Вынужденная мера

Хочу рассказать об одном случае, благодаря которому я пережил самое сильное эротическое впечатление.

Дело было в 1996 году в одном достаточно крупном городе нашей страны. Жили мы в обычной десятиэтажке на девятом этажа. Мама, папа, я и младший брат. Маме тогда было 37 года, она на четыре года младше папы. Моя мама тогда была невероятно красивой женщиной. Это была высокая брюнетка, абсолютно черные глаза, которой были способны прожечь любое мужское сердце.

Как любой пацан этого возраста я пытался подглядывать за мамой. Редко мои попытки имели успех. У нас почти всегда кто-то был дома кроме нас с мамой и возможности хотя бы попытаться за ней подглядывать, почти не представлялось. Всего несколько раз я мельком случайно видел грудь моей мамочки. И всё. Больше ничего я не видел.

Так вот о самой истории. Как-то раз папа и братом уехали к бабушке на дачу, что-то там помочь. Мы с мамой планировали сходить на рынок, закупить продукты. В те годы в нашем городе, как, наверное, и во всей стране был полнейший бардак. Все разваливалось прямо на глазах. Цены на продукты росли буквально каждую неделю. Поэтому мы ходили на рынок, находящийся в соседнем районе, так как он был самый недорогой.

Мы с мамой поздно позавтракали, собрались и вышли из квартиры. С собой я всегда брал спортивный рюкзачок, мода на такие была в то время. В рюкзачке у меня всегда была бутылка модной газировки типа Колы, Спрайта и т. д. Туда же я засунул разные пакеты и сумки, которые подготовила мама для рынка. На улице было теплое майское воскресенье, поэтому оделись мы соответственно для рынка. На мне были спортивные штаны и футболка, а мама оделась в легкие брючки и блузку.

В хорошем настроении мы зашли в лифт и направились вниз. Вдруг кабинка лифта дернулась, и он совсем остановился.

— Странно, давно он не ломался, — сказала мама.

Мы стали нажимать кнопку вызова диспетчера. Но на том конце никто не отвечал. Некоторое время мы просто молча стояли. Было слышно, как ругаются соседи, пытаясь вызвать лифт. Я стал им кричать, просил вызвать диспетчера. Они пообещали помочь, но время шло, а никто лифтом не занимался.

Прошло часа полтора, а подмога не приходила. Мама стала какая-то нервная, вела себя нехарактерно. Она стала что-то бормотать сквозь зубы, ругая лифтеров на чем свет стоит.

— Мам, ты чего? — спросил я, — вытащат нас рано или поздно.

— Не нужно было нам столько чаю пить, — ответила мама, — теперь писать хочу.

— Сильно?

— Да, Шурик, уже сильно. Ещё немного и не вытерплю.

Я понимал, что ситуация сложная, но не знал чем помочь маме. Мне было больно смотреть на неё. Ведь было ясно, что когда лифт откроется, нам придется столкнуться с людьми. Либо соседями, либо ремонтниками. Поэтому вариант написать в лифте или в штаны не подходил совсем. Если написать в лифте на пол, то нам еще неизвестно сколько придется стоять в этой луже, а если замочить штаны, то перед соседями будет стыдно.

Я лихорадочно искал приемлемое решение, но ничего не шло на ум.

— Уже совсем не могу терпеть, — сказала мама и на глазах навернулись слезинки.

Я вытащил бутылку Колы из рюкзака и повертел её в руках.

— Было бы что-то острое, можно было бы срезать верхнюю часть и пописать туда, — вслух подумал я, — но только резать нечем.

Мама умоляюще смотрела на меня, но я пока ничего не мог придумать. Я стал перетряхивать рюкзак в надежде найти что-нибудь подходящее. Вдруг я нащупал пластиковые вставки, предназначенные для жесткости стенок рюкзака. Я быстро вытащил одну вставку и повертел в руках. Пластик представлял собой тонкую, в меру жесткую пластину где-то 30 на 15 сантиметров, которая хорошо гнулась. Я скрутил из неё воронку, которая получилась с широким горлышком и узким сливом. Я вставил импровизированную воронку в горлышко бутылки и показал маме.

— Но как я смогу? — спросила она, — у меня рук не хватит, чтобы это держать.

Чтобы все получилось, надо было одновременно удерживать воронку, чтобы пластик не возвращался в исходное состояние, а также направлять её в слив в горлышко бутылки.

— Мам, я помогу тебе, — сказал я, — я буду держать воронку с бутылкой.

— Но... но ведь ты увидишь мою... , — смутившись, ответила мама, — в общем как я выгляжу без трусов.

— Ну а как по-другому?

— Я не знаю... Ладно, давай. Сил уже нет терпеть.

Я вылил газировку в щель между створками дверей лифта, и приготовил воронку с бутылкой к применению. Я показал маме готовую конструкцию. Мама глубоко вздохнула и стала расстёгивать свои брючки. Она спустила их до пят и осталась в одних черных трусиках. Чуть помедлив, мама спустила и трусики. Мамочка стояла передо мной без трусов, она подобрала повыше блузочку, чтобы та не мешала.

— Давай быстрей, а то сейчас уже побежит. Я буду держать руку около кнопки, если вдруг лифт поедет, я остановлю его.

В тесноте кабинки было сложно удобно разместиться вдвоем. Я спустился на корточки, и попытался эту конструкцию приспособить между маминых ног.

— Неудобно, надо шире поставить ноги, — сказал я.

Мама оперлась спиной на стенку, немного присела и широко поставила ножки. Теперь ничего не мешало подобраться к писечке (я не могу называть её иначе). Она находилась прямо на уровне моих глаз. Конечно же, даже не смотря на тусклое освещение кабинки, я пожирал глазами этот невероятный вид. Волосики были не длинные, видимо мама их подстригала, поэтому было довольно хорошо видно, как мясистые малые губки слегка разошлись. за покупками. Вернувшись домой, я застал маму сидящей на кухне. Она была в домашней одежде, просто сидела и молчала.

— Мам, ты чего? — деликатно поинтересовался я.

— Мне так стыдно никогда не было, — ответила она, не смотря мне в глаза. Не говори про это никому. Хорошо?

— Не буду.

Мама продолжила молча сидеть, а я решил, что сейчас не стоит её трогать. Три дня она ходила молчаливая, отвечала домашним односложными фразами. Отец с братом спрашивали меня, что случилось. Я отшучивался, и делал вид, что ничего не произошло и всё хорошо.

Среди недели я вернулся домой из школы. Мама была одна, она накрыла стол и позвала меня. Мы сели обедать. Она молчала, но было видно, что хочет что-то сказать.

— Шурик, извини меня, — сказала мама, посмотрев на меня, — я после родов не могу долго терпеть.

— Мам, престань, — пытался я её подбодрить, — ничего смертельного не случилось, просто такие сложились обстоятельства. Я всего лишь помог тебе.

— Когда мать ссыт чуть ли не в ладошки своему сыну, и тот видит её пиз... письку во всей красе, это совсем ничего хорошего, — подавленным голосом сказала мама, — ты даже не представляешь, что я чувствую.

— Но ведь других вариантов у нас просто не было, — успокаивал я маму, — мы же не по своей воле оказались в такой ситуации. К тому же при таком свете было плохо видно.

— Наверное, да, — согласилась она, — но мне стыдно невероятно. Я видела, что у тебя была эрекция.

— Мам, но ведь я никогда до этого не видел женскую письку, — ответил я.

— Честно? — удивилась мама, — совсем никогда?

— Конечно, я видел у девчонок, но я даже не думал, что кроме щелочки там ещё что-то есть.

— И ты впервые увидел, как она выглядит именно у меня, — грустно сказала мама, — поэтому мне стыдно.

— Просто так получилось, что первая писька, которую я увидел, была твоя, — сказал я, — я раньше даже не представлял, что она может быть такой красивой.

— Тебе она показалась красивой? — с недоумением посмотрела на меня мама, — я ведь писала, а это не самое красивое зрелище.

— Всё равно это выглядело красиво, — честно сказал я.

— Тем не менее, мне неудобно, — смущаясь, ответила она.

— Мам, пожалуйста, не обижайся, но это ведь не просто писька женщины, — как можно деликатней сказал я, — это место, откуда я появился в этот мир. Мне посчастливилось заглянуть туда, но не так уж хорошо я там все рассмотрел. При том свете невозможно увидеть все детали.

Я заметил, что мама перестала смотреть мне в глаза, видимо, она не ожидала услышать такие слова. Какое-то время мы сидели молча. Я смущался не меньше её, ведь столь откровенный разговор происходил между нами впервые. Да что там говорить, я вообще впервые обсуждал интимные вопросы со взрослым.

Мама убрала со стола, и подошла ко мне. Я повернулся к ней лицом, а она обняла меня за голову.

— Какой же ты ещё глупенький, — произнесла она после продолжительного молчания, — а я ещё глупее.

— Почему?

— Потому, что маме не прилично обсуждать свою письку с сыном, это не правильно.

— Хорошо, давай больше не будем поднимать этот вопрос.

— Но ведь из головы его не выкинешь, наверняка, ты будешь это помнить всю жизнь.

— Да. Но я буду помнить ещё, что ситуация произошла независимо от нас и что я всего лишь помогал своей маме.

— Ты правильно говоришь, — согласилась мама, — наверное, я слишком близко принимаю это к сердцу.

Больше я никогда не видел прелестей моей мамы. Она не поднимала эту тему и не давала возможности ещё раз увидеть эту красоту. Я понимал, что тогда была вынужденная мера, а по доброй воле мама никогда бы мне не показала.

Много воды утекло с тех лет. У меня своя семья, две дочки. Когда они росли, я замечал, как они пытались подглядывать за мной. А ведь я их понимал, потому, что сам прошел через эту стадию познания противоположного пола. Но когда я чувствовал, что они подглядывают, старался поворачиваться, не давая им возможность увидеть мои причиндалы. Не мог переступить через себя.

С мамой у нас по-прежнему замечательные отношения. Вся острота тех эмоций сошла на нет, но иногда всё же можем повспоминать былое.