Если ты действительно любишь меня. Глава 3. Серия: Меня изнасиловали

ХОЛЛИ

Мой сотовый отскочил от кровати, куда я его бросила, и с глухим стуком приземлился на пол. Я обошла его с дальней стороны, сначала намереваясь поднять, но, когда я посмотрела на пустой экран, он стал центром моей ярости, и вместо этого я пнула его. Он скользнул под кровать. Я оставила его там. Какой смысл было его возвращать? Дэвид отказывался говорить о чем-либо, кроме развода.

Я бросилась лицом вниз на кровать, крича от разочарования в постель. Как? Как он мог отказаться встретиться со мной? Отвергнуть все мои попытки поговорить о том, как исправить отношения между нами? Как он мог быть настолько готов спустить четверть века в канализацию?

Голос матери, крикнувшей с лестницы, что ужин готов, прервал мою вспышку. Интересно, слышала ли она меня? Не то чтобы, услышав мою боль и разочарование, она проявила бы хоть какое-то сочувствие. Она была зла и разочарована мной. Это все, что я знала. Она почти ничего не говорила, но это читалось в каждом укоризненном взгляде, который она бросала на меня. Каждый взгляд заставлял меня съеживаться, и я ненавидела, что ее неодобрение все еще так сильно влияло на меня. Я была взрослой, ради всего святого. Сама мать. Но это произошло. Я ненавидела, что разочаровала ее.

Возможно, мне следовало поехать к отцу. Он, по крайней мере, мог бы понять, как я поддалась искушению, сделав это сам. Я вздохнула. Кого я обманывала? Он жил во Фримантле, на другом конце страны, а мне нужно было оставаться рядом, если я хотела, чтобы у меня был хоть какой-то шанс заставить Дэвида увидеть меня и поговорить со мной. Кроме того, я уже много лет не разговаривала с отцом. Она почти не разговаривала с ним после того, как моя мать ушла от него, когда узнала о его романе.

От этого осознания у меня внутри все сжалось. Я знала, что Бен тоже порвал отношения с отцом. То же самое с моими кузенами. Они тоже не имели к нему никакого отношения. Единственным, кто поддерживал контакт, по иронии судьбы, был мой дядя.

Будет ли это моим будущим? Откажется ли от меня моя семья?

Я боялась разговоров, которые, как я знала, быдут в моем ближайшем будущем. До сих пор моя мать знала только голые кости того, что произошло. Даже тогда она ушла, выпрямив спину, и я знала, что это потому, что ей нужно было пространство, иначе она набросится на меня. Маме не нравилось терять самообладание, и я знала, что мое признание, каким бы замаскированным оно ни было, довело ее до предела самообладания.

Я перевернулась на спину и осмотрела комнату. Вот до чего я была доведена: оставаться в комнате для гостей у матери, чувствуя себя обруганным ребенком. Я должна была заставить Дэвида увидеть меня, поговорить со мной. Я должна была заставить его понять и простить. Мысль о любом другом исходе была невыносима.

•  •  •

— ХОЛЛИ, я НЕ МОГУ тебя 

впустить. Дэвид здесь, и он не хочет тебя видеть. Бескомпромиссное выражение лица и тон Бена, когда он стоял, преграждая путь в свой таунхаус, потрясли меня. Потрясенная, я отступила на шаг. Никогда, ни разу мой брат не смотрел на меня так. Где был старший брат, который всегда защищал меня? Присматривал за мной?

— Но, Бен, ты должен. Пожалуйста. Мне нужно его увидеть. Как я могу заставить его понять, если он не хочет меня видеть?

— Судя по тому, что я слышал, Холли, ты много сделала за последние месяцы, чтобы заставить Дэви "понять".

Бен согнул пальцы, показывая кавычки на слове "понять". Я съежилась, чувствуя, как жар приливает к моим щекам. Дэвид, очевидно, кое-что рассказал моему брату.

— Господи, ты хоть представляешь, через что ему пришлось пройти?

— Так позволь мне сделать это лучше. Впусти меня, чтобы я могла начать все чинить.

— Нет. Я настоял, чтобы Дэви остался со мной. Он не хотел. Он не хотел ставить меня в положение выбора между моим лучшим другом и сестрой. Даже в разгар своего опустошения он думал обо мне. О семье. А ты? Задумывалась ли ты о том, что означает твой выбор для всех остальных? Для меня? Для Кейтлин? Для мамы? Черт возьми, Холли, она выпотрошена. Дэвид выпотрошен. Мы все такие. Дэви — мой лучший друг. Я думаю о нем как о брате. Я люблю его так же, как люблю тебя, Ронни или Уоррена. Ты это знаешь. А теперь ты поставила меня в положение, когда мне приходится выбирать, кому я буду помогать. Прости, сестренка, но я выбираю Дэви. Он тот, с кем поступили несправедливо, так что ты можешь, черт возьми, забыть о том, чтобы я помог тебе уговорить его на еще большую боль и страдание. Ты не можешь "исправить" то, что сделала. Это невозможно исправить.

С этими словами он удалился, закрыв дверь у меня перед носом. Я стояла, не в силах пошевелиться. Я был потрясена. Бен выбрал Дэвида. Мой собственный брат бросил меня.

Как я могла заставить его понять, что нет необходимости выбирать сторону? Что если он позволит мне увидеть Дэвида, если он сможет убедить Дэвида поговорить со мной, мы сможем спасти наш брак. Да, я совершила ошибку. Да, это причинило боль моему мужу. Но я хотела исправить причиненный ущерб. Почему никто не позволил мне загладить вину перед Дэвидом? Почему никто не хочет мне помочь?

Я снова позвонила. Я должна была заставить Бена увидеть это. Он должен был помочь мне.

Он открыл дверь, но прежде чем я успела сказать хоть слово, он зарычал на меня.

— Холли, проваливай, пока я не вызвал полицию и тебя насильно не увезли. Хоть раз в жизни прими, что "нет" означает "нет".

На этот раз он не закрыл дверь. Он захлопнул ее.

•  •  •

Я НЕ МОГЛА СМОТРЕТЬ на Ронни. Его жалость была невыносима. Я хотела бы избежать его слов так же легко, как я могла 

бы отвести свой взгляд от его.

— Господи, Холли. Почему ты не пришла ко мне, когда все это началось? Может быть, я мог бы помочь тебе избежать всего этого дерьма.

Я обмякла в кресле, побежденная. Не было смысла лгать или приукрашивать это. Ронни слишком хорошо меня знал. Он видел меня насквозь.

— Потому что я знала, что ты попытаешься отговорить меня от этого. Я знала, что ты посоветуешь мне избавиться от Софи и пойти на консультацию или что-то в этом роде, чтобы справиться с моими чувствами и моими, хм, побуждениями, и я не хотела. Я хотела ее и хотела, чтобы мне позволили обладать ею.

Ронни вздохнула.

— Значит, ты хотела свой торт, и ты его съела.

Я кивнула.

— И посмотри, к чему это тебя привело. Ты знаешь, что потеряла драгоценный камень? Верно? Дэвид был один на миллион. Не идеальный, заметь. Но чертовски близко к этому.

Я разрыдалась.

— Не говори так. Не говори, что я его потеряла. Он должен простить меня. Он просто должен. Ты не можешь мне помочь? Не мог бы ты поговорить с ним?

Молчание Ронни говорило о многом. Я встала и схватила сумочку. Мне нужно было выбраться оттуда. Почему Ронни не мог солгать мне? Убьет ли его, если он скажет чистую ложь, чтобы помочь мне? Успокоить меня? Почему он все время должен быть таким чертовски честным? И почему бы ему не помочь мне?

•  •  •

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

Я ВОШЛА в свой дом и положила сумку и ключи на столик у входа. Я была измотана. Тащиться через рабочий день становилось скорее труднее. В этом больше не было радости. Не весело.

В доме было тихо. Конечно, было тихо. Я жила одна. Я остановилась на мгновение, и только на это короткое мгновение позволила своему разуму заглянуть за ментальную дверь, которую я обычно держала закрытой, потому что я не могла видеть содержимое этой конкретной комнаты в своем сознании.

В комнате, где я полностью осознала, что я одна. По-настоящему одинока. Одна в пустом доме. Одна в офисе. Одна, когда я встречаюсь лицом к лицу с Кейтлин. Одна, когда навещала Бена, или Ронни, или Уоррена, или маму. Одна, когда я потягивала вино с друзьями. Одна, когда рассвет окрасил горизонт. Одна, когда я выключала свет. Одна в темноте. Одна на свету. Одинокой, какой я была с того дня, как предала человека, которого люблю.

Когда мы с Дэвидом расстались, мне показалось, что вся моя личность разбилась вдребезги. Я не знала, кто я без него. Это было похоже на смерть. Безжалостную и бесконечную.

Я закрыла дверь в свою запретную комнату и начала свой вечерний ритуал. Потребовалось время, чтобы разработать ритуал, потому что в начале нашего с Дэвидом расставания я обнаружила, что жить в одиночестве — это такой же простой и одновременно сложный навык, как играть в шахматы или писать роман.

Вы должны изучить ограничения. Правила. Делай и не делай. Вы должны изучать их, как 

на выпускном экзамене. Они должны стать вашей второй натурой, чтобы вы делали их автоматически, без раздумий. Например, всегда есть звук, будь то музыка или фильмы, играющие в фоновом режиме, чтобы тишина не оглушала вас.

Вы должны выполнять любую задачу, независимо от того, насколько она велика или мала, с предельной концентрацией, даже если это всего лишь посуда. Вы должны подходить к ней с той же осторожностью и концентрацией, что и к построению карточного домика, потому что он столь же хрупок и ненадежен.

Вы должны точно заполнять свое время, измеряя его, как будто для рецепта, требующего точности; делайте достаточно, чтобы предотвратить беспокойство, но не настолько, чтобы подавить его.

Жизнь в одиночестве была уравновешивающим актом. Тем, который я все еще совершенствовала. Благодаря неудаче я узнала, как легко одна неверная мысль или движение могут склонить чашу весов до невыносимого.

Проходя через столовую по пути в спальню, я взглянула на наш с Дэвидом портрет в рамке, который все еще висел над обеденным столом. От старых привычек трудно избавиться. Это было как нож в сердце, чтобы увидеть мое прежнее счастье, но почему-то я не могла вынести, чтобы удалить снимок. Так же, как я не могла продать дом, который мы построили вместе. Я отвела взгляд от портрета точно так же, как инстинкт заставляет тебя отдернуть руку от открытого огня. Мое сердце болело, и это было очень тяжело. Оно больше не могло этого выносить.

Я стояла в дверях комнаты, которая теперь была моей спальней. Когда-то это была комната Кейтлин, но с ее разрешения я переехала туда. Она не очень-то сочувствовала моему нежеланию спать в главной спальне. В какой-то момент я подумала, что она заставит меня продолжать спать там. Я не могла, не без Дэвида рядом со мной. Было слишком больно спать в нашей огромной кровати в одиночестве и знать, что его одежда исчезла, его туалетные принадлежности исчезли, и теперь даже его запах исчез, время стерло его. И я не могла смотреть в гостевую комнату, в которой предала его. Обе двери оставались закрытыми. Все это часть моего баланса.

Я села на край кровати и закрыла глаза. Так ясно, как если бы она сидела рядом со мной, я услышал слова моей дочери. Снова. Они преследовали меня. Три года не ослабили их ярости.

— Как ты могла, мама? Как ты могла так поступить с папой? Со мной?

Я съежилась при воспоминании о ее гневе, когда попыталась защититься.

— Милая, я ничего тебе не сделала. С твоим отцом — да, но не с тобой.

— Да, ты чертовски хорошо это сделала! С этого момента мне придется выбирать, с кем провести Рождество. Мне придется видеться с вами отдельно по праздникам или на дни рождения, и что мне делать, когда придет день, когда я выйду замуж? Скажи мне это? Придется ли мне выбирать, кто из родителей может присутствовать? Что, если твое присутствие повредит папе, который 

ни в чем не виноват? Отлично, мам. Просто замечательно. А что будет, когда у меня появится семья? Моим детям также придется делить свое время между двумя семьями с моей стороны семьи! Так что не говори мне, что это не имеет ко мне никакого отношения или что я не пострадала.

Я все еще люблю тебя, мама, я не могу всю жизнь чувствовать себя так, словно щелкнула выключателем, но я должна сказать тебе, что ты мне сейчас не нравишься. Я никогда не говорила тебе раньше, но ты была моим примером для подражания. Я не могу сказать тебе, сколько решений было принято из-за того, что я спрашивала себя, что бы ты сделала, если бы оказалась в моей ситуации. Давай посмотрим, встречаюсь ли я с потрясающим парнем, но меня влечет к очевидному плохому мальчику. Что бы сделала мама? Пошел он. Да. Давай трахнем его и к черту чувства хорошего парня. К черту мою мораль. К черту то, что правильно. К черту чувства других людей. Я буду делать все, что захочу.

Я обхватила голову руками, вспоминая поток слез, которые хлынули при ее словах. Они не тронули ее.

— Хватит слез, мама. Они не сработают. Уже слишком поздно. Надеюсь, она того стоила. Была ли она так потрясающа? Так ли это? Папа опустошен. Я не уверена, что он когда-нибудь полностью выздоровеет.

— Но он не позволил мне загладить свою вину.

— Помириться с ним!  — взвизгнула она.  — Как ты можешь такое кому-то выдумывать, мама?

Она не дала мне времени ответить.

— Простая истина в том, что ты не можешь. И я скажу тебе еще кое-что. Я больше не смотрю на тебя снизу вверх. Ты потеряла мое уважение. И мое доверие. Если ты можешь сделать что-то подобное с папой, человеком, которого обещала любить и лелеять всю жизнь, то что помешает тебе бросить меня под автобус, если это даст тебе то, что ты хотела?

Она повесила трубку, когда я запротестовала. Я не могла ее винить. Она была дочерью своего отца. Она все еще разговаривала со мной, но теперь это было раз в месяц, а не раз или два в неделю, и всегда по моей инициативе. Исчезли все откровения. Исчез смех, поддразнивание, непринужденность между нами. Теперь она отвечала на мои вопросы о своей жизни в Лондоне с минимальным количеством слов.

Позже, гораздо позже, я вернулась в комнату Кейтлин после того, как съел миску супа, консервированного супа, стоя у раковины. Я должна научиться готовить. В конце концов, прошло уже три года. Но, так или иначе, обучение кулинарии было признанием того, что Дэвид никогда не вернется, и хотя я знала это, я все еще не могла позволить себе по-настоящему узнать эту правду. Эта правда сломает то, что от меня осталось.

Я уставилась в темноту, желая, чтобы пришел сон. Все, что угодно, даже плохие сны, было лучше, чем оставаться наедине со своими мыслями. Мои 

сожаления.

Все, даже Софи, заплатили за мою одержимость. Это была тяжелая правда. С физической точки зрения Софи заплатила самую большую цену. Можно было поспорить, что она это заслужила. Она, конечно, не была невинна в крахе моего брака; я могла видеть это с мудростью ретроспективы. Если бы только мое зрение тогда было более проницательным.

Но заслужила ли она то, что получила?

Был ли ответ "да" или "нет", я все равно чувствовала себя виноватой. Чувство вины и ответственности.

...

— Холли, ты не можешь прятаться вечно.

— Софи, уходи. Пожалуйста, просто уходи. Я хочу побыть одна.

— Позволь мне помочь тебе, мой сладкий персик.

— Не называй меня так. Я не твой персик. И именно твоя помощь втянула меня в эту историю.

— Это не должно было быть беспорядком, Холли. Это может быть началом. Начало для нас. Нам было бы так хорошо вместе.

Я застонала и перекатилась на бок, желая убежать от воспоминаний, так же, как я хотела убежать от нее в тот день.

Я вздрогнула, вспомнив последовавшую за этим сцену.

— Давай, детка. Позволь мне сделать так, чтобы тебе стало лучше.

Софи вела меня за руку, и на мгновение я поддалась искушению. Я хотела чувствовать себя хорошо. Я хотела немного отдохнуть от боли, забыть, хотя бы на несколько драгоценных минут. И она была так прекрасна...

Но потом она повела меня в хозяйскую спальню. В комнату, которую я делила с Дэвидом более двадцати лет.

Я испугалась, крича ей: "Уходи. Убирайся к черту из моего дома. Это не начало. Нас нет. Нас никогда не будет. Я не твой персик и никогда им не буду. Ты что, не понимаешь? Я никогда не смогу смотреть на тебя и не видеть разрушения моего брака. Из-за тебя я потеряла Дэвида. Я потеряла все. Я никогда больше не смогу смотреть на тебя без боли."

Я отвернулась, чтобы не видеть выражение ужаса на лице Софи. Ужас, перешедший в боль и гнев. Такой гнев.

Я зажала уши руками, но это было бессмысленно; ее голос звучал у меня в голове. Всегда будет в моей голове.

— Можешь винить меня сколько угодно, персик.

На этот раз слово "персик" прозвучало как рычание.

— Но мы оба знаем, что вина лежит на тебе. Да, я хотела тебя. Да, я заигрывала с тобой, но ты в любой момент могла сказать "нет". Ты могла остановить меня сколько угодно раз. Но ты это сделала? Нет, ты этого не сделала, так что не играй со мной в жертву. Ты, возможно, и смогла бы надуть всех остальных своим актом "горе-это-я", но я была там. Не забывай об этом, сука. Я была там.

Она ушла в тот день. Просто повернулась и ушла. Полагаю, я должна быть благодарна ей за то, что она не причинила мне проблем, подав иск о сексуальном домогательстве на рабочем месте. Читая между строк, угроза определенно была. Мне повезло, что в конце концов все, чего мне это стоило 

так это билет в Лондон в один конец, рабочая виза, шестимесячная аренда квартиры в модном Ноттинг-Хилле и работа в нашем лондонском офисе.

Где работала Кейтлин.

И, боже, если бы Кейтлин дала мне знать, что она чувствует по этому поводу. Ярость была бы преуменьшением. Если бы я была писателем, я бы описала ее реакцию как раскаленную ярость.

Она неделями отказывалась со мной разговаривать. Но что я могла сделать? Я больше не могла работать с Софи, но я не могла уволить ее без причины.

Я попыталась отогнать образы изуродованного лица Софи, которые мне прислали из лондонского офиса. Фотографии, сделанные после нападения. Я пыталась, но не смогла. Они были наложены лазером на мой мозг, как и все остальное, имеющее малейшую связь с Дэвидом, и это время навсегда запечатлелось в моем сознании.

Софи была такой красивой, с такими экзотическими, но тонкими чертами лица. Теперь, даже после пластической операции, у нее остался ужасный шрам. Лиз, мой помощник, попала в точку, когда сказала, что это похоже на больную пародию на улыбку Джокера из фильмов о Бэтмене. Так оно и было. Теперь у Софи была постоянная уродливая ухмылка. Никакая косметика или хирургия не могли полностью стереть ее. Они сказали мне, что вся ее личность тоже изменилась. Ушла та уверенная, сексуальная, соблазнительная женщина, которую я знала. На ее месте была кто-то, кто вздрагивал от внезапных звуков. Да и которая, судя по всему, стала почти отшельником.

Был ли Дэвид ответственен за это? В отчете говорилось, что на нее напали после ночи в гей-баре две женщины, которые изуродовали ей лицо осколками стекла, но организовал ли это Дэвид? Или, что еще хуже, Кейтлин? Конечно, нет. Это произошло через двенадцать месяцев после переезда, но меня грызли сомнения. Кэтлин не выказала ни капли беспокойства или сострадания. Какими были ее слова? Ах, ну да. Карма-сука.

Нападавшие не просто ограбили Софи или избили ее. Они оставили на ней шрамы. Намеренно. Это было из мести? Была ли я, в конечном счете, ответственна за это? В конце концов, у меня с ней был роман, и я отправила ее в Лондон. Она была там из-за меня.

Я перекатилась на бок, злясь на себя. Злость за воспоминания, которые лишили меня покоя. Злость за сомнения. За слезы, стекающие по моим щекам, пропитывая подушку. Когда? Когда у меня кончатся слезы???

•  •  •

ДВА ГОДА СПУСТЯ

Я УСТАВИЛАСЬ на приглашение. Я прочитала его три раза, но не могла заставить информацию отложиться у меня в голове. Кейтлин выходит замуж. В Шотландии! Как она могла выйти замуж? Я даже не знала, что они с Дрю обручились. Как я могла не знать? Как она могла не сказать мне? Как никто не мог мне об этом сказать? Знал ли мой брат? Ронни, Уоррен или моя мать?

Я положила приглашение на обеденный стол. У меня дрожали руки. Я не могла их остановить. Я чувствовала себя такой одинокой. Никто. Никто не 

счел нужным сказать мне об этом. Кэтлин просила их не говорить мне? Прошло пять лет с тех пор, как я впала в немилость, и я все еще расплачивалась за это.

В извращенном смысле я хотела, чтобы они все порвали со мной тогда. С этим было бы легче справиться. Тогда я могла бы относиться к этому так, как если бы они умерли. Я могла бы опечалиться и двигаться дальше. Выковать новую жизнь.

Но они этого не сделали. Они все еще говорили со мной. Разница в том, что они больше не говорили со мной с теплотой и фамильярностью. С любовью и нежностью. Теперь они едва скрывали свое разочарование. И эта жалость.

Даже Ронни. Мой двоюродный брат и лучший друг. Ронни, который жил с нами, когда был подростком, потому что его отец выгнал его за то, что он гей. Ронни, который тридцать два года спустя все еще был отчужден от своего отца.

Это было несправедливо. Его мать, моя тетя Фрейя, не помешала своему мужу отречься от их сына, и все же Ронни никогда не питал к ней враждебности из-за ее материнских недостатков. Я знала, что они регулярно встречаются за кофе или обедом. Я могла только догадываться, что он извинял ее, потому что она была довольно кроткой, а его отец всегда был доминирующим в их отношениях. Ее постоянные отношения со старшим сыном были ее самым большим и, вероятно, единственным бунтом против властной натуры мужа.

Так почему же Ронни продолжал смотреть на меня с разочарованием и жалостью? Почему он не мог простить мне мои недостатки?

Я снова посмотрела на приглашение. Восемь недель. Через восемь недель мой ребенок должен был жениться на Дрю Джеймсоне Макферсоне. В чертовой Шотландии!

Дэвид приезжал. Это было ясно. В приглашении об этом говорилось — Дэвид Джеймс Прескотт приглашает Холли Уолтерс...

Увидев свою девичью фамилию, мои глаза защипало от непролитых слез. Это было неправильно. Так неправильно. Это мы с Дэвидом должны были разослать приглашения на свадьбу нашей дочери, а не только Дэвид.

И я не должна была быть простым гостем.

Мне хотелось закричать. Кричать. Чтобы отругать за это свою дочь, но я не могла. Это только уведет ее еще дальше.

Что сказал психолог? Верно. Я должна была быть похожа на клоуна на карнавале. Я должна была отскакивать после каждого удара и никогда не сдаваться. Это был мой единственный шанс вернуть любовь и привязанность моей дочери. Но прошло уже пять лет, и с получением приглашения стало ясно, что я не ближе к достижению этой цели, чем когда мы впервые поссорились.

Я достала бутылку красного с винной полки и налила себе большой бокал. Я выпила его несколькими глотками, а затем долила свой стакан. Мое мужество все еще казалось слабым, поэтому я допила второй стакан и еще раз наполнила его, прежде чем почувствовала себя достаточно сильной, чтобы открыть WhаtsАрр на своем телефоне. Я дважды проверила время в Лондоне.  

7:30 утра. Идеально. Я знала, что она уедет в офис только в восемь пятнадцать.

Я набрала номер Кейтлин, молча молясь, чтобы она ответила.

— Привет, мам.

Я закрыла глаза, проглотив боль от ее тусклого ответа. Мне не хватало улыбки в ее голосе, когда мы разговаривали. Я скучала по тому, что она была рада услышать меня.

— Привет, милая. Поздравления. Я только что получила приглашение. Кстати, оно очень красивое. Я имею в виду приглашение.

Я остановилась и перевела дыхание. Я что-то бормотала. Прошло пять лет, а наши разговоры все еще заставляли меня нервничать. Я попыталась утешиться тем фактом, что она некоторое время не вешала трубку.

— Спасибо. Мы поймем, если ты не сможешь прийти. Это длительная поездка из Австралии, и восемь недель — не такой уж большой срок для планирования заранее.

Я села и сделала глоток вина. Жаль, что это не виски. Это могло бы прижечь раны, нанесенные ее словами. Все, что угодно, лишь бы унять боль.

— Конечно, я буду там. Я ни за что на свете не пропущу это. Я могу что-нибудь сделать? Мне приехать на несколько недель раньше?  — спросила я, вложив в свой голос как можно больше любви и радости.

— Нет. Нет нужды. Мы с Дрю все уладили, и папа здесь.

Мне хотелось плакать. Мой ребенок не нуждался во мне. Даже не хотела, чтобы я была частью ее особого дня.

— О, хорошо. Ну, как я уже сказала. Я бы ни за что не пропустила это. Я посмотрю рейсы и так далее сегодня вечером и сообщу вам свои данные.

— Конечно. Ну, мне нужно идти, мам. Пока.

А потом она ушла, и я осталась совсем одна. Снова.

•  •  •

ВЗЛЕТАЮЩИЙ САМОЛЕТ толкнул меня обратно на сиденье. Я посмотрела в окно на уменьшающийся пейзаж. Это зрелище должно было принести радость, чувство предвкушения и волнения. Я ехала на свадьбу дочери. Вместо этого я почувствовала тяжесть. Я путешествовала одна. Все, включая мою мать, составили свои планы несколько месяцев назад, задолго до того, как я узнала, что Кейтлин выходит замуж.

— Кейтлин просила меня ничего тебе не говорить, так как не была уверена, что пригласит тебя на свадьбу, если это расстроит Дэвида. Она просила нас всех, так что тебе не нужно расспрашивать об этом своего брата и остальных членов семьи.

— Но, мама, я твоя дочь, а Кейти — моя дочь. Не могли бы вы все дать мне какой-нибудь намек?

— Нет, я не могла. Я дала Кэтлин слово и держу его.

Упрек был тонким, но, тем не менее, он звучал хуже на идеальном, но формальном английском моей матери.

— Как долго, мам? Как долго ты и все остальные в этой семье собираетесь наказывать меня? Я совершила ошибку. Одна ошибка на одни выходные против двадцати пяти лет хорошей жены и матери. Ради бога, я не массовый убийца.

Мама смотрела на меня очень долго. Даже в сорок семь лет я все еще дрожала под этим взглядом.

— 

Как ты могла, Холли? После того, что ты видела, когда твой отец сбился с пути и разрушил нашу семью. Ты испытала последствия на себе и все же предала своего мужа. Хороший человек. Замечательный муж и отец. Человек, который нежно любил тебя. Даже сейчас, пять лет спустя, я не понимаю, как ты могла это сделать.

— Я же тебе говорила. Я бисексуал, и у меня был какой-то кризис, и я плохо соображала. Это был всего один уик-энд. Может быть, все должны спросить, почему Дэвид не мог заставить себя попытаться понять и простить меня за одну чертову ошибку. Это было немного жестоко, тебе не кажется?

— Дочь моя, твоя физическая измена, возможно, произошла только в тот уик-энд, но твое предательство продолжалось гораздо дольше. Прелюбодеяние требует размышлений. Оно занимает желания и мечты. Это требует планирования. Вранье. А в твоем случае потребовались манипуляции.

Она приподняла бровь, бросая мне вызов. Прежде чем я успела сформулировать ответ, она продолжила:

— И да, это правда, что ты никого не убивала, но ты убила другое. Ты убила свой брак. И это "убийство" имело последствия для многих членов твоей семьи. Мы все любим Дэвида. Я всегда думала о нем как о другом сыне, как тебе хорошо известно. Он лучший друг твоего брата и наставник Уоррена. Даже Ронни, который всегда защищал тебя, был опустошен. Из-за твоих действий мы все должны задуматься о том, что мы говорим около каждого из вас. Мы должны решить, пригласить ли тебя или Дэвида на мероприятие. Мы все были свидетелями боли Кейтлин. Действия имеют последствия, Холли. Твои действия имели последствия для всех в этой семье. Возможно, тебе стоит подумать о том, чтобы извиниться перед каждым из нас.

Лекция матери привела меня в ярость. Она была моей матерью, она должна была быть на моей стороне. Кровь должна была быть гуще воды.

— Если ты так сильно любишь Дэвида, черт возьми, почему ты или кто-нибудь другой не пошел на битву за меня и не убедил Дэвида простить меня? Чтобы дать мне еще один шанс?

— И делать за тебя твою работу?

На это у меня не было ответа, поэтому я сменила тему.

— Твой любимый Дэвид отказался от меня, от нашего брака, не колеблясь ни секунды.

— Я ни на секунду в это не верю, Холли. Он боролся за тебя, но ты была глуха к его мольбам. Ты видела только, что он был препятствием для твоих желаний. Разница между тобой и Дэвидом в том, что он боролся за твой брак до того, как он рухнул. Только после того, как все развалилось, ты сделала усилие. К тому времени было уже слишком поздно. Давно пора тебе взять на себя ответственность за свои поступки. Возможно, когда ты это сделаешь, твоя семья также сможет оставить все это позади.

Итак, я путешествовала одна и у меня был свой собственный номер в отеле, вместо того 

чтобы оставаться с Кейтлин. Как я знала, моя мать остановилась у нее.

•  •  •

СИДЯ у окна в кафе, где я часто завтракала или обедала с Иветтой, моим деловым партнером, когда я была в Лондоне, я огляделась. Мало что изменилось. Несколько новых гравюр и другие центральные части стола, но, в целом, это все еще было кафе моих воспоминаний. Было что-то успокаивающее в его узнаваемости.

Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз посещала лондонский офис; то, что Софи теперь работала там, было эффективным сдерживающим фактором. Ожидая Иветту, я позволила своим мыслям блуждать в прошлом. Неужели мы действительно управляли издательством LGВТ в течение двадцати лет? Казалось, только вчера мы приняли решение открыть собственное издательство.

Мы с Иветтой оба были редакторами одного и того же основного издательства и завязали дружбу через онлайн-форум, который компания предоставила для обсуждения серых зон в редактировании. Иветта жила в Великобритании, а я работала в австралийском подразделении. На самом деле мы были друзьями в течение нескольких лет, прежде чем впервые встретились лицом к лицу на огромном съезде в Лондоне. Когда Дэвид не смог сопровождать меня, Ронни, под влиянием момента, присоединился ко мне в поездке, и однажды вечером за слишком большим количеством бокалов вина он пожаловался мне и Иветте на отсутствие фантастики с героями-геями.

Момент, когда его тирада попала в эфир, был моментом истины как для Иветты, так и для меня. Мы обменялись взглядами — не было произнесено ни слова, но по этому взгляду я поняла, что только что вступила с ней в дело. Все, что нужно было сделать,  — это соблюсти формальности... поговорить с мужьями... регистрация... финансы.

Ронни сразу же уловил наш общий момент и поднял свой бокал.

— Хорошо! Давайте сделаем это.

Прямо там и тогда мы начали мозговой штурм в поисках имени. К полуночи Ронни придумал победное название: "Геи тоже любят книги", или " ЛГБТ Паблишинг".

После той ночи все детали довольно быстро встали на свои места. Я позвонила Дэвиду на следующее утро, и, что удивительно, он был полностью за это. Иветта сделала то же самое с Тимом, своим мужем. Перед тем как мы с Ронни улетели домой, мы втроем разработали примерный бюджет.

Нам потребовалось около трех лет, чтобы начать получать небольшую прибыль, и ближе к пяти, прежде чем мы с Иветтой полностью возместили наши старые доходы, но жертвы и усилия того стоили. Конечно, мы не смогли бы этого сделать без поддержки Дэвида и Тима. Теперь, двадцать с лишним лет спустя, мы построили издательство с хорошей репутацией, которое продолжало стабильно расти, и, по последним подсчетам, наняли десять человек, не считая фрилансеров.

И у Ронни была своя гей-выдумка.

Я улыбалась своим воспоминаниям, когда Иветта скользнула на сиденье напротив меня.

Сразу стало ясно, что у нее что-то на уме. Я потянулась через стол, чтобы сжать ее руку.

— Привет, милая. Как твои дела?

— Холли, мне так жаль. Это так сложно, так что 

я просто выплюну это.

Я напряглась и приготовилась к плохим новостям. Неужели Софи решила после стольких лет отомстить мне за то, что я ее отвергла? Что-то пошло ужасно безобразно с одним из наших выпусков? Была ли Иветта больна?

— Холли, я знаю, как ты была опустошена — опустошена тем, что Дэвид оставил тебя. Я делала все возможное, чтобы поддержать тебя, но прошло уже пять лет.

Что? Я не могла понять, куда она клонит, что ее беспокоит? Какое отношение к этому имеет Дэвид?

— Мы друзья. Я люблю тебя, но я не могу продолжать давать тебе слабину. Это влияет на мой брак, и с Тима хватит.

— Что ты имеешь в виду, давать мне слабину?

Иветта посмотрела на меня с чем-то похожим на недоверие.

— Холли, ты не можешь быть слепа к тому факту, что за последние пять лет, с тех пор как Дэвид ушел, ты не справлялась со своей задачей. В лучшем случае, ты выполняешь все необходимые действия.

— Я работала,  — обиженно запротестовала я.

— Мне очень жаль, но нет, ты этого не делала. По крайней мере, не с таким энтузиазмом и страстью. Встречи с читателями, а также с писателями стали меньше, чем они были до распада твоего брака, такие вещи, как организация интервью и рецензий для наших писателей, также снижаются. Твои заметки о рукописях были печальными. Многое просачивалось сквозь трещины. Я могла бы продолжать, но я не хочу, чтобы это дошло до того, что мы не сможем сохранить нашу дружбу в конце.

Ошеломленная, я откинулась на спинку стула.

— Холли, я хотела бы выкупить твою долю.

— Но мы построили это вместе. Мы решили сделать это вместе.

— Да, мы сделали это, но твое сердце больше не в этом, поэтому я думаю, что мой выкуп — лучшее решение.

— А что, если я скажу "нет"?

— Тогда у меня не будет другого выбора, кроме как расторгнуть партнерство, забрав с собой как можно больше наших авторов, которые захотят остаться со мной, и я должна предупредить тебя, Холли, многие не довольны тобой. Слишком многие приходили ко мне с жалобами на тебя. Большая часть моего времени уходит на то, чтобы успокаивать взъерошенные перья из-за того, что ты сделала или не сделала.

— Холли, прости. Я ненавижу делать это, но если я этого не сделаю, то на кону будут и мои средства к существованию, не говоря уже о моем браке. Когда все это началось, я дала тебе два года, чтобы ты снова включилась в игру. Прошло три года, потом четыре. Ну, прошло уже пять. Я не могу продолжать двигать эту линию на песке.

Я с трудом сдерживала слезы. Бизнес — это все, что у меня осталось, единственная причина вставать с постели каждый день, и теперь получается я тоже его потеряю.

— Постарайся смотреть на это позитивно, Холли. Сколько раз, когда мы работали на других людей, и даже в наши первые дни с LGВТ Рublishing,  

мы смеялись и шутили о том, чтобы попытаться написать роман самостоятельно? Возможно, сейчас самое подходящее время для этого.

— Тебе обязательно было возлагать это на меня сейчас? С моей встречей с Дэвидом впервые за много лет? С Кэтлин, которая выходит замуж через пару дней?

— Я знаю. Мне очень жаль, но я хотела поговорить с тобой с глазу на глаз, и это был единственный раз, когда я могла гарантированно остаться с тобой наедине. Я обещаю быть честной с цифрами. Я просто не могу продолжать нести этот груз за тебя.

•  •  •

ОСТАВШИСЬ одна в своем гостиничном номере, я еще раз прокрутила разговор с Иветтой. Я занималась этим весь день и вечер, пока ехала в Шотландию.

Какой ужасный день. Меня больше не хотели видеть в издательстве, которое я помогала создавать. Я чувствовала себя подавленной. Побежденной. Я тосковала по Дэвиду. Мне очень хотелось поговорить с ним. Пусть он меня успокоит. Боль была физической. Мне так сильно хотелось лечь рядом с ним и прижаться щекой к тому месту, где находилось его сердце. Слышать его уверенный и ровный ритм в разное время на протяжении многих лет было захватывающе, в другое время успокаивающе, но всегда безопасно. Это было место, которое я всегда считал своим. Когда-то в объятиях Дэвида было самое теплое, безопасное, любящее место в моем мире. Боже, как мне этого не хватало. Я так нуждалась в нем. Я все еще надеялась, что однажды он простит меня и мое безопасное место снова будет моим.

Я потягивала красное и, нуждаясь в отвлечении, просматривала свои электронные письма. Одно привело к другому, и я обнаружила, что пишу Дэвиду.

Мой любимый Дэвид,

Даже спустя пять лет я скучаю по тебе. Не проходит и часа, чтобы я не думала о тебе. У меня есть встречи с авторами, но я хочу поговорить с тобой. Я читаю их рукописи, но вместо того, чтобы сосредоточиться на них, мои мысли с тобой. А теперь моя рассеянность и отсутствие страсти, как выразилась Иветта, вернулись, чтобы укусить меня за задницу. Я опустошена, но в то же время трудно найти что-то большее, чем смирение с моей ситуацией. Это не только на работе. Вся моя жизнь — это то, как я двигаюсь. Я жду, надеюсь и еще немного жду чуда.

И сегодня вечером, в ночь перед свадьбой нашей дочери, когда мы должны были быть вместе, произнося тосты за счастье нашего ребенка, я сижу в одиноком гостиничном номере в незнакомом городе, и воспоминания плывут, как мягкий летний дождь через открытое окно.

Сегодня воспоминания приняли неожиданный оборот. Сегодня вечером, когда я предвкушаю, как наша прекрасная дочь пойдет к алтарю, чтобы выйти замуж за своего большого, рослого шотландца, я не могу не вспомнить ту ночь, когда она родилась. Ты помнишь?

Боже, мне было страшно. Когда все начало принимать ужасную форму, и по выражению лиц медсестер и врача я поняла, что это серьезно, я была 

в ужасе. Я старалась не показывать этого. Я хотела быть храброй ради тебя, а потом потеряла сознание.

Когда я пришла в себя, то увидела твое лицо. Ты выглядел ужасно. Изможденный и усталый. Я так испугалась, что с Кейтлин что-то случилось. Я ждала, что ты что-нибудь скажешь. Что ты сказал? Ничего. Абсолютно ничего. Ты просто смотрел на меня. Ни до, ни после никто никогда не смотрел на меня так. Ты смотрел на меня с такой любовью. Любовь и облегчение.

А потом ты поцеловал меня. Такой поцелуй. Ты был похож на утопающего, хватающего ртом воздух. Этот поцелуй сказал мне все, что мне нужно было знать. Тем поцелуем ты сказал мне, что все в моем мире будет хорошо, что с Кейтлин все в порядке.

Как я могла что-то сделать, чтобы все испортить? Как я могла рисковать потерять тебя? Я не знаю, любовь моя. Честно говоря, я не знаю. Единственное, что я знаю, это то, что я снова здесь, в ужасе.

Последние пять лет были кошмаром, от которого я никак не могу проснуться. Я продолжаю молиться, чтобы ты поцеловал меня и все было хорошо. Я никогда не перестану надеяться и молиться, чтобы ты простил меня и снова посмотрел на меня с любовью. Только ты можешь все исправить в моем мире.

Твоя и только твоя.

Холли

Я уставилась на экран, мой курсор завис над кнопкой "Отправить". Стук моего сердца, казалось, соответствовал тому, как курсор постоянно мигал, ожидая, когда я приму решение. Сделав глубокий вдох, я щелкнула, и мое сообщение исчезло, направляясь к Дэвиду.

•  •  •

Я РАЗГЛАДИЛА платье на бедрах, рассматривая свое отражение в зеркале, стараясь не думать о том, что Дэвид не ответил на мое электронное письмо. Я проснулась в надежде, что он постучит в мою дверь. Не повезло. Я утешала себя тем фактом, что он, вероятно, был занят делами отца невесты или общался с семьей и друзьями, а не проверял свою электронную почту.

Я купила два наряда для свадьбы. Один для хорошей, мягкой погоды, один для холода и дождя. Никогда не знаешь, что тебя ждет в Шотландии. Это была прекрасная страна, в ней было что-то дикое и необузданное, но погода была непостоянной.

А теперь моя дочь собиралась выйти замуж за огромного шотландца-альпиниста. Дрю, безусловно, был высоким, что я заметила на фотографиях, но они не точно передавали, насколько он был высок. Он был таким же темноволосым, как Кэтлин — белокурой.

Сегодня я впервые за два года увижу Дэвида, и это время было мимолетным. Боже, казалось, это было целую жизнь назад. Теперь он жил в Лондоне, они с Беном открыли лондонский офис, чтобы Дэвид мог быть ближе к Кейтлин. Что-то еще, за что Бен будет на меня обижаться. Из-за меня его лучший друг и племянница жили на другом конце света.

Я снова посмотрела на свое отражение, нервничая. Я хотела выглядеть красивой. Я хотела, чтобы Дэвид увидел меня и понял, что 

он все еще любит меня. Насколько я знала, у него не было серьезных отношений с кем-то новым, хотя я была уверена, что у него было много предложений. Он оставался красивым мужчиной. Я надеялась, что наряд, который я выбрала, был достаточно соблазнительным, чтобы привлечь его, но в то же время подходящим для матери невесты.

Я наклонилась ближе к зеркалу и нахмурилась. Заметив, что складка между бровями углубилась, я сразу же расслабила мышцы лица. Складка все еще была на месте, только чуть менее заметная. Последние пять лет состарили меня, сказавшись на моей внешности. Мне хотелось плакать. Я хотела выглядеть молодой, свежей и сексуальной. Будь проклята Мать-природа и весь процесс старения. Я пожалела о своем решении отказаться от инъекций ботокса, но после того, как в течение нескольких недель выглядела глупо, как чертова утка, после того, как мне ввели коллаген в губы, я опасалась еще одной неудачной косметической процедуры. Даже сейчас мои губы были не совсем в порядке. Я надеялась, что Дэвид не заметит.

Я вертела головой туда-сюда, изучая то, что сделал для меня стилист, который незадолго до этого ушел. Я бы предпочла носить волосы распущенными, так как Дэвид всегда любил, когда я носила их свободно, их естественные волны не были затронуты выпрямляющим утюгом, но это была свадьба, свадьба нашей дочери, и, вероятно, более уместно было сделать это. Учитывая все обстоятельства, стилист проделал хорошую работу. Стиль был мягким и лестным, и с моими поднятыми волосами вы могли видеть жемчужные серьги, которые я носила — подарок Дэвида на мое тридцатилетие. Я надеялась, что он их вспомнит.

И вспомнит, как мы отмечали тот знаменательный день рождения. Я, конечно, надеялась.

•  •  •

МОЕ СЕРДЦЕ НАПОЛНИЛОСЬ гордостью, когда Кейтлин прошла мимо меня под руку с Дэвидом по пути к своему будущему мужу, который ждал с огромной улыбкой на лице и, если я не ошибаюсь, со слезой на глазах. Между тем, как она выглядела такой счастливой и красивой, а Дэвид таким гордым и красивым, я на мгновение забыла, что я не сидела в первом ряду, но, с другой стороны, семья занимала три ряда, а я была в третьем, так что, по крайней мере, она не отодвинула меня в конец собрания.

Я по-прежнему надеялась, что эта свадьба поможет мне залечить старые раны и построить новые мосты. Свадьбы хороши для такого рода вещей.

Я вспомнила нашу с Дэвидом свадьбу. Мы были так молоды. Так влюблены. Мне было всего восемнадцать, Дэвиду, двадцать один. Но мы знали, чего хотим.

Я не могла поверить, что Кэтлин удалось убедить своего отца надеть килт в цветах Макферсона. Это была красивая шотландка: белая, фиолетовая, пурпурная и черная. Мужчины сочетали свои килты с белыми рубашками, черными жилетами и смокингами. Дэвид со своими светлыми локонами и румяными от прохладного полуденного ветерка щеками вполне мог сойти за местного жителя. Он выглядел таким выдающимся. Мое сердце глухо стучало в груди. Мне 

потребовалось все, что у меня было, чтобы остаться на месте и не броситься на него.

Букет Кейтлин и, действительно, цветы, украшавшие ротонду, соответствовали цветам Макферсона. Все это выглядело как что-то из сказки. К тому времени, когда Дрю поцеловал свою прекрасную невесту, солнце уже почти село. Небо представляло собой драматическую смесь темнеющих пушистых облаков с золотыми ореолами по краям на фоне фиалок и красных цветов. Крошечные волшебные огоньки, разбросанные среди цветов, усиливали атмосферу причастности к чему-то волшебному.

Я промокнула уголки глаз, боясь испортить макияж. Моя маленькая девочка была замужней женщиной. Они прошли мимо меня, муж и жена, и хотя Кейтлин улыбнулась мне, она не остановилась, чтобы перекинуться парой слов, как она сделала с остальной частью моей семьи. Я проигнорировала свою боль, решив подняться над маленькими обидами. Я должна была показать ей, что я выше этого.

Когда несколько мгновений спустя Дэвид прошел мимо меня с женщиной под руку, красивой женщиной, я пожалела, что увидела его. Эта женщина была так же непохожа на меня, как Дрю на Кейтлин. Она была похожа на цыганку со своими блестящими черными кудрями и красными губами. Она была стильно одета, но даже с ее консервативным подолом она излучала чувственность.

Во рту у меня пересохло, и, как я ни старалась, я не могла сглотнуть. Я задохнулась, мои легкие шумно выдыхали воздух, заставляя меня чувствовать слабость и головокружение. Мое сердце на мгновение остановилось, прежде чем взлететь, как скаковая лошадь у стартовых ворот. Я боялась, что это вырвется из моей груди.

Волна тошноты заставила меня вернуться на свое место, желая оторвать от него взгляд. Они были вместе. Это было очевидно. Она посмотрела на него обожающими глазами, ее рука собственнически сжала его руку. Я могла терпеть, когда она смотрела на него с обожанием, но что меня ранило до глубины души, так это то, что он улыбался ей с любовью. Да. Любовь. Я знала этот взгляд. Раньше он так на меня смотрел.

Сначала я не поняла, какие чувства переполняли меня. Все, что я знала, это то, что они мне не нравились. Они заставляли меня чувствовать себя слабой и больной.

Мне не нравился мерзкий, горький привкус во рту.

Мне не нравился жар, который пульсировал в моем теле.

Это был не приятный жар страсти и даже не неприятный жар смущения. Эта жара не согревала и не пробуждала; она жгла и опаляла, оставляя за собой опустошение. Это было похоже на лесной пожар, стирающий все на своем пути.

Ревность. Отвратительная ревность.

Нет, нет, этого не может быть. Я так долго ждала этого шанса вернуть его.

Ни один из них не взглянул на меня. Даже не взглянул. Как будто я была невидима.

Я смотрела в их удаляющиеся спины, отчаянно пытаясь не заплакать или не закричать. Мне хотелось отбросить все приличия, броситься за ним, броситься к его ногам и умолять принять меня обратно. Чтобы дать мне еще один шанс. Если бы мое 

тело повиновалось мне, я могла бы сделать именно это.

Мимо меня потянулись гости. Один или двое посмотрели на меня с жалостью. Другие отводили глаза, некоторые, чтобы не смущать меня, некоторые, чтобы избежать неловкости.

Моя мать помолчала, глядя на меня с состраданием, и сжала мое плечо, прежде чем наклонилась и прошептала мне на ухо: "Отпусти его с достоинством. Не позорь себя. Не сегодня. Сегодня день Кэтлин."

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

Я последней покинула ротонду.

•  •  •

ТО, ЧТО КЕЙТЛИН усадила меня за стол с большой семьей, а не за свой стол, больше не беспокоило меня. По крайней мере, сидя за одним из меньших столиков, я смогла немного скрыться от радара. За главным столом меня бы выставили напоказ.

Я ела и пила на автопилоте. Я онемела.

По крайней мере, до тех пор, пока Дэвид не встал, чтобы произнес свою речь.

Затем меня пригвоздили к месту. Я была уверена, что речь написана не только для Кэтлин и Дрю, но и для меня.

— Когда я сел писать сегодняшнюю речь, мои мысли обратились к клише о браке: "завязать узел",  — начал он, улыбаясь аудитории.

— Я не писатель, как могут подтвердить и моя дочь, и мой деловой партнер, поэтому я не буду вдаваться в подробности о том, как слово "узел" привело меня к слову "веревка".

— Потому что ты извращенный ублюдок,  — крикнул Бен под громкий смех.

Дэвид тоже рассмеялся, кивая головой.  — Может быть, старый друг, но мне пришло в голову, что у веревки есть несколько хороших применений, кроме нехороших. На самом деле, это отличная аналогия для любви, отношений и брака.

— Веревка состоит из нитей, каждая из которых сильна сама по себе, но если бы вы спросили изготовителя веревки, его или ее, если быть политкорректным, и мне лучше быть таким, или Кэтлин застрелит меня позже, они сказали бы вам, что веревка из трех веревок — самая прочная веревка, которую вы можете сделать.

— Почему?

— Потому что, хотя каждая нить различна, все они соприкасаются друг с другом.

— Итак, Кэтлин и Дрю, если бы я сравнил каждого из вас с нитью в веревке, символизирующей ваши отношения, я бы сказал вам, что, хотя каждый из вас индивидуален: сильный, умный и способный по-своему, вместе, сплетенные с третьей нитью — это любовь,  — ваша сила не просто добавляется, она умножается.

— Есть много важных вещей, которые составляют счастливый и успешный брак, но из того, что я наблюдал, выделяются три, три, которые составляют веревку брака, потому что от них проистекает большинство других. Доверие. Уважение. И верность.

При каждом из этих слов: доверие, уважение и верность, я вздрагивала, уверенная, что Дэвид предназначил их для меня. Я упорно смотрела прямо перед собой, не желая, чтобы мои подозрения подтверждались тем, что все глаза в комнате были устремлены на меня.

— Ваше доверие друг к другу должно быть абсолютным. Оно черно-белое, серого нет. Ты не можешь "вроде как" доверять кому-то. Очень важно знать, что ваш 

партнер поддерживает вас во всем.

Я сделала большой глоток вина, пытаясь смыть чувство вины, которое вызвали во мне слова Дэвида.

— Так же, как и уважение. Уважать своего партнера значит всегда и во всех отношениях осознавать, какое влияние окажут на него ваши действия и решения, и искренне верить, что его права, убеждения и мнения так же важны, как и ваши собственные.

Я прикусила губу, чтобы сдержать крик боли, заполнивший мое горло. Я не уважала Дэвида, так же как не прошла тест на доверие — я не заслуживала доверия и не прикрывала Дэвида.

— И еще есть верность. Если бы вы попросили меня написать эту речь в старости, я бы почти наверняка заменил слово "любовь" словом "верность", и да, любовь важна, она абсолютно жизненно важна, но с мудростью, которая приходит с возрастом, я пришел к пониманию того, насколько важно иметь верность вашего супруга.

На этот раз я потерпела неудачу. Я громко заскулила. Люди за моим столом повернулись, чтобы посмотреть на меня. Во всех трех элементах, которые Дэвид считал жизненно важными для счастливого, крепкого брака, я потерпела неудачу.

— Кейти, дорогая, и Дрю, мой новый сын, в вашем браке будут моменты, когда вы не согласитесь друг с другом, но я настоятельно призываю вас приберечь свои разногласия до тех пор, пока вы будете одни. Чтобы весь ваш мир выступил единым фронтом. Не позволяйте никому и ничему видеть ни малейшего зазора в вашей веревке, где они могли бы вбить клин.

Вот что я сделала. Я показала Софи уязвимость в веревке моих отношений с Дэвидом. Уязвимость, которой она в полной мере воспользовалась, а я была слишком слаба и одержима, чтобы исправить ее изнутри. Дэвид пытался, а я саботировала его. Я пригласила врага войти.

— Обычно я не отношусь к тому типу людей, которые цитируют Библию, но я думаю, что в данном случае Экклезиаст 4:12 сделал это правильно.  — Хотя одного можно одолеть, а двое могут защищаться. Шнур из трех нитей не так быстро порвется.'

— Так что, полагаю, это мой вам совет. Любовь — это одновременно и самая сильная, и самая хрупкая из эмоций, поэтому всегда следите за каждой нитью в ваших отношениях и браке, потому что каждая из них важна, и помните, что, хотя вы сильны врозь и можете пережить большинство вещей, вместе вы нечто особенное. Вместе вы — нечто прекрасное, прочное и истинное.

Надежда умерла. С каждым словом речи Дэвида она умирала все больше, как дерево, сбрасывающее листья один за другим, пока я не поняла, что листьев не осталось. Надежды не осталось. Ничего не осталось. Никакой любви. Никакой надежды. Нет издательства LGВТ. И самое главное — никакого Дэвида.

Все захлопали. Кэтлин вскочила со своего места, обняла отца, слезы беззастенчиво текли по ее щекам. Дрю встал, пожимая руку Дэвиду, в то время как Дэвид продолжал обнимать нашу дочь другой рукой. Я посмотрела на женщину, чье имя я даже не знала.  

Она плакала, но я видела в ее глазах гордость и счастье. Я видела любовь.

По моим щекам тоже текли слезы. Слезы утраты. От одиночества. Слезы горя по любви, которую я разрушила своими собственными действиями. Любовь, подобной которой я никогда больше не узнаю.

Я оглядела комнату. Мне показалось, что это отпечаток сепии. Где был цвет? Свет? Все ушло.

Как и мои надежды. Так же, как любовь Дэвида.

•  •  •

ЭПИЛОГ

БЫЛО ТУСКЛО, но не темно, когда я сидела у окна, наблюдая, как солнце проигрывает свою битву с горизонтом. Все было тихо, если не считать приглушенных звуков цикад, и даже их песня наконец-то стихла на вечер.

Я могла бы включить телевизор, но предпочла этого не делать. Мне не на что было смотреть. То же самое с новым выпуском, лежащим на моем прикроватном столике. Я не могла проявить ни малейшего интереса к началу первой главы.

Сегодня была своего рода годовщина. Это лишило меня энергии, и поэтому я просто сидела и смотрела на мир из окна своей спальни.

Наверное, я должна была наслаждаться потрясающим слайд-шоу, которое природа создавала у меня на глазах. Смутно я видела его волшебную красоту. Я, конечно, понимала, какая это будет потрясающая фотография. Объективу понравилось бы, как апельсины и красные цвета медленно превращаются в фиалки и пурпуры, отбрасывая мягкое золотое свечение на пейзаж и углубляя тени, отбрасываемые высокими деснами, но мне казалось, что я вижу это через ряд фильтров. Так много фильтров, что к тому времени, когда изображение дошло до меня, весь смысл был потерян.

Я чувствовала себя виноватой из-за того, что оторвалась от живописного зрелища, которое предлагала мне мать-природа. Я должна была наслаждаться этим больше. Мне бы хотелось поднять лицо к небесам, чтобы ощутить, как умирающие лучи солнца согревают мои щеки. Вместо этого я вроде видела, но не видела.

Звуки из комнат за моей спальней просачивались сквозь стены. Похоже, Дон снова потерял пульт. Я слушала, как он говорит, но не могла расслышать его настоящих слов, только то, что тон его голоса звучал хрипло от раздражения. Дон забывал много вещей — очки для чтения, имена людей, даже остаток своих предложений, когда он был на полпути к ним.

По иронии судьбы, я завидовала его рассеянности, его забывчивости. Забвение не было проблемой, от которой я страдала. Нет, я слишком хорошо все помнила.

Давным-давно я пришла к пониманию, что болезненные воспоминания были постоянными. Агония от них осталась с тобой, словно прикованная к твоей душе. Они не исчезали со временем, как сладкие, счастливые воспоминания, которые, казалось, приобретали туманное, розовое сияние в вашем сознании, почти как если бы они были сфотографированы с применением множества фильтров. Нет, болезненные воспоминания оставались острыми и ясными. Время не приглушает их цвета и не размывает их края. Их цвета оставались резкими и смелыми; палитра ярких основных красных, синих и желтых тонов. Их края остаются четкими и острыми, как лезвие бритвы. Годы спустя эти воспоминания все еще 

обладали способностью ранить вас так же глубоко, заставлять вас истекать кровью так же обильно, как в тот день, когда они были сформированы.

Я могу это подтвердить. Я была живым доказательством этого. Письмо, лежащее у меня на коленях, было доказательством. Эти слова были мне так же знакомы, как детские стишки.

«Дорогая Холли.

Мне грустно читать, что ты не отошла от нашего развода. У нас было двадцать шесть хороших лет, если ты включаешь наше ухаживание, и мы произвели на свет замечательную дочь. Мы можем этим очень гордиться.

Мне потребовалось значительное количество времени, чтобы оправиться от нашего разрыва. Были времена, когда я задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь. Я не могу отрицать, что ты глубоко ранила меня, но время действительно великий целитель.

Я не желаю тебе зла, Холли. Было время, в начале нашей разлуки, когда я это сделал, но снова время пришло мне на помощь и притупило потребность в мести. Я рад этому. Я не думаю, что смог бы встретиться с Кэтлин лицом к лицу или жить с самим собой, если бы пошел против своего характера и действовал в соответствии с мстительными мыслями.

Мы не можем исправить то, что было сделано, и то, что ты сделала с Софи, сломало во мне что-то, что невозможно исправить. Холли, мне очень жаль, но пути назад нет. Пришло время отпустить. Пожалуйста, двигайся дальше. Ради тебя, ради Кейтлин и остальных членов твоей семьи. То, что ты продолжаешь цепляться за надежду, что мы сможем каким-то образом спасти то, что у нас было, или начать все сначала, вызвало напряжение у всех.

Пожалуйста, отпусти, двигайся дальше, учись на наших ошибках и снова найди любовь.

Я еще не достиг той точки, когда смогу быть тебе другом. Это незавершенная работа, но я даю тебе слово, что я тебе не враг.

Искренне,

Дэвид».

Дэвид. Всегда джентльмен. Я все еще скучала по нему.

Мирское спасло меня от грез.

— Холли, это сестра Салли. Салли, это Холли Уолтерс. Холли — наша старейшая жительница и живет у нас уже довольно давно, не так ли, дорогая?

Я не ответила. Зачем беспокоиться. Это была просто еще одна новая медсестра.

— Брось, Холли. Ужин готов. Давай отведем тебя в столовую.