Вторая любовь (перевод с английского) или Истории про любовь Часть 3

Это случилось через пару недель. Я с трудом поднялся по лестнице после еще одного долгого дня. Я пробормотал что-то насчет установки лифта, когда зашел в свою комнату на четвертом этаже. Я даже не удосужился включить свет. Я сбросил рюкзак в сторону угла и свернул к своей маленькой кухне.

— Добро пожаловать домой.

Я замер. Тысячи раз за двадцать пять лет я слышал эти слова, сказанные этим голосом, мягко, словно лаская. Она включила свет. Она была красива. Ее розовое платье было красивым, но не нарочито сексуальным, лицо ее освещала теплая, приветливая улыбка. Наши взгляды встретились и замерли. Так она поняла, что именно в этот момент я задался вопросом, не приветствовала ли она его точно так же? В нашем доме? Она опустила глаза, и ее улыбка исчезла.

Я вздохнул и рухнул на стул.

— Зачем ты здесь, Карен?

— Роб, ты проводил здесь ночи в полном одиночестве, размышляя обо мне и Филиппе. Ты строишь из меня ужасного монстра, но это совсем не я.

— Я только сейчас начинаю понимать, кто ты есть на самом деле, благодаря чьему-то очень четкому изображению тебя.

— Роб, я — все та же любящая жена, которую ты знал последние двадцать лет. Меня раздирает то, что ты изолировал себя здесь, что ты проводишь столько времени в одиночестве. Я предлагаю тебе свою любовь, точно так же, как делала все эти прошедшие годы. Все, что тебе нужно, это согласиться. Я знаю, что тебе больно, из-за того, что ты узнал, и мне очень жаль, пожалуйста, позволь мне снова сделать тебя счастливым.

— Я не думаю, что это так просто, Карен.

— Роб, посмотри на меня. — Я посмотрел.

— Скажи мне, что ты видишь?

Наши взгляды встретились. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, а потом все это вылилось из меня, как гной от проколотого фурункула:

— Я вижу красивую женщину, такую же прекрасную, как в тот день, когда я влюбился в нее, если еще не прекраснее. Я вижу теплое, нежное лицо и слышу голос, который растопил мое сердце все эти годы назад и заставил меня подумать, что может быть, для меня действительно появился кто-то, из-за кого я не буду одинок вечно. Я вижу женщину, которая стала для меня этим единственным, особенным человеком в моем мире. А потом я вижу все это, предложенное кому-то другому. Все это...

Карен пыталась прервать меня, но едва начав, я уже не мог остановиться.

— Я помню, каково это было, наконец, иметь кого-то, кого можно любить, кому доверять. Кого-то, кто никогда не бросит меня, кто никогда намеренно не причинит мне вреда, чьим высшим благом будет мое благо, поскольку моим самым большим благом было ее благо. Ибо двадцать пять лет я думал, что у меня все это было. У нас это было. Я бы никогда не поверил, что когда-нибудь ты предашь меня. Я полностью тебе доверял...

— Потом я узнал, что ошибался... Во всем... Он потряс твой мир, а я — нет. Я подвел тебя, а он этого не сделал. Он был замечательным человеком, я был просто... мной. С того дня, когда ты встретила его, когда ты солгала мне и пошла с ним на ужин, он занял то место в твоем сердце, которое было моим. Он видел тебя, он хотел тебя, он брал тебя, точно так же, как брал других до тебя и после тебя. Ты была всем, что есть у меня, моим единственным, незаменимым, поскольку я думал, что я — твой. Ни один из вас не беспокоился обо мне, забирая все это у меня...

— Но я беспокоилась, — причитала Карен. — Мы оба беспокоились. Он никогда не забирал меня у тебя, он никогда не просил меня бросить тебя. Он знал, что я люблю тебя, и уважал это. Вот почему мы не хотели, чтобы ты узнал, потому что знали, как сильно это тебе навредит.

— Тогда почему Аврил была так уверена, что я все знаю и не возражаю против этого?

— Я не знаю. Я никогда не говорила ей так или иначе. Думаю... Я не знаю. Я точно знаю, что люблю тебя больше жизни, и никогда не переставала тебя любить.

Она выглядела такой красивой, серьезной и совершенно искренней.

— Ты любила меня недостаточно, чтобы разорвать роман. Ты любила меня недостаточно, чтобы не дать ему занять то место в своем сердце, которое когда-то было моим.

Она вздохнула.

— Это было не так, Роб, совсем нет. Скажи мне, что я могу сделать, чтобы помочь тебе это увидеть?

Я устал, я был эмоционально выжат, и меня тошнило от всего беспорядка. Это стало поводом сказать то, что я сказал дальше:

— Послушай, это ведь ты говоришь мне, что я не замечаю проблем в отношениях без собаки-поводыря. Ты говоришь мне это...

Еще до того, как эти слова слетели с моих уст, я понял, что все они были неправильными. Карен в слезах убежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. Я чувствовал себя негодяем, и этому была причина. Я устало спустился вниз по лестнице.

Я нашел их в главной гостиной. Карен сидела в своем красивом розовом платье, свернувшись клубком, и плакала, в то время как Аврил обнимала ее. Аврил посмотрела на меня, прежде чем снова повернуться к Карен. Я ничего на свете не хотел больше, чем обнять жену и сказать ей, что все будет хорошо, но в тот момент я не думал, что что-нибудь снова будет хорошо. Я встал на колени перед ними обеими.

— Карен, мне очень жаль. Это было скверно, особенно после того, как ты протянула мне руку. Я не должен был этого говорить, и мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня.

— Ты не получишь прощения, пока не дашь его сам, — выплюнула мне Аврил, шипя словно кошка. Карен села и сдерживающе взяла Аврил за руку.

— Я прощаю тебя, Роб. Спасибо, что пришел и сказал это. Это для меня очень много значит.

Мой голос не работал, поэтому я взял ее руку и поцеловал.

— Роб, почему тебе так тяжело в связи с этим? Разве все наши годы вместе ничего не значат?

— Ну, очевидно, они явно не значат того, что я думал, что они должны значить. — Они явно значили для нее гораздо меньше, чем для меня, во-первых, и это было самое мягкое, что я мог придумать, чтобы сказать.

— И что? — Аврил заговорила теперь ласково. — Что из того? Мы все растем, мы меняемся. Мы становимся взрослыми, мы узнаем, что наше детство было не таким, каким мы думали. Это тяжело, иногда очень тяжело, даже если никто не виноват. Мы понимаем или, возможно, нет, но мы принимаем все так, как есть, мы идем дальше. Твое сердце разбито, мы понимаем, но ты — не первый мужчина, который это почувствовал, и будешь не последним. Твоя жизнь не окончена, так или иначе ты продолжишь жить. Мы надеемся, твоя прекрасная жена и я, что ты продолжишь с любовью. У нас она для тебя есть. Ты не примешь ее? Разве ты не позволишь нам излечить твое сердце? — Обе женщины посмотрели на меня с надеждой в глазах.

Аврил была права; жизнь продолжается. Две женщины, стоявшие передо мной, обе знали, как они хотят, чтобы все шло дальше. Я же понятия не имел. Какой беспорядок.

— Что случилось, Роб? О чем ты думаешь? Скажи нам. Мы любим тебя. — Голос Карен был нежным и сочувствующим.

— Все в порядке. — Я сделал глубокий вдох и выдохнул. — Вы обе знаете, чего хотите. Я имею в виду, вы хотите идти вперед. Вы обе знаете, что, по вашему мнению, лучше для меня. А вы знаете, чего хочу я? Вам это вообще не все равно? Или вы собираетесь делать то, что хотите, а затем, чтобы я согласился, манипулировать мной, лгать и обманывать меня, как вы это делали последние двадцать лет? Моя жена по-прежнему женщина кого-то еще. А если это так, то я всегда буду на втором месте. вечером на меня устроила засаду Аврил на заднем дворе с тем же вопросом: «чего я хочу? » — Я хочу того, что у меня было до того, как твой муж забрал это у меня.

Она вздохнула.

— Мой муж ничего не брал у тебя. Он был хорошим человеком. Он никогда не брал, он всегда давал. Он дал тебе более сексуально отзывчивую жену. Он оказал ей помощь, в которой она нуждалась, когда ты бросил ее.

Я просто посмотрел на нее и покачал головой. Все — то же самое.

— Ты мне не веришь. Ты думаешь как американец. Карен поначалу тоже думала так. Эта глупая идея о том, что женщина принадлежит мужчине, что Филипп занимается с ней любовью, каким-то образом отнимая у тебя то, что было твоим, что он соблазнил ее. Но она пришла к пониманию того, что отдавая одному, не означает отнимать у другого. Она могла любить и отдавать себя полностью и Филиппу, и тебе, и именно это она и делала. Здесь нет первого, нет второго. Есть просто любовь. Мы с ней это понимаем. Ты тоже должен, если хочешь понять ее.

— Так, что же происходит, когда ей приходится выбирать между ним и мной?

— Что, всегда должен быть конфликт, всегда выбор?! Она всегда выбирает вас обоих, а не одного перед другим. Почему ты не можешь этого понять?

Я немного подумал.

— Позволь мне привести тебе пример. Эта выставка, которую вы двое вместе готовите. Я предполагаю, что вы хотите включить в нее портрет Карен?

— Ну, да! Ну, конечно! Это — одна из лучших его работ, к тому же, в необычном для него стиле. Это важная работа, и она должна быть на выставке.

— Карен знает, что показ ее на публике унизит и опозорит меня, показав миру, что она — его любовница. Так, что же она выберет?

— О, это уже решено. Картина будет показана. Возможно, она даже появится на обложке каталога.

— Тогда все довольно ясно, не так ли? Она сознательно предпочла его мне.

— Она предпочитает жить с тобой и оставаться твоей женой. Она уважает тебя как того, кого она полюбила первым. И она всегда, каждый раз возвращается к тебе домой.

— Это потому, что я плачу по счетам, а двоеженство незаконно даже в Канаде. — Думаю, это было немного жестоко, но это правда. — Кроме того, она так и не вернулась домой, не полностью. Ее сердце осталось с ним. Мне потребовалось двадцать лет, чтобы это выяснить, и даже потом для этого ему пришлось нарисовать картину.

***

Засады обеих женщин продолжались, несмотря на мои протесты и то, что, как я думал, мы договорились. Я не мог их винить. Я уверен, что Карен была удивлена и разочарована тем, что мне требуется так много времени, чтобы увидеть все ее глазами. Тем не менее, они всегда оставляли меня ковыляющим и дрожащим, после того как я благополучно поднимался наверх в свою комнату. После одной такой встречи я прислонился к своей двери, ожидая, когда у меня замедлится пульс, когда мельком увидел прибор для измерения артериального давления, который Карен заставила меня купить много лет назад. Я воспользовался им: 170/120. На следующее утро я был почти в норме, но после очередной засады Аврил у меня было 168/124. Если так будет продолжаться, у меня случится инсульт или что-то в этом роде. Я решил, что мне требуется жить в другом месте, хотя бы временно.

Я заглянул в апартаменты факультета на территории студгородка и был удивлен, узнав, что могу бесплатно получить квартиру. Думаю, новый двигатель был для университета важнее, чем я ожидал. В тот день я попросил Лизу все устроить и получить ключ для меня. В тот вечер я вошел в парадную дверь своего дома, вместо того чтобы подниматься по черной лестнице. Карен и Аврил находились в главной столовой, по всему столу были разбросаны бумаги. Я спросил, не могу ли я поговорить с ними несколько минут.

— Роб, сейчас и правда неподходящее время. На плите — тушеное мясо, ты можешь его разогреть и съесть на кухне, пока мы не будем готовы, — улыбнулась Карен, говоря это через плечо, а затем вернулась к оживленной беседе с Аврил. «Понятно», — подумал я, — «опять второе место». Я повернулся и пошел наверх.

Я упаковал туалетные принадлежности, одежду на пару недель, простыни и одеяла в большой чемодан и спортивную сумку, оставив в квартире достаточно вещей, чтобы мне не пришлось тащить их обратно с холма, если бы я захотел провести день или два в своем доме, и готов был уходить. Я понес свой багаж через гостиную ко входной двери. Это привлекло их внимание.

— Это то, о чем я хотел ранее поговорить, — я указал на свой багаж. У них хватило совести выглядеть слегка пристыженными. — Я снял до конца семестра квартиру для преподавателей в университетском городке. Карен, ты все равно хотела отложить принятие решения до января, а там мы посмотрим, где тогда будем находиться. Ты помнишь этот прибор для измерения артериального давления? Я воспользовался им после наших последних нескольких «обсуждений», и его наименьшее показание — 160/120. Боюсь, что если я останусь здесь, постоянные засады с вашей стороны приведут меня в больницу. Я все еще буду оплачивать счета за дом. У тебя есть мой телефон и моя электронная почта. Я ничего не забыл?

Они просто смотрели на меня, поэтому я поднял свой багаж и направился к двери. Я почти закрыл ее, когда услышал голос Карен, тихий и грустный:

— Ты забыл одно. — Я повернулся, чтобы посмотреть на нее. — Я люблю тебя, Роб.

***

По мере того как шел сентябрь, мы не продвигались вперед по двигателю. Мы думали, что приближаемся, но не могли понять проблему. Мы с Карен коротко говорили по телефону почти каждый второй день. Она не хотела слышать о двигателе, а я не хотел слышать о выставке, и никто из нас не хотел говорить о будущем нашего брака, если оно вообще будет. Она правда спросила о моем кровяном давлении — к счастью, все было нормально.

Мы с Лизой сблизились, продолжая вместе обедать. Звучит как этакое клише: начальник и красивая личная помощница «глазки хлоп — ручки шлеп». Наша команда часто напоминала нам об этом. Но все было не так. На самом деле не так! Наши обеды стали безопасным местом для нас обоих, чтобы подумать вслух и рассказать о своих проблемах кому-то, кто действительно слушал, и кого это волновало, а не просто пытался продвигать повестку дня. Я научился многому из того, о чем даже не подозревал: как быть красивой молодой лесбиянкой, работающей в сфере, где доминируют мужчины. Я учился слушать и понимать. К сожалению, чем больше я понимал Карен, тем больше ненавидел то, что она сделала.

— Роб, — однажды после обеда сказала Лиза, — я не могу передать, насколько ты мне помог. С тех пор как мы начали вместе обедать, я, кажется, вижу себя и свою жизнь намного яснее. Спасибо.

— Разве это должны быть не мои слова? — спросил я. Она хихикнула:

— Ну, да, вначале. Все заметили, насколько ты стал более энергичен и свеж, чем несколько недель назад, но ты также помог и мне.

— Да ладно, Лиза, я не дал тебе ни единой идеи, потому что у меня ее нет. Карен говорит, что я не могу найти проблемы в отношениях без дрессированной собаки-поводыря, и факты показывают, что она права. Все что я делал — это слушал и... ну, слышал.

— И это было именно то, что требовалось мне. Разве никто никогда не говорил тебе, что когда женщина рассказывает о своих проблемах, она не хочет, чтобы их решали или рассказывали ей, как их решить, она просто хочет, чтобы ее выслушали?

— То есть, то, что я сидел здесь, ненавидя свою невежественность, было...

— ... лучшим, что можно было сделать. Хватит. Давай вернемся к работе. — И мы вернулись.

Однажды днем я взял отгул, чтобы прогуляться и дать моей команде возможность разобраться с некоторыми вопросами, которые я задал им, когда позвонила Карен.

— Как ты относишься к канадскому Дню благодарения? — Я не слышал такого волнения в ее голосе, с тех пор как умер ее любовник. Это меня обеспокоило.

— Ну, — осторожно ответил я, — думаю, это хорошо для канадцев. А что?

— Он — в следующий уикенд, и мы с Аврил хотим собрать всю семью на четырехдневные выходные. Для нас будет так много значить, если ты придешь. Не мог бы ты прийти, пожалуйста? — Я — не канадец, поэтому не думаю, что у меня будет свободное время.

— О, я знаю, но не мог бы ты бывать здесь по вечерам и остаться в доме на выходные? Придут Кевин и Оскар, а мы все хотели бы проводить с тобой как можно больше времени. Получится настоящий отпуск, если включить последующий выходной в понедельник, так что, тогда у нас будет ужин с индейкой.

— Я не знаю, Карен. Подумаю об этом на выходных и дам знать.

— Роб, мы с Аврил скучаем по тебе, и я знаю, что никто другой не приготовит тебе хороший ужин с индейкой во второй понедельник октября.

Я должен был признать, что насчет ужина она, вероятно, была права.

Меня шокировал Кевин, позвонив в воскресенье вечером. Он сказал, что с нетерпением ждет выходных и очень надеется, что я буду у них, особенно, если останусь ночевать в доме. Я ненадолго задался вопросом, почему это было для него настолько важно, чтобы он упомянул, но решил, что все может пойти не так как надо, так почему бы и нет? Думаю, мне просто требовалось продолжать доказывать свою известную доверчивость. Я позвонил Карен и сказал, что приду после ужина в четверг вечером и останусь до вечера понедельника.

***

Был закат в прекрасный октябрьский день, когда я шел по знакомой тропе вниз по склону к своему дому. Яркий солнечный свет и легкий ветерок, деревья и земля — буйство красок. На моем лице была даже легкая улыбка, когда я открыл заднюю дверь и поднялся по лестнице. Когда я вошел в свою комнату, улыбка сменилась выражением удивления и отвисшей челюстью. Там, мягко покачиваясь в моем кресле, сидела красивая молодая женщина, кормившая младенца.

— Вы, должно быть, Роб, — сказала она, поворачиваясь ко мне с ослепительной улыбкой и полным отсутствием неловкости. — Я так рада, наконец, встретиться с вами. За эти годы я слышала о вас так много хорошего. Я бы встала, но... — Она кивнула в сторону симпатичного младенца, сосущего ее грудь.

— О, нет-нет, пожалуйста, оставайтесь на своем месте, оставайтесь на своем месте, — пробормотал я, смущаясь. Некоторое время мы смотрели друг на друга, затем она восхитительно рассмеялась.

— Ой, извините, я — Симона, а это — Жоржетта. — Ее английский был почти без акцента, но то, как она произносила имена, было полностью французским. — Я думала, вы знаете, что тетя Карен сдала вашу комнату на неделю моему мужу и мне с нашими детьми. Мы упаковали ваши вещи и положили их на чердак, но вернем обратно, когда будем уезжать. Мы будем аккуратными, обещаю. — И снова эта улыбка.

— Не беспокойтесь об этом, — отмахнулся я. — Значит, вся ваша семья здесь на неделю?

— Да, мы все здесь: мы, моя сестра Сюзанна и ее семья, наши бабушки, некоторые кузены со стороны мамы, Кевин и Оскар, и их друзья, а теперь, наконец, и вы. Полный дом, не так ли?

Какой же я глупый. Когда Карен сказала «всю семью», я подумал, что она имела в виду нашу семью. Нет: она имела в виду ЕГО семью. Частью которой теперь, казалось, была и она.

— Что ж, Симона, извините, что побеспокоил вас. Я лучше пойду, найду кого-нибудь, кто скажет мне, где я на самом деле должен остановиться.

— Вы нас совершенно не побеспокоили, и я счастлива, что, наконец, встретила вас. — Я что-то пробормотал и убежал. Я чувствовал достаточно неловкости за всех троих, включая ребенка.

Я нашел Карен на кухне, убирающуюся после ужина.

— Эмм, с кем я могу поговорить о том, где мне спать?

Карен улыбнулась, вытирая руки о фартук — жест, который прежде я видел тысячи раз. Знала ли она, что это простое движение вырвало еще один кусок из моего сердца, когда я подумал о другом мужчине, который был так же хорошо знаком с ней на этой кухне?

— Со мной. Мы спим в задней спальне на втором этаже. Я уже перенесла туда вещи, которые тебе понадобятся. — Это была комната Кевина, у них с комнатой Оскара — общая ванна.

— Мы?

— Ты, я и Аврил.

— Что? — По этому поводу у меня было плохое предчувствие.

— У нас слишком мало спальных мест, чтобы прямо сейчас беспокоиться о твоих чувствах. Эти люди не все видят по-твоему. Пожалуйста, не суетись, — сказала она. Она опять повернулась к мыльной воде, показывая, что разговор окончен. Я понял. Мои чувства здесь не имели значения. Все, кроме меня, считали все «правильным», так что, «не суетись». Ладно. Я направился к передней части дома.

В камине горел огонь; некоторые дети жарили зефир на длинных вилках. Я увидел двух пожилых женщин, сидящих радом на диванчике: должно быть, бабушки. Это была сцена прямо из особого шоу Холлмарк, и почему-то она казалась правильной: как будто старый дом был построен именно для таких случаев. Единственным кто был здесь не к месту — так это я. Я чувствовал себя таким отстраненным, как будто смотрел все по телевизору. Теперь это был дом Аврил, это была ее семья. Я чувствовал себя чужим в собственном доме и более отчужденным, чем когда-либо, от моей жены и сыновей.

Казалось, все знают, кто я, все говорили мне, какая прекрасная Карен, и как мне повезло, что она у меня есть. Мне казалось, что я попал в какое-то реалити-шоу, и я был единственным, кто не видел сценария. Я мельком увидел Карен и Аврил в дальнем конце комнаты, разговаривающих друг с другом. Они увидели, что я смотрю на них, и улыбнулись, изо всех сил стараясь выглядеть невинно, но безуспешно. Они напомнили мне мою кошку Эгги, когда она играла с мышью.

В конце концов, я оказался рядом с двухместным диванчиком, где устроили прием двое бабушек. Я прикинул, что Эми и Сара-Мари было около девяноста, но их лица были полны жизни. Особенно заметна была Сара-Мари: когда она была в комнате, вы знали, что она — там.

Обе женщины, очевидно, были осведомлены обо мне. Не полностью, но достаточно, чтобы втянуть меня в разговор. Ясно, что это была их работа, и я не возражал, потому что разговаривать с ними было интересно и весело. Тем не менее, я устал после еще одного долгого, изматывающего дня на работе, и шум начал меня утомлять. Я извинился и направился в спальню на втором этаже. Они были хороши, старые бабушки, но не настолько быстры, чтобы я упустил взгляд, которым они обменялись, который сказал мне, что пока все идет по сценарию. Забавно то, что вы видите, когда перестаете принимать все за чистую монету.

Кровать была аккуратно расстелена, а на тумбочке стояли ящички с моими вещами первой необходимости. В шкафу было несколько вещей Карен и довольно много одежды Аврил: я догадался, что, должно быть, этой комнатой в большинстве случаев пользовалась Аврил, в то время как Карен пользовалась главной спальней. Я огляделся в поисках другой кровати, или матраца на полу, или чего-то еще. Ничего не было.

Слишком мало спальных мест, да? Что ж, это вполне может быть и так, но нехватка именно в этой комнате была частью преднамеренного плана. Покажите мне фильм Холлмарк о счастливой семье и не дайте возможности возражать против договоренностей. Тогда предложите мне секс втроем с двумя красивыми женщинами: какой горячий парень сможет от этого отказаться? Я мог бы получить все это, если бы только согласился с тем, что двадцать лет лжи и измены моей жены — это нормально. В конце концов, я не смог бы жаловаться на то, что он забрал мою жену, после того как сам трахну его, не так ли? Они даже были достаточно внимательными, чтобы не устроить все в главной спальне. С тех пор как я увидел печально известную картину, я никогда больше не захочу заходить в эту комнату.

Я предположил, что Аврил и Карен идут сюда или скоро будут, после того как старушки подадут им сигнал, поэтому ушел. Поднимаясь на холм, я оглянулся на дом. На нижнем этаже горел свет, и светились многие из верхних окон, поскольку здесь проходила вечеринка, не похожая ни на одну из тех, что я видел за последние десятилетия. Если бы только это была не чужая вечеринка.

***

Я проснулся в холодном поту после очередного кошмара. Внезапно мне в голову пришло решение для двигателя. Я понял, в чем проблема, со стопроцентной уверенностью. Это потребует переделки большей части двигателя, но я знал, что оно сработает. Я поспешил в старый манеж, хотя было всего полшестого утра. К семи Лиза собрала команду. Я объяснил концепцию. Команда сразу поняла, что у нас есть решение, и с энтузиазмом принялась за работу. Мы все были полностью погружены в проект, пока я не заметил, что Лиза начала зевать. Она никогда раньше этого не делала. Я огляделся, и некоторые другие инженеры тоже начали показывать напряжение.

— Который сейчас час?

— Полдвенадцатого, — устало ответила Лиза.

— Невозможно, — заметил я. — Конечно же, уже должно быть после полудня.

— Одиннадцать тридцать вечера, — объяснила она.

Ой. На следующий день была суббота, поэтому я поблагодарил их, запретил им приходить в здание до полудня и отправил домой. Запирая помещение, я вспомнил, что меня на ужин ждет Карен. Ой. Я поспешно спустился с холма.

Аврил ждала меня на крыльце.

— Ты сильно опоздал. Карен разочаровалась в тебе, она легла спать, проливая слезы, из-за того, что ты не вернешься.

— Извини, не хотел никого беспокоить. Мы все потерялись в своей работе.

Аврил явно мне не поверила.

— Что тебе нужно, чтобы простить ее?

— Простить ее за что? Она не думает, что сделала что-то не так. Но я опоздал не поэтому. Сегодня мы начали работу над новой идеей двигателя, и молодые люди в восторге. Они бы проработали и всю ночь, если бы я им позволил.

Я видел, что Аврил мне все еще не верит.

— Пойдем наверх. Мне нужно лично извиниться перед Карен за пропущенный ужин. — Я не упустил кошачий высверк триумфа в глазах Аврил, он проявился даже в темноте. Не упустил я и излишнего покачивания этих прекрасных бедер, идеально продемонстрированного еще одной парой слишком узких джинсов. «Да», — сказал я себе, — «я был прав насчет запланированного секса втроем». Это не означало, что я был уверен, что сбегу. Знание — не такая уж большая сила.

Карен была одета в черное атласное неглиже, которое было одним из моих любимых. Оно делало потрясающие вещи для изумительного тела. Она была моей женой, красивой и желавшей меня, уверенной, что и я ее хотел. Она повернулась к Аврил, и они поцеловались. Это был любовный поцелуй, чувственный и глубокий. Они прервали поцелуй. Карен начала раздевать Аврил, снимая через голову рубашку, обнажая маленький кружевной белый бюстгальтер. Я уверен, что мой рот был открыт. Я чувствовал онемение, если не считать моего члена, который быстро поднимался по этому случаю. Карен снова посмотрела на меня, уверенно позируя в своем сексуальном неглиже. Мне было интересно, видел ли он ее в нем, помогал ли ей из него выбираться. Эта мысль была похожа на холодный душ.

Женщины увидели эту мысль на моем лице, их уверенные выражения сменились беспокойством.

— Карен, я просто хотел извиниться за неучастие в ужине. Мне очень жаль, следовало позвонить и сообщить тебе. Но мы работали над новой идеей двигателя и буквально потеряли счет времени. Мне очень жаль. Я вернусь утром. Спокойной ночи, Карен, спи спокойно. — Я и не пытался скрыть тот факт, что сбегаю.

На следующее утро было около восьми, когда я вошел через черный ход. Следуя запаху, я обнаружил, что кто-то приготовил достаточно завтрака, чтобы накормить армию. Я съел часть огромного красивого омлета и сел за кухонный стол. Ко мне сразу же присоединилась мадам Сара-Мари Паскаль Дю Монт, вошедшая в комнату, как будто ее поставили поблизости, чтобы ждать меня.

— Хорошо спалось? — спросила она с намеком на улыбку.

— Да. А почему бы и нет?

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Итак, тебе все еще больно, или женщины залечили твою рану?

Я просто смотрел на нее. Она широко улыбнулась.

— Не притворяйся. Я очень хорошо знаю радостный крик моей невестки, и слышала также крик твоей жены, много, много раз. Мы не ожидали увидеть тебя так рано.

— Вы все неправильно поняли, — улыбнулся я. — Прошлой ночью я спал в своей квартире на территории кампуса.

Сара-Мари посмотрела на меня, словно решая, верить мне или нет.

— Я думаю, ты бежишь от своей проблемы, — наконец, сказала она.

— От которой из них? — Я мог придумать их несколько.

— Мой сын взял твою женщину. Сделал ее своей любовницей, а тебя рогоносцем. Сделал твою хорошую жену грешной из-за ее абсолютной любви к нему. — Было бы приятно услышать, что кто-то, наконец, признал правду, если бы она не выглядела такой гордой. — Теперь он ушел, и она много раз расплатилась за свой грех чувством вины. Так что, теперь проблема в тебе. Карен любит тебя и нуждается в тебе больше, чем когда-либо. Ты должен оставить свою гордость вместе с ее грехом в прошлом, и снова полюбить свою прекрасную жену.

С кофейником в руках вошла Эми и села с нами.

— Мы обсуждали проблему Роберта, — сказала ей Сара-Мари.

— А, — сказала Эми, протягивая руку и накрывая мою руку своей. — Мне очень жаль. Но они — хорошие женщины и позаботятся о тебе.

— Да, — согласилась Сара-Мари. — Было бы глупо отбросить то, что у него есть.

Я намеренно положил нож и вилку на тарелку и глубоко вздохнул. Я посмотрел Саре-Мари в глаза:

— Вы сказали, что Карен заплатила за свой грех своей виной. Вы ошибаетесь: она и не думает, что это был грех, и не чувствует никакой вины. Она сама мне так сказала. Вы сказали, что он забрал ее, и она любит его абсолютно, и в этом вы правы. Теперь вы говорите мне, что я должен довольствоваться теми ее объедками, которые он решил оставить мне. Что ж, то, что не подходило ему, недостаточно хорошо и для меня.

Я встал.

— Спасибо за завтрак. — Я вышел. Я бы взял с собой свою тарелку, если бы смог придумать достойный способ сделать это. Это был хороший омлет, и мне не хотелось оставлять его там.

***

Я улыбался, поднимаясь на холм и вспоминая выражение лица Сары-Мари. Она привыкла всегда поступать по-своему. Только Эми выглядела грустной. Я не знал, была ли она менее знатной дамой или просто менее искусна в разговоре по-английски.

Я прибыл в старый крытый спортивный манеж около полдесятого и не удивился, увидев около половины моей команды, ожидающей у дверей.

— Какую часть слова «после полудня» вы не поняли? — проворчал я на них. Они лишь усмехнулись, за исключением одного шутника, который указал, что я тоже был здесь. Я отпер дверь, написал Карен, что буду дома после обеда, и мы приступили к работе.

Атмосфера в лаборатории была наэлектризованной, создавалось ощущение, что мы, наконец-то, на верном пути и добиваемся прогресса. Было полвосьмого вечера, прежде чем мы это поняли. Я выгнал их всех и сказал, что в воскресенье лаборатория будет закрыта, а если у них возникнут блестящие идеи, они должны их задокументировать и принести в понедельник утром. Я спустился с холма, гадая, какая засада подстерегает меня на этот раз?

Карен и Аврил снова избегали меня, семье было четко сказано держать нас отдельно. Сара-Мари одарила меня надменным взглядом, прежде чем начать игнорировать меня до конца вечера. Эми просто коснулась моей руки, посмотрела мне в глаза и сказала:

— Мне, правда, очень жаль. — Мне было интересно, действительно ли она чувствует так? Наверное, это не имело значения.

В дальнем конце комнаты мое внимание привлекли Оскар и Марк. Что-то в их отношении друг к другу было такое, что напомнило мне кого-то. Я долго думал. Лиза?... В самом деле? Хммм... Ой. Вот и все. Наверное, поэтому Карен мало говорила об Оскаре, даже когда была у него в гостях. Она что, думала, что я бы от него отрекся? Даже если бы я это и сделал, ему-то какая разница?

Мне потребовалось время, чтобы пробиться сквозь препятствия, но я, наконец, прижал Оскара и Марка к стене у камина. Я представился Марку, и мы немного поговорили. Оскар был еще более отстраненным, чем обычно, но Марк через несколько минут почувствовал себя комфортно, поэтому я задал свой вопрос: — Итак, Марк, я спрашиваю о твоих намерениях в отношении моего сына? — Оскар был ошеломлен; Марк на секунду или две озадачился, затем рассмеялся. Я улыбнулся. Оскар захотел узнать, что мы считаем таким смешным.

— Оскар, я думаю, твой отец только что сказал нам, что знает, что мы геи, и согласен с этим. Я прав? — Я кивнул. Марк протянул мне руку.

— Роб, после того как Карен предупредила меня о тебе, я удивлен, что говорю это, но мне приятно познакомиться. Мы обязательно пригласим тебя на свадьбу. — Мы усмехнулись и пожали друг другу руки. Оскар явно задавался вопросом, кто я и что я сделал с его отцом, но все равно пожал руку.

У меня было достаточно времени для общения, и я мог рассчитывать на одно серьезное достижение, даже без помощи собаки-поводыря, поэтому направился в спальню на втором этаже, чтобы выбраться из толпы. Я все еще не собирался спать с Карен, не говоря уже об Аврил, но пока они не появились, я подумал, что, может быть, у меня будет немного времени для себя. Они бы и не подумали ложиться спать так рано в субботу вечером, не так ли? Думаю, мне просто нужно было доказать, что я — все еще наивный, доверчивый Роб.

Тусклый свет в комнате, долгий рабочий день и приглушенный шум внизу сговорились против меня, и вскоре я полудремал в кресле. Я как будто спал, когда почувствовал, как ко мне на колени мягко опустился какой-то груз. Потом были нежные руки в моих волосах и мягкие губы на моих губах. Маленький острый язычок приоткрыл мои губы и вошел внутрь. Мой член набух в джинсах, и вес на моих ногах переместился ему навстречу. Поцелуй продолжался, набирая силу, когда тело на моих коленях коснулось кончика моего члена и начало медленно раскачиваться взад и вперед, дразня его. Я поднял руки к этому весу, но мои запястья были осторожно, но твердо прижаты к краям стула. Теплые руки гладили меня по рукам.

— Шшш... — прошептал мне на ухо голос. — Позволь нам любить тебя. Позволь нам показать тебе, как сильно мы тебя любим. Позволь нам избавить тебя от боли и обиды.

Это был голос Карен. Мои глаза резко открылись. Свет был выключен; в комнате было темно, если не считать лунного света, пробивающегося через окно. Это был не сон. Женщина у меня на коленях, прижавшаяся к моей груди, — Аврил. Я чувствовал, как ее упругие маленькие груди прижимаются ко мне, в то время как поцелуй продолжался. Она прижалась своей промежностью к моей, оседлав меня.

В конце концов, она прервала поцелуй, лаская мое лицо обеими руками и потирая свою грудь о мою. Мои глаза привыкли к темноте, и я мог видеть ее красивую улыбку. Карен придерживала меня за руки по бокам стула, нежно поглаживая их.

— Не сопротивляйся, Роб. Сегодняшний вечер только для тебя, от нас обеих, и мы хотим сделать тебя очень счастливым. Просто расслабься. Никто не причинит тебе вреда. Просто наслаждайся.

Я повернулся к жене. Она улыбалась мне с невинностью на лице и чувственностью в глазах. Так же, как на картине. Так же, как она смотрела на него. Я повис в кресле. Яркая улыбка Аврил исчезла, выражение ее лица стало обеспокоенным, когда она почувствовала, что моя эрекция под ней поникла.

— Не думай так, Роб. Не живи прошлым. Сегодня вечером мы здесь для тебя, не так ли? Пожалуйста, позволь нам помочь тебе, — умоляла меня Аврил, ее руки держали мое лицо, ее взгляд умолял. Я закрыл глаза, чтобы не текли слезы. Они все равно стекали, она нежно вытерла мою щеку краем рубашки. — Мне очень жаль, — сказала она. Казалось, она готова заплакать.

— Роб, так будет всегда? — Карен стояла на коленях у стула со слезами на глазах и в голосе. Она отпустила мои запястья.

— Я не знаю. — Мое сердце сочувствовало ей, но у меня не было для нее ни утешения, ни предложения взять все на себя. Я осторожно снял Аврил с колен и встал.

— Я... прости. Спокойной ночи, — сказал я. Я не мог больше доверять своему голосу.

— Бон суар.

— Спокойной ночи, Роб. Я люблю тебя.

***

Поднявшись на холм и войдя в свою квартиру, я должен был признать, что они правы, они и обе старухи: этот мужчина был мертв, дело было в прошлом. Мне было больно от этого, и я хотел закончить все уже давно, но ничего не мог исправить. Я знал, что боль, в конце концов, исчезнет, так почему я не мог хотя бы попытаться двигаться дальше? Я понял, что на то было две причины: Карен сожалела, что мне было больно, но не сожалела о романе, вместо этого она настаивала, что не сделала ничего плохого. Я не знал, смогу ли когда-нибудь с этим согласиться. К тому же, поскольку Карен все еще держала своего любовника в своем сердце и безумно любила его, это притащило их роман в настоящее. Если она не оставила его в прошлом, как мог это сделать я?

Рано утром в воскресенье я спустился с холма на завтрак. Было так же хорошо, как и в субботу; даже лучше, потому что я наслаждался этим в уединенном покое. В то утро бабушки не захотели иметь со мной ничего общего. Закончив, я решил пойти прогуляться. Я был почти у двери, когда услышал позади себя мягкий женский голос.

— Доброе утро, Роб! Вы идете на работу, в воскресенье? — Это была Симона, маленькая Жоржетта лежала полусонной в коляске.

— Нет, я просто иду прогуляться.

— Не могли бы мы с Жоржем к вам присоединиться? Мы надеялись прогуляться в вашем прекрасном лесу, но боялись, что заблудимся. — В любом случае мне было нечего делать, и этой улыбке было трудно сопротивляться. Было ли это наследство ее отца?

Появился Жорж и представился.

— Мы встречались вчера вечером, но это был такой сумасшедший дом, нельзя ожидать, что вы запомнили имена. — Я поблагодарил его за внимательность, и мы двинулись в путь. Это было еще одно прекрасное осеннее утро на Гудзоне, и я, житель Нью-Йорка, скажу, что лучше нигде нет. Мы вполне комфортно разговаривали. Проснулась Жоржетта и издавала веселые звуки.

— Сколько ей? — спросил я.

— Шесть месяцев, — хором ответили оба родителя, и мы все засмеялись.

В конце концов, Жоржетту потребовалось покормить грудью, поэтому мы нашли уединенное место, чтобы посидеть. Симона серьезно посмотрела на меня.

— Роб, нам нужно кое-что обсудить, а я не знаю, с чего начать. — Я покорно вздохнул, казалось, что я никогда не уйду далеко от главной темы.

— Мне очень жаль, я знаю, что тебе надоело это слышать, и то, что все мы здесь, нисколько не помогает. Кстати, спасибо, что позволил нам воспользоваться своей квартирой. Она просто идеальна для нас, и детям она нравится.

— Разве вам там не тесно? — спросил я. Я знал, что у них пятеро детей: две девочки от первого брака Жоржа и общие — два мальчика и Жоржетта.

— Может быть, немного, — сказал Жорж, — но это намного лучше, чем гостиница. Мы действительно ценим это. Мы позаботимся о том, чтобы все было как надо, когда будем уезжать.

Я поблагодарил его. Мне показалось, что не время указывать на то, что я в то время там не жил. Они еще немного поговориле о доме, и Симона вернулась к своей теме:

— Мне было почти тринадцать, когда я впервые встретила тетю Карен, Кевина и Оскара. Мама сказала нам, что они остались с нами, потому что вы оставили их на некоторое время. Когда они вернулись в Олбани, а папа тоже уехал, я спросила маму, нет ли у него с тетей Карен романа? Она сказала, что есть, и они очень любят друг друга. Я спросила о вас, и она сказала, что вы об этом знаете, и вас все устраивает, как и ее. Она рассказала, насколько любящим и правильным все это было.

— Несмотря на то, что мне было всего тринадцать, я не купилась на это, и беспокоилась о вас. Этим летом тетя Карен пришла на похороны папы, но вы этого не сделали, и я все поняла. Вы не знали, не так ли?

— Нет, я не знал.

— Когда же вы узнали?

— Сразу после похорон вашего отца, когда вама мать принесла ту картину с Карен, что он написал.

— О, нет! Это ужасно! Вот как вы узнали?! Ах вы, бедняжка.

Я пожал плечами.

— Я доверял ей. — Симона склонила голову и нежно, утешительно положила руку мне на руку. Затем собралась с духом и пошла дальше.

— Я любила своего папу. И до сих пор люблю. В каком-то смысле он был великим человеком. В других же... Ну, вы, наверное, знаете, что тетя Карен была далеко не первой и не последней. Завоевания давались легко. Он не видел причин не брать то, что хотел, или кого бы то ни было. Я думаю, он на самом деле хотел позаботиться о тете Карен, возможно, даже по-своему полюбил ее. Он никогда не упоминал о вас. Тетя Карен иногда упоминала, и всегда с любовью и уважением, но когда я стала старше, то могла ясно видеть, что, по крайней мере, когда была с нами, она была женщиной моего отца, так же, как и моя мать.

— Видите ли, моему Жоржу тоже изменяли, хотя и не так долго, как вам. — Она нежно посмотрела на него, и они пожали друг другу руки. — Когда я начала в него влюбляться, то могла чувствовать ужасные раны, которые она оставила в его сердце, поэтому знаю ту боль, что причиняет неверность. Раны, в основном, зажили, но шрамы все еще есть и будут всегда. Я чувствую их, поскольку люблю его. Вот почему я никогда не сделаю с ним ничего подобного. Я никогда не предам его. Я никогда не смогу причинить ему такую боль. — Симона нежно улыбнулась мужу, затем выпрямилась и повернулась ко мне.

— Вот почему я должна извиниться перед вами за то, что сделал мой отец. Это было совершенно неправильно, и ничто не может оправдать этого или исправить. Роб, мне очень жаль. — Она явно говорила это от всего сердца.

— Спасибо, Симона. Я знаю, что это клише, но вы никогда не узнаете, как много это значит для меня. — Я был так удивлен и тронут, что едва мог произнести слова.

Симона одарила меня легкой улыбкой.

— Особенно, когда вся остальная часть моей семьи давит на вас, чтобы заставить помириться с тетей Карен.

— Ага, — согласился я.

— Я действительно думаю, Роб, что вам нужно простить их обоих. — Симона почувствовала, как я напрягся, и поспешила дальше. — Не ради них. Ради вас, чтобы вы могли уйти от этого. Простите ли вы его, для моего отца это неважно и, возможно, это не имеет большого значения для тети Карен, но я думаю, что для вас это имеет большое значение.

— Она права, Роб, — мягко сказал Жорж. — Мне пришлось простить бывшую, прежде чем я смог двигаться дальше. Это было так, как если бы мне пришлось вычистить все, что было в моем первом браке — как хорошее, так и плохое — чтобы туда смогла переехать Симона. Я не буду притворяться, что это было легко, но то, что я получил взамен, того стоило. — Они обменялись еще одним из этих взглядов, в то время как их очаровательная малышка спала на руках у отца.

— Я не собираюсь рассказывать вам, что делать с Карен, — продолжил Жорж.

— Что ж, это ставит вас в очень незначительное меньшинство, — вставил я.

— Это делает его особенным, — сказала его жена, счастливо улыбаясь и прижимаясь к нему.

— Ну, в любом случае, я просто думаю, что вам будет лучше простить их, что бы вы ни решили. Тогда, когда вы найдете свою Симону, то будете готовы к ней. Мы верим, что для вас есть ваша Симона.

— Из любопытства, Жорж, на моем месте, что бы вы сделали с Карен?

— Разведитесь с ней, — решительно заявила Симона, прежде чем ее более вдумчивый муж смог даже перевести дух. — Просить оставаться с ней в браке, после того что она с вами сделала, — это чересчур для кого бы то ни было. Вы должны простить ее и быть добрым к ней, но развестись с ней и двигаться дальше.

Я вопросительно посмотрел на Жоржа.

— Я согласен с тем, что она сказала, — ответил он с улыбкой и пожав плечами. У меня такое чувство, что он говорил это много раз, и нисколько не возражал. — Только не говорите ее матери или бабушке, что это вам сказала она. — Мы рассмеялись и легко разговаривали о другом, медленно возвращаясь в дом. Прежде чем мы вошли в ворота, Симона спросила, не можем ли мы оставаться на связи, поэтому я дал ей карточку со своим телефоном и электронной почтой.

Было очень важно знать, что собственные дочь и зять Дю Монт думали, что он был неправ. Большую часть дня я провел в своей комнате, знакомясь с ними и их детьми. Стефани двадцатого исполнялось четырнадцать, коротко остриженные темные волосы и темные же глаза на милом эльфийском лице. Мари была блондинкой в возрасте двенадцати лет, более общительная, ширококостная и почти выше своей сестры. Филиппу и Андре было пять и три года. У меня стоял комок в горле, потому что они напомнили мне Кевина и Оскара в этом возрасте. Это было странно: юный тезка моего заклятого врага, казалось, особенно хотел, чтобы я был желанным гостем и чувствовал себя как дома. Мы разговаривали и играли в игры, пока я с удивлением не заметил, что пришло время обеда. Я чувствовал себя с ними совершенно непринужденно, а они — со мной, несмотря на то, что мы только что встретились. Я не мог не противопоставлять их открытость осторожному поведению моих сыновей, с тех пор как вернулся из Ирака.

После обеда ко мне подошла Карен.

— Сегодня ты выглядишь счастливее, Роб. Я так рада, что ты решил расслабиться и насладиться нашей семьей. Ты хочешь подняться наверх и поговорить об этом? — Она сохраняла нейтральность лица и голоса без намека на приглашение.

— Нет, спасибо, — ответил я. — Сегодня я выпер всех из лаборатории, так что, завтра они захотят прийти пораньше. Мне необходимо быть готовым к ним, так что, мне надо рано лечь спать.

— Надеюсь, завтра ты придешь на обед в честь Дня Благодарения?

Я сказал, что приду, а затем отправился в гору.

***

Дети были накормлены до оцепенения и оставили столовую на попечение взрослых. Стол был убран, а вино разлито, после того, что, я был уверен, было самым большим и лучшим обедом на День Благодарения, который когда-либо знал дом, даже если бы он был канадским. Каким-то образом он казался довольным: как будто это было именно то, для чего он был построен, — быть набитым до потолка прославленной семьей. Чудесные запахи ужина пропитали все старое помещение от кухни до чердака. Карен с улыбкой сидела во главе стола, Аврил — справа от нее, а я — слева. К ним двоим, похоже, вернулась уверенность после неудачи в субботу вечером. Я не мог не задаться вопросом, что они приготовили на этот раз, и был уверен, что это был не просто ужин.

Бабушка Сара-Мари сидела у изножья стола, во всех отношениях выглядя как матриарх. Она встала и постучала по своему бокалу, чтобы привлечь внимание. Все за столом встали, я тоже.

— Как вы знаете, семья Дю Монт всегда заканчивает свои торжества серией тостов. Наш первый тост, как того требует традиция, — за хозяев. Карен и Аврил, мы благодарим вас за вашу щедрость и гостеприимство. Желаю вам многократного вознаграждения. Мы пьем за ваше крепкое здоровье, благополучие и счастье, а также долгую жизнь, чтобы наслаждаться всем этим! — Были крики «За вас, за вас! » и звон бокалов. Я чокнулся бокалом с женой и выпил за ее здоровье, и то же самое сделал с Аврил. Я заметил, что меня не упомянули, несмотря на то, что дом содержал и платил за еду я.

— Наш следующий тост, как того требует традиция, — за членов нашей семьи, которые сегодня не смогли присоединиться к нам. Что бы ни удерживало их вдали от нас, будь то расстояние, тяжелая работа или другие обстоятельства, они по-прежнему являются частью нас, когда мы празднуем. Мы пьем за их здоровье и удачу, и пусть они скоро снова к нам присоединятся. — Этот тост пили в основном в тишине. Я подумал, что это вовсе не плохая традиция, и старый матриарх относится к ней с неким старосветским достоинством, которым я не мог не восхищаться.

— Нам повезло, что мы потеряли только одного члена семьи, с тех пор как были вместе, но эта потеря очень серьезна. — Сара-Мари остановилась, затем продолжила. — Великий человек, безмерный талант, душа и сердце большие, чем жизнь, слишком рано были отобраны у нас. Великий любовник и великий художник, все и всё, к чему он прикоснулся, стали более любящими и прекрасными. — Карен и Аврил нежно смотрели друг на друга со слезами на глазах. Я не мог двинуться. Я просто стоял, в то время как внутри меня нарастал гнев. — Мир стал богаче во время его жизни и стал беднее из-за его смерти. За этим столом мы, знавшие и любившие его, опустошены. Мы пьем в память...

Сара-Мари была прервана грохотом, когда мой ьокал разбился о противоположную стену столовой. Красное вино стекало по обоям, как пятно крови.

— Это в память Филиппа Дю Монт, — крикнул я. — Да сгниет он в аду! — Я, не оглядываясь, покинул комнату и дом.

Идя вверх по холму, я выключил свой телефон. Я был зол как никогда в своей жизни. Где-то в моем сознании я понимал, что Симона права, и мне требуется простить его, чтобы я смог двигаться дальше. Тем не менее, слышать, как его превозносят как замечательного человека, и наблюдать, как его женщины (одна из которых когда-то была моей) с любовью вспоминают его, было для меня уже чересчур.

На следующий вечер я столкнулся с неизбежным. Я снова включил телефон и прослушал сообщения. Были сообщения от Карен и Аврил, в которых говорилось, насколько я отвратителен, какую боль я причинил им, и как мне требуется извиниться перед семьей бедного Филиппа, особенно перед его матерью. Было сообщение от Кевина, в котором говорилось, что ему никогда в жизни не было так за меня стыдно. Оскар просто сказал мне держаться от него подальше, пока я не научусь некоторым манерам. Я догадывался, что все-таки не получу этого приглашения на свадьбу. Я написал им всем по электронной почте:

Семье Филиппа Дю Монт:

Я не собираюсь извиняться за свое поведение прошлым вечером, которое, по моему мнению, было вполне оправданным. Предложение г-жи Дю Монт выпить в память о любовнике моей жены моего же вина, за моим столом, в моем доме, было худшим из возможных оскорблений. Моя реакция была еще мягкой по сравнению с провокацией. По этому поводу мне больше нечего сказать.

Также было сообщение от Жоржа, в котором он просил меня позвонить ему, чтобы он смог рассказать мне о том, что произошло после моего ухода. Кажется, Сара-Мари снова дословно повторила весь свой тост и осушила бокал, как и все присутствующие, кроме Симоны и Жоржа. После этого все сидели и болтали о том, каким ужасным я был.

— Роб, я хочу сказать вам, что мы с Симоной поддерживаем вас. Она как бы разрывалась, в конце концов, он был ее отцом, но это было слишком тяжелым оскорблением, чтобы его можно было стерпеть, да к тому же, за вашим собственным столом. Я бы задушил старую ворону.

— Не думайте, что мне не приходило это в голову, — ответил я. Мы усмехнулись.

— Слушайте, оставайтесь на связи, ладно? Мы с Симоной этого хотим.

— Спасибо, останусь. Я очень ценю это.

Следующие несколько недель пролетели незаметно. Модернизированный двигатель быстро обрел форму. У нас с Лизой больше не было времени ходить куда-нибудь обедать, хотя я рассказал ей о фиаско с Великим Канадским Днем Благодарения и Тостами с Индейкой. Она тоже восхищалась моей сдержанностью.

Все семнадцать из нас полностью погрузились в проект. Я думаю, что средний рабочий день у нас составлял около четырнадцати часов. Я делал то, что у меня хорошо получалось, с хорошими людьми, которые уважали меня, и у меня было очень мало времени или желания думать о Карен. Я был удивлен, обнаружив, как легко привык жить без нее. Не то чтобы я не скучал по ней: легкие прикосновения без причины, другой голос в доме, кроме моего, и тому подобное. Иногда мне также не хватало ее лучшей дружбы, но потом я вспомнил, что последние двадцать лет ее лучшим другом был некто другой