Они не посмеют

Всякая человеческая жизнь, это история глупых ошибок и неиспользованных возможностей.

Не знаю. Может быть, я сделал что-то не то... Или что-то не так.

Но в тот, уже далёкий майский вечер, вся моя жизнь рухнула. Всё, что я строил и планировал, полетело к чёртовой матери. И это было печально.

Жизнь, сволочь, подло ударила в спину. Сжатая, спрятанная где-то там, в груди боль, постепенно подтачивала и силы, и разум.

Я старался держаться бодрячком. Не пристало мужчине распускать сопли, устраивать истерики или топить горе на дне стакана. Но до сих пор в душе пару акров занимала, выгнанная за околицу, чёрная тоска и слякоть.

Прямо совсем как в природе.

Этот год подарил нашему городу такое своё завершение, что и без личных неурядиц хотелось застрелиться. Или уехать на юг, например в Калифорнию. Уехать от двухмесячного моросящего дождя, холодного ветра и вечно промокших ботинок.

Два месяца дождей в пустыне! Небеса сошли с ума! Но мне думалось — природа просто оплакивает крушение моего брака.

•  •  •

Я инициировал процедуру развода.

Хоть Анжела и утверждала:

— Он не посмеет этого сделать! Нас слишком многое связывает!

Смешная она. "Посмеешь — не посмеешь". Как будто я — дерзкий подросток, отстаивающий своё раздутое эго.

Она бы лучше задалась вопросом — "Разумно ли нам сохранять этот брак?"

При разводе, суд назначил консультацию у психолога.

Один раз в неделю, в течение двух месяцев.

Я плохо представлял, как это поможет нам, и лично мне. Но судья счёл, что если есть надежда сохранить супружество, если есть шанс, хоть мизерный — почему бы им не воспользоваться. Государство заботится о сохранении своих первичных ячеек, называющихся семьёй. Даже когда сохранять уже нечего.

А я не собирался вступать в спор с окружным судьёй Наталиэлем Хаузером. Как я понимаю, ему совершенно не хотелось увеличивать коэффициент разводимости города Хелена, и он пытался любыми способами сохранять разваливающиеся браки. По крайней мере,  — так сказал мне мой адвокат.

Знаете, я хотел инициировать процедуру "краткого развода", но Анжела заартачилась, заистерила, категорически отказалась разводиться... Пришлось нанимать адвоката и тратить немалые деньги для передачи дела в суд первой инстанции.

Я подал на развод на основании непримиримых разногласий. Только на самом деле... На самом деле, я был убит адюльтером Анжелы. Её глупой и пошлой изменой. Её тупым, дурацким, безмозглым предательством...

А её идиотское упрямство не оставило мне выбора. Жить с ней не имело ни смысла, ни перспективы.

Но вот любовь...

Эта проклятая патологическая привязанность. Она осталась. Она никуда не уходила. И от этого было десятикратно больнее.

И ещё — жалость.

Да. Я испытывал такое чувство сострадания к этой бестолковщине, что сердце щемило. Ну, разве можно желать зла человеку, с которым прожил бок о бок шесть лет. Разве можно спокойно видеть как твоя, любимая женщина, страдает... Чёрт бы её побрал...

Иногда я думаю страшное... Я думаю — лучше бы она умерла. Было бы легче перенести расставание.

Я понимал, что она искренне раскаивается. Но это раскаяние слишком запоздало. Слишком.

Да, она раскаивается, но, при этом, также искренне считает себя жертвой. Она обвиняет всех вокруг, только 

не себя. Я понимаю, что это защитная реакция ребёнка. Но мне-то что делать? Как мне со всем этим жить?

Вот так вот. Один раз в неделю! Во вторник! В течение двух месяцев!

Столько бессмысленного времяпровождения мне предстояло вытерпеть.

Бюрократия. Чтоб её...

Как будто мало мне было унизительного демарша от любимой супруги. Неужели мало было потерянных мною двухсот десяти тысяч баксов. Мало было обвинения в клевете и позорного судилища... Шесть лет, засунуто в задницу. Все планы, мечты и надежды развалились карточным домиком...

Так теперь и вот это.

Жизнь — дерьмо.

•  •  •

Суд состоялся тридцатого августа. А уже четвёртого сентября надо было ехать на бессмысленный разговор. И, главное, не тогда, когда мне удобно, а тогда когда удобно психологу.

Итак — Колтон-драйв, социальная клиника. Психолога зовут Глэдис. Глэдис Крофтон. Седая женщина лет пятидесяти пяти — шестидесяти, маленькая и худенькая.

Первым делом она спросила меня:

— Том, не мог бы ты объяснить мне — почему ты хочешь развестись?

С самого начала мы договорились обращаться друг к другу по именам.

— Я вовсе не хочу развестись. Думаю — Энжел тоже не горит желанием...

Глэдис удивлённо посмотрела на нас поверх очков.

— Прости... Я тебя правильно поняла? Вы не хотите развода, но разводитесь?

— Да, Глэдис, ты правильно поняла. В жизни бывает и такое...

Мы посмотрели в глаза друг другу.

— Глэдис, если ты собираешься уговаривать меня отозвать заявление, то это бесполезно. Наш развод неизбежен.

На что Крофтон спокойно ответила:

— Нет. У меня нет цели — сохранить ваш брак. Хоть судебная система и ставит передо мной именно такую задачу. С другой стороны, я не собираюсь подталкивать вас и к разводу...

— Тогда зачем мы здесь?  — спросил я удивлённо.

— Вы оба переживаете тяжелейший стресс. Развод всегда мучительное испытание. Моя задача восстановить ваше душевное здоровье...

Глэдис снова забавно посмотрела на нас поверх очков.

— Кроме того... Я работаю психологом по разводам уже тридцать четыре года. Представляете — сколько пар, разочаровавшихся и друг в друге, и в жизни, прошли через этот кабинет? Я заняла эту должность, судебного психолога, когда ты, наверно, только пошёл школу. У меня огромный опыт. Возможно, я смогу чем-то вам помочь в разрешении ситуации. Например — советом.

Энжел подавленно молчала. А Крофтон продолжила:

— Я просмотрела ваше дело, и кое-что мне показалось странным. Анжела, ты мне можешь объяснить — зачем ты изменила показания? Томас подал "исковое" об изнасиловании на основании каких-то фактов и с твоего согласия. Это так?

Жена горько покивала.

— А что случилось? Почему ты отказалась от претензий к насильникам? Что тебя сподвигло утверждать, что насилия не было? Лично я не могу этого понять.

— Ко мне пришли Нелли и Кларисса... Они просили... Их мужей посадили бы в тюрьму, по очень плохой статье. Их дети могли остаться без отцов и без средств к существованию... И я... Я их пожалела...

— Понятно,  — откликнулась Крофтон,  — но, как видно из последующих событий, они тебя не пожалели.

— Да...  — согласилась Энжи.  — Только не они, а их мужья... Пол и Гарет мои сослуживцы, которые... Которые меня насиловали...  

Они подали иск против Томаса... Вот... Всё так и было...

— Когда мне сказали о её метаморфозе,  — пояснил я,  — мне сразу стало понятно, что против меня подадут иск. Но Энжел была убеждена, что они...

Жена тихо пояснила:

— Они не посмеют этого сделать. Так я думала.

А я добавил:

— Но... Как видим — они посмели.

— Но я же не знала! Я же... Я была убеждена...  — размахивала руками жена.

Я пожал плечами:

— Ты могла бы посоветоваться со мной...

Психолог подпёрла щеку кулачком, помолчала, разглядывая свои бумаги, и спросила меня:

— Послушай, Том... Если ты не хочешь этого развода, значит должны быть какие-то условия, при которых он может не состояться.

Я не рассматривал ситуацию с такой стороны. Поэтому слегка опешил.

— Ну... Если подумать... Знаешь, Глэдис, условий много. И ни одного выполнимого.

— Например?

— Например... Например — вернуть мне мои двести десять тысяч. Пятьдесят тысяч штрафа и по восемьдесят тысяч компенсации "пострадавшим" сторонам. Я смог заплатить такую сумму сразу же. Но это не значит, что эти деньги достались мне по щелчку пальцев... Как получить их обратно, я ума не приложу.

— Ещё?

— Ещё?... А ещё, вернуть мне мою репутацию. Теперь, после этого постыдного суда, я оказался клеветником, сутягой и капризным рогоносцем. Мне бы очень хотелось снова стать честным человеком и достойным мужчиной... Сейчас моё реноме на нуле и я теряю клиентов. Это уже не говоря о потерянном самоуважении и упавшей до плинтуса самооценке...

— Это всё?

— Нет, конечно. Глэдис, я же говорю — список, если не бесконечен, то достаточно велик...

Крофтон снова посмотрела на меня долгим взглядом и произнесла:

— Эниденце-ассуранце-рекомпенце?

— Да,  — согласился я,  — абсолютно верно. Доказательства, гарантии, компенсации.

— Ты знаешь латынь?

— Два года в колледже "Здоровья и человеческого развития" при университете Монтаны. И ещё два года бакалавриата, в самом университете.

— Это, как я понимаю,  — Бозмен?

— Да. Шестьдесят миль на юго-восток.

— Ну, что же. Нам будет намного легче найти общий язык. Тебе же преподавали психологию?

— Спортивную психологию,  — уточнил я.

— Итак, ты узнал, что твоя жена была изнасилована. Ты был расстроен, растерян и зол...

— Естественно.

Крофтон со значением посмотрела на мою жену.

— К первой психической травме приплюсовалось и то, что Энжел, не посоветовавшись с тобой, не оценив обстановку и не сообразуясь со здравым смыслом, изменила свои показания. Тем самым подставив тебя под удар судебной системы. А два негодяя воспользовались её оплошностью.

— Именно.

— Тебе стало вдвое горше?... Ты плакал от обиды?...

Я не удержался от смеха:

— Глэди, этого нет в твоих бумагах, но я участник операции "Несокрушимая свобода". С самого начала. С декабря две тысячи первого года.

— Ты хочешь сказать, что это закалило твою нервную систему?

— Ещё как!  — смеялся я,  — Представь себе, что в июле четвёртого мой мотострелковый взвод сопровождал инженерное подразделение. Технари пытались утащить подбитый танк "Абрахам" в расположение... Нас прижали к реке Фарух-Руд, у поселка Карагази. До моста оставалось семь миль, но продвижение стало невозможным.

Мы готовились к переправе, и одно отделение 

промеряло глубину потока. Фигня. Самое глубокое место — три фута... С сопок шёл автоматный обстрел.

Крофтон с интересом слушала мой рассказ.

— Джихадиды старались прижать нас к земле. Задержать у этой переправы. Они явно ждали подкрепление... А танк застрял в потоке и ремонтно-эвакуационный тягач тащил его еле-еле. Я приказал рыть окопы. Ты представляешь, каково рыть траншею в каменистом грунте Афганской пустыни? Да ещё под обстрелом. Бойцы проклинали меня, но за полчаса мы сумели окопаться. Можно мне воды?

Глэдис налила мне в стакан из старомодного графина.

— Том, если тебе тяжело, то не рассказывай.

— Нет. Мне вовсе не тяжело. Я думаю, мой рассказ позволит тебе составить более точную картину...

— Хорошо. Продолжай.

— Так вот... Я приказал рыть окоп. И объяснил,  — что тот, кто будет отлынивать и халтурить, получит от меня по зубам. А кто станет саботировать приказ,  — получит пулю в ногу. Мои бойцы знали, что их "первый лейтенант" не умеет шутить и старались вовсю, до кровавых мозолей. А я носился пригнувшись вдоль цепи под пулями и подгонял свой взвод. Матом..... Потом меня как чёрт дёрнул. Я немедленно связался с инженерами и приказал бросить этот грёбаный разбитый танк, грузиться в хамви и отходить на восток.

Пока машины с технарями уходили, мы успели окопаться по грудь. И вот тут завыли установки залпового огня. Русские называют их "Grid". Старт ракет слышен издалека... Я заорал:  — "В укрытие! В укрытие, мать вашу!". Все попадали на дно окопа. Я тоже нырнул, прямо на сержанта Стенли Харрисона. У меня же не было окопа. И нас накрыло... Танк и тягач, что не выбрались из реки, разметало в лохмотья. Пара техников не выполнила приказ и пыталась всё же вытащить этот гроб на правый берег. Они отправились на небеса. Мой взвод уцелел весь. Четыре человека зацепило осколками, почти всех обожгло и многие оглохли, но живы остались все..... Когда талибы отправились собирать трофеи, как они обычно делали после артобстрела, они попали прямо под огонь моих ребят. Сдохла почти вся банда. Остатки, четыре-пять человек, ушли в сопки...

После. Уже на нашей базе, многие из взвода подходили, чтобы пожать мне руку и поблагодарить за спасение. Сержант Харрисон вообще говорил, что я героически закрыл его собой. Мой камуфляж на спине сгорел, а сержант остался целёхонек. Меня наградили "Серебряной звездой". А через месяц мой контракт закончился... Ты думаешь, я способен лить слёзы?

Анжела смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я никогда не рассказывал ей ни о моей службе в Афганистане, ни о моих наградах. А Глэдис я пояснил:

— Так вот... Всё случившееся я воспринимаю как... Понимаешь — меня сначала дезинформировали, потом проигнорировали мой приказ... Это даже не предательство. Это... Я просто не успел вырыть свой окоп. Надо поменять дислокацию и начать всё заново. Причём тут слёзы.

— Поменять дислокацию? Ты собираешься уехать из города?  — вскинула брови психологиня.

— Может быть... Может, придётся уехать.

— Вы обсуждали сложившееся положение?  — Глэдис 

развивала ситуацию.

Энжел отрицательно помотала головой. Я добавил:

— А чего тут обсуждать? Всё и так ясно.

Немного подумал, а потом ещё добавил:

— Может быть это у неё не впервые...

Жена возмущённо выпрямилась:

— Том!... Да, я облажалась! Но это было только один раз. Не выставляй меня шлюхой. Я просто перебрала текилы...

— Ну, во-первых,  — покривился я,  — ты что-то часто перебираешь спиртного. Вспомни рождество в позапрошлом году. Когда ты устроила стриптиз на столе. Если бы я не вытащил тебя из этого кабака, я не знаю, чем бы всё кончилось. Просто, в этот раз тебя некому было остановить...

— Но... Я... Они...  — искала оправдания Анжела.

— Скажи мне, дорогая, сколько раз я просил тебя бросить пить? Я же просил тебя закодироваться от алкоголизма. И что? Вот, результат — покалеченная жизнь.

— Том! Я не алкоголичка! Я! Не! Алкоголичка! Ясно?! Пару раз в год расслабиться никому не повредило...

— Тебе это точно уже повредило, Энжи. Тебе... И потом...

Я задумался. Крофтон насторожено спросила:

— Что?

— Знаешь что, дорогая. Я найду контору, которая работает с полиграфом. Я хочу проверить тебя на правдивость...

— Ты не посмеешь сделать этого,  — взвилась Энжел.  — Ты, что — мне не доверяешь?! Это унизительно!

— Разве у меня нет повода сомневаться в твоей честности? Вот, к примеру, такой простой вопрос — ты изменяла мне за шесть лет нашего брака?

Анжела испуганно посмотрела на Глэдис, на меня и опустила глаза.

— Вот видишь,  — огорчился я своей догадке.  — И ты хочешь, чтобы я поверил твоим обещаниям, поверил твоим клятвам.

И психологу:

— Она в прошлом году поклялась мне отказаться от алкоголя. Но вот...

— Послушай, Том, да, ты видишь в ней кучу недостатков. Она глупа, упряма и имеет склонность к спиртному. Но ты ведь почему-то женился на ней? Почему?

Ох, Господи. Странные вопросы задает этот психолог.

— Потому, что я её полюбил.

— Извини, но следующий вопрос напрашивается сам собой. Почему ты её полюбил?... Только не спеши отвечать. Подумай.

Я действительно задумался.

— Ну... Наверное потому, что она... Видишь ли, Глэдис, у Анжелы независимый характер. Взрывной, дерзкий и импульсивный. Как говорится — что на уме, то и на языке. Она частенько плюёт на условности... Поначалу это было как вызов моей брутальности. А потом я понял, что жить без неё не смогу. Вот как было дело.

Анжела поглядела на меня искоса и тихонько, печально усмехнулась.

— Ну а ты, Энжел. Что ты нашла в этом медведе?

Анжела даже не задумалась:

— Он надёжный. Он очень, очень надёжный. И потом...

Жена немного покраснела.

— Он красивый. И он такой... Бережный. Он так внимательно ко мне относится, как ни один человек в мире... Понимаешь, Глэдис, в его объятьях можно спрятаться от мира. Иногда он раздражает меня своим спокойствием и педантизмом. Но, в остальном, я его люблю.

— И это всё?

— Нет... Знаешь, он чем-то напоминает мне покойного отца. Тот тоже давал мне всё, ничего не требуя взамен. Да, именно так.

— То есть — вы жить друг без друга не можете,  

но решили разойтись...

— Нет,  — вскочила Анжела,  — я вовсе не собираюсь его терять! Это всё он... Он не понимает, что мы созданы друг для друга...

Глэдис снова посмотрела на меня поверх очков:

— Что скажешь, Томми?

Я попытался объяснить:

— Послушай, Энжи, детка... Семья начинается с постели. Любовь, её кульминация,  — это наша близость. А если этого не будет... Даже если и есть любовь, но семья всё равно умрёт. Тянуть, ожидая какого-то чуда, не имеет смысла.

Жена повернулась к психологу:

— Я не понимаю... Мне не понятно — почему он так к этому относится. Он вбил себе в голову, что я какая-то... Как будто я грязная...

Анжела захлюпала носом, достала платочек.

Помолчали.

— Том,  — обратилась ко мне психолог,  — а как ты обнаружил, что твою жену изнасиловали?

— О, Господи...

— Ладно, Томми. Если не хочешь,  — не рассказывай.

— Я расскажу. Это конечно — больно, но я расскажу.

Мне пришлось собраться с духом, чтобы выложить самое больное.

— Жену привезли после полуночи. Она была невменяема. Пьяная, до бессознательного состояния. Мне просто втолкнули её в руки и уехали... Я понёс её наверх, положил на кровать. Снял платье, стащил чулки... И увидел...

Я поморщился от боли и накатившей обиды.

— Увидел что в... Ну... Между ног...

— В промежности,  — подсказала Глэдис.

— Да. В промежности всё промокло... Я...

Я закрыл глаза и поморщился.

— Я стянул с неё трусы... Вся...

— Ластовица,  — снова подсказала психолог.

— Короче, там хлюпала куча спермы. Вся её промежность была испачкана этой гадостью. Она вытекала из неё... Прямо ручьём. Как будто по ней прошлась футбольная команда. Это омерзительно. Картина... Эта потеря человеческого облика, до сих пор постоянно у меня перед глазами. Я ничего не могу с собой поделать...

Крофтон внимательно смотрела на меня.

Я продолжил:

— Поначалу, я хотел догнать и убить тех двоих ублюдков, которые такое сотворили. Их ухмыляющиеся рожи... Стало понятно их веселье, когда они передавали мне жену... Но разум взял верх. Идти в атаку, без разведки ситуации, без оценки неприятеля — глупо. Ведь, возможно, те двое были совершенно не причём. Они просто наблюдали за... В общем я, как мог, успокоился и вызвал копов, сообщив им об изнасиловании. Приехавшие криминалисты взяли образцы спермы из Анжелы... Из её влагалища.

Я глубоко-глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Мои друзья из полиции посоветовали мне написать официальное заявление и передать дело в прокуратуру... Не то, чтобы посоветовали, а прямо таки — настояли. Они были крайне возмущены. Я так и сделал... Если бы я знал, что Энжи откажется от претензий, я бы и не заводил этого скандала. Решил бы проблему другими методами. Но эта...

— Том, называй вещи своими именами. Хорошо?

— Хорошо... Так вот. Эта дура, прости меня Боже, подложила такую свинью. И мне, и себе. Мало того, что моя репутация упала ниже уровня воды... Мало того, что моя жена в этом городе заработала славу шлюхи... Так ещё и те двое уродов обчистили меня на две сотни тысяч зелёных... И я не могу с ней 

заниматься сексом. Я только представлю... И у меня перед глазами вот эта картинка — вагина, наполненная до краёв спермой этих тварей...

Жена горько покрутила головой:

— Томми, но я же не виновата. Я же была в отключке и ничего не помню.

Я устало махнул рукой. Объяснять сто раз одно и то же я не собирался.

— Чёрт возьми...  — сокрушилась Крофтон,  — какой запущенный и запутанный случай. О-кей. Езжайте домой. Мне надо подумать.

Уже у двери, она остановила меня:

— Том, не мог бы ты составить список тех условий, при которых развод будет аннулирован. Мне было бы интересно...

Я дал согласие.

На выходе из конторы я раскрыл зонт, спрятал под ним жену и провёл её до моего "Понтиака". Возвращаясь к водительской дверце, я обратил внимание, что миссис Крофтон стоит у окна, задумчиво глядя на наше дефиле.

•  •  •

Вечером в среду, дома, Анжела пыталась поговорить со мной.

— Томас,  — сказала она, усадив меня за стол,  — послушай меня. Ты делаешь большую ошибку. Ты отказываешься от женщины, которая тебя любит. Это — глупость...

— Ты сейчас пытаешься меня убедить в том, что я — дурак, и не осознаю своих поступков?

— Боже! Том! Зачем ты всё переворачиваешь с ног на голову? Я не хочу сказать, что ты дурак!...

— Но ты уже сказала, что я делаю глупость. Я глупый, или я дурак,  — разница небольшая.

Анжела сидела, глядя на стол и часто моргая.

Наконец она подняла взгляд:

— Томми, пожалуйста, не разводись со мной. Пожалуйста...

— Энжи, я не могу жить с тобой. Когда ты рядом, мне постоянно больно.

— Это пройдёт... Том, дорогой, со временем это пройдёт...

— Сколько?

— Что "сколько"?

— Сколько времени нужно, чтобы это прошло?

— Я... Я не знаю.

— Хорошо,  — согласился я,  — предположим "это" пройдёт через... Допустим, через пять лет... И все эти пять лет я буду страдать? Кроме того, я уже и так полгода обхожусь без женщины... Это тяжело. Пока я женат на тебе, я не могу завести отношений с другой дамой. И если я не разведусь, то обреку себя на тупое, безрадостное существование. Ты считаешь это нормальным?

— Том, я же здесь. Я же рядом. Я всегда готова... Ну... Я же...

Я подсказал:

— Ты всегда готова трахнуться со мной?

— Да. Я всегда готова. Поверь. Мне тоже одиноко и тяжело. Мне не хватает наших отношений.

Анжела подошла ко мне вплотную, глядя в мои глаза.

— Мне не хватает секса, так же как и тебе... Но я ведь терплю.

Я усмехнулся:

— Какой героический поступок. Ты испытываешь мучения, но не трахаешься с другими. Хотя имеешь полное на это право. Ты это хотела сказать?... Так вот. Ты можешь трахаться с кем хочешь. Это уже не моё дело. Не надо мучить себя и свой организм. Трахайся на здоровье... Я тоже не хочу калечить свой организм и зарабатывать простатит... Мне нужна женщина.

— Томми, любимый, но вот же я. Ну...

— Энжел. Когда я смотрю на тебя и пытаюсь... Когда я пытаюсь захотеть тебя, мне, почему-то, сразу 

вспоминается лужа чужой спермы в твоей промежности и в твоих трусах. Эта гадкая слизь... Прости, но я не могу тебя трахать, пока эта картина стоит передо мной. Мне противно... Энжи, ты красивая женщина и, наверняка, легко сможешь найти себе хорошего мужчину. Но только не меня. Только не меня. Я — пас... Нам надо просто идти дальше. Каждый сам по себе.

Анжела снова села в своё кресло и заблестела слезами.

— Но... Но почему?

— Потому, что ты убила моё либидо. Грохнула мимоходом. А теперь пытаешься возродить покойника... Вот если бы ты поставила дело так, что тогда тебя изнасиловали, то этих уродов посадили бы в тюрьму. И очень возможно, что у нас всё бы наладилось. Очень высокая возможность. Моя самооценка тогда не была бы втоптана в грязь...

Я продолжал:

— А теперь... Тебя ещё и уволят с работы.

— Нет. Почему меня должны уволить?

— RеdVеrg не станет марать свою репутацию, удерживая в коллективе скандального работника...

— Но... Почему? Я думаю — это "их" должны уволить. Почему — меня?

— Потому, что они теперь просто крутые самцы, которые соблазнили тёлку. А ты шлюха. А надо было представить всё наоборот — они негодяи, а ты жертва.

— Оно так и было!

— Но суд доказал обратное.

— Это потому, что я на суде так сказала. Но это была ложь...

— Есть постановление суда, дорогая. Где прямо сказано о том, что ты добровольно вступила со своими коллегами в половую связь... Вот скажи мне — у тебя есть документ?... Есть у тебя документ о том, что на суде ты солгала? Смотри — с одной стороны, судебное решение... С другой твои слова. Возникает вопрос — когда ты лжёшь? Сейчас или тогда?... Тебя просто не будут слушать. У них есть бумага. Всё.

— Они не посмеют меня уволить. Они не посмеют этого сделать,  — вспыхнула Энжи.  — Все знают, что это было изнасилование.

Я горько покивал, саркастически усмехнувшись.

Анжела посуровела лицом:

— Да и чёрт с ними. У меня шестилетний опыт. Я найду себе другую работу. Может ещё и лучше...

— Энжел, послушай меня. Тебя в этом городе никто не примет на ответственную должность. У тебя слишком замарано реноме. Если кто и рискнёт тебя принять, то только на должность официантки или посудомойки...

— Ты преувеличиваешь... Никто меня не уволит. RеdVеrg меня не уволит. Я ценный работник.

Жена задохнулась от возмущения.

— Они не посмеют!

— Господи! Как и где тебя воспитывали? У тебя вполне нормальные родители. Как они ухитрились вбить тебе в голову эти глупости? "Они не посмеют"! Да плевать "они" на тебя хотели.

Я не стал настаивать. Зачем продолжать бесполезный спор? Пустые гадания. Время всё расставит по местам.

Наш разговор состоялся вечером в среду.

А в четверг, придя с работы, Анжела со слезами объявила, что её уволили.

— Ну, что? Ты доволен? Теперь ты можешь позлорадствовать. Всё произошло так, как ты и говорил.

— Господи. Энжи... Ну зачем ты так? Я вовсе не рад, что у тебя всё настолько плохо. И 

я не виноват, что ты рассчитываешь на нереальное развитие событий. И не принимаешь в расчёт очевидные вещи.

Анжела плюхнулась на диван.

— Так ты думаешь, что в нашем городе я не смогу найти работу?

— Думаю, с большой вероятностью,  — да. Даже те, кто не в курсе ситуации, потребуют у тебя рекомендации с прежнего места работы. Сама понимаешь, что тебе напишут...

Энжи всплакнула.

— Том... Мне плохо... Мне так плохо...

— Если я тебя обниму,  — станет легче?

— Да, Томми. Пожалуйста. Обними меня...

Так и просидели весь вечер в обнимку, пока Анжела не уснула.

Я унёс её в спальню, раздел как маленькую, уложил в кровать и подоткнул одеяло...

•  •  •

К следующему вторнику я подготовился, как и просила Крофтон.

Мы уселись, и я подал ей список, повторив её фразу:

— Эниденце-ассуранце-рекомпенце...

— Ого. Всё разбито по направлениям. Ты показывал его своей жене?

— Зачем?

— Ты будешь не против, если я его озвучу?

— Да — ради бога. Мне только непонятно — зачем. Мы просто теряем время.

— Ну, мы всё равно должны его на что-то потратить. Итак, Энжи, ты готова выслушать требования твоего мужа?

Анжела пожала плечами.

— Учти, что выполнение этих требований вернёт тебе твоего мужчину и твою семью.

Анжела тяжело вздохнула. Я не выдержал, вспыхнул:

— Глэдис, неужели ты не видишь, что ей насрать... Извини... Ей наплевать на эти требования. Она не пытается даже извиниться. Она не пытается что-то изменить в себе. Она не делает попытки как-то изменить своё поведение. Она только требует... Господи! За что мне это?!

— Том. Успокойся,  — подняла ладошку Глэдис.  — Мы просто прочитаем. Хорошо?

Я только обречённо махнул рукой.

И она зачитала.

— Первое — провериться на ЗППП. Второе — вылечиться от алкоголизма. Третье... Том, а сколько их всего?

— Семнадцать.

— Ого. Ну ладно. Дальше. Третье — всегда носить футболку с надписью "nо аlсоhоl". Четвёртое — никогда, ни в коем случае, не при каких обстоятельствах не прикасаться к спиртному. Пятое — подписать постбрачное соглашение, в котором будет указано, что употребление алкоголя автоматически ведёт к разводу с отказом от всех имущественных прав.

Психолог посмотрела на супругу:

— Мне кажется — это вполне разумные требования. Скажи мне Анжела, почему бы тебе не согласиться со всем, что тут написано?

— Потому,  — раздражённо объясняла Энжи,  — что это унизительно. Носить футболку всё время. С этой надписью... Я не алкоголичка! Ясно?!

— Подожди,  — остановила Крофтон.  — Ты думаешь, что если станешь носить футболку, с надписью "nо аlсоhоl", то все подумают, что ты алкоголичка? Это как-то... Это нелогично. Мне кажется, это последняя мысль, которая придёт в голову человеку, увидевшему эту надпись.

— Но так буду думать я!

— А мне кажется, что ты просто не можешь отказаться от своего пагубного пристрастия. Я права?

Энжи ничего не ответила. Только сопела рассержено как хомяк.

— Если ты отказываешься от спиртного, ты вливаешься в сообщество трезвенников. Автоматически. А они все частенько носят одежду с подобными надписями.

— Почему я всю оставшуюся жизнь должна носить одну и ту же футболку. Все подумают, что я нищая,  — упиралась жена.

Я влез в их разговор:

— 

Дорогая, я куплю тебе сотню футболок разной расцветки и фасона.

Энжи задумалась.

А Глэдис продолжила:

— Шестое — Прежде чем что-то предпринять всегда советоваться с мужем. Седьмое — беспрекословно выполнять все советы, рекомендации и приказы супруга. Восьмое — пройти курсы кулинарии...

Глэдис подняла на меня глаза:

— А это обязательно?

— Да, обязательно. Она совершенно не умеет готовить. Обычно готовлю я, или мы заказываем что-то на доставку.

Анжела горько смотрела в сторону.

Психолог отложила мой листок.

— Хорошо. Я думаю, для примера, достаточно. Энжи, как ты оцениваешь эти требования?

— Это унизительно. Он не понимает, что это унизительно. Он ставит дело так, словно я старая алкоголичка...

— Хм...  — подняла брови Крофтон,  — мне казалось, что всё, связанное с алкогольной тематикой, мы решили принять...

— Но лечиться!... И сдавать анализы на ЗППП! Это чересчур!

— А мне кажется, что тем самым Том заботится о твоём здоровье. И это очень взвешенное и... Как бы это сказать... Взрослое решение.

— Если ты согласишься,  — опять вступил я,  — то я везде буду тебя водить. Просто — для поддержки. Обеспечивать тебе тылы.

— Чёрт,  — схватилась за голову Анжела,  — вы меня с ума сведёте... Мне надо подумать.

Потом спохватилась:

— Но это несправедливо! У меня только одно требование, а у него семнадцать!... У меня только одно требование — не разводиться со мной. И всё.

Чёрт меня дери. Это докторша, как-то непонятно и изощрённо, двигала нас к сохранению отношений.

— Пойми, Энжи, ты требуешь, чтобы Том принял на несколько лет целибат. Ты это понимаешь?... Из моей практики я знаю, что сексуальные отношения в подобных случаях налаживаются годами. Скажи нам, пожалуйста — как ему быть? Если он не разводится с тобой, это большая уступка с его стороны. Я бы даже сказала — жертва. Потому, что мужчина от сексуальной депривации испытывает болезненные ощущения намного сильнее, чем женщина. И это не моральные терзания, это физическая боль.

Голос Глэдис, тихий и доброжелательный, действовал как успокоительное. Но при этом Крофтон внимательно следила за реакцией моей жены.

— Но и это ещё не всё. Ты требуешь, чтобы он отказался вот от этих,  — она потрясла моим листком,  — его требований. Лично мне кажется, что всё тут написанное вполне разумно и для тебя выполнимо. Так что у тебя получается намного больше требований, чем у него. И эти твои претензии намного жёстче и суровей.

— Мне всё равно надо подумать,  — заупрямилась Энжел.  — Томми, ты разрешишь мне некоторое время подумать над твоим списком. Можно я его возьму.

— Да, конечно, Энжи.

Крофтон встала:

— Так... На сегодня всё. До следующего вторника.

Я отвёз жену домой, а сам поехал на работу.

•  •  •

Проведя некоторое время на работе...

Впрочем, я каждый день торчал на работе, включая выходные. Моё хозяйство требовало личного присутствия. Потому, что именно я тестировал клиентов, составлял индивидуальные графики тренировок и фиксировал результаты в таблицах и диаграммах.

Ах, да! Забыл объяснить. У меня в Хелене две "фитнес студии". На самом деле, это полноценные спортзалы с полным набором тренажёров. И, кроме того, ещё две студии йоги.

В моих "студиях" 

занимается половина нашего городка. Для некоторых я делаю большую, до пятидесяти процентов, скидку. Например, для местного отделения полиции. Или для моих друзей, как и для друзей и коллег моей жены.

Комиссар полиции Хелены, Остин Уильямс, тренируется у меня в зале, а его жена, Беа Уильямс, занимается йогой в моей студии на Гриз-авеню. Что, кстати, недалеко от моего дома.

После шести лет службы в армии по контракту (из них четыре года в "горячей" точке) я накопил достаточно средств, чтобы выкупить один спортзал и оборудовать его по последнему слову техники. А через год взял кредит и приобрёл второй.

Позже я прикупил ещё два зала. Студии для йоги не требовали вложения особых средств. Одна была моим личным приобретением, помещение для второй я взял в лизинг.

Просто два моих сокурсника всерьёз увлекались индийской гимнастикой, и я пригласил их как инструкторов...

В общем и целом, жизнь моя была неплоха. Я отлично зарабатывал и отлично платил своим четырём помощникам и двум медсёстрам. Казалось бы — живи и радуйся.

Но моя супруга постоянно подбрасывала мне проблемы и осложнения. В конце-концов всё вылилось вот в эту омерзительную историю.

Итак, как уже говорил, я торчал на работе. Время подходило к обеду, и я переодевался, с целью сходить в гриль бар на Кастер-авеню. Это недалеко от моего первого салона.

Мне осталось только надеть плащ, забрать телефон, ключи и зонтик, когда дверь кабинета открылась и вошли две женщины, которых я меньше всего ожидал увидеть. И меньше всего горел желанием пообщаться.

Нелли и Кларисса. Жёны тех двух придурков, которые оприходовали мою жену-алкоголичку. Я насторожился и, на всякий случай, включил звукозапись на телефоне. Фак их знает — что у них на уме.

С полминуты мы стояли друг против друга и молчали.

— Дамы,  — сказал я преувеличено деликатно,  — могу я вам чем-то помочь?

Кларисса, жена Пола Хемфри, шагнула вперёд:

— Томас... Я пришла...

Она явно была растеряна. Растеряна и расстроена.

— Томас, я хочу попросить у тебя прощения... За то... За то, что сделал мой муж.

Я понял, что колбаски-гриль придётся отложить и предложил гостям сесть. Мы снова немного помолчали. Нелли выдавила:

— Томас, нам действительно искренне жаль...

— Ну... Жаль, не жаль... Исправить ничего уже нельзя.

Тут Кларисса заплакала. Она тихо говорила сквозь слёзы:

— Я чувствую себя такой... Гадкой... Я же не хотела, чтобы так всё вышло... Но Пол... Он настоял... Я его боюсь. Понимаешь, Томми, я его боюсь. Он, когда разозлится, становится зверем... Я пыталась его остановить, но он... Он так наорал на меня, что...

— А почему ты от него не уйдёшь?

— А куда я пойду? И на что я буду жить?

— А вот мне интересно,  — спросил я,  — как он относится к своим детям?

— Да также, как и ко мне. И Кевин и Эрик его боятся. Пол, он... Он псих. Он не даст мне от него уйти... Убьёт.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь,  — засомневался я.

— Нет,  — горько помотала головой Кларисса,  — нисколько.

У Пола — два сына.  

Одному шестнадцать лет, второму четырнадцать. Вроде бы неплохие мальчишки.

— А чего вы хотите от меня?

Нелли вступила первой:

— Лично я хочу, чтобы ты знал — во всём безобразии, что творится в твоей жизни, я не виновата.

— Ты уверена в этом?  — поинтересовался я.

Она замялась:

— Нет, я конечно тоже приложила к этому руку... Но... Я не знаю, чем могу тебе помочь. Мне очень хочется исправить ситуацию, но я не знаю как.

Кларисса согласно покивала.

Я поёрничал:

— Ну, не знаю. Мне кажется, вы просто хотите сохранить скидку на занятия в моём зале?

Обе прослезились:

— Том, не надо так,  — всхлипывала Кларисса,  — Я... Прости меня Том. Пожалуйста, прости.

Ну, вот что с ними делать. Я махнул рукой:

— Ладно. Забыли и проехали. "Вода под мостом". Я не в обиде. Выстрелила моя жена, а вы только поправили траекторию.

— Так ты правде "не в обиде"?  — с какой-то надеждой посмотрела на меня Нелли.

— Честно!... А теперь, может мы пойдём на Кастер-авеню, поедим. А то я проголодался.

Нелли отказалась. А Кларисса пошла со мной в "гриль-бар", и мы, закусывая лёгкий светлый шотландский эль жареными колбасками, поговорили о жизни. Ну, как поговорили... Говорила, в основном, Кларисса, а я молча слушал её печальную, а местами и трагичную, историю.

Перед тем как раскрыть зонтики и разойтись своими путями, на выходе из бара, женщина обняла меня и поцеловала в щёку.

— Спасибо тебе Том. Ты хороший человек. Спасибо.

— Да ладно. И это... Скажи Нелли, что я не отменяю вашу скидку на занятия.

А потом добавил:

— Клер... Ушла бы ты от него. От Пола. Зачем ты мучаешься — непонятно.

Кларисса ничего не ответила. Мы пожали друг другу руки и разошлись.

•  •  •

Вечером, мы мирно сидели с женой на кухне...

Мы разговаривали о нашем будущем.

— Я хочу вернуться к полиграфу,  — объявил я.  — Мне хочется узнать сколько раз ты мне изменяла. С кем и когда.

— Я тебе и так расскажу. Не стоит тратиться на... Как его... Я тебе изменила два раза. Первый на дне рождения нашей компании в прошлом году в мае. Это был Пол...

— Но тогда, как я понимаю, это не было изнасилованием:

— Нет... Не было...

— И ещё вопрос. Анализ ДНК спермы из твоего влагалища показал трёх человек. Один Гарет, второй Пол. Кто третий?

— Я не знаю. Я же тебе говорила — я ничего не помню. Отрубилась.

И тут раздался рёв двигателя.

Это был "Хаммер эйч два" Пола Хемфри. Он въехал на подъездную дорожку, частично влетев на газон.

Анжела ахнула:

— Мои розы!

И бросилась к двери. Я остановил её, схватив за руку.

Пол выскочил из кабины, как чёртик из табакерки, и направился к двери. В руке он держал "Смит енд Вессон" модели 586. Уж поверьте, я в этом разбираюсь.

Мозг лихорадочно работал:

— Двери закрыты на задвижку. В окна он не полезет. Надо вызывать полицию...

И тут я осознал свою возможность поквитаться. И я твёрдо решил не упускать благоприятного случая. Это был мой шанс. Тот самый.

— Энжи,  — сказал я,  — звони 

в 911 и стой вот здесь. Поняла — вот здесь. Никуда не высовывайся. Поняла? Вот здесь твоё место.

Я спрятал её за холодильником. Анжела начала тыкать в экран мобильника.

Пол настойчиво заколотил в дверь.

Я подошел и спросил:

— Чего надо, придурок?

— Открой дверь, урод. Или я выломаю твою грёбаную деревяшку. Я не стану считать до трёх. Открывай немедленно.

В коридор вышла жена:

— Всё. Позвонила. Сейчас приедут.

— Уйди из коридора,  — скомандовал я и снова повернулся к двери.

— Пол, с чего это ты вдруг взбеленился?

— Ты, молокосос, домогался до моей жены! Ублюдок!

Мне нельзя было его отпускать.

— Пол, дружище, я полагаю — ничего страшного не произошло. Ты домогался до моей — я домогался до твоей. Всё нормально. Успокойся. Дыши глубже.

— Я тебя убью щенок!  — зарычал Хемфри.

Тут завыли полицейские сирены. Надо было действовать.

Я обернулся в коридор, Энжел стояла у двери в гостиную, уперев руки в бока.

— Энжи! Твою мать!  — прошипел я, махая рукой,  — Уйди из коридора! Сейчас он начнёт стрелять! Уйди!

Жена насупилась и прорычала:

— Он не посмеет!

Полицейские уже кричали, требуя бросить оружие. Вот он — момент. Тянуть дальше стало бессмысленно. Я похихикал, самым гнусным голосом, на который был только способен и пропел:

— Ро-ога-ати-ик...

И Пол Хемфри, участник компании "Буря в пустыне", сорокатрёхлетний ветеран начал стрелять.

Первая пуля прошила дверной косяк и ударила меня в грудь, хоть я и вжался в нишу за дверным проёмом. Она, потеряв убойную силу в 20-сантиметровом слое дерева, впилась по касательной мне в грудную мышцу. Ощущение такое, как будто сверлом пробурили моё мясо.

Фак! Четыре года в Афганистане! Четыре года! И ни одного ранения! Ни одного! И вот тут, в казалось бы мирной жизни, на ровном месте, получить пулю в сиську!... К тому же оказалось, что она горячая, сука... Было так больно, что я чуть не потерял сознание.

Но Пол не остановился. Он выстрелил в дверь четыре раза. Веером. Надеясь меня зацепить.

И, как видите — зацепил, таки.

Он стрелял бы и дальше, но после его четвёртого выстрела, грохнуло несколько полицейских "глоков" и всё стихло.

Я сполз по стенке и уселся на пол.

В дверь постучали.

— Том! Том! С тобой всё в порядке?! Можешь открыть нам?

Я с трудом поднялся и отпер дверь. В коридор осторожно вошли два копа. Я знал обоих.

Дуглас спросил:

— Томас, ты весь в крови. Ты ранен? Сейчас подъедет скорая... А что с Анжелой?

Я оглянулся... Энжи лежала на полу, раскинув звездой руки и ноги.

— Твою мать!!

Я метнулся к жене. Пощупал пульс — жива.

Пуля, пробив тонкую дверную филёнку, попала Анжеле в лицо. С правой стороны она выбила несколько коренных зубов и раздробила ветвь нижней челюсти.

Дуглас забормотал в рацию.

— Вик, у нас тут двое раненных. Давай ещё одну машину парамедиков.

Всё крыльцо было измазано кровью. На траве среди кустов роз лежал мёртвый Пол Хемфри. Его оттащили в сторону, чтобы не мешал полицейскому проникновению. Вот так, господа. Свой шанс я не упустил.

Нас с женой погрузили в машины. Скорая с Энжи 

отъехала, а мне пришла в голову нехорошая мысль.

Я выскочил из фургона и побежал к Дугласу.

— Дуг! Дуг, дружище! Послушай меня... Этот придурок мог сделать что-то со своей женой и детьми. Я поеду к нему домой и проверю, что там происходит. Ты со мной?

— Томас! Погляди на себя! Ты весь в кровище! Ты ранен...

Я перебил:

— Дуг. Уж поверь — я выживу. Нихрена со мной не сделается. Поехали, а? Там может быть Кларисса тоже при смерти...

Мы с сержантом Дугласом и Натаном Эриктоном прыгнули в патрульный шевроле и помчались к дому Пола Хамфри.

Дом оказался не заперт, а внутри, снизу из подвала доносился грохот ударов. Дверь в подвал была заблокирована враспор садовой лопатой.

Натан крикнул:

— Отойдите от двери и держите руки так, чтобы я их видел! Мы открываем!

За дверью мы обнаружили пару сыновей Хамфри. Видимо они пытались помешать отцу, и он их запер.

Старший, Кевин, крикнул:

— Мама наверху! В спальне!

И прыжками помчался по лестнице вверх. Мы — за ним.

Клер, голая и распятая, лежала на кровати. Муж привязал её за руки и за ноги к спинкам ложа.

Господи! Пол вернулся из Ирака полным психом. Полным уродом. Который считает, что избивать и насиловать женщин, это норма. Лицо у Клариссы превратилось в сплошной синяк, губы разбиты, а глаза заплыли кровоподтёками. На теле красовались множественные гематомы.

Дуглас вызвал ещё одну скорую.

Сыновья Пола рвались поехать вместе с матерью, но Натан остановил их.

— Дети, сейчас ваша мать без сознания, и вы будете только мешать медикам.

Когда Клер увезли, сержант спросил у мальчиков, нужна ли им помощь. Они уверили полицию, что всё в порядке, что они сами справятся. Только младший спросил:

— А где отец?

Дуг помрачнел:

— Ваш отец открыл стрельбу в квартале Флагстон... Его убили...

Младший выдал:

— Слава Богу! Я молился, чтобы этого ублюдка убили копы! Слава Богу!

Мда...

•  •  •

Пулю мне вытащили, наложили швы и пытались уложить в палату хирургического отделения. Но я сказал:  — "Спасибо, не надо", и уехал домой.

Анжела и Кларисса лежали в одном покое. И та и другая перенесли несколько операций.

Через четыре дня нам (мне и сыновьям Хемфри) позволили их навестить. Обеих кормили через трубочки специальным бульоном.

Энжел пересадили кожу с ягодицы на щёку, чтобы закрыть разрыв ротовой полости. Поэтому она лежала на правом боку, ко мне лицом и даже разговаривать не могла. А у Клер была наложена шина на сломанную челюсть. Но она понемногу шипела слова, и вполне можно было разобрать — что она говорит.

Они лежали на соседних кроватях, обе под капельницами, у обеих замотаны бинтами головы. Обеих накололи обезболивающим, и они были такими... Вялыми.

Выслушав все новости, Кларисса отправила сыновей домой.

А когда они ушли, повторила мне слова своего младшего:

— Он мёртв. Его застрелили... Фух. Слава Богу.

Я в это время сидел у кровати жены и держал её за руку.

Клер обратилась ко мне и зашипела:

— Том, я верну тебе твои деньги. Те восемьдесят тысяч. Я их тебе верну... Это нехорошие деньги.

— Кларисса, детка,  

тебе надо будет встать на ноги после всего этого... Потребуется время и деньги. Оставь их себе, так будет правильно.

Я наклонился и, как ребёнка, ласково погладил Клер по голове.

Энжи захрипела. Она вдруг яростно засверкала глазами и металась взглядом от меня к соседке по палате.

Я спросил:

— Что, дорогая? Что ты хочешь сказать, я не пойму?

Анжела сделала пальцами колечко, и потыкала в него пальцем другой руки.

— Фто она фофет фкасать?  — спросила Хемфри.

— Она хочет сказать... Она беспокоится, что мы с тобой любовники.

— Томми, будь добр, передай ей, что она дура,  — просипела Клер.

— О, Клер. Она не может говорить, но прекрасно всё слышит.

Я повернулся к супруге:

— Дорогая, мы с Клариссой Хемфри не любовники. Успокойся. Хоть, сама по себе, идея интересная,  — и подмигнул Клариссе. Та возмущённо закатила глаза и покачала головой.

Анжела облегчённо вздохнула и подняла на меня вопросительный взгляд.

Я понял:

— Нет, Энжи. Нет, дорогая. Мы не расходимся. Я отозвал заявление о разводе. Как я могу бросить тебя в таком состоянии. Я своих раненых не бросаю.

Анжела слабо кивнула и захлюпала носом. Я вытирал салфеткой её слёзы и успокаивающе гладил по руке. А она потыкала пальцем в висящий на спинке стула её домашний халат с пятнами крови не воротнике.

— Дорогая, зачем тебе халат?

Энжи поводила ладошкой сверху вниз.

— А! В кармане,  — понял я.  — Хорошо-хорошо, не волнуйся. Я достану.

Это был мой список... Я непонимающе смотрел на жену. А она ткнула пальцем в бумагу, слегка кивнула и прикрыла глаза в знак согласия.

— Энжи, это потом. Сейчас — выздоравливай. Ты мне нужна в строю, в добром здравии. Всё остальное второстепенно...

Вошла Нелли. Принесла пакет апельсинов.

— Привет подруги. Вот витамины. Я знаю — вы не можете жевать. Но вам их перетрут и...

Клер тихо и горько улыбнулась.

Нелли пулемётом выложила новости:

— Это мой придурок натравил твоего Пола на Томми. Это он ему нашептал, что у тебя с Томом роман. Я подслушала... Представляешь,  — он показал Полу фотографии, на которых ты обнимаешь и целуешь Тома... Весь город только об этом и говорит. Трое раненых и один убитый — такого здесь никогда не было... Уилмот, наш чёр... то есть — афроамериканский мэр, он троих полицейских наградил медалью почёта...

Она тяжело вздохнула:

— Я ухожу от Гарета. Я устала от его кретинизма. Мой адвокат уже подал заявление в суд и обслужил этого идиота. Прямо на рабочем месте. Вот так...

Она обратилась ко мне:

— Я заставлю его вернуть тебе те восемьдесят тысяч. Гарет грязно воспользовался слабостью Энжи, и это нечестные деньги. Я ему припомню... Он у меня получит... И ещё я поручила адвокату подать на пересмотр результатов последнего суда. Мне сказали, что так можно. "В связи с открывшимися новыми обстоятельствами",  — вот так он мне сказал. Я объясню судье, что это мы с Клариссой просили твою жену отказаться от обвинений. Вот.

— Нелли,  — остановил её я,  — да тогда чёрт с ними с этими деньгами. Они тебе сейчас больше понадобятся.  

Ты же нигде не работаешь?... Ну вот. Пока ты устроишься... Может тебе даже придётся где-то учиться. А у тебя дочь... Так что...

И повернулся к жене:

— Нет, Анжела, с Нелли мы тоже не любовники.

Кларисса тихонько похихикала. А Нелли Дей вытаращила глаза:

— Это ты к чему?

— Да ладно, Нелли. Забудь.

Дей молча с подозрением рассматривала собеседников. Потом продолжила:

— За твоими мальчиками присматривает бабушка Шер, так что с ними всё в порядке...

А я высказал мысль:

— Знаешь, Нелли, я думаю, что твой Гарет, засранец мелкий, на этом не успокоится. Тебе не кажется, что он придумает ещё какую-нибудь пакость. Только я одного не пойму — зачем ему это?

— Томми,  — объяснила Нелли Дей,  — он тебя просто боится. Он боится тебя до ужаса.

— Тогда возможно он сам как-то попытается меня устранить?

— Нет... Он не посмеет,  — отрезала Нелли.

Супруга забулькала, зашипела, захыркала.

Я повернулся к ней:

— Что дорогая?

Энжи тыкала в Нелли пальцем. Она придерживала замотанную бинтами голову и как могла хохотала.

А я подумал:

— Господи. Неужели обязательно было становиться инвалидом, для того, чтобы понять абсурдность этой фразы.