К лучшему или к худшему

Знаете, я откровенно признаю, что никогда не был особенно религиозным человеком.

Однажды я прочитал в одной старой книге из библиотеки моего отца что-то типа Гарольда Роббинса: "Религия для женщин, Бог для мужчин".

Я почему-то хорошо это запомнил.

Итак, у нас имеется маленькая леди. Это Джойс.

Она искренне находит Бога в церкви, сохраняет свою чистоту, преподаёт в воскресной школе, поёт в церковном хоре, состоит в Богослужебном комитете и готовит блюда для благотворительных обедов.

Я тоже изредка занимаюсь этим. Но я постоянно думаю:

— Есть вероятность, что я смогу найти Бога, сидящего на пне посреди леса, пока моя собака гоняет кролика. Или вдруг, когда-нибудь, я увижу его, на склоне холма, наблюдающим восход солнца после ночи сбора кукурузы или соевых бобов.

Понимаете?

Я имею в виду, что Бог может говорить с людьми по-разному. И не обязательно в строго отведённом месте. Так что я не хожу в церковь каждый выходной.

Но когда дети были маленькими, я никогда не пропускал ни одного воскресенья.

Так какое это имеет отношение к прелюбодеянию?

Я могу вам рассказать много разных историй, но сначала давайте покончим с моим дерьмом.

Итак.

Моей жене Джойс тридцать восемь. Мне сорок, ну почти сорок один.

Это была обычная история: маленький городок, влюбленные старшеклассники. Я заканчиваю школу и уезжаю в колледж, возвращаюсь учителем, преподаю полный рабочий день. Кроме того подрабатываю в магазине, плотничаю, и занимаюсь сельским хозяйством.

И каждое лето строю в нашем городе одну виллу, для кого-нибудь из моих хороших знакомых.

Джойс была нанята, сразу после окончания школы, секретарем в местную юридическую фирму.

Я понимаю, что вы сейчас подумали. Нет, это не из-за какого-то грязного адвоката.

Мы поженились. Мы родили трёх спиногрызов, двух мальчиков и девочку, присоединились к церкви и начали жить долго и счастливо.

Джойс была девственницей в нашу первую брачную ночь. По крайней мере, она так сказала, и я ей поверил.

С таким же успехом этим мог похвастаться и я. Если вы всё же засомневаетесь, то два или три быстрых раза в темноте, на заднем сиденье автомобиля, едва ли в счет.

Джойс — привлекательная женщина. До недавнего времени, я думал, что она довольно яркая, ростом пять футов шесть дюймов, у неё правильная грудь, красивые ноги, без дряблости или паутины вен.

Она не красавица, она... Я бы сказал,  — хорошенькая.

За последние несколько лет она набрала несколько фунтов, у нее есть животик. Но, с тремя детьми, с собственной домашней стряпней и спокойным образом жизни, это может случиться с каждой. И оно никогда не беспокоило меня, до недавнего времени.

У неё, в основном, каштановые волосы... Но окончательно я не уверен, Джойс всегда подкрашивает седину. Она часто меняет причёски: иногда она их отращивает, иногда отрезает.

У нее карие глаза, высокие скулы, действительно сочные красные губы и крупные жемчужно-белые зубы. Да, зубы она регулярно обрабатывает, чтобы сохранить их белыми.

По большому счету, она представляет собой смесь слишком большого количества этого, слишком малого того и хорошей порции другого.

В общем, ничего особенного.

А я — молодой Роберт Редфорд!

Ха-ха,  

хотел бы я, конечно, им быть. Но нет.

Во мне пять футов одиннадцать дюймов, карие глаза, каштановые волосы с проседью, никакого красящего колера.

И, наверное, я немного полноват.

Зовут меня Гарри Макдермотт.

Да.

Но почему-то все называют меня "Грязный Гарри".

Я не толстый, но моя тридцатичетырехдюймовая талия исчезла, ближе к тридцати восьми. Я бы сказал точно, но я, в основном, одет в комбинезон, так что уточнить не могу.

Я мускулистый, но я для этого ничего не делаю. Это так, от природы. Или от папы. Старик был довольно крупным и плечистым чуваком

Я никогда не участвовал в кулачных боях и никогда не был ограблен или избит. Однажды я вмешался и разогнал пару драк в школе.

А ещё я состоял к Национальной гвардии. Правда — никогда не вызывался, но пошел бы, если бы вызвали.

Мы, с Джойс, оба носим очки. Она переключается между контактами и роговым ободком. Я же остаюсь со старомодной проволочной оправой и иногда забываю их одеть. Никаких бифокальных линз, во всяком случае, пока.

Теперь о том, как я узнал — кто был этот мудак, как он прокрался в мою... В нашу жизнь, и что я с этим сделал.

Как я уже говорил, Джойс любит нашу церковь. Она любит петь, и это означает регулярные хоровые практики. Обычно по средам вечером и, возможно, за полчаса до церкви в воскресенье утром.

Ну и по мелочам,  — четыре-пять тарелок с крышкой, наполненных благотворительным супом, и, может быть, две-три порции ветчины и устриц в год. Думаете — из-за этого она регулярно ходит на церковную кухню? Я думаю — нет.

Добавьте к этому воскресную школу, время от времени семинары и поездку на пару-тройку мемориалов и близлежащих исторических мест, и это тоже позволяет её немного развеяться.

Затем бросьте в эту кучу Комитет Поклонения. Это означает смену украшений святилища и цветов алтаря, редкий торт или пирог для заключённых или посещение больницы один раз в месяц.

А затем поездки с пастором в один из домов престарелых или близлежащий хоспис.

О, нет-нет, это был не пастор.

Конечно, Джойс много времени проводит вне дома. Но она держит все события и планы в кухонном календаре. Ни я, ни дети, не ожидаем от неё никаких сюрпризов. Добавьте к этому тот факт, что Джойс надежна, как старый стрелочный будильник.

Она встает первой по утрам, упаковывает ланчи, выстраивает в коридоре школьные ранцы, вывешивает пальто, и всё такое, чтобы вся семья выходила вовремя.

Она приходит домой раньше детей, и к моему приходу ужин обычно уже готов.

Она очень официозна и пунктуальна. Ничто, я имею в виду — совершенно ничто, не может помешать её планам.

Мдас... легко видеть, что именно это её и погубило!

Ой, забыл!

В Джойс есть нечто большее, чем просто служение в церкови и организованное домашнее хозяйство. Она же семейный "штурмовик"!

У нас два мальчика — Чед и Джуниор, у каждого из них есть машина. Пикап и джип. Наша дочь еще слишком молода. Ее зовут Клэр, и ей всего пятнадцать, поэтому она не водит машину,  

но обычно ее возят друзья.

Джойс любит следить за тем, где дети и что они делают, поэтому у всех есть айфон. Она считает, что каждый должен быть доступен в любой момент. Каждый ребенок, который не доступен, по её мнению, находится в опасности. Я тоже должен быть доступен.

Вот в чем загвоздка. В том, что мы должны быть доступны. Джойс тоже должна быть доступна. Она должна быть под рукой и готова действовать в любой момент.

Наблюдатель в сторожевой башне. А ещё точнее — тактический диспетчер.

Так что маршрут каждого висит на стене в кухне.

Итак — у нас у всех есть сотовые телефоны.

У всех нас, кроме Клэр, есть колеса. И мы все должны быть на связи.

Ну, что же. Я думаю, что основа интриги уже написана на огромном плакате, а плакат висит на стене.

Добрая миссис Джойс, моя вечно любящая, преданная, всегда верная жена и родственная душа, была обречена наступить на ее собственную петарду.

Не надо меня перебивать. Я сам собьюсь.

Мдас... Так, когда же у меня появились подозрения?

Впервые я почувствовал запах чего-то однажды вечером, когда мы готовились ко сну.

Джойс сделала всю свою работу по дому, решила все семейные проблемы и была со мной в спальне, когда я почувствовал первый запах неприятностей, и это именно так — "запах чего-то".

Я не из тех, кто любит духи. О, конечно, иногда я и плесну в рожу Олд Спайсом, но в основном это просто доброе, старое мыло и вода.

Это не значит, что я не знаю, как пахнут "светские люди".

У Джойс есть свои боссы, и община изобилует "мужскими запахами".

В средней школе, где я работаю, есть парень, от которого точно пахнет лавандой.

Лаванда? На мужчине?

Мне пришлось спросить его, что это за штука. Он сказал, что это было что-то вроде "Годье" или "Готье". Он сказал мне, что это стоит около 70 долларов за пятидесятиграммовый пузырёк.

Я думаю, что за эту цену его должны продавать литрами.

Короче — определенно, это был не Олд Спайс! Название я не знал, но запах узнал точно — смесь мяты и лаванды.

Боже, лаванда — это романтика для девочек, а мята — это то, что вы едите на закуску. Просто это был не тот запах, который я мог забыть.

Почему Джойс пришла в спальню, пахнущая, как проститутка?

Я ничего не сказал. Никогда серьезно не думал об этом в то время.

Я говорил, что не из тех, кто ходит в церковь, но это не значит, что я вообще туда не хожу.

Итак, однажды утром я был в церкви, на ранней службе. Конечно, и Джойс пела свое "Вечно любящее сердце", когда я заметил нового парня в хоре. Кем же он был, как вы думаете? Воот!

После ранней церковной службы, пока Джойс готовилась к занятиям в воскресной школе, я проскользнула в хоровую.

Вот он, безошибочно узнаваемый запах лаванды, и, вы наверно догадались, он был повсюду, и на этом новом парне.

Я все время вспоминал строчку из песни старого Орла: "У нее много симпатичных-симпатичных мальчиков,  

которых она называла друзьями. Ну, что же, я люблю Орлов.

— Привет, я Гарри Макдермотт, муж Джойс.

Жена представила мне нового парня:

— Гарри, это Кевин Мелроуз. Он и его жена — новые члены клуба. Они только что перевелись из,  — она посмотрела на этого парня, на Кевина,  — из Ричмонда, не так ли?

Кевин улыбнулся моей жене, потом посмотрел на меня:

— Да, из Ричмонда. Моя компания перевела меня сюда несколько месяцев назад. Мы побывали здесь, и нам очень понравилась церковь.

Я пожал его протянутую руку, улыбнулся в ответ и сказал:

— Где твоя жена?

Он продолжал улыбаться:

— О, она придет на позднюю службу. Дети, знаете ли.

Я тоже продолжал улыбаться:

— Дети, да, конечно,  — я повернулся к Джойс.  — Увидимся после церкви.

Она подошла и поцеловала меня в щеку. Откуда это появилось, я даже удивился. Это же была миссис "никакой привязанности на публике", "целомудренность любой ценой". И подпись — Джойс Макдермотт.

Я наблюдал, как она улыбается Кевину, но никогда не задумывался об этом. По крайней мере, в тот момент.

По дороге домой я внезапно понял:  — эта улыбка и этот поцелуй были не для меня. Она посылала мистеру Кевину Мелроузу сообщение.

Я не мог точно сказать, что это было за послание, но его запах дошел до меня. Этот "Готьер", или как там его, не был сильным запахом, но у меня чувствительный нос. Я не хвастаюсь, или что-то в этом роде, но быть на ферме, бродить по лесу, безошибочно ловить ароматы некоторых тварей, становится почти второй натурой.

Этот запах "Годера" от неё не был просто чем-то, что передаётся от стоящего рядом в хоре. Кроме того, моя жена — сопрано, а Кевин, должно быть, баритон или что-то в этом роде, поэтому он был довольно далеко от неё, когда пел в хоре.

Честно говоря, я не знал, кто он такой, но видел, что он не должен был находиться близко к Джойс. Но...

Я никогда, ни от кого не чувствовал такого запахла. Ну, кроме того парня из школы.

Ведь она должна быть к нему достаточно близко, чтобы донести эту вонь аж до дома?

Что происходит?

Эта мысль засела в моём мозгу. Что происходит, мать вашу?

Возможно, ничего. Но, с другой стороны, возможно, пришло время "Грязному Гарри" стать "Гарри Сыщиком". А? Это должно быть легко. Я просто знал, что Джойс должна была делать каждую минуту каждого дня.

Расписание-то на стене!

У Джойс была новая машина,  — тойота "Авалон", и она была оборудована по последнему слову техники. GРS навигатор и все такое. Я мог выследить ее, куда бы она ни пошла.

Я прибег к этому однажды, когда она позвонила и сказала, что у нее был нервный срыв, но не могла точно сказать, где она.

Представьте себе "Авалон", праворукая гробина! Три литра! Три!... Двести тринадцать лошадей! Женщина должна ездить на божьей коровке "Шевроле Спарк".

Мда, отвлёкся.

Так вот.

Я решил немного проследить, куда она направляется.

В течение следующих двух недель я проводил выборочные проверки. Обычно, когда она уезжала куда-то, то имело какое-то 

отношение к церкви.

В основном это было легко. Я мог исключить совместные поездки с пастором, парню было за шестьдесят, и я мог исключить воскресное утро. Но как насчет других случаев? А как насчет субботних вечеров?

Джойс была председателем богослужения. По субботам Джойс приходилось ходить в церковь, чтобы убедиться, что алтарные цветы на месте и выставлены надлежащим образом. Это имело смысл, так как часто цветы были там, как своего рода мемориалом, и люди, которые платили за них, хотели, чтобы они были в порядке.

Это было частью заботы Джойс.

Кроме того, я взял за правило — каждое воскресенье таскать свою ленивую задницу в церковь.

Я не дурак. И, до того момента, я думал, что Джойс тоже.

Парень Кевин... Ну, я довольно быстро выяснил, что он был таким же глупым, как и все прихожане.

Прости меня Господи.

Да ладно нафиг. Если кто-то, что-то замышляет, он не будет телеграфировать об этом всему миру. Правильно? И уж точно он не захочет афишировать свои дела в церкви.

Я смотрел на Джойс, Джойс смотрела на меня, а Кевин смотрел на Джойс.

И это еще не все. У Кевина была жена, и она тоже внимательно наблюдала.

Короче — все наблюдали за развитием этих чёртовых событий.

Лучше или, может быть, хуже, но поздняя служба была привилегией для толпы хромающих с палочками старичков. Это были люди возраста моей недавно умершей матери. Среди них были мама Джойс, папа Джойс и полдюжины её тетушек и дядюшек, не говоря уже о друзьях семьи.

Они все наблюдали!

Через три недели все начало попахивать сюрреализмом!

Джойс должна была это видеть. Но она была слепа.

Черт, она не удивлялась, почему я все время хожу в церковь? И даже на позднюю службу!

Что, по ее мнению, видели и о чем говорили все эти старики? Держу пари, что старые стационарные телефоны дымились после воскресных служб.

Тем не менее, мои проверки ее GРS ничего мне не говорили. Каждый раз, когда я проверял, она была именно там, где и должна была быть. Наверное, я мог бы позвонить, но это был бы не я.

Нет, я должен был придумать что-то еще.

Но вот это самое "что-то еще" упало прямо мне в руки...

Однажды вечером за ужином мой младший сын Чед спросил маму:

— Ма, кто ездит на темно-синем "Додже Вайпере", который я видел на церковной стоянке в субботу?

Джойс подняла глаза, и я мог сказать, что она была поражена. Она сказала:

— Ну, я не знаю. Никогда не замечала. Что это за машина?

— "Додж Гадюка",  — подсказал Джуниор,  — это недешевая тачка. Я это знаю.

Оп! Она была почти у меня в кармане. Я тайком взглянул на жену:

— А этот новый парень? Как его зовут, Кевин, Кевин Мэлони? Разве он не ездит на "Додже"?

Я намеренно перепутал его фамилию, чтобы посмотреть, что скажет Джойс.

Она не проглотила наживку, умная девочка. Только с силой сжала вилку, когда сказала:

— Я не знаю, на чем ездит Кевин. Я проверю в это воскресенье.

— Ты сказал, что 

видел его на церковной стоянке? Когда? В субботу?

— Да, папа, это было в субботу.

— В котором часу?  — спросил я.

Чад ответил:

— Где-то, часа в 4.

Я посмотрел на Джойс:

— Ты ведь занимаешься цветами примерно в это время, не так ли?

Она отпустила вилку и взяла свой чай со льдом:

— Да, но я никогда его не видела. Это мог быть кто-то другой.

Это мог быть кто угодно. Может быть, один из мексиканцев, живущих неподалеку.

Я подумал:

— Это была хорошая попытка.

— Мексиканец с "Додж Вайпером"?  — спросил Джуниор.  — Ма, ты шутишь?

Джойс встала:

— Кто-нибудь будет десерт? Я заехала в "Уолмарт" и купила кофейный торт.

Я позволил себе поплыть по течению:

— Конечно, я возьму кусочек.

Один за другим наши дети вставали и выходили из-за стола.

Интересно, это было в субботу после обеда? Они встречались тогда? Я так прикинул:

— Если они встречаются по субботам, то это легко проверить.

Блин, люди такие глупые.

В частности, моя жена — глупа.

Я решил проехать мимо церкви ближе к вечеру в следующую субботу. Вот они — один бледно-серый с металлическим отливом "Авалон", и один темно-синий "Додж Вайпер".

Я читал истории, где муж ловит свою жену, но решает ничего не предпринимать, пока не соберет достаточно доказательств...

Так вот — это не я.

Если они что-то затевали в церкви, я не из тех, кто будет ждать. Я заехал на церковную стоянку, вылез из грузовика и направился прямо к боковой двери.

Наша церковь очень старая, она была построена в 1840 году. В 1950-х годах были построены две пристройки, так что церковь имеет форму буквы "Т".

Есть главная церковь со святилищем и помещениями воскресной школы внизу, есть северная пристройка с церковными офисами, ванными комнатами и кухней, а также южная пристройка с кладовкой, небольшой часовней и уютной комнатой с толстыми стульями и парой плюшевых старых диванов.

Комната комфорта используется в основном для людей, готовящихся к свадьбе или, возможно, членов скорбящей семьи перед похоронами. Шафер и я пользовались этой комнатой в день нашей свадьбы.

Пересекая стоянку и направляясь к боковой двери, я подумал:

— Не в этой ли комнате может погибнуть наш брак.

Когда подошел к боковой двери и попробовал открыть ее, то обнаружил, что она не заперта. В этом не было никакого здравого смысла! Если бы я был Джойс и не замышлял ничего хорошего, я бы точно не хотел, чтобы меня неожиданно прервали.

Я распахнул дверь. Чертова штука обветшала. Она издала громкий звук.

Я поднялся по небольшой лестнице, всего три ступеньки, наверху сделал поворот, который вел в комнату комфорта и увидел, что дверь закрыта. Но оттуда слышались слабые звуки разговора.

Я толкнул дверь.

Там стояла моя жена. Понятно и дураку, что она только что оторвалась от мужчины, бывшего рядом с ней.

Да, это был Кевин Мелроуз.

Один взгляд на мою жену сказал мне всё. Ее волосы были распущены и взъерошены. Она позволяла им расти с начала лета, но это было совсем не похоже на тугой пучок, в котором она обычно держала их.

На одном из 

диванов лежала ее замшевая куртка. Блузка у нее была расстегнута. Было ясно, что и ее лифчик тоже расстегнут.

Можно было только предположить, где всё это время были руки Кевина.

Для меня этого было достаточно.

Джойс увидела меня и покраснела. Она стояла рядом с Мелроузом и отступила назад. Я наблюдал, как она потянулась, чтобы прикрыть грудь, и начала застегивать блузку.

Это выглядело неловко и глупо.

Черт побери! Черт побери! Я поймал ее! Я был в ярости, но сдержался. Что еще оставалось делать? Ударить этого сукина сына? Так он ещё возьмёт и сдохнет, с этого дрища станется...

Кричать? Ругаться? Плакать? Я очень хотел сделать всё это... Но не сделал. Я стоял как ошарашенный придурок и не мог придумать ничего умного.

Нет, я ничего не сказал и ничего не сделал. Ничего, просто ничего.

Я отступил в коридор и не мог думать ни о чем, поэтому машинально сказал:

— Простите, что помешал.

И направился обратно к лестнице.

А потом все это разом навалилось на меня. Оно начиналось глубоко в моем кишечнике. Как камень, медленно катилось вверх по моим кишкам, к моему желудку, к моему горлу, почти ко рту. Гигантская, огромная, твердая вещь, она меня душила. Я словно окаменел.

Мой разум... Нет, мое сердце кричало.

В моем мысленном взоре вспыхивали всевозможные слова: агония, горе, раскаяние, тоска, боль, о боль, сильная боль, а затем смерть. Что-то умерло.

Боже, какое ужасное, ужасное горе! Мой брак, моя семья, моё счастье — всё только что умерло.

Джойс не сразу последовала за мной. Думаю, она хотела привести себя в порядок.

Я вернулся на стоянку, прежде чем услышал, как открылась дверь церкви. Я уже садился в свой грузовик, когда услышал, как она крикнула:

— Гарри!

Я захлопнул дверцу грузовика, нервно вставил ключ в замок зажигания и включил его.

Стёкла были подняты, но я слышал ее. Она звала меня по имени и выглядела потрясенной.

— Поздновато для потрясения,  — подумал я, включил передачу и задним ходом выехал со своего места.

Она подошла к грузовику как раз в тот момент, когда я перешёл на первую и тронулся. Несколько секунд она пыталась идти рядом со мной, но у неё, естественно, не получалось.

Я не мог это выносить. Я должен был смотаться оттуда.

Когда выехал на улицу, которая должна была привести меня домой, меня посетила страшная мысль.

— Домой? Что за шутка? Это теперь не мой дом.

Мои мысли начали блуждать. Карнеги был прав: Джойс — "Тип А", твердолобая, организованная, сверхэффективная, преданная, верная, вечно любящая жена, идеальная мать, столп церкви.

Тьфу ты... Что за кусок дерьма!

Она должна была позвонить. Я знал, что она позвонит.

Сотовый телефон был ее оружием, хлыстом, которым она била всех по очереди. Я решил, что у меня есть несколько секунд до того, как она это сделает.

Эти несколько секунд мне понадобились, чтобы подумать, поразмыслить, вспомнить, оценить.

У нас были беременности, три ребенка, занятия по Ламазу, массаж живота, УЗИ, кормление, колики, высокая температура. Были крестины, дни рождения, планы, обещания.

У Чета была астма, поездки в 

больницу, отделения неотложной помощи. Мы вместе пережили это.

Были больничные часовни, молитвы, переговоры с Богом и обещания, всегда обещания.

Были школьные проблемы, Клэр в средней школе, издевательства, и защитные инстинкты Джойс, идущей на стенку, напролом, за свою дочь, за нашу дочь.

Моя дочь? Точно ли моя?

Оба ее родителя были живы, отец перенес инсульт. Боже, это было тяжело. Но мы оба были там. Я был с ними.

Мои папа и мама умерли, один за другим. И она была рядом со мной, поддерживала меня. Поддерживала!

Где она сейчас, что с ней произошло?

Иисус! Девятнадцать Рождеств!

Девятнадцать деревьев. По нашим годам. Они все тоже выжили. Мы их высадили вдоль подъездной дорожки к нашему дому.

Наш дом!

Теперь это была пародия на дом. Коробка лжи.

Мы нашли старую ферму, всего в двадцать акров, с ветхим покосившимся старым зданием, протекающей крышей, скрипучей лестницей.

Мы смеялись, потому что это было похоже на дом в старом фильме "Это чудесная жизнь".

Мы превратили это старьё в Дом. Теплый, нежный, наполненный любовью... и воспоминаниями.

Теперь все исчезло.

Наш задний двор... Ее первая кошка и две мои собаки — все похоронены там.

Как она плакала, когда "Тыква", ее рыжий полосатый кот умер. Котяре было больше двадцати лет, он был у нее с детства. Он был хороший ласковый, все время мурлыкал. Под конец он, правда, чувствовал себя неважно.

Наш дом... Он был записан на наши имена, теперь это, наверное, очень плохо.

Наши дети... Самой младшей, Клэр, было всего пятнадцать.

Ладно. Джойс жульничала, и меня не волновала цена, которую мне придётся заплатить. Мне придется терпеть и платить алименты три года, только три года, и всё.

Черт возьми, ну и что! Три года! Что за мысли! Да это же мой ребёнок! Я буду заботиться о ней всю жизнь...

Но я не хочу, я не могу оставаться в браке с мошенницей.

Мы давали обещания! Черт возьми! Черт бы её побрал! И Бога тоже черт бы его побрал!

У него, у этого ублюдка Кевина, жена и дети. Как он мог?...

О да, они узнают. Ты, дружище, получишь сполна. В банк не сможешь уволочь!

Зазвонил мой сотовый. Я просмотрел, это была Джойс. Включил связь и спросил:

— Ты всё еще на стоянке?

Она ответила:

— Да, я ещё здесь. Но уже выезжаю.

Я закончил:

— Хорошо, скоро увидимся.

Это будет очень скоро.

Она спросила:

— Куда ты едешь?

— Я еду домой.

— Разве ты не хочешь подождать меня и поговорить?

— Нет,  — сказал я,  — ты можешь остаться с мистером Мелроузом. А я еду домой.

И добавил:

— Постарайся вернуться не слишком поздно.

Она ответила:

— Что это означает?

Я услышал, как она всхлипнула и сказал:

— Ты уж там сама разберись с этим делом.

Думаю, мы повесили трубки одновременно.

Честно говоря, я не хотел возвращаться домой. Я подумал, что если просто продолжу ехать, станет легче?

Но нет, надо возвращаться домой. Там дети.

Итак, я узнал, что она мне изменяла, и выяснил, с кем. Теперь мне предстояло решить, что делать.

Это было "нетрудно" спланировать. Я просто не мог оставаться в этом браке.

Что я 

имею?

Мне сорок, почти сорок один, у меня есть здоровье, у меня есть карьера, у меня есть навыки.

Я могу заниматься сельским хозяйством. Я могу строить дома. Я просто могу нормально содержать семью.

И снова накатило:

— Черт, в чём я виноват? Неужели я что-то натворил? Неужели я ее подвел? Если да, то когда?

Впрочем, разве теперь это имеет значение?

Когда я вернулся домой, дети уже ждали. Все они выглядели испуганными. Наверное, Джойс уже звонила.

Клэр подошла ко мне:

— Мама едет домой. Она сказала, чтобы ты её подождал.

Я улыбнулась своей маленькой девочке:

— Она сказала что-нибудь еще?

— Нет. Только чтобы ты подождал, пока она вернется домой.

— Скажи маме, когда она вернется, что я поднялся наверх принять душ.

На самом деле я не был таким уж грязным.

Но сначала я спилил нашу аллею и порезал её на чурки для дров.

Теперь у нас был хороший запас дров на зиму. Там были шелковица и клен, которые я решил расколоть, пока не стало слишком холодно. Конечно, клен — это мусорное дерево, оно лиственное и в камине не такое горячее.

Я даже спилил сосну. Она была почти сухой, и это было прекрасно. К тому же у нас хороший камин. Я знал это потому, что сам построил его:  — плотно впечатанная керамическая плитка, лучший бетон, скрепленный в шлакоблоки, тщательно прогретый и затем окрашенный. Я чистил его каждую весну. Не мог же я допустить, чтобы дом сгорел? Правильно?

Впрочем, теперь это уже не имело значения. Всё не имело значения.

Мне нужно было принять душ, потому что я чувствовал себя грязным.

Я как раз выходил из душа, когда вошла Джойс. Она посмотрела на меня, завернутого в большой купальный халат, который она купила мне на прошлое Рождество и сказала:

— Подожди меня. Не одевайся и не спускайся вниз. Я тоже хочу принять душ.

Я начал сушить феном волосы.

— Да, обязательно вымой всю сперму между ног.

Она выглядела пораженной:

— Гарри, не надо этого.

— Почему, Джойс?  — печально усмехнулся я.

Она повернулась и пошла в ванную, а я продолжил сушиться.

Решение, более или менее, было принято. Дети были уже достаточно взрослыми.

И мне не нужны были улики. У меня были все необходимые доказательства.

Чёрт! Это будет для них настоящий удар.

Я оделся и спустился вниз. Дети сидели за кухонным столом.

У нас была одна из самых больших деревенских кухонь. Я спроектировал и построил его так, как хотела Джойс.

Я, честно сказать, ничего не понял! Зачем она это сделала? И что мне теперь делать?

Я добрался до кухни и оглядел детей. Они выглядели испуганными. Ну что ж, время вышло.

— Дети, мы с вашей мамой расстаемся.

Клэр подождала около десяти секунд, прежде чем начала плакать.

— О, папа...

Господи, это было прямо из "Это чудесная жизнь". Следующим был Чед:

— Почему? Я в это не верю!

Джуниор был самым осведомленным:

— Что она сделала, папа?

Я посмотрел на них троих:

— Кажется, у неё есть другой мужчина...

Больше мне ничего не удалось сказать. Клэр выбежала из комнаты. Джуниор последовал за 

ней. Он воскликнул:

— Я найду ее и приведу обратно.

Чад выглядел ошарашенным:

— Батя, ты шутишь? Чтобы мама?... Это какая-то дурацкая шутка, да?

— Извини, я поймал ее за изменой всего несколько минут назад.

Он перевёл взгляд мне за спину, и я понял почему.

Сзади я услышал:

— Гарри, ты этого не сделал!

Я обернулся и увидел ее. Она смотрела на Чада. Потом посмотрела на меня. На секунду мне показалось, что она сейчас упадет в обморок. Но потом я подумал — только не Джойс, только не она, наша железная леди.

Она подошла к столу и села. По-прежнему глядя на меня, сказала:

— Ты не мог дождаться? Обязательно нужно было сказать это детям?

Это действительно поразило меня: ни отрицания, ни попытки солгать, ни раскаяния, ничего, просто — "ты не мог ждать".

Я сказал ей:

— Давай-ка покончим с этим...

Джойс совершенно побледнела.

— Но... но... Ты же не хочешь сказать что... Ты не можешь. Это не так, это не так... Ничего не было.

Я перебил ее:

— Не было "чего"? Мне всё это показалось? Господи! Джойс! Этого мудака я подозреваю уже несколько недель... Он и его пидорские духи... Ты думаешь — я дурак?

К тому времени Джуниор нашел Клэр и, обняв ее за плечи, помог ей сесть обратно. Он спросил:

— Духи? Парень?... Какой такой "парень"?

Я посмотрел на своего старшего сына, своего первенца.

На какую-то долю секунды задумался и сообщил:

— Новый человек в церкви,  — я посмотрел на Джойс,  — Кевин Мелроуз, не так ли?

Она посмотрела на наших детей, потом снова на меня, но не в глаза.

— Пожалуйста. Позвольте мне всё объяснить.

Наши дети, они были в худшем состоянии, чем их родители.

— Дети, идите в гостиную, я позову вас, когда мы закончим.

Джуниор встал и повел своих младших брата и сестру в гостиную.

Я сел в кресло напротив жены. Во рту у меня так пересохло, что мне захотелось чего-нибудь выпить, но я твердо решил не выказывать ни малейшего признака слабости. Я посмотрел на нее и почувствовал, что невольно дрожу. Слезы катились по моим щекам, но я не мог их остановить.

Она выглядела такой несчастной.

Я любил её. Мне хотелось обнять ее и утешить.

Я ненавидел ее. Господи, как же мне хотелось ее задушить!

Мне хотелось кричать. Мне хотелось вопить. Мне хотелось ругаться, материться и ломать все в доме. Мне нужно было отлить.

Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным, таким слабым.

Мои внутренности скрутило в миллион узлов. Я почувствовал, как из желудка поднимается желчь. Я изо всех сил старался проглотить её обратно.

Мне было холодно, но я вспотел.

Джойс выглядела еще хуже.

Всё это, казалось, длятся вечность, но прошло всего несколько секунд.

Я спросил:

— Ну? Что?

Она открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не смогла произнести. Только прошептала:

— Гарри... Я... Гарри... Гарри, я чувствую себя не очень хорошо...

И начала валиться со стула.

— Джуниор, Чед!  — крикнул я в гостиную.  — Джуниор, Чед! Скорее сюда!

Должно быть, они были прямо у двери и вошли почти мгновенно. Я посмотрел на детей и чувствовал себя 

не в своей тарелке. Почему-то я начал задыхаться.

— Чед,  — воскликнул Джуниор,  — давай заводи машину.

Он обнял мать.

— Давай, мама,  — он посмотрел на меня.  — Я не знаю, что случилось. Я отвезу ее в больницу. Пап, ты тоже очень плохо выглядишь. Может, тебе тоже стоит пойти с нами?

Я чувствовал себя плохо, но не так плохо, как выглядела Джойс.

— Я останусь здесь, с Клэр.

Он уже успел завернуть мать в пальто и наполовину вынес ее за дверь когда я развернулся, и меня вырвало прямо на пол. Там не было ничего, только желчь.

Я упал на четвереньки, и меня просто продолжало рвать, сухими рвотными позывами.

— Клэр, золотце, позвони своей бабушке и скажи ей, чтобы она поехала в больницу. Не беспокойся обо мне. Со мной всё будет в порядке.

Клэр побежала к своей сумочке, чтобы достать сотовый.

Я стоял на четвереньках, пока меня не перестало рвать.

Пока я приходила в себя, зазвонил мой сотовый.

Это был Чед. Он поехал с Джуниором.

— Папа, маме лучше. Похоже, у нее просто гипервентиляция, но мы все равно отвезем ее в больницу. Она все еще плохо выглядит.

Я ответил:

— Хорошо, оставайся с матерью.

Мне удалось взять себя в руки. Я даже дополз до раковины и попил воды из-под крана.

Клэр была в полном беспорядке. Я сказал ей:

— Клэр, солнышко моё, просто побудь немного в гостиной, пока я со всем этим не разберусь.

— Папа, я не хочу, чтобы вы с мамой... Пожалуйста, папа... Ты не можешь... Понимаешь? О боже, папа, что она сделала?

Что я мог сказать? Моей маленькой девочке. Моему ангелу. Я только сказал:

— Я постараюсь,  — и это, казалось, успокоило ее.

Наверное, мне не следовало ничего говорить детям, не обсудив все сначала с Джойс. Это было слишком для всех нас. Эта мысль застряла у меня в горле.

Прояснить это с Джойс? Что прояснить? Как глупо! Это ничего бы не изменило, а если бы что-то и изменило, то только к худшему.

Джуниор, Чед и Джойс отсутствовали не так уж долго.

— Мы добрались до отделения неотложной помощи, но там было так много народу, что мама сказала, что мы должны просто вернуться. К тому времени ей все равно стало намного лучше. Это была просто гипервентиляция.

Задняя дверь снова открылась, и вошла мать Джойс:

— Я видела, как все выходили из отделения неотложной помощи. Я подумала, что пойду за ними и посмотрю, смогу ли помочь.

Джуниор помогал матери сесть на стул. Джойс все еще немного плакала, она оглянулась, но не посмотрела матери в глаза, сказала:

— Привет, мама.

Потом посмотрела на меня:

— Мы можем поговорить завтра? Мне нужно немного отдохнуть.

Сегодня была суббота. Утром у нас, вернее у нее, была церковь. Эта мысль снова вызвала во мне гнев. Я сказал:

— О да, завтра воскресенье, завтра же надо идти в церковь. Ведь ты там солируешь, или чего-то в этом роде?

Ее соло на самом деле было коротенькой партией. Она пела куплет или два из "Удивительной благодати", в то 

время как пара других прихожан исполняла "Эль Шаддай". Один из других певцов, как я подозревал, был Мелроуз.

— Как божественно,  — подумал я.

— Я не могу пойти в церковь, нет, только не сейчас.

У меня не было к ней сочувствия:

— Да брось, крошка. Ты можешь. Ты пойдешь в церковь. Ты будешь петь в хоре. Ты споешь свою маленькую пьесу, и я ожидаю, что ты будешь такой же жеманной, как всегда.

У Джойс была привычка делать это, когда она пела или читала перед прихожанами. Да, я забыл сказать, наша маленькая мисс Джойс была весьма жеманной, когда дело касалось церкви. Она была настоящим шоуменом, эта маленькая Джойс. Она была такой с самого детства. Старики и дети любили ее.

Мне было интересно, сколько любви будет после того, как они узнают, почему мы расстались. Что случится с бедной маленькой Джойс, когда отступник и бездельник, её муж Гарри, перекроет ей кислород?

Я почти слышал отговорки:

— Боже мой, мистер Макдермотт, это всего лишь прелюбодеяние! Я имею в виду,  — что это только седьмое место в списке вещей, которые не нужно делать. Это не похоже на грех номер один. Неужели ты не можешь найти в своем сердце... И всё такое... Ну, ты же понимаешь...

Нет, я не нашел в своем сердце, "ну ты понимаешь". Я был хорошим, верным, надёжным...

Тупым ослом, я был!

Я не Иисус, чтобы простить и забыть. Я не могу подставить другую щеку. Нет, ребята.

Я приготовил первый камень и ждал!

— Гарри, нет, пожалуйста,  — заскулила Джойс.  — Я просто не могу, не сейчас.

Дети смотрели. Их бабушка наблюдала. Я тихо сказал:

— Ты можешь и будешь. Ты будешь петь. Ты будешь улыбаться. Ты будешь покачивать бедрами. Ты будешь славить Господа. Но нас четверых,  — я махнул правой рукой в сторону детей,  — там не будет. Ты можешь стоять перед всей паствой и смотреть на пустую скамью, где мы обычно сидели. Это напомнит тебе о том, что ты выбросила.

Джойс перевела взгляд с Клэр на Джуниора, на Младшего, на свою маму, а потом на меня и хотела что-то сказать...

Я перебил ее:

— Что? Несправедливо? Чушь собачья,  — я указал на лестницу,  — Иди спать.

Она сдалась.

Поникнув плечами, Джойс с трудом поднялась по ступенькам. Примерно на полпути она обернулась и посмотрела на меня:

— Ты идешь наверх?

Я лишь горько ухмыльнулся

Бросив быстрый взгляд на мать, нащупывая перила, она поднялась на последние ступеньки, повернулась и пошла спать. Это было все равно что смотреть, как кто-то, шатаясь, преодолевает последнюю милю в "камере смертников".

Я любил и ненавидел её каждую секунду.

Как только она скрылась из виду, Чад повернулся ко мне:

— Она сказала нам, что она сделала. Она призналась, что была немного не в себе, но сказала, что, кроме небольшого поцелуя и неуместных прикосновений, ничего больше не произошло.

Я прислушался к ним. Чед и Джуниор вели себя так, будто хотели в это поверить. Я тоже хотел бы, но знал, что не смогу. Это было нечто 

большее, гораздо большее, чем просто прикосновение и поцелуй.

Кроме того, какая разница? На цент, на доллар или на сотню она нагрешила. Если ничего серьезного и не случилось, то, скорее всего, потому, что они еще просто не дошли до этого.

Я посмотрел на Джуниора, он казался самым решительным, и сказал:

— Что говорит Библия? Вожделеть кого-то в сердце своем — то же самое, что делать это.

Я вспомнил, как мой отец говорил мне, что президент Картер однажды сказал то же самое.

— Джуниор, ты можешь смотреть на меня сколько хочешь, но она уже сделала это. Просто официально это ещё не зафиксировано. Извини.

Джуниор опустил глаза.

— Я понимаю, но это же мама, пап.

Я закончил его фразу:

— А я твой отец, сын.

Клэр снова заплакала. Джуниор только опустил голову.

— Пусть она завтра останется дома,  — прошептал Чед.

— Да, я завтра уеду, а вы с мамой останетесь и все обсудите.

Он перевел взгляд с меня на Клэр, на бабушку, на Джуниора, потом снова на меня:

— Мы будем выполнять все, что ты решишь.

Клэр умоляла бабушку:

— Бабушка?

Бабушка сплела руки на груди:

— Это должно быть решение твоего отца.

— Слава Богу,  — подумал я и посмотрел на своих детей.

Я видел, что любое сопротивление было подавлено.

— Хорошо.

Я посмотрел на часы на кухонной стене. Часы с котятами, которые Джойс хотела, чтобы я купил по каталогу как раз в то время, когда мы знали, что Тыква умирает.

Куда бы я ни посмотрел, везде я видел воспоминания, воспоминания, воспоминания, о чем-то, что она убила. Это разбило мне сердце. Какая сволочь, какая тупая сука!

Я потянулся и взял Клэр за руку:

— Вы, ребята, сходите в церковь. Мама с папой останутся и все обсудят. И, Клэр, как я уже тебе обещал — "посмотрим".

Клэр ничего не сказала, она прижалась ко мне. Я сказал:

— Хорошо, вы все — наверх. Я останусь здесь. Мне нужно немного времени.

Мое решение все еще не было принято. Я бы дал Джойс шанс.

Я сказал бабушке:

— Я думаю, ты хочешь объяснений.

— О моей дочери ходят нехорошие слухи,  — вздохнула она.  — Тебе не нужно мне ничего говорить. Помни, что мы с ее отцом здесь ради нашей дочери и ради тебя. Мы вам доверяем. Это может быть больно, но мы знаем, что ты поступишь правильно.

Это навело меня на некоторую мысль, и я сказал:

— Спасибо, мама. Могу я позвонить тебе завтра?

Она подошла и поцеловала меня в щеку,

— Конечно,  — а затем повернулась и ушла.

Через несколько минут я поднялся в спальню к своей бывшей жене.

Я не собирался уступать свое право на свою сторону кровати. Я поднялся наверх, принял еще один душ, все еще чувствуя себя грязным, вытерся, надел нижнее белье, которое редко надевал на ночь, лег и устало вытянулся на постели. Всё это не заняло у меня много времени.

Через несколько минут после того, как лег, я почувствовал ее голову у себя на плече, а ее рука обняла меня. Я развернулся к ней лицом:

— Что?

— 

Мне очень жаль.

Я ответил:

— А уж мне-то как жаль

И перевернулся на бок спиной к ней.

Джойс не отстала, она прижалась ко мне так близко, как только могла. Настойчиво тянула и тянула меня за плечо, пока не уложила на спину. Я позволил ей сделать это. Она положила голову мне на грудь. Ее губы легонько поцеловали меня. Положив правую руку мне на живот, она скользнула вниз к нижней его части и пальцами легко пробежалась по телу в районе моего таза.

Она ласкала меня на эрогенном ландшафте чуть выше моих гениталий. Это произвело желаемый эффект. Я почувствовал, что медленно расту. Я почувствовал запах мыла, которым она пользовалась, когда принимала душ. И, Господи, хотел её. Боже, как я её хотел.

В это мгновение я подумал о другом аромате и почти чувствовал аромат лаванды. Я взял ее за руку и отвел ее.

— Нет, не сегодня,  — сказал я.

И снова перевернулся на бок.

Я почувствовал, как она повернулась и отодвинулась. А потом услышал, ее тихие рыдания.

Перед моим мысленным взором возникла еще одна сцена: она стояла на коленях на полу, Кевин Мелроуз сидел на диване в церковной гостиной. Моя жена брала его член в свои руки. Она сомкнула губы вокруг головки его члена.

Чёрт!

Нет, на самом деле я его не видел, но это не имело значения. Если бы не в тот момент, то во второй половине дня. Если не во второй половине дня, то в скором будущем.

Моя жена, мать моих детей, моя спутница жизни готовилась, убеждала себя, собиралась отдать все, что у нас было, другому мужчине.

Я подумал:

— Смотреть на другого, с вожделением в сердце,  — значит уже совершить акт.

В ту ночь я плохо спал.

•  •  •

На следующее утро мы с Джойс помогли детям собраться в церковь.

Мы притворялись, как будто это было не так уж и важно. Хоть на самом деле это было очень важно.

Джойс притворилась, что обязана туда пойти, но я-то знаю, что она чувствовала себя иначе. Она продолжала говорить:

— Я должна пойти. У меня есть обязанности в воскресной школе.

Сегодня утром я помогаю с причастием. И моя песня... Они не смогут заменить меня.

— Нет,  — возразил я,  — церковь может обойтись и без тебя одно воскресенье,  — она изобразила гримасу недовольства, но я знал, что она вздохнула с облегчением.

Дети вышли, и мы вдвоем сели за кухонный стол.

Я начал:

— Ну, тебе есть что сказать?

В свете утреннего солнца всё казалось яснее и яснее. Я вспомнил, как читал, что большинство ученых считают, что конец света наступит не ночью, а на рассвете.

— Ну вот,  — подумал я,  — мы и приехали. Конец света.

— Сначала я хочу извиниться, но, по правде говоря, на самом деле ничего не произошло.

Она сделала паузу, как будто ждала, что я что-то скажу. Я так и сделал:

— На самом деле кое-что произошло. Кое-что случилось.

Хотя я знал, что наш брак закончился, я никогда не чувствовала себя так спокойно.

— Я не знаю, с чего 

начать,  — опустила глаза Джойс.  — Скажи мне, что я должна сказать?

— Ты могла бы рассказать мне, как все началось. И может быть, немного о том — почему всё это началось. Мне хотелось бы знать,  — почему.

Она закашлялась, встала и взяла стакан воды. Джойс явно нервничала. Но так и должно было быть. Она, как наверно и я, выглядела измученной. Я знал, что она плохо спала.

Сев обратно, она сглотнула и начала свой рассказ:

— Гарри, я не знаю точно, как все началось. Кевин... Он такой хороший человек. Он больше тебя,  — она сделала паузу,  — Нет, я не Это имела в виду. Я даже не знаю об Этом. Я имею в виду, что он выше, шире в плечах... Он очень красив, хотя внешность его ничего не значит. У него большие руки. Он всегда такой серьезный, у него такая теплая улыбка, такая милая, искренняя личность. Руки у него такие... ну, они покрывают всю мою руку, когда он кладет их сверху. Руки у него мягкие, пальцы такие гладкие. Он очень нежный человек. Он всем нравится.

Я подумал о своих руках: они мозолистые, у меня было несколько сломанных пальцев, это связано с работой. Но я ничего не сказал. Я просто слушал.

— Гарри, он заботливый человек. Он нежный и такой искренний. О, ты тоже иногда бываешь нежным, но он все время такой. Когда ты говоришь, ты грубоват. А его голос — мелодичный, успокаивающий, каждое его слово — как песня... Он говорит разные вещи, приятные вещи, он интересный. Он рассказывает мне истории о тех местах, где побывал. Он говорит, что я хорошенькая. Он говорит, как молодо я выгляжу. Ему нравятся мои волосы. Он говорит, что мои глаза говорят ему о многом, как будто я молода и красива. Он сказал, что у меня озорная натура,  — она, казалось, внутренне улыбнулась этому, как будто это была какая-то личная шутка,  — Он хороший добрый человек, Гарри.

— Что за чушь,  — подумал я, но промолчал.

Казалось, она черпала силы в моем молчании.

— Гарри, ты замечательный человек. Ты сильный, ты прямой. Ты отлично справляешься с делами. Ты много работаешь. Ты всегда в движении. Ты создаёшь красивые предметы. Ты занимаешься делами по дому. Но это всегда просто предметы. Это никогда не касается меня.

— Да, я знаю,  — перебил я.  — Я не теплый и не добрый. Я груб и делаю плохие вещи. Я признаю это. Я виноват.... Я не закрываю колпачок от зубной пасты. Я оставляю следы, когда сру. Я оставляю сиденье унитаза поднятым. Я не складываю полотенца. Я оставляю дверцы шкафов открытыми. Я оставляю ящик для столового серебра открытым и проливаю в него желе, когда делаю бутерброд. Я тебя не слушаю. Я...

Она перебила меня:

— Нет, это не так. И не то... Дело в том, что он обратил внимание на меня. Он делал комплименты именно мне. Понимаешь? Мне... После церкви он помогает мне надеть пальто. Он заставлял меня чувствовать себя...  

особенной, важной. Тебя же там даже не бывает.

— Значит, ты решила расстегнуть блузку, чтобы он мог пощупать твои сиськи, из-за его комплиментов? Может быть, ты упадешь на колени и сделаешь ему минет или раздвинешь ноги в знак благодарности за то, что он помог тебе одеть пальто.

— Нет,  — сказала она,  — это звучит грязно и дешево. Он джентльмен. Он всегда хорошо одет. Он заботится о своём внешнем виде.

Я остановил ее:

— Это звучит грязно? Это дешево и грязно? Господи, Джойс, ты когда-нибудь видела его дома? У него жена и двое детей. Ты, что никогда не думала о том, что он срёт и вытирает задницу точно так же как и все мы? Ты же это знаешь? Почему ты это отвергаешь? Он точно также не завинчивает колпачок зубной пасты. И точно так же, как это иногда делаю я,  — не опускает крышку сраного унитаза.

Уф. Я задохнулся.

— Ты сказала, что я забочусь о наших делах. Хорошо, что ты это заметила. И вот у нас сейчас в церкви сидят три дела. Их зовут — Джуниор, Чед и Клер. Ты действительно испортила все наши дела, понимаешь?

Она продолжала растерянно оглядывать комнату. Я спросил:

— Расскажи мне, как это началось. О чем вы, двое, говорили?

— Ты имеешь в виду в самом начале?

— Да, с самого начала.

Она заколебалась, потом выдавила:

— Ну, сначала мы говорили о его старой церкви. Он был дьяконом. Пел в хоре, преподавал в воскресной школе, помогал в столовой в Ричмонде и играл в церковной команде по софтболу.

— Похоже на настоящую церковь, стойкую опору общества?

— О да, я думала, он тебе понравится.

— Скажи мне, Джойс, это все, о чем вы говорили?

— Нет, мы говорили об обычных вещах: о наших детях, о его детях, о моей работе, о том, чем занимается его жена, о его работе, о том, чем занимаешься ты, как много работаешь.

— Что он сказал обо мне?

— Черт возьми, он сказал, что действительно восхищается тобой. Он сказал, что без посторонней помощи не может даже лампочку вкрутить, а ты строишь целые дома.

— Что-нибудь еще?

— Он сказал, что уважает тебя за то, как усердно ты работаешь, за то, что ты все время вкалываешь, и готов поспорить, что ты очень устаёшь, когда возвращаешься домой. Он сказал, что я должна гордиться тобой, раз ты так много работаешь.

— Тебе это понравилось.

— Конечно, он был прав, ты действительно много работаешь. Ты покупаешь нам вещи. Он сказал, что ты хороший... Хороший "кормилец".

— Прости за вопрос — лучше чем ты?

Джойс помолчала.

— Ну, ты знаешь... Я, например, хотел бы, чтобы ты чаще бывала в доме, и что иногда я хотел бы тебя...

Она перебила:

— Он сказал, что мы похожи на сапожника и детей сапожника, мы так заняты работой и помогаем другим...

Я продолжил за неё:

— Что иногда ты чувствуешь себя брошенной, забытой.

— Нет, он этого не говорил, но сказал, что иногда мне бывает 

одиноко.

— Ты согласилась.

— Да, я это сделала.

— И это правда?

— Ты часто уезжаешь. Иногда ты мне нужен, а тебя нет рядом, и...

— Он действительно сочувствовал, не так ли?

— О да, он понял. Он сказал, что никогда не смог бы этого делать, и если бы я была его... Он бы никогда...

Я услышал достаточно. Похоже, Кевин Мелроуз знал, что делает. Похоже, Джойс думала о том же.

— Расскажи мне, как случилось то, что я видела вчера,  — попросил я.

— Ты имеешь в виду, что он такой милый и...

— Нет, я имею в виду его руки на твоих сиськах, а ты в расстегнутой блузке и лифчике.

Она покраснела. Она заюлила. Теперь все стало еще хуже.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду.

Я был горд тем, как спокоен. Пока она говорила, я обдумывал кое-какие тревожные вещи. Мне пришло в голову, что во многих отношениях Джойс все еще была старшеклассницей, на которой я женился.

Я подумал, что она ушла из дома и школы прямо на работу в небольшую юридическую фирму. У неё нет опыта обращения с проходимцами. Ее начальники были старше, добры, патерналистичны и по-своему покровительственны. Мы уже в старших классах были очень серьезными.

У неё всегда был только я. Она никогда не ходила на свидания. Я вернулся из колледжа, мы поженились и начали строгать детей, одного за другим.

Когда дети были маленькими, мама нянчилась с ними и помогала по дому, пока Джойс работала.

Она скопила все свои деньги, пока я училась в колледже, чтобы мы могли внести первый взнос за старую ферму.

Что она на самом деле сделала? Мы поженились, родили детей, и после этого все сосредоточилось на них. Большие каникулы. Миртл-Бич. Диснейуорлд. Гатлинбург.

Она никогда не встречалась с подругами. Она никогда не находила времени для себя. Всё у неё было связано с детьми, домом, церковью, мной, ее мамой и папой, моими мамой и папой, кухонной доской объявлений и поддержанием порядка в семье.

Потом появляется Кевин Мелроуз. Он внимательный, добрый и очень умный парень. Хоть и дурак.

Я улыбнулся жене:

— Кевин нажал все нужные кнопки, не так ли?

Она просто покачала головой.

— Ты не понимаешь...

Нет, это она не понимала. Я ответил:

— Я не знаю, но скажи мне сама, как далеко зашло это дерьмо?

Она не смотрела на меня. Что бы она ни собиралась сказать, я знал, что это неправда.

— Недалеко, ничего особенного. Мы поцеловались пару раз. Я позволила ему прикоснуться ко мне.

Я рукой и схватился за её промежность:

— Здесь?

— О нет, не там,  — она коснулась своей груди,  — только здесь.

— Что ж, это обнадеживает. До сих пор он только трогал твои сиськи. Это уже легче. Сколько раз вы встречались и где?

— Только в церкви, только по субботам, только несколько раз.

— Скажи мне, Джойс, что было бы, если бы я не появился вчера?

Она не смотрела на меня, опустила глаза в пол.

— Я не знаю. Я ничего не предполагаю.

Я 

сказал:

— Правда. Ты знаешь — что я думаю. Думаю, если бы я не появился, кое-что бы случилось. Может быть, не в тот момент, может быть, не вчера, но очень скоро...

Она по-прежнему не смотрела на меня.

— Да, я знаю.

— Тебе очень жаль? Ты просто жалкая жена.

Это заставило её посмотреть мне в глаза.

— Нет, я хочу сказать, что сожалею о том, что все так вышло. Мне жаль, что я позволила ему добраться до меня. Я люблю тебя, Гарри...

— Скажи мне, Джойс, когда он впервые начал тебя лапать?

— Он никогда не лапал меня.

— О'кей, когда он в первый раз прикоснулся к тебе?

— Он вел себя как джентльмен.

— Просто скажи, когда этот "джентльмен" начал тебя... К тебе прикасаться?

— В церкви у меня были немного не в порядке волосы. Он все исправил.

— Тебе понравилось.

— Он был милым.

— А как насчет следующего раза?

— Я не знаю. Точно сказать не могу.

— Ну хотя бы приблизительно. Я хотел бы знать, как он оказался в твоей блузке.

— Все было не так... Поначалу... Думаю, когда... Я чуть не поскользнулась, забираясь на хоры. Тебя там не было. Он спас меня. Я падала, а он держал меня за талию и помог сесть. Потом, наверное, раз... Нет, может быть, два, он коснулся моей блузки. На ней было немного ворса...

— Он когда-нибудь целовал тебя?

— О, Гарри... Пожалуйста...

— Да ладно тебе.

— Мы были в святилище. Это было время, когда он получал цветы. Мы стояли бок о бок, очень близко, он... Наклонился... И я... Это было так неожиданно. Мы оба рассмеялись. Кажется, я покраснела, потому что он сказал, что я выгляжу особенно хорошенькой. Мы оба сказали, что это была ошибка...

— Но это случилось снова.

Она выглядела испуганной. Она поняла, что зашла слишком далеко, и увидела это, когда: "Он пришел снова в следующую субботу."

— И в следующую тоже?

— Да.

— И каждый раз это было немного больше.

— Да, но я не знала...

— До вчерашнего дня, когда я поймал вас.

— О, Гарри! Мне очень жаль. Я не... Это не так... О, как бы я хотела...

— Я знаю, ты просто хочешь, чтобы все было как прежде. Этого не может быть. Ты сломала печать. Ты нарушила обещание.

Она выглядела удивленной.

— "Оставь всех остальных,  — цитировал я,  — и соединись воедино, один телом, один духом." Теперь это, увы, ушло.

— Но я же ничего не сделала!

— Только потому, что я успел поймать тебя. Это всё... То, что у нас было, закончилось. С детьми поговорим позже. Я все еще люблю тебя. Я не думаю, что хочу развода. По крайней мере — не сейчас. Но я думаю, что ты должна уйти. Переезжай к своей матери. Без твоего отца, ей бы не помешала твоя помощь. Может быть, вы с ней поговорите. Я думаю, тебе это нужно. А я останусь здесь. Я займусь домом. Я позабочусь о детях. Во всяком случае, теперь они 

старше. Может быть, со временем... Кто знает?

Но я-то знал. Или думал, что знаю.

Она нахмурилась, слезы ползли по ее щекам.

— Гарри... мы не можем...

— Не бойся. Я тебя не брошу. Мы останемся женатыми. Я буду держать тебя на своей страховке. Я не буду вмешиваться ни в счета, ни в страховки, ни в машины.

— О, пожалуйста, я не могу просто остаться дома? Я обещаю, что сделаю всё...

— Что ты сделаешь? Будешь хорошей. Не заблудишься и не будешь думать о том, чтобы блудить? Прости, но я тебе не верю... Черт возьми, Джойс, за всю свою жизнь я ни разу, ни разу даже не подумал о таких вещах, которые сделала, или почти сделала, ты. Обычно я смотрю, что на ком-то надето, чтобы купить это для тебя. И все эти вещи, кроме наших детей, те вещи, о которых ты говоришь, они стали частью нашей жизни. Господи, оглянись, Джойс, есть ли в доме что-то, что мы бы не обсудили сначала, а потом получили в результате взаимного согласия?

Я встал и подвел ее к кухонному окну.

— Что ты видишь?

— Наш задний двор.

— Посмотри еще раз, черт побери,  — я указал на беседку,  — ты же сказала, что нам это нужно. Ты скулила и стонала неделями, пока я не согласился построить её для тебя. И сколько раз мы её спользовали? Скажи мне, сколько раз. Один, ну или может, два. Это просто вещь. Но это вещь, которую ты должна была иметь. Ты сама этого хотела. Я построила её для тебя.

Она цеплялась за мою руку, как за спасательный круг.

— Мне очень жаль.

— Нет. Я не это имел в виду. Я о своих руках. В тот день, если бы я не уронил доску, то не сломал бы себе большой палец. Проклятый большой палец все еще болит время от времени. У меня грубые руки, да. Но я ими работаю, чёрт меня дери. И я работаю не для собственного удовольствия, я всё делаю для тебя и для детей... А ты мне про какие-то лампочки. Тьфу...

У неё подкашивались ноги, и я, фактически, держал ее на руках.

— Вот почему я думаю, что тебе нужно немного отдохнуть. Тебе нужно поговорить с мамой. Подумай о том, кто ты, чего ты хочешь, я имею в виду — действительно хочешь.

— Я хочу тебя, Гарри... Пожалуйста, не заставляй меня уходить.

— Когда дети вернутся домой, мы скажем им, что ты уезжаешь на некоторое время. Ты будешь с мамой и папой. Ты можешь с ними поговорить. Они послушают. Они поймут. Ты можешь привести свою голову в порядок. Если ты решишь, что хочешь двигаться дальше одна, я уверен, что дети поддержат вас.

— Я не хочу двигаться дальше одна.

— Ты переедешь, во всяком случае, на какое-то время.

— Я могу приходить к вам в гости?

— Конечно, твои дети здесь.

Затем она добавила еще одно:

— А как насчет мистера Мелроуза? Ты собираешься рассказать 

его жене?

Сначала меня разозлило, что она заговорила о нём, но мне было уже приятно, что она перестала называть его по имени.

— Гарри,  — сказала она,  — я не думаю что...

— Ты думаешь, что не сможешь сказать ей об этом. Во всяком случае, ты будешь не одна. Как я уже сказал, мы пойдем вместе. Мы будем рассматривать это, как наш первый шаг на пути назад. Кроме того, она имеет право знать. У меня есть предчувствие, что мистер Мелроуз может вообразить себя кем-то вроде великого Донжуана... Она должна знать.

Дети вернулись домой чуть позже. Первое, что сделала Джойс, это набросилась на них с расспросами. Как они справлялись с делами в церкви, когда её там не было?

Клэр ответила первой:

— Миссис Баскомб заменила тебя.

— Но она же альт,  — сказала Джойс.

— Миссис Баскомб сменила песню. Она пела "В саду."

— Звучало тоже неплохо, мама,  — вставил Чад,  — тебе бы понравилось.

— О,  — пробормотала Джойс,  — а как же чтение послания, оно было трудным?

— Нет проблем,  — ответил Джуниор,  — это сделал Хейвен Кодри.

— О да,  — пробормотала Джойс,  — у него хороший глубокий бас. Нашли ли они кого-нибудь для моей воскресной школы? Дети должны были читать "Песнь Деборы".

Клэр усмехнулась:

— Я сделала это.

Моя жена кивнула:

— О, как мило. Ты все правильно прочла?

— Конечно, мама, не волнуйся,  — был счастливый ответ Клэр.

Я улыбнулся жене:

— Ха. Как два пальца об асфальт.

— Да, наверное,  — сказала она очень тихо, но не казалась ни счастливой, ни убежденной.

Потом мы рассказали ребятам, что задумали.

Джойс стояла у раковины и смотрела в окно. Я был приятно удивлен — все трое решили, что это хорошая идея.

Клэр, казалось, испытала наибольшее облегчение. Она сказала, что ей будет очень нужна мама дома. Как она это сказала,  — с женскими вещами, выпускными платьями, танцами и тому подобным.

— Ты можешь подумать о том, что ты могла бы сделать с семьей.

Джойс ничего не ответила.

Джуниор сказал:

— Это лучше, чем развод. Бабушке не помешает помощь, у мамы прояснится голова, и мы сможем взять на себя больше ответственности за то, что делаем здесь.

Джойс выглядела испуганной, когда он говорил об ответственности, но это заставило меня задуматься.

— Джуниор прав,  — сказал я. Вы все правы.

И обратился к жене:

— Может быть, ты чувствовала себя немного зажатой в кругу семьи. Пусть дети немного подрастут и станут посамостоятельней. Это даст тебе передышку.

Что заставило ее напрячься еще больше:

— Кто приготовит завтрак? Вы все?... Клэр, я же знаю, как ты ненавидишь вставать. А как насчет ужина? А одежда? Кто будет гладить твою одежду? Джуниор, ты же знаешь, какой ты... Кто-то должен за тобой ухаживать. Мой календарь...

— Джойс, прекрати,  — перебил я,  — мы справимся.

Она прижала руки ко рту.

— Я могла бы взять отгул...

— Джойс,  — сказал я,  — это может быть навсегда.

Почти в обмороке Джойс ответила:

— Нет, нет... Мы... Нет, я поменяю часы. Я могла бы начать в девять, а не в восемь. Я буду ходить туда четыре дня в неделю.  

Я буду уходить на весь день в понедельник каждую неделю, чтобы убирать и стирать. Я буду планировать еду заранее. Вот увидишь. О, Гарри, я... Тебе тоже многое нужно...

— Джойс, ты, в любом случае, переезжаешь,  — успокоил я,  — будет лучше, если ты пересмотришь свое отношение к семье...

А Клэр снова скуксилась и сказала:

— Папа, мы не можем просто так...

— Мама права,  — перебил Клэр Чед.

А Джуниор уставился на меня.

И я сказал Джойс:

— Я понимаю, что ты много делаешь для нас, но мы будем импровизировать по ходу дела, и позаботимся о себе.

Я не уступил, но я думаю, что мог бы уступить.

— Я буду такой хорошей, Гарри, вот увидишь... вот увидишь.

— Да, посмотрим,  — буркнул я.

Поздно вечером Джойс и я посетили чету Мелроуз.

Сначала мистер Мелроуз, казалось, поник. Он не выглядел озадаченным, но все же напрягся.

Он сказал, что мы путаем дружбу с чем-то другим. Он даже сказал, что у нас нет никаких доказательств.

Я смотрел на Джойс, а она видела, как он гадко лжёт. Его жена выглядела по-настоящему взбешенной. Интересно, случалось ли ей проходить через что-то подобное раньше? Если это и было, то это была её проблема.

По дороге домой Джойс сказала:

— Я была очень удивлена тем, что он сказал. И как он сказал...

Я спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Он нагло солгал своей жене. Он пытался воспользоваться мной. Теперь я это понимаю.

— Да, можно и так сказать.

Она прижалась головой к моему плечу:

— О, Гарри, я такая глупая. Я люблю тебя, Гарри. Я тебя так люблю. А мы сейчас с тобой не можем? Ну... Ты знаешь.

— Посмотрим,  — сказал я.

Поздно вечером мы с Джойс еще немного поговорили.

Она позвонила своей маме. Тёща была рада помощи. Я знал, что у тестя дела идут не очень хорошо. Это может быть шанс для Джойс. Не только искупить свою вину передо мной и своими детьми, но, возможно, сделать что-то хорошее для своих родителей.

В ту ночь мы снова легли спать вместе, без секса, но немного поговорили по душам.

Я сказал ей, что она должна использовать это время, чтобы выйти в мир и узнать его получше. Может быть, ей удастся хоть немного сократить расход своей жизни на церковь. Может быть, ей удастся найти вечер или два, когда она сможет пойти куда-нибудь с кем-нибудь из своих подружек по работе.

Я даже предложил ей сходить на пару свиданий. Это напугало ее. Она сказала, что никогда не сможет этого сделать. И даже спросила меня, планирую ли я что-то подобное.

Я откровенно сказал ей — "Нет".

Она сказала, что попробует встретиться с кем-нибудь из своих друзей по работе, но только случайно, просто чтобы уйти от прошлой жизни. Я сказал ей, что, по-моему, она должна это сделать.

Я не знал, наладится всё или нет.

•  •  •

Эпилог

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как всё это случилось. И вы знаете,  — это в значительной степени сработало.

Джойс перестала ходить в церковь, бросила Богослужебный комитет и преподавание 

в воскресной школе. Но осталась в хоре.

Я снова стал ходить туда каждое воскресенье.

Ее работа?

Начальство отпускало её чуть пораньше, а также отпускало её по понедельникам и даже не урезало зарплату. А еще они позволили ей взять работу на дом. Ее адвокаты довольно много занимаются недвижимостью, и всегда есть релизы, которые, кажутся, достоверными. Они разрешили ей делать их дома.

Джойс, поскольку у нее дома был компьютер, использовала его как способ быть дома еще пару вечеров в неделю. Умница.

Я думал, что День благодарения будет немного напряженным, но Джойс была в отличной форме.

Ужин в честь Дня благодарения был лучшим за последние годы. К нам присоединились ее родители. Ее отец, казалось, больше оживлялся, когда его дочь была рядом.

Наши дети были счастливы. Они быстро прощали. Быстрее меня.

Джойс тоже кое-что в себе изменила. Ее волосы были собраны в конский хвост, который подчеркивал ее длинную шею. На ней была очень красивая желтая блузка и темно-коричневые брюки. Все это хорошо сочеталось с ее каштановыми волосами и карими глазами.

Самое главное — она уже не была такой властной, как прежде, она больше слушала, чем говорила. И даже немного смущалась.

Мне это нравилось.

Рождество тоже было хорошим. Мы сократили подарки, у нас была елка поменьше, чем всегда, но всё ещё достаточно пышная, и я рад, что мы сохранили эту традицию.

Я снял обручальное кольцо сразу, после того, как она уехала, и это причинило ей боль. Я хотел это сделать — подчеркнуть моё отношение к произошедшему. Но надел его обратно на палей перед Рождеством. И Джой стала явно спокойнее, чем до этого.

Ее отец сразу заметил манипуляции с кольцом. Он все еще борется с хромотой и дефектами своей речи, но его состояние на сто процентов лучше. Дочь помогла ему это сделать.

После того, как мы все поели, тёща, Клэр и Джойс убрали посуду. Чед и Джуниор остались. Отец Джойс заснул в моем любимом кресле.

Мы с Джойс уютно устроились на диване. Она заснула в моих объятиях.

Это было приятно.

"Мелроуз" исчез.

Я слышал, они сменили церковь.

Мы так и не развелись, но всё изменилось.

Джойс вернулась домой после Нового года, но кое-что из своих вещей до сих пор хранит у родителей. Время от времени она уезжает и проводит с ними некоторое время. Это для неё как отдушина, когда её кажется, что она снова пытается начать всё и вся контролировать.

Она рассказала, что пару раз пыталась встречаться со своими подружками, но у нее ничего не вышло. Она всегда чувствовала себя с ними неловко, потому, что они много ругаются, слишком много пьют и постоянно заманивают мужчин за свой столик. Она сказала, что устала от того, что мужчины, которых она не знает, делают пошлые намеки и пялятся на её грудь всю ночь.

Признаюсь, эта история с мужчинами заставила меня слегка ревновать. Я предложил выделить один вечер в неделю, когда мы будем гулять вдвоем.

Я тоже немного изменился.

Может быть, раньше, я был чересчур занят.  

Теперь каждый день я стараюсь сказать ей, как сильно я ее люблю. Я покупаю ей цветы и все такое примерно каждую неделю. Каждое утро я целую ее на прощание, но не в щеку, а в губы.

По ночам я всегда приветствую ее объятиями, иногда слегка похлопываю по заду. Она не признается в этом, но я знаю, что ей действительно нравится поглаживание, вероятно, это заставляет ее чувствовать себя сексуальной.

Я сократил учебу и работу и больше времени провожу дома.

Вернемся ли мы когда-нибудь к тому, что было раньше? Сомневаюсь. Сейчас я бы даже не хотел. Теперь у нас гораздо больше привязанности.

Джойс немного похудела и выглядит очень хорошо.

Я снова начал покупать ей ночные рубашки и кружевное бельё. Она смущается. Она была такой, когда мы только поженились.

Я стал более осторожен в своём поведении и стараюсь не забывать делать такие вещи, как опускание сиденья унитаза и завинчивание зубной пасты.

Были и другие изменения.

Кухонный календарь со всеми перечисленными событиями и делами исчез.

Если кто-то из детей не может вспомнить, когда у кого-то из них есть какое-то дело, что ж, это на их совести.

Джойс всегда любила читать. Я взял пару ее романов и прочел их. Один или два были не так уж плохи.

Джойс начала смотреть со мной спортивные передачи. Я знаю, что она ненавидит это, но я позволю ей попробовать.

Единственное, что, как мне казалось, никогда не заживет,  — это доверие. В течение долгого времени я всегда задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь снова доверять ей.

В конце-концов всё стало так плохо, что я понял — мне придется либо отказаться от этой "белой обезьяны", либо от своей жены. Я решил выбросить эту дурацкую штуку с доверием на помойку и стараюсь не думать об этом. Если она собирается что-то сделать, я ничего не говорю или не делаю, чтобы остановить ее.

У меня всё еще есть сомнения. Я не был бы человеком, если бы не имел их. Но... пусть будет то, что будет.

Сейчас мы вместе в постели. Она спит. Я слышу ее тихое дыхание.

Это был приятный вечер. Ничего особенного, просто приятное время для каждого из нас.

Миссионерская поза — ваниль, конечно. Но мы держим ночник включенным и смотрим друг на друга именно так. В течение нескольких сладких минут щека к щеке, губы к губам, глаза к глазам, два тела, две жизни, одна сущность, неразделимая.

Затем мы с восторгом кончили, она чуть раньше. Немного похихикали над тем, как кряхтели и глухо мычали, стараясь не закричать во всё горло, испугав детей.

Потом мы обнялись. Мы обнимались, целовались и тискались, пока не пришло время спать.

Итак, мы пришли к пониманию, что брак — это улица с двусторонним движением. Тут надо и давать и брать.

Джойс и я, мы почти справились, и я думаю, что теперь все будет в порядке.

Жизнь слишком коротка, хорошую любовь трудно найти, мы должны максимально использовать то, что у нас есть, так что прямо сейчас 

я просто скажу спокойной ночи.