Развеянный свет. Часть 5 & Эпилог

Машу тепло приняла новая страна. Вначале она жила у родственницы своей бабушки, которая вышла замуж за местного жителя после войны. Однако через неделю она переехала в комнату в общежитии. Ее соседкой была Санем, приехавшая из Ирана и уже третий год учащаяся в университете.

‒ Моим родителям не хватило денег на более известный университет, ‒ честно призналась она.

В отличие от того, что Маша представляла о скромных и спокойных персидских женщинах, Санем была энергичной, разговорчивой и очень прямолинейной. Она всегда говорила то, что думала. В городе она уже привыкла и даже немного научилась языку, но с Машей и другими иностранными студентами из университета она разговаривала по-английски.

‒ Здесь не так плохо. Конечно, здесь не очень богато и погода часто ужасная, но это все же Европа, и здесь есть свои преимущества, ‒ сказала она уверенно. ‒ Молодежь тут отлично говорит по-английски, так что нам будет комфортно!

Как выяснилось, если местные жители не понимали английский Маши, она всегда могла перейти на русский, который также был широко распространен в городе. Интонации и некоторые выражения звучали странно для нее, но в целом местные жители были очень доброжелательными и приветливыми.

Погода также радовала. Золотая осень только начиналась, а море, которое можно было достигнуть на электричке менее чем за полчаса, завораживало Машу навсегда. Каждые выходные она стремилась посетить его хотя бы раз, выходя на разных станциях и наслаждаясь влажным соленым ветром. Она любовалась сероватым простором моря и густыми сосновыми лесами дюн. Она поражалась тому, каким разным может быть это место в зависимости от времени дня, погоды и даже ее настроения. Море, будто сопереживая ей, своим рокотом смывало все невзгоды.

В будние дни почти не оставалось времени на прогулки. Учеба полностью заняла Машу, которая обычно была очень организованной и трудолюбивой. Иногда она даже начинала паниковать от объема и интенсивности курсов. Вечерами она проводила время в библиотеке, практически спала с ноутбуком рядом. Кроме учебы ей нужно было уделять время на покупку продуктов, готовку на маленькой кухне, которая была одна на блок из четырех комнат, а также стирку и уборку. Для девушки, привыкшей жить в условиях полной готовности, это было непросто, но она даже радовалась такому высокому уровню занятости, который не оставлял времени для грустных мыслей и эмоциональных мучений.

Уезжая из дома, Маша испытывала тяжелое сердце и до последнего момента сомневалась в правильности своего выбора. Вначале она очень сильно обвиняла саму себя и переживала из-за того, что предала его доверие. Затем она начала злиться и обижаться на Германа, который полностью игнорировал ее. Он не отвечал ни на одно из ее сообщений, не брал трубку, когда она звонила, и даже заставил ее почувствовать себя виновницей, когда ее ключ больше не подходил к замку его двери.

Как он мог так просто вычеркнуть ее из своей жизни? Казалось бы, все это время, проведенное вместе, ничего для него не значило? И именно в этот момент Маше была нужна его поддержка, понимание и советы. Если бы он проявил хотя бы каплю сочувствия, она бы все бросила и осталась с ним. Она была уверена, что была бы счастлива таким образом. Но он закрылся в своем молчании и никак не реагировал на ее попытки связаться с ним и объясниться. Злость вскоре сменилась грустью и разочарованием - Маша вдруг осознала, что он не мог любить ее так же, как она его. Иначе бы он не воспользовался таким простым поводом, чтобы окончательно и жестоко расстаться с ней.

Сердце при воспоминании об их последней встрече еще саднило. Через несколько недель после ссоры, отчаявшись, она ждала его возле дома. Когда он приехал, бросилась в объятия, захлебываясь слезами. На мгновение даже показалось, что ответил, отчаянно прижал к себе, но тут же оттолкнул, холодно велев уезжать домой.

Маша собрала остатки гордости, вскинула голову и ушла. Больше не звонила и не писала. Лишь в день отъезда написала короткое ″прощай″, что так и осталось без ответа.

Студенческая жизнь затянула девушку водоворотом. Помимо естественного перехода из размеренной, упорядоченной школьной рутины к студенческому хаосу, когда никто тебя не подгоняет, не проверяет, все на твоей ответственности, еще одним фактором, повышавшим градус ажиотажа, была смесь культур и менталитетов студентов, учившихся на международных направлениях. В Машиной группе была еще одна русскоговорящая девушка из Израиля, но она жила не в общежитии, а у бабушки с дедушкой, также учились несколько иранцев, пакистанцев, индусов и множество арабов и африканцев, как со светлой, так и темной до черноты кожей. Уровень английского, да и вообще его вариации и акценты, были у всех разными, поэтому общение складывалось довольно своеобразно. Все ребята были настолько самобытными, отличными от нее, что уже одно это заставляло постоянно быть в напряжении, не зная, найдет ли понимание та или иная фраза, будет ли понята шутка, или наоборот принята за вызов и оскорбление.

Ближе всего Маша сошлась с двумя сестричками из Эритреи. Они хоть и погодки, но в школу пошли и закончили одновременно. Девушки были обладательницами блестящей, абсолютно чистой, шоколадной кожи и изящных черт лица с тонкими носиками и огромными, влажными глазами — Маше они казались неземными красавицами. Сасна и Надрос были из хорошей семьи, мама была учительницей, отец инженером, но при этом поддерживали очень тесные связи с бедуинским наследием, часто путешествовали по пустыне, соблюдали древние традиции. У Маши в голове не укладывалось, как современное образование могло мирно соседствовать с примитивным укладом жизни, но для большинства ее одногруппников это было нормой, к которой они привыкли.

Жили почти все жители, кроме счастливчиков, которые могли себе позволить аренду квартиры, в одном и том же общежитии, находящемся в удалении от центра, у озера окруженного лесом и детским городком. Так что вечера редко проходили в одиночестве. Маша изначально испытывала неудобство от постоянного присутствия большого количества людей в своем личном пространстве, но со временем она научилась не обращать на это внимания и когда это становилось невозможным, она убегала гулять по лесу или к морю.

Однажды на выходных соседки по этажу решили устроить вечеринку и пригласили всех своих знакомых в уютное кафе в старом городе, а потом шумной толпой отправились в клуб. Именно тогда Маша познакомилась с Хасаном Ахмади, который был соотечественником ее подруги Санем. В этот год он должен был закончить образование и вернуться домой, чтобы заняться семейным бизнесом.

Хасан был первым молодым человеком, который проявил к ней настойчивый интерес, преодолевая ее первоначальное отторжение. Маша еще не успела залечить свое разбитое сердце и не искала новых отношений, так как полностью сосредоточилась на учебе. Однако Хасан был интересным собеседником и не навязывался, он легко и весело рассказывал о себе и предложил стать проводником Маши по городу и стране, которые он хорошо изучил за годы обучения.

- Не поддавайся его обаянию,- предупредила Санем,- он настоящий поклонник женского пола.

Маша точно не планировала ввязываться в сложные отношения, однако незаметно для самой себя она поддалась очарованию высокого, загорелого красавца с черными глазами. Вместе они обошли все достопримечательности древнего города, взбирались по бесконечным лестницам холмов, покрытых красно-бурыми осенними листьями в национальном парке, и гуляли по крутым берегам северной части залива.

Хасан вел себя как друг, не торопил девушку, не стремился к физическому контакту, давая возможность привыкнуть и узнать поближе. Но однажды предложенная рука, так и продолжала сжимать девичью ладошку, комфортное расстояние между ними становилось все короче, а когда он однажды быстро наклонился, чтобы поцеловать в щеку на прощание, Маша уже не шарахалась, а восприняла это как должное. Она не была настолько наивна и понимала, к чему все идет, умом не видела смысла противиться сближению — Хасан был милым, уверенным, вежливым, но внутренне что-то не пускало, не давало до конца расслабиться — она чувствовала себя несвободной, все еще принадлежащей другому. ‒ Марú, ‒ парень ласково обнимал запрокинутое личико руками и целовал дрожащие веки. Ее имя он произносил на французский манер, с ударением на последнем слоге, совсем не так тягуче-страстно как называл ее Герман — Мэри, моя Мэри. Она больше не его, но тело трепетало от воспоминаний, представляя его руки, его губы.

Когда Хасан расстегнул молнию на ее куртке и полез руками под свитер, Маша не сопротивлялась, но застыла, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Они сидели на заднем сидении машины, тихий, мокрый снежок летел сверху, тут же тая на теплой поверхности капота, желтоватые фонари давали лишь разряженный свет в этой промозглой темноте. Когда, подвезя ее до общежития, Хасан предложил перебраться назад, чтобы поболтать, девушка прекрасно понимала, что одними разговорами дело не закончится. Позволила стянуть с себя верхнюю одежду, подалась на встречу поцелуям. Вроде делала все, что нужно, но не ощущала и доли возбуждения. Хасан уже справился с застежкой ее плотных джинсов, полез рукой вниз, трогая ее там через трусики, другой рукой сжимал грудь. Будь на его месте Герман, Маша уже пылала бы, плавилась от предвкушения, но сейчас ничего не чувствовала. Ей не было неприятно, тело отзывалось на механический импульс, она, кажется, даже кончила, но внутри оставалась звенящая пустота.

Понимая, что парень ожидает от нее нежности, она приблизилась к его ширинке. Он развязал пояс, помог ему освободиться, и перед ее глазами маячил его член — темный, с узкой головкой. Маша, имевшая опыт только с одним мужчиной в жизни, удивленно рассматривала его и лишь задним умом сообразила, что в Иране, как и во многих жарких странах, вероятно распространено обрезание. Хасан не дал ей долго задумываться и нежно нажал на ее шею, подталкивая ее заняться оральным сексом. Девушка повиновалась. Вкус был необычным. Она делала привычные движения губами и языком, глубоко заглатывала его член в свое горло. Парню было приятно, судя по тому, как он сильнее сжимал ее затылок и двигал бедрами встречно. Но сама она оставалась безразличной и равнодушной; словно это была не она сосет член уверенно, словно опытная проститутка, позволяя ему трахать ее глотку, а как будто она наблюдала за этим со стороны, как за плохим порнофильмом без эмоций, когда ясно видно, что актеры не особенно стараются и наслаждение отсутствует.

"Фух, это было классно! Ради такого стоило подождать", - удовлетворенно вздыхает Хасан, заправляя член обратно в брюки. — А я думал, что ты девственница.

Маша покачала головой. Какое это имеет значение?

В рту остается привкус его спермы, она быстро глотает и чувствует тошноту.

"Давай поедем ко мне, Мария. Продолжим вечер?" - просит парень, прижимая ее к себе. Его черные глаза с длинными ресницами полны радости и предвкушения.

Она мягко отстраняется.

"Не сегодня".

Она выходит из машины, надевает капюшон на голову для защиты от холодной влаги падающей сверху и бежит к высокому зданию общежития. В комнате никого нет, Саня еще не пришла. Маша собирает сумку для душа и закрывается в ванной, пока она свободна. Она долго стоит под теплой водой, а затем с яростью начинает оттирать свое тело мочалкой, пытаясь смыть следы чужих рук. Внутри нее возникает горечь, и она испытывает тошноту от этого. Она чувствует себя разбитой и безсильной. Чувства, которые были отключены во время ее времени с Хасаном, теперь заполняют ее стыдом, виной и разочарованием. Ей противно думать о том, что она так легко и бессознательно сделала. Единственная мысль причиняет боль — она изменяла Герману!

Вернувшись в комнату, позвонила родителям по скайпу, хотелось поговорить с кем-то, кто знает ее другой — чистой, искренней, любящей. Не той, кто отсасывает нелюбимым мужчинам на задних сиденьях автомобилей...

Папа, поздоровавшись, спросив про учебу, ушел спать, мама же оживленно болтала, рассказывая обо всех новостях. Маша слушала вполуха, не сильно вслушиваясь, просто было приятно слышать родной голос, купаться в доброте материнской любви и безусловном принятии.

‒... говорят, изменили статью, представляешь? До сих пор не могу поверить, что такое возможно! Я так надеялась, что все ошибка! — мама расстроенно причитала, видимо, рассказывая о чем-то неприятном.

‒ Да? ‒ не поняла Маша, ‒ о чем это ты?

‒ Ну я же тебе рассказывала! Девчонка из твоей школы утверждала, что встречалась с ним в прошлом году, когда ей еще 16 не было, а теперь вдобавок поменяла показания, говорит, он ее принудил! Так что его задержали, тут уже подпиской не отделаешься, будет сидеть до суда!

‒ Мам, кого задержали? О ком речь? — Маша чуть не кричала, чувствуя, что душа сжимается от наступающего грозовым фронтом страха, предчувствуя беду.

‒ Да учителя вашего — Германа Сергеича! Разве я тебе не рассказывала? Помнишь, он у вас физику вел? Кошмар какой, как подумаю, что ты к нему на индивидуальные занятия ходила...

Мама продолжала что-то еще говорить, то причитать от жалости и недоверия, то гневно сверкать глазами, что накажут виновного, но Маша уже не слышала. В голове стучало набатом: Герман, ее Герман арестован за сексуальные отношения с несовершеннолетней! И это — не она!

В ту ночь Маша не смогла заснуть. Утром она пошла в деканат и оформила отпуск. Ей пошли на встречу, хотя до конца семестра оставалось меньше двух недель. Они предупредили ее, что если она пропустит сессию в январе, то ее стипендию аннулируют.

Маша ни на мгновение не сомневалась, что Герман не виновен. Лежа в постели и глядя в темноту широко открытыми глазами, она впервые за много месяцев позволила себе подумать о нем. Она перебирала и рассматривала под лупой самые мелкие детали своих воспоминаний и понимала - нет, это точно не он, он не может сделать такое!

Она купила билет на следующий рейс и улетела домой, никому ничего не объясняя. Хасан писал ей что-то и приглашал на свидание, но Маша даже не стала отвечать.

Когда она пришла домой, ее мама испугалась до потери дара речи.

- Машенька! Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? - воскликнула она, встревоженная.

- Мама, ты помнишь мужчину, с которым я встречалась? - спросила девушка с порога, не в состоянии больше терпеть эту тяжесть одна. - Это был Герман.

Мать побледнела и опустилась на стул, глаза наполнились слезами.

- И он сделал это и с тобой?... - вскрикнула она словно ударенная клинком в самое сердце. Она не могла поверить, что позволила такое случиться единственной дочери!

- Мама, проснись, - потрясла ее Маша за плечи. - Это не правда! Он не мог этого сделать! Я знаю!

- Доченька, откуда ты можешь знать? Когда сама же попала в его ловушку? - беспомощно заплакала женщина.

- Какую ловушку, мама! Я сама его преследовала и он никогда не сопротивлялся! Ты не видишь? Я люблю его! Я должна помочь ему!

Маше пришлось все рассказать. Старалась не вдаваться в детали, краснела, но утаить от матери даже нелицеприятные подробности было сложно. Говорила страстно, преданно, так важно было хоть ее убедить, заставить поверить, тогда была надежда, что поверят и другие.

Мама вытерла слезы, поджала губы.

‒ Не ожидала такого от тебя... я верю, что ты ему веришь, дочь... Но ты была несмышленой девочкой, а он взрослый мужчина... Если для тебя это так важно — действуй! Правда, не знаю, как ты сможешь помочь ему, говорят, свидетельские показания очень серьезные.

‒ Пожалуйста, дай мне несколько дней, не говори папе пока, ‒ взмолилась Маша, понимая, что просит слишком о многом. Мать гневно сверкнула глазами, но кивнула, соглашаясь.

Первым делом Маша узнала, какой адвокат представляет Германа и договорилась о встрече. Чуть ли не с порога, нисколько не смущаясь, заявила, что была любовницей Германа в то время, что якобы он крутил шашни с жертвой, и что может доказать это и подтвердить его алиби, если нужно. Пожилой, лысоватый мужчина слегка неопрятного вида, долго внимательно разглядывал ее, прежде чем что-то сказать, затем тяжело вздохнул, признавая за ней право требовать от него содействия.

‒ Теперь понятно, почему он не хочет защищаться, ‒ с грустной усмешкой произнес он. ‒ Я все гадал, за что он себя наказывает? Ведь показания этой истерички такие хлипкие! А это он не за нее себя винит, а за Вас!

Маша вспыхнула.

‒ Я давно достигла возраста согласия на момент начала наших отношений!

Адвокат хрипло хохотнул, забавляясь ее шапочными познаниями в криминальном производстве и детской горячности, с которой защищала его клиента.

‒ Однако я не буду просить о включении вас в список свидетелей! Если станет известно, что у него были отношения с ученицей, это только усилит его негативный имидж. Возраст для меня не имеет значения!

Маша была отчаяна и задумалась. Ей казалось, что все так просто — прийти, рассказать все, взять вину на себя, разоблачить эту неизвестную дурочку и все будет хорошо — его освободят.

‒ У вас есть материалы дела? Можно мне их посмотреть? ‒ попросила она со слезами на глазах. Николай Иосифович указал на пустой рабочий стол и передвинул толстую папку.

Маша провела в кабинете всю оставшуюся часть дня, перечитывая показания свидетелей. Дарья Дмитриевна Кузнецова — Истица, сейчас ученица 10-го класса, зарегистрированная в психо-неврологическом диспансере с тринадцати лет, лечилась от психозов и депрессии, были случаи попыток суицида. По заключению психиатров, она сейчас находится в стабильном состоянии, но склонна к лжи и манипуляциям. Гинекологическое обследование подтвердило, что она не является девственницей.

Маша пыталась вспомнить эту девочку. Она почти не обращала внимания на тех, кто был младше ее, как и большинство старшеклассников. Тем не менее, глядя на фотографию, она припомнила бледную девушку с постоянно движущимися глазами и длинными светло-русыми волосами. Сердце замерло — она была очень похожа на Машу саму — низкого роста, худенькая, с большими глазами. Навеялась ужасная мысль: а если все это правда? А Герман на самом деле педофил, который искушает девочек определенного типажа? Но сразу же Маша отбросила эти сомнения со злостью, вспомнив его благородство, терпение и любовь к сыну — нет, он не способен на такое! Мир может рухнуть, все может перевернуться с ног на голову, но она никогда не поверит, что он сделал это.

Было очевидно, что путанные, меняющиеся показания Даши не заслуживали доверия. Но по настоянию ее родителей дело закрутилось. Следователь опросил соседей, подтвердивших, что к Герману ходила молодая девушка с длинными, светлыми волосами и в клетчатой, школьной юбке. Маша закусила губу — все же они были абсолютными профанами в шпионских играх, раз многие видели ее, Машу, когда она приходила к нему.

Но самыми тревожащими были показания бывшей жены Германа, Оксаны, рассказавшей о словах сына, говорившего о девочке Маше, бывшей подругой его папы.

‒ Ребенок же говорит обо мне, называет мое имя! — воскликнула она, прервав рабочую тишину.

Николай Иосифович недовольно оторвался от компьютера, за которым работал. Вот свалилась же ему на голову эта дурочка влюбленная! Жалко парня, конечно, ни за что страдает, но его то возможности тоже не безграничны.

‒ Показания ребенка не могут быть прикреплены к делу. Только показания матери. Но это косвенно может повлиять на решение суда — Маша-Даша — решат, что малыш ослышался.

‒ А нельзя вообще изъять?

‒ Можно было бы. Но в них и много полезного для клиента — о моральном облике, отцовских качествах. К сожалению, свидетеля не вызвать в суд, только письменные показания — те, что есть, — объяснил адвокат.

‒ А почему не вызвать? — удивилась Маша.

‒ Она уехала из России, на пмж к жениху в Новую Зеландию. И мальчика забрала. Как только отца арестовали, подсуетилась, получила разрешение на выезд.

Машу внутренне скрутило от боли. Она представила, каким ударом стало для Германа потерять Марка, в котором он души не чаял. Неудивительно, что он совсем раздавлен, не ищет путей для выхода из сложившейся ситуации.

‒ Подождите, ‒ вспомнила Маша, ‒ Герман виделся с одной женщиной до меня. Возможно, она сможет как-то помочь?

‒ А! Вероника Степановна Гладкова? Она уже рассказала, что подозреваемый прекратил общение с ней без объяснения причины еще в марте, как раз тогда, по словам Кузнецовой, он стал заставлять ее приходить к нему домой.

Маша схватилась за голову, застонала. Знала же, чувствовала, что он только для нее, что он не такой человек, чтобы иметь много женщин, что она единственная для него и все равно ревновала. В какой-то мере она отомстила ему по-детски за это, не рассказав сразу правду о предложении из университета.

Адвокат посмотрел на девушку с вопросительным выражением лица.

Маша покачала головой и снова вернулась к чтению.

Снова и снова она читала показания Дарьи и что-то беспокоило ее в них. Что-то было не так, но она не могла понять, что именно. По словам девочки учитель приставал к ней в своем кабинете после уроков. А потом он оставил свой адрес, чтобы она приходила к нему, грозясь рассказать всем, если она откажется.

Маша еще раз перечитала — ″в пятницу, 21-го ноября... ″

Вот! Она вдруг пошлепала себя по лбу. Это был тот день, когда они с Юрой остались до поздней ночи на факультативе после эксперимента с Германом! Девочка не могла знать об этом и солгала!

‒ Если я найду свидетеля, который подтвердит, что 21 ноября в указанное время не могло произойти то, что предполагается в первом случае насилия — это поможет? — воскликнула Маша, вскакивая из-за стола и сжимая кулаки от напряжения.

‒ Ну... ‒ адвокат задумчиво посмотрел на девушку со складками на лбу, свидетельствующими о его размышлениях, ‒ это не помешает... Если с самого начала все было ложью, то кто может гарантировать правду в остальном?

Маша чуть было не кинулась ему на шею от радости.

‒ Погоди ликовать, ‒ попридержал ее пыл пожилой, умудренный опытом мужчина. ‒ Нам бы еще показания соседки как-то нейтрализовать. Чтобы так уверенно не утверждала, что именно Дашу видела, приходящей к Герману... Есть идеи? ‒ он хитро улыбнулся, поглядывая на девушку.

Маша впервые за эти дни весело засмеялась. Ох, Алевтина Платоновна, заваривайте чай, ждите в гости девушку с русой косой.

‒ Ну что ж... как найдешь свидетеля, звони, попрошу о его допросе, ‒ напутствовал адвокат прощающуюся Машу. — Еще надо бы Веронику спросить, чем черт не шутит, вдруг и у нее есть клетчатая юбка? А то волосы то у нее тоже под описание подходят...

***

Встреча с соседкой Германа прошла как по маслу. Было видно, что блюстительница общественной нравственности сразу узнала Машу, когда девушка позвонила в ее дверь, спросить не знает ли она где Герман.

‒ Я только вернулась, а он на звонки не отвечает, дома нет. Волнуюсь ужасно, ‒ с непритворными слезами на глазах поведала она пожилой, интеллигентной даме.

Та в ответ поохала сочувственно, но промолчала, что знает об аресте Германа Сергеевича. Как Маша и ожидала, предложила пройти в квартиру, выпить чаю. Девушка отказалась, будучи очень расстроенной.

‒ Что-то вы давно не захаживали, дорогая, ‒ любопытно поинтересовалась старушка.

‒ Меня после магистратуры на стажировку за границу пригласили, ‒ не моргнув глазом, солгала Маша, махнув копной светлых кудрей, не прикрытых шапочкой, на прощание.

‒ Постойте, милая, как с вами связаться? ‒ спохватилась Алевтина Платоновна, но Маша уже выбежала из подъезда.

Вторая встреча, которая предстояла перед ней, оказалась гораздо более сложной, чем первая. Ей нужно было встретиться с Юркой и убедить его помочь Герману. Когда она позвонила ему, он не проявил удивления и легко согласился на кофе в центре города.

За полгода, которые они не виделись, Юра изменился. Он стал увереннее, спокойнее и заметно подкачался – мышцы его плеч выглядели очень рельефными под обтягивающей водолазкой. В его всегда мрачных глазах появилась какая-то высокомерная наглость. После обмена приветствиями и поверхностными разговорами о школе и бывших одноклассниках Маша перешла к делу. Она кратко описала ситуацию, думая, что он уже знает все подробности, и попросила подтвердить, что факультатив по физике 21 ноября прошлого года закончился значительно позже обычного.

Юра небрежно развалился и внимательно выслушал ее, его глаза заблестели злорадством.

- Я уже догадывался, что ты попросишь меня о помощи этому странному типу, - сказал он насмешливо.

Маша была ошеломлена и не понимала причин его враждебного тона и намеренной грубости.

- Прости? - прошептала она с закрытыми глазами.

- Я знаю, что ты с ним встречалась интимно, - нахально заявил парень.

- Что? Это неправда! Какие глупости, Юра! - попыталась оправдаться девушка.

- Не сердись. Я видел, к кому ты убежала после выпускного. Сложил два и два. Им своего достаточно! Тебе же еще не исполнилось 18 лет, - провозгласил Юра с самодовольным видом.

- Это не твое дело! - возмутилась девушка. Затем она осознала свою ошибку, когда он сердито нахмурился. - Прости! Не уходи!

- Я не собираюсь помогать ни ему, ни тебе! - отрезал парень.

- Юра, пожалуйста, выслушай меня. Ты лучше меня знаешь, что все, что говорит эта девчонка – ложь! Я не знаю, зачем ей это, но это не про него! - в отчаянии закричала девушка.

‒ Шалава малолетняя, — согласился Юра, ‒ про нее все парни знали. Видно, зад свой прикрывает или цену набивает, популярности захотелось! Но мне то какая разница? ‒ ощетинился он.

‒ Юра, но Герман же был хорошим учителем. Он реально болел за нас всех. В том числе благодаря ему, ты сейчас там, где есть.

‒ Ага, и благодаря ему, ты трахалась с ним, а не со мной! ‒ взвился парень, заново ощущая горечь пережитой обиды. Ему нисколько не было жалко Германа, пусть помучаются оба теперь!

‒ Юра, прости меня. Я глупая была. Но он то перед тобой ни в чем не виноват! Я ведь не прошу лгать, просто сказать, как есть, помочь невинному человеку, ‒ попыталась надавить на Юрину благородную сторону Маша.

Тот засопел. Все же все еще был неравнодушен к ее слезам, сразу изнутри поднималось желание защищать, оберегать, лелеять.

‒ Маш, это больше года назад было! Кто мне поверит?

Маша возликовала — он почти согласился!

‒ Юрочка, но ты же вел ежедневник, все записывал. Не поверю, что не сохранил!

Парень снова нахохлился. Он и раньше стеснялся этой своей внутренней потребности иметь письменное подтверждение всего пережитого, только Маша об этом и знала, а теперь сама же просит раскрыть эту слабость, чтобы помочь ее любовнику!

‒ Допустим... ‒ с нажимом произнес он. ‒ Допустим, сохранил. Допустим, дам показания. Что мне с этого будет?

Маша заглянула в побледневшее, жесткое лицо и вздрогнула, настолько явно в нем читались хищный, мужской голод и желание обладания. Она не знала его таким. В тот вечер год назад, когда он чуть ее не изнасиловал, эта нужда накрыла его впервые, заставив потерять контроль. Теперь он заматерел, прекрасно понимал, чего хочет, и явно знал, как этого добиться.

Переписанный текст:

Внезапно она съежилась, испугавшись.

- Если ты хочешь... я могу переночевать у тебя, - прошептала она еле слышно, склонив голову вниз, стесняясь встретиться с его взглядом и показать свой страх.

- Я хочу настоящего тебя, Маша, - он потребовал, сильно сжимая ее руки, протянутые через столик. - Без притворства. Больше не делай вид, закрывая глаза и открывая ноги. Понятно?

Она кивнула. Серебристые дорожки слез текли по ее розовым щекам.

- Ты должна быть только со мной, без каких-либо фантазий о нем! - продолжал он настаивать Юра, не замечая, что она уже полностью под его властью. - Как было в школе, когда ты жаждала меня и не его! Иначе пусть он гниет за решеткой! Мне все равно! Знаешь что делают с изнасилователями? Не хочешь такого для него? Согласна?

Маша все ниже и ниже склоняла голову под оскорбительными словами. Он знал ее слабое место, он знал, что она сделает все, чтобы спасти своего любимого. Пусть не для себя, но он будет жить свободно, со своей репутацией, освобожденной от подозрений. У них все равно нет шансов. Он не любил ее, легко бросил летом, и даже вернуть обратно не примет ту, которая побывала в объятиях других мужчин.

- Хорошо. Я согласна. Только помоги ему.

***

Они договорились о том, что Юра снимет комнату в отеле и отправит ей адрес. Очевидно, боясь того, что она передумает, на следующее утро он отправил сообщение о том, что будет ждать ее в 3 часа по указанному адресу - 4Б.

Маша сказала родителям, что проведет вечер с одноклассниками и вернется поздно. Мама посмотрела на нее настороженно и прошептала лишь одно слово — «Один». Время подходило к концу: завтра Машка обещала рассказать все отцу. Пока он не знал ничего, полагая, что его дочь, как лучшая студентка, закончила семестр раньше. Нет, папа, конечно же, ничего ей не сделает; он будет громить и возмущаться, а потом простит. Но после этого она больше не сможет лгать и уходить тайком - она боится потерять его любовь и доверие.

Прежде чем отправляться в отель, позвонила Николаю Иосифовичу и назвала имя, телефон и адрес Юры, обрисовав привычку парня вести скрупулезные записи обо всем на свете.

‒ Что ж, неплохо. Я потребую его вызова. Посмотрим, к чему это приведет. Суд назначен на 29 декабря... Да, кстати, соседка отозвала показания, заявила, что приходившая к Герману девушка точно не Кузнецова. Хорошая работа, коллега, ‒ одобрительно пошутил он.

Маша положила трубку. До дня суда еще столько времени! Как он там? Один, в застенках, среди преступников? Душа заболела. Захотелось снова позвонить адвокату, попросить о встрече, но передумала — что она ему скажет? Снова будет навязываться со своей любовью? Ей не нужна его жалость. воздуха. Повалил на кровать, сразу коленом раздвигая ей ноги, заставляя распахиваться ему на встречу. Не заботясь застежкой, стянул лифчик наверх, оголив грудь, впиваясь губами и зубами в соски, сжимая до боли, пока Маша не начала вскрикивать от каждого неумолимого укуса, сама не поняв как, но начиная возбуждаться, загораясь от его неудержимой, примитивной ярости. Нетерпеливые руки парня потянулись вниз, схватились за резинку трусиков и быстро стянули их, высоко приподнимая ноги девушки, чтобы сразу снова широко развести их, подхватить ладонями под бедра, приподнимая аккуратную, обнаженную киску к жаждущим губам. Он обрушился на нее как ураган, без жалости, без сомнений, неумело, но с первобытной страстью, ведомый лишь инстинктом. Маша лихорадочно металась по постели, не понимая, что происходит. Думала, будет оставаться прохладно-безразличной, как с Хасаном, что придется изображать возбуждение, страсть, наслаждение. Но этого и в помине не было — он каким-то образом повел ее за собой, сметая все ее заслоны, которыми она огородила душу. За считанные минуты довел ее до края и беспощадно сбросил в пропасть, наслаждаясь ее криками, ритмично подергивающимся под его пальцами и языком лоне, ароматной росой, которую она щедро изливала.

‒ Марина, ‒ тихо прошептал Юрий, смотря на ее лицо, которое изменилось до неузнаваемости в пике удовольствия. Она была с ним здесь и сейчас. Его присутствие полностью заполнило ее мысли, душу и кровь. Это он сделал с ней и больше никто. Праздник радости бурлил внутри нее, словно алкоголь.

Но внезапно она разрыдалась. Слезы текли избыточно, словно у ребенка. От слишком ярких эмоций, от чрезмерного наслаждения, от осознания предательства своего тела, которое так безудержно поддалось удовольствию.

Она могла простить Хасана, сердце осталось нетронутым его поступком, но как она могла простить самой себе?

‒ Марина, Машенька, ‒ Юрий обнял ее и гладил плечи, волосы и спину. Он не мог вынести видеть ее страдание таким открытым и глубоким. ‒ Не плачь, дорогая, все будет хорошо. Я не трону тебя, не бойся.

‒ Нет, ‒ хнычет Марина, в панике поднимая красные и слезами заплывшие глаза, ‒ у нас была сделка!

Она пытается успокоиться, прижимается к нему и суетливо его гладит, ощущая твердость в его промежности. Он ее хочет! Он не сможет отказаться от этой сделки.

‒ Глупая. Ты такая глупая, Марина, ‒ Юрий беззлобно смеется и отстраняется от нее. Встает и начинает одеваться.

Марина смотрит растерянно. Неловко натягивает простыню на себя, вдруг стесняясь своей наготы.

‒ Я дам показания, Марина. Как мы договаривались. Тебе ничего не должно быть. Мы расчетливые люди.

Юрий разворачивается и выходит из комнаты насвистывая довольно. Оставляет Марину плакать, разбитую его жестокостью и своей слабостью.

***

Недели до суда медленно ползут как черепаха. Марину не заботят новогодние хлопоты, она сидит в родительской квартире, в своей комнате и может только молиться. Как она договорилась с матерью, она рассказала всю правду отцу, после чего он перестал разговаривать с ней. Его разочарование было настолько плотным и густым, словно слой липкой пыли осел повсюду. Мама тоже все больше молчала, понимая ее до некоторой степени, но также чувствуя себя ответственной за безрассудные поступки дочери и страдая вместе с ней.

Маша изредка встречалась с подружками, но была слишком подавлена, чтобы разделить их веселье. Катька по большому секрету рассказала, что ее Ванечка сделал ей предложение, и они собираются пожениться в начале лета. Маша искренне была за нее рада, но сердце сжалось — от собственной неуемной тоски и одиночества.

В день суда просит Николая Иосифовича провести ее в зал. Там прячется в уголке, тихонько наблюдая за происходящим. Адвокат, сбросивший свою уныло-затрапезную маску, показал себя настоящим профессионалом, лихо оперируя имеющимися фактами. Девочка в очередной раз запуталась в показаниях и разрыдалась, отрицая все сказанное. Дальнейшее было больше похоже на фарс. Немногие свидетели быстро отвечали на четкие вопросы, лишь добавляя ощущения абсурдности ситуации. Как правоохранительные органы вообще могли возбудить уголовное дело на таких шатких основаниях? Судья вынес оправдательный приговор и посоветовал родителям Даши всерьез заняться ментальным здоровьем дочери.

Герман, похудевший, осунувшийся, с синяками под измученными, серыми глазами выслушал заключение суда без особой радости. Из-за прихоти взбалмошной девчонки его жизнь была разбита вдребезги — он потерял работу, репутацию, друзей, многие никогда не поверят, что дыма без огня не бывает, а, главное, самое дорогое — сына. Безразлично окинул глазами полный народа зал, Маша втянула голову в плечи, но он ее не заметил, пожал руку адвокату и с достоинством направился к выходу.

***

Маша уже почти смирилась с мыслью, что это была их последняя встреча, когда на утро 31-его курьер позвонил в дверь и вручил ей большую, продолговатую коробку. В ней был букет белых садовых ромашек с крупными, мясистыми головками. Холодным, зимним днем они выглядели еще более дико, чем ко всему привычные розы. В карточке было всего два слова — ″спасибо, Мэри″.

Ладони мгновенно остыли, сердце начало биться быстрее. Он вспомнил о ней! Он не забыл! Суматошные мысли прервались звонком телефона. Сообщение пришло с неизвестного номера — "Пообедаешь со мной?"

Маша, с трепетом в сердце, еле попадая пальцами по кнопкам, быстро написала ответ: "Да. Где?"

Она получила адрес уютного кафе, которое находилось недалеко от её дома — безопасное место, где все будут видеть друг друга.

"Мама, я выйду прогуляться?" — спросила Маша у своей матери, которая занималась нарезкой новогодних салатов и смотрела Иронию Судьбы. Родители отправлялись в гости к друзьям для празднования Нового Года, но папе больше всего нравился 1 января, когда можно было открыть холодильник и насладиться разносолами, провести весь день перед телевизором и не беспокоиться о готовке. Он и так не мог себе позволить много полакомиться в гостях из-за своего желудка.

Мама внимательно посмотрела на дочь — на её лихорадочно красные щеки, сияющие глаза и нервно обкусанные губы. Она безнадежно вздохнула, поняв всё, и молча крепко обняла Машу. Пусть у неё всё наладится! Её сердце разрывалось от боли за неё.

"Позвони мне, если что случится," прошептала она тихо.

Маша зажглась от надежды, которую она прочитала в этих словах. Она попыталась сдержаться и не думать, что его приглашение значит что-то большее, но это было трудно — её голову уже наполнились яркими и горячими образами.

Немного задыхаясь и возбужденная, она вбежала в кафе на пятнадцать минут раньше оговоренного времени. Герман уже ждал её.

Увидев её, он поднялся со стула, аккуратно пододвинул для неё стул, приветливо улыбнулся, как чужой.

‒ Здравствуй... — несмело произносит Маша, мигом растеряв весь свой пыл от его формального обращения. Они не виделись полгода, от его близости дрожат коленки, но она старается успокоиться, принимая обозначенные им правила игры.

Он изменился. Глаза, раньше смотревшие прямо и уверенно, теперь словно погасли, резко обозначились морщины, выдавая внутренний надлом.

‒ Маша, Николай Иосифович рассказал, что ты очень помогла с моим делом, ‒ начинает он, когда им приносят заказанный кофе и тарелки с присыпанным сахарной пудрой пирогом. Машке кусок в горло не лезет от его длинных преамбул. ‒ Я очень тебе благодарен. Ты не должна была этого делать для меня. Спасибо.

Маша бледнеет, ощущая поднимающийся из глубины гнев. Он для этого ее позвал, чтобы поблагодарить лично?

‒ Я сама буду решать, что должна или не должна делать! — с вызовом отвечает девушка.

‒ Конечно... — Герман заметно растерялся, опешил от ее неприкрытой враждебности, никогда не думал, что его ласковая, светлая девочка может пускать такие молнии из глаз.

‒ И благодарность свою можешь при себе оставить! — добила его Маша. И тут же выдохлась, почувствовав, что все силы ушли в эту неожиданную вспышку.

‒ Прости, Маш, не хотел тебя обидеть, ‒ просит прощения мужчина, перехватывая ее тонкие, заледеневшие пальчики, поглаживая, успокаивая, вспоминая, как любила она нежно пробегать ими по его лицу, телу, рисуя одной ей ведомые узоры. ‒ Не надо, ‒ просит Маша, когда он легонько касается пульсирующей жилки на запястье.

‒ Извини. Не смог удержаться, ‒ виновато отдергивает руки Герман.

Слезы наводят грусть в глазах Маши. Он не изменился, по-прежнему считает ее маленьким ребенком и соответствующим образом себя ведет.

‒ Как я устала от того, что ты за меня все решаешь! ‒ шепчет девушка, печально смотря в его изумленные глаза.

‒ Маша! Так не бывает! — Герман ошеломлен до глубины души. Ее свобода всегда была для него самой ценной. Он забрал у нее невинность, ее любовь, это то священное, что он забрать не мог. Он чуть не умер тогда, отказавшись от нее, чтобы дать ей возможность улететь, развернуть крылья. — Я всегда хотел, чтобы ты сама принимала решения!

‒ Ты освободил меня от себя? Считаешь себя таким благородным? Спасибо! — Машу охватывает злость, она хочет наброситься на него кулаками, выцарапать его глаза.

‒ Маша! Я лишь предоставил тебе выбор! ‒ восклицает он, теряя последние признаки своей безразличности. Он был глупцом, если думал, что спустя все эти месяцы они смогут увидеться и поговорить, не задевая старые раны — те раны казалось затянулись, но любое прикосновение вызывает новую кровь. — Думаешь, мне было легко?

‒ Ты лишил меня его! Отмахнулся от меня как от глупого ребенка, решив за меня, что для меня лучше!

Для девушки слишком больно, ком затаившихся обид разрывает ей горло. Вскочив и не в состоянии продолжать этот разговор, она выбегает на мороз в одной тонкой кофте, забыв куртку на стуле. Пробежав несколько шагов, она вдруг сгибается пополам и обхватывает себя руками, пытаясь удержать колющую пустоту внутри, которая затягивает ее словно черная бездна. Из горла вырываются хриплые рыдания, но глаза остаются сухими и безжизненными.

Подбежавший мужчина обнимает сзади горячими руками, прижимает к себе, удерживая на весу, пока она брыкается, не позволяя вырваться. Разворачивает к себе, впечатывает в свое тело, предлагая тепло и поддержку.

‒ Маша, Машенька, любимая, чудо мое, горе мое луковое, ‒ шепчет он, обнимая крепче и крепче, боясь снова потерять. Ему все равно, что на них смотрят как на сумасшедших — раздетых, обнимающихся на улице посреди зимы, все равно, что узнают, только бы она была рядом. Когда маленькое, хрупкое тело, замершее напряженным зверьком в его руках, наконец расслабляется и Маша начинает безудержно всхлипывать, намочив горючими слезами его рубашку, он облегченно выдыхает. Простила... Все еще любит... С остальным можно жить.

***

Сидя в знакомой мазде, Маша трепетно вбирает в себя забытые запахи, ощущения, тревожно вздрагивает, то и дело касаясь его руки на рычаге переключения передач, чтобы убедиться, что все происходит на самом деле, боясь проснуться и понять, что все снова оказалось сном, развеявшись с первыми лучами утра. Все еще всхлипывает, но уже не отчаянно, бессильно, а больше от невозможности удержать в себе ощущение безграничного счастья. Без него жизнь ее была проста и прозрачна, как стремительный луч света, бежавший к цели, встретившись с ним он преломился, распался, раскрасив жизнь всеми цветами радуги.

В его маленькой квартирке ничего не изменилось — также чисто и аккуратно, но в то же время пусто, гулко, как в склепе. Маша кидается раздвигать занавески, наполняя комнату сероватым зимним светом. Оглядывается, не понимая причины этой мрачности. Что не так, что исчезло от сюда, что придавало этому месту то теплое ощущение уюта и дома?

‒ Мне нужна ёлка, ‒ вдруг решает она. ‒ У тебя есть игрушки?

‒ Сейчас? ‒ удивленно поднимает брови Герман. Он также ощущает эту пустоту, но думает, что её стоит заполнить другим, более прозаичным способом.

‒ Да, — Маша кивает. ‒ Поехали? ‒ умоляюще смотрит.

Может ли он отказать ей в такой мелочи?

Они отправляются по магазинам. Находят немного грустную ёлочку в горшке, но для Маши она выглядит самой замечательной и разноцветной красавицей. Покупают коробку шариков, гирлянду, много еды на вечер. Всё-таки сегодня Новый Год, нужно праздновать!

″Если не пишешь, предполагаю, всё хорошо? ″ — приходит сообщение от мамы.

″Да!!! ″ — Маша слишком радостна, чтобы на долго отвлекаться от любимого.

″Ждём вас завтра тогда. Дольше я папу не удержу! ″ — предупреждает мать.

″Спасибо, мама. За всё! ″

Герман заглядывает через плечо, быстро просматривает её переписку.

‒ Поздравь его от меня, с наступающим, ‒ подшучивает он.

‒ Сам поздравь, ‒ мстительно отвечает Маша. Пусть и не думает, что легко избавился от этого, её папа не будет размахивать кулаками, но он найдёт подходящее слово.

‒ Жду — не дождусь, ‒ ласково постукивает пальцем по сморщенному носику. Тоже мне — испугала. Он готов для неё сделать всё возможное.

Дома, аромат хвойными заполняет воздух, ёлка украшена и правда создаёт небольшое новогоднее чудо, наполняя пространство сверканием благости и искр. Из кухни доносятся ароматы еды, за окном начинается снежная буря, но Маше с Германом нет до этого дела. Девушка немного беспокойно оглядывается на мужчину из-под прикрытых ресниц, боясь близости.

‒ Иди ко мне, маленькая. Не бойся, — просит он, протягивая руку. Он истосковался по ней, хочет зарыться в щедрое, роскошное тепло ее тела и оставить позади все, что произошло. Маша нервничает, забыла его, по новой открывая для себя естественность его присутствия рядом.

‒ Хочешь в душ? ‒ спрашивает Герман. Все же она у него болотная фея, вода всегда помогала ей расслабиться.

Кивает.

Позволяет медленно раздеть себя, как в тот первый раз, по-тихоньку заново привыкая к его рукам, горящим глазам, большому телу так близко от ее. Герман не дает ей и пальцем пошевелить, аккуратно намыливает, взбивая пену на дрожащем теле, водит губкой, ополаскивает.

‒ Подождешь минутку? ‒ просит после того, как помог ей выбраться из ванны, закутав в большое полотенце. Сам быстро скидывает одежду и встает под душ. Член его, налившийся желанием, слегка подрагивает в такт энергичным движениям. Маша смотрит во все глаза, судорожно сглатывает, ощущая, что холод наконец оставил ее внутренности, а изнутри поднимается знакомая горячая волна, грозя все затопить на своем пути.

‒ Герман... я должна признаться тебе... я... — отворачивает голову, стыдясь, что не сумела сохранить ему верность.

Видя виновато склоненное личико, нетрудно догадаться, что ее гложет. Сам виноват. Прогнал. Не мог же он рассчитывать, что она, такая хорошенькая и очаровательная, останется без мужского внимания? Тем более, что и сам монахом не был, пытаясь забыть ее в случайных, коротких встречах с незнакомками.

‒ Маш... для меня это неважно, ‒ искренне заверяет, стараясь не представлять ее с другими. Есть вещи, которые лучше не знать и просто оставить в прошлом. Обнимает побледневшее личико ладонями, заставляет посмотреть на себя. ‒ Давай начнем с чистого листа? Хорошо?

Его губы, опустившись на ее рот, вызывают воспоминания. Нет ничего более волшебного, чем его нежные и страстные поцелуи, которые запомнились ее губам так ярко, ласкают так тонко, касаясь кончиком языка ее возбужденной нижней губы, утверждая свое право на нее без колебаний и сомнений.

Он берет ее за руку и ведет в комнату, кладет на кровать, скидывая полотенце. Ее кожа блестит при свете разноцветных огоньков новогодней елки, волосы спускаются шелковистым покрывалом вокруг ее румяного лица с глазами бездны. Маша мерзнет от прохладного воздуха, и он тут же прикрывает ее собой, чтобы не замерзла.

Как быстро он становится ближе как прежде, как легко справляется со своим смущением словно никогда не было разлуки. Ничего нет более естественного, чем быть под его контролем, забывая о дыхании и трепетании, а затем вскрикивать от каждого прикосновения. Его руки, его губы везде одновременно, ласкают ее, будят, доставляют безумие страсти, сжигая все те мучения, которые она пережила без него. Маша тяжело дышит, стонет, утопает руками в его густых волосах. Герман жаждет ее сильнее всего и настойчиво исследует ее интимную зону, стремясь принести блаженство перед тем как проникнуть в нее. Маша откликается на каждое искусное движение с лихорадочным восторгом, поднимается все выше, но не может достичь оргазма. Что-то мешает ей успокоиться и отключить разум. Ей нужно что-то другое, что-то более значительное.

- Герман, дорогой, подожди,- прошептала она приковывая его к себе своими голодными глазами большого серого волка.- В то время мы не успели сделать одну вещь. Сейчас я этого хочу.

Он с сомнением смотрит на нее, догадавшись, что она просит взять ее в попку. В глазах ее какая-то отчаянная, звериная тоска. Понимает, что это не блажь сейчас, она и в самом деле слишком далеко зашла на пути наслаждения, ей нужен гораздо более сильный импульс, чтобы отпустить себя, вернуть себя ему.

Встает с постели, достает из антресолей до боли знакомую коробку.

‒ Без игрушек, ‒ шепчет девушка, ‒ просто сделай это.

Его напрягает этот вдруг ниоткуда взявшийся мазохизм. Ложится на бок, привлекая к себе, пытаясь понять. Она неистово трется об него, закидывает ногу на бедро, прижимаясь абсолютно мокрой щелкой к члену, суматошно закатывает будто пьяные глаза — явно на пределе, до разума сейчас не достучаться. Аккуратно подготавливает ее, смазывая заднюю дырочку. Она ели пропускает его пальцы, слишком узенькая, нетронутая, маловероятно, что за время без него Машка умудрилась не только попробовать, но и полюбить анальный секс.

Герман перекатывается на спину и помогает девушке устроиться на нем верхом.

‒ Попробуй сама, ‒ велит он, ‒ только не торопись, маленькая, — стискивает набухшую грудь, перекатывает соски, давая ей время.

Маша обхватывает ладошкой его член у основания, приподнимается и направляет в себя, опускаясь на него попкой. От чрезмерного давления и резкой, острой боли слезы брызгают из глаз, но она сжимает зубы, рычит и продолжает насаживаться на негою

Герман в ужасе видит перекошенное болью лицо девушки и тут, наконец, понимает, что происходит:

″Вот, дурочка! Да она же наказывает себя! ″

Он быстро поддерживает ее, ловко удерживая под бедрами и предотвращая продолжение самопорицания. Встает, осторожно целует искривленные губы.

‒ Не надо так, Маша. Не через боль, ‒ просит он, надеясь на ее понимание.

Маша дергается, беспомощно смотрит на него, глаза наполняются слезами. Упрямо поворачивает голову, не желая останавливаться.

Герман усмехается безрадостно — да, она остановится здесь, она сжала его член как тиски, ни вперед ни назад.

‒ Нет нужды в этом, моя хорошая. Ты не виновата передо мной. Это моя вина! Я так хочу тебя! Хочу видеть тебя счастливой, малышка. Хочу радости для тебя, а не боли.

Его слова, ласковые губы и глаза полные любви производят нужное воздействие. В Машиной решительности появляется трещина, по ее щекам стекают слезы, ее дрожащие губы отзываются на поцелуи, девушка незаметно расслабляется, чувствуя, как исчезает боль, оставляя запредельное чувство растянутости и полноты. Герман замечает изменение в ней и немного ослабляет хватку на ее бедрах, позволяя ей продолжать в своем комфортном темпе.

Он видит на откинутой назад голове, испарине на шее и ключицах, что если боль не полностью ушла, то его девочка начала испытывать другие чувства. Она двигается на нем вверх-вниз маленькими толчками, стонущая от ярких, непонятных, порочных, но сладких ощущений. Всего один раз он помогает ей слегка давя на талию, чтобы она почувствовала его полностью. Затем он сосредотачивается на ее жаждущем и возбужденном клиторе, ласкает его поглаживаниями и постукиваниями пальцами внутри нее. Он не отпускает ее распухшие от поцелуев губы и слышит ее громкие крики блаженства.

Оргазм не заставляет себя больше ждать. Девушку трясет, как на электрическом стуле, стоны непрекращающейся трелью льются из горла. Герман подхватывает ее, снимая с себя и быстро перекатывается вместе с ней, подминая ее под своим телом. Еще мгновение, чтобы стянуть презерватив, и тут же одним сильным движением входит в нее, упиваясь ее тесной, подрагивающей от неутихающего оргазма плотью. Ему самому хватает всего нескольких движений, чтобы догнать ее и излиться в самой глубине ее жаркого лона, вызвав в ней новую волну экстаза. Лежит на ней, настолько вымотанный, что не в силах приподняться, чтобы не раздавить, покрывает благодарными поцелуями раскрасневшееся личико и не может перестать повторять:

‒ Люблю тебя. Люблю. Больше всего на свете.

Маша открывает довольные, полные истомы глаза и одаряет чарующей, обожающей улыбкой.

‒ Ты мой теперь. Не уйду, даже если гнать будешь, ‒ серьезно предупреждает девушка. ‒ Это мой выбор. Только посмей его у меня отобрать!

Герман неожиданно весело смеется, полный простого, незамутненного счастья. От этого маленького командира в юбке чего угодно можно ждать!

‒ Выйдешь за меня? ‒ просто спрашивает, ни на мгновение не сомневаясь в ответе.

Маша лишь счастливо кивает, прижимаясь лбом к его влажной груди.

‒ Я что-то есть хочу, ‒ вдруг произносит, ‒ почувствовав запахи яств, оставленные одиноко обветриваться на кухне.

‒ Опять мне голодный ребенок достался! ‒ смеется Герман, — Пошли, поедим, а то так Новый Год пропустим!

‒ Не называй меня больше так, ‒ хмурится Маша.

Герман легко касается ее носа и немедленно дает ей крепкий поцелуй, смягчая детское обращение.

‒ Ладно. ″Возлюбленная″ устроит?

Эпилог

Через четыре года.

Свадьба Маши и Германа прошла спокойно и скромно. Они подали заявление в ЗАГС сразу после праздников и официально расписались, как только это стало возможным.

Родители Маши и родители Германа не были радостны от этого союза, но приняли его, полагая, что со временем все наладится. Отец Маши особенно трудно переживал то, что его единственная, талантливая и одаренная дочь отказалась от предполагаемых им огромных возможностей ради значительно старшего мужчины.

‒ Мама, но ведь ты тоже выходила замуж очень молодой, а папа был старше тебя! ‒ искала девушка поддержку у матери.

‒ Семь лет или семнадцать — это большая разница, Машенька. Дай ему время.

И время шло, уносило на своих крыльях не только радости, но и трудности.

Маша получила свои документы из университета. Она не жалела об учебе, но скучала по морю, которое любила всем сердцем. Она даже не поехала за своими вещами, попросив Санэм собрать их для нее и отправить по почте. Та равнодушно согласилась. Чего еще ожидать от этой странной русской? В ее стране девушки борются за право получения образования, а не выходят замуж в 18 лет, возможно уже беременные!

Однако Маша и Герман пока не планировали увеличивать семью после нескольких проблемных случаев с презервативами; они заботливо отслеживали дни до ее менструации и заботились о более надежных методах контрацепции.

Чтобы не бездельничать дома, Маша решила пройти курсы бухгалтерии, осознавая, что финансовые средства Германа не продержатся надолго. А он все еще был без работы... Скандал с его арестом оказался для него большим ударом, а женитьба на молодой девушке, бывшей школьнице, не добавила плюсов в его резюме. Некоторые люди лишь указывали на них пальцами и осуждающе перешептывались за спиной.

‒ Маш, как ты относишься к тому, чтобы переехать? ‒ однажды вечером спросил Герман.

Маша, только что вернувшаяся с курсов, с надеждой взглянула на мужа, видя его приподнятое, полное энтузиазма настроение. Уже хватит с него затянувшейся черной полосы, сердце кровью обливалось от того, с каким мужеством он боролся с хандрой после каждого нового отказа.

‒ Я — за. Куда захочешь, ‒ с улыбкой согласилась она.

‒ Тебе понравится! Друг нашел мне место на одном перспективном проекте в Питере! Там, конечно, море попрохладнее будет, но тоже твоя любимая Балтика!

Он весь лучился от едва сдерживаемой радости. Девушка благодарно обняла — даже в таком плачевном положении как у них, Герман все равно не перестает думать о ней.

‒ А как же твои родители? ‒ аккуратно спрашивает, зная, как он привязан к ним, а они уже не в том возрасте, чтобы путешествовать.

Вздохнул, явно сам много об этом думал.

‒ Буду навещать, присылать деньги. А там, посмотрим, необязательно же оставаться вдали навсегда!

‒ Конечно, ‒ согласилась Маша. Может, мама права, и просто надо больше времени, чтобы эта история выветрилась из людской памяти?

‒ Маш, ты же в Питере можешь в университет поступить! На твои восточные языки!

‒ Да я не пройду, ‒ отмахнулась девушка, ‒ там же конкурс ужасный. Пойду на английскую филологию, как решили.

‒ Ну конечно! В иностранный вуз, да еще бесплатно, поступила, а к нам не поступишь?

Маша не стала спорить, доказывая, что это разные вещи. Туда, в захолустье Европы, не так и рвались, а здесь уйма будет с таким же аттестатом как у нее.

Однако, после переезда на Васильевский остров в небольшую квартиру, Герман не утратил желания убедить Машу попробовать принять сторону его родителей и сделать первый шаг. Маша поддалась его настояниям и села готовиться.

Впервые она не поступила. Поступила только через год. Но этот год стал одним из самых радостных в их жизни. Герман с энтузиазмом приступил к работе над проектом, команда была молодой, энергичной, спонсоры - серьезные люди, и он со своим богатым опытом и знаниями пришелся всем по душе. Маша работала помощником бухгалтера в небольшой фирме. Они проводили выходные и вечера вдвоем, наслаждаясь любовью друг к другу и открывая новые стороны своей личности - много гуляли по городу, который стал для них новым домом, ездили по окрестностям, присоединились к клубу любителей велосипедов.

В Петербурге никто не знал, кто они такие и почему они вместе. Это открывало для них новые возможности и давало надежду, что их жизнь не отличается от жизни миллионов других влюбленных пар. Молодого представительного мужчину с его юной и привлекательной женой. Ничего особенного! Они не первые.

Забавно, но предсказание Германа, что он всегда будет для Маши заменой отца, сбылось наоборот. Иногда Маше приходилось бороться с его излишней опекой, когда он часто обращался к ней ласковыми словами "маленькая", защищая ее от тревог и проблем, которые были для нее легкими испытаниями. Но она не спорила, а просто вставала и доказывала свою способность принимать решения и нести ответственность, освобождаясь от рамок маленькой девочки, которые уже давно перестали быть ей подходящими.

Через два года после свадьбы внезапно объявилась Оксана. Поговорив с ней несколько минут по телефону, Герман потом долго сидел в шоке, не зная как реагировать или рассказать жене о услышанном.

‒ Она вышла замуж, да? ‒ взволнованно спросила Маша, не представляя, что еще могло привести его в такое замешательство.

Кивнул.

‒ Еще и родила. Девочке уже годик, ‒ утвердительно добавил Герман.

У Маши внутри натянулась тугая струна. Все же тяжело быть второй женой, все время кажется, что муж сравнивает ее с той, первой, даже если для таких мыслей нет ни малейшего повода. И чем он так ошарашен сейчас? Неужели, все еще любит ее, подспудно ревнует?

‒ Она отдает мне Марка, ‒ недоуменно выдыхает Герман. ‒ Словно он щенок, которого можно взять, поиграться и отдать обратно! У него не сложились отношения с отчимом, ревнует к сестренке. И она решила от него избавиться?!

Голос мужчины все больше набирает обороты, переходя в полномасштабный гнев. Да что она за мать такая! Как посмела довести до такого его сына?

‒ Герман, любимый, успокойся, ‒ просит Маша, пытаясь унять его бессильную ярость. Он так сильно скучал, переживал о сыне, каково это — узнать, что все это время мальчик страдал, не будучи принятым и любимым в новом доме, отвергнутый даже собственной матерью?

‒ Мы заберем его. Будем любить больше всех на свете. Он снова будет с тобой, ‒ уверяет она мужа.

Ее благородный порыв натыкается на суровую действительность. Прилетевший Марк уже не милый четырехлетний малыш, а озлобленный семилетний мальчик, с трудом говорящий по русски. Маша с Германом отдают много сил, надеясь растопить лед в его сердце, водят по психологам, записывают в частную школу, отказывая себе во всем, но восстановление идет долго и тяжело — ребенок, преданный самым важным человеком на земле — матерью, не спешит налаживать контакт с новыми взрослыми, в постоянстве которых нет никакой уверенности. Проходит год, прежде чем он впервые несмело улыбается приготовившей ему любимое лакомство Маше, и еще год, пока окончательно не адаптируется к новой жизни, заведя друзей в школе, с удовольствием став ходить по кружкам, на которые раньше его было не затащить. Отец снова становится самым значимым человеком в его жизни, Машу мамой не называет, но она и не ждет, радуясь, что в их маленькой семье наконец воцарился мир и покой, лишенный истерик и сцен ревности.

‒ Он — порядочный парень, ‒ ласково замечает приехавшая к ним в гости мама, когда Маркушка радостно убегает к себе, чтобы закончить уроки, спросив у Маши, которая готовит ужин на кухне, о неясном задании.

Мать часто навещает дочь и ей скучает. В последнее время она всегда приезжает с отцом, который уже останавливается у них в новой трехкомнатной квартире, а не отправляется высокомерно в гостиницу как раньше. За эти годы он изменился: появилось много общего с Германом и начал уважать его.

Конечно, не все было гладко, но дочь явно была счастлива. Она училась, работала и стала любящей женой и матерью. Такой путь был ее выбором и она достойно несла его последствия. Родители всегда хотят для своих детей легкого беззаботного пути в жизни, но наибольшую гордость вызывает знание того, что ребенок вырос ответственным самостоятельным человеком.

‒ И ты — замечательная мачеха, ‒ мама явно хотела продолжить разговор, ловко подталкивая дочку к откровенности. ‒ А Герман — безусловно, замечательный отец.

Мама была тактична и не продолжила фразу о том, не собираются ли они завести ребенка вместе.

Маша поцеловала маму в щеку и загадочно подмигнула:

‒ Ты будешь слишком молодой бабушкой, мам! Никто не поверит!

Маша сама уже какое-то время мечтает о ребенке. И чтобы у него обязательно были серые глазки, как у отца. Муж долго сомневался и считал, что ей нужно закончить университет прежде всего, но Маше не хочется оттягивать дальше. Она уверена, что справится со всем. Герман никогда не мог устоять перед мягким, но стойким наступлением жены и соглашается.

Три месяца прошло с тех пор, как Маша прекратила употреблять лекарства. За это время дважды она пролила слезы, переживая свою неудачу. И вот теперь в ней возникла новая надежда - у нее задержка почти на неделю. Утренний тест показал желанные две полоски.

Вечером, они находятся в спальне, где царит полная конфиденциальность. Маша растворяется от ласк мужа, не задерживаясь, отдаваясь ему снова и снова под его поцелуями, прикосновениями и страстью. Они уже знают все о друг друге и наслаждаются безостановочным удовольствием, которое лишено любых преград.

- Ох, Машенька, что ты делаешь со мной? - Герман вздыхает с удовлетворением, целуя жену. - Люблю тебя такую маленькую.

Девушка тихо и нежно смеется - опять он говорит то же самое!

- Скоро я точно перестану быть маленькой! - радостно сверкают ее глаза, она кладет руки на свой еще плоский животик, делится своей радостью. - Тут уже обитает кто-то значительно меньше!

Герман счастливо осыпает любимую женщину поцелуями. Кто бы мог подумать, что один непослушный эксперимент в физике у этой самонадеянной и настойчивой юной особы приведет к таким последствиям?

- Для меня ты всегда останешься маленькой, любимая, - шепчет он. - Мое личное чудо...

Конец.