Дела банные. Часть 11: Удивительно, но — факт

Домой мы ехали в такси. Жена как-то неуверенно положила свою голову мне на плечо. Говорить при постороннем оба не хотели, и только у подъезда, отпустив таксиста, она спросила:

— Ты не рад мне?

Я удивился всей мимикой лица.

— Тогда почему не поцелуешь? Я слишком грязная для тебя?

Вот в чём причина её странного отношения ко мне! Она всё это время казнила себя за всё, что было!

— Дурочка, моя! Ты моя самая любимая!

Я обнимал и осыпал поцелуями её лицо, и сделавшиеся счастливыми глаза со слезинками в уголках. А после засмеялась:

— Самая? А что, есть другие любимые? Ты выздоровел и скрыл это от меня! Наглый! Смеясь мы вошли в квартиру. Дома нас ожидал сюрприз. Услышав разговор, в коридор вышли мои родители. Видя нас радостными, мама сама едва не прослезилась. Отец испытывал неловкость перед нами, но держал марку.

За ужином они узнали о том, что благодаря лечению, моя жена избавилась от своей болезненной зависимости. Подробности жена стала излагать, когда осталась с моей мамой вдвоём на кухне. Она должна была пропить ещё один курс успокоительного лекарства, для окончательного заживления ранок до возобновления супружеских отношений, и это очень к стати, поскольку хорошо вписывается в возможности (невозможности) мужа на данный момент. Допустить мысль о том, что я мог уже и восстановиться за столь продолжительное время её отсутствия, жене в голову не пришло. Тьфу, тьфу, тьфу!

Родители наконец-то вздохнули с облегчением, я — с надеждой, а сын — с сожалением о вкусной еде, и увлекательных зрелищах.

На работе меня встретили радостно. На стол тут же приволокли здоровенную кипу папок и прочих документов, с которыми пришлось разбираться. Естественно, что с головой ушёл в работу, и пришлось позвонить домой, сказать, что слишком много без меня накопилось, и придётся задержаться часа на два. Бухгалтерша вечером заглянула со словами о том, что все ушли, и она — последняя. Я запер за ней входную дверь, проверив отсутствие сотрудниц, Рита тут же вышла из своей каморки и уже освобождала от папок мой стол.

Секс был бурным. Наша одежда лежала сваленной в кучу на стульях. Я, немного оголодав, старался, как ударник труда. Как говорится, за себя, и за того парня, что бросил Ритулю. За время, прожитое со мной, она ненавязчиво изучила мои вкусы, и радовала аккуратной постриженностью внизу, позой наездницы, и не миньетом, а мелкими поцелуями по всей поверхности чувствительной кожи. Я отвечал ей вождением кончиком языка внизу, между губ, и мягким посасыванием одними губами нежных пухлых ореолок. А после, хлюпая, тонул в ней, всплывал, и вновь нырял, ещё глубже своей плотью, с чувством нежности и лаской. Дядька столько раз ругал меня за то, что немного влюбляюсь в каждую партнёршу по сексу, но, видно, такой уж я мягкий на сердце человек. И в этот раз вновь всё было не так, и каждый раз, не так, как в предыдущий. Когда Рита начала голосить на грани оргазма, я поднялся на ноги со своей женщиной, висящей на моём «сучке», и начал вальсировать. Сначала было немного больно в позвонках, но после они глухо щёлкнули, боль прошла, а силы в чреслах — прибавилось. Такого затяжного оргазма я прежде не видел. Рита упивалась наслаждением, не то — смеясь, не то — рыдая, пока не впала в состояние, похожее на сон, чем немного напугала меня, и я осторожно опустил свою драгоценную ношу на ложе. Едва я собрался покинуть лоно любовницы, как она приоткрыла глаза и шёпотом попросила:

— Не надо! Не уходи из меня! Побудь там ещё. Мы нежно целовались, а после Рита засмеялась:

— Хочешь, чтобы он лётчиком вырос?

— Почему?

— С тобой я впервые в жизни чувствовала, что по-настоящему летаю. Парю над землёй. Это такое блаженство! Почему ты раньше так не делал?

— Ну, дома комната поменьше и мебели побольше — отшутился я, и с любовью поцеловал Риту, а у самого уже копилась в груди горечь неизбежности скорого расставания с ней, в которую, помимо воли, немного влюбился. Настолько немного, что душа начала метаться от одной женщины к другой, не зная, где правильнее ей остаться.

Чтобы не утерять эрекцию, начал медленно двигаться, и Рита вновь прикрыла глаза, губы её приоткрытого рта подрагивали в лёгкой улыбке. Ей было хорошо. Может быть я ненормальный какой-то мужик, если не люблю грубо, нет, не могу грубо драть женщину, да и вообще, могу лишь тогда, когда чувствую, что она хочет меня, не слышу, а именно чувствую желание её тела. Мы не думали о времени, и это неторопливое движение то — ускорялось, то — почти замирало. Я вглядывался в светлое лицо, ловил на нём знаки наслаждения, и от того, что делаю ей так приятно, мне и самому подкатывало наслаждение. Уже инструмент, перетрудившись начинал ныть, но невероятное сознание того, будто я и существую, чтобы дарить наслаждение, заставляло меня не останавливаться, пока Рита не замерла в последний раз протяжно застонав. Она лежала с закрытыми глазами. Из-под ресниц блеснули бусинки слёзок.

— Говорят, что дети, зачатые в любви — от рождения красивые, добрые и умные. Не бойся, я не стану тебя спрашивать, любишь ли ты меня, я это чувствую. Давай, не будем загадывать на будущее, когда снова будем вместе, и пусть это будет каждый раз прекрасно, как в последний.

Мы вновь долго целовались, а после она открыла глаза и заглядывая на настенные часы, перещёлкнувшие стрелку, испуганно ахнула:

— Сумасшедшие! Больше часа прошло! Тебе домой пора, к сыну!

Я только вздохнул и в который раз покрыл её лицо, плечи, грудки поцелуями, от которых она вновь просияла счастливой улыбкой и засмеялась:

— Прекрати! А то я никуда уходить не захочу, и тебя не отпущу, и мы умрём здесь, голодной смертью!

Я разогнулся, выпуская её из объятий, и она вздохнула по своему короткому счастью.

— Знаешь, по моему все уже догадались и знают про нас. Бухгалтерша перед уходом заглянула ко мне, и так хмыкнула неприятно, мол, знаю: ждёшь — не дождёшься, когда все уйдут, чтобы с ним остаться вдвоём. А мне — наплевать! Пускай знают! Главное, чтобы твоей не нашептали!

— Выгонит — к тебе уйду.

— А сын! Нет, я так не могу: на чужом несчастье счастья не построишь, тем более несчастье ребёнка! Пусть будет, как есть!

Я шёл домой, к родителям, жене, сыну, а в голове крутилась одна мысль: как же просто она меня украла у семьи! Затем начал отвлекать себя домашними заботами, и постепенно вернулся в своё обычное, унылое состояние.

После ужина отец

Отвёл меня в сторонку и тихо заговорил:

— Я всё конечно, понимаю, и в курсе проблем, но так нельзя — полез в стол найти конверт, и нашёл... Такие вещи так не хранят! А если сын случайно наткнётся на фото того, как его мама развлекается с чужими мужиками!

— Пап, да я их выбросить хотел, просто побоялся, что кто-то найдёт на помойке.

— Правильно побоялся. Давай, я их с собой возьму, и сожгу в печи, так, чтобы мать не увидела. Я ей не говорил. И вообще, зачем они тебе? Зачем снимал? Душу травить?

— Аноним на работе передал.

— Гора с плеч! А я уж, грешным делом, подумал, что это ты сам снимал.

Я окончательно зарделся от стыда.

Родители пробыли до четверга, и уехали. Не знаю почему, но меня не покидало убеждение, что отец не спалит фотографии, а хорошенько запрячет в мастерской, чтобы изредка доставать и наслаждаясь видом отдающейся снохи, вспоминать своё с ней. Может быть я так думал потому, что вновь поблескивали отцовы глаза при взгляде на мою жену? Возможно, но, так или иначе, противится его желанию забрать их из дома, после сказанного, я не мог.

Жена сказала, что пока я не буду готов, не стоит тревожить её механизм искусственно погруженный в некое подобие сна, поскольку тогда пылкое желание может проявиться в ней вновь, а может, и нет, никто не знает. И я «стоически» не притрагивался к телу супруги целых два месяца. Жена даже довольна была, видя, что машинка моя перед пробуждением исправно натягивает парус простыни, а на трусах, брошенных мной в стирку, имеются явные следы спермы. В целом, положение вещей меня вполне устраивало — моё долгое отсутствие на работе было прекрасным обоснованием для частых поздних возвращений домой. Рита, тоже, не роптала, и довольствовалась тем, кого имела в рабочие дни. Только вот Надежда... Она уже почти открыто звала меня к себе в гости, и всё настойчивей. Бабы начали посмеиваться тайком, что техник смотритель на начальника весенний сезон охоты открыла. В апреле у Риты уже начал обозначаться животик, и она сама прекратила наши встречи, опасаясь навредить столь долгожданному и желанному ею ребёнку. Видя хищнические устремления соперницы, она усмехалась и часто повторяла, чтобы я не мучился угрызениями из-за неё, и шёл к Надежде с белым флагом. И однажды Надежда вновь пригласила, и я согласился. Из домоуправления, по скользким местам мы шли под ручку. Ей было приятно.

Жену я предупредил заранее, что в пятницу приду поздно — в гости подчинённые пригласили, и в шестой раз отказываться — неловко. Моя согласилась с этим тезисом, и вот я шагаю к Надежде домой. Короткий день, и муж уже дома. Ростом Надя повыше Риты, но совсем чуток, и не худышка, а женщина вполне в теле, не толстая, но и не костлявая. Природные светлорусые волосы, налившиеяся после кормления груди были немного великоваты для её фигурки. Знаю, многие любят, когда у женщины такие, но я как-то по состоянию низа больше оцениваю их достоинства.

Максим познакомился со мной, сели за стол, выпили, поговорили о том, о сём, и пошли курить на балкон.

— Львович, тут такое дело. Ты служил?

— Конечно.

— Короче, остался я на прапора, женился, А тут — Чернобыль. Сначала химдым туда привлекали, а после всем подряд начали предлагать послужить Родине. Надежда забеременела, как раз, а они квартиру пообещали. Дали. Даже двухкомнатную. Только засада была в том, что накидки накидками, а грязь–то на земле лежит, снизу бьёт, а свинцовые трусы не поносишь. Вот я и налетел. Так вроде ничего, а вот только и стоять нормально перестал у меня, и сперма — никакая стала. Сказали, что со временем может всё восстановиться. Пять лет прождали — хрен! А тут Рита. Сколько лет с мужем мучилась, а с тобой — в пол оборота! Хочется нам второго. Сына хочу, сам понимаешь! Ты Надежде приглянулся, и не болтливый. Короче, хочет, чтобы ты ей забабахал сына.

— А ты? После корить её не станешь?

— Нет. Всё вместе обдумали, потому и позвали. Ты не смотри, что я так назюзюкался! Сам посуди! О таком говорить с мужиком, чтобы он твою жену... Ну, ты меня понимаешь — сам ведь через это прошёл!

Я онемел.

— Что, удивил, что знаю? Так Витя — трепло, каких мало! Всё домоуправление давно знает, и что бешенство матки у твоей, и что недавно лечилась от этого! Я же после, как списали меня, работал слесарем, чтоб с женой рядом, потому как ревновал, и всех знаю, и они — меня. Это после — не выдержал, в грязи ковыряться устал, и на Хруничева, на завод рванул. И Ритку я прекрасно знаю. Если она тебе доверилась — значит, человек ты — порядочный, потому и говорю с тобой напрямую. А что касаемо моей, то самой ей предлагать стыдно, но, когда у неё дни подойдут, даст знать, а ты уж постарайся недельку с неё не слезать! Я без претензий буду, только не на работе, лучше к нам приходи, а я, чтобы не смущать, у матери поживу. Ну, как, выручишь?

Максим протянул руку, и я в некоторой заторможенности пожал её.

— Ну, и отлично! А ты сам, где служил?

— В сапёрных, приданная часть ивановскому полку ВДВ.

— Минёр?

— Стрелок.

— Понятно, СВД. Люди молчаливого подвига, смертники. Да брось ты! Ну и что, что знают! Проехали давно!

— Но когда он узнать-то успел!

— А его дочка у твоей в классе учится! Ты ещё только на работу устраивался, а он уже всем раззвонил про неё, что уже с год изредка поёбывает твою, так, пару раз в месяц. Да я и сам сколько раз её видел возле его бытовки, когда жену с работы встречал, просто не знал, кто это. А вот с осени стал хвастать, что она чуть ли не через день к нему бегать стала, и что фоткал её, и на камеру снимал. Даже моей показывал, хвастался. Он ей даже набор карточек в стол подложил, когда и к моей Надюшке пытался клинья подбить. С октября так где-то и лежит. Найду — отдам тебе.

— А что на них?

— Ну, короче, все мужики домоуправления твою по очереди оттрахали. Ошарашил? Но лучше так, чем не знать! Брось, не переживай! Шила в мешке не утаишь! Рано или поздно всё равно бы все узнали!

Да, действительно, ошарашил! Мою жену уже почти три года регулярно дрючит мой подчинённый, и один, и с друзьями, а я только теперь узнаю об этом из третьих рук! Но ведь я сам ей разрешил «перекусывать», чтобы не голодала! Ой, дурак!

— Макс, будь друг, найди те фото, не хочу, чтобы гуляли по району.

— Добро, спрошу у ребят, у Надюхи. Ладно, пошли чай пить! Ты смотри на это проще: если где-то убавилось, то где-то — прибавится. Вон, Ритка, например — чем не компенсация свыше! А моя! К стати, ты для начала хоть потанцуй с моей, потискай — она это любит! И ещё: правый сосок у неё очень чувствительный на ласку, а с остальным сам разберёшься, что — к чему! Я сейчас с вами чаю выпью, и к матери поеду, а вы — давайте, проведите рекогносцировку, потренируйтесь немного, чтобы после не чувствовать себя скованными, и чтобы всё, как по маслу прошло.

Супруги пошептались на кухне, и зашли в комнату. Надежда внесла торт. Вся красная, будто я прямо сейчас буду пытаться её обрюхатить!

От горячего чая меня прошиб пот. Надежда тут же предложила сполоснуться под душем. Максим утвердительно кивнул, и я отправился споласкиваться. Когда я вышел, хозяйка должна была быть уже одна, и рубашку с брюками решил не одевать. Она как-то суетливо предложила покурить, если хочу, прямо на кухне или в туалете, а она — тоже, сполоснётся.

Курить в туалете я побоялся. Слыша через тонкую стенку то, как стекает с женщины вода, всегда невольно представляешь её моющейся, и есть вероятность оказаться опозорившимся, отстрелявшись ещё и не начав, поэтому выбрал кухню.

Появилась она довольно скоро. Вся пунцовая, со смущённой улыбкой смотрела всё больше в пол. Непривычно было видеть всегда строго одетую женщину в шлёпках на босу ногу и в тонком ситцевом халатике, под которым при каждом шаге колыхались довольно крупные груди.

Мы прошли в комнату. Чтобы несколько снизить взвинченность нервов, я предложил Надежде потанцевать и поговорить.

Она с пиететом восприняла предложение, и вскоре мы уже медленно вальсировали.

— Всё, как что-то нереальное! Никогда бы не подумал, что буду вот так с тобой танцевать!

— А что так? Я для тебя некрасивая? А мне всегда казалось, что ты с определёнными мыслями и мечтами смотришь на меня! Неужели ни разу не представлял меня с собой в постели!

— Представлял, и не раз. Но не гулять же от жены, да ещё со своим техником!

— Ты, как слепой! Неужели не видел, что меня к тебе тянет!

— Я, как женился, ни разу, ни с кем не ходил налево — совестно было, хотя, были случаи, что безумно хотел некоторых женщин.

— А меня, хотел?

— Хотел, как на работе встретил, так сразу.

— И что, патологическая верность помешала?

— Не только. У вас такая дружная семья! Максим так любит тебя! Чуть ли не боготворит!

— Поверь, что ни одна женщина не достойна такого отношения к ней со стороны мужа! Ни — я, ни — твоя жена, вообще, никто.

— Ты так говоришь, будто хорошо знаешь мою жену.

— Ни одной, мало-мальски симпатичной женщине мужики не дадут пройти мимо них просто так, особенно начальники!

— И что, у тебя что-то было не с мужем?

— Зачем тебе это?

— Если я не буду чувствовать полного доверия к себе, я просто не смогу всё сделать так, как надо! Я не могу, если с принуждением!

— Джентльмен, какой! Обалдеть! Жаль, что наше начальство — не такое!

— Пристают?

— Ты с луны свалился? Молодым симпатичным девушкам, чтобы быть не дворником, а занять такое место, как моё, приходится убеждать начальство в своём соответствии должности на диване. И после, вместо начальника домоуправления, каждый месяц возить к ним документы. А ты думал как! — И ты всё это терпишь? Противно же!

— Ну, хоть так! Тебе же Максик рассказал про нашу беду?

— Ну, да, в курсе.

— Когда ты пришёл к нам, все бабы были уверены, что ты на меня глаз положил, и скоро я буду с тем, с кем сама хочу. Радовались за меня, а ты — как слепой или импотент! Упёрся в свою... не буду говорить, кого. Смотри, какая возле тебя сохнет!

Надежда отстранилась от меня на шаг, и с лёгкостью скинула халатик, оставшись нагой. Она была откровенной в своём желании, и прекрасной. Крупные груди не сильно провисли. Сразу бросалась в глаза удивительная белизна кожи, крупные розоватые ореолы и напряжённые комочки крупных сосков, видимо растворяющихся в спокойном состоянии, но Надя была возбуждена, и смотрела на меня с кокетливой улыбкой, и даже некоторым вызовом. Низ скрывали заросли светлых волос под чуть выступающим животиком. Она поставила стопу на сиденье стула и отвела согнутую в колене ногу в сторону, демонстрируя приоткрывшийся от этого створ губ.

— Нравлюсь?

Она могла не спрашивать, видя мои восторженные глаза и изумлённо приоткрытый рот, но какая женщина откажет себе в удовольствии задать такой вопрос! Но этот вызов во взгляде! Я никогда не комплексовал из-за своих размеров в чреслах, точно зная, что у большинства мужчин и тоньше и короче моего сексуального Я, а для миниатюрных женщин, таких, как Рита и Надя, был и вовсе могучей дубинкой. Уже проверив себя на одной, я не сомневался в том, что и вторая будет щедро вознаграждена мной подарками в виде прекрасных по силе оргазмов. Поэтому я, с не меньшим вызовом, сдёрнул на пол трусы. Он не подвёл меня, моментально достигнув великолепной кондиции.

— О-о-о! Какая прелесть! — с искренней радостью засмеялась Надежда — И это всё — теперь, моё! Прямо Новый Год, какой-то!

Надя кончиками пальцев провела по нему от головки до основания, и как жеребец, он тут же начал дёргаться, выше вздымая голову, и на всём его, налитом силой теле, проступили, взбугрившись, вены.

— Как каменный! — почему-то шёпотом произнесла она, и уже с задорными огоньком во взгляде поднятых на меня серовато голубых глаз, спросила:

— Ну, что, похоже, что твой орёл в нетерпении обжить новое гнездо! — и снова, почти шёпотом — пошли!

В спальной, у другой стены стояла детская кровать.

— Дочка с вами в одной комнате спит? — зачем-то спросил я.

— Ну, мы же ни чем таким не занимаемся, а если прошу меня поласкать — мы это в ванной делаем. А ты, свою, там ласкаешь, языком, губами?

— А ты хочешь?

— Не-е-ет! Сейчас я другого хочу. Как ты хочешь? Чтобы я легла?

— Ага.

Безо всякого жеманства Надежда легла спиной на широченную кровать и распахнула бёдра в призывной позе.

— Так? А то я уже и забыла, как это делается! — улыбнулась она, и немного насторожилась — тебе не нравится, что я вся заросла? Сбрить, чтобы было как у проститутки?

— Нет, но постричь стоило бы, тем более к лету, тем более для приёма гостя! А теперь всунь себе пальчики, и раздвинь в стороны, раскрой себя.

С милой улыбкой выполняя мою просьбу, Надя спросила:

— Боишься промахнуться и не попасть?

— Нет. В джунглях без проводников — опасно. Могло всё паутиной покрыться с пауками, а я их не люблю: я люблю таких умных и красивых, как ты, женщин.

Комплимент явно сработал. Надя ракрыла себя, и я увидел мокрое отверстие, конвульсивно сокращающееся, нетерпеливо ждущее, призывающее мокрым чмоканьем где-то внутри.

Опираясь на локти, легко вошёл головкой в обжигающее тепло рожавшей, и потому не такой узкой, как Рита, женщины. Торопиться не стоит, и войдя на половину, потянулся к выходу.

— Это всё?! Он казался мне длиннее!

Ах так, не понимает, что о ней же забочусь? Тогда — вот так. И я вонзился на столько, на сколько впустила меня стенка, не весь, но и этого ей оказалось — за глаза. Надя испуганно выставила впереди себя ладошки, упершись в мой торс. Миниатюрная женщина и этим местечком оказалась мелковата для меня, но я не унывал, помня, что и Рита не сразу смогла принять на всю длину, приспосабливаясь. Начались гимнастические упражнения.

Часто ли услышишь сердечную благодарность прапорщику или мичману! Спасибо тебе, старший прапорщик Барабанов, за твоё любимое наказание нас, рядовых, объявляемое командным голосом: «принять упор лёжа! Двадцать отжиманий». Да ещё с приговариванием: « ничего, в жизни пригодится»! Пригодилось. Ой, как пригодилось! Мне всегда нравилось в этой позиции не лежать на женщине, а опираясь, как при жиме лёжа, только своим членом соприкасаясь, проникать в неё, чтобы все её ощущения были сконцентрированы на ощущении моего члена в её теле, без отвлекающих остальных, и тогда женщину пробирает настоящий, мощный оргазм. С воплями и рыданиями, страстными, резкими, жгучими поцелуями после первого, с милой усталой улыбкой и прикрытыми глазами, совершенно обессилившей телом женщины после последнего, на который у неё хватило сил.

Прошло не больше двух минут, как Надежда завыла, заколотила тазом и разрыдалась, едва не задыхаясь, а после она обмякла. Делая это через упор лёжа, здорово отвлекает усталость мышц, и потому, естественно, до моей собственной разрядки было ещё далеко. Я свалился возле распластанного тела. Сердце тарахтело. Осторожно, медленно, усилием воли начал притормаживать его ритм, чтобы не покрыться крупными градинами пота. Тоже, армейская тренировка — какой из тебя стрелок после пробежки, если стрелять нужно между ударами сердца нажимая на крючок нежно, как на лепесток ромашки, если от испарины запотела оптика твоего прицела!

К тому моменту, когда Надя начала шевелиться, и искать меня взглядом, я уже вполне отдышался и готов был бороться дальше за свой «пряник».

— Правду Ритка про тебя сказала.

— А что она сказала?

— Волшебник!

Не от любви, от избытка чувств и благодарности, Надежда сама навалилась на меня, и я помог ей, перевернувшись под женщину. Надежда же принялась целовать в губы, иногда отрываясь, и, переводя дыхание, торопливо шепча:

— Всё! Мой!... Никому не отдам!... У твоей и так достаточно!... Так меня ещё ни разу... Волшебник. Мой волшебник.

Понятно, что не избалованной сексом женщине, долгие годы выживающей на голодном пайке, любой секс, при котором она почувствует со стороны партнёра заботу о том, чтобы она получила наслаждение, покажется волшебством.

Всплеск эмоций завершился, и она, с искренним участием спросила, почувствовав, что своей распахнувшейся бороздой упирается в несгибаемого борца за счастье трудящихся на нём женщин:

— А ты ещё не всё?

— Так мы же только начали!

— Так — не бывает!

Невероятно! Видимо и до Чернобыля Максим не отличался здоровьем. из-за длинны. Тогда она поднялась на ноги, и сторожко приседая, нежно взялась за меня рукой, направляя. Придерживая за талию, я помог опуститься женщине, опиравшейся ладонями о мою грудь, и уже на треть поглотившей меня, на колени. Снаружи оставалось совсем мало моего тела, и чтобы Надежда получила максимум удовольствия, я потянул её на себя, заставляя склониться. Она оказалась прилежной ученицей, и поняв задумку, оперлась выпрямленными руками о мои плечи. И началось. Она вглядывалась в моё лицо, словно в незнакомого, и чутко оценивая ощущения, боязненно двигалась. Вскоре, расслабившись, Надя позволила мне войти целиком. Ощущение вызвало в ней недоумение, когда она поняла, что ударяется лобком о мой лобок. От этих-то ударов по самому чувствительному, она и завыла, впадая во второй оргазм. Упав на мою грудь, Надя медленно приходила в себя, а я активно мешал ей тем, что поигрывал пальцами с её сосками, от чего её вновь прошибали конвульсии. Так продолжалось, пока она сама не попросила:

— Хватит, а то я с ума сойду от наслаждения.

Она отдышалась и поднявшись надо мной на руках, спросила:

— Ну, что, всё?

— Ты такая чудесная, что мне ещё хочется.

— Ты что, не отстрлялся? — она была изумлена.

— Немножко не успел — улыбнулся я.

— Ты меня убьёшь им! Я боюсь.

— Хорошо, не буду, но можно, я немного поласкаю тебя, чтобы и мне разрядиться?

— Можно.

Надя была заинтригована, и я взялся ладонями за её груди. От лёгких поглаживаний перешёл к оформившимся комочкам сосков, беря их губами и нежно оттягивая. Она шумно задышала, прикрыв глаза, и тогда я, поймав губами сосок левой груди, сделал то, что много раз проделывал с женой, и что ей безумно нравилось: свернув почти трубочкой свой язык, я начал легонько втягивать его по этому жёлобу, и отпускать, поджимая к верхнему нёбу. Вновь и вновь повторял я имитацию сосания груди ребёнком. Эффект оказался грандиозным: она сама, в каком-то трансе, начала скакать на мне, со сладостными протяжными стонами грудным голосом, выпятив грудь мне навстречу. В какой-то момент мне даже показалось, что что-то, немного терпкое, брызнуло из соска. Я почувствовал, что вот теперь она действительно отдалась мне целиком, и еле сдержался, когда Надя сдавила меня там, внутри, втягивая в себя. Я выпустил сосок изо рта, и она остановила свои движения. Тяжело дыша открыла глаза. Взгляд её постепенно становился осмысленным.

— Почти, но ещё не всё. Второй тоже хочет, чтобы его поласкал.

— Сумасшедший! — радостным, грудным голосом пропела Надя — давай!

Второй сосок, тот, что был более чувствительным, мгновенно откликнувшись на ласку, вызвал даже в усталом теле новые биения тазом и вой тонким голоском. Надя тихонько попискивала, и по тому, что звуки становились всё короче, я уловил приближение оргазма. Она просто упала на меня, сдавив член почти намертво, и я еле мог продолжать шевелить им, унося сознание партнёрши в космос. Потянув сосок, ощутил, как действительно брызнуло на язык терпкой, чуть горьковатой струйкой, и я сорвался, чувствуя, как изливаюсь в бесчувственную женщину. В голове одна мысль — хорошо! Сквозь усталость поглаживаю её спину, и чувствую, как её лоно постепенно отпускает меня. Чтобы ей не было холодно, когда очнётся от сладкой дрёмы, изловчился, и накрыл нас покрывалом.

Говорят, что достаточно ещё с пол часика посношать такую, обессиленную наслаждением женщину, уже вопреки её желанию, и вынудить испытать сквозь неприятное, болезненное, ещё два или три оргазма, как она, впадая в некое безумие, начинает сама, уже еле шевеля языком, просить ещё и ещё, пока не перестанет её влагалище вообще что-либо чувствовать, от переизбыточности ощущений, а после и сама женщина не лишится чувств, впав в продолжительный обморок. И тогда — всё: из приличной женщины уже сделана блядь, которую после этого станут терзать муки сводящего с ума, зудящего в лоне желания принять мужчину, постоянного, круглосуточного нестерпимого желания, а принимая мужчину, она начнёт изнывать от недостаточности мужского присутствия, и ненасытность мужским присутствием сделается неутолимой. Да что там, говорят, именно это и сделали тем летом, в бане, с моей женой незнакомые парни.

С Ритой, и, теперь, с Надей, я так поступать не имел ни малейшего желания — слишком подло это было бы по отношению к доверившейся тебе женщине. Мы в ответе за тех, кого приручили, хотя, какие тут руки! Да простит меня читатель, прихуячили к себе.

Ей немного неловко прийти в себя не на муже и с членом, пусть и опавшим, внутри, но ей — хорошо. Улыбка не сходит с лица.

— Ну, теперь-то, всё?

— Теперь — всё.

— Ужас какой! — радостным голосом произносит она, звонко смеётся, и добавляет:

— Меня так ещё ни разу!

Она садится в постели и что-то чувствуя, опускает взгляд на свои груди. Соски напряжены и торчат, как у кормящей. Ну, помочаленные, естественно, до насыщенного красного цвета.

— Что ты с ними сделал! Они побаливают и чешутся, постоянный зуд, какой-то!

— Сполоснёшь холодной водой, и через пару часов всё пройдёт само, проверено.

— На Ритке?

— Нет, на жене.

Надя сразу посерьёзнела:

— Знаешь, Макс, пока ты мылся, попросил меня найти фото с твоей, сказал, что ты знаешь про неё. Вот, интересно, ты что, давно знаешь и терпишь?

— Макс просветил. Были сомнения, смутные подозрения.

— Ну, тогда понятно. То, что ты не импотент — проверила, что — не дурак, поверю на слово, и тогда что, просто перед женой совестливый? Боишься оскорбить подозрениями? Ладно, если сам так хочешь, найду тебе и видео и снимки с твоей. Видела я, как она даёт всем нашим мужикам из домоуправления, только как ты после сможешь работать с подчинёнными, которые твою жену имели, и не раз? Они же перед глазами стоять будут!

— А как сейчас работаю? Пока мне идти некуда, а там — посмотрим.

— Меня это устраивает. Если в мае не получится, будешь моим вторым мужем?

— Как это?

— Просто. Жену с сыном в деревню отправишь, к родителям, а сам — со мной спать, дружить с нашей семьёй и нашими детьми.

— А Максим?

— Он добрый, вы подружитесь!

— Ого! Время, смотри сколько!

12 часть. Подвиги Гераклов секса.

Идя домой, улыбался своему приключению, потому, что почувствовал, вдруг, что, кажется, выздоровел.