.  — Прикоснись ко мне. Прикоснись ко мне, как я прикасаюсь к тебе.

Она сложила пальцы вместе, просто слегка проведя ими по самому краю моей макушки. И я сделал то же самое, нежно, но твердо взяв её сосок кончиками пальцев и лаская его по краям на кончике. В ответ она выгнула спину, ещё плотнее прижимаясь ко мне своим холмиком, и при этом соскользнула с тихим, тихим стоном. Движимый этим звуком, я был так полностью сосредоточен на ней, её теле, соске в моих пальцах, её киске, так плотно прижатой к моей ноге. Именно бессознательный жар в этом стоне вызвал инстинктивное изменение объекта моего желания. Я хотел её, но больше всего я хотел, чтобы Синт наслаждалась мной.

И тогда я поцеловал её. Поцеловал её точно так же, как она поцеловала меня, проводя губами по её губам, дразня её языком и позволяя ей попробовать моё дыхание, когда она вдыхала меня. Даже сегодня в воображении моей памяти я вижу нас, чувствую нас, чувствую наш запах. Все чувства были такими живыми!! Мы лежали на кровати Синт, прижавшись 

друг к другу, среди складок мятых и пропитанных потом простыней. Потолочный вентилятор над головой лениво вращался, и временами, когда мы этого не замечали, кружевные края занавески трепетали от дуновения ветерка. Наш пот, такой липкий, сладкий, но скользкий между нашими телами, жар вокруг, изливающийся с каждым вздохом и с каждым новым поцелуем.

Я отпустил прикосновение к её соску и позволил своей руке пройтись вниз, вниз по её животу, вниз по её груди, туда, где её кожа дрожала от моего прикосновения, и где её самые мягкие завитки прижимались к моему бедру. Синт отодвинулась, отстраняясь. Она была мокрой, такой мокрой, мокрой не только от пота. В моем сознании появился новый аромат, насыщенный и соленый мускус моей спермы, которая оставалась зажатой между её ног все то время, пока мы ласкали и целовались. Инстинктивно, следуя за жаром, я позволил своим пальцам скользнуть вниз и проникнуть между её ног. Все это так отличалось от любых диких встреч, которые я были у меня раньше на задних сиденьях машин или в чужой спальне во время вечеринки. Неуклюжесть, испуг — все это сменилось тем, чему она учила меня о том, как ценить медленное и тщательное внимание к каждой детали.

Синт раздвинула мне ноги. То, как она встала на комод и повернула бедра ко мне, чтобы я мог видеть, что она держала между ног, было обещанием, и в этом заключалась суть того, что обещание было выполнено. Синт позволяла мне прикасаться к ней так, как я никогда раньше не прикасался ни к одной девушке. Не торопясь, наслаждаясь этим, наслаждаясь тем, что она наслаждается мной, я слегка провел пальцами по краям с обеих сторон её влагалища, вдоль того места, где её раскрытые губы касались её бедер, скользя между вспотевшими складками, где её кудри касались её ног. Затем медленно, с запинками, как для своего удовольствия, так и для её, я провел кончиками пальцев, как взглядом перышка, по самому центру, где её складки были насквозь влажными. Вверх, а затем вниз, я, так же как и она, наслаждаюсь дрожью, вызванной тем, что так нежно скольжу кончиками пальцев по бугорку клитора, высунувшегося из-под шелкового капюшона нежной кожицы.

Все это время она держала свои пальцы на моей эрекции, гипнотически поглаживая меня, затем на мгновение сжимая, а иногда позволяя своей руке полностью опуститься, чтобы обхватить и погладить мои яички. Страсть!!! Это стало чем-то, что выросло между нами, физическим выражением того, о чем думала Синт, когда она открыто обнажала своё тело как передо мной, так и перед моей камерой, и о том, как я жаждал обладать ею, наслаждаясь её телом своими глазами. Наконец я просунул палец в её влагалище и начал исследовать её так глубоко, как только мог. Скручивание моего пальца, чтобы потереть и надавить на самые интимные уголки её лобковой кости, казалось, сводило её с ума. Я мог чувствовать удовольствие Синт от 

этого с каждым новым сжатием её мышц и последующим потоком влаги. Она была такой влажной внутри, такой горячей и крепко-крепко обхватила мой палец своими мышцами вагины.

Проверяя её, я начал скользить внутрь и наружу, поглаживая её взад и вперед, представляя, что это не мой палец, а моя эрекция, которую она держала в руке. И я понял это, когда мы оба зашли слишком далеко и снова были близки к безумию. Казалось, мы не могли прикоснуться, поцеловать, прощупать, сжать, погладить друг друга достаточно глубоко. Весь в поту, я помню, как промок с головы до ног, и я действительно помню её вкус, её запах. Аромат Синтии в тот день всегда будет со мной. Это были страсть и любовь, огонь и вода, ласки и стремление к чему-то большему; казалось, мы просто кувыркались и кувыркались, пока покрывала не были полностью сорваны с кровати. Синтия вскрикнула, кончая первой, дрожа и дрожа, а я последовал за ней и тоже потерял контроль. Все это было так интенсивно, просто вырывалось из меня глубокими, долгими и восхитительно пронизывающими приступами, которые потрясли меня до глубины души. Её лицо, я отчетливо вижу её каждый раз, когда просыпаюсь от воспоминаний, будь то день или ночь.

Глаза Синт были совершено дикими, а её щеки и шея покраснели до пунцового цвета. Свободной рукой она держала мой палец внутри себя, не смея рисковать тем, что я отпущу её. Её ноги раздвинулись, она настойчиво сжала мою ладонь, прижимая её к своей киске, терлась клитором о мою ладонь. А другой рукой она обхватила меня, обхватив головку моей эрекции и впитывая каждую теплую струю и пульсацию. Внутри нее я чувствовал её собственные самые сокровенные пульсации, мышцы влагалища Синт сокращались и сжимались с каждым импульсом её оргазма. И ещё я знаю, что она чувствовала меня во время каждого долгого, глубокого и восхитительного подъема с последующим падением. Я знаю, что питался от нее энергией жизни, охваченный взрывной цепной реакцией освобождения, не похожей ни на что, что я когда-либо знал. Нам обоим потребовалось некоторое время, чтобы хотя бы начать восстанавливать дыхание. Воспоминание об этом, даже сейчас, всегда заставляет меня покраснеть и вызывает неудержимую улыбку на моих губах.

На протяжении многих лет, когда я летел в самолете, просто мечтал или притворялся внимательным во время какой-нибудь скучной встречи, мне интересно, сколько людей были свидетелями этого остекленевшего взгляда в моих глазах, этого намека на усмешку, никогда не имея понятия о том, какая сцена на самом деле разыгрывается в моем сознании? Снова и снова, пока это не стало заветной тайной, я вспоминаю о том, что мы делали друг с другом, прикасаясь друг к другу так, как мы это делали. И все это время воспоминание становится ещё более сладким от осознания того, что это было то, что мы вызвали друг в друге, и что, несомненно, Синтия должна помнить это так 

же ярко и так же часто, как и я. Потрясенная, промокшая насквозь, простыня на её кровати в руинах наших взаимных ласк. Такова молодость. Даже после такого оргазма, какой мы только что испытали, все, что я мог найти в своем сознании было желание быть внутри нее.

Я уверен, что она чувствовала то же самое, что и я. Как только мы начали целоваться, сначала легко, но с быстро нарастающей страстью, мы снова обнаружили наши руки на теле друг друга. Это сон, дымка виньеток, формирующая моё полное воспоминание, но я снова стал твердым, не так быстро, как раньше, но с явно равной силой и энергией. Я был на ней сверху. Синт раздвинула ноги, втянув ступни и приподняв колени в предвкушении. Раньше, после того как я впервые пришел, она велела мне идти медленно. Но теперь мы были выше всего этого. Это было так естественно, но в то же время так дико поразительно — чувствовать, как я скользну внутрь. Осознание этого, осознание, необратимая перемена в моей жизни одним простым движением были мгновением мгновений. Я навис над ней, выгнув спину, сцепив локти. У нас обоих были широко открыты глаза. Глядя на нее, я прижался к ней, не бешено качаясь, но удерживая себя внутри. И она улыбнулась. Она улыбнулась этой Синт-улыбкой и обняла меня за плечи, обхватив пальцами за шею, и своей киской она сжала меня самым восхитительным и чудесным образом.

— Да,  — выдохнула она.  — Да, Джим.

Это было для меня всем, это простое и прекрасное выражение согласия: "Да, Джим". Если бы я не любил её раньше, то, конечно, любил прямо тогда. В этом была вся Синт, моя девушка по соседству. Она смотрела на меня, улыбаясь, её глаза были полны этого огня. Я мог видеть её лицо, её шею, её тело, её груди, соски, которые я ласкал всего несколько минут назад. Как мог наступить такой день, я никогда не узнаю, но ничто никогда, никогда не будет прежним. Больше никаких слов не требовалось. Я отпустил локти, устраиваясь на ней, и Синт поцеловала меня ещё до того, как я смог поцеловать её. Должно быть, это было последствие предыдущей страсти, но я нашел в себе силы заниматься с ней любовью, как мне показалось, очень долго.

Мы все ещё оставались вместе. Её бедра обхватывали мои бедра, её груди прижимались к моей груди, мы оба двигались в согласованном унисоне, чтобы лучше всего ощутить близость, разделяемую каждым проникающим движением моей эрекции. В конце концов, однако, я прижался и взял себя в руки, просто чувствуя её и зная, что она тоже чувствует меня. Я был так глубоко, а она была такой теплой и влажной. Затем я отстранился, только чтобы насладиться ощущением, когда снова вошел в нее, и начал смело поглаживать, усиливая нашу страсть, пока её ноги и ступни не вытянулись вверх и наружу. Она была там, её голос был 

диким и безумным.

— Я вот-вот приду. Джим!

Ее тело напряглось, её пальцы так крепко сжали мои плечи. Услышав своё собственное имя, её глаза, её тело, я погрузился в порыв наслаждения, которое просто хлынуло из меня в нее. Я уверена, что тоже закричала. Так и должно было быть. Но все, что было после этого, было и всегда останется дико головокружительной дымкой. Я уверен, что если бы я был старше, моё сердце никогда бы не выжило. Я просто приходил и приходил, содрогаясь от волны за волной. Затем, мало-помалу, я, казалось, пришел в себя. Я лежал на ней, а руки Синт все ещё были обернуты вокруг моей спины. Когда я пошевелился, она уткнулась лицом мне в шею, явно не желая отпускать меня. Наконец, однако, она отпустила меня и позволила мне соскользнуть на её сторону.

После этого, какими бы молодыми и страстными мы ни были, мы нашли тихое время мягкой и невинной чувственности, когда Синтия лежала обнаженная в моих объятиях, её тело прижималось ко мне, а губы прижимались к моей шее. Именно в это мгновение она услышала, как хлопнула дверца машины. Она резко выпрямилась на постели.

— Джимми!  — она уставилась прямо на меня.  — Ты должен быстро исчезнуть!

Как на пожарных учениях, я был на ногах, даже не был уверен, когда на мне были шорты, были ли они вывернуты наизнанку. Я собрал свою рубашку и засунул её в сумку для фотоаппарата. В панике я услышал голос её мамы внизу: "Синтия, я дома, милая!" Синт тоже лихорадочно одевалась, натягивая платье, которое она быстро выхватила из ящика комода.

— Ты можешь вылезти в окно,  — сказала она.  — Возьми свою сумку с фотоаппаратом. А треногу я принесу тебе завтра.

Кажется, я перепрыгнул через кровать, потому что с глухим стуком риземления моих ног раздался голос её матери:

— Там, наверху, все в порядке?

— Да, мама!  — откликнулась Синтия.  — Я просто решила вздремнуть. Я тут что-то уронила. Буду внизу через секунду!

Я выскочил на крышу в одних шортах, с ботинками в одной руке и сумкой с фотоаппаратом в другой.

— Сзади есть решетка,  — шепнула она, указывая пальцем.  — Просто будь осторожен при спуске. Не производи слишком много шума.

Эта реплика поразила меня. Мне вдруг стало интересно, сколько раз она вот так посылала своего парня собирать вещи и бежать по крыше. Но у меня не было времени зацикливаться на этом.

•  •  •

Два дня спустя, когда мой папа ушел на обед, я снова пережил этот трепет, когда увидел, как эти образы проявляются на фотобумаге в темной комнате, одно за другим. Когда я развешивал отпечатки сушиться, заново переживая все это шаг за шагом, моё сердце колотилось почти так же, как в её комнате. Там она была в том желтом платье с голубыми цветами на крыльце. Я мог посмотреть на каждый отпечаток по порядку и увидеть последовательность, которая привела нас к её кровати. Она лежала рядом с клумбой, улыбаясь 

мне, расстегнув лишнюю пуговицу, и верхушки её грудей были открыты для обзора камеры. И в своей комнате, в этой синей ночной рубашке, расчесывает волосы перед зеркалом.

Я был прав, фотография Синт в рамке в окне, свет проникал за её тело, обнажая пучок между ног и заставляя её маленькую ночнушку почти исчезнуть. Но это была фотография Синт, обнаженной и сидящей на своем комоде, которая пленила меня. В то время я так нервничал, что было невозможно по-настоящему оценить открывшийся вид. Она смотрела в сторону, её волосы рассыпались по плечам, а руки были заложены за спину. Она держала колени вместе, обрамляя лобковые волосы, обнаженные между ног, в том месте, где её бедра сходились вместе. И было что-то такое по-настоящему женственное в груди Синт с этими твердыми сосками, даже если изображение, на которое я смотрел, было черно-белым. Её левая грудь была видна спереди и в то же время отражалась в зеркале. Снова позволив своим глазам проследить за пухлыми изгибами у основания и сбоку, я вспомнил ощущение её груди, когда мы лежали на её кровати, и я, наконец, держал её в своей руке.

Снимок Синт на кровати, лежащей обнаженной, был ключом к освобождению воспоминаний о том, как мы занимались любовью. Я мог видеть так много образов, которые не были запечатлены на фотографии, но были запечатлены в моем сознании. Как она так широко раздвинула для меня ноги, когда я попросил её об этом, как она стянула с меня шорты и впервые прикоснулась ко мне, как она поцеловала меня и как я поцеловал её, и каково это было — быть похороненным так глубоко внутри нее, все эти воспоминания были там, но только для меня, чтобы увидеть. Пока я смотрел, то так разволновался, что моё лицо и уши покраснели, а эрекция встала у меня в штанах. Когда вернулся мой папа, он кажется все же моё возбуждение и даже спросил, хорошо ли я себя чувствую, прокомментировав цвет моего лица.

На следующий день, выйдя к ней на крыльцо, мы с Синт вместе просмотрели фотографии. Я так опасался, что нас кто-нибудь вспугнет из её семьи. Её интерес к снимкам был таким же острым, как и мой. И когда мы добрались до её фотографии на комоде, а затем на кровати, между нами воцарились тепло и тишина. А потом, не говоря ни слова, она повела меня обратно наверх, и Синтия, эта прекрасная девушка, снова занялась со мной любовью, и, как и прежде, мы не торопились, без паники, без безумия, делая это мягко и медленно. Мы продолжали наши ласки часами и часами, истощаясь, а затем возвращаясь к жизни, играя друг с другом, наслаждаясь друг другом, и я учился, учился всему, что нужно знать мужчине. Я думаю, что те несколько недель, прежде чем она пошла в школу, были легкими для нас, потому что речь шла не о любви. Ведь 

мы были просто интимными друзьями.

Наш секс, наши занятия любовью были посвящены страсти, наслаждению и удовольствию друг от друга без каких-либо подтекстов или требований обязательств. Мы были свободны быть свободными друг с другом. Во время одного затишья, когда мы просто разговаривали, она рассказала мне, что именно её мать отвела её к врачу и заставила принять таблетки. Это было откровение, которое изменило мой взгляд на её мать. И в течение следующих нескольких лет, когда Синт отсутствовала в школе и даже после того, как она вернулась домой, помолвленная со своим новым парнем, я уверен, что миссис Митчелл удивлялась, почему я никогда не приму никакой платы за стрижку её травы или мытье её машины.

Вот оно, примерно сорок лет спустя. Как профессиональный фотограф, я объездил весь мир и сфотографировал тысячи и тысячи невероятно красивых женщин. Каким-то образом это оказалось моей сильной стороной. Мало кто знает, что все признания критиков, все награды на стене в моей студии и все те случаи, когда некоторые из этих женщин держали меня в своих объятиях, все это восходит к тому самому вечеру в 1965 году.

Я знаю, что Синтия отправила снимки, которые мы сделали на её крыльце, своему парню. Что она сделала со своими более интимными фотографиями, я не знаю. А потом Синтия удачно вышла замуж. Я даже получил особое удовольствие, фотографируя её свадьбу, на которой она сияла своей фирменной улыбкой.

Но связь между нами прервалась. Поскольку наши воспоминания всегда были между нами, я думаю, что так было лучше. Кажется, у нее трое детей и она живет где-то в Калифорнии, хотя я не могу быть в этом уверен. Для меня была целая трагедия несколько лет назад, когда в моей студии случился пожар, и так много моих драгоценных личных отпечатков было потеряно. Худшей из утрат была потеря отпечатков той самой незабываемой фотосессии с Синт. К счастью, этого несчастье не коснулось одного, моего самого любимого и особенного снимка, который я выделял среди всех остальных. На нем она, Синт, представляла мне своё обнаженное тело, позируя на комоде. Я хранил фотографию у себя дома, всегда рядом со мной, и она была тем самым спасена.

Время от времени я обдумывал идею попытаться связаться с Синт, чтобы узнать, сохранились ли у нее её отпечатки и, возможно, даже негативы. Но потом каждый раз решал просто оставить все в покое, во всяком случае, пока. Кроме того, у меня в памяти есть один, самый лучший, тот единственный щелчок затвора, который уловил суть того дня, сущность Синт. Он был здесь передо мной в качестве источника вдохновения, когда я писал эти маленькие мемуары.

Конечно, на самом деле её зовут не Синтия Митчелл. Однако я надеюсь, что если случайно она когда-нибудь прочтет это, то узнает себя на этих снимках, сохранившихся в моих воспоминаниях с того незабываемого дня. Мне кажется, что она будет польщена. На самом деле 

я точно знаю, что она будет польщена, и я уверен, что она улыбнется.