Дети Вудстока aka Эро рассказы дети Часть 6

Глава 3. «И отправляюсь я непосредственно в преисподнюю...»

Ужин оказался довольно тягостным, несмотря на усилия Льюиса. Индейка была великолепной, вино — умеренно крепким, пицца — вкусной, а сам хозяин — разговорчивым и беседовал с радостью. Он охотно повторял бетельские сплетни и деловито рассказывал о том, как сложилась жизнь одноклассников Стюарта, что нового происходит у соседей и какие планы на будущее у местных молодых людей. Но Стюарту это явно было безразлично: он молчал все время, только с некой яростью резал куски мяса, словно представляя на их месте невидимого и удалённого нью-йоркского магната. Флоренс из вежливости поддерживала разговор, но было видно, что он интересует её не гораздо больше, чем Стюарта. Даже вино не смогло поднять настроение обоим.

После ужина разговор перешёл к завтрашней поездке, и Стюарт немного оживился. Льюис включил телевизор и нашёл канал с прогнозом погоды. Новости были печальными: «Эль Ниньо» свирепствовал так, что в Мексике шёл дождь со снегом, а на Восточном побережье США царила жара. На следующий день обещали 105—125 градусов по Фаренгейту.

— Только не «Гриффис» — адское место, — заметила Флоренс и выразительно взглянула на Стюарта.

— Просто возьмём больше воды, — пожал плечами он. — И навес для машины.

Фестиваль должен был начаться в то же время, что и легендарный Вудстокский — в 17:07, — поэтому все трое долго спорили о том, когда лучше выехать. Все понимали, что ехать в закрытом автомобиле после полудня при такой жаре равносильно самоубийству, но и слишком рано отправляться в путь тоже никому не хотелось. Наконец было решено, что Стюарт и Флоренс отправятся в десять утра — солнце ещё не должно было припекать, — сделают остановку в Олбани — как раз на пике жары, — а в три часа дня снова продолжат движение. До Рима, таким образом, они должны были добраться к половине пятого.

Проводив Флоренс до гостиницы, Стюарт вернулся в свою комнату и тут же заперся. На улице постепенно спадала дневная жара, но в комнате все еще царила духота. Он открыл окно и стоял возле него, смотря в темноту и время от времени затягиваясь сигаретой. Сон не находил его, хотя уже пора было лечь спать. Вместо радости о том, что он наконец-то вернулся домой, далеко от войны и ее последствий, Стюарт чувствовал странное беспокойство. Было странно осознавать, что больше нет нужды ждать приказа о "очистке" следующей деревни, нет необходимости всегда оглядываться по сторонам как на сербском базаре в поисках случайных выстрелов; странно осознавать, что сегодня нет необходимости выходить на патруль. В его голове кружились странные и бессвязные мысли, больше напоминающие ощущения, перемежаемые свежими воспоминаниями. "Просто устал от этого мира", - подумал Стюарт про себя. "Просто устал, приятель, от всей этой избыточной насыщенности и обилия впечатлений... В общем, пора спать. Завтра все будет по-другому".

Мысли медленно переключились на отца, но Стюарт почувствовал досаду на то, к чему они могут привести, и быстро отвернулся, направляя их в сторону Ясгурского поля. Он не ожидал, что эта история с продажей так сильно заденет его. Он неоднократно бывал на этом поле - с Льюисом и один раз самостоятельно - гулял там без особой цели, доходил до пруда, но никогда не придавал ему особого значения. Ему трудно было поверить в то, что здесь стояла сцена, что там стояли палатки кухоньких работников и Джерри Гарсия учил всех желающих скручивать "косяк", а вот здесь, посреди толпы задумчивой молодежи, рожала его мать. Все это казалось для Стюарта словно вычитанным в книге или увиденным в неснятом фильме, где он сам оказался героем. Но то, что он услышал сегодня, сломало что-то внутри него. Хоть Стюарт и не совсем верил в свое непреднамеренное участие в Вудстоке, хоть он не рассматривал это как нечто особенное, но настойчивое вторжение в то, что он считал своим по праву рождения, действительно разозлило его. И поскольку магнат был недоступен для возмездия, злость автоматически перенеслась на отца. Хотя Льюис был ни при чем, его отсутствие оправдывало подобное отношение и только еще больше разжигало ярость Стюарта. Возможно, равнодушие было легче принять - в конце концов, человек славится своей безразличностью ко всему окружающему - чем такое явное оправдание.

Однако, гнев и печальные мысли не имели выхода, и Стюарт решил лечь спать. Хотел он этого или нет, но он пообещал Флоренс свою помощь, а перед поездкой ему стоило хорошенько отдохнуть.

Сон пришел к нему, но не сразу...

В конце концов его выбрали для патрулирования. Его, Патрика О'Гарриена и Тима Фоксли. Их нанял Аллен Джерри - охранять это поле Ясгура в течение ночи. Он так и называл его "это поле". Стюарт хотел воспротивиться ему, но его остановила личная охрана Джерри в виде толстого конверта - магнат предпочитал наличностью платить. Стюарт не нуждался в деньгах - ему дали достойное вознаграждение за отпуск, - но лишний заработок был всегда кстати. И он без слов взял деньги, только зло выплюнув в сторону, когда их работодатель отвернулся.

Им нужно следить за тем, чтобы никто не решался купаться ночью в пруду, не нарушал памятную плиту и не проникал через забор в лесную рощу - проводить время со своей возлюбленной на природе. Поэтому они разделились - Патрик стоял возле плиты, словно страж у памятника погибшему воину в Вашингтоне, Тим Фоксли блуждал среди дубов, изображая дух этих мест, а Стюарту достался пруд.

Он сразу заметил обнаженную фигуру там, где раньше, по словам отца, был лодочный причал. Она стояла на краю едва сохранившихся мостков, будто собиралась прыгнуть в воду или держалась за скользкие и поломанные доски. Стюарт не знал, почему доски должны быть скользкими - причал уже давно не использовали с тех пор как закончился фестиваль. Но по какой-то причине ему казалось, что мостки именно скользкие и полусгнившие и что этой фигуре нужна помощь для удержания - и к тому же выведение ее с территории, чтобы остальные не заметили. Почему ее должны были заметить, Стюарту не ясно: сегодня новолуние, и из-за дубов невозможно разглядеть то, что происходит возле пруда. Но сама фигура светилась каким-то призрачным светом, словно кто-то освещал ее снизу, сквозь воду. И она не только впитывала этот свет в себя, но и отражала его, рассеивала и распространяла по всему окружению. Поэтому Стюарт так четко видел этот хрупкий силуэт с нежными выпуклостями груди и развевающимися по плечам волосами. Он видел - и казалось, что это может увидеть каждый.

Стюарт ускоряет шаг, собираясь быстро и бесшумно приблизиться к девушке, словно на операции "очистка". Ему это практически удается - она стоит спиной к нему и не может услышать тихие и нежные шаги. Стюарт протягивает руку, намереваясь взять ее за плечо, но в этот момент девушка скользит в воду - она не прыгает, а как будто скользит по ней, бесшумно и подобно змее. "Как она это сделала?" - Стюарт поражен: люди с материальными телами не могут делать такое, и эта девушка - если она только человек, а не Дева Озера или дух одного из тех, кто купался здесь тридцать лет назад - также бы не смогла этого достичь, хоть она была бы олимпийской чемпионкой по плаванию. Но это случилось, и он стоит в недоумении, размышляя - а случайно ли он ее задел без видимых следов? Но его ладонь не помнит контакта с ее телом или тепла обнаженного плеча...

Она всплывает примерно в метре от него и плывет к берегу. Все происходит в полной тишине, Стюарт даже не слышит шума плавания. Он спешит к ней наперекор, но девушка уже на берегу и легко, словно неподвижная, бежит в сторону дороги, обходя преследователя по кругу. Стюарт поворачивает и бежит параллельно ей, одновременно приближаясь. Девушка действительно выглядит как призрак - Стюарт может с уверенностью заявить, что она не соприкасается своими ногами с землей, а свет, который как будто из нее излучается, все больше освещает окружающее, так что можно подумать, что это не девушка бежит, а луна. Стюарт хочет позвать ее, но не может. Он нащупывает рукой свой пояс и находит пистолет ("пистолет? откуда? разве я его взял с собой? Ах да, точно! Нас же этот ублюдок оснастил оружием при найме... Интересно, там есть патроны? А, впрочем, какая разница? Ведь я не собираюсь стрелять в нее, а всего лишь вверх. Да и буду ли я вообще стрелять? Я же не находусь в Косово. Это просто привычка... всего лишь привычка...") Странно - он не может догнать девушку. Но он бежит быстро - Стюарт чувствует, как его шаги отзываются эхом в ушах, и ему кажется, что помимо этого звука ничего больше нет в мире. Он достает пистолет из кобуры - "Магнум? Зачем? Для охраны этой заброшенной поляны?..." - поднимает его в воздух, кричит "Стой!" (но слова все еще не слышны) и производит выстрел...

Как странно — слова ему были незнакомы, а выстрел прогремел так громко, что на мгновение он ощутил заложенные уши. Он ждал, что девушка остановится, испуганно присядет или согнется пополам, прикрывая голову руками и заплачет — в общем, сделает все то, что обычно делают девушки, услышав такой неожиданный громкий выстрел. Но нет: она продолжает бежать и убегает все дальше к дороге и забору («как она сюда попала? Где был этот Патрик?»), туда, где – Стюарт видит эту фигуру – привлеченный шумом выстрела стоит О'Гарриен... Она бежит, а он не знает, что лучше: перехватить ее до того как перехватит ирландец или все-таки справиться с ним вместе – ведь он не сможет догнать этого таинственного духа, он ускользает от него... Но почему-то Стюарт очень не хочет чтобы Патрик О'Гарриен помешал ему поймать эту странную безтелесную лунную девушку...

Стюарт снова приподнимает пистолет, чтобы выстрелить в воздух, но в этот момент его толкают под локоть, он теряет равновесие и падает на землю, уводя за собой Фоксли («как он здесь оказался? так быстро...»)... Палец случайно нажимает на курок – выстрел... Без цели. Совершенно случайно. Но... тут она замирает, словно на фотографии – Стюарт видит, как ее ноги парят в нескольких дюймах от земли, словно она летит или прыгает – а затем резко протягивает руки и падает, одновременно поворачиваясь к нему («что за чепуха! люди так не падают!...»). Лунный свет слепит его на мгновение, но сразу же приходит осознание. Перед его глазами появляется лицо девушки – «как? откуда? до нее же еще остается большое расстояние», – и Стюарт окаменевает от ужаса, узнавая в этом безтелесном духе Флоренс...

В Олбани они прибыли менее чем за час. Солнце уже палило, и Стюарт проехался по городу, ища кафе с приятной атмосферой. Сначала он предложил остановиться в мотеле, но Флоренс отказалась. Это смутило его на мгновение, но затем он понял: "Она что, подумала, что я... Ну ладно. Зачем тратить время на это? Ещё есть время". Но эта мысль быстро исчезла, как только Стюарт пересекся взглядом с Флоренс: ей было явно не до развлечений в промежутке между дорогами.

Заказав холодный напиток и пиццу, они устроились в углу возле окна под кондиционером, причем лицом Флоренс было повернуто к двери. Стюарт не любил сидеть спиной к входу - этот страх возник еще в Косово и стал для него почти жизненным правилом - но на этот раз он решил прогнуться. Однако это не успокоило его: он постоянно оглядывался, ожидая чего-то неприятного. Флоренс, хоть и была поглощена своими мыслями, заметила его нервозность.

- Ты кого-то ждешь? - спросила она.

Стюарт покачал головой:

- Я не жду никого. У меня нет друзей или знакомых в Олбани, а я еще не успел восстановить старые связи дома. Было слишком много происшествий. Не думаю, что кто-то уже узнал, что я вернулся.

- Да, было... - отрывисто подтвердила Флоренс и посмотрела в окно. - Как будто мы находились на кладбище...

Сам Стюарт тоже чувствовал подавленность, особенно после сна, и комментарий Флоренс точно попал в цель. Но почему-то он не хотел этого показывать и резко ответил:

— Вы слишком эмоционально относитесь к этой ситуации. В общем, ничего страшного не случилось.

— Вы и правда так думаете? — Флоренс внимательно посмотрела на него. — Вчера я получила другое впечатление.

— Вчера я был просто уставший, — Стюарт быстро ответил, словно опасаясь быть обвиненным в чем-то плохом. — Изначально это было неожиданно. А потом я задумался...

— И о чем вы задумали, если можно спросить? — Флоренс выпила глоток свежевыжатого сока.

Стюарт пожал плечами:

— Задумался о том, что Максу Ясгуру, вероятно, не понравится, если его поле превратится в помойку.

— Почему именно в помойку? — возразила Флоренс. — Почему бы Бетеле не создать колонию свободных художников, как Вудсток? Что-то наподобие Каньона в Лос-Анджелесе или Гринвич-Виллидж. Или перенести ее сюда на это место. Сделать его настоящим убежищем для творческих и свободных духом людей. И окружающая местность будет вдохновлять, и атмосфера вокруг него. Понимаете? Разница между городами всего 90 миль, а ощущение будто это разные страны, разные миры. Зачем все решать только через деньги и материальное благополучие?

— Флоренс, — Стюарт улыбнулся неохотно, — извините меня, но вы слишком наивны. Мой отец рассказывал, как относились к любым фестивалям в Бетеле. Даже он, прославив всех жителей этого места. Какой может быть свободный дух при таком подходе? А может ли вообще быть свободный дух в нашей свободной стране - большой вопрос. Тогда ничего не удалось изменить, а сейчас это тем более невозможно.

— Вероятно, они не смогли потому, что не хотели, — возразила она. — Или не сообразили, потому что пожинали успехи. А через месяц случился Альтамонт, и всё пошло наперекосяк.

Стюарт удивленно посмотрел на женщину, словно увидев ее в ином свете. Заметив его взгляд, она усмехнулась:

— Вас удивило решительное слово в моих речах? Но я приехала из Нью-Йорка, не забывайте.

— Я удивляюсь не этому. Я удивляюсь тому, как хорошо вы знаете историю музыки. Той самой музыки... Вы ее обожаете, верно?

— Обожаю, — мечтательно улыбнулась Флоренс. — С детства обожала. Когда мы жили с отцом, каждый день звучала эта музыка. Иногда она становилась настолько проникновенной, что казалось будто вместо предметов интерьера у нас были только звуки "Dark Star", а каждый завтрак обязательно сопровождался "White Rabbit". Как можно было не полюбить все это?

— Да уж... От такого и свихнуться недолго.

— У вас разве не так было?

— Не настолько, — ответил Стюарт. — Отец много работал, поэтому я в основном проводил время на улице. Когда у него был свободный момент, он больше рассказывал мне о всем этом, чем позволял слушать. В особенности в таких количествах. Мы ходили гулять на то поле, бродили там. Часто доходили до самого Уоллквилля, до Монтичелло. Он проводил меня по всем местам, которые как-то напоминали ему ту эпоху и мою матерь. Он очень ее любил.

— И все же интересно, почему вас назвали в честь моего отца...

— А почему вы не спросили его об этом? То есть об отце — скорректировался Стюарт вовремя, рассудив, что так им легко запутаться с отцами и матерями.

— Не знаю, — Флоренс слегка покраснела. — Мне показалось это несообразительным. А вы с ним об этом не разговаривали? Никогда?

— Однажды я спросил его об этом. Тогда мне было четырнадцать лет. Мои друзья имели простые американские имена — Джек, Майк, Гарри, Робби, Дон. Я же был Стюартом — словно какой-то лорд. Это вызвало мое любопытство, и я расспросил отца об этом.

— И что он ответил?

— Он странно на меня посмотрел, как будто я просил его купить мне свежий выпуск «Плейбоя», и сказал, что так хотела моя мать. После этого мы больше не обсуждали это.

Флоренс задумалась. В комнате воцарилось тишину. Стюарт медленно жевал пиццу, проявляя недостаток интереса к разговору. Она периодически смотрела на него и за окно, колеблясь в выражении вслух того, что вертелись у нее в голове, и наконец, как будто победив себя, медленно проговорила:

— У них что-то было.

— У... у кого? — Стюарт сначала не понял.

— У вашей матери и моего отца.

Стюарт перекашивался.

— Почему вы так решили? — спросил он, откашлявшись.

— Женщина не станет просто так попросить парня назвать своего ребенка именем их общего друга. Особенно если этот друг находится с ними в одной компании.

— Меня тошнит от этой мысли, — признался Стюарт.

— Почему? — удивилась Флоренс.

— Потому что... — Стюарт едва не выдал своих эротических фантазий о ней, Флоренс и мотеле в Олбани, но в последний момент сумел сдержаться и произнес совсем другое: — Это похоже на индийское кино. А я не люблю индийское кино. Всех этих потерянных братьев и разделенных близнецов...

Флоренс тихо засмеялась, искренне и заразительно. Она закрыла глаза и немного запрокинула голову. Стюарт не мог оторвать от нее взгляд, особенно привлекая его волосы, которые свободно распространялись по плечам. И внезапно он понял, что такой же была его мать - та самая Флоренс, в честь которой родители Стюарта и Молли назвали эту женщину.

"Нет, я не думаю об этом", сказала она, перестав смеяться. "Я не думаю, что мы сводные брат и сестра. Хотя если бы это было так... Это была бы такая шутка Бога, которую нужно было бы заслужить... Но это все-таки просто женские фантазии в жаркий день. Не принимайте их серьезно и не задумывайтесь о них слишком много". Она легко коснулась его руки. "В конце концов, даже если что-то происходило между нашими родителями до того, как мой отец начал встречаться с моей матерью, я не думаю, что они изменяли друг другу. Да, в то время были свободные нравы, но я хочу верить в то, что наши родители были честны друг с другом".

"Да, вы очень хорошо знаете то время", сказал Стюарт, протягивая руку к своему напитку. Его настроение заметно поднялось, и он благодарен был Флоренс за это. Он не хотел подвергать сомнению ее веру - так было комфортнее жить и видеть мир. "Мне представляется, как вам хочется попасть на этот Вудсток. Просто само имя уже стоит чего-то..."

"Имя..." вдруг загрустила Флоренс. "Вот именно - только имя... Я боюсь этого Вудстока", внезапно произнесла она. "Боюсь именно потому, что от него осталось только имя. И я очень рада, что вы едете со мной. Именно вы". Она снова коснулась его руки, задержав контакт немного дольше, но не достаточно для того чтобы Стюарт успел ответить ей жестом.

— Вы должны забыть о той памятной плите, — немного раздраженно произнес он, допивая свой фреш. — Вам не следовало вести вас на это поле. Было бы достаточно того, что вы пообщались с моим отцом. Ведь установили памятную плиту — это не так уж и плохо, верно? И она ещё находится там, где никто не хотел слышать о фестивале?

— Стюарт, — впервые обратилась к нему по имени Флоренс, — дело не в этой плите. Дело в том, что эти люди, которые будут выступать на этом Вудстоке, не заслуживают быть на нём. Понимаете? Они могут любить ту музыку так же сильно, как я, но они её не играют. И значит, это будет неправильный Вудсток. Ричи Хейвенс его не откроет, Джими Хендрикс его не закроет, Рави Шанкар под дождём не исполнит свое творчество и ребята из "Grateful Dead" не заставят зазвучать электричеством. Всего этого не будет. Если бы хоть кто-то из тех музыкантов — постаревший, охрипший, седой, беззубый от бесконечных "трипов", но именно он — выступил там, я бы ползла на коленях туда, на эту чертову авиабазу, потому что это было бы ПРАВИЛЬНО. Настоящее. А так... я еду туда на работу. И всё. Я буду писать о том, как выступит Кид Рок, как споет Аланис Моррисетт, как сыграет "Металлика". Понимаете?

Стюарт искренне не мог понять, почему все эти вещи так важны для Флоренс и почему Кид Рок не сможет спеть так же, как Ричи Хейвенс. Однако увидев ее тревожный взгляд и то, с какой надеждой она смотрела на него, он предпочел просто согласиться. Не знал ли Флоренс правда или нет - он так и не понял. Но услышав ее признательный взгляд, он почувствовал облегчение. Дальнейшая дорога уже не казалась ему такой тяжелой.

Они провели ещё немного времени в кафе, просто разгоняя время. Говорить больше не хотелось, и Стюарт был даже рад, когда пришло время уезжать.

За пределами города Флоренс решила найти музыку на радио. Перебрав несколько радиостанций, она внезапно остановилась на одной, услышав знакомую мелодию. Она увеличила громкость и закрыла глаза, словно сразу же унеслась в другой мир. Стюарт слегка улыбнулся.

По радио играла старая простая песня "Сан Франциско" Скотта Маккензи. Стюарт слушал и поддавался этому простому очарованию тридцатилетней давности. Вдруг день за окном показался менее жарким, и Стюарт подумал, что они не едут в Рим, а в Сан-Франциско, где их встретят люди с нежными улыбками, танцующие по улицам Хейт-Эшбери... "Да, нужно не забыть собрать цветы сами - Скотт предупреждает об этом", - пронеслась мысль, заставившая его улыбнуться до ушей. Он бросил взгляд на Флоренс - не заметила ли она эту глупую улыбку? - но, увидев ее закрытые глаза, успокоился и придал своему лицу серьезность: в конце концов, он был за рулем, и излишняя мечтательность могла привести их не на авиабазу, не говоря уже о Сан-Франциско, а в морг города Олбани, штат Нью-Йорк.

Песня быстро закончилась - Стюарт даже пожалел об этом и обиделся на Джона Филлипса («Что тебе стоило написать ещё парочку куплетов для друга Скотти?"), - и раздались разговорные слова диктора:

— Дорогие друзья, как вам передали привет с прекрасного Западного побережья? Ох, какой кайф там сейчас на пляжах Калифорнии, да-а-а! Волны, серфинг, загорелые девушки с обворожительной фигурой, подобной Памеле Андерсон. Признайтесь, вы бы хотели быть там вместо этого скучного тридцатого этажа на Семнадцатой авеню, не так ли? Я знаю без вас – да, хотели бы! Даже Майами не может сравниться с Калифорнией, все в Америке об этом знают. Вам сейчас жарко-жа-а-арко и мне тоже очень жарко. Но представьте себе, в штате Нью-Йорк, а именно в Риме, ещё горячее. Температура там поднимается – это место притягивает самых горячих парней. Девушки, если вы отправляетесь на Вудсток-99, будьте осторожны и не обжигайтесь! Парни, это относится и к вам – в такую жару у всех повышается температура... И чтобы вы не думали, что одни страдаете, послушайте ещё одну замечательную песенку. Она о жаре и принадлежит Бону Скотту. Приятного путешествия!

С последними словами в эфир ворвался резкий, свободный и прямолинейный хардовый рифф Энгуса Янга, затем присоединились бескомпромиссные ударные, а Бон Скотт начал петь:

Жизнь так легка с любовью,

У меня есть билет в один конец.

Я не задаю вопросы,

Беру все, что дают мне с небес.

Мне не нужны объяснения,

Строки о любви мне все равно.

Я быстро мчусь по шоссе,

Чтобы не опоздать к друзьям в ад...

И в кульминации звучания группы хором раздалось отчаянное и проклятое:

Я еду прямо в ад.

В ад я направляюсь.

Я еду прямо в ад...

Стюарт не смог удержаться и подпел припев – это больше соответствовало настроению и погоде за окном. Взглянув на Флоренс, он увидел, что она напряглась и приподнялась, как будто готова выскочить из машины. "Неужели она воспринимает это всерьез?" - поразился Стюарт.

Песня подошла к концу. Флоренс приглушила звук и взглянула на Стюарта.

— Все происходит так, как задумано, — прошептала она. — Нет ничего случайного. Все очень точно...

— Флоренс, — не смог сдержаться Стюарт, — это всего лишь песня. Ничего больше. Нельзя так жить, понимаете? Вся время реагировать на все... Это приведет к безумию. Что вы делаете?

Он говорил что приходило ему в голову, абсолютно не обращая внимания на этикет, корректность и толерантность, стремясь успокоить женщину рядом с ним, а она только смотрела на него и время от времени незаметно кивала головой.