Маленькие истории большого средневековья или Секс истории

Прошло уже три месяца, деревенька постепенно стала оживать от предыдущих потрясений. На улицах стали появляться люди и деревянные повозки, везущие домашний скарб. Виктория уже самостоятельно могла ходить и даже делать несложную домашнюю работу. Короткий ежик рыжих волос стал переливаться на свету, привлекая излишнее внимание. Пришлось голову накрыть беретом, отчего худощавая фигура девушки в нелепом камзоле больше походила на мальчишескую. Дни шли своим чередом, девушка с помощью бабушки постепенно стала разбираться в траволечении, а однажды даже участвовала в процессе оплодотворения одной зрелой испанки, ну как поучаствовала? Практически, просто стояла полностью обнажённой, открыв рот от удивления, ибо более диковинного способа ей и привидеться не могло. В этот момент травница надрачивала приап донора-осеменителя — детины под два метра, с кулаками словно молотами, но с глупым выражением на лице, который пялился на девичье тело, жадно глотая слюну...

— Слышь милая, наклонись перед парнем, а то у меня рука уже онемела, а Буэно (исп.: хороший, добрый) все никак жидкость семенную мне не выдаст. Ты это... учись помаленьку, авось в жизни пригодится... Не гляди, что он слегка не в себе, это не наследственное, просто ребенком голову застудил, когда родители померли в холода. Мы его всей деревней воспитываем да прикармливаем, силища у него что у быка, он телегу с сеном на плечах перенести через пруд смог однажды.

Нашего юродивого только по голове бить нельзя, однажды наш кузнец его огрел по пьяному делу и — нету больше кузнеца. Ну, а самое главное — приап у него здоровенный, кобылиц покрывать смог бы при желании и семени много. Запомни — её горячей в женщину вливать надобно, тогда вероятность зачатия сильно возрастает, моя-то сестрица Энкарнасьон помоложе была, да порасторопней, так и вовсе ртом сперму собирала, а потом в соломинку дула наполняя вместилище жизни женщины её истинным содержанием.

— Буэно хочет кушать, бабушка Консепсьон! Буэно хороший!  — забормотал крепыш и тотчас получил в руки сахарный леденец. Блаженно улыбаясь он стал его обсасывать, а потом извергать белесую жидкость.

— Теперича гляди Долорес внимательно! Может я со временем передам тебе все наши семейные тайны врачевания! Негоже забирать их с собой в могилу и так людишки мрут, что мухи, а лечить некому. Лекари-то придворные все больше деньги берут огромные за свой труд, а кроме как кровопусканием ничем и не лечат... тьфу ты, прости меня Господи...

Говоря это бабушка Консепсьон поднесла к дёргающемуся от оргазма парню глиняный стакан наполняя его спермой. Потом она наклонилась между растопыренных ног клиентки, где заранее было закреплено странное приспособление с тонкой соломиной и воронкой на самом верху, куда она и вылила все содержимое.

— Ты девонька, ноги-то подними повыше, да подержи подольше... сейчас мы в тебя эту свежую, горячую жидкость вольем, а ты с Божьей помощью затяжелеешь. Знаю—знаю, что с мужем у вас никак не складывается, вот поэтому этого мальца и привлекла по случаю. Ты главное мужику-то своему ничего не рассказывай... лишним 

это будет. Скажи, что мол знахарка отварами поила, а ты и понесла после этого. Народишко восстанавливать надо после изуверств инквизиции, тьфу-тьфу, снова болтаю лишнее...

— Не хочешь Долорес в соломинку дунуть? Считай жизнь новую вдыхаешь в утробу матери. Чего киваешь? Вижу, что хочешь, но стесняешься, ничего жизнь и не такому научит, нам ли женщинам этого не знать... горемычным!

В эту ночь эй снился удивительный прекрасный сон, наверное один из лучших за все последнее время, возможно потому, что постелили ей на сеновале чердака, где разноцветье сушеной травы могли навеять и не такие эротические ведения...

Девушка лежала абсолютно голой на лесной опушке, вдали виднелся величественный замок. Вика точно знала, что он принадлежит ей, как и тот хорошо сложенный мужчина, бегущий к ней на встречу. Он тоже был в неглиже, прекрасно развитый торс, широкие плечи, улыбающиеся лицо. Когда глаза девушки опустились вниз то лицо вспыхнуло пылающей краснотой, ибо его возбуждённый приап, красноречиво говорил о его желании и намерении.

Молча подойдя к избраннице, мужчина опустился на колени и принялся обцеловывать все тело, не пропуская ни сантиметра. Особенно досталось возбуждённым соскам груди и конечно же увеличенному похотнику. Когда мужской меч наконец вошел в женские ножны, то Вика издала столь громкий вскрик удовольствия, что даже всполошила лесных птиц на ближайших ветках. Женское естество впитало мужскую сущность до самого конца и начался прекрасный танец любви. Их движения были ритмичны, а позы весьма разнообразны. Особенно понравилось быть лихой всадницей на этом необъезженном жеребце или самой оказаться обузданной жеребицей сзади.

Оргазм настигал девушку вновь и вновь, заставляя тело биться в сладостных судорогах, а внутренности сжиматься словно в родовых схватках.

— Аааа... уууу...!  — закричала Виктория, нервно всхлипывая и наконец проснулась. Вокруг все также была темнота, а сквозь прореху черепичной крыши виднелся краешек луны — истинной владычицы женского начала...

•  •  •

В это время в самых мрачных застенках замка священники пытками добивались признаний в ереси или колдовстве от абсолютно невиновных узников, среди которых были и женщины и мужчины...

Смрадный запах горелой людской плоти, тошнотворных испражнений и истошные крики боли, делали это место настоящим пеклом, что по сути наверное им и было. Изуверы в монашеских рясах с полубезумным взглядом получали иезуитское удовольствие от страданий несчастных узников и казалось были похожи больше на прислужников Люцифера.

Кроме всего прочего некоторых узников ещё насиловали, не взирая мужчина это был или женщина. При всей видимой святости некоторые священослужители не гнушались удовлитворять свои сексуальные предпочтения всевозможными извращениями. Особенно в этом преуспели два наиболее жестоких садиста, наслаждающиеся этой вакханалией в полной мере...

Виктория очнулась от сильной боли в области паха, кожа спины саднила от царапин и холодной поверхности грязного пола. Ужасный запах пота и человеческих испражнений чуть не довел её до тошноты, а так как она ничего не ела со вчерашнего дня, то лишь закашлялась, медленно открывая глаза.

В полумраке сырой камеры, больше похожей на пещеру, с трудом угадывались неясные тени сокамерников.

— 

Опа-на! Очнулся... точнее очнулась крошка!  — загнусавил голос почти у уха, а чьи-то костлявые пальцы весьма болезненно дёрнули за волосы в паху, отчего она вскрикнула и даже слезы брызнули на щеках.

— Отстаньте ушлепки! По-хорошему предупреждаю, я девочка не простая!

— Чего-чего? Сеньоры, вы слыхали, эта благородная дама, которая спряталась в мужскую одежду нам угрожает. Каково? Чего ты нам сделать-то можешь дуреха, голая да полуживая? Скажи лучше, чего ты в беспамятстве себя Канэко обзывала, узкоглазым купцам мохнатку свою продаешь? Шлюха, по глазам вижу шлюха!

— Ничего не понимаю, какие купцы? Почему все тело так ужасно болит? Хотя кажется что-то на ум приходит... значит насиловали меня всем стадом?

— Вот ещё, сама просила! Скажи спасибо, что никто кроме нас не знает, что ты сеньорита, а то давно бы в казарму стражникам досталась. Там мужиков с полторы сотни будет, они страсть как новеньких любят. Сутками сношают во все доступные места, а после суда инквизиторов тебя монахи полубезумные уродовать будут!  — добавил ещё один кашляющий бас.

— Тебе ещё повезло, что нас только чертова дюжина, а ещё пару дней назад было в два раза больше, на нас верёвок не хватило. Правда висельники?  — мужские голоса захохотали.

— Ты судя по всему бегинка, слыхивал я про таких дев из Германии, поди и по-настоящему с мужиком и не жила, уж больно все у тебя там узко было по-первах! Так тепереча ведро со свистом пролетает!  — снова хохот.

Да, мне на прошлой неделе также попалась странствующая бегинка, уж насколько холодна была поначалу, а когда ножичек к горлу приставил — так ублажала словно портовая шлюха, жаль на третьи сутки померла от страсти,  — снова мужское ржание, а хриплый голос молвил:  — точно, я слыхал братва, что прямо над нами этих верующих простушек полные камеры. Их там дерут и «в хвост, и в гриву» не только инквизиторы, но и вся королевская стража...

— Так это вы меня насиловали твари?  — сухими губами прошептала девушка и стала медленно подниматься на ноги, чувствуя, что ярость её просто разорвет напополам, а костяшки на пальцах побелели, налившись свинцом. Когда она почти встала у девушки стала кружится голова, а из невероятно растянутого лона полилась вязкая, противно пахнущая жидкость.

— Дайте попить сволочи, а потом я вам покажу на что способна!

— Так пей милашка, хочешь со стены влагу слизывай, хочешь с отхожего места черпай, а хочешь я тебе сам в рот напружу!  — произнес кто-то совсем рядом, все захохотали и на девушку брызнула струя горячей мочи.

Дальнейшее в глазах грабителей, убийц и насильников стало выглядеть как кара Божья, конечно у тех немногих, кто выжил, оставшись калекой.

Натренированное тело завертелось юлой, почти не улавливаемое взглядом. Первого «хохотуна» Виктория отправила на Высший суд без очереди, проломив ему грудную клетку пяткой, тому кто её поливал испражнениями коротким отростком, она впечатала подъёмом ноги с такой силой, что понятие «яйца всмятку» приобрели не вымышленный образ, а уже явный.

Когда на 

нее набросился самый крупный представитель уголовного сословия, норовя словно медведь охватить её лапищами. Вика подпрыгнула высоко в воздух и оттолкнувшись от стены сделала сальто через голову ухватившись за грязные длинные волосы нападавшего, отчего все услыхали противный треск ломаемых позвонков, а грузное тело безмолвно повалилось прямо в отхожее место. В течении получаса мстительная бестия крушила все и всех — ломала тянущиеся к ней руки с заточками, разбивала коленные шашечки, вдавливала пальцами кадыки и глаза, лишь когда в камере не осталось ни одного шевелящегося тела, успокоилась присела на колени и горько заплакала, бормоча словно заклинание:

— Ну за что мне такое, хочу домой, хочу вспомнить всю свою прошлую жизнь! Неужели она вся состоит из унижений, страданий, подлости и лжи, уж поистине я настоящая Долорес, что значит — боль...

Через полчаса Виктория с трудом подползала к лежавшему на полу кувшину и напилась ужасной на вкус воды. Стоная от боли во всем теле, она натянула на себя мужские тряпки и улеглась под трухлявые нары. Как оказалось, весьма вовремя, так как уже слышался чахоточный кашель грузного стражника открывание окошка для кормежки и наконец скрежетание ключа в замке.

— Что тут на хер происходит? Почему... все кхи-кхи... все лежат на полу, да ещё в крови, вы че падлы друг дружку пореза...

Договорить он не успел так как в его коленную чашечку был нанесен столь мощный удар из-под нар, что он дико завопил, упав на спину и врезался головой о дверной косяк с противным треском, сползая по стене на пол.

— Вот как-удачно-то вышло, прямо праздник какой, пора на выход,  — прошептала беглянка и заперев ключами камеру, подняла деревянную палицу охранника, тихонечко прокралась по затемненному коридору.

Когда она перешла по скользкой каменистой лестнице на верхний этаж, то даже зажмурилась от яркого освещения. Постепенно глаза привыкли, но то, что она увидала, лучше бы не видеть никогда. Огромный зал состоял из множества клеток, кострища посредине и орудий пыток. Между ними сновали весьма проворно монахи, таща либо бессознательное тело, либо кричащее о мольбе. Большая часть узников состояла из женщин, некоторые даже оказались беременними, их как раз насиловала четверка стражников с обоих сторон одновременно.

— Ну все котенок отосрался!  — гневно зашипела Виктория, снимая два коротких меча со стены и словно вспышка молнии больно ударила по глазам, пронося картинки прошлого или может быть будущего?...

•  •  •

На общину напали ночью. Кроме центрального округленного дома, где находились общие спальни, столовая и место молитвы, рядом стояло несколько небольших строений — склад, курятник, хлев с тремя коровами и небольшая водяная мельница, где перетирали зерна в муку.

— Спасайтесь кто может! Грабители! Помогите! Убывают! Насилуют! Это каторжники!  — раздавалось со всех сторон, потом началась всеобщая бабская неразбериха и паника.

— Спаси Боже моих сестер отведи беду! Сделать так чтобы это были не людозвери!  — услыхала девушка знакомые голоса своих наставниц, а кто-то кряхтя чертыхнулся,  — не гневите небеса, это обычные голодные каторжники, спасайте невест господних 

от надругательств даже своим целомудрием...

Виктория спешно оделась в удобный черный костюм из хорошо выделанной кожи — такие здесь любили носить охотники, взяла в руки два коротких меча, запихнула в голенище сапог метательный нож-стилет и выскользнула через окно на клумбу с цветами.

— Ой простите матушка Пила (pila — купель),  — произнесла девушка, вспомнив как здешняя настоятельница буквально молилась на это цветочное величие. Со временем она узнала, что они с Эсперансой были родными сестрами, да и много другое, как например то, что раньше испанцы давали своим детям несколько имен, так как верили в то, что у ребенка будет больше ангелов-хранителей. Сначала это были имена данные при крещении — nombre de pila. Эти имена так назывались потому, что традиционное имя официально регистрировалось во время крещения и хранилось в церковных записях. Постепенно сложилась традиция называть новорожденных двумя именами.

—Буэно, нельзя делать больно! Женщин обижать очень плохо! Я делать бо-бо плохим людям!  — услыхала Виктория за ближайшим строением и тотчас кинулась на выручку.

Когда в зареве загоревшегося курятника появилась огромная фигура, размахивающая мечом, то даже залюбовалась. Вот уж воистину тренировки не прошли даром, подумала она, разглядев валяющиеся вокруг юродивого многочисленные корчащиеся тела.

— Помогит... те! Наси... луют! Спаси... Господи!  — кричал кто-то истошно на грядке с зеленью и воительница ринулась в бой. Как оказалось, ничего нового — грязные оборванные мужчины с ярко выраженными шрамами от кандалов насиловали монашек, всех кого выловили в темноте. Часть уголовников запихивало себе в рот все что было съедобным, даже немытые с грядки овощи.

Кроме как кричать девы Господни ни на что не были способны, зато возмездие в лице возродившейся Спартаны не заставило себя ждать. Феерические взмахи мечей ловко отсекали не только беспутные головы, но и все остальные выступающие части тел, включая руки, ноги и даже члены...

Гладиаторше понадобилось не более десяти минут для того, чтобы все это вонючее воинство бесславно полегло на поле брани, ну разве что за исключением тех немногих, кого искалечил «мальчик» Буэно. Свидетелей оставлять было нельзя и поэтому девушка добила каждого острым метательным стилетом.

Оказалось, всего нападавших было тринадцать, практически все были без зубов, но со следами плетей на спине.

— Однако, не хотела бы я попасть в здешние каменоломни!  — вытирая кровь с ножа молвила девушка и устремила взгляд на восходящее солнце, ей вдруг показалось, что на фоне яркого светила, неясная тень монаха лихорадочно махая шестом по небольшой речушке удалялась все дальше и дальше...

•  •  •

Виктория открыла глаза, тошнотворный запах горелой человеческой плоти казалось заползал не только в ноздри, но и в душу, отчего девушку стошнило прямо под ноги. Оглянувшись по сторонам воительница с отвращением отметила для себя, что снова находится в плену и на этот раз у настоящих каннибалов. Этот факт легко угадывался по человеческим костям, разбросанным по периметру лесного лагеря и человеческим головам, воткнутым в деревянный частокол ограды. Сама беглянка находилась в деревянном загоне для скота, на это указывал навоз и кучи 

сена, на нем тесно прижавшись друг к другу находилось ещё пятеро женщин разного возраста, кто-то явно в монашеском одеянии молил о спасении призывая Бога, а кто-то всячески проклинал лесных бандитов:

— Чтоб вы се издохли твари, ненавижу!  — шептала молода весьма красивая женщина, вытирая слезы со стоном добавив,  — за то, что убили моего мужа и сына гореть вам всем в аду!

— Как тебя зовут бедняжка, куда я попала, скажи на милость?  — спросила Вика ощупав свой сапог и радостно улыбнулась,  — эти маньяки не удосужились её хорошо обыскать — острый стилет находился в голенище сапога и в умелых руках мог сотворить чудеса.

— Меня зовут Мария-де-Пилар (pilar — столб), я из здешних мест провинции Супремы, вот ехали семьей на воскресную ярмарку в город да немного заплутали в тумане...

Дальше воспоминание горечи утраты снова привели несчастную в истошный вой и плачь. Лишь через полчаса она пришла в себя и немого успокоившись продолжила рассказ:

— Рядом с нами четверо монашек из ордена «Святой девы-Марии», они настолько напуганы, что и слова не скажут. Представь себе, они по-настоящему верят, что находятся в руках сатаны, а его слуги — демоны сожрут их заживо или снасильничают. Убеждена, что только по этой причине эти дикари первыми убивают мужчин.

— Да весёленькая компашка получается, меня кстати зови Доролес, я хоть и в мужском одеянии, но всеж таки дева. Судя по всему, вы и не думали бежать отсюда?

— Какой там бежать, когда нас три дня назад сюда притащили, то было больше десяти... мужчин они первых убыли... некоторые попытались было скрыться в лесу... но их быстро нагнали... это их дом... да и усыпляющие стрелы они ловко применяют.

— Может знаешь откуда эти зверо-люди появились, только прошу без домыслов и сказок.

— Не буду врать, просто не знаю, у нас и раньше люди пропадали, особенно грибники, лесорубы, охотники, теперь-то понятно почему. Есть у меня подозрение, что это бежавшие крепостные или каторжники, одичавшие в лесной глуши, но кто-ж подтвердит-то?

— Так, что ни разу хозяевам не жаловались, вы ведь кому-то принадлежите?

— Нашим феодалам начхать на нас с большого дерева, им бы только сытно жрать, да вдоволь пить, ну ещё угождать всем прихотям короля и Святой Церкви.

— Слушай Пилар, хочешь сбежать? Мне нужна твоя помощь, не хочу, чтобы нас с тобой забили как безвольный скот или изнасиловали гурьбой...

После этих слов словно их услыхав, к ним ворвалось четверо, полулюдей-полузверей и утащили отчаянно сопротивляющихся монахинь в неизвестном направлении. Что там было с ними в сумраке костра можно было только догадаться, но точно ничего хорошего.

— Странно чего это они нас не потащили,  — спросила Виктория, брезгливо поморщивсь.

— Ничего странного подруга, ты на мальца больше похожа с короткой стрижкой, а меня они уже по-всякому использовали, ноги свести не могу... ещё там на поляне, когда мужа и сына убывали...

— Снова женские рыдания и воинственные голоса перевозбужденных мужчин. Лишь сейчас Виктория в отблесках костров 

увидала, что почти все племя каннибалов было без масок. Лишь несколько грузных силуэтов их не снимали, это были явно женщины, так как огромные груди, высунутые из грязной одежды это явно подчеркивали.

— Что это они делают у меня наверное галлюцинация?  — удивлению девушки не было пределов, так как четверо явно рожавших самок кормили грудями взрослых мужчин.

— Не знаю, это такое Доролес, но я такое третий наблюдаю, думаю, что эти мрази настоящие ведьмы и руководят всеми самцами племени.

— Слушай, я ведь до недавнего времени считала всех женщин безгрешными жертвами гонимых церковью, а сейчас получается, что ведьмы на самом деле существуют?

— Сама все видишь, я ведь дочерью священника была до замужества и часто задавала ему подобный вопрос, а он все твердил, что женщины — существа излишне эмоциональные и недостаточно разумные. Во-первых, они часто отступают от веры и поддаются влиянию дьявола, а во-вторых, легко ввязываются в ссоры и склоки и, ввиду своей физической и юридической слабости, в качестве защиты прибегают к колдовству.

— Точно-точно Мария, ещё я знаю, что ведьмами «назначали» не обязательно молодых и красивых, хотя молодых и красивых тоже — в этом случае обвинение в ведовстве отражало страх мужчин (особенно, вероятно, монахов) перед женскими чарами. За сговор с дьяволом судили и пожилых повитух, и знахарок — здесь причиной мог быть страх клириков перед чуждым для них знанием и авторитетом, которым такие женщины пользовались в народе.

— Аууу... помогите! Господи, спаси наши души! Прости нам грехи наши! Слышались истошные вопли насилуемых монахинь.

— Все более ждать нельзя, нас никто не охраняет, пока все дикари отвлеклись, надо бежать, мозг плавно в члены перетек,  — зашептала Вика и потащила подругу по несчастью к темному провалу изгороди, там явно был старый лаз.

— Нет, погоди, а как же те несчастные? Может мы сможем им помочь?

— Ты хочешь к ним присоединится? Ты что не понимаешь, что с ними справятся только регулярная армия или частное войско и то ежели возьмут в окружение. Здесь они каждый куст знают, а нам все в диковинку будет. Все ползи давай, там точно дыра виднеется, только сеном завалена.

К счастью для девушек лаз был, их побег оказался незамеченным, лишь единожды уже на выходе из лагеря они нос к носу столкнулись с двумя полусонными часовыми. Два профессиональных отточенных удара ножа, быстро привели состояние живое в неживое и оба трупа почти беззвучно завалились на спину.

— Как, ты лихо их по горлу, они даже не вскрикнули, это будет месть за мою семью. Ты вообще кто, действительно охотник?

— Помолчи лучше, а то услышат, нам без серьёзного оружия не выбраться, мне мой арбалет нужен или мечь, на худой конец, но лучше и то и другое. Жди меня на краю опушки за крайней хижиной, там, где головы торчат на кольях. Я быстро вернусь, обещаю!

— Стой не уходи, мы почти на свободе, умоляю не возвращайся, поймают...

Последнюю фразу девушка уже не 

слышала тело внезапно ощутило доселе невиданную силу — глаза стали видеть словно днем, движения стали словно у кошки. Теперь это была не Виктория не слабая Доролес, или воинственная Крискентия по прозвищу Спартана, сейчас она стала безжалостной ниндзей-убийцей Канэко. Бесшумно вернувшись в лагерь, девушка полностью измазалась грязью и буквально растворилась в темноте и появлялась лишь для того чтобы убывать и убивать, всеми подручными средствами.

Вначале она вдоволь накормила кровью свой стилет, потом раздобыв в пустой хижине, арбалет она использовала все стрелы без промаха. Короткий мечь и трофейный топор тоже вдоволь порезвились, отсекая все выступающие части как каннибалам мужчинам, так и ведьмам женщинам. Последних безжалостный ночной убийца убил с особой жестокостью, каждой обрубив кисти рук и стопы ног, засунул головой в крупный муравейник. Кто не знает, муравьи никогда не спят и особенно не любят, когда их дом рушат. Смерть будет долгой и мучительной, но что ж — каждому воздастся по делам его...

Остановилась Канэко лишь когда все были мертвы, а на глаза попались визжащие от ужаса монахини. После много кратных изнасилований они были все в крови и мужской сперме, но никуда не бежали — страх полностью парализовал их волю. Лишь прикрывая ладошками свои девичьи интимности, они смотрели на внезапное освобождение как на чудо.

— Все позади, перестаньте орать дуры, у меня от вашего визга уши заложило! Я королевская охотница Доролес и каннибалы все мертвы!  — грозно крикнула Виктория и тотчас наступила мертвецкая тишина.

— Найдите какие-нибудь тряпки чтобы одеться, да еды побольше, нам ещё из этого ада выбираться пару дней! Понятно бабоньки?

Судя по молчаливым кивкам, и хаотическим движениям в поисках указанных предметов, спасённые все поняли правильно.

Сказать, что Мария-де-Пилар удивилась толпе беглянок-монахинь, ничего не сказать. Её лицо перекосило, а изо рта лишь звучало:

— Как... так-то?

— Все хорош заикаться подруга, враги повержены, а мы идем домой. Только не спрашивай больше ничего, сама не пойму, как так славно получилось. Может я тоже злобная ведьма или в прошлой жизни была великим воином...